Дело о запертых кошмарах

Глава 6 в которой проблем становится ещё больше

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

Вернувшись к экипажу, я подал руку панне Алане, бросив вознице: «Едем в порт!», — и задумчиво сел рядом. Журнал пациентов и письмо стоило перечитать еще тридцать пять раз. То, что в расследовании опять всплыл Ничек неспроста. Он самый «живой» из всех мертвецов на сегодняшний день. Его фамилия слишком часто мелькает то тут, то там. Я покосился на Алану.

— Как хорошо вы были знакомы?

— С кем? — недоуменно воззрилась на меня художница, глупо захлопав глазами.

— Ну, не с Жадомиром же Яломским, светлейшим князем растийским! — я нетерпиливо стукнул тростью в дно повозки. — Юзеф Ничек, панна, насколько хорошо вы его знали?

— А-мм… э-мм у-учились вместе, — заикаясь выдавила она.

Я замахал рукой. Опять двадцать пять! Как-то уж очень кстати у неё появляется косноязычие.

— Давайте без своих штучек. Продолжайте! Или мне вновь явиться вам в полотенце, чтобы окончательно излечить от заикания? – съязвил я.

Она нахмурилась, а рот собрался в упрямую черту.

— Ну же, панна, у нас нет времени на церемонии, жеманные поклоны и…

— И вежливость, — перебила Алана.

— Да, — не сдержался я, — и на это тоже.

Девица слишком быстро выводила меня из равновесия. Капитанам Эдегею и Брацу впору брать у неё уроки.

— Я вам всё расскажу, но вы обещаете отдать мне рисунок по приезду в Кипеллен, — отрезала несносная паненка.

Ишь, ещё торгуется! Как-то она замазана в этом деле. Недаром же в показаниях свидетелей нет-нет, да и возникала некая молодая паненка. Только вот, что это помощница Врочека, нужно ещё доказать. Настроение моё и так не шибко радужное, скисло окончательно, как забытая на солнце простокваша. Чары уже полностью рассеялись, и перетруженная нога выла от боли. Не помогала ни трость, ни другие ухищрения. Да еще взбалмошная девица решила ставить мне ультиматумы. В такие моменты одолевала крамольная мысль о том, что шесть лет назад, я сделал страшную ошибку: не бросился бы её спасать — нога не болела бы, да и половина проблем исчезла сама собой.

Судя по её воинственному виду: глаза сощурены, губы сомкнуты, кучеряшки торчком, отступать она не собиралась. Сдался мне этот рисунок! Чего я в него так вцепился? Нет, он, конечно, хорош, но мои нервы стоят дороже!

— Хорошо, — не глядя на неё, согласился я.

Может, показалось, но, по-моему, она даже подпрыгнула и чуть не заголосила: «Ура!». Не иначе, одержала победу над тёмным колдуном. А что? Стану на время ренегатом. Сделаю один маленький укол, получу каплю крови и буду знать о ней всё! Даже больше, чем мне бы хотелось. Я отогнал навязчивый соблазн. Стоит один раз переступить черту и перестанешь отличать день от ночи. У меня и так хватает проблем, чтобы добровольно навешивать ещё одну.

— Клянитесь! — потребовала она.

— Мольбертом и красками?

— Клятвой чародея, — надулась Алана.

Ого! А у девочки губа не дура — потребовать в залог мою магическую силу. Нарушу слово, мигом с магией распрощаюсь.

— Я слов на ветер не бросаю, сказал отдам, значит отдам! — раздраженно буркнул я

Она неопределённо хмыкнула, но настаивать всё же не стала.

— Поверю на первый раз, но, если что, мстя моя будет ужасна и неминуема! – проворчала себе под нос Алана. — Мы учились вместе: я, Юзеф и Делька… Адель Мнишек, — поправилась она. — Ничек пытался ухаживать за мной, но узнав, что от слова Мнишека-старшего зависит, кто получит должность реставратора в музее, решил приударить за Адель. Редзян поднес ему должность на блюдечке, лишь бы Юзеф отвязался от Дельки, ну и чтоб мне насолить, куда же без этого, — она саркастически хмыкнула.

— Животрепещущая история, — вздохнул я, разглядывая красоты Зодчека. — Значит, он получил вашу работу?

— Выпросил.

— Прекрасный мотив, — довольно заявил я, вспоминая имена других жертв. — А с Любомиром Дражко, Игнаци Лунеком и Збигневом Смашко вы случаем не знакомы?

— Для Бархатных Роз фактурой не вышла! — огрызнулась Алана.

— Конечно, вышли, но... То есть нет конечно... то есть... — я покачал головой, отодвигаясь на сидении и прикусил язык, уж больно двусмысленно прозвучал ответ.

Остаток дороги до порта мы молчали. Алана, надувшись, как мышь на крупу, отвернулась. Ну, нет у меня времени на взаимные расшаркивания и обхаживания взбалмошных девиц. Она всё воспринимает в штыки, как неповзрослевший подросток. А у меня, тем временем, всё больше и больше мертвецов.

Мы выехали на набережную и остановились у длинной шхуны Мнишека. Её трудно было спутать с какой-нибудь другой. Редко кто ходил под тёмно-синими парусами. Капитаны судов обычно очень твердолобые и слишком верят в приметы, чтобы позволить, кому бы то ни было, убирать цвет надежды со своих мачт. Но спорить с паном Редзяном могли немногие. И если он не любил «белого», его не любили самые упрямые морские волки.

