Дело об испуганной машинистке

15

Ровно в два часа Суд снова собрался в зале заседаний.

– Прошу вызвать вашего следующего свидетеля, – обратился к окружному прокурору судья Хартли.

Гамильтон Бергер минутку поколебался.

– Вызываю Мэй Уоллис Джордан, – сказал он наконец.

Мэй Джордан, серьезная и сосредоточенная, медленным шагом, как бы заставляя себя делать что-то, чего делать бы не хотела, подошла к возвышению для свидетелей, принесла присягу, назвала свое имя и адрес и села.

Голос Гамильтона Бергера казался слаще патоки.

– Вы знаете обвиняемого, Дэвида Джефферсона, мисс Джордан?

– Да.

– Когда вы с ним познакомились?

– Вы имеете в виду, когда я с ним познакомилась лично?

– Когда вы с ним впервые встретились, – уточнил вопрос Гамильтон Бергер, – и при каких обстоятельствах.

– Я переписывалась с ним длительное время, но впервые увидела его только, когда он приехал в наш город.

– Вы помните точную дату этой первой встречи?

– А как же. Он приехал поездом, и я ожидала его на вокзале.

– Прошу назвать дату.

– Семнадцатого мая.

– Текущего года?

– Да.

– До этого времени вы были только в переписке с обвиняемым, не так ли?

– Да.

– Каким образом началась эта переписка?

– Все началось, как шутка...

– Вы можете это объяснить точнее?

– Я интересуюсь фотографией и когда-то, в одном из иллюстрированных журналов прочитала предложение обмена цветных стереоскопических фотографий Африки, на фотографии пейзажей Северной и Южной Америки. Меня это заинтересовало и я написала на номер почтового ящика, указанного в журнале.

– В Южной Африке?

– Все письма, обозначенные этим номером, направлялись в фотожурнал, но оказалось, что оттуда их пересылали лицу, которое поместило объявление. Этим человеком был...

– Минуточку, – перебил Мейсон. – Протестую против показаний, которые являются выводами, сделанными свидетелем. Свидетель не знает, кто дал объявление и только записи в регистратуре журнала могут быть убедительным доказательством.

– Мы покажем эти записи, – мягко сказал Гамильтон Бергер. – Однако... пока оставим этот пункт. Что произошло потом, мисс Джордан?

– Ну... я стала переписываться с обвиняемым.

– Каким был, в общем, характер этой переписки? – спросил Гамильтон Бергер и добавил, обращаясь к Мейсону: – Конечно, я понимаю, что вы можете внести протест, обосновывая его тем, что ответ на мой вопрос не предоставляет еще доказательства, но я стараюсь ускорить ход процесса.

Мейсон иронично улыбнулся.

– Я всегда подозрителен по отношению к тому, кто пытается ускорить течение процесса, предъявляя второстепенные материалы доказательств. Самым лучшим доказательством были бы письма.

– Я хочу познакомить суд с общим характером этой переписки, объяснил Гамильтон Бергер.

– Вношу протест, потому что это не представляет существенного доказательного материала, – настаивал на своем Мейсон. – И вопросы такого рода вынуждают свидетеля делать выводы.

– Протест принимается, – решил судья Хартли.

– Вы получали письма из Южной Африки? – спросил Гамильтон Бергер голосом, который выдал легкую нервозность.

– Да.

– Как эти письма были подписаны?

– Ну... по разному...

– Я не очень понимаю, – откровенно удивился Гамильтон Бергер. – Я думал, что...

– Неважно, что думал окружной прокурор, – вмешался Мейсон. – Перейдем к фактам.

– Как были подписаны эти письма? – повторил вопрос Бергер.

– Некоторые, то есть первые письма были подписаны именем обвиняемого.

– А где теперь находятся эти письма?

– Пропали.

– Где?

– Я их уничтожила.

– Прошу сообщить содержание писем, – сказал торжественно Гамильтон Бергер. – Высокий Суд, обнаружив, что оригиналы уже невозможно получить, я хотел бы на основании косвенных доказательств...

– Не возражаю, – кивнул головой судья Хартли.

– Я намереваюсь как раз сказать, – быстро вмешался Мейсон, – что для того, чтобы определиться вносить мне протест, или нет, я хотел бы задать свидетелю несколько вопросов относительно содержания писем, а так же времени и способа, которым они были уничтожены.

– Вначале прошу внести протест, а потом вы можете задавать вопросы, ответил судья Хартли.

– Высокий Суд, вношу протест на основании того, что не доказано достаточным способом необходимости выслушивания этих второстепенных доказательств. Тем более, что некоторые письма, как оказалось, даже не носили подписи обвиняемого. В связи с этим протестом я хотел бы задать свидетелю несколько вопросов.

– Слушаем, – с легкой улыбкой пригласил его Гамильтон Бергер.

Мейсон обернулся к свидетелю.

– Вы говорили, что письма были подписаны по разному. Что вы имели в виду?

– Ну... – начала она, колеблясь.

– Не стесняйтесь, – поддержал ее Мейсон.

– Некоторые письма были подписаны... ну... достаточно шутливо...

– Как, например?

– "Длинноногий паук", – шепнула она.

Громкий смех, раздавшийся в зале, стих только после того, как судья Хартли гневно нахмурился.

– А другие?

– По разному. Мы обменивались... обменивались между собой... трюковыми фотографиями.

