Дело для трех детективов

ГЛАВА 7

Гонг возвестил ланч. Дойдя до столовой, я был нисколько не удивлён, обнаружив, что к нам присоединился маленький толстячок, представленный нам как монсеньор Смит. Он внёс множество пакетов, повесил на спинку стула зелёный зонтик, обвёл нас сияющим взглядом и отказался от супа.

Всем, казалось, было более чем понятно, что желательно избегать темы, занимавшей мысли каждого из нас. Но, возможно, некое подсознательное возвращение к сверхъестественным впечатлениям вчерашнего вечера заставило Сэма Уильямса заговорить о полётах вообще, процессе полёта, планировании и создании миниатюрных аэропланов.

— А что, ведь я действительно слышал, что какой-то американец оторвался от земли и полетел по воздуху с помощью крыльев, — сказал он, — но избежал судьбы Икара.

Маленький священник взглянул на него через массивные линзы очков.

— Но есть очень много видов крыльев,— пробормотал он, — есть крылья у самолётов и птиц. Есть ангельские крылья и, — он понизил голос, — есть дьявольские крылья. — Затем он положил в рот кусочек хлеба, который крошил.

Мы сразу же затихли. Знакомый с уже общеизвестными особенностями этого замечательного человека, я пытаться найти в его словах нечто, имеющее отношение к нашей загадке.

— Но можно летать и без крыльев, — продолжил монсеньор Смит, — причём ужаснее, чем с крыльями. У дирижаблей нет никаких крыльев для подъёма. У пули нет никаких крыльев. Умело брошенный нож, сверкающий в воздухе, как пьяная комета, тоже бескрылый.

Для Алека Норриса это было уже слишком, и он начал торопливо рассуждать об автомобилях. А поскольку они занимали в жизни отца Смита весьма скромное место, так как он по большей части ходил пешком и там, где автомобили не приветствовались, священник снова затих.

Затем разговор прервался.

Молодой Стрикленд с внезапным восклицанием обратился к Столу:

— Смотрите! — воскликнул он.

Через стол побежал упавший с потолка или с цветов паук. Дворецкий подошёл, поднял его и понёс в пальцах к окну. Маленький круглолицый священник, сидевший рядом со мной, рассеянно наблюдал за ним. Внезапно он вскочил.

— О нет! — закричал он. — Нет! — Его голос был жалобным, страдальческим, и в то же время испуганным.

Он подбежал к окну, открыл его, подобрал паука и опустил на клумбу.

— Что такое, в чём дело? — спросил Норрис. — Разве Столл не убил его?

Прежде, чем ответить, отец Смит выдержал паузу. За это время Столл покинул комнату и закрыл дверь.

— Лучше бы убил, — простонал священник. — Правда, лучше бы убил!

Мы обменялись взглядами. Что он мог иметь в виду? Его нельзя было подозревать в ненависти к паукам или в чём-нибудь подобном. Отец Смит был слишком кротким и доброжелательным, чтобы ненавидеть. Кроме того, если бежать через всю комнату его заставила ненависть к насекомому, почему он не раздавил его? Почему так осторожно выпустил в сад?

— А вы, оказывается, любитель природы, монсеньор Смит? Вы специально изучаете арахнид?

— Если вы имеете в виду пауков, — ответил тот, — то я знаю о них только два факта. И их знают все. Они убивают мух. И они висят на нитях.

Остальная часть трапезы прошла довольно напряжённо, поскольку этот, казавшийся по-детски невинным человек имел, как я уже знал, привычку высказывать наиболее шокирующие вещи.

Я уже начал подумывать, в какое неожиданное место святой отец попросит себя проводить после ланча, но всё же был несказанно удивлён, когда он подошёл ко мне и попросил показать ему деревенскую церковь.

Конечно же, я попытался его образумить:

— Вы думаете, — отважился спросить я, — что нам следует напрасно терять время на осмотр старого здания, в то время как перед нами стоит нерешённая задача? Она всё ещё представляет такие трудности...

— Но что же мы можем сделать лучшего, чем обратиться с нашими проблемами к церкви? — вежливо осведомился он, и мы отправились.

На кладбище около церкви мы встретили викария. Он взглянул на меня со своей быстрой беспокойной улыбкой, и я представил ему отца Смита. У этих двоих, казалось, было многое, о чём поговорить, и я согласился подождать, пока викарий показывал моему новому знакомому красоты старинного здания.

Я, должно быть, просидел на невысокой стене в бледном свете осеннего дня минут десять, когда отец Смит поспешно вышел из здания, очевидно, в некотором потрясении. Когда он прошёл вперёд, и грубые ботинки быстро замелькали по дорожке, я заметил, что одежда священника немного испачкана.

— Он назвал ее раковиной[22]! — воскликнул он. — Нельзя терять ни минуты. Разве вы не понимаете значения того, что он назвал её раковиной?

Я стал настолько привыкать к его загадочной экзальтации, что не выказал удивления, и молча зашагал рядом с запыхавшимся маленьким человеком к дому Терстона.

— Раковина, — бормотал он. — Это его точные слова.

Внезапно отец Смит остановился посреди дороги.

— Как?! — воскликнул он довольно громко, обратив ко мне стёкла своих очков, — конечно же, как! — И спустя мгновенье продолжил, — мы должны пойти в гимнастический зал.