Я расплатился с возницей, до хруста зубов сжал челюсть и почти что сполз с повозки. Ногу будто сжал в челюстях скальный дракон и упрямо жевал, собираясь свести меня с ума. Пришлось собрать в кулак всю выдержку, чтобы не кривиться от боли, выпрямиться и протянуть панне руку.

Она спорхнула на мостовую, но дальше не двинулась.

— На баркасе было бы намного удобнее, — проворчала она, но у меня совершенно не было настроения выслушивать её капризы.

Заставив «недвижи́мость» слететь с повозки, я дернул за магический поводок и Марек с подозреваемым засеминили следом.

Алану я ухватил под локоть и, вздрагивая при каждом шаге, потащил всю честную компанию к шхуне.

Пан Мнишек приветственно помахал нам с борта и подошёл к трапу.

— Рад, что вы так скоро освободились. Признаться, не терпится поскорее вернуться домой. В этот раз Зодчека было слишком много.

— Чересчур, — едва ковыляя, согласился я. — Эту парочку от греха подальше лучше запереть в трюме, но пусть их сначала осмотрит корабельный лекарь. Я не желаю тащить своего капрала по Кипеллену в таком виде.

— А куда определить панну? — насмешливо спросил Редзян.

— Привязать к мачте, — вздохнул я, чувствуя на себе испепеляющий взгляд Аланы.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

К мачте меня никто привязывать не стал. Угу, пусть бы попробовали, мигом узнали бы почем фунт лиха! Да и то — веревку на какую-то худородную паненку тратить! Хотя, по мне, так лучше два часа в обнимку с мачтой, чем в обществе Мнишека с Вильком.

Меня подчеркнуто вежливо препроводили в кают-компанию и, усадив в одно из широких деревянных кресел, приказали сидеть не рыпаясь. Ха, больно надо — рядом стояла раскочегаренная жаровня, а на спинке висел забытый кем-то плед. Расторопный юнга поинтересовался, не желает ли панна ещё чего, и я в наглую потребовала бутерброд с колбасой и чашку кавы. Ничего, от Редзяна не убудет, а Вильк мог бы и сам догадаться, что после суетного дня проголодается даже богиня. Времени у него на вежливость и еду нет, как же! А на глупые подозрения и двусмысленные намеки, выходит, есть?! Сначала чуть в упыри не записал, после в «Бархатные розы», а там и вовсе заявил, что рылом не вышла… Я саркаситчески фыркнула себе под нос, украдкой покосившись на грудь. М-да, в последнем он как раз прав — не вышла: тоща, угловата, вешалка и есть. Но мог бы и промолчать. Ах да, я же забыла — вежливость в расписании не значится…

Вернулся юнга с подносом, а за ним, пошатываясь, ввалился изрядно позеленевший Марек. Похоже, корабельному лекарю удалось привести несчастного в чувство. Рыжий капрал попытался встать навытяжку перед строгим начальником, принося извинения в недостойном поведении. Но Вильк, кривясь, словно кислого хлебнул, лишь отмахнулся, мол, сгинь, с глаз моих, зараза…

Рыжий кое-как уселся на пол и тяжело привалился спиной к моему креслу. Сжалившись над несчастным капралом, я предложила поделиться пледом, а заодно и кавой с колбасой. Заслышав про еду, Марек позеленел ещё больше и, как был на четвереньках рванул к выходу, распахнув двери рыжей макушкой. Странно, утром он морской болезнью не страдал. Вильк проводил его мученическим взглядом. Я же, вцепившись в горячую кружку, подумала и, плюнув на приличия, забралась в кресло с ногами. Перед кем тут манерничать? Мнишек и так обо мне невысокого мнения, а Вильк… ну, хуже наши отношения уже не станут…

Обнявшись с чашкой, я думала с чего бы пана чародея заинтересовала история моего знакомства с Юзефом Ничеком? Уж не думает ли достойный пан, что некая Алана де Керси в неправедном порыве загрызла предателя-художника из мести? Её вроде как холодной положено подавать — так три года как раз хороший срок для остывания, ага… и для отращивания клыков нужной длинны тоже. Я сдавленно хихикнула, живо представив ежедневный замер клыков линейкой перед зеркалом — выросли не выросли. Вильк с Мнишеком вздрогнули от неуместного звука и озадачено повернулись ко мне. Пришлось срочно прятаться за чашкой. Но на замере клыков моя фантазия не остановилась, подсунув картинку зубного лекаря, клепающего вставную клыкастую челюсть. Дальше больше, дурная голова представила примерку этой самой челюсти. Тут уж я не выдержала и расхохоталась в полный голос, облившись кавой.

— Редзян, что такого дивного ваш кок добавил в каву? – хмуро осведомился Вильк, ещё не отойдя от истории с внезапно одуревшим капралом.

И мне вдруг стало жаль пана Бальтазара. Куць с ней, с вежливостью, ведь в большую часть сегодняшних злоключений он вляпался по моей вине.

— П-простите, — всё ещё давясь смехом, выдохнула я, — нервное.

— Успокоительного полный бар, — нехорошо осклабился Мнишек.