– Прошу точнее объяснить, что вы обозначаете термином «трюковые фотографии», – обратился Мейсон к свидетельнице.

– Я большая поклонница фотографии, обвиняемый тоже и... вначале наша переписка имела формальный характер, но постепенно становилась все более личной. Я... он попросил у меня мою фотографию и я... шутки ради... я...

– Продолжайте, – нажимал Мейсон. – Что вы сделали?

– Взяла снимок приличной пожилой дамы с интересным, полным характера, лицом. У меня была своя фотография в купальном костюме и... при увеличении я воспользовалась фототрюком... поместила лицо старой дамы на своей фигуре и подписала: «Мисс Уэст». Затем я отослала этот снимок. Я думала, что если это обычный флирт, то подобная фотография его немного остудит.

– Это была шутка или это имело целью ввести обвиняемого в заблуждение?

Темный румянец покрыл щеки Мэй Джордан.

– Первый снимок имел целью обмануть его. Я сделала это очень хитро, так чтобы он не мог узнать, что это фотомонтаж... Во всяком случае, я думала, что он в этом не разберется...

– Вы попросили его послать вам в ответ свою фотографию?

– Да.

– И вы получили ее?

– Да.

– Что было на этом снимке?

– Морда жирафа в очках, помещенная на фигуре страшно мускулистого мужчины, наверное какого-нибудь борца или штангиста.

– И таким образом вы поняли, что фотомонтаж был расшифрован? спросил Мейсон, не спуская глаз с ее лица.

– Да.

– И что произошло потом?

– Мы обменялись множеством подобных снимков. Каждый из нас старался сделать как можно более оригинальную композицию.

– А письма? – вернулся защитник к прежней теме.

– Письма подписывались разными именами, в зависимости от того, что представляла данная фотография.

– Вы подписывали письма таким же образом?

– Да.

– И он подписывал свои письма к вам так же?

– Да.

– Предполагаю, что он подписывал свои письма «Сэр Галахад», или же «Твой Принц», или еще как-нибудь в этом же роде? – спросил совершенно равнодушным тоном Мейсон.

– Да.

– "Принц из сказки"?

Мэй Джордан обеспокоенно вздрогнула.

– Да, – ответила она удивленным голосом. – Откровенно говоря, под конец нашей переписки он все свои письма подписывал «Принц из сказки».

– А где теперь находятся эти письма? – повторил вопрос прокурора Мейсон.

– Я их уничтожила.

– Вам известно, где в настоящее время хранятся письма, которые вы писали ему?

– Я... я их также уничтожила.

Гамильтон Бергер широко улыбнулся.

– Прошу продолжать вопросы, господин адвокат. Вы отлично справляетесь.

– Каким образом вы получили назад свои письма?

– Я пошла... пошла в его офис.

– Вы застали там обвиняемого?

– Когда... когда у меня уже были эти письма... он там был... да.

Мейсон усмехнулся окружному прокурору.

– Высокий Суд, я думаю, что достаточно далеко провел допрос свидетеля в этом направлении. Отказываюсь от права задавать дальнейшие вопросы на тему писем. Однако, настаиваю на своем протесте. Свидетель не может показать под присягой, что эти письма написал обвиняемый, потому что вместо имени они были подписаны шутливыми именами и псевдонимами. Как показал свидетель, это были шутливые имена, вымышленные обвиняемым, но это вывод, который сделал сам свидетель.

Судья Хартли обратился к Мэй Джордан.

– Эти письма приходили в ответ на письма посланные вами?

– Да, Высокий Суд.

– А как вы адресовали свои письма?

– "Южноафриканская Компания Добычи и Импорта Драгоценных Камней", для мистера Дэвида Джефферсона.

– На адрес центрального агентства в Иоганнесбурге?

– Да, Высокий Суд.

– Вы посылали эти письма обычной авиапочтой?

– Да, Высокий Суд.

– И в ответ приходили письма, о которых вы только что говорили?

– Да, Высокий Суд.

– Из этих писем можно было понять, что они представляли ответы на ваши письма?

– Да, Высокий Суд.

– Вы сожгли их?

– Да, Высокий Суд.

– Отклоняю протест, – решил судья Хартли. – Окружной прокурор может представить содержание переписки на основании косвенных доказательств.

Гамильтон Бергер слегка поклонился, после чего обратился к свидетельнице:

– Прошу нам сказать, что было в тех письмах, которые вы уничтожили?

– Ну, что же... обвиняемый жаловался на то, что он одинок, что находится далеко от близких ему людей, что у него нет ни одной девушки и... ох, это все было просто шуткой. Очень трудно это объяснить.

– Прошу вас все-таки попытаться, – обратился к ней прокурор.

– Мы приняли позу... ну, делали вид, что это переписка одиноких сердец... то есть одиноких людей. Так, как в этих смешных газетных рубриках. Он писал, например, что очень богат, благороден и будет наверняка хорошим мужем, а я ему писала, какая я красивая и как... ох, просто невозможно холодно объяснить нашу переписку.

– Эти письма, лишенные контекста, просто ничего не значат, так? подсказал Гамильтон Бергер.

– Именно. Именно это я и подразумевала. Нужно понять настроение и фон, потому что иначе картина получается ошибочная. Эти письма, отделенные от всей ситуации, кажутся безнадежно глупыми, просто идиотскими. Поэтому я и хотела их забрать...

– Прошу не прерывать показаний, – сказал Гамильтон Бергер. – Что вы сделали?

