Дело о запертых кошмарах

Глава 9 в которой тварь загоняют в ловушку

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

— Пан Вильк! — окликнул будто сквозь вату смутно знакомый голос.

Я заелозил руками по земле, пытаясь сесть, и разлепить глаза.

— Ребята, живой он!

Меня аккуратно подняли на ноги и прислонили к стене.

— Давно тут валяюсь? — прохрипел я, порадовавшись, что треклятая смешливица унесла ноги, не обглодав полоумного мага.

— Та не дюже, — хмыкнул стражник.

От акведука к нему спешили ещё двое ребят.

— Мы ж почитай сразу за вами побегли, по акведуку. Видали, как вы сцепилися, значит, тока пока сразумели где тут слезть, шобы ноги не переломать, не подсобили, убегла, стервь!

«Хорошо, что не успели, — хмуро подумал я, вспоминая несчастного Казимира, — не то остались бы от вас рожки да ножки».

Нежить всегда опасна, а раненная опасна вдвойне. Видно, я снова пополз по стене, так что меня подперли с двух сторон, не давая упасть.

— Пан магистр, к лекарю бы вас, — пробасил тот, что приводил меня в чувство.

— К дидьку, — прохрипел я, сплевывая кровь. — Куда она рванула?

— Да вестимо куда, к выходу, тут хорониться негде. А славно вы её отделали, жалко, что не до смерти.

— То-то и оно… Бырь, — я наконец-то вспомнил его имя.

Магией остановил кровь. В голове противно затенькало — слишком много колдовства на сегодня. И держась рукой за стену, побрел к выходу из тупика, махнув рукой парням, чтобы следовали за мной, но вперед не совались. Ночное зрение использовать не стал — хватало лунного света. Цепочка темных, маслянисто поблескивающих пятен, начиналась в метре от того места, где я упал, и не иссякала. Все же мой удар настиг цель — кровь из смешливицы хлестала ручьем. Пришлось немного задержаться, чтобы растворить несколько капель в колбе и спрятать в карманный футляр.

Мы выбрались из каменного мешка на узкую улочку. Цепочка пятен стала реже, но не пропала. Дома разошлись широко в стороны. Перед нами, ослепшая из-за потухших фонарей, проваливалась во мрак какая-то площадь. Каблуки глухо били по брусчатке, пугая сонную тишину. На открытом пространстве идти стало легче. Когда не ждёшь удара в спину, она сама собой распрямляется. Мы медленно подобрались к огромному зданию, и последние следы крови я обнаружил на просевшем каменном крыльце.

— Бырь, где это мы, не пойму? — тяжело дыша, спросил я.

— Дык, это… — стражник ненавязчиво подпер меня плечом, не давая сползти по стенке, — Постромкин проулок. Тут ещё недавно убиенного нашли. Вот на этом самом месте. Андрусь, ты ж вроде тогда на осмотре тела со мной был? — повернулся он к одному из двоих стражников.

— Ага, — хрипловато откликнулся Андрусь. — Туточки и нашли. Прямо в проеме и лежал, болезный.

«Ясь Дарецкий, — невольно всплыло в мозгу — найден мертвым в Постромкином переулке на пороге черного хода музейного дома…».

— Андрусь, гони-ка в управление. Пусть поднимают людей. Надо оцепить всё вокруг.

Второго парнишку, имени которого так и не вспомнил, отправил к центральному входу. Туда тварь не сунется, все проходы кишат охранными чарами, но надо смотреть, чтобы никто не вошёл, случайно или со злым умыслом. Сам остался у чёрного хода, запечатал дверь заклятьем и устало опустился на перекошенное крыльцо. Привалился спиной к облупившейся стене и замер. Теперь никуда не денется. Окон со стороны проулка у музея нет. Если сигать, то только на площадь. Крыша высоко, на соседний дом не перескочишь.

Бырь уселся рядом и принялся сворачивать «козью ногу». Предложил и мне. Я затянулся дрянным горлодером и хрипло закашлялся. Ничего, всё здесь перерою. Каждую пядь. Костьми лягу, а найду, куда нечисть схоронилась. Еще одной охоты у неё не будет.

От центрального входа раздалась невнятная ругань, и мы невольно подскочили.

— Да как ты смеешь? — долетели особенно резкие в тишине слова.

— Пшкевич! — хмыкнул я. — Очень кстати.

Никогда бы не подумал, что скажу такое, но я был почти рад его приходу. Моих сил уже не осталось, а он сильный маг.

Раздраженный голос приближался.

— Какой к дидьку Вильк? Чхал я на его приказы!

Красный, вспотевший пан Рекар выскочил из темноты.

— Совсем страх потерял… — начал он, но не договорил.

Узкие глаза цепко прошлись по моим ранам.

— Что случилось? — почти мягко уточнил Пшкевич.

— В музей её загнали... — начал Бырь, оглянувшись на меня.

Я кивнул.

— Ваш выход пан Рекар. Я выдохся.

Он только хмыкнул, задумчиво оглядевшись.

— Музей курирует Школа Высших Искусств. Я как глава кафедры боевой магии лично устанавливал защиту, и могу уверенно заявить, что она не выберется.

Я снова кивнул.

— Прекрасно, тогда ждём оцепления.

Он нервно заходил перед крыльцом, посматривая в темноту и непрестанно бормоча:

— Под самым моим носом. Я ведь давно мог её сцапать, — Пшкевич повысил голос. — Каждый день тут бываю. Неужели такую мерзкую нечисть держали прямо в музее?

— Похоже. В прошлый раз от Ночвицких она драпала именно сюда, — я чуть выпрямился. — Ясь Дарецкий погиб на этих самых ступенях, а Юзеф Ничек…

— Не напоминайте! — недовольно поднял руку пан Рекар. — От этого бездаря и при жизни была куча проблем, не хочу слышать о нём и после смерти.

— Каких? — удивился я.

— Всяких. Запорол проклятую картину … — он остановился на полуслове. — Вы что меня допрашиваете?

— С пристрастием, — подтвердил я и вяло усмехнулся. — Не добивайте меня своими шуточками, и так еле говорю.

— Прискорбно слышать, — надменно бросил Пшкевич. — Всегда бы так.

— Не станете со мной секретничать?

Он лишь надменно задрал подбородок.

— Слова бы не сказал, но всю кашу заварил ваш дорогой приятель Габриэль Ремиц. Не знаю на какой помойке он подобрал, эту так называемую, живопись, но быстро пристроил её в музей. В любую дырку без мыла влезет.

— Вы всё-таки в приличном обществе, — хмуро напомнил я.

Пшкевич брезгливо сморщился.