Нет уж, крепкие напитки я не переношу — ум выключается напрочь, дурь включается на полную катушку, и он об этом знает. На последнем курсе нас с Делькой отправили на помощь мастерам, расписывавшим только что достроенный храм Четырех Пресветлых у Околицы. Но глава тамошних художников расхохотался нам в лицо и заявил, что две пигалицы если и нужны, так только для определённых услуг. Жутко обидевшись, мы с Делькой вместо того, чтобы сообщить учителям, решили мстить. Приняли на грудь для храбрости и поздним вечером пробрались в храм. За ночь расписали стену дальнего нефа фресками с четырьмя богинями в игриво-фривольных позах. Когда храмовые служки поутру обнаружили похабно расписанную стену и двух в дымину пьяных девиц под нею, возмущению их не было предела. Нас не побили только благодаря заступничеству пана Редзяна. Фреску пытались записать четыре раза. Не знаю, чего мы с Делькой наалхимичили на пьяную голову, но всякий раз рисунок во всем великолепии проступал вновь. А после того, как кто-то подкинул храмовому настоятелю мысль, что сие есть божья воля, наше творчество оставили в покое. Вскоре по городу поползли слухи о чудотворности нашего творения, дескать фреска повышает мужскую силу. Не знаю, как насчет силы, но благосостояние храма она повышала точно, зря что ли самая большая копилка для пожертвований стоит именно там.

— Помилуйте, Мнишек, с ней и с нехмельной-то никакого сладу нет… Не доводите до греха, — с хмурой иронией откликнулся Вильк. — Уж лучше мне плесните полглотка, нога ноет, сил нет, — лицо пана Бальтазара исказилось от боли.

Пан Редзян наградил Вилька странным взглядом.

— Ты еще у меня зелья алхимического попроси.

— А что, я бы сейчас и на него согласился. Говорят в месяц Хрустальной луны они обладают самой большой силой.

Мнишек усмехнулся.

— Так вот чего алхимики с ума посходили, — выговорил он. — Словно помешанные. Такую свару в Купеческой гильдии устроили еле по углам растащили. Кричали мол их зелья втридорога перепродают, а наваром не делятся.

— Да они вечно собачатся, — кивнул Вильк.

— В этот раз перешли все границы. Если победят на выборах начнётся настоящая война…

Пан Редзян не успел договорить. В кают-компанию протиснулся давешний юнга.

— Пан Мнишек, пан капитан на палубу просят. Нам с баркаса береговой стражи семафорят, случилось у них там чего-то…

Добродушное лицо Мнишека разом помрачнело, встреча с береговой стражей ничего хорошего не сулила.

— Может, и мне выйти, — насторожено спросил Вильк, намереваясь подняться, — мало ли что.

— Не стоит, — отмахнулся Редзян, — разберемся, чай не впервой. Нечего тебе лишний раз ногу тревожить. И пить погоди, я сейчас лекаря пришлю. Глядишь, Лабиц придумает чего, привел же он твоего капрала в порядок.

Вильк в ответ лишь насмешливо фыркнул, но пустой стакан от себя отодвинул. А я покрепче вцепилась в чашку, прикусив язык. Не знаю, как лекарь, а я точно могла помочь пану Бальтазару. Дар живописца — это не только умение создавать яркие живые картины. То, что маг создаёт пасами и заклинаниями, живописец вершит посредством кисти и чернил. И далеко не каждый студент-художник — живописец. На потоке обычно не больше одного-двух одаренных. Мне вот повезло, или не повезло, это с какой стороны посмотреть…

В общем, пока я терзалась мыслью, стоит ли помогать моему заклятому заказчику, Вильку становилось всё хуже. В конце-концов пан чародей не выдержал и, пробормотав нечто вроде: «Помирать, так с музыкой!», — наполнил стакан из темной квадратной бутыли и душевно отхлебнул едва ли не больше половины. А дальше… Темные глаза чародея остекленели, между пальцев засверкала сеть какого-то заклинания, сорвалась и со свистом пролетела по кают-компании, заставив меня с писком ретироваться под кресло. Чашка покатилась по полу, расплескивая остатки кавы по темным доскам. Меня резко вздёрнуло на ноги, до боли сжав запястья. Вильк впился в меня взглядом, словно желая просверлить насквозь, и аккуратно, будто фарфоровую янскую куклу усадил обратно в кресло.

Затем он застыл, словно на него набросили магический поводок, а лицо вытянулось. Стеклянные глаза смотрели в никуда, а губы выпятились.

— Грибочек, — сорвалось с них.

С такой глупой, непривычной для пана Бальтазара интонацией, что я сама разинула рот.

— Еще грибочек, — повторил он. — Много грибочков, много монет.

Это ещё что такое? Я озадачено уставилась на Вилька. У него что помутнение рассудка? Слышала если нервно больные выпивают, то случаются приступы… Ой, как бы в той бутыли не мухоморовка была. От неё ещё и не такое случается. Именно после бутылки мухоморовки мы с Делькой наваяли похабную фреску от которой якобы растет мужская сила…

Пан Бальтазар сидя в кресле, возил ногами по полу, будто пытался идти:

— Много грибочков, много денежек. Много денежек много еды и девок, — бормотал Вильк, скривившись, — А это что за следы? Ааа!

Его рука оторвалась от подлокотника кресла, засияв, зарождающимся заклятьем.

Только этого не хватало!

— Пан Бальтазар? — испуганно вскрикнула я.

Чародей подскочил, встревожено озираясь, но будто не видел ни меня, ни кают-компании.