– Под конец переписки Дэвид Джефферсон написал мне одно серьезное письмо. Он сообщил, что фирма, в которой он работает, решила открыть филиал в Соединенных Штатах и выбор пал на него. Офис будет находиться в нашем городе, Джефферсон будет его руководителем и он радуется возможности встретиться со мной.

– И что вы сделали? – снова спросил прокурор.

– Меня охватила страшная паника. Потому что одно дело вести переписку с мужчиной, который находится от меня за тысячи миль, а совсем другое встретиться с этим человеком лицом к лицу. Меня это очень обеспокоило и я чувствовала себя ужасно глупо.

– Да? И что дальше?

– Когда он приехал, то послал телеграмму, на каком поезде прибудет и я встречала на вокзале. Все сразу стало складываться плохо... Ну, иначе.

– В чем это выражалось?

– Он отнесся ко мне очень холодно и, впрочем, оказался совершенно другим человеком, чем я ожидала. Конечно, – добавила она поспешно, – я знала, что все это глупо, но в своем воображении я создала образ мужчины со всеми мыслимыми достоинствами, хотя никогда его не видела. Я считала его другом и страшно разочаровалась.

– А что получилось потом? – спросил мягким голосом Гамильтон Бергер.

– Я позвонила ему дважды или трижды и как-то вечером мы с ним выбрались в город...

– Продолжайте пожалуйста.

Мэй Джордан пожала плечами.

– Этот мужчина был просто невыносим, – сказала она, окинув обвиняемого презрительным взглядом. – Он вел себя покровительственно и как-то дешево, крикливо... Я быстро поняла, что он не верно воспринял мои письма. Он смотрел на меня как на... Относился ко мне, словно я была... Не проявлял уважения, даже элементарной вежливости. Этот человек просто не знает, что такое деликатность.

– Что вы сделали?

– Я сказала ему, что хочу получить назад свои письма.

– И что он ответил?

Она снова окинула презрительным взглядом Джефферсона.

– Он сказал, что я могу их у него купить.

– Ну и?..

– Я решила забрать эти письма. Ведь они были моей собственностью.

– Что вы сделали?

– Четырнадцатого июня я пошла в его офис. Я выбрала время, в которое обвиняемый и мистер Ирвинг обычно уходили на ленч.

– И что вы сделали? – повторил свой вопрос Гамильтон Бергер.

– Прони... Вошла в офис.

– С какой целью?

– Единственной моей целью было найти письма, которые я когда-то написала.

– У вас были причины предполагать, что эти письма находятся в офисе?

– Да. Он сказал мне, что держит их у себя в кабинете и что я могу придти за ними и получить их, если соглашусь на его условия.

– И что случилось?

– Я не могла найти писем. Я искала везде. Я открыла ящики стола и тогда... – она остановилась.

– Продолжайте, – поторопил ее Гамильтон Бергер.

– Открылись двери, – нервно закончила она.

– Кого вы увидели в дверях?

– Обвиняемого, Дэвида Джефферсона.

– Он был один?

– Нет. Вместе со своим сотрудником, Уолтером Ирвингом.

– И что тогда случилось?

– Обвиняемый стал страшно ругаться. Он называл меня такими словами, которых я никогда прежде не слышала.

– Ну и?

– Он пытался меня схватить и...

– А что вы сделали?

– Я отступила, натолкнулась на кресло и упала. Тогда мистер Ирвинг схватил меня за щиколотки ног и так держал. Дэвид Джефферсон сказал, что я всюду сую свой нос, а я ему ответила на это, что пришла только за своими письмами.

– И?..

– Обвиняемый, когда услышал это, посмотрел на меня с нескрываемым удивлением, а затем сказал Ирвингу: «Чтоб черти все разодрали, но она, похоже, говорит правду!».

– И что тогда?

– Тогда зазвонил телефон, Ирвинг поднял трубку, послушал немного, а потом крикнул: «Боже мой! Полиция!».

– Прошу не останавливаться, – нажимал прокурор.

– Обвиняемый подбежал к шкафчику, открыл его одним рывком, вытащил связку писем, перевязанную шнурком и сказал: «На, глупая! Вот твои письма. Бери их и убирайся! Тебя ищет полиция, кто-то видел, как ты вломилась к нам и сообщил полицейским. Ну, теперь видишь, какая ты идиотка!».

– И что было дальше?

– Он стал подталкивать меня в сторону дверей. Тогда Ирвинг втиснул мне что-то в руку и сказал: «Возьми. Это награда тебе, чтобы держала язык за зубами!».

– Что вы сделали?

– Как только меня вытолкнули в коридор, я помчалась в дамский туалет.

– Продолжайте рассказывать.

– Я выглянула из туалета в коридор и тогда увидела обвиняемого и Уолтера Ирвинга, которые выскочили из своего офиса и вбежали в мужской туалет.

– Что было потом?

– Я не стала ждать, чтобы увидеть еще что-нибудь. Я спряталась в туалете, развязала пачку писем, просмотрела их, чтобы убедиться, что это те самые письма и уничтожила.

– Каким образом вы их уничтожили?

– Сунула в емкость для использованных бумажных полотенец. Их каждый день опорожняют и все содержимое сжигают.

– Так. А что было потом?

– Я оказалась в ловушке. Я знала, что полиция сейчас придет и...

– Прошу не останавливаться, – снова напомнил ей Гамильтон Бергер.

