Дело о запертых кошмарах

Глава 5 в которой всему виной стечение обстоятельств

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя Ночной стражи

Колокол на храме Четырех Пресветлых разогнал морозно-сонную тишину утра, оповестив о начале благого времени восемь раз. Я сошёл со ступеней управления Ночной стражи и полной грудью вдохнул колкий воздух, изгоняя остатки табачного дыма из легких. Потянулся и замолотил руками по воздуху, едва удержав равновесие. Обледеневшая лестница чуть не ушла из-под ног, подтвердив мои вчерашние подозрения о гололеде. Осень самая склочная и подлая пора! Она выбивает почву из-под ног, когда еще веришь, что зима далеко.

Я кое-как уперся в скользкие плиты тростью, стиснул набалдашник и снизу выскочил толстый четырехгранный шип в пять дюймов длинной — мой маленький секрет для непредвиденных ситуаций. Сойдёт и для обледенелой мерзости под ногами.

Пройдя полквартала, как одноногий шилоног, я едва не бросился под колеса, чтобы поймать экипаж и перестать изображать придуманное чудовище. Под промерзшим кожаным пологом оказалось холоднее, чем на улице, но хотя бы не разъезжались ноги. Нестерпимо воняло плесенью, даже пришлось заткнуть нос платком.

— Гони! Довезешь до верфи Мнишека за пять минут, получишь пять растов!

Возница цокнул на лошадей, и экипаж понёсся через город. Колёса, может и проскальзывали по наледи, но казалось, что мы летим. Видимо кто-то очень хотел получить обещанную прибавку, и небольшой порт быстро приближался. Он годился для спуска новых судов, швартовки пассажирских баркасов и разгрузки пришлых посудин. Имя Мнишека стояло только в названии верфи, на деле ею ведали каперы и контрабандисты. О них знала Ночная стража, портовая управа и городской совет. Знал весь Киппелен от книгопродавца, прикупавшего через налаженную сеть раритетные фолианты до градоначальника — большого любителя султанешского табака, которого в Кипеллене днем согнем не сыщешь, а если и удастся, то по такой цене, что проще бросить курить. Поэтому каждый получал свою выгоду и жил припеваючи, а владелец верфи, достопочтенный пан Мнишек, имел свою долю с контрабанды.

Растия хоть и выходила к Янскому морю, но к такому пестревшему рифами и скалами мелководью, что об обширной морской торговле могла только мечтать. Мелкие городишки и рыбацкие деревеньки рассыпались по всему побережью, но портовыми, да и то с натяжкой, назывались только Зодчек и Кипеллен в заливе Святого Щуся, да Градижск-на-Рванке на востоке Рваной косы.

— Приехали, пане, — постучал в стенку возница, прерывая барабанную дробь моих зубов.

Стараясь не слететь со ступеньки, я выбрался наружу и кинул извозчику заслуженные пять растов[1]. У причала меня уже поджидал Марек, пританцовывающий от холода. Из теплых вещей на моём помощнике красовался лишь красный вязаный шарф, а шерстяной сюртук, бриджи и толстые чулки не очень-то спасали от колючего морозного воздуха. В Зодчеке, конечно, должно быть теплее, но по пути Марек рискует превратиться в ледышку.

— Ну как, достал? — заговорщицки осведомился я, пряча улыбку в усах.

— В лучшем виде, пан Вильк! — Марек протянул мне помятый квиток.

— Тогда на борт, капрал, а то я рискую потерять обоих помощников, — криво усмехнулся я, сочувственно взглянув на его синие руки.

Над баркасом уже покачивался заиндевевший парус, а всю палубу, кроме капитанской рубки скрывал невысокий навес. Забравшись по сходням, мы юркнули под него и блаженно застыли. От нескольких жаровен разливалось ласковое тепло, а царящий полумрак убаюкивал и обещал приятное путешествие. Летом на баркасе оставляли одну крышу из плотной материи, зимой же пассажирский павильон обтягивали толстым войлоком, пропитанным особым составом, защищающим пассажиров от дождя и холода.

— Хорошо! — выдохнул Марек.

— Как у Люсинды под боком, — едва слышно хрюкнул я, так чтобы он не расслышал, и добавил громче, — выбирай лучшие места!

В дальнем углу павильона уже кто-то сидел. Когда глаза привыкли к полумраку, меня передёрнуло. По сиденьям распласталась жуткая горчичная шаль, похожая на крылья гигантской огнёвки — мерзкого ночного мотылька, всё с того же злополучного Янского архипелага. Из рыжего кокона, в коем я с трудом опознал скрученный шарф, высовывались пышные короткие кудряшки. Ещё пару бессонных ночей, и я бы принял это дремлющее «чу́до» за «чу́до»-вище и испепелил огненным заклятьем. Врочек бы потом конечно ругался, но готов поклясться, что моя собственная жизнь стала бы чуточку радужнее. Стараясь не обращать внимания на надоедливую девицу, я выбрал место подальше и с наслаждением вытянул покалеченную ногу. Влезла в мой дом! В мой кабинет! В мой стол! Её уже слишком много в моей жизни. Это неспроста! Рисунок только отговорки, он не стоил и презентованной коробки шоколада. Она затевает что-то ещё, скорее всего такое, что я ещё пожалею, что не испепелил её на месте.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Бледное от легкого морозца солнце расцвечивало жидким серебром осеннее море, к середине жовтня перекрасившееся из зеленоватого в серо-бурый. Холодный воздух мерзко покусывал за уши, напоминая, что уже далеко не травень[2], и надо бы надеть шапку, а не полагаться на тепло собственной шевелюры. Которая, к слову сказать, хоть и напоминала порой спутанное овечье руно, совершенно не грела.

Погрузившись на баркас, я заняла место в дальнем углу, наслаждаясь исходящим от раскаленной жаровни теплом, но не спеша выныривать из шарфа, коим, ожидая посадки, закуталась по самые глаза. Оттаявшие в тепле уши горели, словно их окунули в миску с кипятком. Баркас мерно покачивался у причала на легкой зыби, собирая пассажиров. А я, пригревшись в уголке, сама не заметила, как задремала, пропустив не только появление своих попутчиков, но и само отплытие.

Из мягких объятий коварного Снявы я вынырнула ближе к Зодчеку, и то, только потому, что пятилетний малыш решил, что тетям и дядям скучно и надо громко постучать в детский разноцветный барабанчик, чтобы их развеселить. Пока молодая мать под укоризненными взглядами других пассажиров, утихомиривала заливисто хохочущее чадо, я окончательно проснулась. Бесплодно порывшись в сумке в поисках зеркала, рука нашарила шершавый от времени переплет. А впрочем, почему бы и нет? Я хмыкнула, извлекая потертый том, и вознамерилась скрасить остаток путешествия познавательным чтивом. Решив, что перед визитом к пану Ясю следует хоть немного разобраться с тем, во что ненароком ввязалась. Просмотрев содержание, и раскрыв книгу на заинтересовавшей меня главе, я углубилась в чтение.

...Ух ты! Оказывается сноходцы могут не только навеивать красивые умиротворяющие сновидения, но и в особо тяжелых случаях создавать для пациента его собственную маленькую реальность, спокойную и красивую, чтобы восстановились психика и астральное тело...

Несмотря на интерес, мягкое покачивание судёнышка и мелкие буковки сделали свое дело — меня вновь склонило в сон.

— Мама, мама, — долетело до меня сквозь мягкую пелену дремы, — а почему у тети бабочки над головой летают? Она что, цветочек?

— «Да, — саркастически подумала я сквозь сон, — одуванчик... взбесившийся... Что! Какие бабочки?!»

— Панна!

Меня резко встряхнули за плечо и с силой захлопнули лежащую на коленях книгу, больно прищемив пальцы.

— Что вы творите? Жить надоело?!

Тянущая боль в пальцах мгновенно привела в чувство, а вот голос я узнала с опозданием. Надо мною нависал Бальтазар Вильк, злой, словно куць на благословении. У него за спиной маячил какой-то всклокоченный рыжий парень.

— Панна, объяснитесь, за каким лешим вы едва не загнали нас в замкнутый астральный карман?!

Пальцы Вилька продолжали болезненно сжимать мое плечо, и меня накрыло. Терпеть не могу, когда ко мне применяют силу, обвиняя при этом непонятно в чем! Все художники — неплохие эмпаты. Кто-то больше, кто-то меньше. Но после курса управления эмпатией в Школе Высших Искусств, мы можем эти способности применять и для защиты, и для нападения.

— Меня зовут Алана! — глухо, но четко произнесла я, вкладывая в эту фразу захлестнувшую меня ярость, и четким импульсом швырнула ею в Бальтазара Вилька.

Не ожидая такого поворота, он вздрогнул и слегка побледнел. Из носа в аккуратно подстриженные усы поползла капелька крови.

— «Что, не нр-р-равится?!!» — мысленно хмыкнула я.

— Ладно, — выдавил он. — Панна Алана, просветите меня, зачем вы пытались нас угробить этой книгой, которую не должны были не только таскать с собой, но и вообще выносить из лавки Франца?!

— Во-первых, я никого не пыталась угробить! — возмутилась ваша покорная слуга. — Во-вторых, книга нужна мне, чтобы подобрать наиболее похожий по цвету состав чернил в Зодчеке. И Врочек об этом знает, — огрызнулась я, решив, что если помирать, так с музыкой, и продолжила развивать «чернильную» легенду. — Вы ведь хотите, чтобы работа была сделана идеально?!

Вильк нахмурился, но басню про чернила скушал не подавившись. Хорошо нести ересь о своей профессии тому, кто в ней ни ухом, ни рылом...

— Хорошо, — мрачно произнес он. — Но в Зодчеке не отходите от меня ни на шаг. Эта книга опасна в неумелых руках. Я сопровожу вас до нужной лавки, а после, вы составите мне компанию в моих делах, и мы вернемся в Кипеллен.

Та-ак, а вот это в мои планы совершенно не входит. Видя, всю гамму чувств отразившихся на моей мордашке, маг немного сбавил тон.

