Дело о запертых кошмарах

Глава 7 в которой в деле появляются новые подозреваемые ​

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

Переодевшись, благо всегда держал в кабинете запасной костюм, я разузнал, куда ехать, и посадил Марека на место возницы. Грех не воспользоваться, если разрешили взять повозку. Невозмутимые лошади Ночной стражи зацокали по мостовой, а я пытался не упустить вырисовывающуюся разгадку. Кто бы ни натравливал тварь, он хочет запугать весь городской совет. Но зачем? Рвётся к власти? Пытается оторвать жирный кусок? Мстит? Слишком много версий, и никакой ясности. Подозревать можно любого из городского совета, хоть Рекара Пшкевича, хоть Редзяна Мнишека. Они не принадлежат к враждующим гильдиям, поэтому получить поддержку будет не так легко. И купцы и алхимики крепко держатся друг за друга, не особо пуская в свой круг чужих. Да и Алана как-то замешана — это факт.

Мы уже выскочили к Гостиному двору, и беспорядочный поток мыслей иссяк сам собой. Стражники перегородили тупик, ведущий к черному ходу в Купеческую гильдию, выделяющуюся высокой башней из длинных приземистых торговых рядов.

Пробравшись через толпу зевак, мы подошли к ступеням, и я недоуменно завертел головой:

— Где тело?

Скучающий лекарь вздрогнул:

— Пан градоначальник забрал, — и добавил тише, чтобы эхо не разносило слова по гулкому тупику. — Мол, его сыну негоже, как забулдыге в подворотне валяться на потеху черни.

Я заскрипел зубами. Пять дней на поиски пан Вильк, а мы поможем, затопчем следы и перевернём кверху дном место преступления. А вы работайте, только не надорвитесь от потуг.

— Капитан и пан Пшкевич поначалу были, уехали, а следовательница Бряк все задокументировала, оставила вам в помощь меня и стражников и отбыла в управление, — раздосадовано заметил лекарь. — Могу чем-нибудь…

Я нетерпеливо замахал рукой:

— Можете быть свободны. Вам не с чем помогать, а мне… придётся облазить тут каждую пядь, — пробормотал я и распорядился. — Марек, опроси свидетелей, если хоть кто-то что-то видел, тащи ко мне.

— Там уж до вас всех… с пристрастием, — проворчал лекарь, пятясь вдоль стены.

Капрал кивнул и побежал к толпе, а мне ничего не оставалось, как встать на колени и испортить еще одни штаны. Солнце катилось к закату, и мрак уже собирался в густые тени. Пришлось напрячься, чтобы разглядеть сохранившиеся следы. На ступенях, ведущих к черному ходу, остались тёмные пятна крови. Судя по всему, несчастный еще не успел спуститься, а тварь уже бросилась на него со спины. Он упал, так что ноги и туловище остались на лестнице, а голова свесилась в сторону площади. Тут характерные капли. Я подцепил их пинцетом, стряхивая засохшие комки в длинную прозрачную колбу с зачарованной водой. Вряд ли от них будет толк, мой дар-наказание тут не поможет. Жертва, скорее всего, не видела нападавшего. Вот только почему смешливица напала исподтишка? Не в её это привычках. Да и откуда она тут взялась? Упала с неба? Я задумчиво оглядел гладкие стены без единого окна и даже выступа. Ерунда какая-то!

Тварь, конечно, ловкая и шустрая, сам мог убедиться на конюшне Ночвицких, но летать она всё-таки не умеет. Значит, спряталась и ждала свою жертву. Я прошёл в самый тупик, рыская по тёмным углам. Где скрывалась убийца, дожидаясь несчастного парня? Не могла же она стоять у всех на виду, открыто? Заметили бы, обязательно заметили. В таком месте не ожидаешь увидеть даму. Она бы сразу привлекла ненужное внимание. Я присел и прижался к стене. Если сгорбиться и накрыться черным плащом, можно сойти за гору мусора, вот только смешливица так не охотится, у неё свои приёмы. Я наклонился к самой земле. Среди старого сора возвышались две характерные горки пепла. Так наша смешливица еще и курит! Кто бы мог подумать, что тварь столь свободных нравов. Я покачал головой и достал из футляра новую колбу с зачарованной водой. Пепел когда-то был табаком. Его забивали в трубку, и он касался рук курильщика. И уж конечно, это не наша убийца. Скорее всего, кто-то воспользовался обмусоленной в газетах и подкрепленной слухами историей, чтобы расправиться с Кузькой. Это уже пошатнуло или ещё пошатнет власть гильдии купцов, поэтому сам собой напрашивается ответ, что виноваты алхимики.

— Пан Вильк? — закричал Марек, подталкивая какого-то мужчину к черному ходу.

Я вернулся к лестнице.

— Этот извозчик всё видел, — выкатив глаза, заявил Марек. — С самого начала и до конца.

Пожилой мужчина в коричневой свитке перепоясанной кушаком, мял в руках шапку и переступал с ноги на ногу. Я покрутил пальцем, предлагая начать.

— Клиента до Гостиного двора довёз. Дай, думаю, постою. Можа кто из купцов подсядет. Бачу, а тута тварь жуткая. Вот прямо, — он показал рукой за ступени, — здеся.

— Так! — поддержал я. — Продолжай!

Кучер воспрял духом и, проведя пятерней по рыжим бакенбардам, воодушевленно затараторил:

— Хлопец из двери вышел, а она на него как кинется. Когтищи расставила и по горлу, по горлу. Я тут как свистну! Она присела с испугу, повернулась и по стене закарабкалась. Только её и видели.

— Вот! — поддакнул Марек.

— Хорошо! — похвалил я. — До того, как хлопчик вышел, что тварь делала?

Кучер нахмурился, почесав макушку.

— Ничё.

— Не курила? — переспросил я и капрал подавился вопросом, вытаращившись на меня.

Свидетель удивлённо заморгал, скрутив шапку узлом.

— Чё? — еле выдавил он.

— Какая у неё была трубка? Чубук изогнутый или прямой? Длинная или короткая и толстая.

Кучер втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Дача ложных показаний сурово карается, и ты в этом скоро убедишься, — предупредил я.

Свидетель сжался, опустив глаза.

— Не губите, пан чародей, куць попутал, — пробормотал он.

— Что было на самом деле? — потребовал я.

— Я уж опосля приехал, — проговорил он, всё еще не глядя на меня. — Никого не бачил. Тип один подошёл, грит, хочешь десять растов заработать? А кто же не хочет? Тогда, грит, скажешь стражникам, что тварь видал с когтями. Я и согласился. У меня же семья, дети. Их кормить надо, — залепетал возница.

— Твои дети давно уж сами родители, — бросил я, глядя на его морщинистую рожу. — Так что не жалоби! Ответишь по закону. Ну-ка, вспоминай, как тип выглядел!

— Помилуйте, пан чародей, я ж глазами слаб. Память совсем плохая. Коли что увижу, потом уж и не вспомню. Вроде старый, постарше вас уж точно. Капюшон у него ниже глаз, да голос-то не скроешь. Воняло еще так, ну как от благородных, когда они от цирюльника выходят… деколоном от него воняло, вот… — он выпятил губу, а маленькие глазки совсем сощурились.

— Да что вы с ним церемонитесь? — разозлился Марек. — Сейчас отвезу в Ночную стражу, там ему быстро голову прочистят. Всех зевак на площади вспомнит.

Свидетель испуганно отпрянул, а я выждал «томительную» паузу. Эту нехитрую схему мы с Мареком и покойным Казимиром придумали ещё в начале нашей совместной работы, раскалывая даже матёрых мерзавцев. Хорошо организованный допрос раскачает и крепкого, самоуверенного преступника, не то что кучера.

— Хочешь домой вернуться? — доверительно спросил я.

— Больше всего на свете, пан чародей!

— Тогда давай руку.

Я снова достал футляр и вынул длинную иглу. Пока свидетель трясся, так что подпрыгивала ладонь, ловко проколол ему палец, и выдавил кровь в колбу с зачарованной водой.

— Завтра утром прибудешь в Ночную стражу и найдёшь капрала Бродски. Подтвердишь все показания, что я добуду.

Чтобы у кучера не возникло соблазна сбежать или спрятаться, к словам я прибавил заклятье, которое не даст ему покоя и будет зудеть всё утро хуже старой жены.