– Я должна была каким-то образом выбраться из здания.

– И что вы сделали? – легкая улыбка осветила лицо окружного прокурора.

– Я думала, что за всеми выходами наблюдают, что меня кто-то видел и описал мою внешность полиции, поэтому я... я вышла из туалета и осмотрелась, раздумывая, где бы спрятаться и тогда увидела на двери табличку «Перри Мейсон. Адвокат. Вход». Конечно, я слышала о адвокате Мейсоне. Я подумала, что может быть мне удастся его обмануть, рассказав ему, например, что я хочу развестись или что-нибудь еще в том же роде... просто выдумаю что-нибудь, что могло бы его заинтересовать. Таким образом, когда появятся полицейские, я буду сидеть у него в офисе. Я была уверена в том, что мне удалось бы поддержать интерес адвоката на время пребывания в здании полиции, а потом, когда они отказались бы от поисков, я смогла бы выйти под каким-нибудь благовидным предлогом. Сейчас я отдаю себе отчет в том, что вся эта идея была безумной, но тогда это мне казалось единственным выходом. Мне помог случай.

– Каким образом?

– Оказалось, что в секретариате адвоката Мейсона ожидали машинистку. Секретарша позвонила в агентство и ей сказали, что сейчас кого-нибудь пришлют. Я остановилась в дверях на мгновение, потому что колебалась, не зная как поступить, и меня приняли за ожидаемую особу. Меня спросили не машинистка ли я. Я конечно подтвердила и взялась за работу.

– И в этот день вы работали в офисе адвоката Мейсона? – спросил довольным тоном Гамильтон Бергер.

– Да. Я работала там некоторое время.

– И что потом.

– Когда все успокоилось, я убежала.

– Когда это случилось.

– Я перепечатывала какой-то документ. Я боялась, что как только завершу работу, секретарь адвоката Мейсона позвонит в агентство, чтобы узнать, сколько следует заплатить за мою работу. Я не знала, что делать. И, как только представилась возможность, я выскользнула в туалет, оттуда к лифту и пошла домой.

– Вы упомянули о чем-то, что было втиснуто вам в руку мистером Ирвингом. Вы знаете, что это было?

– Да.

– Что?

– Бриллианты. Два бриллианта.

– Когда вы поняли, что это бриллианты?

– Я уже работала несколько минут. Когда Ирвинг сунул мне что-то в руку, я, не задумываясь, сунула это в сумочку и, при первом же удобном случае заглянула туда. Я обнаружила две маленькие бумажные упаковки. Развернув бумагу, я увидела бриллианты. Меня охватила паника, – после короткого молчания продолжала она в полной тишине. – Внезапно я поняла, что если эти господа будут утверждать, что я украла бриллианты из их офиса, то без труда смогут сфабриковать фальшивое обвинение. У меня в защиту не было ничего, во что можно было бы поверить. Поэтому я должна была как можно скорее избавиться от этих бриллиантов. Я поняла, что попала в ловушку.

– Что вы сделали?

– Я приклеила их к нижней поверхности стола, за которым работала.

– Как вы приклеили?

– Жевательной резинкой.

– Сколько было этой резинки?

– Ох, огромное количество. У меня в сумочке было около двенадцати пластиков, я жевала по несколько штук сразу и таким образом приготовила довольно большой кусок. Я втиснула в него бриллианты и все вместе прилепила под столом.

– Где сейчас находятся эти бриллианты?

– Думаю, что в том же самом месте.

– Высокий Суд! – загремел Гамильтон Бергер. – Я предлагаю послать дежурного офицера в офис адвоката Мейсона с поручением обыскать место, которое описал свидетель и принести сюда куски жевательной резинки, содержащие два бриллианта.

Судья Хартли вопросительно посмотрел на защитника.

– Я конечно же не имею ничего против этого, – сказал Мейсон и ироничная усмешка осветила его глаза.

– Суд поручает дежурному офицеру отправиться в офис адвоката Мейсона, забрать бриллианты и отдать их на хранение, – заявил судья Хартли.

– Высокий Суд, – снова вмешался прокурор. – Нельзя ли послать за бриллиантами немедленно... прежде чем что-нибудь случится?

– А что может случиться? – спросил судья Хартли.

– Ну, теперь... когда уже известно... когда мы слышали показания... я не хотел бы... ну, не хотел бы, чтобы что-либо помешало получить вещественные доказательства.

– Так же, как и я, – совершенно спокойно сказал Мейсон. – Я присоединяюсь к просьбе прокурора. Предлагаю, чтобы один из заместителей прокурора приказал немедленно отправить офицера в мой офис.

– Вы можете описать стол, за которым работала Мэй Джордан? – спросил медовым голосом Гамильтон Бергер.

– Стол, о котором вы спрашиваете, стоял в библиотеке и продолжает находиться на прежнем месте.

– Хорошо, – сказал судья Хартли и распорядился: – Вы можете отправить офицера немедленно, господин прокурор. А теперь прошу приступить к дальнейшим вопросам.

Гамильтон Бергер подошел к столу, за которым сидел судебный служащий, взял в руки нож, обозначенный для идентификации, и обратился к Мэй Джордан:

– Вот стилет с трехдюймовым лезвием. На одной его стороне выгравировано имя «Дэвид», а на второй инициалы «М.Дж.». Вы видели когда-нибудь этот нож?

– Да. Это нож, который я посла обвиняемому в прошлом году в подарок на Рождество. Я написала, что он может воспользоваться им при обороне или... при защите моей чести.