— Панна Алана, вы, в силу молодости и некоторой неопытности, видимо, не совсем понимаете, с чем имеете дело...

— «Угу, — мысленно буркнула я, — а вы мешаете выяснить...»

—...посему, пока не вернетесь в Кипеллен, будете под моим присмотром, во избежание, так сказать,...недоразумений.

Я хмуро кивнула, снова по глаза проваливаясь в шарф. Вот так влипла. Хотела объяснений, а оказалась под конвоем. Хорошо, что после происшествия с полотенцем меня в присутствии Вилька хотя бы не трясет и язык не отнимается.

Наше маленькое суденышко бодро бежало по морской глади, приближаясь к берегу. Медные, позолоченные и почерневшие от времени железные шпили Зодчека росли с каждой секундой, отчего казалось, что из земли кто-то высовывает редкую гребенку. На рейде стояло несколько кораблей, но растийских или нет, сквозь узкую щель в войлочном пологе мне было не рассмотреть. Бальтазар Вильк хмуро косился в мою сторону, но ничего не говорил, его рыжий помощник, то и дело, бросал на меня заинтересованные взгляды. Баркас все замедлялся и замедлялся, пока не остановился вовсе. Я услышала громкий плюх за бортом, видно команда бросила якорь и теперь швартовала суденышко к причалу. Войлочный полог откинулся, впуская к нам яркий солнечный свет и волну прохладного воздуха, и шкипер, коренастый седоусый дядька, довольно объявил, что-де прибыли господа, извольте на берег, баркас обратно в Кипеллен идет в три пополудни, кому надо, прошу не опаздывать. Пассажиры, сопя и покряхтывая, начали выбираться наружу, благодаря шкипера за хорошее плавание.

Я с удовольствием потянулась, и поспешила вслед за остальными, стремясь в общей суматохе оказаться подальше от корабля, причала и особенно Бальтазара Вилька. Но не тут-то было. Стоило мне выбраться наружу, щурясь от бьющего в глаза дневного света, как меня тут же деликатно подхватили под локоток и, будто подозреваемую, потащили по скользким сходням на берег.

— Вы так галантны, но, не стоит беспокойства, — язвительно прошипела я, передергивая плечами под шалью.

После теплого павильона на судне, холодный осенний воздух казался ледяным.

— Отчего же? Шесть лет назад проявленное беспокойство за вашу жизнь чуть не стоило мне ноги.

Внутри все похолодело — Вильк все-таки вспомнил и узнал меня, спустя столько лет. Теперь мне конец! Уже не поможет ни «пустоболт», ни «разбалтай». Не сейчас, так по возвращении он найдет способ испортить мне жизнь, как и обещал тогда.

— О ч-чем эт-то вы, п-пан Вильк? — заикаясь, выдавила я, состроив самые невинные глаза, на какие была способна.

— Только не надо так пугаться, — фыркнул Бальтазар, — если у вас опять начнёт отниматься язык, оставлю в порту.

З-зараза! Я резко отняла у него свою руку и сердито засопела. Знаю-знаю, когда я в гневе, то выгляжу как анагорский хурмяк, но это не повод так саркастически ухмыляться мне в лицо!

— Если одолеет новый приступ заикания — обращайтесь, лечу недорого, — надменно заявил Вильк. — Марек, составь панне Алане компанию, пока я найду экипаж, а то тут одни двуколки.

Я нервно заозиралась. Через дорогу, у портовой таверны, стояла двухместная коляска с поднятым верхом, и извозчик откровенно скучал, развалившись на козлах. В голове возник дерзкий план побега из-под стражи, при провале ничего хорошего мне не суливший, при удаче, впрочем тоже. Но вашей покорной слуге совершенно не хотелось провала «чернильной» легенды. О книге конечно можно расспросить самого Вилька, но от одного вида его самодовольный рожи пропадало все желание. Так что лучше лишиться заказа... работы... и куць знает чего ещё... чем самоуважения.

Рыжий Марек считал ворон, больше вертя головой по сторонам, чем наблюдая за мной. Его, как и меня, тоже потрясывало от холода.

— Ээ... стражник?

— Да, панна? — оживился растрепанный помощник Вилька.

— Я замерзла в зюзю, давайте зайдем в таверну, хотя бы глинтвейна возьмем.

— Но пан Вильк...

— Не запрещал нам греться. А вы замерзли едва ли не больше меня. Не думаю, что Бальтазару Вильку придется по душе, если его помощник свалится с простудой.

— Ну да... — вяло промямлил смущенный Марек.

Видимо я угадала: начальником Вильк был строгим.

— Если боитесь, что пан Бальтазар вернется и не найдет нас на месте, то я подожду здесь, а вы сходите, возьмите нам по кружке

— Ааа…

— Простите, — шагнула я к нему, протягивая кошелёк. — Понимаю, жалованье у вас небольшое. Вот несколько растов!

— Не надо, — покраснел Марек, — я возьму вам глинтвейна.

— Это так мило, — я торопливо присела в неуклюжем реверансе, чего не сделаешь ради выполнения плана.

Рыжий еще больше покраснел и бросился к таверне. Я нетерпеливо зацокала каблуками, перетаптываясь на месте и сверля его худую спину. А как только он скрылся за дверью, рванула к извозчику так, что шаль развевалась на ветру, словно морской флаг.

— Алана!!!! — прогремел в колком осеннем воздухе громогласный вопль Бальтазара Вилька не ко времени вернувшегося из своих поисков.

Я оказалась проворнее. Заскочив в коляску, кинула вознице целый левк и, задыхаясь, прохрипела:

— Песочная улица! Книжный квартал! Гони!

Коляска рванула с места. Я спиной ощутила легкий энергетический импульс. Ох, зря он так! Меня уже было не достать, а вот непривычная к магии лошадка прыснула в два раза быстрее, унося экипаж прочь от причала.

Лишь спустя три квартала возчику удалось кое-как успокоить перепуганную лошадь.

— Эк вы, мазелька, устроили, — с укоризной покачал он головой, повернувшись ко мне.

Чуть картавый выговор и характерный акцент с ударением на последний слог выдавали в нем уроженца Фарниции. Почти земляк, надо же! Мой отец тоже оттуда родом, из маленького городка Керси на побережье. И то, что многие принимают за дворянские корни, на самом деле всего лишь место рождения папеньки записанное на фарницийский манер. Но согласитесь, что Гийом де Керси, звучит гораздо благозвучнее, чем Гийом из Керси.

— Мсьё, ву дё ла Фарниси? — кокетливо спросила я на корявом фарницийском.

Мои родители, витражных дел мастера, жили как переезжие свахи, кочуя по городам от одного заказчика к другому, а поскольку мама была урожденной растийкой, то колесили мы все больше по Растии. Посему, фарницийский я хоть и знала, спасибо отцу, но все же не так хорошо, как ему хотелось.

— Уи, мазель, — усмехнулся извозчик, — а вот вы, нет, больно говор у вас корявый.

— Мой отец оттуда...

— Скидку за проезд хотите, стало быть? — хитро прищурился возница, разгадав мой простенький план по возврату денег.

— Не отказалась бы, — покаялась я, — но вы, я вижу, сентиментальностью не страдаете, так что плакал мой левк.

Фарнициец расхохотался, хватаясь за бока, и едва не упустил поводья.

— Ой, насмешили, мазелька, теперь точно верю, что и фаницийская кровь в вас есть. Ну, а раз так, то скидку я вам, положим, не сделаю, но могу, ежели надо, подождать на Песочной, а после отвезти, куда скажете.

— И на том спасибо.

Я откинулась на оббитую потертой кожей спинку сиденья и погрузилась в невеселые мысли. Угораздило же меня нарваться на Бальтазара Вилька, а потом ещё и сбежать от него, подставив беспечного простака Марека. Нет, угрызений совести по поводу рыжего недотепы я не испытывала, ну разве что совсем чуть-чуть, где-то в глубине души, очень-очень глубоко. Куда больше меня волновала собственная персона. Вильк и так меня не жаловал, а теперь, и вовсе потребует у Врочека выкинуть меня на улицу с волчьим билетом. Ну что мне стоило остаться с ними на пристани? Пожертвовала бы визитом к сноходцу или придумала повод заехать к нему вместе с Вильком. Так нет же, подвигов захотелось! О Четверо Пресветлых, ну почему, почему я вечно вляпываюсь в дурацкие истории?!

Поскрипывая рессорами, коляска притормозила, и возница сообщил, что мы приехали. Благодарственно кивнув, и попросив подождать за углом, я неуклюже вывалилась на мостовую и бодро направилась к дому под десятым номером с небольшим садиком во дворе.

Поглощенная тягостными мыслями, я не сумела затормозить и с размаху налетела на выходившего из калитки мужчину. Лямка на сумке лопнула, и та шлёпнулась на землю, рассыпав всё моё богатство.

— Осторожней, паненка! — раздраженно прогнусавил несчастный, на которого я налетела

— Простите, — буркнула я, присаживаясь на корточки, чтобы побыстрее сгрести рассыпанные вещи.

Подхватив с земли трактат, я затолкала его в сумку. Мужчина тоже потянулся за книгой, но торопливо отдернул руку, едва заметив, что я успела раньше. Быстро собрав нехитрый скарб, я поспешила ретироваться во двор, подальше от непрошеного помощника — уж больно нездоровым интересом зажглись его впалые глазенки-буравчики, когда он увидел трактат.

Прижимая сумку к груди, я решительно постучала дверным молотком. На стук никто не ответил, зато створка неожиданно легко поддалась, приоткрывшись ровно настолько, чтобы такая худышка, как я могла в неё проскользнуть. Вот так номер...

Я бесшумно обошла небольшой холл: слой пыли, газеты двухнедельной давности и остатки заплесневелой кавы говорили о том, что хозяина уже давненько не было дома. Так что здесь делал мерзкий тип? Интересно, насколько я ошибусь, если предположу, что он что-то искал? И, судя по раздражению, с каким накинулся на меня, не нашел. Внутренний голос надрывно кричал, что пора подбирать юбки и бежать куда подальше, но ваша покорная слуга лишь дерзко хмыкнула и гордо поднялась на второй этаж.