— Иначе, получишь по всей строгости, — посулил Марек.

Свидетель закивал и попятился.

Я повернулся к тупику. Теперь, думаю, пяти дней не понадобится. Какая хитрая дрянь решила обвести следствие вокруг пальца и прикончила Кузьку, мы узнаем уже сегодня. Если замарались алхимики, я им не завидую, градоначальник, при поддержке гильдии купцов, дойдёт до самого пресветлого князя, можно быть уверенным.

Пришлось задержаться и ещё раз опросить всех свидетелей, задержанных до нашего приезда. Их согнали в кучу на первом этаже купеческой гильдии и не разрешали выйти даже в туалет. Поэтому большинство готово было рассказать, что угодно, лишь бы поскорее вырваться из капкана. Правда, толку от их откровенности вышло мало. Никто ничего не видел и не слышал. Убийца действовал быстро, хладнокровно и бесшумно.

Мы вернулись в управление Ночной стражи в густой темноте. Марек остался в конюшне возиться с лошадьми, а я в нетерпении поднялся в кабинет.

— Вильк! — взвизгнула из другого конца коридора огромная барышня и бодро рванула ко мне, подобрав густо обшитый рюшами сиреневый подол.

«Люсюсенька!» — чуть не брякнул я, но вовремя прикусил язык.

Связываться с полутроллями, почти так же скверно, как с троллями. Толку мало, а проблем не оберешься.

— Добрый вечер, следовательница Бряк! Как ваши дела…

— Одно из них вы отобрали, — Люсинда приближалась и через мгновение нависла надо мной буравя водянистыми серыми глазами. — И не пытайтесь оправдываться! — предупредила она.

Бурые волосы, стянутые на затылке в высокий улей и украшенные сиреневыми лентами в цвет платья, покачивались из стороны в сторону, как маятник часов. В грубоватых чертах лица, сильнее обычного выделялся горбатый нос.

— Я бы с радостью от него отказался, но меня никто не спрашивал, — всё равно попытался я.

Следовательница Бряк смерила меня тяжелым взглядом и как бы невзначай уточнила:

— Ваш подчиненный разве не с вами?

— Скоро подойдёт. Хотите нам помочь? Открылись некоторые обстоятельства…

— Какие? — хмыкнула Люсинда.

Я нажал на ручку и, протискиваясь в кабинет, проговорил:

— Сам еще не знаю. Дайте несколько минут покоя и тишины, и я с вами обязательно поделюсь. Чтобы ни приказывал капитан, это и ваше дело тоже. Пока не придёт Марек, пожалуйста, проследите, чтобы никто не входил. Особенно, — я на мгновение остановился, серьёзно взглянув на неё, — Рекар Пшкевич.

Люсинда кивнула, чуть не разметав прическу:

— Подожду капрала Бродски здесь, — согласилась она, будто не услышав ничего остального.

Вот только я-то прекрасно знал, как обманчива её напускная медлительность и непонятливость.

Прикрыв дверь, я повесил редингот на вешалку, сел и раскурил трубку. Как ни хотелось поскорее узнать, что же на самом деле случилось в том тупике, торопиться нельзя. Дар припоя слишком опасен, чтобы бросаться в омут с головой, не думая о последствиях. Сначала надо успокоиться и дождаться Марека, он знает, что делать, если мне станет совсем плохо. Люсинда, конечно, притащится вместе с ним, и пить настой при ней совсем не хочется, но и от неё может быть польза.

Я выдул кольцо дыма и передёрнул плечами. Начну с воспоминаний жертвы. Кузьма вряд ли что-нибудь видел, но пригодится даже не существенная на первый взгляд мелочь. Кучер говорил, что от подозреваемого странно пахло. Жертва тоже могла это почувствовать.

— Люсюсенька! — услышал я из коридора.

Несколько минут покоя и тишины закончились.

За дверью зашебуршали. Раздался нервный шёпот и возня.

— Давайте начинать! — крикнул я.

— Пан Вильк зовёт, — полузадушено всхлипнул под дверями Марек, уже не чая уйти живым из объятий следовательницы Бряк.

— Подождёт…

— Мы…

— Время, господа следователи! — не выдержал я.

В перерывах между яростным сопением, задёргалась ручка, дверь открылась, и капрал почти ввалился в кабинет, на ходу одёргивая сбившуюся одежду, а вслед за ним шагнула порозовевшая Люсинда.

— Рад, что почтили меня своим вниманием, — недовольно бросил я.

— Простите, — выдавил Марек.

Следовательница Бряк отодвинула его и села в кресло для посетителей.

— Какие обстоятельства? — напомнила она.

Я выставил руку, прерывая остальные вопросы. Достал футляр и выставил на стол колбы, закрепив в специальных держателях. Начнём по порядку.

Первый припой, как я и ожидал, почти ничего не показал. Кузьма разбирался с делом о поставке просроченных зелий. Алхимики возражали, что поставили всё в срок и в надлежащем качестве, а испортилось зелье из-за неправильного хранения. Устав от криков и бесконечных жалоб, он собрался пообедать и вышел через черный ход, как выходил всегда. Он не любил толкаться в приёмной гильдии — там всегда собиралось много народу, и чтобы добраться до улицы приходилось переплывать эту бурную человеческую реку. Убийца должен был знать его привычки, а, следовательно, они были знакомы. Вот только выбравшись в тупик, Кузьма не успел сделать и шага, ничего не увидел, не почувствовал запаха. Зазубренное лезвие впилось в шею и рванулось назад и в сторону, будто собиралось оторвать голову. Удивление опередило боль, но и она не заставила себя ждать, набросившись безжалостным хищником. Смерть обняла и выдавливала остатки жизненных сил… Я дергался… руки бились о ступени… холод пробирался по венам и цеплялся ледяными когтями, впиваясь в сердце…

— Пан Вильк! Пан Вильк!

Меня дернули за плечо, и я с облегчением почувствовал, что сижу в своём кабинете, а не корчусь на грязной лестнице.

— Что-то узнали? — наклонившись надо мной, спросил Марек.

Но я покачал головой и потянулся за новой колбой. Попробуем на вкус кучера.

Я медлил, не решаясь сделать глоток. Живая кровь — не мёртвая. Может занести в любую, даже самую дальнюю часть жизни её хозяина. Тут главное не перестараться, а коснуться вскользь самых последних часов, иначе затянет в водоворот воспоминаний, которому не будет ни конца не края. Однажды, по неопытности, я блуждал в чужой памяти несколько дней.

Меня передернуло. Решайся! Перед смертью все равно не надышишься. Я прильнул к колбе и втянул безвкусную, бледно-розовую воду.

Кучер ёрзал на козлах, с жадностью разглядывая спорящих купцов в дорогих одеждах. У каждого, подпрыгивая от взмахов рук, на груди покачивалась золотая цепь, знак принадлежности к гильдии. С таких можно срубить хороший куш. Они вечно торопятся и с легкостью накидывают несколько растов за скорость. А если завести такого в тёмную подворотню, то за одну цепь можно выручить…

Кучер передернул плечами. Последнее время ему не везло, «жирные клиенты» ускользали из-под пальцев. Мелкие купцы, да ремесленники не связывались с ним. И даже орастые скряги и те выбирали лошадь помоложе, повозку поновее, а возницу посговорчивее. Невольно полезет в голову всякая жуть. Он осенил себя знаком Четырех, и шмыгнул носом. У тупика под башней купеческой гильдии собралась уйма народу. Что-то кричали, вопили. Кругом рыскали стражники. Прошел слух, что градоначальничьего сынка укокошили. Туда ему и дорога. И всем остальным богатеям в придачу.

Промеж толпы суетился какой-то неприятный тип, подкатывал то к одной повозке, то к другой и быстро убирался подальше. Капюшон скрывал голову, а низ лица прятался в широком черном шарфе. Потерпев очередную неудачу, он направился прямо к кучеру и застыл, склонив голову. Из глубины капюшона смотрели два тёмных глаза.

— Куда вас, неужто в саму Полуночную бездну? — недобро оглядывая длинный рваный плащ, съязвил я.

То есть будущий свидетель, конечно. Я в… неважно… где-то в другом месте. И я это не он.

— Везти никуда не надо, — неразборчиво проговорил незнакомец.

От него нестерпимо несло знакомым одеколоном «Мормора».

Голову затянуло туманом. Не может быть!