— Ах, простите, наш нежный пан магистр Ночной стражи. Буду краток. Какой-то болван, не знаю уж какой именно, доверил реставрировать эту нелепую мазню криворукому юнцу. И этот… этот Ничек, бездарь этот… наворотил дел! — он тяжело втянул воздух. — Не знаю тонкостей, но скандал вышел знатный. Пришлось вашим Ремицам самим расхлебывать свою кашу.

— Так вот о чём Гжесь говорил на балу…

— Во-во! — вскрикнул Пшкевич. — Они еще и хвастаются, что прибрали за собой.

— А что за картина? У Габриэля прекрасный вкус…

— Не смешите, — отмахнулся пан Рекар. — Я бы такую в сортире не повесил. А уж я-то в живописи разбираюсь. Это моя страсть и приличный доход.

— Предпочтения у всех разные, — устало пробормотал я.

— Нынче рисуют кое-как, — непонятно с кем согласился Бырь.

Пшкевич только сверкнул глазами, продолжая расхаживать взад-вперед.

— Я доверяю только признанным мастерам, — заносчиво бросил он. — Веду дела с известным коллекционером Эдриком Бриловым.

— С кем? — удивленно выпрямился я.

Причем тут старинный друг пана Врочека, через которого старик достаёт свои самые дорогие книги.

— Вы вращаетесь в разных кругах, — надменно проговорил пан Рекар. — Хотя о нём знают и у нас, и в Зодчеке, и много где ещё.

— Вы правы, — ответил я. — Плохо знаком с пиратами и контрабандистами. Но про капитана Эдрика Брилова слышал.

Пшкевич надулся, но его ядовитую речь прервал заполнивший площадь гомон. Казалось, к музею стекается вся Ночная стража. Оцеплением командовал сам капитан, и его отрывистые приказы грозили разбудить весь Кипеллен.

— Ну, надо же, сколько у нас народу служит, — подивился Бырь.

Я же прикрыл глаза. Пшкевич оставил меня в покое, бросившись командовать, и я смог привести в порядок мысли. События и люди переплетались вокруг твари в замысловатый клубок. Будто у каждого моего знакомого был потаённый мотив. Рекара, Мнишека, братьев Ремицев, даже Врочека что-то связывало, и эти проклятые узлы проступали всё сильнее. А может быть я просто ранен, устал и несу полную чушь?

Брац еще вопил, а стражники уже обложили каждую возможную лазейку. Даже если бы смешливица могла превратиться в дождевую воду, то все равно не вытекла бы по водостоку.

— Пан Вильк!

Ни минуты покоя.

— Довёл до самого дома, как приказывали, — сообщил запыхавшийся Марек. — Да ещё за троллем проследил. Ничего подозрительного не делал, забрался к себе под мост и затих.

— Всё?

— Пока я за ним присматривал увидел как к книжной лавке подъехала подозрительная карета.

— Какая? — устало переспросил я.

— С заплаткой, — прошептал капрал. — Такая цветная на задках кожаного салона. Такой раньше не видел. Из неё вышел завкафедрой факультета алхимии…

— Кто?

Может нелепые мысли не такой уж и бред? А совсем наоборот?

— Пан Габриэль Ремиц, — отступив на шаг, удивленно проговорил Марек. — Он постучал в дверь, ему открыл сам пан Врочек. Но алхимик проходить не стал, только спросил чего-то прямо на пороге.

— О чём? — потребовал я.

— Ну, я близко не подходил, — стушевался он, — боялся, что заметят. Слышал только, что вас упоминали и Алану де Керси.

Я поджал губы.

— И?

— Пан Ремиц уехал на той же подозрительной карете, на которой приехал.

— Куда?

— Откуда же мне знать, пан Вильк?

— Карету и вприпрыжку не догонишь, — поддакнул Бырь.

Он так и крутился рядом, словно продолжая охранять меня от неведомых опасностей.

— Догонишь, если надо, — отрезал я.

— Вам, конечно, чародеям виднее…

— А ты чего вообще дожидаешься? — перебил я.

— Ну, как же, лекаря же…

Бырь даже отступил, так я напрягся и вытянулся. Даже вскинулся над ступенями, от которых никак не мог оторваться.

— Обойдусь, — шикнул я и повернулся к двери.

— У пана припоя с лекарями разговор короткий, — шепнул Марек за моей спиной.

— Рвётесь в бой пан Вильк? — спросил подошедший Брац.

— Зубами готов её загрызть, — брякнул я.

— Тогда срывайте свою печать, и идёмте внутрь. Музей уже оцепили.

— А Пшкевич? — подозрительно уточнил я.

— Идёт через главный вход.

Я коротко кивнул Мареку, и он, всё поняв без слов, бросился через площадь. Будет следовать за главой боевых магов шаг в шаг. Да и мы тянуть не будем. Легким взмахом руки, я снёс запирающие чары, и пошатнулся. Ноги подгибались, не желая слушаться.

— Можа таки лекаря? — пробормотал Бырь, и его слова, как ни странно придали сил.

Я дёрнул ручку и вступил в тёмный коридор. Через пару шагов на грязном полу нашлись уже подсохшие пятна крови. Смешливица прошла тут больше часа назад. Брац заглядывал через плечо, натужно сопя в ухо.

— Далеко ушла, — проворчал он.

Ничего не попишешь, придётся снова прибегнуть к магии. Я коснулся пальцами подсыхающей крови, вплетая её вновые чары. Прикусил губу, создавая поисковое заклятье. Внутри всё похолодело. Ноги задеревенели, но зато я остался стоять прямо. Чары тянули вперед, будто заарканенного коня. Да еще капитан постоянно норовил сунуться передо мной.

Мрачный коридор привёл нас в малый зал древней Растийской живописи. Тут сохранились картины начала прошлого века, потемневшие от времени, но еще достаточно «живые», чтобы удивлять чистотой линий.

Судя по тому, что во всех экспозициях начал загораться свет, Пшкевич тоже зря времени не терял.

Я, подслеповато щурясь, огляделся. Вряд ли тварь застряла рядом со входом, наверняка забилась в самый дальний, тёмный угол. Да и поисковое заклятье тянуло вперёд. Только торопиться не стоило. Минус этих чар в том, что они идут непосредственно по следу, и если хитрая бестия сделает крюк и вернётся на то же место, с которого пришла, то может напасть со спины. Я с сомнением взглянул на ряд статуй, выстроившихся вдоль стены — прекрасное место для засады.

Брац тоже взволнованно озирался. Невозмутимым оставался только Бырь. Он стражник тёртый, как-то ходил со мной и на вурдалака, и на одну свихнувшуюся ведьму. Если что, спину прикроет.