Мэй Джордан расплакалась.

– У меня нет больше вопросов к свидетелю, – голос Гамильтона Бергера звучал исключительно мягко. – А теперь ваша очередь, господин адвокат, уже совсем другим тоном обратился он к своему противнику.

Мейсон терпеливо ждал, пока Мэй Джордан вытерла глаза и посмотрела на него.

– Насколько я мог понять, вы очень быстрая и грамотная машинистка.

– Я стараюсь работать как можно лучше.

– И в тот день, о котором был разговор, вы работали в моем офисе?

– Да.

– Что вы знаете о драгоценных камнях?

– Немного.

– Вы смогли бы отличить настоящий бриллиант от имитации?

– Что касается тех, которые оказались у меня, то даже без эксперта можно было определить, что они высокого качества. Как только я увидела их, то тотчас же поняла, что это не подделка.

– Вы купили эти бриллианты у обвиняемого?

– Купила? Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Вы платили ему за них? Вы дали какую-нибудь компенсацию?

– Конечно нет, – сердито бросила мисс Джордан.

– Может быть, вы заплатили за эти бриллианты мистеру Ирвингу?

– Нет.

– Следовательно, вы отдавали себе отчет, что они не принадлежат вам?

– Мне их дали.

– Допустим. И вы считали, что это ваша собственность?

– Я была уверена в том, что попала в ловушку и что эти господа скажут, будто я проникла в их офис, чтобы украсть бриллианты. Их слова против моих слов. Я знала, что они не дали бы мне два драгоценных камня только за то, чтобы я ничего не говорила относительно переписки.

– Вы сказали, что вам дали эти бриллианты. Кто вам их дал? Джефферсон или Ирвинг?

– Мистер Ирвинг.

Мейсон некоторое время недоверчиво смотрел на девушку.

– Вы начали переписываться с обвиняемым во время его нахождения в Южной Африке?

– Да.

– Вы писали ему любовные письма?

– Это не были любовные письма.

– Их содержание было такого рода, что вы не хотели бы, чтобы присяжные видели их?

– Это были глупые письма, господин адвокат. Прошу вас не придавать им того значения, которого они не имеют.

– Я спрашиваю вас о характере этих писем.

– Это были глупые письма, – повторила она.

– Вы определили бы их словом «безрассудные»?

– Да, я определила бы их словом «безрассудные».

– Вы хотели забрать их назад?

– Все это дело... ну... я чувствовала себя ужасно глупо.

– Так вы хотели получить их обратно?

– Да. Очень.

– И чтобы получить эти письма, вы готовы были даже совершить преступление?

– Не знаю, можно ли считать преступлением вход в офис, чтобы забрать вещи, которые принадлежат мне.

– Вы не знали, что использование запасного ключа с целью войти в помещение, принадлежащее другому человеку для того, чтобы забрать какие-либо вещи, является нарушением закона?

– Я хотела взять вещи, принадлежащие мне.

– Вы знали, что использование запасного ключа является незаконным?

– Нет... я не советовалась с адвокатом относительно этого.

– Где вы достали ключ от двери офиса «Южноафриканской Компании»?

– Я не говорила, что у меня был ключ.

– Вы признались, что умышленно отправились в офис во время обеденного перерыва, потому что знали, что в это время Джефферсон и Ирвинг будут отсутствовать.

– Ну и что из этого? Я пошла забрать свою собственность.

– Если у вас был ключ, который открыл дверь их офиса, то где вы его достали?

– А где обычно достают ключи?

– У слесаря?

– Возможно.

– Вы купили ключ от этого офиса у слесаря?

– Я не отвечу ни на один вопрос относительно ключей.

– А если Суд велит вам ответить, то что тогда?

– Откажусь, сославшись на то, что любые показания о том, как я проникла в офис, могут послужить материалом, обвиняющим меня, и в связи с этим я не обязана отвечать на подобные вопросы.

– Хорошо, – произнес Мейсон, не отводя глаз от свидетельницы. – Но ведь вы признались, что незаконно проникли в офис. Поэтому ссылки на конституционные привилегии были бы несколько запоздавшими.

– Если Верховный Суд позволит, – поспешно вмешался Гамильтон Бергер, – то я хотел бы сказать кое-что на эту тему. Я задумывался над этим вопросом. Прошу обратить внимание Высокого Суда на то, что свидетель Мэй Джордан попросту утверждала, что вошла в офис во время отсутствия обвиняемого и его сотрудника. Но она не сказала, каким образом она туда вошла. Следовательно, принимая во внимание ее показания, двери могли быть не закрыты, потому что это офис, в который с деловыми целями постоянно приходят посетители, а в таком случае это нельзя было бы назвать незаконным входом на его территорию. В такой ситуации, опираясь на конституционные привилегии, свидетель может отказаться давать показания относительно того, как она вошла в офис, ссылаясь на то, что такого рода показания могут быть использованы против нее.

Судья Хартли нахмурил лоб.

– Для свидетеля обвинения это довольно необычное положение, господин прокурор.

– Потому что это необычное дело, Высокий Суд.

– Защитник желает взять слово? – обратился судья к Мейсону.

– Я хотел бы задать свидетелю еще несколько вопросов, – усмехнулся Мейсон.

