В правление колхоза вбегает завфермой Рябцев Афанасий Кузьмич и набрасывается на энергетика Касьянова:
— Василий Дмитрич, до каких пор я буду ждать? У меня же по твоей вине весь скот поубивает! — Потом обращается к председателю: — Виктор Андреич, это же чёрте что, хоть вы на него подействуйте. Это же смертельное дело, а он и ухом не ведёт!
Председатель начинает ругаться с энергетиком, тот вначале молчал, а потом стал огрызаться и сердиться.
— Много вы все в электричестве понимаете! Там, скорее всего, кабель пробило, его надо менять, а где я вам такой кабель возьму? И потом, придётся подстанцию отключать. Это я могу хоть сейчас, а он не соглашается. Ведь так же, Кузьмич?
— А как я коров буду доить без электричества? — Уже кричит Рябцев. — Транспортёры встанут и за два дня вся ферма будет по уши в г… (дерьме). Ты электрик, вот и ремонтируй поломку.
Тут председатель не выдержал, выгнал их за дверь со словами: «Идите к чёрту. Взрослые мужики, сами должны понимать, что придётся ремонтировать, вот и делайте, а не жалуйтесь».
Идут на ферму. Приходят. Стоят у подстанции.
— Ну, и где тут у тебя бьёт?
— Вон там, — показывает рукой Рябцев, — у того столба.
— Стань туда, я погляжу.
— Ага. Нашёл дурака. Там же током трясёт.
— А как я узнаю? Может, ты мне на уши лапшу вешаешь. Да не бойся ты, если что, — я сразу же вырублю автомат.
— Ну, уж нет. Мне ещё жить охота. И потом, должны же быть у тебя какие-нибудь приборы? Вот и замеряй сам.
— «Должны-должны», — передразнил тот Рябцева, — а их нету.
Мимо проезжает рыжий парень на телеге с силосом.
— Васька! — Кричит ему Афанасий Кузьмич. — Подь-ка сюда. Встань возле того столба.
— Ага, — огрызается Васька. — Там же бьёт. Меня уже два раза и так шарахнуло. Вам надо, вот и вставайте сами.
— Встань ещё раз, не убудет с тебя. Я сам бы встал, да боюсь. Я старенький, а тебе что доспеется? Вон какую харю разъел.
— А ещё в комсомоле был, — пристыдил энергетик Касьянов.
Пристыженный Васька пошёл к столбу. Его ка-ак шибануло, как начало трясти, мама родная! Хорошо, что Василий Дмитрич вовремя дёрнул рубильник и отключил напряжение.
Васька сперва поднялся, потом вытер сопли, слёзы и слюни, да как начал их крыть такими матюжищами, что уши завянут.
— Ладно, хватит, — стал успокаивать его Афанасий Кузьмич. — Всё обошлось, чего разоряешься? Езжай, а то поговоришь у меня. Ишь моду взяли языки распускать.
— В гробу я вас видел с этим электросексом, — кипятился Васька, — сволочи! Вот пожалуюсь, тогда узнаете. Долба…!
— Ты у меня ещё полайся. А кто четыре мешка дроблёнки продал и пропил? Думаешь, не знаю? Тоже мне жалобщик нашёлся. Да по тебе не эта трясучка плачет, а электрический стул.
Тут Ваське нечем было крыть, дёрнул вожжи, хлобыстнул со злости кнутом Гнедка, и поехал к ферме раздать коровам силос.
— Ладно, твоя взяла. Не то напряжение, — почесал затылок Касьянов и вздохнул. — Придётся делать ремонт.
Недавно в городе произошёл интересный случай с нашим деревенским мужиком, Андрюшей Телегиным. Андрюша работал грузчиком на большой оптовой базе, её хозяином был Валерий Михайлович Шаров, из «новых русских», и мужик был деловой.
Базу охраняли ребята «афганцы», а помогали им две овчарки, Найда и Лайка. Как и положено, овчарки состояли в штате и им полагалось кормовое довольствие. Ещё на базе прижились два кобеля, Полкан и Валет, но они были не благородных кровей, а проще — дворняги, потому их в штат не зачисляли, и довольствие у них было покусошное, кто что подаст или сами найдут.