Мы медленно продвигались, пока не вышли в фарницийский зал. Нас встретила скульптурная композиция «Княжий выезд», на которой его светлейшество верхом на диком скакуне рвался впереди своей свиты. Левую сторону галереи занимали портреты правящей династии: от её основателя до нынешнего правителя чахнущего на троне последние пятьдесят пять лет. Посвященный Фарниции зал не поражал ни размерами, ни великолепием и находился в самом конце экспозиции, так что до него добирался не каждый посетитель.

Да и мы задержались ровно на минуту. Брац прошёлся вдоль правой стороны галереи, придирчиво заглянув за тяжелую, кроваво-красную портьеру и махнул рукой.

Поисковые чары выжимали из меня последние силы. Хотелось прибавить шаг и бежать, лишь бы побыстрее добраться до цели и снять заклятье, но ноги уже не двигались. Стали ватными и мягкими. Еще чуть-чуть и колени начнут гнуться в обратную сторону.

Мы миновали еще один зал, посвященный Янским островам, и еще один. Скульптуры, картины, фрески, мозаика — всё смешалось в один аляповатый, тягучий калейдоскоп от которого рябило в глазах. Идти было всё тяжелее, а след чувствовался всё слабее, будто проклятая смешливица таяла и растворялась, как развеянное приведение. Я потерял счет пройденным залам. Каждый шаг отдавался болью в груди. Наконец поисковое заклятье отпустило «аркан» и я остановился посреди длинной галереи.

— Куда дальше? — переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо спросил капитан.

Я недоуменно огляделся. С портретов смотрели давно умершие люди. Их надменные физиономии выражали неприкрытое презрение, а нарисованные губы корчились в ехидных улыбках. Словно они сотни лет ждали, когда на их глазах опростоволосится самонадеянный маг. След исчез прямо посреди зала. Растворился, будто нечистая сила провалилась в Полуночную бездну, откуда вылезла.

— Всё, — еле выговорил я, держась из последних сил, чтобы позорно не рухнуть на пол.

— Что значит всё? — зарычал Брац. — Здесь никого нет!

— Сам вижу, — выдавил я. — Тварь остановилась здесь.

— И улетела? — вспылил капитан и приказал Бырю. — Немедленно приведите Рекара Пшкевича. Нужен еще один маг. Скорее!

Я добрёл до стены, сел, и прижался к ней спиной.

Полный провал!

Не могла же тварь исчезнуть? Такого просто не бывает. Тут же и спрятаться негде. Длинная зала увешенная картинами. Ни закутков, ни закоулков, ни… Я вздрогнул.

— Когда построили музей?

— Что? — недовольно переспросил Брац. — Какая разница? Лет сто пятьдесят назад. Вроде Горан Мышевич проектировал…

— Безумный архитектор, — выдохнул я. — Здесь может быть потайной ход или секретная комната.

Капитан сощурил глаза.

— Да, да, да, — забормотал он.

Я попытался встать.

— Сидите уже, — рявкнул Брац. — Вы мне нужны живой и здоровый.

Я, и правда, осел. Только не из-за его слов. Передумал. Немного передохну и в бой. Сейчас силы вернутся. Надо только восстановить дыхание и расслабиться. Я прикрыл глаза.

Вскоре прибежал озабоченный Пшкевич. Выслушал капитана и пафосно заявил, что ожидал чего-то подобного, мол заслуги пана Вилька сильно преувеличены и он в очередной раз это доказал. Его слова отдавались эхом в моей голове, но не доходили до сердца. То ли я уже привык к его подковыркам, то ли так устал, что совершенно потерял чувствительность.

Пан Рекар расстарался на славу. Меня будто окатило волной магии. Он творил заклятье за заклятьем, создавая причудливую волшебную вязь, окутавшую весь зал. От чар накалился воздух, но даже я, оставшись почти без сил, ощущал, что тварь пропала бесследно.

Все его старания пошли прахом. Сколько он ни бегал, ни махал руками, ни метался от стены к стене секретное убежище смешливицы не проявлялось. Либо он на самом деле хозяин твари и водит всех нас за нос, либо…

— Похож на невиновного, — пробормотал, подсевший ко мне Марек. — Вёл себя как обычно, орал на всех, кто под руку подворачивался.

— Ни одного намёка? — прошептал я.

Капрал пожал плечами.

— Я не подметил.

К нам подошёл капитан.

— Поднимайтесь пан Вильк, вас отвезут домой, — сухо проговорил, но всё же добавил. — Вы и так сделали всё, что могли.

В этот раз я спорить не стал.

— Только не снимайте оцепление. Передохну и сразу вернусь.

— Обыщем все помещения.

Марек помог мне подняться и повёл из галереи.

— Этого не может быть! — вопил за спиной Пшкевич.

— Тебе придётся вернуться и следовать за ним по пятам, пока он не уберётся из музея, — тихо приказал я.

Капрал кивнул.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Утро после бала ознаменовалось зудом в опухших, покрасневших руках и поиском толстого шерстяного носка. Его брат-близнец теплым коконом грел правую ногу, тогда как левая, вылезшая из-под одеяла, зябла. При более тщательном осмотре носок обнаружился на полу возле кровати, и я поспешила натянуть беглеца на холодную пятку. От камина ещё тянуло едва ощутимым теплом, а среди пепла тускло поблескивали недогоревшие золотистые клочья. Вернувшись ночью домой, я первым делом избавилась от злополучного платья, безо всякого сожаления затолкав его в камин и чиркнув спичкой о кованную решетку. Дорогой наряд все равно был безнадежно испорчен, а комнату перед сном следовало прогреть. Темно-золотая парча отлично подошла в качестве растопки. Вот если бы ещё и от воспоминаний о прошлом вечере можно было так же легко избавиться. Перед глазами встало перекошенное лицо пана магистра Ночной стражи, и у меня противно заныло в груди. Глубоко вдохнув, я усилием воли отогнала дурное видение и проковыляла к шкафу, дабы облачиться в толстый свитер грубой вязки ядрено-зеленого цвета. Его мне когда-то подарила Делька. Зная, какая я мерзлячка, подруга собственноручно связала этого шерстяного монстра. И все бы ничего, если бы она не решила покрасить пряжу в «веселенький цвет». Ребята с кафедры алхимии что-то намудрили с красителем и вместо «чайной розы» получилась «пещерная плесень». Но в школьных мастерских мы рядились и не в такое, а свитер вышел на диво теплым, даром, что на размер больше. И вкупе с портками моего производства составлял отличную домашнюю пару.