— Скажите стражникам, что видели, как парня убила всем известная тварь, и получите десять растов.

— Тридцать, — потребовал кучер, склоняясь ближе.

— Жирно не будет? — фыркнул незнакомец и добавил с интонацией Рекара Пшкевича. — Хватит и двадцати.

— По рукам, — испугавшись что не получу ничего, я согласился и протянул ладонь.

В глазах помутилось. Нет! Я сжал кулаки. Никогда не договаривался с подлецами и убийцами. Сознание немилосердно двоилось. Моё «я» протестовало против бездумной алчности кучера, но помешать сделке не могло.

Всё расплылось окончательно. Из-за отчаянного сопротивления проклятый дар показал свою обратную сторону. Дикая боль скручивала тело. Меня словно варили в кипятке и медленно сдирали кожу…

Где-то вдалеке знакомый голос звал меня и требовал очнуться, но из кошмара не так просто выбраться.

Я неспешно поднимался из бездны. Даже понял, кем являюсь и где нахожусь. Вот только сил не осталось даже на то, чтобы пошевелить рукой. Она прилипла к подлокотнику кресла и свисала, словно ветка под тяжестью яблок.

— Ты чего ждал? — ворчала Люсинда. — Чуть пана чародея не угробил.

— Растерялся, — пробурчал Марек. — Такого с ним еще никогда не было.

Я с трудом разлепил один глаз. Следовательница наклонилась надо мной, удерживая в руках светящуюся пирамидку. Та подпрыгивала, собирая витающие вокруг, едва различимые клоки дыма. Они нехотя отлеплялись от меня, дергались, как оторванные от кожи пиявки, извивались и пытались вырваться. Но магия затягивала их в пирамидку и растворяла в белесом сиянии.

— Хорошо еще, что я мастер по зачарованным…

— Его не зачаровывали, — возразил капрал.

— Да какая разница, то же самое, — бросила Люсинда. — Без помощи застрял бы в вымышленном мире и окочурился.

— Благодарю за помощь, — выдавил я. — Расцеловал бы, если мог.

— Оставьте ваши глупости, — поморщилась следовательница, покосившись на Марека. — Сухие и чёрные не в моём вкусе.

— Понял, улетаю, — пробормотал я так, что никто не расслышал.

Пирамидка знала своё дело, медленно, но верно освобождая меня от последствий моей же собственной глупости. Дар припоя жесток и не терпит своевольства. Любые попытки, как-то влиять на череду воспоминаний всегда заканчиваются плачевно. Сопротивление безжалостно карается.

Мне постепенно становилось легче. В голове прояснилось, и я даже смог распрямиться и сесть. Потёр затекшую шею и с признательностью оглядел своих помощников.

— Если бы не вы…

— Ах оставьте эти «телячьи» нежности, — перебила Люсинда. — Что вы увидели?

— Худшее, — тяжело вздохнул я, и рассказал все подробности.

— Я, конечно, знал что он гад, но чтобы людей изводить, — ошалело выдавил Марек.

— Это еще доказать надо, — сдержанно бросила следовательница. — Знакомые глаза под капюшоном и запах одеколона — да нас на смех поднимут. Это же не крестьянин какой, а сам глава кафедры боевой магии. В городском совете заседает…

— Ты права, — закивал я. — Так что пока никому ни слова. В вас, я не сомневаюсь, но у Рекара везде свои люди. Хотя, зацепки могут быть здесь.

Я потянулся за третьей колбой, но Марек хлопнул меня по руке. Припой с табачным пеплом выскользнул из моих пальцев и непременно разбился бы вдребезги, если бы его не подхватила Люсинда.

— Совсем спятил уликами разбрасываться, — фыркнула она, вернув колбу обратно в крепление.

— Простите, — потупился капрал. — Но пану чародею сегодня нельзя, он и так все силы потерял.

— Уволю тебя когда-нибудь, — сухо процедил я, но спорить не стал.

День и так был слишком длинным и насыщенным. Если немного не отдохнуть, то не выполню завтра и половины задуманного, а времени в обрез.

— Давайте, домой вас отвезу, — предложил Марек.

— Думала, ты меня отвезешь, — проворчала Люсинда. — Но раз такое дело, не буду разрушать вашу идиллию.

Она поставила пирамидку на полку и двинулась к двери.

— Никому…

— Ни слова, помню, — откликнулась она. — Спокойной ночи! — и вышла, притворив за собой дверь.

Я тоже поднялся, подцепил третью колбу и сунул в карманный футляр. Ноги заплетались, и капралу пришлось поддерживать меня и помогать спускаться по лестнице в конюшню.

Лошади недовольно заржали. Они уже не собирались никого никуда везти, а рассчитывали спокойно жевать сено и спать.

Город спал, и мы катили медленно, чтобы не будить честных людей громовым стуком колес.

— Пшкевич оказался так подл, что воспользовался нападениями и избавился от Кузьмы. Не знаю уж, чем он ему не угодил. А может, не он, а батенька его, досточтимый городской голова… но это еще отвратительнее.

— А может, он и остальных убил, — заметил Марек с козел. — А про Кузьму узнал и решил тоже за своё преступление выдать, чтобы больше боялись.

— Может и так, — качнул я головой. — Разберёмся.

Больше мы не говорили. Я так устал, что не мог нормально соображать. Бесконтрольные мысли толкались, путались и мешали друг другу, поэтому я погнал их прочь, сосредоточившись на одной — о мягкой кровати.

Когда мы приехали, капрал довёл меня до дверей.

Я только ухмыльнулся. Всё по-честному. С утра я его таскал по всему Зодчеку, а теперь он меня.

— Благодарю, Марек! Отдохни как следует. Завтра нас ждёт тяжелый день.

— И вам всего хорошего, — пожелал он, сдав меня с рук на руки Проньке.

Домовой привычно ворчал, но всё же помог мне раздеться и забраться в кровать.

Прежде чем отключиться, я приказал:

— Завтра утром отправь Алане де Керси её рисунок. Лежит у меня в столе. И коробку с янскими кистями. Мне они все равно без надобности, каллиграф из меня паршивый, а ей пригодятся

— Чего завтра ждать? — фыркнул Пронька. — Прямо сейчас побегу. Может, еще чего пожелаете? Мостовую до Пёсьего моста подмести, али все фонарные столбы с мылом помыть?

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Если и существует в сутках наиболее паршивое время, когда даже самый сдержанный человек готов крыть вас на чем свет стоит, то это — раннее утро. Первые лучи бледного осеннего солнца, проникнув сквозь витрину, щекотали мои ресницы, заставляя хмуро щуриться и тереть глаза. К тому же под утро я изрядно продрогла — не спас даже плед, любезно пожертвованный Врочеком. После ночевки на диване зверски ломило все тело и немилосердно ныла затекшая шея. В голове тенькало. Стоит ли говорить, что я не выспалась и пробудилась, кажется, ещё более уставшей, чем была. Те несколько часов до рассвета, что остались после встречи с чудо-мебелью, меня не спасли, кошмары, правда, больше не снились. Посему, когда в дверь ещё запертой лавки настойчиво затарабанили и я, кряхтя, словно столетняя старуха, приковыляла открывать, раннему посетителю предстало то еще зрелище. Посыльный в ливрее Мнишеков с легким презрением уставился на мою помятую физиономию, торчавшую из одеяльного кокона и увенчанную вздыбленными кудряшками.

— Панна де Керси? — недоверчиво осведомился он, отказываясь верить, что его отправили к такому чучелу.

— Ну я-а-ах, — не успела я подавить зевок.

— Панна Адель Мнишек шлёт вам поклон, платье и напоминает, что вы обязались быть на сегодняшнем балу в её честь.

Тут только я заметила в руках у посыльного объемистую коробку, перевязанную золоченным шнуром.

Тьфу ты, куць меня побери, вот дался Дельке этот бал! Хотя предусмотрительность подруги порадовала, изрядно облегчив мне жизнь — проблема платья отпала сама собой.

— А за каким лешим пан приперся сюда? — паршивое утро и разбитое состояние не способствовали раннему пробуждению вежливости. — Панна Адель, что, адреса моего не помнит?

Оказалось, что этот расторопный малый уже успел побывать на улице Фонарщиков у моей домохозяйки, и пани Флося, отправила его сюда, отчего-то предположив, что я заночевала на работе.