– Протестую против всяких вопросов, относящихся к этому аспекту дела, – в тоне Гамильтона Бергера слышалось легкое беспокойство и раздражение. Мисс Джордан заняла решительную позицию. Защитник не имеет храбрости задавать свидетелю вопросы, связанные с фактами, касающимися дела и поэтому постоянно разглагольствует о неприятном положении, в котором очутилась молодая женщина, поддавшись своим чувствам. Защитник играет со свидетелем, надеясь таким образом настроить господ присяжных против нее. Мисс Джордан уже заняла решительную позицию. Она отказывается от ответов на вопросы относительно ключа.

– Меня обвинили, – иронично усмехнулся Мейсон, – в том, что я задаю вопросы по одному аспекту дела, стараясь настроить Суд Присяжных против кого-либо. Я хочу получить сведения, которых ожидают так же и господа присяжные. Я не рвал на себе рубашки, когда прокурор максимально тянул допрос свидетеля Джилли, стараясь настроить Суд против обвиняемого. Что хорошо для попа, то должно быть хорошо и для попадьи.

Губы судьи Хартли задрожали в едва сдерживаемом смехе.

– Отклоняю протест. Прошу продолжать вопросы, господин адвокат.

– От кого вы получили ключ, который дал вам возможность войти в офис «Южноафриканской Компании Добычи и Импорта Драгоценных Камней»?

– Я вам не скажу.

– Почему?

– Потому что ответ на этот вопрос может быть использован против меня.

– Вы обсуждали этот вопрос с окружным прокурором?

– Высокий Суд, – энергично вмешался Гамильтон Бергер. – Это все та же шахматная игра, которой часто пользуется защитник. Конечно же я разговаривал со свидетелем на эту тему. Я не вызвал бы мисс Джордан на место свидетеля, если бы не был уверен в том, что ее показания будут существенны и будут относиться к делу. А только личная беседа могла убедить меня в этом.

Мейсон не спускал глаз с девушки.

– Вы оговаривали этот вопрос с окружным прокурором? – настаивал он.

– Да.

– А вы говорили также о том, что случится, если в Суде спросят об имени человека, давшего вам ключ?

– Да.

– И вы сказали ему, что откажетесь от ответа, потому что ответ мог бы послужить для обвинения вас?

– Да.

– Это вы дали такое заявление окружному прокурору, или же он убедил вас, что вы должны отвечать по упомянутому ранее мотиву?

– Что... я... я... знаю свои права.

– Но вы только что сказали, – спокойно продолжал Мейсон, – что не понимали, что вход в чей-то офис с целью забрать принадлежащие вам вещи является преступлением.

– С точки зрения права, то... может быть, в этом что-то есть. Сейчас я понимаю это. Офис... комната, которая открыта для посетителей, отличается от частной квартиры. Но если моя собственность...

Мейсон усмехнулся.

– Следовательно, вы занимаете твердую позицию, что вход в офис «Южноафриканской Компании» не был преступлением?

– Нет.

– Нет? Следовательно, вы считаете, что входя в офис вы совершили преступление?

– Я понимаю теперь, при каких обстоятельства... Отказываюсь отвечать, на том основании, что ответ может быть использован против меня.

– Другими словами, господин прокурор сообщил вам, что это было преступлением и поэтому вы можете отказаться отвечать на некоторые вопросы?

– Мы разговаривали на эту тему.

– И господин прокурор внушил вам, что при такого рода обстоятельствах вы можете отказаться отвечать на некоторые мои вопросы?

– Я заявила ему, что есть некоторые вопросы, на которые я не отвечу.

– А он сказал, что вы можете уклониться от ответов на том основании, что вас нельзя заставить обвинить саму себя?

– Ну... может немного другими словами.

– Когда вы вышли из офиса, – бескомпромисно продолжал Мейсон, – у вас было при себе два бриллианта?

– Да.

– Но они не принадлежали вам? Верно?

– Мне их дали?

– Кто вам их дал?

– Мистер Ирвинг. Он сказал, чтобы я их забрала.

– Он сказал вам, почему вы должны забрать их?

– Он сказал, чтобы я забрала их и держала язык за зубами.

– Вы взяли бриллианты?

– Да.

– И держали язык за зубами?

– Я не понимаю, что вы имеете в виду?

– Вы сказали кому-нибудь об этих бриллиантах?

– Тогда, нет.

– Вы отдавали себе отчет в их ценности?

– Я не так глупа, господин адвокат.

– Именно. Вы знали, что это бриллианты и знали, что они представляют большую ценность?

– Конечно.

– И вы их взяли?

– Да.

– А что вы с ними сделали?

– Я уже сказала вам о том, что я с ними сделала. Приклеила их снизу к столу, на котором стояла пишущая машинка у вас в приемной.

– Зачем? – голос Мейсона звучал теперь очень мягко.

– Потому что я хотела их где-то спрятать.

– Вы могли положить их в сумочку. Могли сунуть их в карман.

– Я... я не хотела. Я не хотела объяснять, каким образом они у меня оказались.

– Объяснять? Кому?

– Каждому, кто может меня об этом спросить, господин адвокат. Я сознавала, что попала в ловушку и что меня обвинят в краже двух бриллиантов.

– Но ведь их вам предложили?

– Да, но я не надеялась, что кто-то в это поверит.

– В таком случае, вы, наверное, не надеетесь и на то, что сейчас Суд поверит в эту историю?

– Вношу протест, – встал Гамильтон Бергер. – Аргумент спорный.

– Принято, – кивнул головой судья Хартли.