Прихватив с кровати шерстяной илардийский плед, я пошлепала на кухню. Пани Флоси не было видно, а судя по отсутствию свитки и широкой плетеной корзины, она отправилась на рынок. Каюсь, работу я сегодня решила безбожно прогулять, отправив с подвернувшейся оказией записку для Врочека. Пусть старик думает, что я перебрала на балу, или танцевала всю ночь напролет, или ещё что… А Румпель будет держать язык за зубами. Хотя слухи по городу и так поползут.

Я сварила кавы и, укутавшись в плед, забралась на кухонный подоконник. От забитых паклей щелей едва ощутимо тянуло прохладой. Припухшие пальцы слегка пекло от прикосновения к разогретой кружке. Мне нужно было подумать. Вокруг творилась какая-то бесовщина, и я, против воли, оказалась едва ли не в гуще событий. Вчерашнее происшествие тому подтверждение. Я невольно коснулась верхней губы. Надеюсь, после случившегося Вильк раз и навсегда перестанет подозревать меня невесть в чем. Нахальный припой получил, что хотел, и даже больше. Злорадство смешалось во мне с сожалением. Когда ломалась моя личина, ему ведь тоже досталось изрядно «приятных» ощущений. И поделом! Чего уж греха таить, я была зла на него. Вчера пан Бальтазар перегнул палку. Мало ему того, что подсунул проклятое письмо, из-за которого мою комнату перерыли вверх дном, так ещё и ославил чуть не на весь город…

Да, а что такого в том письме, если неизвестный злоумышленник рискнул забраться в чужой дом? Я вспомнила, как погиб Юзеф Ничек и мне совсем подурнело. По всему получается, вчера ко мне на огонек заглянул ни много ни мало убийца. А кому ещё могло понадобиться изобличающее письмецо!? И если бы я не осталась ночевать у Врочека, то мое хладное тело нынче лежало бы в покойницкой, а пан Вильк рвал на себе усы и волосы, проклиная меня за такую подлянку. Я решительно спрыгнула на пол и, отставив кружку, устремилась наверх, обуреваемая желанием немедленно ознакомиться с содержанием письма. Если меня убьют, то хоть буду знать за что.

Вытряхнув сложенный вдвое лист грубоватой почтовой бумаги, я углубилась в разбор хвостов и закорючек. Почерк у Юзека был преотвратнейший. И чтобы продраться сквозь дебри этой псевдо-эльфийской вязи мне пришлось изрядно попотеть. Чем дальше я читала, тем озадаченней становилось мое лицо. Юзеф то восхищался отданной ему на реставрацию картиной, то жаловался на внезапно обрушившиеся кошмары, просил пана Яся помочь если не делом, то хоть советом…

Я аккуратно вернула письмо в конверт, а конверт на место и застыла на кровати, лихорадочно пытаясь ухватить за хвост явившуюся мысль. Картина, кошмары, мастер-сноходец… И тут у меня будто щелкнуло в мозгу. Я мигом припомнила свою детскую эпопею с кошмаром и рисунком. Только живописец мог таким образом запереть кошмар, и живописец же его разбудил…

Дар у Юзефа был так себе, ни Виле свечка, ни дидьку кочерга. И он о нем больше помалкивал, чем развивал. Ничек всегда отличался некой ленцой и основные-то предметы, сдавая через два раза на третий. И совершенно не жаждал взваливать на себя дополнительные пары по живописному мастерству и начертательной магии. Вот и доленился, походя разбудив старинный кошмар и даже не поняв, что произошло. Кажется, я знаю, что за нежить повадилась жрать невинных горожан.

Хм, Вильк ведь тоже читал письмо… Что ж, тогда у него действительно имелись основания меня подозревать.

Однако это все досужие домыслы. Пока я не увижу над чем работал Ничек, все мои размышления и выеденного яйца не стоят. Пожалуй, стоит наведаться в музейный дом. Наверняка они ищут нового реставратора.

Сырой осенний воздух вымерз за ночь, инеем осев на кромках ещё не опавших листьев и пожухшей траве. Тонкий ледок, сковавший немногочисленные лужи ломко похрустывал под каблуками ботильонов. Я зябко поежилась, дыша на озябшие пальцы. Пожалуй, пора сменить шаль на зимнюю накидку. Ибо как её не кутай, а все равно уже не греет. Ещё немного и в Кипеллен придет промозглая приморская зима. Зачастит снег с дождем, и улицы превратятся в кочковатый каток.

Музейный дом встретил меня небывалым оживлением. Улица перед ним оказалась перекрыта, а вокруг деловито сновали стражники, да стояли столбом праздные зеваки, вальяжно шушукаясь и травя байки, одна другой невероятней. Из обрывков фраз я уловила, что ночью возле музея некий чародей из Ночной стражи настиг ни много ни мало целый полк мракобесов с упырицей во главе и загнал их обратно в Полуночную бездну, вход в которую, конечно же находился в музее. И теперь бравые стражники разыскивают его, сбиваясь с ног, дабы раз и навсегда отвадить чудовищ от города. Я лишь иронично фыркнула себе под нос. Похоже, пан Бальтазар нашел вчера на ком сорвать злость, но получил щелчок по носу и теперь бесится.

Послушав ещё немного, я направилась к реставрационной. Мастерская при музее имела собственный выход и мне не пришлось пробиваться через парадную дверь, рискуя нарваться на приснопамятного магистра. Спустя пять минут я уже сидела в мастерской пана Пшыся, старшего реставратора. Тот неодобрительно разглядывал меня, подслеповато щурясь, словно выискивая, чего бы подправить в моей радостной физиономии. Я же мило улыбалась и поедала его честными-пречестными глазами, заливая, как бы мне хотелось работать реставратором, особенно под началом такого хорошего мастера.

— Что у тебя с руками? — грубовато перебил мое трещание пан Пшысь. — Никак ожоги?

— Неудачный эксперимент, — ничуть не смутившись, ответила я, намереваясь продолжить лить в уши предполагаемого начальника словесную патоку с медом.

— Больно вы, молодые, эксперименты любите, — недовольно буркнул он в ответ. Один уже доэкспериментировался, так, что до сих пор состав красок восстановить не можем. Уж на что пан Ремиц искусный алхимик, и тот пока только руками разводит.

— Это кто же у вас тут такой одаренный? — полюбопытствовала я.

— Да Ничек покойный, чтоб его на том свете перевернуло да подбросило! Наалхимичил невесть что и помер, а нам теперь мучайся! — Пшысь едва не брызгал слюной от негодования.

— А нельзя ли взглянуть, что он напартачил, может, я смогу помочь?