Холодный уличный воздух уже успел забраться под плед и меня потряхивало. Срочно требовалась чашка крепкой сладкой кавы, и, возможно, после этого священнодействия я возрожусь более-менее оживленной, как феникс из пепла. И на кой мне в лавке это платье сейчас? Вот насущный вопрос… Уличный холод понемногу пробуждал мозги к действительности и, подавив очередной зевок, я вяло изрекла:

— Эмм, уважаемый, а если я дам вам два раста, вы отнесете это снова на улицу Фонарщиков к пани Бржеговской. Скажите ей, что я все получила и велела занести коробку домой.

— За пять растов, для прекрасной, щедрой панны, я даже в комнату занесу.

Я хмуро взглянула на обнаглевшего посыльного. Вот же крохобор куцев!

— М-м… за пять я перестану быть прекрасной, а тем более щедрой, и сама его отнесу, — мрачно хмыкнула ваша покорная слуга, — два раста, и я не говорю панне Мнишек, что её слуга пытался неправедно обобрать её лучшую подругу.

Посыльный скривился, как от кислого. О да, Редзян Мнишек с прислугой строг, а Делька непременно ему перескажет. Поэтому наказание не заставит себя ждать.

— Ладно, давайте ваши два раста, панна, — буркнул он.

Я зашарила по карманам юбки, и плед сполз по плечам, явив миру сбившуюся в вороте блузу и мятую нижнюю юбку. Презрения в глазах посыльного прибавилось. Ну и куць с ним. Вручив ему две серебряных монетки, я, наконец-то захлопнула дверь и побрела в глубь лавки одолеваемая мыслями о каве и умывании.

— Алана! — сиплый вопль пана Франца сотряс лавку, заставив книги вздрогнуть на полках, а меня — подскочить от неожиданности. — А-а-а, не подходи, не подходи ко мне, куцье отродье!! — последнее предназначалось уже не мне.

Я опрометью кинулась на крик, догадываясь, что произошло. Зажатый в углу Врочек тщетно пытался загородиться табуреткой от радостно скачущего вокруг него дивана. Видно, противостояние начало разворачиваться, едва я ушла открывать двери посыльному. Чудо-мебель успела стащить с хозяина домашний халат, изрядно его пожевав. И теперь Франц щеголял передо мной, и явившейся на шум Асей, в исподней сорочке и портках до колена.

— Фу! — резко выкрикнула я первое, что пришло в голову. Диван оставил попытки облизать Врочека, но отходить не спешил. — К ноге! — добавила я, внутренне содрогаясь от бредовости происходящего.

Недовольно пофыркивая, диван оставил пана Франца в покое и смиренно проковылял ко мне.

— Молодец, хорошая мебель, — пробормотала я, почесывая бархатную подушку.

— Ч-что эт-то за трясца болотная? — хрипло выдохнул Врочек слегка заикаясь после пережитого.

— Не знаю, — вздохнула я, набрасывая плед на плечи старику и усаживая его на злополучный диван.

Книгопродавец тут же подскочил, словно ужаленный и поспешил увеличить расстояние между собой и ожившей мебелью. Наступил мне на ногу, проскочил сквозь Асю и едва не смахнул колбу со светильным эликсиром с моего стола.

— Спокойней, Францишек! — с легким недовольством прошелестела призрак, передергивая полупрозрачными плечами. — Оно тебя не съест. Старые кости ему не по вкусу. Разве что за зад тяпнет, ежели у тебя вдруг портки непросушены.

Я прыснула со смеху, не сумев сдержаться. Врочек раздраженно вращал глазами, зыркая то на меня, то на Анисию.

— Мои портки не твоего ума дело, — огрызнулся он срывающимся голосом. — И вообще, кыш, покойница! Нечего тут глазеть!

— Пфф! — Ася презриельно фыркнула, не спеша исчезать в недрах лавки.

— Пан Врочек, Ася права, оно не будет вас есть, — вздохнула я. — Сомневаюсь, что оно вообще может кого-то съесть. Обычный образумленный предмет. А если выясню, кто его образумил, то и создателю мозги вправлю. Наверняка, Румпелю его подсунул кто-то из студентов Школы Высших Искусств. О том, что этот кто-то нарушил минимум три закона из кодекса Чародеев, Ворожей и Живописцев, я уже не говорю.

Кое-как успокоив хозяина и строго наказав дивану стоять смирно и не рыпаться, я все же умудрилась добраться до умывальника и, приведя себя в более-менее пристойный вид, отправилась на кухню Врочека варить каву себе и ему.

О, нет ничего лучше правильно сваренной кавы! Она гонит сонливость и дурные мысли, поднимает из мертвых не только вас, но и настроение с самооценкой. Правильно сваренная кава пробуждает вдохновение и порождает в сутках двадцать пятый час, и она божественна. А уж если сварить её по старинному растийскому рецепту, передающемуся в моей семье из поколения в поколение…[1] Закончив колдовать над чашками я вернулась в лавку, аккуратно поставив перед паном Францем дымящийся напиток. Врочек, уже одетый, сидел на моем месте и настороженно косился на диван. Тот смирно стоял, где оставили и не выказывал ни малейших признаков жизни.

Я плюнула на опасения и предрассудки и, чтобы успокоить Врочека, уселась на бархатные подушки.

Старый книгопродавец опасливо отпил из чашки, остался доволен и неспешно произнес.

— Надо бы наведаться в Ремесленный квартал к мастеру Брогу, заказать у него новый стеллаж взамен развалившегося. Так что, Алана, ты сегодня за старшую побудешь.

— А-аммм, э-эмм, — проблеяла я от неожиданности. — мне бы сегодня пораньше, того… у Дельки День Рождения...

— Не суетись, успеешь ты на свой бал, вертихвостка, — насмешливо хмыкнул Врочек, поднимаясь из кресла и направляясь к выходу.

Я только тяжко вздохнула в ответ. Вот так всегда…

[1]Каву с сахаром засыпать в турку, залить водой и варить на медленном огне, до попытки побега из турки. В чашку положить коричную палочку и половинку пломбира. Залить все свежезаваренной кавой, процеживая оную через ситечко. Дать пломбиру спокойно растаять. И, если уже не слишком горячее, можно пить.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

Казалось, что Пронька всё ещё бубнит под ухом, но меня уже утягивало в мир грез. После таких мучительных «припоев» ждать радужных снов не стоило. Скорее всего, где-то здесь в темноте под закрытыми веками меня уже поджидают мерзкие кошмары. Я долго барахтался в тумане из обрывков воспоминаний жертвы и извозчика, пока не провалился ещё глубже в серое ничто. Невнятные отголоски чьих-то мыслей, чувств и надежд. Сколько их прошло перед моими глазами, а сколько ещё будет. Удержаться бы на краю этой бездны, не слететь вниз за многочисленными магами-припоями раз и навсегда заблудившимися в чужих жизнях.

На самом краю сознания пульсировал неверным светом замысловатый узор. Плетение светящихся линий надвинулось и выдавило меня из серого безвременья на зеленую траву нового видения. Я попал в старый заброшенный сад, в котором, могу поклясться, никогда не был. Высокая кирпичная стена терялась среди кривых засохших веток, а в проёме огромных ворот… б-богини пресветлые, застыла панна де Керси. И здесь меня преследует! Я едва подавил мучительный стон. Она что, теперь и во снах будет меня донимать? Это уже совсем никуда не годится. Верну я тебе этот проклятый рисунок! Брысь! Я попытался проснуться, но замысловатый узор, проглядывающий из-за трясущихся голых деревьев, не выпускал из кошмара. Ворота задрожали и я, поморщившись, вновь повернулся к Алане. Перед ней, по ту сторону, железных створок колебалась беспросветная тьма. Невообразимое чудище тянуло когтистые лапы и остервенело скребло по металлу. Прутья гнулись, и отвратительная тварь всё ближе подбиралась к обомлевшей от ужаса панне де Керси.

Я уже один раз спас эту девицу из беды и горько жалею до сих пор. Но видимо жизнь ничему меня не учит, и наступать на одни и те же грабли — моя судьба. Инстинкты боевого мага бросили меня вперед. Руки окутало лиловым маревом атакующего заклятия. Подскочив к девчонке, я вытолкнул её из-под удара, и прежде, чем чары набросились на тварь, когти пропороли мою грудь. Ворота затряслись, всполошив закисшую тишину брошенного сада оглушительным звоном. Чудище отдёрнуло лапы, отскочив в серую пелену.