— Чую живоглота. Ох, и принесла нелегкая. Так ведь можно и без грибочков остаться…

Он забегал, заламывая руки, натолкнулся на кресло и рухнул на пол. Схватился за грудь и захрипел.

Б-богини пресветлые, этого мне только не хватало! Он ещё и припадочный! Ругаясь сквозь зубы, я подхватилась на ноги и кинулась к неподвижно лежащему магу.

— Пан Вильк! — я спешно распутывала шарф на его шее. — Вильк! — куць меня за ногу, он вообще дышит?

Справившись с застежками редингота, я, не мелочась, рванула ворот его рубашки и мелкие пуговки с треском разлетелись по полу.

— Бальтазар!

Вроде дышит, сипло, прерывисто, но дышит. Губы синие, лицо восковое… Р-резец мне в стило!! Где-то здесь стоял кувшин с водой. Я бросила взгляд на квадратную бутыль — ну точно, мухоморовка! Схватила воду и склонилась над Вильком, отпила, намереваясь устроить чародею холодный душ.

— Эй, панна! Что вы с ним сделали?!

За моей спиной возник рыжий Марек, наконец вернувшийся с палубы, куда так спешно ретировался полчаса назад. От неожиданности я проглотила воду и закашлялась.

— Ахкх, это вы мне скажите, кха-а… — прохрипела я. — Кажется, пану чародею не ногу надо лечить, а голову…

На курносом лице Марека отразилось понимание.

— Он что-то пил? — капрал опустился на колени рядом со мной.

— Мухоморовку, — отодрав кусок нижней юбки и щедро полив оный водой, я плюхнула импровизированный компресс на лоб Вильку.

— Что? — брови рыжего поползли вверх, — ему же нельзя! Вообще ничего кроме воды этой дрянной алхимической!

Приплыли. Выходит Бальтазар Вильк — припой? То-то у него характер такой мерзостный. С подобным «даром» немудрено озвереть.

— Ну-ка, капрал, — вздохнула я, — помогите усадить ваше светлейшее начальство в кресло, а там посмотрим, чем можно помочь…

С горем пополам мы втащили магистра Ночной стражи на кресло. Мокрый обрывок моей нижней юбки сбился, но не успела я поправить его на лбу Вилька, как тот завозился.

Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи

В голове еще звучали крики незадачливых грибников. Взяв в проводники местного дурачка, знавшего лес, как свои четыре пальца, пятый он оставил в охотничьем капкане, они хотели подзаработать на мухоморовке. Грибов набрали довольно много и уже подсчитывали в уме барыши, когда их не слишком умный, но тонко, почти как маг, чувствующий проводник занервничал. Казалось, угроза исходила от самого леса, но незадачливые грибники махнули на его предчувствия рукой. Жадность затмила осторожность, страх и чувство самосохранения. Они перли прямо в логово живоглота. Я всё видел их глазами. Особые отметины на старых пнях, примятые кусты. Чувствовал тонкий, но все равно заметный запах. Пытался помочь, дергался, мучился и уж совсем не смог справиться с собой, когда тварь выскочила из укрытия и вцепилась в дурачка.

Поэтому, мне и нельзя пить. Совершенно перестаю контролировать своё проклятье и могу натворить немало бед. Куць меня дернул махнуть это мерзкое зелье. Всё проклятущая нога и невыносимая девица. Вместе — эта гремучая смесь совершенно вывела меня из равновесия. Я приоткрыл один глаз, надеясь, что не спалил кают компанию. Ко лбу прилипла грязная оборка, свисавшая на нос. С неё стекал тонкий ручеек воды и струился по подбородку. Брезгливо подцепив мокрый обрывок, я стянул его с лица.

— Алана, за что вы меня так не любите? — устало осведомился я, отшвыривая импровизированный компресс на пол.

— Хм… — она скрестила руки под грудью, — вообще-то, помочь вам хотела. Вы, признаться, меня преизрядно напугали.

Я уставился на неё, взглянув по-новому. Не язвит и не сыплет гадостями. Она ли это?

—…хотите и дальше маяться больной ногой, воля ваша, любезнейший, — проворчала невыносимая девица.

Что-то задумала, не иначе. Мне никто не поможет. Шесть лет хромаю, проклиная то болото, а лекари, услышав, что припой, лишь разводят руками.

Она вздохнула, посмотрев на меня с сочувствием.

— Марек, найдите чем можно рисовать…

Капрал задумчиво пошарил по карманам и выудил огрызок чернильного карандаша.

— Сойдет?

— Пан Вильк, вам очень жалко эти брюки? — панна Алана рылась в сумке, устроившись прямо у моих ног.

В желудке неприятно потянуло, и я впился в подлокотники кресла.

— Не особо… — еле выдавил я, с трудом проглотив густую слюну.

— Угу, — она вытащила маленький складной нож со дна сумки. Он блеснул перламутром на узкой рукоятке и безжалостно вспорол мою брючину до колена. Я едва подавил дрожь, поперхнувшись язвительным замечанием. Что у неё там еще? Пыточный арсенал палача?

Тщательно послюнявив поданный Мареком карандаш, она провела им по моей больной ноге. Из-за давешней беготни её дико ломило, и я почти не чувствовал, как грифиль мазался по коже.