Старший реставратор наградил меня взглядом разъяренного василиска, мол знаю я вас, молодых да ранних.

— Пойдешь к пани Таяне, — безапелляционно отрубил он, — поможешь с гобеленами, а после решим, брать тебя или нет.

Отлично, всю жизнь мечтала перетряхивать пыльное тряпье, поеденное всеми возможными вредителями: от моли до мышей.

Хозяйка гобеленовой мастерской оказалась полной, чуть обрюзгшей дамой сильно за пятьдесят. Выслушав, кто я такая и зачем пришла, она усадила меня за станок, наказав натянуть и вычистить совершенно непотребного вида тряпку, на поверку оказавшуюся золототканым покрывалом из Султанеша. Пани Таяна трещала без умолку, и уже через час моя голова оказалась под завязку набита разномастными кипелленским сплетнями. В основном про то, как гильдия купцов и алхимиков делает друг другу подлянки, чтобы добыть побольше мест в городском совете на будущие выборы.

Благо, во второй половине дня гобеленщица все чаще клевала носом над своей работой, и я, воспользовавшись моментом, тихонько ускользнула из мастерской, на ходу растирая затекшую поясницу. Глаза щипало так, словно кто-то хорошенько сыпанул в них песка. Отойдя на достаточное расстояние, я с хрустом потянулась, соображая, где здесь алхимическая мастерская. Принюхалась, выделяя среди скипидарно-лакового духа характерный аммиачный запашок. Ага! Я уверено двинулась по коридору, идя на запах «оленьего рога»[1]. Свернула и остановилась у тяжелой двери, окованной железными полосами. Уже взялась за ручку, намереваясь проскользнуть внутрь, как дверь распахнулась, едва не съездив мне по лбу. На пороге стоял чуть сутулый тщедушный мужчина, в котором я с запозданием опознала замдекана алхимического факультета Гжеся Ремица. Его самого и его брата Габриэля знали многие. По Школе ходили легенды о их незаурядных способностях и высоком положении в гильдии алхимии. Не знаю, как Габриэль, а Гжесь был страшным занудой. Спесивым и заумным. К несчастью, именно он преподавал реставрационную алхимию на старших курсах, и единственное, что я вынесла из его лекций, так это, что все мы безголовые дубины недостойные светоча его разума и знаний. А ещё он совершенно не запоминал лица…

— Что вам нужно, панна? — хмуро поинтересовался алхимик. — Вы заблудились? Выход в другой стороне.

— А? Нет, — я решила если врать, то врать до конца. — Я новый реставратор. Пан Пшысь отправил меня за работой моего предшественника. Вы уже закончили с краской? Мне нужно осмотреть картину, — говоря это, я активно наступала на сутулого алхимика, стремясь попасть в мастерскую, чтобы хоть краем глаза взглянуть на злополучную картину.

— Что вы… куда вы, — он попытался вытолкать меня вон. — Здесь зелья! Вы не подготовлены должным образом, нарушите процесс!..

Ремиц таки выпихал меня вон, захлопнув дверь прямо перед носом, но пока мы препирались на пороге, я успела разглядеть низ картины на станке — среди причудливых кустов стелилась по нарисованной земле от изящных женских ног жуткая тень чудовища. Кажется, я нашла, то что искала.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

Пронька, позабыв на время даже про своё неприменное ворчанье, возился со мной, как родная мамочка. Всего обмотал бинтами, как гардарскую мумию[2], напоил кипятком и упорно пытался уложить в кровать. Но боевые маги так просто не сдаются! Замотавшись в халат и плед, я уснул прямо за столом на кухне, так и не выпустив из рук любимую керамическую чашку.

Снилась погоня по акведуку, беготня по музею и ехидная ухмылка Рекара Пшкевича.

Я проснулся еще более уставший, чем был. Болели оставленные на груди и руках раны, напряженно гудела, будто в ней развели улей илардийских пчёл, нога, да и остальные части моего несчастного организма ломило и крутило от вчерашних приключений.

— Будто и не отдыхал, — пробормотал я, поднимаясь за трубкой.

— Потому что нормальные люди в кровати почивают, а не крючатся, не пойми где, — немедленно запричитал домовой.

Но я только отмахнулся.

— Не твоего ума дело.

Помяв табак, напихал его в чашу трубки и чиркнул спичкой. Затянулся и, привалившись к подоконнику, выпустил облако дыма.

Дело вроде бы шло к концу. Мы обложили тварь со всех сторон, и ей некуда деться. Значит, так и прячется в музее. Когда мы её найдём, вопрос времени. Но вот с её хозяином всё намного сложнее. Уж слишком многие претендуют на эту неблагодарную роль. Хорошо, что хотя бы с Аланы теперь можно снять подозрения. Не знаю уж зачем она нацепила на себя иллюзию на балу, но к смешливице это не имеет никакого отношения. Тот, кто ею управлял, находился совсем рядом. Больше всего хотелось повесить все убийства на Рекара Пшкевича.

— Пронька! — вскрикнул я. — Немедленно найди мне Ерамира Пыжика.

Домовой забормотал что-то неблагожелательное, но с кухни всё-таки скрылся. Сам-то он никуда не пойдет. Домовые на то и домовые, чтобы при доме жить, но связь у них между собой налажена отличная. Так что можно не сомневаться, что Пыжик получит мое приглашение в кратчайшие сроки.

Глава кафедры боевой магии без сомнения влип в это дело по самые уши. Даже признался, что частенько наведывается в музей и, так или иначе, появлялся на всех местах преступлений, Марек проверил по моему приказу. У него есть железный мотив. Повергунв Кипеллен в хаос, опозорив имя городского головы и других членов совета, перевесив обвинения в убийствах и смуте на гильдию алхимиков он сможет наконец выйти из тени и выделиться. Конкурировать с двумя могущественными гильдиями и стать новым градоначальником по-другому, он просто не сможет. Скорее всего Пшкевич собирается поймать тварь, чтобы собственноручно остановить бесконечную череду убийств, чтобы всем показать, что может сделать то, с чем не справились Ночная стража и городская власть. Тогда понятно, зачем он устроил спектакль в картинной галерее, сделав вид, что не может найти никаких следов твари. Боялся, что придётся делить славу со мной и капитаном.

Связать его со всеми жертвами будет сложно, но если Цвях из Горшечной банды признается, что для убийства Кузьки его нанял именно Рекар, разобраться в этом деле будет значительно легче.

Я не успел докурить вторую трубку и допить еще одну чашку дистиллята, как вернулся Пронька, а следом за ним, хмурый, невзрачный топтун. Он полностью соответствовал своей профессии. Незапоминающееся лицо, темная, неприметная одежда и такой же тихий, неразборчивый голос.