— Не люблю кобелей, — часто говорил Валерий Михайлович — они мне все углы пооб… (обмочили).
Андрюша в город попал случайно, из-за квартиры, которую ему завещал богатый родственник, вот он и пробовал прижиться на асфальте. Сам был мужик деревенский, невысокого образования, потому работал грузчиком, а дворняжек любил. Ещё мечтал скопить денег и купить себе кожаную куртку, которые тогда были в моде. Потом продать квартиру и уехать назад в деревню.
По природе он был жаворонком, чуть свет появлялся на базе, так как делать ему в городской квартире было нечего, это же не деревня. Он по соседям подъезда насобирает в пакет корочек и косточек, и идёт кормить дворняжек. С причудой был мужик.
И вот как-то Валерий Михайлович, чтоб не возиться с дорогой стройкой, купил громадный контейнер на двадцать тонн.
— Это, — говорит, — будет как склад, наподобие сейфа. Подведу свет, установлю сигнализацию, и пламенный привет жуликам.
И точно. Нанял электриков. А тем временем к сезону закупил большую партию шуб, дублёнок, кожаных курток и пальто. Вбухал бешеные деньжищи, зато и барыша ожидал немалого. И вот только пьяных электриков-калымщиков взашей выпихали за ворота, подвезли эту партию зимнего дефицита. Загружали в контейнер уже по темну. Когда управились, то опечатали, подключили контрольный свет, сигнализацию. Разошлись по домам.
Как всегда, чуть свет, приходит Андрюша на базу. Обычно к тому времени охрана уже загоняла овчарок в вольер, и по базе бегали только Полкан с Валетом. Увидали его, обрадовались, здороваются, ластятся. Кормилец пришёл! Угощает он их, разговаривает с ними, а они, хоть верьте, хоть нет, — всё понимают. Да и чего тут не понять? У него простая житейская философия.
— Ах вы, бездомные… вы те же бомжи… не берут вас на довольствие. Ну, да ничего… пока жив деревенский мужик, никто с голоду в городе не пропадёт. Пусть вы беспородные, но и я тоже беспородный, не из князей… всего три класса кончил… Эх, жизнь наша собачья. Я всё время пахал в колхозе на тракторе… одна телогрейка в мазуте. Привязала меня эта городская дарёная квартира на цепь, как Найду с Лайкой.
Тут Полкан что-то вспомнил и побежал к контейнера с шубами. Задрал ногу и назло Валерию Михайловичу хотел обновить склад. Только брызнул на угол, а его ка-ак шарахнет! Бедолага отлетел в сторону, упал и глаза закатил.
Валет бегом к нему и спрашивает по-своему:
— Что случилось, дружище?
Тот совсем сомлел, потому еле-еле шепчет:
— Не пойму… как же больно! Как кто кипятком на брюхо.
Валет к контейнеру, что за чёрт, думает. И тоже задрал ногу на угол. Только брызнул, а от контейнера искра ему прямо в то место, через которое у кобелей завсегда беда. Мама родная! Он жалобно завизжал, тоже отлетел и притих рядышком с Полканом.
Андрюша видит такое странное явление природы, бегом к ним. Стал их тормошить, расспрашивать, что да как.
Полкан уже маленько оклемался, пытается что-то сказать, вроде, как ты, Андрюша, не вздумай тоже ногу задрать, как мы. Боже упаси! Шарахнет! Но толком объяснить не может, да и Андрюша не все собачьи слова понимает, всё же язык чужой.
Но сообразил, по-кобелиному ногу задирать не стал. Пригляделся к контейнеру, а из дырочки, где ввод электропроводки, дымком тянет. Он в сторожку, рубильником — клац, и за телефон!
— Валерий Михайлович! Срочно на базу! Контейнер горит!
Не успел ещё в себя прийти, вот он и хозяин летит. А с ним люди. Вскрыли контейнер, пахнуло горелым. Скорей все шубы-дублёнки перетаскали в склад. В самом углу одна упаковка с куртками уже истлела, прямо пеплом взялась. Видать, от замыкания электропроводки всю ночь шаило-шаило, но на счастье огнём не успело взяться. Это всё из-за брака пьяних электриков.