Ха! Так и есть, дверь в одну из комнат приоткрыта. Похоже, это рабочий кабинет пана Яся. А книг тут, копать не перекопать... Моя озадаченность росла, а воспоминания о Вильке кололи распоясавшуюся совесть, и стоять бы мне соляным столпом ещё долго, если бы я мельком не глянула в окно. От калитки по дорожке к дому плелся Бальтазар Вильк, таща под руку бесчувственного Марека. Убил он его, что ли, за моё бегство? Я заметалась перепуганной вороной. А-а-а, куць бы всех побрал!! Я распахнула окно, впуская внутрь холодный воздух и, подобрав юбки, сиганула через подоконник, рискуя, если не переломать, так вывихнуть ноги. Богини пресветлые! Я с треском приземлилась между самшитовых кустов на хризантемы с георгинами и, высоко задирая ноги, поскакала к задней калитке, утопавшей в облетевших кустах сирени, чтобы мгновенно получить в лицо порцию жгучего порошка и с воплем отшатнувшись, рухнуть на мостовую.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

— Чтоб тебя! — в сердцах рявкнул я, глядя вслед удаляющейся повозке.

Следящие чары зацепились как миленькие, но теперь неблагодарную девицу придётся догонять.

— Хотите глинтвейна?

Я резко обернулся, уставившись на Марека, как на полоумного. В его руках исходили ароматным паром две глиняные чашки, и если бы я не был припоем, то еще понял его неуместную остроту. Но прошляпить «задержанную», а после этого еще и издеваться над моим «недугом» — это уже чересчур.

— Люсинду будешь поить! — едва сдержав слова покрепче, буркнул я. — По возвращении получишь взыскание.

Он обиженно покачал головой, и залпом опрокинул чашку. Я зарычал сквозь зубы и выбил у него вторую. Окутанный паром глинтвейн расплескался по мостовой.

— А за распитие в рабочее время, ещё одно, — ядовито процедил я, запрыгивая в свободную двуколку.

Рыжий помощник что-то проворчал под нос, но во избежание третьего взыскания, совсем негромко.

— Мчи вперёд! Дорогу покажу! — приказал я, потирая пальцы.

Следящие чары разматывались слишком быстро и уже тянули меня вперёд, грозя стащить с сиденья и волочить по мостовой вслед за неблагодарной девицей.

— Не уйдёт! — пообещал Марек, беззаботно развалившись рядом со мной.

Да откуда в нерадивом остолопе взялась такая вальяжность и уверенность? Я с тревогой взглянул на помощника, не забывая подсказывать возничему дорогу. И без того ясные глаза под рыжими бровями сияли, а рот исказила идиотская улыбка. Я пригляделся внимательнее. Красные пятна на скулах. Уши розовые, как у новорождённого поросенка, несмотря на собачий холод. А главное, излишняя, даже для него заторможенность.

— Тебе панна Алана что-нибудь давала?

Марек медленно повернул голову, и задумчиво почесал затылок.

— Нет! — глубокомысленно сообщил он.

— А Люсинда? — прищурился я.

— Да! — довольно засиял помощник. — Чайком угощала. Вкусный такой. Люсюсенька такая милааааая…

Он зачмокал губами и запрокинулся на сиденье. Через мгновение двуколка тряслась от его храпа.

— Этого еще не хватало, — вздохнул я.

У полутроллей, как у троллей, свои причуды. Люсинда давно положила на рыжего глаз, а уж коль он сам припёрся в расставленные силки, то и раздумывать не стала — напоила «особенным чайком». Все признаки передозировки приворотным зельем на лицо. Да еще глинтвейн усугубил реакцию. Женская страсть поистине беспредельна!

— Направо! — приказал я.

Следящие чары ослабили хватку и почти перестали тянуть, значит, карета в которой сбежала неблагодарная девица, остановилась. Хочется верить, что она приехала не на рынок и не отправилась дальше пешком, иначе я её потеряю, тем более на мне теперь мёртвым грузом лежит Марек. Хорошо, что он маленький и тощий, Казимира я бы не дотащил. Я прикусил губу:

— Прости, Казик, что помянул твоё доброе имя без достойной причины, — пробормотал я.

Мимо неслись старинные дома с витыми перилами низких балконов. Пролетали украшенные изразцами стены кряжистых особняков. Проскакивали нарядные двери с праздничными венками из цветов. Брели хмурые, в предчувствии скорой зимы, идущей за нами по пятам, прохожие.

— Тише! Тише! — потребовал я.

Возница натянул поводья, и двуколка затормозила посреди мостовой. Коляска Аланы стояла за перекрёстком, её было видно из-за низкого забора дома номер десять. Через садик крался какой-то подозрительный тип. Высокий воротник поднят, а широкополая шляпа надвинута чуть ли не до подбородка.

— Какой адрес у того дома? — спросил я.

— Книжный квартал, Песочная улица, под десятым номером, — ответил возница.

Да что же тут творится? Почему неблагодарная девица приехала к Дарецкому? Она что, связана с моим делом? Неужели за милыми кудряшками скрывается кровожадный монстр? Я уже видел такое, но верить всё равно не хочется.

Отсчитав монеты, я вытащил Марека из двуколки, сунул трость подмышку и, наплевав на боль, потянул его к дому. Подозрительный тип растворился в садике, словно провалился под землю. Или…

Входная дверь была приоткрыта. Значит, Алана, скорее всего внутри, а тип мог направиться за ней. Надо торопиться. Оставлю рыжего у калитки и побегу на выручку. Куць её задери, от этой девицы сплошные проблемы.

Я не успел исполнить свой план до конца, стоило сбросить ненужную ношу к забору, как наверху заскрипело. Я задрал голову, щурясь от солнца. Алана забралась на подоконник и, придерживая платье, примерялась к прыжку. Совсем сдурела, что ли? Что она вообще вытворяет. Неужели всё-таки замешана…

Марек совсем не вовремя начал заваливаться на бок. Да чтоб его! Они сегодня надо мной издеваются. Усадив помощника поудобнее, я ломанулся на звук. Неблагодарная девица приземлилась куда-то в самшитовые кусты, и неожиданно вскрикнула.

— Ногу сломала, — злорадно каркнул я, всё сильнее хромая сам.

Пропахав и без меня измятые хризантемы с георгинами, двинулся к задней калитке. Среди голых кустов сирени, с облачком какого-то порошка над головой, лежала моя пропажа, а над ней нависал давешний подозрительный тип. Он уже шарил по её сумке, и я, не раздумывая, бросил в него парализующее заклятье. Оно удивительным образом отскочило и врезалось в кусты, сбив с сирени остатки сухих листьев. Противник оказался не так прост, как я думал. Где-то под его пальто скрывался защитный амулет или еще какой-то противомагический оберег. Тип дёрнулся, выронил сумку и бросился наутёк.

— Стоять! — рявкнул я, отработанным движением спуская ловчее заклятие, но он уже выскочил за калитку, и чары ушли в пустоту.

Я обернулся. Марек снова сползал вдоль забора, а Алана дёргалась, непристойно задирая измятое платье. Я чуть не взвыл. Больше не собираюсь упускать преступников! После фатального провала на конюшне Ночвицких, я тщательно продумал, как действовать в подобных ситуациях. Ногой, правда придётся пожертвовать, но зато я знаю, что делать дальше.

Я не даром носил звание магистра. В моём арсенале хватало изощренных заклятий. По мановению руки оба бессознательных тела мгновенно потеряли вес и начали подниматься над землёй, ведь лежать на холодном ужасно вредно для здоровья. Пришлось еще набросить на них по иллюзорной петле, а другие концы накрутить на трость. Теперь надо мной, стукаясь друг об друга, парили два «воздушных шара». С такими обычно бегают дети на ярмарках, а не маги в полном расцвете сил и возможностей, но выбора не было, итак пожалею обо всех сотворённых чарах. Я заколдовал ногу и бросился за подозрительным типом.

Мне больше ничего не мешало нестись по мостовой. Я скакал как шесть лет назад, даже все шестнадцать. Во всю собранную за «хромоногие» годы прыть. За спиной раскачивались невесомые тела Аланы и Марека, а впереди мелькало пальто с высоким воротником и широкополая шляпа. Прохожие ошарашено останавливались и провожали меня выпученными глазами и раскрытыми ртами. Потом будут болтать, что сумасшедший чужак скакал, как чмопсель на выгоне, довёл до обморока пять благовоспитанных дам, одного героя-ветерана Растийской войны столетней давности и растоптал редкие виды хризантем с георгинами. Сами горожане связываться с безумным магом побоятся, но стражу точно вызовут. Надо догнать мерзавца раньше, чем сцапают меня.

Подозрительный тип бросил взгляд через плечо и начал вилять между прохожими, чтобы я не сбил его заклятьем. Это спасло мерзавца на некоторое время, но как бы он ни был ловок, я неумолимо приближался. Еще чуть-чуть, и схвачу его за шиворот.

— Посторонись! — рявкнул подмастерье в фартуке, выкатывая из таверны с пивной кружкой и кренделем на вывеске здоровенную бочку.

На мостовой его ждала снаряженная телега, и мне пришлось сделать крюк, чтобы не кувырнуться через него. Из-за резкой смены направления иллюзорные нити перекрутились и мои «воздушные шары» стукнулись друг об друга. Получат по паре синяков — так им и надо. Впредь будут умнее! Главное, чтобы не мешали.

Подозрительный тип юркнул в узкий проулок и прибавил ходу. Я, едва не припечатав Алану с Мареком об стену дома, свернул за ним. Мой помощник всё же влетел головой в одинокий цветочный горшок на чьём-то балкончике и теперь раскачивался, как парус во время бури. Заклятье не могло надолго избавить их от веса. Мои «воздушные шары» потяжелели, потихоньку опускаясь к земле, и попутный ветер, погнал их вперед. Стоило поторопиться! Я прицелился в удаляющуюся спину, но подозрительный тип меня снова переиграл и ловко юркнул в заборную дыру между домов. Его проворство начинало раздражать.