— Приветствую, пан магистр, — прошелестел он.

— И вам всего хорошего, — кивнул я, — чем порадуете, пан Пыжик?

— Ничего сверхъестественного, — пожал плечами топтун. — Рекар Пшкевич ведёт разгульный образ жизни. Преподаёт мало, зато каждый вечер посещает увеселительные заведения. Часто бывает в городском совете и Ночной страже. А ещё чаще в музее.

— Подробнее опиши вчерашний вечер, — прервал я.

— Так, всё как я и сказал, — приглушенно заметил Ерамир Пыжик. — После обильного обеда, во время которого он поглотил четырех перепёлок, паштет из гусиной печени…

Я нетерпеливо покрутил пальцем, мол переходи к делу.

— Да, да, — он пристыженно втянул голову в плечи. — Простите пан магистр, иногда мелкие детали имеют слишком большое значение, я привык замечать и фиксировать всё. После обеда Рекар Пшкевич поехал в музей. Пришлось постараться, чтобы дойти до реставраторских подсобок незамеченным, отводить глаза легче всем сразу, чем куче людей по одиночке… Там он общался с неким подозрительным типом, я еще не выяснил его имени, они обсуждали какую-то картину, из-за которой полетят многие головы.

— Так и сказал головы? — встрял я. — Вот тут давай поподробнее, желательно слово в слово.

— Так и сказал, — почти незаметно кивнул топтун. — Тип требовал быстрее со всем закончить. А Рекар Пшкевич отвечал, что и так сильно рискует, что всё делает практически один. Что всё решено, и она больше не нужна…

— Картина больше не нужна? — уточнил я.

— Не знаю, — пожал плечами Ерамир Пыжик. — Он больше ничего не уточнял и не говорил, поэтому может и картина, а может и какая-то панна.

— Или какая-то тварь, — заскрежетал зубами я.

— Что? — не понял топтун.

— Ничего, продолжайте.

— С картиной всё решено, и она больше не нужна, — повторил он. — Всё уже получилось, и теперь полетят многие головы. Тип ёще спорил про цену, а потом ушёл. Тогда Рекар Пшкевич поехал на бал к пану Мнишеку. По дороге нигде не останавливался и ни с кем не разговаривал.

Ерамир Пыжик договорил совсем тихо и опустил глаза.

— К дому меня не пустили и пришлось остаться у ворот. Но Рекар Пшкевич не мог покинуть усадьбу Мнишека за это время…

— Да, да, я видел его на балу. У входа не заметил ничего подозрительного?

— Гости, как гости, — пожал плечами топтун. — Все расфуфыренные и надменные. Кроме одного. Сразу после Рекара Пшкевича подъехала очень странная карета. Я бы даже не приметил, если бы не цветная заплата на кожаном салоне. В городе такой раньше не видал. Из неё никто не выходил, но судя по откинутой занавеске, изнутри кто-то наблюдал. А уехала она почитай перед самой паникой, когда орать, да голосить начали.

Я уже пару минут вертел в руках трубку, забыв, зачем поднял её с подоконника. Причём же тут Габриэль?

— Знаешь главу кафедры алхимии в Школе Высших Искусств? — спросил я.

— Его все знают, — ответил Ерамир Пыжик.

— Значит, это не он разговаривал с Рекаром Пшкевичем в музее? — на всякий случай уточнил я.

— Что вы пан магистр, тот совсем другой, на пирата похож. Тёмный весь, обгорелый, да морда в шрамах. Неблагородный, по всему видать.

Я нахмурился.

— Как только узнаешь, кто таков, немедленно доложи мне. Не сможешь сам, пришли записку.

— Как пожелаете. Мне продолжать?

Я кивнул, всё же раскурив не помню какую по счету трубку.

— В общем-то рассказывать особо нечего. Как только началась суматоха, Рекар Пшкевич покинул резиденцию Мнишеков и последовал за Ночной стражей. Я ни на миг не выпускал его из виду, но когда стражники бросились выручать вас, он остановился и двинулся в обход к главному входу в музей.

— Дальше я знаю. Ты молодец.

— Благодарю, пан магистр, — он слегка поклонился.

— Узнаешь, что за тип разговаривал с Пшкевичем в музее, получишь двойную оплату. А с самого Рекара вообще глаз не спускать, прыгай за ним хоть в Полуночную бездну.

Ерамир Пыжик кивнул.

— До встречи, пан магистр.

— Удачи! — бросил я ему вслед и рявкнул. — Пронька!

— Да что еще? — раздался недовольлный голос.

— Письмо от пана Ночвицкого не приходило?

— Ну, приходило.

— И что? — яростно пыхтя трубкой, крикнул я. — Только не говори, что не читал.

— Сыночку его уже лучше, — проворчал домовой. — Так что в гости вас просят в любое время.

— Вот и собери меня по всей форме. Чтобы был похож на магистра Ночной стражи, а не на больного проказой.

Я с ненавистью дёрнул бинт и пошёл в спальню, а Пронька сопя и ругаясь, зашаркал следом.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Тяжёлая дверь алхимической мастерской звучно захлопнулась перед моим носом, едва не прищемив взметнувшиеся концы шали. Постояв в коридоре ещё несколько секунд, я одернула сбившуюся во время препирательств с алхимиком одежду и направилась к выходу. Все, что нужно, я увидела, пора и честь знать. Не хватало ещё столкнуться с паном Пшысем. Или, не дай богини, с Бальтазаром Вильком, от этого точно байками про должность реставратора не откуплюсь. Всю душу вытрясет. А я от вчерашнего поцелуя ещё в себя не пришла. Поплотнее закутавшись в шаль, нет, все-таки надо менять на меховую накидку, я крадучись двинулась прочь из реставраторской. Благополучно миновала мастерскую пани Таяны, кабинет Пшыся и выскользнула на улицу. Холодный сырой воздух мигом окутал меня, выстуживая тепло мастерской. Зябко поежившись, я поспешила прочь от музея. На половине пути, изрядно продрогнув на сыром ветру, с запозданием поняла, что переоценила собственную холодоустойчивость. И если немедленно не окажусь в тепле, то превращусь в ледышку. По счастью, к Песьему мосту было куда ближе, чем к дому, а Румпель никогда не отказывал в тёплом местечке и глинтвейне. Я, не колеблясь, поспешила в сторону реки.