Валерий Михайлович в арифметике был силён и сразу прикинул, во что бы обошёлся ему этот пожар. Благодарит и жмёт руку Андрюше, а сам-то знает его мечту. Потому говорит:
— Спасибо, дорогой. За такое дело ничего не пожалею. Куртку кожаную хотел? Выбирай любую. Дарю!
— Да что вы, это случайно получилось. Ты собак благодари, им спасибо. Это они пострадали, больно же. Ты вот что, Михалыч, вместо благодарности исполни мою просьбу. Очень прошу.
— Давай, говори. Что пожелаешь, всё выполню.
— Куртка — это хорошо и спасибо на добром слове. Только что ж куртка? Можно и потерпеть, я и так уже почти накопил денег. А ты сделай доброе дело, — возьми Полкана с Валетом на довольствие. Ну, очень прошу тебя. Они ведь живые, может, в них чья-то душа переселилась. Они нашу базу охраняют круглые сутки, и задаром. Не откажи, это же они спасли контейнер.
Валерий Михайлович был настоящий мужик, благородство мог ценить. И кобелей зачислил в штат, и тут же при всех сам обрядил Андрюшу в новую кожаную куртку.
Володя Нагайцев работал в колхозе мастером-строителем, и в день получки заявился домой уже по темну, часов в десять. Жена в крик. Володя, как всегда, в оборону. Оправдывается:
— Был на работе! На телятнике прорвало трубу отопления, и с ребятами ремонтировали. И когда только ты меня бросишь позорить? Когда кончишь ревновать? Работаешь как лошадь, каждую копейку несёшь домой! — Это Володя всё громко выкрикивал, как на митинге, потом взял на полтона ниже и уже спокойно говорит ей: — Вот, кстати, зарплату получил. С премиальными.
Жена сердито и жадно стала считать деньги, но их было так много, что они как огнетушитель, погасили яростное пламя семейного скандала. Да чёрт с ним, — думает она, — может, и правда был на работе. Такие большие премиальные за зря не платят.
Обиженный Володя даже лёг спать отдельно на диване.
На другое утро. Холодно. Метёт позёмка. Володя с женой едут на работу в «Жигулёнке». Жена уже не дуется, ну подумаешь, бывает. И Володя оттаял. Видят, идёт бухгалтер с инкубатора Рая Ерёмина, сама ведёт за руку трёхлетнего сынишку Костю.
— Тормози! — Командует жена из сострадания и женской солидарности. Всё-таки, одинокая женщина, живёт с парнишкой одна, без мужа, кто о ней позаботится? — Давай подвезём.
Остановились. Володя ещё и подумал, а надо ли подвозить, но приказ есть приказ. Рая радёшенька, лопочет благодарность. Ей это наруку, успевает на работу и в садик, а главное в — тепле.
Едут. Карапуз Костя закутан поверх шубёнки ещё в шаль, и как сел, так не мигая уставился на Володю. Смотрел-смотрел, потом вдруг и говорит:
— Дядя, а я вас знаю. Вы у нас вчела вечелом водку с мамкой пили. Стоб я вам не месал, вы меня выпловодили в длугую комнату и вот эту зазыгалку подалили. — И разжимает кулачок, а там и, правда, Володина зажигалка.
Наступила гробовая тишина. Вот он и садик. Рая с Костей молча вылезли. Мало погодя у жены голос и прорезался:
— Ах, ты… (такой-то и такой-то). Два слова всё же были приличные, вот они: «кобель белоглазый!», а потом ещё ка-ак трахнет его по морде сумкой. У Володи, как у мартовского кота, аж искры из глаз. Вот до чего она расстроилась.
С тех пор Володя Нагайцев никого по пути не подвозит. И правильно делает, разве всех упомнишь, кому зажигалки дарил.
У нас так уж по жизни сложилось, что гаишников, людей с большой дороги с полосатыми палками, не любят. Ещё их называют «мастерами машинного доения», но доят они водителей. Об этом знают все, даже гаишный министр. И какие бы законы не принимали депутаты, чтобы искоренить взятки на дорогах, всё по Крылову: «А Васька слушает, да ест». Никого, черти, не боятся.
Но иногда и у них не всё бывает гладко, случается, что они в день собирают с шофёров даже меньше месячной зарплаты. Или того хуже. Вот об одном таком случае мы и расскажем.