Я заставил себя нестись так быстро, как только мог. Иллюзорные нити окончательно запутались и Алана с Мареком вертелись чуть позади и вверху надо мной, словно попали в вихрь: цеплялись друг за друга и за нависающие стены. Мой помощник так раскрутился, что чуть не потерял сапог. А когда я резко остановился, «воздушные шары» еще сильнее бросило вперёд и они чуть не ударились об мостовую.

Чтобы втиснуться в дырку в заборе, пришлось сначала перекинуть через него трость с иллюзорными нитями, и только потом лезть самому. Стараясь лишний раз не гнуть больную ногу, я проскочил в подворотню, подхватил трость и, с силой дёрнув еще больше потяжелевшие «воздушные шары», продолжил погоню. Успел пробежать всего несколько футов, когда за спиной предупредительно щёлкнуло, и надменный хриплый голос приказал:

— Не двигайся, собака легавая, а то пристрелю!!

Подозрительный тип оказался шустрее, ему же не приходилось следить за двумя «шариками». А я, пока оглядывался, прошляпил западню. Пришлось застыть посреди грязного, захламленного дворика. Звук снаряженного арбалета я узнал сразу. Даже почувствовал, как звенит натянутая тетива, а болт в нетерпении подрагивает в желобе, готовый выскочить и вонзить мне в спину железный клюв. Наши бандюги тоже носили такие, маленькие карманные арбалеты. Их легко прятать под плащом.

— Головой не верти и ходилки не двигай! — предупредил подозрительный тип.

Я лишь скривился. Знал бы, где он стоит, достал бы заклятьем, а если бить в слепую, промахнусь, точно получу болт между лопаток.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Я пришла в себя в нескольких ярдах над мостовой, раскачиваясь, как мокрая простыня на веревке. От усыпляющего порошка еще кружилась голова, а язык отказывался повиноваться, опух и онемел, словно я хлебнула морозящего зелья у зубного лекаря. Только вот не припоминаю, чтобы от него начинали летать над землёй, сверкая панталонами и задравшейся юбкой. Тело налилось поразительной лёгкостью, а ещё его куда-то тащили, как собачонку на поводке. Внизу мелькали удивлённые лица горожан, лотки уличных торговцев и заплёванная семечками брусчатка. Подо мной бурлил стихийный рынок, а я, как беспечная птаха парила над местной суетой, не ведая куда лечу, и что, куць меня за ногу, вообще происходит!

Будь я внизу, давно бы плевалась от рыночной толчеи, а сверху всё казалось даже забавным. Замолотив руками по воздуху, я всё-таки перевернулась на живот, едва не столкнувшись со стеной, а после с рыжим помощником Вилька, так же беспомощно болтавшимся между небом и землёй. Та-ак… мои глаза недобро сузились. Кажется, я знаю, кому обязана своим нынешним состоянием. Внизу и чуть впереди мелькала смоляная макушка ненавистного пана чародея, будь он ближе, ещё бы и плюнула! Он нёсся, будто на пожар, расталкивая прохожих локтями, и сжимая неизменную трость, на которую были намотаны магические поводки, волочившие нас по воздуху.

— Па-астарани-ись! — гулко разнеслось внизу и на улицу, наперерез Вильку, из таверны покатилась тяжёлая пивная бочка.

— Мамочки, — попыталась взвизгнуть я, но вышел лишь сиплый писк.

Пан Бальтазар с грацией козла скакнул в сторону, уходя от столкновения, и меня швырнуло на рыжего капрала, перекувырнув в воздухе.

— Люси… — сонно пробормотал он, когда я вцепилась мертвой хваткой в его куртку, не давая приложиться об угол дома.

Воистину, блажен неведающий! Интересно, был бы он так же умиротворен, увидев, где мы находимся?

Чародей перекинул трость в другую руку, резко свернул в какой-то проулок, и меня ощутимо тряхнуло, едва не припечатав о тяжёлую балконную вазу. Мареку повезло меньше, и теперь в растрёпанных рыжих волосах торчали остатки герани.

Эй, мне кажется, или мостовая стала ближе, а я тяжелее? Да куць же тебя задери! Я отпихнула от себя Марека и подгребла руками, планируя в сторону. Тело понемногу обретало истинный вес, и я панически задёргалась, понимая, что как только заклятие невесомости перестанет действовать, я расшибусь о брусчатку, и разбитым носом падение не ограничится.

Впереди переулок перегораживал рассохшийся деревянный забор с отломанной доской посередине. Да чтоб тебя нявки жрали! Пан Бальтазар несся прямо туда. Размахнулся и метнул трость над досками, ныряя в дыру.

Р-резец мне в стило! Всплыло в голове любимое ругательство Врочека, когда проклятущая трость в полёте резко дернула меня за собой, и подол зацепился о торчавший из забора гвоздь. Треск раздираемой ткани был мне ответом. Чародей подхватил трость и чуть притормозил, пытаясь сориентироваться, как вдруг… Тип, так удачно сыпанувший мне в лицо сонного порошка, ужом выскользнул из живой изгороди за спиной мага, держа навскидку заряженный арбалет. Я упреждающе открыла рот, но из горла по-прежнему вылетал только глухой сип. Рядом сонно хлопал глазами совершенно дурной Марек. Его-то с чего так развезло, хотела бы я знать?

Пан Бальтазар, тем временем, застыл столбом с поднятыми руками, не смея обернуться. Четверо Пресветлых, да его же сейчас пришпилят, как бабочку на доску, а потом примутся за нас. Но сейчас-то преступник меня не видит… В голове промелькнул безумный план всеобщего спасения. Нападавшего мне не сбить, я болтаюсь прямо над Вильком, так что готовьтесь, пан чародей, сейчас вылетит птичка!

— «Я ещё об этом пожалею» — мысленно пробормотала ваша покорная слуга, чувствуя, как тело наливается тяжестью, и заклятие невесомости осыпается трухой.

Его действия хватило как раз, чтобы скользнуть чуть вперед и по инерции обрушиться Вильку на плечи, сбив его с ног. Мерзко свистнул над головой арбалетный болт. Льдисто-синий ком, сорвавшийся с руки чародея, пропахал борозду в ближайшей стене. Бандит с хеканьем отлетел в сторону, получив ногой в челюсть, от летящего на землю Марека. Пан Бальтазар, перекатился по брусчатке, отпихнув меня в сторону (вот она мужская благодарность!), а мне в нос уперлось лезвие алебарды.

— Городская стража, никому не двигаться! — прогремело над нашими головами, и я поняла, что день окончательно не задался.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя Ночной стражи

Давненько мне не приходилось сидеть в казематах, как заключенному. С буйной студенческой молодости, когда казалось, что можешь победить всех врагов и чудовищ одним небрежным взмахом, а приподняв бровь и загадочно улыбнувшись, соблазнить любую барышню, даже одну из Четырёх Пресветлых.

Стража не стала разбираться, что к чему, и кинула нас в застенки, чтобы, как они выразились: «Остыли и одумались!». Алану разместили отдельно, а нас троих заперли вместе. Неудачи преследовали меня весь день, вот и сейчас глумливая фортуна свела на нет все усилия, превратив погоню в фарс. Будучи не в себе, Марек так огрел типа, что сломал ему челюсть. Лишившись шляпы и пальто с высоким воротником, он уже не выглядел так подозрительно. Черты лица выдавали в нём уроженца юга Фарниции. Длинный горбатый нос, глубокие чёрные глаза и густая щетина. Тонкие поджатые губы вызывали неприязнь, но даже если бы я мог колдовать, а при аресте меня заковали в антимагические наручи, лишив такой возможности, всё равно бы не заставил его повреждённый рот выговорить ни слова. А стенание с фарницийским акцентом только больше злило.

— Плю… на… ть… су… п… те… фе

Марек тоже не щеголял идеальным произношением, приворотное зелье еще не выветрилось, и он то плакал, то смеялся, то плясал посреди камеры с невидимой партнёршей.

Я присел в углу на самую чистую скамью и задумчиво оглядел наш каменный мешок. Раздражение плескалось через край, но я не позволял ему пойти пеной и вырваться наружу. Прекрасно знаю, что лучше не устраивать никаких свар и лишний раз не привлекать внимание надзирателей. Я еще раз оглядел уже не подозрительного типа. Непохож он на хитроумного злодея, подчинившего себе кровожадную смешливицу и устроившего бойню в Кипеллене. Скорее на мелкого мошенника подписавшегося за пару левков на простую с первого взгляда работенку: порыться в пустом доме. Вот только одна несносная девица спутала и его планы тоже. У неё это ловко получается. Прикидывается дурочкой: глаза в пол, бормочет что-то несуразное, а потом «бац» — и забирается к тебе в дом посреди ночи. Я замотал головой. Речь сейчас не обо мне, а о деле. Но чем чаще она попадается на глаза, тем больше подозрений. Не может всё так совпасть, такое даже Четыре Пресветлые богини не подстроят. В этой милой кудрявой головке вызрел какой-то план. Трудно поверить, но я уже однажды сталкивался с бездушной красотой и знаю, что не всё золото, что блестит. Иногда за сногсшибательной внешностью, прячется такая черная злобная душа, что и тролля-душегуба передёрнет. Жуткое воспоминание накатило, как видение припоя…

Из темноты выплыла старая кафедра красного дерева с вырезанными на боках знаками. Пахло эфирными маслами, апельсинами, чесноком и чем-то едким и горьким. Я рассказывал о злобных тварях ночи и способах магической защиты, а резкие ароматы только усиливали созданную атмосферу. Тяжелые портьеры заслоняли окна, погрузив зал в настороженную темноту.