Я оглянулся на Алану, но она бесследно исчезла. А вместе с ней пропал и замысловатый узор за сухими деревьями — выход из кошмара освободился. Я напрягся, и вывалился из старого сада в свою кровать. Сдвинул мокрую подушку и зашарил в поисках одеяла. Спать уже не хотелось, но я заставил себя лежать и не двигаться. Надо как следует отдохнуть. А с утра еще придётся и плотно поесть, чтобы набраться сил и выглядеть подобающе. Стоит наведаться к беспокойной девице самому. Не знаю уж, кто забрался в чей кошмар, но проводить так каждую ночь, я не хочу. Тем более, что есть подозрения о природе узора, не выпускавшего меня из мерзкого сна, и моей мучительнице придётся многое объяснить.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Не успели двери закрыться за спиной пана Франца, как входной колокольчик задребезжал вновь, пропуская внутрь достойного пана чародея. При виде Вилька в душе моей шевельнулась вполне оправданная зависть. Пан Бальтазар смотрелся до того бодро и подтянуто, будто и не бегал вместе со мною вчера по Зодчеку день напролет и не «инспектировал все тюрьмы Растии». Чистая выглаженная одежда, аккуратно зачесанные волосы, подстриженная бородка и начищенные до блеска туфли. Я поплотнее запахнулась в мятую шаль, надеясь, что несвежая блузка останется незамеченной. В подоле юбки по-прежнему зияла изрядная прореха, а волосы только что дыбом не стояли. Темные круги под глазами и осунувшаяся физиономия тоже не добавляли мне привлекательности.

— Ба! Пан чародей, великий и ужасный! — Ася как всегда выскочила прямо перед носом у Вилька, заставив его отшатнуться. — А Францишек по делам отбыл. Не судьба, да…

— Будешь ерничать, развоплощу, — беззлобно пригрозил пан Бальтазар.

— Силенок не хватит! — нагло заявила Анисия. — Это вам не барышень в краску вгонять, тут колдовать надо…

— Алана, уймите вашу непрошенную заступницу, а то я за себя не ручаюсь, — чуть повысил голос Вильк.

Я знаком показала призраку, что вполне могу справиться сама. И Ася, загробно расхохотавшись, растворилась между полок, мстительно пролетев сквозь мага. Вилька явственно передернуло. Ну да, неприятно, будто сквозь тебя острую ледяную сосульку протащили.

— Чтоб тебе в Полуночной бездне икалось! — выругался пан Бальтазар. — Приходить к вам в лавку в хорошем настроении неблагодарное дело — его обязательно испортят!

— В плохом — тоже, — философски пожала плечами ваша покорная слуга, — его тут и не поднимут.

— Уж не знаю теперь, что мне больше по нраву: ваша косноязычность или обретенная велеречивость, — не преминул съязвить Бальтазар Вильк.

— Это две крайности одной и той же сущности, — фыркнула я. — Но если вы к пану Францу, то его действительно нет.

— О нет, панна! — Вильк иронично усмехнулся в усы. — Цель моего визита вы…

Я? На моем лице отобразилась неподдельная заинтересованность. Арестовывать он меня, что ли, пришел при всем параде? Так не за что, вроде. Ведь не за убийство же Юзефа Ничека…

А Вильк тем временем продолжил:

— Я держу слово, если вы ещё помните о нашем вчерашнем уговоре. К тому же, при всей вашей несносности, вы действительно талантливы в своем деле, а я умею быть благодарным. Пан чародей опустился на злополучный диван. У меня внутри все похолодело — а ну как мебель сейчас чего-то отчебучит…

Бальтазар вынул из-за пазухи плоский сверток и протянул мне.

— Ваш рисунок и небольшая благодарность за помощь на корабле. Объясните только почему ваш орнамент вдруг полез в мой сон… Ааа, да чтоб тебя!!

Я слишком поздно услышала недовольный диваний рык, а Вильк, не ожидавший подвоха, оказался не столь проворен, как следовало бы. Маг подскочил, рванувшись в сторону, раздался треск плотной ткани, и диван, выдрав изрядный клок из чародейских брюк, набычившись, пошел в атаку. Между пальцев пана Бальтазара засверкала россыпь зеленых искр, а я кинулась наперерез, понимая, что сейчас произойдет.

— Фу! – прикрикнула я на диван, — Фу! Плохой мальчик! Сидеть! Место! — вцепившись в резной подлокотник, я пыталась оттащить его от разъяренного чародея.

— Вторые брюки за два дня, и снова по вашей милости! Ваши выходки у меня уже вот где сидят! — он выпрямился, несмотря на то, что несчастные штаны затрещали по швам, а подлая дыра разъехалась еще сильнее, и побелевшими губами выдавил: — Для объяснений придёте в Ночную стражу, — опалил взглядом и, едва сдерживая распирающую изнутри злость, вышел из лавки, оставив меня обниматься с диваном.

— Вот кто тебя просил вмешиваться? — напустилась я на несговорчивую мебель. — Теперь точно несдобровать.

Диван виновато ластился ко мне, норовя лизнуть в нос. Отпихнув его, я вернулась к столу и вскрыла сверток. На столешницу скользнул плотный прямоугольник рисунка, а в руках остался темный деревянный футляр с янскими иероглифами на крышке. Я поспешно открыла его, уже зная, что увижу внутри — янские кисти для каллиграфии, в наших краях довольно редкие и дорогие. И как прикажете это понимать? А ведь если бы не этот проклятый диван, все могло бы сложиться хорошо…

Вскоре вернулся пан Франц и, сжалившись, отпустил меня домой — отдыхать и приводить себя в порядок перед балом. Я хотела было по дороге наведаться к Румпелю, узнать, кто такой умный подсунул ему образумленную вещь, но вспомнив, что все равно увижу его у Мнишеков, решила отложить разговор до вечера. А дома меня ждал ещё один неприятный сюрприз. Едва открыв дверь в комнату, я в недоумении застыла на пороге — внутри все было перевернуто вверх дном. На открытом окне нервно полоскались под осенним ветром занавески. Неизвестный грабитель перерыл все, не пощадив даже коробку с платьем, любезно занесенную утром в комнату пани Флосей. На темно-золотом подоле уродливым пятном растеклась чернильная лужа из разбившегося флакона. Помимо всего прочего, это означало, что мне придется наводить на себя не просто личину, узор для которой кроме рук можно нанести на шею или голову и спрятать под волосами, а полноценную иллюзию, скрывающую это безобразие, что значительно сложнее и куда менее стабильно. Ничего на пару часов хватит, а дольше на балу задерживаться незачем. Так или иначе, мне предстояло повторить свой школьный подвиг с рисунком на руках, как и предлагала Делька.

Срывающимся голосом я позвала свою домовую хозяйку, размышляя, кому и зачем понадобилось устраивать погром в моей комнате. Ожидая пани Флосю, я так и стояла в дверях, сунув руки в карманы юбки. Пальцы скользнули по плотной почтовой бумаге. Письмо Юзефа Ничека! В лавке я так и не успела отдать его Вильку. И ответ на вопрос «Зачем?» пришел сам собой. Богини пресветлые, во что я ввязалась? Куда вы меня втянули, пан Бальтазар?

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

Пришлось поймать извозчика и вернуться домой. Это уже чистое безумие – натравить на меня образумленный диван! Девчонке стоит преподать урок. Иначе в следующий раз она отправит меня на тот свет. Ей давно пора повзрослеть и брать ответственность за свои поступки. Со времен проклятой твари на болотах она совсем не изменилась. Такая же… Слова не желали складываться в предложения, жужжа рассерженным роем в голове. Вызвать стражу и арестовать её за нападение на магистра… Только она ведь сама не нападала! Остаётся только на дуэль её вызвать. Будет потеха всему Кипеллену. Или старине Врочеку нажаловаться, пусть отшлепает нахалку, чтобы не науськивала на постоянных, глубокоуважаемых покупателей сдуревшую мебель.

Я вздохнул.

В лоб не получится. Чай не монстр какой, чтобы переть в атаку с заклятьями наперевес. С ней надо по-другому, всё-таки панна, а не пан. Брать надо хитростью. Как говорит мой старинный друг, глава кафедры алхимии Габриэль Ремиц: «Легче приручить стаю живоглотов, заставить их жонглировать и распевать гимны Четырем Пресветлым, чем образумить одну женщину». А что, вот к нему и поеду, пусть даёт совет, раз такой мастер по этой теме.