Оскальзываясь на влажных, истертых множеством ног ступенях, спустилась под мост, решительно дернула на себя тяжелую дверь и ввалилась внутрь таверны. Ранний вечер укутал Кипеллен то ли пеленой прозрачного тумана, то ли просто мелкой противной моросью, оседавшей на ветвях деревьев и висевшей тонкой взвесью вокруг фонарей. Может, поэтому в вотчине тролля было малолюдно. Гудела за сдвинутыми в дальнем углу столами компания старшекурсников Школы Высших Искусств человек в десять, да рубились в домино несколько цеховиков из гильдии резчиков.

Отряхнув волосы от мелких капель, осевших на кудряшках, я неспешно двинулась к стойке, отделявшей открытую кухню от зала. Готовил Румпель сам, ни приходящего, ни постоянного персонала не держал. Тролль был за повара и вышибалу, а с обязанностями уборщицы и посудомойки отлично справлялись подручные местного водяного, с которыми он благополучно договорился. Может, поэтому, в отличие от прошлого хозяина, и оставался на плаву. Да и на внешний вид своего заведения не тратился. На неоштукатуренных стенах из красного кирпича висели окованные медью тележные колеса, грубо сработанные шестерни и оплетенные пенькой якоря с рыбацких баркасов. С темных балок свисали пучки терпко-пахнущих сухоцветов, пара чесночных плетенок и единственное украшение — чучело морского саблезуба. В дальнем углу, аккурат над столами будущих магов тянулась труба городского водопровода.

Глухо цокая по каменной плитке набойками ботильонов, я взгромоздилась на высокий табурет у стойки. Румпель оторвался от сковороды, где шкворчала яичница на сале, и приветственно махнул рукой. Пока я растирала озябшие пальцы и млела от идущего с кухни тепла, тролль переставил сковороду на стойку и, окликнув одного из цеховиков, повернулся ко мне.

— Тебе как обычно? — осведомился он, подхватывая с крюка глиняную кружку с толстыми стенками.

— Только без твоих чудных добавочек, — хмыкнула я, припоминая, какие сны мне снились два дня назад, — прошлого раза хватило, полночи от каждой тени шарахалась. А вот корицы с медом побольше.

— А не слипнется? — беззлобно подначил тролль.

— Только если сапожного клея дольешь, — фыркнула я.

— Смотрю, ты бодрячком после вчерашнего, — Румпель навалился на стойку, выставив передо мной исходящую ароматным паром кружку. — Что вообще произошло?

Угу, кто бы мне объяснил, что это вчера было! До сих пор губы болят… и руки.

— Да так, досадное недоразумение, спутал меня, — отмахнулась ваша покорная слуга.

— Ничего себе недоразумение! — бесцветные глаза тролля потемнели от гнева. — Берега твой Вильк попутал! Он же тебя едва не угробил!

— Во-первых, дидька лысого он мой? А во-вторых, ну, не угробил же… — я осторожно отхлебнула глинтвейна, ой хорошо-то как, уже не кипяток, но ещё горячий, в самый раз…

— Не понимаю я тебя, Алана, — вздохнул Румпель, наливая себе пива. — Если бы не Адель, я бы вчера эту породистую рожу так подправил, чтоб полгода всю зарплату на зубного лекаря тратил!

— Спасибо, конечно, — я медленно и аккуратно поставила кружку на стойку, — у меня и других проблем хватает, — пальцы сплелись в замок вокруг горячих глиняных стенок, а внимание переключилось на компанию студентов в дальнем углу.

Похожий на тощего полинялого крысенка адептик, взгромоздился на стол и, чуть пошатываясь, нагло хвастался своими весьма скромными успехами. Лицо показалось знакомым.

— Румпель, — я отпила ещё глоток.

— Мм? — невнятно откликнулся тролль, дожевывая соленый сухарик из миски на стойке.

— А кто тебе диван отдал? — наконец озвучила я насущный вопрос.

— Да он из ваших, из школьных, то ли преподает чего, то ли так, у кормушки крутится, — Румпель поскреб макушку, — Конрад Мыш… Да вон он на столе стоит, паскуда! Защиту обмывает… А что?

— Ха! Диван-то образумленный оказался! Ты не представляешь, что эта бешеная мебель в лавке устроила. Врочек до сих пор, небось, успокоительное пьёт.

— Что? Ну, я ему сейчас обмою! — тролль звериным прыжком перескочил через стойку, а я поспешила следом.

Мыша я знала, не то чтобы хорошо, но достаточно, на одном потоке учились, как-никак. Он ещё тогда теорией образумления вещей увлекался, а сейчас, выходит, аспирантуру защитил. Это что же получается, он диван троллю спихнул, чтоб от неудачного эксперимента избавиться? Ну, сейчас получит, криворукий!

К столу мы с троллем подошли одновременно.

— Ты что же мне в прошлый раз подсунул? — заревел Румпель.

Пьяный Конрад подавился зубодробительной фразой, потерял равновесие, зашатался и нелепо всплеснул руками. Покрасоваться перед товарищами не получилось. Он едва не свалился со стола. Зато выпаленное заклятье улетело в сторону и голубой стрелкой впечаталось в медный бок водопровода. Труба вздрогнула, с силой ломанула обод соединения и, ощерившись зубами-болтами, начала извиваться змеей. Из разорванного стыка хлынула ледяная вода. Румпель мигом крутанулся спиной к потоку, прикрывая меня, а товарищи Конрада с гиком и улюлюканьем рванули на выход. Цеховики бросили домино с недоеденной яичницей и, матерясь, поспешили следом.

Мыш тоже попытался сбежать вместе со всеми, но ноги заплетались, и тролль схватил виновника безобразия за шиворот. Дернул, вовремя оттащив горе-мага от разошедшегося водопровода. Зубы-болты лязгнули в дюйме от дурной головы.

— К стойке! — рявкнул Румпель, отступая.

Не дотянувшись до нас, труба с остервенением набросилась на ближайший дубовый стол. А из торчавшего в стене обломка прибывала вода.

— Немедленно верни всё, как было! — зарычал тролль.

Конрад завертел головой, удивлённо хлопая мутными глазами.

— Как было, больше никогда не будет, — икнув, философски заметил он.

— Колдуй, морда крысиная!

Румпель с силой впечатал горе-мага в стойку, но Мыш только затряс головой.

— Час, два, и само угомонится, — с трудом выговорив последнее слово, сообщил он.

— Лучше начинай колдовать, а не то, я тебе колдовалки повыдергаю и так засуну, что сесть не сможешь! — гибкий троллий хвост нервно хлестал по бедрам, оставляя на штанах мокрые следы.

Мы обернулись на хруст дерева. Змее-труба бросила стол и, ухватив тяжелый табурет за ножку, безжалостно крошила его о разбитую столешницу. К такой не подступишь — совсем озверела. А вода уже доходила до щиколоток.