— И запомните! Кто бы и в чём вас ни убеждал, самое опасное, коварное, непредсказуемое, кровожадное и беспринципное чудовище — человек! А если он еще и наделён магическим даром!..

— То дело пахнет жареным, — негромко согласился кто-то из студентов.

— Именно! — качнул головой я, — только зажарят, скорее всего, вас самих.

Зазвенел колокол, и на задних рядах загалдели.

— К ночи среды готовьтесь, как следует, будет практическое занятие по бестиарию Кшиштофа Скуры! — перекрывая шум, крикнул я — При себе иметь амулеты защиты и накопители силы, заклинание ночного зрения знать и уметь применять. Пойдем на Кипелленские топи.

Зал быстро пустел, а я пока собирал вещи. Массивные учебники оттягивали руки, и мысли снова возвращались к серым будням. Надоело только учить! Я иногда жалею, что согласился на заманчивое предложение ректора — провести пару семестров практики на магическом отделении Школы Высших Искусств — и оставил вольные хлеба боевого мага. Чтобы хоть как-то развеяться, я предложил свои услуги Ночной страже, в частном порядке, разумеется. До чуть позабытых погонь и сражений с нежитью еще не дошло, но я уже успел дать консультацию по серии убийств. Кто-то расправлялся с молоденькими девушками с необузданной злобой и жестокостью. Их кровь и невинность приносили в жертву какому-то тёмному божеству, и Кипеллен содрогнулся от ужаса и сострадания. Следствие зашло в тупик и, вспомнив о прежних алхимических изысканиях, я решил довести до ума зелье припоя. Иногда очень полезно забраться в чужую шкуру и посмотреть на всё, так сказать, изнутри. Думал в Ночной страже оценят моё изобретение… Наивный!

— Простите, пан Вильк! Можете уделить мне две минуты?

Я оторвался от набитого книгами портфеля и непроизвольно вытянулся, выпрямляя спину и расправляя плечи. На меня с трепетом смотрела Дарена Рамски — староста с ведовского факультета. Странно, что она здесь забыла? У них занятия завтра, да и куратор практики не я, а Рекар Пшкевич. Ведунья-старшекурсница обладала дивными зелеными глазами, длинными вьющимися смоляными волосами и нежным станом эльфийки. Её красота валила с ног похлеще любого боевого заклятья. Устоять не удавалось никому. Ходили слухи, что несколько студентов покончили с собой, получив от Дарены отказ, а один профессор уехал в Болотный край и стал отшельником. Не в моих правилах заводить отношения со студенткой, но здесь я бы, пожалуй, их нарушил.

— Да, конечно, — справившись с голосом, разрешил я. — Чем могу помочь?

— О… — Дарена шагнула к столу, но тут точёный каблук на её сапожке подломился, и она оступилась, выронив конспекты и несколько флаконов, послышался звон битого стекла. — Ах, я такая неуклюжая…

— Позвольте помочь, — я, словно юный недоросль в романтическом порыве, присел рядом на корточки, помогая собрать тетради.

От лужи из разбитого флакона исходил дурманящий сладковатый запах. Что за дрянь туда налили? Я заморгал, избавляясь от секундного головокружения, а когда пришёл в себя, Дарена вдруг оказалась так близко, что между нашими лицами едва бы протиснулась ладонь, и спросила:

— Я слышала, вы помогаете Ночной страже?

Мне стоило удивиться, переспросить, откуда она знает, но здравый смысл объявил неожиданный выходной. Её дыхание долетало до моей щеки, полуоткрытые губы манили, а зелёные глаза затягивали в бездну.

— Да! — заторможено произнес я, совсем потеряв контроль над голосом.

Кончики пальцев противно онемели. Мне бы спохватиться и вскочить, но сумасшедшие зелёные глаза приковали к полу и полностью лишили воли. А разум потерялся ещё раньше, позволив естеству возобладать…

Кажется, я знаю, что было в проклятом флаконе! Вытяжка из человек-корня…

— Вы уже отдали им ваше зелье, которое поможет отыскать убийцу?

Я втянул острый воздух. Он царапал горло, цеплялся маленькими коготками, скреб по внутренностям, но не желал лезть внутрь. Хотелось облизать пересохшие губы, но язык не повиновался. Рот открылся сам собой, и я сказал:

— Ещё нет! Оно в портфеле.

Зал затопила тьма, пол плыл и качался подо мной, словно корабль на волнах, а я смотрел на неё, не отрываясь. Бездонные зелёные глаза затопили всё вокруг, разлились шире академии и скрыли весь мир. Я тонул, опускаясь на самое дно, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Где-то на задворках разума всё еще билась мысль, что меня околдовали и подчинили чужой воле, но сопротивляться я уже не мог. Попался, как сопливый юнец! Где-то глубоко внутри заворочался клубок злости, способной скинуть беспощадное ярмо чужой воли, но медленно, слишком медленно.

— Отдай его мне! — потребовала Дарена, и я сунул руку в портфель и достал заткнутый пробкой пузырек.

— Глупец! — брезгливо бросила красавица. — Ты же чуть всё не испортил! Зачем вообще нужно такое зелье? Что, очень интересно копаться в чужом грязном белье?

— Хотел помочь, — растерянно пробормотал я, слабо соображая, что вообще несу, в голове мутилось, язык едва ворочался во рту, — чтобы каждый мог на время стать припоем и…

— На время? — взвизгнула Дарена, и прекрасное лицо исказилось. — Ты даже не представляешь, что это такое, но я дам тебе возможность почувствовать за других. Пей!

Я перехватил пузырек и откупорил раньше, чем успел подумать, что делаю. Руки сами, без команды, потянули зелье к лицу и влили в рот. Я проглотил терпкую, горькую жидкость и выдохнул, закашлявшись.

— Ты должен почувствовать каково это, быть другим человеком, скрываться в его тени. Вся моя жизнь состоит из притворства, а сейчас и ты хлебнёшь этой муки.

Она прокусила губу, склонилась надо мной и прижалась в болезненном поцелуе.

Я чувствовал, как бежит её кровь. Солёный вкус наполнил рот, и в голову пробились кровавые ведения. Прекрасная Дарена Рамски измывалась над своими жертвами: пытала, мучила, резала на части, а я не мог это остановить. Только хрипло выл от бессилия.

— Ты отправишься за ними во славу моего господина, — бормотала она, и безжалостный голос долетал даже сквозь пелену жутких образов.

Боль привела в чувство и вернула к действительности. Я дернулся и рванулся прочь, оставляя темно-алый след на полу. Кровь пульсациями выбивалась из раны, просачиваясь между пальцами, но эта очищающая боль наконец-то разогнала пелену колдовства. Я взглянул в зеленые, полные жгучей ненависти глаза и отшатнулся. В руках Дарены мелькнул ритуальный кинжал. Она не ожидала, что я так быстро приду в себя, поспешила закончить начатое и бросилась на меня. Боль и страх толкнули меня на отчаянный шаг. Я перехватил её руку, вцепился как цепной пёс, и резко согнул в локте. Подлая убийца, не смогла остановиться, вскрикнула и напоролась на собственный кинжал. И без того большие глаза еще больше расширились от удивления.

— Ты! — выдохнула она. — Будь ты проклят!

Я оттолкнул её и обессилено сполз под стол, заливая кровью каменный пол. Её последние слова били как плети, а из угасающих зеленых глаз выплёскивался яд.

— …не насладиться тебе больше ни питьём, ни женщиной… и быть припоем до конца дней своих… страдать всю свою несчастную жизнь… Проклинаю тебя, чародей!..

Заскрипела железная дверь, и я только тогда вспомнил, где нахожусь. Силой воли загнал дурные воспоминания в самый дальний закуток памяти, и решительно встал.

— Требую аудиенции у вашего начальства!

Стражник только хмыкнул и махнул рукой.

— Поздно панове, освобождают вас.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Приемная зодчекского отделения Ночной стражи навевала неизбывную тоску. Затертый до щелей в посеревших досках пол, стенные панели крашеные грязно-коричневой краской, махры паутины под потолком и скрипучие откидные кресла, заставшие юность моей прабабки. «В столичных отделениях, небось, такого нет — всё мрамор и дуб» — тоскливо подумала я, вспоминая те счастливые времена, когда родители получили княжеский заказ и несколько лет жили в Клёнеке, а я приезжала туда на каникулы.

Я заёрзала, пытаясь поудобнее устроиться на жестком деревянном сидении, древнее кресло подо мной пронзительно заскрипело, и на пол посыпалась труха. На запыленной конторке, где просителям полагалось писать заявления, абсолютно безбоязненно сидел здоровенный таракан и мерно водил усами, ощущая себя хозяином всея приемной. Я перевела хмурый взгляд с беспардонного насекомого на разодранный подол. Живописно вырванный клок совершенно не красил и без того не самую лучшую мою юбку. Я вновь уставилась на конторку и шикнула на вольготно рассевшегося там таракана. Тот и усом не повёл.

Когда нас доставили в отделение, Вилька и остальных куда-то увели. Меня же попросту приковали наручниками к подлокотнику откидного кресла, мол, отдельно для панны камеры не предусмотрено. Так что мне ещё, можно сказать, повезло, что не посадили в каменный мешок. Зато оставили перо бумагу, чернила и велели сочинять признание. Озаглавив лист «Заявление», я задумалась и посадила рядом жирную кляксу. Здраво рассудив, что «заявлять» мне пока нечего, зачеркнула заголовок и написала «Признание», мысленно прикинула, что как-то куце и добавила «чистосердечное». Но долго выводить предательские закорючки у меня никогда не получалось, поэтому я быстро перешла к привычному занятию и нарисовала пухлое сердечко в шайке, расплёскивавшее мыльную пену. Нервно поерзала в кресле, и дабы усмирить нахлынувшую тревогу начала машинально плодить на листе боевых хурмяков. Лохматые зверьки в шлемах и кирасах устроили на бумаге настоящую чехарду, гоняя тощего мрачного субъекта, похожего на Бальтазара Вилька. А один даже пытался уязвить его копьецом пониже спины. Внезапно я поймала себя на мысли, что беспокоюсь за пана чародея. Ведь если бы не его вмешательство, неизвестно по чём мне обошлась та порция сонного порошка. Ну да, а с его вмешательством она вылилась в этот куцём проклятый арест — ехидно хмыкнул внутренний голос.