Заскочив домой, я быстро переоделся и приказал кучеру гнать к школе Высших Искусств. Как раз немного отвлекусь перед безумным днём.

Старинное здание вздымалось над утёсом, видимое половине города. Похожее на гигантскую раковину улитки с кривыми, торчащими во все стороны, башенками. От единственных ворот, издалека напоминающих сложенные в магическом жесте ладони, тянулся длинный хрустальный мост. Пересекал Чистинку и соединял школу со студенческим кварталом.

К счастью, забираться на утёс не пришлось, декан только что вышел из своего дома на самом краю кампуса[2] и, привычно размахивая золоченой тростью, направился к мосту.

— Остановите, — я расплатился с кучером, спрыгнул на заиндевевшую брусчатку и догнал алхимика.

— Прекрасное утро для прогулок, — усмехнулся я.

— Для кого как, — отозвался Габриэль. — Доброе утро, Балт! Не ожидал увидеть тебя в такую рань, ты, вроде, птица ночная.

— Давно уже вне времени. Сплю и отдыхаю в мечтах.

— Представляю, — вздохнул он, имея в виду серию убийств. — У меня жизнь тоже не сахар. В гильдии все как с ума посходили. Вот скажи, с каких это пор алхимикам понадобилась власть земная? Мы же итак властвуем над незримым. Того и гляди меня в эту кутерьму втянут. А я, как ты знаешь, далёк от всей этой суеты.

Я пристроился к его шагу, размышляя с чего начать, но хитрый алхимик слишком хорошо меня знал, чтобы недоумевать о причине столь раннего визита.

— Нужен совет?

— С чего ты взял?

Декан остановился и повернулся ко мне:

— За дистиллятом или колбами твой Пронька отправил бы посыльного к моему брату. Да, помнится, Гжесь обмолвился, что ты уже заходил давеча. Если бы просто соскучился по общению, заехал после работы, чтобы посидеть в «Старом пирате» или какой-нибудь другой таверне. А ты притащился поутру. Взъерошенный, с мечущимися глазами и безумными мыслями, которые можно читать по твоему лицу.

Его лицо озарила ехидная улыбка. Он чем-то напоминал брата, такое же вытянутое лицо, но более выразительное с живыми чертами. Особенно привлекали глубоко посаженные черные, как алхимический уголь, глаза. Они затягивали в потаённые омуты, а взлетевшие в разные стороны густые, пожелтевшие от жара тиглей и ядовитых растворов, брови добавляли еще большей таинственности.

— И кто после этого должен служить в Ночной страже? — не сдержавшись, проворчал я.

— Тот, кто всю свою жизнь защищал слабых, — отмахнулся Габриэль.

— Иногда мне кажется, что ты знаешь какую-то страшную тайну, — вздохнул я.

— Поживи с моё, узнаешь столько, что не сможешь решить, что с этим делать, — он шутливо стукнул тростью по брусчатке, и глухой звук ударился в ноги.

Я вздрогнул, бросив на него укоризненный взгляд.

— Ты всего на год старше меня.

— Суть не в том, кто когда родился, а в том — кто сколько перенес!

— Ты из Кипеллена ни разу не выбирался…

— Повторить еще раз? — удивился он.

— Нет! — я даже ускорил шаг, преградив ему путь. — Перейду к делу, иначе весь день буду слушать твои великие мудрости. У меня проблема с одной… э-э… панной…

— Этого стоило ожидать, — нахохлился Габриэль. — Ты всегда уделял им слишком мало внимания. Слышал, могут помочь в храме Четырех Пресветлых у Околицы, фреска в дальнем нефе возвращает мужскую силу…

Я только рукой махнул и закатил глаза, простонав:

— Не такие проблемы. Она доставляет мне столько неприятностей, что впору выть.

— А! — алхимик подцепил меня под руку и повёл дальше. — С этим справиться намного легче, — он подтянулся и заговорщицки прошептал. — Давай её отравим. Знаю бесподобный яд: ни вкуса, ни цвета, ни запаха. И никаких следов не оставляет. Пойдёт?

— На что? — переспросил я, споткнувшись о мостовую.

Мы уже подошли к мосту и брусчатка медленно, но верно полезла вверх.

— Проверял твою реакцию, — закивал алхимик. — Чтобы определить степень проблем. Чую, что с этой девицей что-то не то, и моя первая догадка была не совсем неверной.

— Куць бы побрал твою проницательность, — насупился я. — Она, конечно, ничего, но дело не в том. Она стихийное бедствие, которое превращает мою жизнь в балаган. С того самого момента, как я спас её на болотах от…

— Та самая? — Габриэль даже остановился, с неподдельным удивлением всматриваясь в мои глаза. — Если ты носишь в своём сердце эту занозу целых шесть лет, яд тут не поможет…

— А что? Молнией её…

— Фу! Пан чародей, — он даже остановился. — Лучше расскажи мне о ней поподробнее. Чем она занимается?

— Работает в лавке старика Врочека. Превосходно рисует. Талантливо, я бы даже сказал. Пан Франц доверил ей восстанавливать рисунки из моего трактата…

— Того самого?

— Именно. Я добыл его, представляешь. Ни какие-нибудь копии, а настоящий Мартин Гориц. Обязательно покажу тебе, когда всё будет восстановлено. Но… Сейчас речь не об этом. Она буквально преследует меня. Её слишком много. Я просто хочу преподать ей урок… чтобы запомнила и держалась от меня…

— Так! — вскрикнул алхимик. — Мне все ясно. Чтобы наказать девицу, её надо победить её же методом.

Он нарочно сделал эффектную паузу и подмигнул.

— Выведи её из равновесия. Сделай что-то неожиданное — позови её на свидание.

Последний раз я так кричал посреди улицы, когда мои помощники напоролись в трущобах на короткохвостую химеру, прикидывающуюся толстой дворняжкой. Тогда нам повезло — отбились. Против алхимика шансов не было. Этот куцев советчик заболтает даже мертвяка. Что и за какое место меня вообще дёрнуло, обратиться к нему за помощью?

Успокоившись, я все же пообещал подумать над его предложением, и попрощавшись отправился в управление Ночной стражи. Порядка в голове стало ещё меньше, и извозчик даже не сразу понял куда меня вести. Пришлось показывать руками. Попробуй сохранить холоднокровие, когда за два дня лишаешься пары лучших брюк и самоуважения. Это вам, пан боевой маг, не за чудищами гоняться. Хотя легче сразиться с десятком топляков, чем договориться с одной панной.

Я даже не заметил, как доехал до нужного места, механически расплатился и взбежал по ступеням, на ходу здороваясь с дежурным стражником. Главное не встретить Рекара Пшкевича, настроение и так ниже не куда, а от его паскудной улыбочки и вовсе хочется удавиться на собственном шарфе.

Проскочив в кабинет, я тоскливо взглянул на пирамидку на полке и развалился в кресле. Марек сидел мрачнее тучи, наверное, всё утро доказывал Люсинде, что слухи о его поездке в Зодчек с молодой панной, досужие домыслы.

— Доброе утро, — хмуро протянул он, не отрываясь от своего стола.

— Добрее видали, — в тон ему ответил я. — Подымай нос и смотри в оба — буду третий припой пробовать.

— И охота вам… — начал он, но вовремя осекся, встал и подошел ближе.

— То-то же, — проворчал я, вытаскивая карманный футляр с единственной колбой.

Любимая работа лучше всего изгоняет из головы дурные мысли.

Пить настойку на табаке не самое приятное занятие. Раствор проскочил в горло, оставив горечь во рту. Я сипло закашлялся, а голова закружилась. Перед глазами заплясали цветные пятна, и водоворот чужих воспоминаний затянул меня в черную бездну.

Кто-то на кого-то кричал. Высокий, но при этом мужской голос, который я не узнавал, постоянно срывался на визг. Слова улетали прочь, а вместе с ними ускользал и смысл. Разглядеть тоже ничего не получалось. В темноте яркими пятнами вспыхивали факелы, и я догадался, что «убийца-курильщик» идёт по подземелью.

Получается, я слишком глубоко окунулся в его воспоминания. Надо двигаться в самый конец, нельзя застревать тут надолго. Болезненно сглотнув, я попытался всплыть на поверхность его памяти, но меня ослепил яркий свет.