Когда зацвёл эспарцет и гречиха, налил золотом свои шляпки подсолнечник (а это для пчёл самый взяток нектара), Михаил Семёнович с мужиками из Покровки решили вывезти свои улья поближе к медоносам. Договорились с Витькой Капустиным, и он на своём ЗИЛу согласился увезти пчелиные улья в поле. А улья у всех старенькие, и когда грузились, Витьку предупредили:
— Ты езжай осторожно, чтоб не растрясти улья, не дай Бог, дорогой развалятся и тогда быть беде.
Поехали. Витька с пчёлами идёт передом, а мужики следом на «Жигулёнке». А перед Павловском тогда была дорога хорошая, не шелохнёт, вот Витька и прибавил скорость. Только вдруг видит — поперёк дороги узкую полосу траншеи, видать асфальт потревожили, щебнем засыпали, но до ума дорожный асфальт довести как всегда забыли. Машина на этом месте со всего хода как ухнет, брезентовая палатка с ульями подпрыгнула вверх и осела. Михаил Семёнович сразу за валидол и запричитал:
— Всё! Кердык нашим ульям!
Что интересно, разбитая траншея рядом с постом ГАИ, а эти ребята с полосатыми палками, вместо того, чтобы заставить отремонтировать дорогу, как черти из рукомойника, всех тормозят.
— Стоять! Документы! Что везёте?
Витька суёт им водительские Права и говорит:
— Везу пчёл.
А гаишники думаете зря пасутся у этой траншеи? Они своего не упустит. В это время как раз воруют в бору дрова, а чурки маскируют под палаткой как габаритный груз. А для гаишников это пожива. Или плати им в карман отступное, или зовут лесников, а тогда: акт, суд и штраф — себе дороже. Вот и размахивают своими палками и этим кормятся (гребут деньгу в карман).
— А не дрова у тебя, дорогой товарищ? — смеются гаишники.
— Я же говорю — пчёл везу, — опять поясняет им Витька.
— Пчёл россыпью везёшь, или навалом, — уже балдеет ГАИ.
А Витька, не будь дураком, решил их наказать. Говорит:
— Если не верите, имеете право проверить, — а сам плотнее дверь кабины закрыл, даже боковые стёкла поднял до упора.
Один настырный гаишник становится на подножку ЗИЛа и поднимает угол палатки. А там пчёлы злые-презлые, потому как их действительно везут как дрова, сами ждут одного — на ком бы зло сорвать. И тут вот оно — мурло в фуражке с полосатой палкой! Мама родная! Пчёлы мигом вырвались на волю, и как давай понужать этих разбойников с большой дороги.
Что было! Пока те до своей «синеглазки» добежали, каждый схлопотал по самое «не хочу». Забаррикадировались в «уазике» и орут такое по своему матюгальнику, что и сказать совестно. В переводе с нехорошего народного слова, это будет так: «Уважаемый водитель, пожалуйста, скорее уезжайте к любимой матери».
Витька по газам и вперёд, Михаил Семёнович с мужиками на «Жигулёнке» следом, подальше от гаишников.
Но история на этом не закончилась. Дело было в выходной день, и надо же такому случиться! В это время начальник краевого УВД, генерал-майор Бельков ехал с дачи домой. Поравнялся с постом ДПС, дежурные узнали «Волгу» начальника и берут под козырёк. Начальник мельком на них глянул и уже проехал, а потом и думает — что-то с ребятами не в порядке. Притормозил, спятил машину назад, выходит. Видит что у ребят, как говорится в народе, «вся морда лица» взялась подушкой, а вместо глаз узенькие щелочки. Сами с перепугу как заголосят:
— Здр-равия желаем, товарищ генерал!
Тут уж «товарищ генерал» и попёр на них:
— Пьёте, сволочи! Противно глядеть — морды заплыли, сами похожи на китайских пчеловодов. Вы что, совсем о… (охренели!)
А тех как заклинило, опять как грянут своё:
— Так точно, товарищ генерал! Здр-равия желаем, товарищ генерал! Так точно, товарищ генерал!
Вот такая вышла история. Оказывается и на старуху бывает проруха. В смысле — и гаишникам не всегда везёт.