— Пан Вильк… — попытался Марек, но я предупредительно поднял руку и прикрыл глаза, и так чувствую себя не в своей тарелке, еще он масло в огонь будет подливать.

Если девица решила выкинуть очередной фортель и рисует на моей ноге боевых хурмяков, меня ничего не остановит — попробую на вкус её кровь.

Боль немного отступила, и я начал проваливаться в тягостную дремоту. Почувствовал, как в кают-компанию вернулся Мнишек с кем-то ещё, скорее всего с лекарем, но не подал виду. Только когда, карандаш надолго оторвался от моей ноги, я открыл глаза.

— Осталось пару штрихов и наделить узор силой, — пробормотала Алана.

— Что я вижу, — заметив, что я бодрствую, пророкотал пан Мнишек, — припадение блудной панны к чародейским ногам. Зря ты жаловался, пан Вильк, девы к тебе по-прежнему льнут.

Блудная панна сморщилась и ткнула карандашом в мою многострадальную ногу. Я непроизвольно дернулся и потёр онемевшее колено:

— Что хотела береговая стража?

Алана облизала чернильные губы и надулась.

— Да матросы буянили, — отмахнулся Мнишек, — хотели знать, не наши ли. Нога твоя как? Де Керси, что ты там пану Вильку наалхимичила?

— Хурмяка, — буркнула она, — боевого…

Я нарочито громко фыркнул, скрывая усмешку. Мои мысли что ли читает?

— Ничего, — ответил я Редзяну, — отпустило вроде, до дома не отвалится и ладно.

— Вот и хорошо, — обрадовался Мнишек, — мы и так уже почитай в Кипеллене, скоро швартоваться будем.

— Ну, слава Крин и трем её сестрицам! — еле слышно проворчала Алана, поднимаясь. — Скоро избавлюсь от сомнительного общества…

Я привстал, с удивлением опираясь на разрисованную ногу. Боль ушла безвозвратно, словно никогда и не было. Озираясь, попытался найти свою спасительницу и поблагодарить, но она куда-то улизнула. Потом еще будет считать меня сухим и бесчувственным, с неё станется.

Мы поднялись на палубу, пан Редзян что-то говорил о контрабанде, береговой страже, городских властях и завтрашнем бале, вроде даже пригласил меня прийти, а я смотрел на приближающейся Кипеллен. Бухта далеко вдавалась в берег, зажатая между скал. Дома, словно деревья тянулись вверх, стараясь на прощанье согреться в лучах по-зимнему холодного солнца. А над ними возвышалась изящная крыша Школы Высших Искусств, похожая на гигантскую ракушку.

Алана появилась сразу, как только причалили и, чуть ли не пританцовывала в нетерпении быстрее сойти на берег. Но стоило спуститься на пристань, как нас обступил отряд Ночной стражи. За их спинами притаился надменный Пшкевич, ну конечно, без него не обошлось. Он недвусмысленно улыбался и показывал на магические наручи.

— Вы должны немедленно проследовать…

— Кто старший? — прервал я, и, воспользовавшись толкотней, сунул письмо покойного Юзефа Ничека в карман аланиной юбки.

Немолодой стражник выпрямился, покосился через плечо и миролюбиво проговорил:

— Вы, пан чародей, не серчайте, приказ у нас, срочно доставить вас к капитану.

Пшкевич промычал какое-то ругательство и отошёл, злобно посматривая со стороны.

— Эй, а мне что делать? — озадачено пробормотала Алана.

— Езжайте домой, панна, к вам у стражи дела нет, не правда ли? — спросил я.

Немолодой стражник затоптался на месте, но всё же обернулся. Рекар зло, коротко кивнул.

— А что это тут происходит? — изумился спустившийся с трапа Мнишек.

— Всё хорошо, пан Редзян, — отозвался я. — Достиг такого почёта, что меня встречает половина Ночной стражи.

Пшкевич фыркнул:

— И проводим до отдельной камеры…

— В Зодчеке посидели, теперь здесь. Вы что, решили проинспектировать все тюрьмы Растии? — усмехнулся Мнишек. — Не забудьте, что у меня завтра бал. Вы обещали быть вовремя.

Я только вытаращился в ответ, а вот Алана аж подпрыгнула.

— Бал! — с полными ужаса глазами, выдохнула она. — Завтра. Ужас. У меня нет подходящего платья…

Взбалмошная девица подхватила все свои юбки и бросилась наперерез повозке, так что извозчик едва успел остановить вставших на дыбы лошадей.

— Идёмте, пан чародей, — подал голос немолодой стражник, — капитан ждать не любит.

Я согласно кивнул, подхватил Марека под локоть и потащил за собой угрюмого грабителя.

— Рот не открывать, — зашипел я капралу в ухо. — Ждёшь, пока отвечу на любой вопрос капитана и киваешь, даже если будет спрашивать тебя лично.

До Управления Ночной стражи добрались слишком быстро, и я толком не придумал подходящую легенду, чтобы отбрыкаться от любых обвинений. Еще раз предупредительно покачал головой, напоминая Мареку, чтобы не распускал язык.

Стража осталась в коридоре с неподозрительным типом, а мы отправились на аудиенцию к начальству.

Капитан ждал нас в своём кабинете, нетерпеливо прохаживаясь у окна. Когда нервничал, он часто рыхлил землю в горшках со своими любимыми заморскими колючками, которые гордо именовал странным названием «кагтуз», но сейчас его волнение зашкаливало. Он уже сломал палочку, обычно заменяющую грабли, и раздосадовано крутил её в руках.