Когда зайчики прекратили скакать перед глазами, я разглядел площадь перед купеческой гильдией. Не знаю через какие подвалы «убийца-курильщик» пробирался к своей цели, но вылез почти у самого тупика. Проскользнул в дальний угол и опустился на колени. Укрылся плащом и, скукожившись, затих.

Время едва шевелилось, так что перезвон на колокольне храма Четырех Пресветлых заставил вздрогнуть. Сколько я тут сижу? То есть он. Уже довольно долго. Ноги затекли, а нетерпеливые руки выудили из-за пазухи кисет и трубку. Тогда-то я и разглядел его пальцы. Заскорузлые, желтые от частого курения, с особыми отметинами на фалангах. Стоило терпеть горечь табачного настоя и остальные мучения. Теперь я его точно найду. У «убийцы-курильщика» тюремные наколки. На указательном пальце кинжал с каплей крови — значит, уже не одну жизнь отнял. На среднем солнце с семью лучами. Безымянный чистый, а на мизинце горшок — клялся пану Тыкве, предводителю горшечной банды. Этого хорошо знаю, вор старой закалки, «мокрых дел» не любит и своим не разрешает. С контрабандистами работает. Мы с ним из-за незаконной продажи фей и пересеклись, с тех пор и знаемся. Того, кто его запрет нарушил, со скрипом, но сдаст, чтобы остальным неповадно было.

Я так увлёкся своим планом, что чуть не пропустил нападение.

Скрипнула дверь черного хода и неподвижный «убийца-курильщик» вскочил с места. Натянул на руку «кошачью лапу» — перчатку с острыми кривыми лезвиями, чтобы сымитировать нападение твари, и бросился к лестнице.

Меня так резко выбросило из его воспоминаний, что закружилась голова.

— Пан Вильк!

— Со мной всё в порядке, — отозвался я, ухватившись за подлокотники кресла. — Принеси моей воды, во рту пересохло.

Пока Марек наливал дистиллят из особого графина, я уже пришел в себя. Пора действовать, но самому везде не поспеть. Я подозвал Марека и вполголоса приказал:

— Отправишься на Горшечную улицу, трактир «Святая крыса». Хозяину передашь, что пан магистр будет ждать пана Тыкву в шесть в «Старом пирате».

Прочитав недоумение в глазах Марека, я пояснил:

— Кузьку пришил его подмастерье.

Капрал кивнул.

— Возьми повозку, чтобы побыстрее. Нам с тобой еще на бал сегодня ехать.

— Куда?

— Туда-туда, — закивал я. — Убийцу градоначальникова сына разыскать надо, но и про тварь забывать нельзя. Смешливица вечно голодная и может заявиться сегодня к пану Мнишеку. Значит и нам туда дорога.

— Понял, — выдохнул Марек.

— Вот и хорошо, — пробормотал я. — Тогда одна нога здесь, другая там. Тебе еще западню для твари готовить. А мне отчет для капитана писать и уговаривать выделить пятерых стражников на бал.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Промозглый вечер прочно угнездился в моей скромной обители, вторгшись сквозь распахнутое окно и выстудив комнату едва ли не до инея на стенах. Пробравшись сквозь бесформенные завалы разбросанных вещей, я раздраженно захлопнула створки. Пани Флося ошарашено взирала на устроенный неизвестными бардак, а я в легкой растерянности прижимала к себе поднятое с пола платье.

— Пресветлые Четверо, — выдохнула хозяйка, — да что же это деется в моем доме! Я вызываю стражу! Пусть свой хлеб отрабатывают, бездельники, а то только и умеют, что мзду с кумушек на рынке взымать!

— Не надо, — мой голос звучал устало и тускло, — ничего не украли. А то еще сильнее всё перевернут! Вы же их знаете, будут искать не пойми чего. Похоже, это пикси похозяйничали. Здесь неподалеку живет выводок. Я, видно, щеколду на окне не прикрыла, а они и рады, — откровенно соврала я.

— Окстись, деточка, какие пикси?! Они давно уж в спячке, — всплеснула руками пани Бржеговская, проходя в комнату и помогая мне собирать разбросанный скарб. — Тем более, пикси не ждут когда хозяйка на рынок уйдёт, чтобы в её доме нахулиганить.

— Так-то болотные, — пожала я плечами. — А те, что в городе поумнее будут, и после Солнцеворота не всегда успокаиваются, а до него ещё неделя, между прочим.

— Побыстрее бы месяц Хрустальной луны закончился, от него всегда одни неприятности, — Пани Флося дернула уголком тонкогубого рта, не особо принимая на веру мои пространные рассуждения о нечисти, но настаивать на вызове стражи не стала, переключив внимание на безвозвратно испорченное платье.

— Такую красоту испортили, пакостники! — воскликнула она и так, и эдак рассматривая бурую чернильную кляксу на тяжелом парчовом подоле. — Может её замыть чем, Аланка? У меня как раз и молоко на леднике стоит…

Я представила, как к чернильной кляксе добавляются молочные разводы и моей поездке на бал приходит конец, потому что иллюзию, повторяющую узор по всему подолу платья я просто не потяну, и отрицательно покачала головой.

— Помогите мне переодеться в этот пыточный наряд, а пятно я сама спрячу.

До открытия коробки я ещё тешила себя робкой надеждой, что Делька ограничилась просто платьем, пусть красивым, зато без выкрутасов. Но нет, подруга решила, что приглашенная «эльфийка» должна выглядеть по всей моде, и к своему ужасу в остатках растерзанной коробки обнаружились и корсет, и турнюр, и даже тонкое батистовое белье (последнее как раз радовало, но все же), чтобы я могла без проблем во все это впихнуться. Благо, туфли у меня были свои, действительно эльфийские из мягкой бежевой замши, бережно сохраненные со времен школьного выпускного. Пани Флося деликатно вышла, пока я облачалась в новое исподнее, а после взялась за меня с алчностью моли, узревшей бесхозный шерстяной моток.

— Х-хэ, — беспомощно хекнула я, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Мерзкий корсет затянулся еще чуть-чуть, и моя домохозяйка отступила, довольная делом рук своих.

— Я сейчас надвое переломлюсь, — сдавленно пропищала ваша покорная слуга, послушно дав обрядить себя в пышные нижние юбки и турнюр.

— Красота требует жертв, — философски пожала плечами пани Флося, споро орудуя крючками на платье и расправляя складки. — Зато ты, чудо как хороша, деточка. Глядишь, и чародей твой оттает, а то все мрачен, да черен, будто с похорон вышел…

— Ка-акой ч-чародей? — заикаясь, пискнула я, не в силах нормально говорить из-за дурацкого корсета.

— Да тот, что шоколад передавал, пан магистр из Ночной стражи. Давеча столкнулась с ним на улице, так он все про тебя выспрашивал: давно ли знаю, да как живется с тобой, не беспокоишь ли старуху, поздно ли приходишь по вечерам, с кем дружишь…

Угу, не отращиваю ли клыков в полнолуние для загрызания бедных граждан Кипеллена… Но в ответ я лишь нечленораздельно фыркнула. Вильк, похоже, всерьез меня подозревает, попутно втянув в какие-то опасные делишки. Нет, с этим пора заканчивать. Завтра приду с повинной, тьфу, то есть объяснюсь, как положено, а то он, чего доброго, меня скоро под конвоем в каземат потащит.

Пани Флося закончила с нарядом и степенно удалилась, оставив меня наедине с кисточкой и баночкой водостойких чернил. Я вздохнула и принялась за работу, тщательно прорисовывая на ладонях и запястьях каждый завиток. Хорошо, что к платью прилагалась пара перчаток, не придется узоры маскировать.

Закончив, я взглянула в тяжелое ростовое зеркало у стены. Из серебристой глади на меня взирала незнакомая эльфийка. Точеные высокие скулы, огромные зеленые глаза, волнующий излом бровей, пухлые алые губы, густые золотистые волосы, потоком спадающие на плечи… А главное, пятно на платье исчезло.

— Алана, — донеслось снизу. — Тут за тобой панна Мнишек карету прислала.

— Иду, пани Флося, — пискнула я, подхватывая сумку.