— Гимнастический зал?

— Да, безотлагательно. Вы говорите, что один канат был найден?

— Да. Единственный канат.

— Один из канатов, — рассеянно поправил он меня.

— Их что, два? — спросил я, чувствуя себя Алисой в Стране Чудес.

— Боюсь, что так. Если бы был только один, было бы лучше. Гораздо лучше. Но я боюсь, что их два. И всё же, кто может сказать наверняка? Один канат создает петлю.

Здание гимнастического зала было построено предшественником Терстона, энтузиастом физкультуры. Оно находилось около гаража и представляло собой длинное белое строение. Поскольку здание полностью соответствовало современной архитектуре и не пыталось подделаться под древний красный кирпич дома, то располагалось так, чтобы не быть видимым даже из окон спален.

Ни Терстонами, ни их друзьями зал не использовался. Среди нас культуристов не оказалось. Но, прогуливаясь там однажды утром во время прошлого посещения и услышав внутри какое-то движение, я заглянул внутрь. Я увидел Феллоуса, шофёра, принявшего на параллельных брусьях такое положение, которое по силам разве только акробату. Я спросил его тогда, используется ли гимнастический зал вообще, и он сказал, что доктор Терстон позволил группе местных бойскаутов собираться там несколько раз в неделю. Ему, Феллоусу, это не очень нравится, потому что мальчики создают много шума и, как выяснилось, еще и бегают потом по территории поместья.

Когда мы вошли, в зале было очень тихо и сумрачно, как обычно бывает в школах и церквях, когда в них никого нет. Не хватало толпы, которая просто обязана находиться в подобном месте.

Маленький отец Смит пристально поглядел вверх, как праздный мальчик-пастух разглядывает облака. Я тоже поглядел в этом направлении и увидел то, что приковало его внимание. Из поперечной балки торчали два прочных стальных крюка для крепления гимнастических снарядов, но с них не свисало никаких канатов.

— Вы совершенно правы, — сказал я. — Теперь я вспомнил. Было два каната. У человека, который построил это здание, как говорил Феллоус, они были установлены так, чтобы он мог лазать по ним наперегонки с друзьями. А теперь их нет.

Вдоль стены лежала лестница.

— Странное место для лестницы, — заметил я. Но отец Смит не собирался отвечать. Как я заключил впоследствии, он сразу понял, что лестница была оставлена здесь, чтобы человек мог снять канаты.

Именно священник был впереди, когда мы шли к дому и вверх по лестнице на третий этаж, который становился для меня слишком хорошо знакомым. Отец Смит суетливо вбежал в яблочную комнату и, слегка сдвинув к плечу чёрную ткань, погрузил руку в бак с водой. Мгновение спустя второй канат, во всем подобный первому, был уложен рядом на полу.

Затем отец Смит уселся на деревянную скамью и в течение долгого, очень долгого времени ничего не говорил. Снаружи уже начало смеркаться, но в яблочной комнате всё ещё было достаточно светло, чтобы я мог видеть его круглые глаза, в которых застыло удивление, смешанное со страхом. Солнце опускалось, бросая красные и жёлтые отсветы, напоминающие обширное сражение между двумя армиями на холмах Испании.

А затем отец Смит произнёс:

— Вы никогда не задумывались, какие мерзкие вещи изобрели люди, чтобы убивать друг друга? А на что направили они уже имеющиеся дьявольские изобретения, такие как порох и газ? Но ни порох, ни газ, ни пистолет, ни яд не столь ужасны, как орудие, которое выбрал этот убийца.

— Я считал, что это было в высшей степени обычное орудие, — осмелился сказать я. — Нож.

— Вы говорите только об оружии. Я мыслил шире.

— Вы имеете в виду, что у него был сообщник?

— Я имею в виду, что у него их было семь.

— Семь! — я почти закричал, пораженный этим непонятным утверждением.

— Семь дьяволов, — произнёс маленький священник и стал печально раскачиваться из стороны в сторону.

— Но монсеньор Смит, — сказал я, — в чём отличие между оружием и орудием? Вы, конечно же, просто играете словами?

— Это слишком рискованная игра, чтобы я стал в неё играть. Я уж скорее развлёк бы мальчиков бомбой, про которую они думали бы, что это мяч, чем позволил бы себе смутить взрослых мужчин словом, в котором они видят предупреждение. Орудие может стать оружием, как нож в гильотине.

— Но тогда, если вы всё это понимаете...

— Но это же не так! — закричал отец Смит. — Я знаю оружие, и думаю, что знаю орудие. Но я должен быть уверен в том, кто убийца!

Теперь в яблочной комнате стало почти совсем темно, и я почувствовал, что пришло время вечернего чая. Я встал, чтобы подтолкнуть отца Смита к действиям. К моему облегчению, он тоже поднялся.

— Вы правы, — сказал он, — в этой комнате есть зло.

Он, казалось, больше не спешил и вниз спустился неторопливо. Когда мы вошли в гостиную, чтобы присоединиться к остальным, я смог услышать его мягкое бормотание себе под нос, и немного повернулся, чтобы расслышать слова:

— Король Брюс. Король Брюс,[23] — загадочно шептал маленький священник.