Да уж… Я брякнула наручниками. Дожили… А в студенчестве, несмотря на наши с Делькой порою безумные авантюры, эта участь обходила меня стороной. Даже когда подруге приспичило варить приворотное зелье и нас понесло за ингредиентами на Троллий рынок. Делька планировала пропитать приворотным зельем свою картину и послать её… Бальтазару Вильку, будь он неладен!

Да-да, Адель в школьные годы тоже по нему сохла, да и я, чего уж греха таить, до несчастного случая на болоте, засматривалась на красавца-преподавателя. Так вот, только две самоуверенные пустоголовые девицы могли потащиться без сопровождения на черный рынок Кипеллена. Купить мы ничего не купили — ни один барыга не рискнул продать нам человек-корень, сильнейший подавитель воли, от одного запаха которого становишься послушнее безвинного дитя. Зато нас угораздило наткнуться на клетку с феей. Что может быть противнее, чем продажа разумных существ? Нам бы пройти мимо и сообщить куда следует о фееторговле, так нет же — во мне взыграло благородство. Мы стащили клетку и, подобрав юбки, бежали, как королевские гончие. А за нами полквартала гнался фееторговец, грозя дождаться в темном переулке и заставить пожалеть о совании носа не в своё дело. До сих пор удивляюсь, как нас не поймали? Вот уж точно, Вила хранит дураков и пьяных.

— Де Керси, так и знал, что ты плохо кончишь! — громогласно раздалось надо мной.

— А? — я вздрогнула, и, щурясь против света, попыталась рассмотреть говорившего. — И вам доброго денечка, пан Мнишек! — я изобразила на лице идиотскую улыбку недалёкой деревенщины, узнав отца Дельки.

Пан Редзян меня, мягко говоря, недолюбливал. Конечно, он-то шляхта в куць его знает каком лохматом колене, а я, по его мнению, так — голь перекатная, примазавшаяся к любимой дочке. А ещё он терпеть не мог, когда я в его присутствии изображала глупую селянку. Я незаметно накинула конец шали на прикованную к подлокотнику руку, авось он ещё не заметил, что я арестантка.

— А шо такие люди и вдруг в таком месте? — продолжила ерничать ваша покорная слуга.

— Где пан Вильк? — вместо ответа спросил Мнишек. — Я видел, как по твоей милости уважаемого магистра волокла стража, словно татя какого.

— И шо, как где-то течь, так сразу я?! Откель же мне знать де пан чародей делся. Може, он с паном капитаном пиво потребляет, али ещё какие жидкости непользительные.

Мнишека-старшего передёрнуло, словно я сморозила полную непристойность. Хозяин кипелленской верфи едва сдержался, чтобы презрительно не сплюнуть на пол.

— Лучше бы я тебя в музей устроил, чем Ничека. Глядишь, и упырь бы тобою подавился, и парень бы жив остался! — в сердцах буркнул пан Редзян, развернулся на каблуках и исчез в коридоре управления.

Я лишь мрачно хмыкнула ему в спину. Три года назад при музее открылась вакансия реставратора, на которую претендовали двое выпускников — я и Юзеф Ничек. А поскольку главным меценатом музейного дома был Мнишек, и решающее слово оставалось за ним, то теплое местечко реставратора мне не светило. К тому же Юзеф тогда ухлёстывал за Делькой, а мне оставалось только бродить по улицам, глотая жгучие слёзы обиды. Тогда, я едва не сбила с ног Врочека, вышедшего к двери повесить объявление о найме младшего книгопродавца. В тот же день я устроилась в книжную лавку.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

— Как освобождают? — удивился я.

Обычно стража не торопилась отпускать задержанных, мало ли что. Даже Марек перестал кружить в углу, прислушиваясь. Мне показалось, что у него наступило прояснение, но ненадолго. Он неожиданно взвыл и, потрясая руками, пустился в пляс. Притопывал, хлопал руками и кричал:

— Люсюсенька! Люсюсюсенька!

— Ммм… Ыыыы…— простонал неподозрительный тип.

— Тихо там! — рявкнул стражник. — На выход, пан Вильк.

— А остальные? — недовольно спросил я, протягивая, закованные в противомагические наручи, руки.

Огромные железные рукавицы полностью скрывали ладони, а длинные шипы мешали прислонять их к себе. Они впитывали любое сотворённое заклятье и превращали его в «голодные чары», которые с мерзким чмоканьем принимались за пожирание пальцев.

Стражник прицепил к кольцу между наручами специальный крюк на длинной палке и повёл меня по коридору. Четверо Пресветлых, какой позор! Магистра Ночной стражи тащили, как бестолкового щенка на сворке. Могли бы сразу снять эту пакость, а не вести через всё отделение на потеху служащим, некоторые из них знали меня в лицо. Не иначе, местный капитан удружил. Были у нас трения по одному делу пару лет назад, тогда зодчекские стражи с плеском сели в лужу, не без моей помощи.

— Пока поручились только за вас. Если капитан прикажет, отпустим остальных. Коль вы магистр Ночной стражи, то должны знать правила.

Я кивнул. Правила мне хорошо известны.

Мы поднялись из подземелья на первый этаж, и пошли по темному коридору. Встречные сыщики смотрели на меня с плохо скрываемым презрением. Еще бы! Такой повод поглумиться — сам Бальтазар Вильк закованный в противомагические наручи. Еще никогда не чувствовал себя на другой стороне. Странное ощущение, вчера был первым героем, а сегодня едва ли не последний злодей. Я встряхнул головой. Что за чушь лезет в голову? Стоит только вспомнить о проклятии, и я окончательно теряю самообладание.

— Пришли. Проходите! — сообщил стражник, снимая наручи с крюка, и ткнул им в пасть железного чудища, выпирающего из двери, так что створка сразу открылась.

Яркий свет ударил в глаза. Я прищурился и прикрылся железными рукавицами.

— Не стойте в дверях, входите скорее. Ненавижу сквозняк.

Я двинулся в кабинет. Стены украшали многочисленные награды: золотые, серебряные, бронзовые и даже вовсе не драгоценные медали; именные грамоты, вышитые ленты, сабли и кинжалы с гравировкой. Выше висели портреты одного и того же человека в парадном мундире, дорогом вечернем камзоле и повседневном костюме. Длинное лицо с глубокими залысинами в седых волосах, с тяжёлыми густыми бровями и массивным носом. Я перевел взгляд на стол с аккуратной стопкой книг, письменным набором с хрустальной чернильницей и фарфоровой тарелкой с орешками.

Да, может, раньше капитан Эдегей и был неплохим стражником, но не сейчас. Брацу с его жалкими потугами до самомнения этого престарелого хлыща, как блохе до луны.

— Вам удобно? — с тоскливой издевкой спросил человек с портретов, развалившись в огромном кресле.

— Не особо, — всё еще осматриваясь, хмуро ответил я.

Наручи щелкнули, сорвались с моих ладоней, и по небрежному взмаху седовласого улетели в угол, спрятавшись в большом черном ящике.

— Капитан Кшиштоф Эдегей, — представился он, даже не приподнявшись из кресла.

— Я помню. Да и вы меня, наверняка, тоже. Магистр Бальтазар Вильк, Ночная стража Кипеллена, — чуть склонил голову я.

— Ах да, что-то припоминаю… тот инцидент двухгодичной давности, — брезгливо поморщившись, кивнул седовласый, зачерпнув горсть орехов, — но, то дела давно минувших дней. А что же приключилось сегодня? Всё же хотелось бы услышать вашу версию.

— Позволите присесть? — спросил я и, не дожидаясь ответа, бухнулся в кресло напротив него.

Бессчетные награды раздражали навязчивым блеском и бессмысленной попыткой пустить пыль в глаза. Среди бесстыжих побрякушек затесался даже пригвожденный к стене «Великий крест дружбы», который фарницийские чиновники раздаривали всем кому ни попадя. Нет, были здесь и действительно стоящие. Всё же, кого попало, в кресло капитана не посадят. Но Эдегей в нём явно засиделся, я бы даже сказал — заплесневелся…

Капитан зодчекского отделения непринужденно жевал орехи, наслаждаясь мелочным торжеством глупости над разумом, и я никак не мог собраться с мыслями. Пришлось представить исковерканный труп пятой жертвы, чтобы вернуться к действительности.

— Вы, наверное, знаете из сводок, что в Кипеллене загадочная серия убийств?

Седовласый кивнул и отправил в рот очередной орешек.

— По одной из жертв мы вышли на след преступника, который привёл нас в ваш прекрасный город…

— Сказочный, — перебил Эдегей, подло улыбаясь. — Лучший в Растии!— и укоризненно добавил,— Пан Вильк, мне бы ваши проблемы! Что убийства, у нас вон пан Брошек с Запечной улицы научил собаку воровать газеты и извёл всех соседей. Они так ругаются, не получая свежих новостей, что слышно даже здесь.

Да он издевается! Я откинулся в кресле, втягивая пронафталиненный воздух, через сжатые зубы. Освободившись от наручей, я, не переставая тёр запястья — руки чесались всё сильнее. Так и хотелось преподать капитану урок вежливости. Мелочная, сволочная мстительность Эдегея раздражала.

— У вас в камере сидит мой помощник капрал Бродски и подозреваемый, обоим необходим лекарь. Подозреваемого следует допросить, а он не в силах двух слов связать.

— Он немой?

— Что, простите? — растерялся я, уставившись на Эдегея.

— Так оставьте его нам! У нас все дают показания, даже немые, — напыщенно пошутил он, и засмеялся, так что изо рта полетели куски орехов.

— Рад за вас, — с трудом сдерживаясь, проворчал я.