Брац поджал губы и уставился на меня:

— Где вас леший носит? — наконец выговорил он. — У нас катастрофа! А вы таскаетесь не пойми где!

— Был в Зодчеке, — спокойно произнес я, — с частным расследованием. От работы вы меня отстранили, а жить на что-то надо, — мои плечи неопределенно дернулись. — А что собственно… — но капитан не дал мне договорить.

— Пока вы прохлаждались в этой портовой клоаке, тварь зверски расправилась с с Кузьмой Куцевичем, и градоправитель потребовал, чтобы вы лично занялись этим делом!

Капрал нервно икнул и еще сильнее вытянулся по стойке смирно, словно хотел достать до потолка. Убитый был сыном градоначальника, и теперь всей Ночной страже грозило землетрясение, извержение вулкана, наводнение и ураган одновременно.

— Вы, кажется, забыли, что я отстранен от дела, — стараясь сохранять невозмутимость, во второй раз напомнил я.

— Видите! — зарычал Пшкевич. — Он еще и издевается… В такой трудный для города момент, когда все должны…

— Да, погодите вы! — поморщился капитан. — Градоначальник уверен в Вильке.

Я самоуверенно кивнул и, покосившись в сторону, с удовольствием заметил, как побагровел Рекар.

— Нужны немедленные результаты, — продолжил Брац, — поэтому я возвращаю вам дело. Но если вы не остановите убийцу за пять дней… вам не только придётся искать другую работу, но и другой город…

Я коротко кивнул.

— Постойте! — выдвинулся вперед красный, вспотевший Пшкевич.

Промокнув лоб кружевной салфеткой, он яростно уставился на Браца.

— Городской совет поручил мне контролировать ход следствия. Я не позволю!

Капитан пожевал губу и бухнулся в своё кресло:

— Что вы узнали в Зодчеке, пан Вильк? И не нужно делать такое лицо, – скривился он. — Ендрих Ночвицкий к вам явно не пива выпить заходил.

Я возвел очи горе. Куць бы побрал неуместную наблюдательность Браца. Хотя, пан Ендрих особо и не таился. Да и мне теперь незачем, дело-то вернули, можно и рассказать кое-что, всего при Пшкевиче не стоит.

— Пиво в рабочем столе не держу, — хмыкнул я. — А пан Ендрих всего-то зашел выразить благодарность за спасение сына и сердечно просил изловить треклятую тварь, наняв меня, смею заметить, как вольного боевого мага, а не сыщика Ночной стражи. В Зодчеке же я оказался по личному делу, намереваясь навестить тамошнего мастера-сноходца. Это уже на месте выяснилось, что пан сноходец, никто иной, как Ясь Дарецкий, давеча найденный убитым у черного хода музейного дома, — спокойно излагал я, возблагодарив богинь за умение врать не краснея.

— Вот как, — пробормотал Пшкевич, неодобрительно фыркнув, — катаетесь по Растии за счёт безутешного отца.

— Кажется, пан Рекар лучше меня знает, что было в Зодчеке.

Брац хмуро взглянул на Пшкевича.

— Позволите продолжить? — любезно спросил я.

Оба кивнули.

— Так вот, выяснилась прелюбопытнейшая вещь, Ясь Дарецкий дядя первой жертвы — Юзефа Ничека, который в этом музее работал реставратором.

— Прекрасно! — обрадовался капитан и даже привстал в кресле. — Хоть какие-то ниточки. Приступайте!

Я уж хотел поклониться и выйти, но Пшкевич так просто не отступал.

— А как же капрал Бродски? — взвизгнул он. — Вы приказали ему ехать с вами?

— Что вы! — отмахнулся я. — Поскольку я собирался уехать, то дал ему отгул. Мы встретились в Зодчеке, хоть и плыли на одном корабле. Он, со своей подругой Аланой де Керси, направлялся к мастеру-сноходцу по частному вопросу.

— Вы издеваетесь? — выдохнул Рекар.

— Нисколько, — кивнув ему, заметил я.

— На выяснение отношений сейчас нет времени, — отрезал Брац.

— Что вы нашли в доме сноходца? Улики? Вы не имеете права скрывать их от нас...

— Хотите, чтобы мы вывернули карманы? — иронично перебил я Пшкевича. Извольте, нам скрывать нечего. Пусть капитан убедится в необоснованности ваших претензий.

Рекар надулся, но всё же покачал рукой, мол давай-давай, показывай. Я пожал плечами. Заклятье сквозняком пролетело по одежде, освобождая личные вещи. Из наших с Мареком карманов выпорхнули монеты, кошельки, платки, блокноты. Из моего камзола вылетел и зазвенел футляр с колбами, а из брюк капрала длинная расческа с витой ручкой.

— Убедились?

Перед нами парили все привычные мелочи, но ничего особенного среди них не было.

— Идите, работайте, пан Вильк. Можете взять повозку. Завтра утром жду отчёт, — и, предвосхищая возражения, добавил: — А вы, пан Пшкевич, получите копию.

Я не смог скрыть торжествующую улыбку. Заставил наши вещи попрятаться обратно по карманам и, подхватив под руку бледного Марека, рванул к дверям.

— Когда об этом прослышит Люсинда, она меня сглазит, проклянёт и уничтожит, — забормотал капрал.