– Разве не правда, – спросил Мейсон, – что кто-то дал вам ключ от офиса, в который вы проникли нелегально и незаконно, дал вам так же пачечку, в которой были бриллианты и поручил подложить именно в этом офисе и в таком месте, чтобы при первом же обыске они были найдены полицией?

– Нет.

– Разве не правда, что бриллианты, завернутые в бумажку, вы принесли с собой в здание? И после того, как распаковали их и спрятали в офисе обвиняемого, вдруг вынуждены были быстро убегать, потому что поняли, что кто-то предупредил полицию? А затем уже, после того, как начали работать в моем офисе, вы проверили содержимое сумочки и, к своему ужасу, обнаружили в ней оставшиеся два бриллианта и в панике постарались избавиться от них точно таким способом, который вы нам описали?

– Минуточку! – закричал вне себя Гамильтон Бергер. – Вношу протест на основании того, что этого рода вопросы предполагают факты, для которых нет доказательств, что это неправильный способ допроса свидетеля и что нет оснований для предположений, что...

– Отклоняю протест, – сердито отрезал судья Хартли.

– Разве не правда, – повторил еще раз Мейсон, – что вы сделали именно так, как я описал?

– Совершенно не так. Я не взяла с собой никаких бриллиантов, когда шла в тот офис. У меня не было их при себе, когда я вошла туда.

– Но вы боитесь сказать нам, кто вам дал ключ от офиса «Южноафриканской Компании»?

– Я отказываюсь отвечать на вопросы, относящиеся к этой теме.

– Благодарю, – кивнул головой Мейсон. – У меня нет больше вопросов.

Когда Мэй Джордан уходила с места для свидетелей, ее провожали несколько скептические взгляды присяжных.

Гамильтон Бергер вызвал очередных свидетелей, которые установили технические подробности, то есть точное положение туристического судна в заливе в то время, когда Бакстер спрыгнул с палубы. Затем допросил пассажиров, находившихся в этот момент на палубе, а также владельца барки, плывшей поблизости от судна. Полицейские эксперты, дававшие показания после них, заявили, что пятна крови в лодке Джилли и пятна крови на ноже человеческого происхождения.

Мейсон, сидевший до сих пор в молчании, обратился с вопросом к последнему свидетелю:

– Когда были проведены исследования?

– Девятнадцатого июня.

– То есть тогда, когда пятна крови находились на упомянутых предметах уже от десяти дней до двух недель?

– Да, думаю, что так.

– На лодке?

– Да.

– И на ноже?

– Да.

– Эти пятна раньше могли уже там находиться?

– Да.

– Скажем, месяц?

– Что же, это вполне возможно.

– Вам известно, когда эти пятна оказались на лодке, лишь на основании заявления, сделанного Джеком Джилли?

– Да.

– А вы знаете так же, что Джек Джилли был уже судим за дачу ложных показаний под присягой?

Свидетель неспокойно зашевелился.

– Вношу протест. Вопрос не относится к делу и не имеет никакого значения, – нервно сказал Гамильтон Бергер.

– Протест принимается, – кивнул головой судья Хартли. – Прошу защитника ограничить свои вопросы пятнами крови, способами проведения исследований и профессиональной квалификации свидетеля.

– Это все. У меня больше нет вопросов, – сказал Мейсон, а на его губах заиграла улыбка сдержанного удовлетворения.

Показания последнего свидетеля стороны обвинения, мистера Макса Даттона, представляли своего рода неожиданность. Даттон, который по просьбе окружного прокурора прилетел этим утром на самолете из Брюсселя, заявил, что занимается экспертизой драгоценных камней. Его система состоит в изготовлении точных моделей, что создает возможность идентификации любого драгоценного камня. Основанием для этого служат сделанные им микроскопические измерения углов, граней и мест каких-либо изъянов. Свидетель показал, что содержит постоянный реестр выполненных таким образом моделей, потому что это помогает ему при оценках, установлении суммы страховой выплаты, а так же при идентификации украденных камней.

Даттон завил также, что работал как-то для Бакстера, который поручил ему выполнение копий нескольких крупных бриллиантов для того, чтобы их можно было в случае нужды опознать.

Свидетель пытался точно передать слова Бакстера, а так же способ, которым ему были переданы алмазы, но Перри Мейсон выразил протест, который был принят судьей. Несмотря на это, Гамильтон Бергер смог доказать, что бриллианты попали к Даттону по почте, в коробочке, на упаковке которой был написан адрес парижского филиала «Южноафриканской Компании Добычи и Импорта Драгоценных Камней».

Макс Даттон показал также, что после выбора самых больших бриллиантов, и создания моделей, их без труда можно идентифицировать. Затем он заявил, что изучил содержимое пачки, врученной ему полицией и найденной, как он понял, в офисе обвиняемого и что десять из этих бриллиантов идентичны с бриллиантами, модели которых он сделал по поручению Бакстера.

– Свидетель в вашем распоряжении, – обратился Гамильтон Бергер к защитнику.

– Ваша система идентификации принимает во внимание каждый возможный для опознания знак или черту? – спросил Мейсон.

– Да.

– В таком случае сделать дубликаты не представляет трудностей, не правда ли?

– Совсем наоборот. Можно подрезать камни до соответствующих размеров, можно даже выполнить точно такие же углы и грани. Но изъяны на камнях не будут находиться в соответствующем месте по отношению к углам.