Оказывается мой незабвенный капитан Брац просто душка. Попадись мне такой начальник, как Эдегей, я бы послал к куцю службу и уволился день в день или загремел бы в казематы за убийство с отягчающими. Как же у него выцарапать подозреваемого? Почуяв возможность повалять меня в грязи, этот старый жук ни в жизни его не отдаст и допросить не позволит. Если только…

— У вас, наверное, очень высокий уровень раскрываемости? — я решил изобразить лесть.

Когда нужно, ещё и не такое сыграю, балаган по мне плачет…

Седовласый резко прекратил смеяться, задрал подбородок и, продолжая скоморошничать, наиграно гордо произнёс:

— Найду управу на пана Брошека, и могу отправляться на покой.

Я покачал головой.

— Вряд ли. Насколько я разбираюсь во врачевании, подозреваемый не сможет внятно говорить еще неделю, а с его фарницийским акцентом… Хотя он скорее всего ничего и не знает…

Я начал подниматься, даже протянул Эдегею руку.

— Рад был снова встретиться с лучшим капитаном Растии! Успехов вам и…

— Погодите! — прищурился он, заёрзав в кресле. — Вы что же, уважаемый пан Вильк, решили спихнуть на меня свои проблемы? Хотите, чтобы я полгода согласовывал бумаги, чтобы переправить его в Кипеллен?

Я уже начал ликовать внутри, но всё же усиленно захлопал глазами, пытаясь состроить самое невинное лицо, на которое только был способен.

— Как вы могли подумать пан…

— Не панкайте мне тут! — взревел седовласый и вскочил из-за стола. — Ненавижу таких проныр! Забирайте вашего капрала, девицу, немого и выметайтесь из моего города!

— Но он же не говорит! — попытался возмутиться я. — Дайте хотя бы лекаря!

— Своего найдёте! — гаркнул Эдегей, усаживаясь обратно в кресло и нервно закусывая орехом. — Свободны!

Я пожал плечами.

— Можно хотя бы узнать, кто за меня поручился?

— Пан Мнишек. Идите уже, у меня и без вас много дел.

— Как пожелаете.

Я коротко кивнул и толкнул дверь. Что ж эту партию мы выиграли благодаря удачному стечению обстоятельств и поручительству моего давнего знакомого.

Нельзя сказать, что мы были закадычными друзьями, с появлением недуга у меня вообще не осталось друзей, но с паном Мнишеком нас связывало несколько забавных историй. Хотя одного только знакомства хватило бы на бульварную книжонку. Один из каперов-контрабандистов начал поджимать своих собратьев в порту, и Мнишек запретил причаливать его судну. Он всегда жестко вёл свои дела и не терпел выскочек и смутьянов. Капер оказался мстительным, но не настолько смелым, чтобы в открытую выступить против всесильного хозяина порта, а вдобавок ещё и жадным. И вместо пера под ребро от наемного убийцы, Мнишек получил булавку невезения за лацкан камзола, зачарованную кем-то из студентов Школы Высших Искусств за раст и кружку пива.

Он как раз готовился ко дню рождения дочери и забрал по дороге из порта огромный торт с кремовыми цветами, зефирными голубками и волшебным сюрпризом. Как назло на Купеческом мосту перевернулась телега с тыквами, и пришлось объезжать непредвиденный затор по набережной. Мнишек торопился, опасаясь, что на жаре, а осень тогда стояла удивительно тёплая, прекрасный торт поплывёт, и приказал кучеру срезать путь через Портовой квартал. Там у кареты переломилась ось, а обе кобылы одновременно подвернули ноги. Вокруг уже собирались подозрительные личности, духота усиливалась, поэтому пришлось делать нелегкий выбор: остаться и лишиться торта и карманных денег или рискнуть и спасти хотя бы торт.

Меня в тот же самый момент никакие сомнения не терзали, я бежал за молодым, пока еще не вошедшим в силу, вурдалаком, промышлявшим гуляк в Портовом квартале, и пытался достать его парализующим заклятьем. Коварная животина скакала от одной низкой халупы к другой, отталкивалась от стен и разбрызгивала нечистоты из-под грязных лап. Любимый камзол уже светил рваными дырами, к тому же пару раз пришлось изрядно вываляться в грязи. Не будь это Портовой квартал с его узкими улочками и деревянными халупами, я бы давно поджарил мохнатый вурдалачий зад, спустив на него огненный шар, а так приходилось скакать вслед за тварью, пытаясь подбить и обездвижить. Простенькое дело, любезно всученное Брацем, допекло до печёнок. Проклятый вурдалак кушает мирных горожан, а обычные стражники пасуют, слишком у животины когти длинные. А ведь пока я не пришел в Ночную стражу, шинковали таких тварей в капусту без помощи магов.

Мнишек наконец-то решился, и теперь мы двигались навстречу друг другу. Судьба уже подготовила нам «приятную» встречу и спокойно дожидалась на ближайшем перекрёстке.

Получив очередной комок грязи в лицо, я все же не выдержал и выпустил лепесток огня, зацепивший мохнатый бок. Вурдалак тонко взвыл, завертелся, и начал валяться в нечистотах, чтобы погасить занявшуюся шерсть. Я прицелился, собираясь одним заклятием обездвижить его, а после добить, но тут церемонным шагом, с высоко задранной головой, между нами вышел Мнишек.

— Простите любезнейший, — поморщившись от моего непредставительного вида, спросил он. — Вы не подскажите, как мне выйти…

— Пшёл! — я замахал руками, испуганно выкатив глаза.

Вурдалак уже поднимался, и хотя красные буркала смотрели только на меня, кривые когти уже тянулись к случайной жертве.

— Вот же напомаженный мул, — прорычал я. — Брысь, бестолочь!

Мнишек застыл с таким ошарашенным видом, будто на него накричала навозная муха. Огромный торт, занявший руки, мешал ему выразить всю полноту своих чувств. Породистое лицо с правильными чертами, обаятельными ямочками и щегольской бородкой, модно постриженной на скос, исказилось от гнева. Разгладились даже шутливые сеточки вокруг глаз.

— Да что вы себе позволяете…

Договорить он не успел. Глухой рокот, пробившийся из вурдалачьей пасти, заставил его повернуть голову.

Мысленно попрощавшись с должностью, я приготовился накрыть заклятием обоих, красочно представив какой хай поднимет щеголь, придя в себя, но Мнишек оказался не из робкого десятка, да и сообразительности ему было не занимать.

— Невезучий торт, — обиженно выдохнул он и залепил им оскаленную пасть.

Такого обращения коварная животина не ожидала, поперхнулась рычанием и отступила на шаг, вытаращив красные глазища, один из которых начал нервно подёргиваться. По моему мнению, опасность вурдалаков изрядно преувеличена. Имея магическую природу, они не особо отличаются от любого другого зверя.

— Доделывайте вашу работу, — небрежно бросил Мнишек, отступая на шаг, и я незамедлительно всадил в застывшую животину давно подготовленное заклятие.

Лохматая голова с кремовыми цветами на лбу запрокинулась, и зефирные голубки спорхнули с заросших шерстью плеч…

Я так увлёкся воспоминаниями, что вздрогнул от неожиданности, не сразу сообразив, что иду по управлению Ночной стражи Зодчека. Мнишек выскочил из-за угла, как куць из коробочки, и пробасил:

— Не ожидал?!

Он всё еще молодился, подкрашивал седину в волосах и бородке. Да и вёл себя, как сопливый щеголь, как он сам говорил, чтобы ввести в заблуждение конкурентов. А уж в чём, в чём, а в деловой хватке ему можно было только позавидовать.

— Ожидал, — закивал я. — Пан капитан предупредил, кто мой спаситель.

— То-то же, — усмехнулся Редзян и протянул руку. — Целовать не надо, я не Храмовый Радетель, достаточно рукопожатия. В качестве благодарности угостишь меня местным пивом. Очень люблю «Грошовое». И не морщись, — он крепко сжал мою ладонь. — Я не забыл, что тебе нельзя, но мне-то ты компанию составить можешь?

Я вытянул пальцы из его медвежьей хватки и покачал головой:

— Сожалею, но у меня три самых настоящих почечуя[1].

— О! — Мнишек даже отступил. — Редко услышишь от тебя крепкое словцо. Видать и правда, припекло. Те самые, с которыми тебя привели? Твой невменяемый капрал, испуганный тип с окровавленной физиономией и несносная барышня? — он кивнул на мой красноречивый взгляд. — Я видел вас на улице, поэтому и поспешил на выручку. С паном капитаном, — Мнишек поморщился, словно кислого хлебнул, — я, к несчастью, знаком и сразу понял, что у тебя может быть куча проблем.

— Благодарю, но откуда ты знаешь, что барышня несносная?

Мы дошли до поста коридорного стражника, и я передал ему распоряжение капитана Эдегея. Оставалось только дождаться, когда приведут моих подопечных.

— Знакомка моей дочери, — Мнишек недовольно потянул носом. — От неё у Дельки вечно неприятности. Уж и говорил, чтоб держалась от неё подальше, но куда там. Как с учебы спелись, водой не разольёшь. Даже парни клин между ними не вбили. Хотя бегал один, Юзеф Ничек. Художнишка завытный…

— Кто? — обомлел я.

— А! — отмахнулся Мнишек, постукивая тростью по полу. — Никто! И звать никак. Я его в музей пристроил Аланке в пику, на том он от Дельки и отвалился, как репей с собачьего хвоста.

Я старательно воскресил в памяти имена остальных жертв.

— Любомир Дражко, Игнаци Лунек, Збигнев Смашко?

Редзян нахмурился, но тут же улыбнулся:

— С тобой не соскучишься! Прямо как на допросе. Фамилии-то известные, имена не очень. Может сыновья пановьи? Тогда кто же их не знает, все эти фамилии разумеют. Батьки их, лучшие мужи Киппелена...

— Люсюська! — донеслось из темноты коридора.

Самое время закатывать глаза и мылить веревку, пресветлые богини, когда же всё это закончится?