— Как утихомирить эту дрянь? — напустилась я на невменяемого чароплета.

— Да чего ты взбеленилась, — проблеял он, — временное образумление через час само пройдёт.

— Через час мы тут кверху брюхом всплывем! — завопил тролль, встряхивая Конрада, словно тряпичную куклу.

— А на диван ты, значит, постоянное использовал? — мои глаза недобро сузились.

— Ка-акой диван? — Мыш залупал маленькими глазками-бусинками.

— Который ты мне, паскуда, в счет долга отдал!.. — тролль ещё раз ощутимо приложил виновника ребрами о стойку.

— Конрад, — подколодной змеёй прошипела я, нависая над ним, — или ты немедля утихомиришь это гадство или я лично сдам тебя в Серый Трибунал за нарушение чародейского кодекса.

Мыш, и без того изжелта-бледный, стал почти бесцветным. Серый Трибунал, состоявший из магов и храмовников следил за недозволенным колдовством и сурово карал виновных. Попавшие под его надзор, могли смело ставить крест на карьере. А уж студенты и вовсе прощались со светлым будущим раз и навсегда. Судя по вытянувшемуся лицу и трезвеющим глазам, за Конрадом уже водились грешки, и этот мог стать последним.

— Я всё исправлю! — взвыл он, рванувшись из лапищ тролля, — ну, кроме дивана, — стушевался он, под тяжелым взглядом Румпеля, — его только в топку.

— Я тебя сейчас самого в топку засуну, — прорычала я, — утихомирь трубу, пока мы не утопли!

— А… ну не всё так просто… Она там вон погнулась, — указывая трясущейся рукой, забормотал Мыш. — Не смогу одновременно выпрямить и расколдовать. Пусть её тролль зафиксирует, тогда получится!

Румпель смачно выругался, но ослабил хватку на воротнике Мыша.

— Попробуешь сбежать, превращу в половую тряпку, причем без магии, — тролль отпустил Конрада и переключился на трубу, доламывавшую очередной стул.

Образумленный водопровод заметив подбирающегося хозяина таверны, оставил расщепленную деревяшку и кинулся в атаку. Румпель качнулся в сторону и, изловчившись, взвалил трубу себе на плечо. Обхватил морду-раструб огромными лапами и, зафырчав от натуги, прижал к ободу соединения.

— Чуть правее, — скомандовал Конрад.

— Да… чтоб тебя… Быстрее, пока она мне пальцы не отгрызла! — рявкнул тролль.

Мыш что-то неразборчиво прошептал и взмахнул руками, накрыв трубу мерцающей сетью. Румпеля, ненароком коснувшегося заклятия, с силой отшвырнуло в сторону и прокатило по залитому водой полу. Труба дернулась и застыла, снова обратившись в кусок водопровода. Тролль, пошатываясь, поднялся, зло зыркнув на горе-мага. Конрад надменно вскинул руку, намереваясь сотворить телепорт и сбежать, оставив нас наедине с последствиями своего головотяпства, но я толкнула его. Мыш, не удержавшись на ногах, полетел под стойку и окунулся в воду, а я наступила ему на спину, не давая подняться.

— Отпустите, — отплевываясь, вопил он, пытаясь вывернуться из-под моей ноги, но подоспевший Румпель хорошенько притопил мерзавца.

— Не торопись, дорогой, я тебе еще счет не выписал.

Тролль вздернул Мыша на ноги. Из разбитой губы по острому подбородку текла кровь. Чароплет уже не пытался колдовать, смирившись со своей участью.

Румпель водил свободной рукой по таверне и бормотал сквозь стиснутые губы:

— Дубовый стол — одна штука. Стулья — четыре штуки. Уборка, сбежавшие клиенты, неоплаченные ужины и выпивка… итого… пять левков.

— Сколько?

Даже известие о Сером Требунале так не напугало Конрада, как выставленный счёт.

— Могу добавить за моральный ущерб, — невозмутимо закончил тролль.

— У меня столько нет, — пролепетал Мыш.

— Тогда пиши расписку и заверяй словом мага, — встряла я.

Горе-маг сел за стойку и, получив клок бумаги с пером, что-то измученно зачеркал. Каждое написанное слово давалось ему с трудом, он всё сильнее сжимался и истончался. А когда поставил точку, застыл, не в силах вывести подпись.

— Ну! — заревел у него над ухом Румпель.

— Но трибунал ни о чём не узнает? — вжав голову в плечи, промычал Конрад.

— Ещё условия тут будешь ставить! — взвилась я.

— Стукачом никогда не был, — гордо бросил тролль, и Мыш тут же поставил свою магическую подпись.

Клочок бумаги засветился и погас. Мы переглянулись с Румпелем, он сграбастал расписку, отпустил неудачливого мага и отвесил ему напутственный подзатыльник.

— Катись отсюда!

Тот не заставил себя просить дважды, и пулей вылетел вон.

— Надо было заставить его ещё и воду убрать, — задумчиво произнесла я.

— К дидьку, пусть катится. Сами уберем. Тем более, в полу есть сток. Сейчас открою.

— А чего ты его закрытым держишь? — недоуменно вскинула брови я, отряхивая ноги.

Вода медленно, но верно просачивалась в обувь, а длинный подол успел намокнуть уже до половины.

— Да жаболаки из канализации лезут, ловить замаялся, — пожал плечами тролль и полез открывать сток.

Вода сошла за считанные минуты, а остатки мы в четыре руки вымокали тряпками. Я скептически оглядела мокрую юбку и, усевшись на стул у стойки, демонстративно вылила воду из ботильонов. Меня начинало ощутимо знобить.

— Раздевайся, — приказал тролль, исчезая в жилой половине таверны, — сушить тебя будем, — приглушено донеслось оттуда.

Румпель вернулся с шерстяным одеялом и сухими штанами, немедленно всучив все это мне.

— Эй, а ты?

— А что я? — не понял он, — я тоже сейчас переоденусь, из-за этого колдуна недоделанного вымок весь.

Пока тролль менял одежду, я избавилась от мокрых вещей и, натянув чужие штаны, закуталась в одеяло, зябко поджав голые ноги. Трясло меня все сильнее. Тут уже одним глинтвейном не отделаешься, как бы не заболеть. То-то Врочек обрадуется…

[1] Олений рог или дух оленьего рога — название аммиака в алхимии (из учебника по алхимии, принадлежащего Алане де Керси)

[2] Гардар, горное государство на востоке, славится своими бальзамировщиками, таксидермистами и некромантами