– А если удастся найти камень, который имеет соответствующий изъян, то возможно ли изготовление дубликата?

– Это точно так же, как если бы кто-то спросил, возможно ли выполнение дубликата отпечатков пальцев при условии, что найдется человек, у которого точно такие же папиллярные узоры.

– Вы готовы дать показания под присягой, что ваша система идентификации драгоценных камней является такой же точной, как установление личности на основании дактилоскопии?

Свидетель мгновение колебался, затем сказал:

– Ну... не совсем.

– Это все, что я хотел знать, – заявил Мейсон с выражением легкого веселья на лице. – У меня нет больше вопросов.

Суд удалился на послеобеденный перерыв.

Мейсон уже собирал бумаги, когда Уолтер Ирвинг начал проталкиваться через толпу, покидавшую судебный зал. Остановившись перед столиком адвоката, он покорно улыбнулся.

– Я думаю, что должен извиниться перед вами, – сказал он.

– Вы мне ничего не должны, – холодно ответил Мейсон. – И я хотел, чтобы вы помнили, что я вам так же ничего не должен.

– Я хорошо об этом знаю, но несмотря на это, извиняюсь. И еще я хотел бы сказать, что Мэй Джордан бесстыжая лгунья. Я думаю, что она проникла в наш офис с целью подложить бриллианты. Впрочем, не принимая во внимания причин, из-за которых она это сделала, одно совершенно точно: никогда не было той сцены, которую она столь слезливо здесь описала. Когда мы пришли с ленча в офис, там никого уже не было, потому что она уже сделала то, что хотела и удрала. Мы можем это доказать и даже один этот факт показывает, какая она бесстыжая лгунья.

– Хм, – произнес адвокат.

– И больше того, – возбужденно продолжал ораторствовать Ирвинг, – я не давал ей никаких бриллиантов. И не говорил, чтобы она держала язык за зубами. Только когда я увидел эту девицу в суде, то припомнил, что уже видел ее на вокзале. Она пришла на встречу с Дэвидом и пробовала к нему приклеиться. Только в эти два раза я встречался с ней. Эта девушка ведет игру на высокую ставку и я убежден, что не делает этого за свой счет. За всем этим что-то скрывается. Какие-то преступные намерения и крупные интересы, потому что даже окружной прокурор был обманут.

– Вот именно, – проворчал Мейсон. – А где вы пропадали в последнее время? – спросил он неожиданно.

– Я был в Мексике. Откровенно говоря, я не оценил вашего умения, но хотел дать вам шанс направить подозрения в мою сторону. Может быть, это на что-нибудь пригодилось бы...

– Что ж, очевидно мне это было не нужно, – холодно бросил Мейсон и через мгновение многозначительно добавил: – Пока не нужно.

Ирвинг иронично усмехнулся.

– Продолжайте в том же духе, господин адвокат! Вы не слишком-то симпатизируете моей скромной особе, правда? Тем легче вам будет бросить на меня подозрения и предложить все дело судьям. Прошу помнить, что в качестве подозреваемого я в вашем распоряжении в любое время.

Мейсон посмотрел ему прямо в глаза.

– Не думайте, что когда-нибудь я об этом забуду.

Улыбка Ирвинга была полна восхищения. Его карие глаза выдержали холодный взгляд адвоката с полным спокойствием.

– Ну, теперь вы разозлились на меня! Повторяю, если я когда-либо буду вам нужен, то я в вашем распоряжении и могу, естественно, дать Джефферсону полное алиби на шесть часов утра. Несколько минут седьмого мы с ним сели завтракать, а в офисе появились около девяти. Следовательно, он провел со мной все утро.

– А пятого вечером?

Ирвинг устремил взгляд на кончики ботинок.

– Ну? – прижал его Мейсон.

– Дэвид куда-то пошел.

– Куда?

– Он бы с какой-то женщиной.

– С кем именно?

Ирвинг пожал плечами.

– Вы видите, что здесь происходит, – сказал Мейсон. – Если прокурору удастся раскрутить дело так, что Джефферсон будет вынужден преждевременно давать показания, существует большая вероятность, что его сдержанные манеры и отказ отвечать на некоторые вопросы, вызовут у судей подозрения.

– Я знаю. – Ирвинг снова пожал плечами. – Я отлично отдаю себе в этом отчет. И понимаю, какой тяжелый клиент вам достался. Позвольте мне поговорить с ним прежде, чем он предстанет перед судом, господин адвокат. Может быть, мне удастся хоть немного надоумить его, даже если это кончится нашей ссорой. Одним словом, я хочу, чтобы вы знали, что можете на меня рассчитывать во всем.

– Хм, – кивнул головой Мейсон. – И по этой причине вы послали телеграмму руководству в Южною Африку?

Ирвинг усмехнулся, продолжая смотреть адвокату прямо в глаза.

– Что правда, то правда. Я предложил, чтобы у вас отозвали дело. Сегодня вечером вышлю другую телеграмму, которая будет решительно отличаться от первой. Вы не нашли еще Марлин Шомон?

– Нет, – спокойно признался Мейсон.

Ирвинг перестал улыбаться.

– Я говорил вам, что вы ее не найдете. Здесь вы прошляпили, господин адвокат. А в остальном вы отлично справляетесь.

И со взглядом, который, казалось, не давал повода сомневаться в симпатиях к славному защитнику, Уолтер Ирвинг повернулся и медленным шагом вышел из зала суда.