За несносной паненкой, втравившей меня во всю эту канитель, я пошел лично. Мало ли, запудрит стражнику мозги и улизнёт, жди потом, чего она ещё отчебучит.

Панна Алана что-то увлеченно черкала на листе бумаги, то и дело, окуная перо в чернильницу. Погруженная в художественные фантазии, даже не подняла головы, продолжая увлеченно выписывать мою рисованную копию: мрачную, костлявую и через чур противную…

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Проводив неприветливого пана Редзяна взглядом, я вернулась к своим хурмякам. Они нестройными рядами маршировали по листу, то гоняя Бальтазара Вилька, то беря его в кольцо. Нарисованный чародей не сдавался, защищаясь горшком с мухоловками.

— Эт-то ещё что?! — пророкотал у меня над ухом печально знакомый голос.

Я подняла голову и столкнулась взглядом с паном Бальтазаром.

— Эпическое полотно «Боевые хурмяки осаждают бравого мага», — сорвалось с моих губ раньше, чем я успела прикусить свой ехидный язык.

— Я хотя бы побеждаю? — Вильк задумчиво посмотрел на рисунок, после — на меня и расхохотался.

Я озадачено глядела на пана чародея, гадая, не приложился ли он буйной головушкой о брусчатку во время моего спасительного падения с небес ему на плечи, и — где же громы и молнии за непочтительное отношение к боевому магу? В том, что Вильк узнал себя на рисунке, сомнений быть не могло.

— Вы меня скоро до погоста доведете, — утирая выступившие в уголках глаз слёзы, выдавил он. — Куда мне тягаться с боевыми хурмяками, если я с вами справиться не могу.

Я озадачено смотрела на Вилька. Поразительно, оказывается, этот мрачный язвительный сухарь умеет смеяться — весело и от души. Ох, чую, добром мне это не выльется…

— Идемте, — он щелкнул пальцами, и наручники свалились на пол, освобождая меня и кресло от взаимного плена, — Марек непригоден к службе по вашей вине, так что будете за него. Я хочу узнать, кой леший всем так нужно в доме Дарецкого!

Ну вот, как в воду глядела… Вильк бесцеремонно вздернул меня на ноги и повлек за собой, видно опасаясь, что я снова сбегу.

У выхода под присмотром дежурного стражника нас дожидались рыжий Марек и давешний неудачливый грабитель. Первый бездумно перебирал пальцами воздух, пялясь дурным блаженным взглядом в пустоту, второй душераздирающе постанывал, не в силах пошевелить распухшей челюстью.

«Ничего себе компания у приличной девушки подобралась», — машинально подумала я, надеясь, что у пана Бальтазара хватит ума не тащить этих двоих с собой, а определить к лекарю.

Вильк хмуро рассматривал болезную парочку, прикидывая, как поступить. Дежурный уже начинал недобро коситься на нас, когда пан Бальтазар наконец-то решился и потащил всех к выходу.

— А где его надутое сиятельство, пан Мнишек? — запоздало поинтересовалась я, догадываясь, кому мы обязаны скорым избавлением от застенков.

— Отбыл по торговым делам, — рассеянно откликнулся Вильк, невесть что высматривая посреди улицы, — но любезно согласился побыть нашим извозчиком, пообещав не сниматься с якоря, пока мы не будем на борту.

— Как же, нашим… — пробормотала я себе под нос.

Наверняка, место на шхуне было предложено только Вильку, а тот бесцеремонно решил протащить туда остальных.

— Лучше купите мне билет на баркас, иначе я надорвусь — всё плавание держать на себе стофунтовое презрение от достойного пана Редзяна.

— И не надейтесь, — мстительно хмыкнул пан Бальтазар. — Потерпите, пока не передам вас в руки почтеннейшему Врочеку. Вы, панна, и так изрядно попили моей крови, ни одному упырю столько не перепадало…

— Люси-и! — восторженно раздалось за нашими спинами, и Марек, танцующей походкой двинулся по улице.

— Замри! — раздраженно прорычал Вильк, накидывая на рыжего магический поводок и обездвиживая на месте.

Марек так и застыл в подскоке с растопыренными руками. Пан Бальтазар что-то прикинул, и, заметив, наконец, свободного извозчика, направился к повозке, волоча за собой на магических сворках обалдевшего капрала и угрюмого грабителя. Мне ничего не оставалось, как последовать за ними.

— Вот так, — облегченно выдохнул он, запихивая обоих страдальцев внутрь и накидывая на них «отвод глаз» и «недвижи́мость», — никто не увидит, и они никуда не денутся, пока будем осматривать дом пана Яся! Вашу руку, панна, — Вильк требовательно протянул мне ладонь, помогая забраться в экипаж, — едем и покончим с нашим делом!

Мне ничего не оставалось, как повиноваться и с видом приговоренной к сожжению ведьмы устроиться на жестком сидении.

По милости Крин, не иначе, к Дарецкому нас вез тот же возница, при чьей непосредственной помощи я несколько часов назад улизнула от Вилька.

— Что, мазелька, не удалось от судьбы сбежать-то, — насмешливо поприветствовал он, многозначительно подмигивая в сторону чародея.

Я лишь неопределённо поморщилась. Тоже мне, прорицатель куцев! Вильк с лёгким недоумением наблюдал за нашим диалогом, но в коляску сел. Спустя десять минут мы прибыли к дому Дарецкого. Приказав вознице ждать, пан Бальтазар потащил меня к дому.

Возница озадачено скосился на оставленных в повозке зачарованных.

— Мсье! — возмущенно окликнул он Вилька, — я за простой залог людьми не беру!

Маг тяжело вздохнул и, вернувшись к повозке сунул возчику несколько монет.

— Что вы хотите тут найти? — устало спросила я, когда мы поднялись в кабинет сновидца. — И где пан Ясь?

— Пан Ясь погиб неделю назад, — Вильк методично осматривал стеллажи. — А найти… это вы мне скажите? Зачем-то же вас сюда принесло? — пан чародей наградил меня пристальным едким взглядом, словно пытаясь просверлить насквозь.

— Как погиб? — ошарашенно выдавила я.

— А вы не знали? — Вильк саркастично заломил бровь.

— Пресветлые богини, нет! Если бы знала, то не плыла бы за тридевять земель! От Дарецкого мне нужна была консультация для работы… Над вашим трактатом, между прочим!

— И что же вас смутило в трактате, панна? — лицо чародея выражало недюжинную заинтересованность.

Вытащив книгу из сумки, я спешно зашуршала страницами, разыскивая нужную иллюстрацию и…

— Ничего не понимаю, — пробормотала ваша покорная слуга, таращась на рисунок, как бузяк на новые ворота.

— Что-то не так, панна?

Мне показалось, или в голосе Вилька промелькнули нотки торжества, поджарый маг сейчас более всего напоминал ищейку, взявшую след.

— Вчера после реставрации эта иллюстрация выглядела не так, — я упрямо поджала губы. — Человек на ней был повернут ко мне лицом, и это оказался Ясь Дарецкий!

— Вы знали его лично? — озадачился Вильк.

— Да… — я продолжала рассеянно пялиться на картинку, — была его пациенткой, давно, ещё в детстве…

— Допустим, — пробормотал чародей, рассматривая меня, как диковинную, доселе невиданную нечисть. — Тогда что здесь искал грабитель, и с чего взял, что вам повезло больше?

Я молча пожала плечами. Вильк тем временем переключился на письменный стол и пытался разобраться со сторожевым заклятьем. Долго бормотал, размахивал руками, так что от выдвижного ящика даже пошёл пар, а из замочной скважины выскочило пламя. Я уже подумала, что высокомерный чародей опозорился и сжег спрятанные документы к куцьей бабушке, но языки огня спали и под столешницей засветилось ровное голубое сияние. Еще одно лёгкое движение, Вильк будто подцепил что-то невидимое ногтем, раздался щелчок и ящик открылся, показав свои «сокровища». Чародей наскоро пробежал глазами исписанные четким убористым почерком листы и достал потёртый журнал пациентов. Задумчиво пролистывал, наискосок просматривая заметки покойного.

— Пан Ясь вел записи самых интересных случаев, — пробормотал он. — Ваш тут тоже есть, — Вильк повернул ко мне журнал, показывая разворот и приклеенный детский рисунок с кошмаром.

Желтоватые страницы всколыхнулись и на пол выскользнул почтовый конверт. Мы одновременно кинулись к нему с такой прытью, что едва не столкнулись лбами, но чародей оказался проворнее.

— Думаю, имя Юзеф Ничек вам тоже знакомо? — в его голосе проскользнули стальные нотки, и мне это не понравилось.

Внезапно возникло ощущение, что меня в чем-то подозревают, и вот-вот обличат.

— Юзеф? Да, мы учились вместе, — я как можно безразличней пожала плечами. — Вот о его гибели я как раз слышала…

— А то, что Дарецкий был его дядей? — Вильк открыл конверт и теперь изучал содержимое письма.

— А он был?

Пан Бальтазар задумчиво кивнул, продолжая читать, буркнул себе под нос что-то неразборчивое и сунул письмо с конвертом в журнал пациентов. Собрался было уходить, но задержался, рассматривая портрет на стене кабинета. Пожилой мужчина с седыми всклокоченными волосами и неопрятной бородой, будто вырванной клоками, совсем не походил на Дарецкого. У сноходца глаза были добродушные, а у человека на портрете безумные. Словно он заглянул в саму Полуночную бездну.

— Он меня преследует, — задумчиво пробормотал Вильк.

— Кто? — не поняла я.

— Мартин Гориц, это его трактат вы востанавливаете. Очень надеюсь они мне помогут. Ладно, время не ждёт. Идемте, панна, больше здесь делать нечего, — повелительно произнес он, забирая с собой записи Дарецкого.

Пресветлые четверо, неужели мы, наконец, отправляемся домой?

[1] Почечуй — устаревшее название геморроя.

[1] Раст - серебряная монета в Растии. Двадцать растов - один левк (золотая монета).

[2] Травень – название третьего весеннего месяца в Растии