— Не хнычь, — буркнул я, — расколдую.

— Пан чародей, — встряли стражники, всё еще дожидавшиеся у кабинета Браца, и показали на подозрительного типа.

— В камеру пока, — отмахнулся я. — Позже разберусь. Лекаря к нему приведите, пусть посмотрит.

— Будет исполнено!

Мы уже мчались дальше по коридору.

— Тварь охотится на отпрысков кипелленских богатеев. И ты уж мне поверь, это неспроста! Кто-то, что-то замышляет.

— Зачем? — шмыгнул носом Марек.

— Хотел бы я знать.

Мы уже спустились на конюшню, когда я вспомнил про штаны.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Убираясь с причала, я едва не угодила под копыта запряженных в повозку лошадей. Возница разразился жуткой бранью, поминая меня по матушке до десятого колена. Но сунутый ему в руку серебряный, что та пробка, мигом заткнул фонтан ругательств. И краснолицый дядька, ещё минуту назад поносивший меня на чем свет стоит, почти любезно спросил, куда же везти благородную панну. Я задумалась. Домой не хотелось — слишком взбудоражили последние события, а значит заняться трактатом не получится, нервы и спешка там ни к чему. Отправляться за платьем уже поздно — ни одна портняжная лавка не работает в такое время. Дело медленно, но верно идёт к ночи и быстро сгущающиеся сумерки так и норовят перетечь в непроглядную темень. Желудок призывно буркнул, выводя меня из пустых раздумий, бутерброда, полученного на шхуне Мнишека явно было недостаточно. Мне снова хотелось есть, а ещё согреться и наконец-то расслабиться.

— Так куда едем-то? — нетерпеливо пробасил возница, начиная раздражаться снова.

— Пёсий мост, любезный пан, — уверенно произнесла я, — едем на Пёсий мост.

— Топиться что ль удумали, панна? — мрачно пошутил извозчик.

— Идея недурна, но ближе к лету. Нынче вода холодная, — не осталась я в долгу.

Кучер насмешливо фыркнул и цокнул на лошадей, понукая их сдвинуться с места.

Пёсий мост встретил меня фонарщиками, неспешно толкавшими свою тележку и громкой перепалкой, далеко разносившейся над вечерней рекой.

Румпель отчаянно жестикулируя, что-то доказывал застывшему на пороге лавки Врочеку. Пан Франц подобно маленькой, сухощавой, но очень крепкой скале стоял в дверях и совершенно отказывался внимать аргументам тролля, бескомпромиссно скрестив руки на груди. Румпель нетерпеливо подергивал хвостом.

Распрощавшись с возницей, я подошла ближе и наконец увидела яблоко раздора, тускло поблескивавшее в сгущавшихся сумерках гнутыми позолоченными ножками-лапами. Вишневая бархатная обивка в тусклом свете уличных фонарей казалась почти черной.

— Панове, а что собственно происходит? — озадаченно вопросила ваша покорная слуга, ненавязчиво вклиниваясь между троллем и старшим книгопродавцем.

— Да диван они никак не поделят, — фыркнула Ася, появившись за спиной у Врочека, порог был её пределом, дальше выйти она не могла. — Один заносит, другой выносит, я уж считать замаялась кто-кого одолевает, похоже, что пока ведет диван…

— А ну кыш, покойница! — прикрикнул пан Франц на разошедшегося призрака. — Румпель, троллья твоя башка, в сотый раз говорю, не нужен мне диван! У меня лавка, а не изба-читальня. Если я его поставлю, то сначала у меня и вовсе книги покупать перестанут, а после, ещё чего доброго, с едой сюда приходить начнут, руками жирными все обложки испоганят и крыс объедками привадят. Нет, и не проси, не возьму!

— А в таверне он мне на что? — хмуро огрызнулся тролль. — Я ж не дамским салоном владею, у меня «Под мостом» посетителям и дубовых лавок хватает. Богинь ради прошу, Франц, забери его. Не в зале, так в кабинете поставишь.

— Э, а откуда он вообще у тебя взялся? — я задумчиво провела рукой по бархатной фигурной спинке.

Диван вздрогнул и… мурлыкнул? Брр, я потрясла головой, и причудится же такое. Нет, мне срочно нужно отдохнуть и поесть.

— Да клиент расплатился. Это ж антиквариат, ему поди лет сто — я клеймо мастера знаю — а выглядит, будто вчера из мастерской забрали.

— Так подари его Адели, если мне память не изменяет, она и тебя на завтрашний бал приглашала. Румпель смутился, думал, бедняга, я не знаю, что Делька к нему после встречи в лавке заезжала. Похоже, образ мускулистого тролля сильно стукнул по голове мою впечатлительную подругу, раз она серьезно вознамерилась приударить за Румпелем.

— Как-то неудобно такое девушке дарить, — пробормотал он, — да и есть у меня уже подарок для неё… А вот вам в лавку я эту орясину с радостью отдам. А там хоть сидите на нем, хоть книги ставьте — дело ваше!

Я незаметно присела на бархатную подушку, диван довольно… фыркнул? Ой-ёй, кажется мой рассудок мне не служит. Неужели это сонный порошочек так аукается?