Она совершенно не подходила к наряду, но брала я её не для того, чтобы щеголять на балу. Там болталась папка с рисунками для Джульеты Скворцонни и книга Бальтазара Вилька, которую, я, по здравому размышлению, решила отвезти к Врочеку. Целее будет. Невольно вспомнилась стычка в Зодчеке, когда меня чуть не усыпили посреди улицы. Тот неприятный тип явно хотел завладеть книгой. Не знаю уж кто этот Мартин Гориц, но его труды прямо на расхват. Надо будет почитать о нём и его работах.

Письмо же, столь бесцеремонно подброшенное Вильком, я спрятала в футляре с янскими кистями, да-да, теми самыми, что он презентовал утром. Решив, что камень дважды в одно окно не влетает, я сунула футляр в ящик с принадлежностями. Закуталась в привычную шаль, спустилась вниз и, попросив кучера по дороге завернуть к книжной лавке «У моста», забралась внутрь.

— Любой каприз панны, — благодушно откликнулся возница. — В лавку, так в лавку. Все одно панна Адель повелела и за паном Грюком на Песий мост заехать.

— За кем? — не поняла я.

— За Румпельстилтскином Грюком, — слегка удивился кучер, — панна говорила, вы знакомы.

— Знакомы-знакомы, — махнула я рукой, — не расслышала просто. Поезжайте.

Врочек, выслушав мою сбивчивую речь о погроме в комнате и мудром решении передать книгу пана Вилька на хранение ему, долго молча глядел на меня из-под седых бровей. Для старого живописца мой маскарад не был секретом.

— Ремня на тебя нет, — проворчал он, закончив сверлить взглядом. — Тебе когда сказано было: книгу с собой не таскать? Пан Вильк не желторотый студентик, зря предупреждать не станет. Это хорошо, что все пока обходилось, а если б не обошлось?.. А-а-а, да что я говорю, — Франц обреченно махнул рукой, мол, горбатого могила исправит. — Давай, раз принесла.

Я оставила книгу у Врочека и, пожелав спокойного вечера, вернулась к карете, где уже успел расположиться Румпель. Краем глаза, заметила худую фигуру, свернувшую в темный переулок. Рыжий вихор, торчавший из-под картуза, едва не побудил меня окликнуть неизвестного, в надежде, что это Марек, и поинтересоваться, где завтра поутру будет подвизаться его патрон. Я подавила окрик, рвущийся с языка — мало в Кипеллене рыжих что ли — и забралась в карету.

Румпель ёрзал на сидении, то и дело одергивая рукава плотного иссиня-черного камзола и поправляя шейный платок. Темно-песочные космы убраны в аккуратный пучок. На широких коленях покоится обитый бархатом ящичек.

— Чувствую себя чмопселем под неразношеным седлом, — пропыхтел он, заметив меня. — Туго и хрустит при каждом шаге! В последний раз так выряжался, когда мы пять лет назад илардийское посольство на Катэхо брали…

Я изумленно округлила глаза. История о грабеже пиратами резиденции илардийского посла на центральном острове Янского архипелага гремела по всему побережью. Сорвиголовы под командованием Арстейна Махаона, прикинувшись растийской дипломатической делегацией, высадились на острове и нагло выкрали из-под носа янской и илардийской охраны золото, обещанное за их головы правительствами обеих стран. Имя легендарного капитана было у всех на устах. От его хитроумных комбинаций и рискованных проделок страдали все торгово-судовые компании от Растии до Илардии. Редзян Мнишек, у которого Арстейн потопил несколько кораблей с каким-то особо ценным и совершенно нелегальным грузом, пообещал лично вздернуть каждого из махаоновской команды, когда попадутся ему в руки… А пять лет назад Махаон исчез. Кто говорил, что его наконец-то поймали, кто, что легенда берегового братства ушел на покой.

— Ты плавал под командованием Махаона? — недоверчиво выдавила я, изумленно разглядывая Румпеля.

Хотя, отчего я удивляюсь. По сути, знала его только как хозяина таверны и закадычного приятеля Врочека, что было довольно странно при значительной разнице в возрасте со стороны последнего. Когда я появилась в книжной лавке, тролль уже несколько лет держал свое заведение и о прошлом не распространялся.

— Плавал, — не стал отрицать Румпель. — Руководил абордажной командой. Нападение на илардийское посольство — последнее дело, — продолжил он, отвечая на немой вопрос. — После решили разбежаться. Я сошел на берег в Зодчеке, баркасом переправился в Кипеллен. Дела у тогдашнего владельца «Под мостом» шли из рук вон плохо, и старый забулдыга охотно спихнул свое убыточное имущество за бесценок…

— Ну, ты даешь, — выдохнула я, польщенная, что Румпель снизошел до таких откровений.

Врочек-то наверняка знал обо всем, учитывая свою дружбу с бывшим пиратом капитаном Эдриком. Наверняка старик навел через него справки о новом соседе.

— Ты хоть Дельке об этом не рассказывал? Она, конечно, девушка хорошая, но только уж очень восторженная…

— Обижаешь, — хмыкнул тролль, — думаешь, я не помню, что её папенька грозился сделать с каждым, кто ходил под флагом Махаона?

— Надеюсь, у тебя не зреет какая-нибудь извращенная месть пану Редзяну, направленная на мою подругу? — я грозно сдвинула брови, уперев кулаки в тугие бока корсета.

— С чего бы? — удивился Румпель. — Лично мне он ничего не сделал, хотя сволочь, конечно, преизрядная. Видела бы ты, что мы на его кораблях находили, храни меня Первопредок… — тролля передернуло, а мне подумалось: «И хорошо, что не видела».

— Так что ты ей дарить собрался? — сменила я тему. — Давай колись, хочу заранее знать глубину гнева пана Мнишека, чтобы меня ненароком не зашибло, когда он будет гонять тебя по особняку.

Друг смерил меня негодующим взглядом и любовно открыл обитый бархатом ящик. Внутри на атласной подушке лежала искусно вырезанная из красного дерева… дубина, весьма характерной формы, длиною в локоть. Замысловатые орнаменты с вплетенными в них пожеланиями прибытка и плодовитости, оплетали деревяшку сверху донизу.

— Ты собираешься подарить ей, эммм, фаллос? — выдавила я, честно пытаясь представить выражение лиц Адели и её батюшки, когда она откроет подарок.

— Что? — возмутился тролль. — Это жезл Первопредка, очень сильный троллий талисман, способствующий процветанию, удовольствию и плодовитости. Я четыре обережные лавки вверх дном перерыл, пока нашел.

— Угу, — я сдавленно хрюкнула, стараясь сдержать рвущийся наружу смех, хотя, с точки зрения тролля, это действительно был очень ценный подарок.

Дело в том, что хоть в Четырех Пресветлых и верило большинство племен и народов, но вера эта часто имела сильно разнящиеся особенности. Так эльфы Благословенного Двора почитали Вилу превыше всех богинь, у Неблагословенного Двора на вершине божественного престола сидела Крин, в их представлении обретающая довольно жутковатые черты. Кочевники с Пустошей молились исключительно Зарнице. Цверги — Огневе, которую вообще мнили своей прародительницей, ибо считалось, что в далекие времена богине так понравилось ожерелье, выкованное двумя первыми цвергами, что она провела с ними целый год, лишь бы получить драгоценность. Но круче всех оказались тролли — они считали, что их Первопредок был настолько могуч, что взял себе в жены сразу всех Четырех Пресветлых, от которых и появились горные, равнинные, речные и болотные тролльи племена. А когда он почил, благодарные жены сделали его, кхм, жезл самым сильным оберегом всех четырех племен, и с тех пор, если тролли желали выразить кому-то высочайшее почтение, то подносили в подарок искусно вырезанные копии великого талисмана.

— Пан Редзян будет счастлив, — все ещё похрюкивая от смеха, выдавила я.

— Я хочу обрадовать Адель, а у Редзяна свой жезл есть, второй ему ни к чему, — гоготнул тролль, закрывая ящик.

Кучер постучал по стенке кареты, хрипловато возвестив: «Приехали, панове!» И мы с Румпелем неспешно покинули обитый вишневым сукном салон, направившись к озаренному подвесными фонарями парадному входу в особняк Мнишеков.

[1] Каву с сахаром засыпать в турку, залить водой и варить на медленном огне, до попытки побега из турки. В чашку положить коричную палочку и половинку пломбира. Залить все свежезаваренной кавой, процеживая оную через ситечко. Дать пломбиру спокойно растаять. И, если уже не слишком горячее, можно пить.

[2] Кампус — студенческий городок.