— Пан Франц, — обернулась я к Врочеку, — давайте заберем мебель с улицы. Пусть хоть ночь у нас перестоит, после я найду покупателя, и всем будет выгода. В Школе на Живописном факультете за такую штуку для постановочного фонда ребята душу продадут.

Врочек нахмурился, что-то прикидывая — идея дополнительной, пусть и разовой прибыли ему однозначно понравилась.

— Ладно, — проворчал он, — заносите внутрь эту орясину. Мне и без этого проблем хватает.

— Хе-хе, — хрипло кашлянула Анисия у меня над ухом и прошептала. — Францишек злится, что зря таскался в Зодчек. Капитан Эдрик начал торговать в Киппелене, представляешь. Естественно, незаконно.

— Хоть не книгами? — усмехнулась я.

— Еще чего не хватало — какими-то картинами.

Спустя час ваша покорная слуга с блаженством растянулась на отвоеванном диване, кутаясь в мохнатый плед, по доброте душевной выделенный Врочеком. От сытной еды и горячего глинтвейна меня порядком развезло. Кажется, Румпель на радостях, что избавился от дивана, добавил в напиток что-то из «особых» ингредиентов, вроде гномьего самогона или пряно-полынной настойки.

— Пусть ночует в лавке! — безапеляционно заявил пан Франц, помогая троллю дотащить мою разомлевшую тушку до дивана. — Куда она пойдет в таком виде? Ещё, не дай богини, в реку свалится или упырь сожрет.

— По-одавится-а, ик… — пьяненько заявила я, не имея ничего против предложения Врочека, идти мне сейчас никуда не хотелось, — или доблестный пан Вильк спасет. Он красавчик… — совсем ни к месту брякнула я, кулем опускаясь на диван.

Пан Франц лишь покачал головой.

— Францишек, у тебя хоть рассол-то на завтра есть? — Ася как всегда вылетела, словно куценок из табакерки. — А то нашей малышке, похоже, понадобится…

— Я её к Румпелю похмеляться отправлю, заодно и умоется в Чистинке, — буркнул Франц, но я четко уловила в его голосе тревогу.

Приятно, конечно, что о тебе беспокоятся, но я не была настолько пьяна, насколько они себе возомнили. Наконец все разошлись, и я провалилась в глубокий тяжелый сон.

Страх пришел внезапно. Вот я только что стояла посреди сада, по щиколотку утопая в мягкой зеленой траве и любовалась огромными мохнатыми бабочками, как вдруг что-то изменилось, будто лопнула невидимая струна. Страх, липкий и холодный, накатывал волнами. Я затравленно озиралась, не в силах сдвинуться с места, к ногам испуганно жалось забавное пушистое существо с птичьим клювом и совиными глазами. Олысь — вдруг вспомнила я, домовой-защитник детей и детских снов. И тут я увидела его — чудовище из забытого детского кошмара, то самое, что я по глупости нарисовала, привязав к нашему миру. Оно словно билось в прозрачную стену на расстоянии вытянутой руки, и никак не могло прорваться ко мне. А я застыла, не в силах пошевелить даже глазами, и липкий страх постепенно перетекал в бесконтрольный ужас. Прозрачная преграда трещала и корёжилась под массивными когтистыми лапами. И когда чудовище уже почти схватило меня, внезапно появился Бальтазар Вильк и вытолкнул меня из-под удара. Кошмарная лапа полоснула по нему, брызнула кровь, я заорала и проснулась, обливаясь холодным потом. В голове трепыхалась совершенно дурацкая мысль: «Не забыть узнать, что Румпель добавил в глинтвейн…».

Я встала и, пошатываясь, побрела на второй этаж в ванную комнату, моля богинь, чтобы не столкнуться ни с Врочеком, ни с Асей, и не объяснять, какого лешего я орала среди ночи как резанная. Хотя, может я кричала только в сновидении?..

Вернувшись в общий зал, я застыла в недоумении — дивана не было. Мне вдруг стало нехорошо — это ещё что за морок, куда делась мебель? Украсть не могли — древесы спокойно дремлют у входа едва шевеля листвой. Между стелажами раздалось вкрадчивое поцокивание дерева о дерево. Мысленно проклиная собственную дурость, я упрямо пошла на звук — ничего, между стелажами темно и пусто. Цоканье возобновилось, стоило сделать еще пару шагов. Я решительно двинулась вперед и вдруг застыла, в озарении — цоканье слышалось не передо мной, а позади. Я обернулась. Посреди прохода стоял диван, и переминался с ножки на ножку. Именно они и цокали по полу. Не зная, что делать, я напряженно отступала, пока не уперлась в стену. Диван потоптался на месте, пофыркал и, набирая скорость, рванул вперед, встал на дыбки, распахнул на торце широкую пасть, полную недюжинных зубов и… радостно облизал мое лицо розовым шершавым языком. Я даже заорать толком не смогла. Диван опустился на все четыре ножки и, ловко подбив мне ноги, заставил плюхнуться на подушки, а после гордо понес к тому месту, на которое его поставили несколько часов назад. Я осторожно погладила обитую бархатом спинку. Диван мурлыкнул. Аккуратно поскребла ногтями за одной из подушек — довольно запыхтел. Похоже, он не собирается меня есть. Пришлось улечься поудобнее и почесывать мебель. Диван удовлетворенно мурчал, нагоняя дремоту. Что же ты такое, дружочек? И не забыть бы завтра спросить у Румпеля, кто тебя ему так удачно спихнул…