Герасим Осипович, по-стариковски целыми днями толкошился во дворе, а больше в огороде. И здорово досаждали ему воробьи. Как только поспеет ягода, яблоки или подсолнухи, они тут как тут и давай шкодить. Что только ни делал: и сеткой кусты опутывал, и пугало в огороде ставил, и пустые банки-склянки вешал, чтоб звон был — всё впустую, вредят. Пакостная птица.
И вот как-то в один год по весне, когда ещё только всё пошло в рост, заметил он, что у ограды всё крутятся и крутятся воробьи. Целыми днями порхают и как будто что-то затевают. Не поймёт Герасим Осипович, в чём дело? А когда хватился, так и обомлел. У него на заборе висел старый внуков портфель, он его приспособил вместо почтового ящика. А какая у стариков почта, от случаю к случаю, а тут как заглянул туда, а там уже чиликают желторотые птенцы. Представляете, до чего воробьи обнаглели.
Как же тут быть? Разглядывает их Герасим Осипович, рядом воробьиха с воробьём носятся, кричат что-то по-своему, а что кричат, тоже ясно, мол, не смей трогать детей! Как тут не понять, у самого четверо ребятишек выросло, и так же они с бабкой тряслись над ними. Это такое счастье, а заботы ещё больше.
Соседи советовали разорить гнездо, всё одно их кошка слопает, но дед решил по другому. Он застегнул портфель на замок, и так у него всё ловко получилось: по краям дырочки, чтоб воробью пролезть, а кошке не достать. А потом чуть поканителился и сколотил себе новый почтовый ящик и приладил возле портфеля. А почтарке Нюрочке наказал, чтобы не беспокоила детсад.
Соседи подшучивали: «Ну ты, Герасим Осипович, что-то мудруешь. Сам же себе для сада и огорода принялся вредителей разводить. Мало они тебе вредят и шкодят?»
А он не обижается, знай, только посмеивается. Ещё говорит:
— Как вы не поймёте? Это же совсем другое дело. Обидеть маленьких ребятишек ума много не надо. Пусть они в начале подрастут, а потом уж и будем бороться, но уже на равных.
Кто из них прав не понятно. Ясно только одно, что всё на этом свете появляется не зря. Даже эти воришки, воробьи.
Ну, Михаилу Данилычу ещё простительно, он уже в годах и малограмотный, а вот Паше Телегину должно быть стыдно, он, как-никак, десятилетку закончил и ветеринарный техникум.
Дело было уже по снегу. Зовёт его Михаил Данилыч помочь заколоть бычка. Паша, как увидел «бычка», так и присвистнул.
— Это не бычок, а бычище. В нём веса не меньше полутонны!
И всё бы у них вышло ладом, если бы без затей. А тут этот Паша, змей, перемудрил. Говорит:
— Я на мясокомбинате сдавал колхозный скот и видел, как их там бьют без хлопот током. Давай и мы без хлопот: оглушим его током и горло перехватим ножом. Уж больно он огромный.
Михаил Данилович согласился, грамотный человек советует. Нашёл переноску, оголил концы проводов, вилку — в розетку и пошёл в загон. Бычок видит, что-то они затевают, и насторожился. Думает, лучше от них, сволочей, подальше, и пятится в угол.
— Боря, Боря! — Стал уговаривать его Михаил Данилович и пошёл к нему, а у самого в каждой руке по оголённому проводу. Переноска оказалась короткой и до бычка чуть-чуть не достаёт, где-то меньше полметра. Тогда он кричит Паше: — Ты подтолкни сзади Борю! Тут-то и не хватает маленько! Подпихни!
Тому бы вспомнить физику, а он и забыл про эту чёртову вольтову дугу и контакты, ну и подтолкнул Борю.
Пашу ка-ак шарахнет током! Он отлетел в одну сторону, бычок — в другую, попутно задел рогом Михаила Даниловича, тот и ноги задрал. Хорошо, что вилка выдернулась из розетки, а то бы ему тут и каюк. Паша и бычок оклемались. Михаил Данилович ещё лежит в больнице и на чём свет стоит материт учителей, что таких придурков, как Паша, плохо учили электричеству. Решил, как выпишут, — позовёт деда Макушева, пусть заколет бычка. Тот хоть и не кончал десятилетку и техникумов, зато умней Паши.
Шёл весенний призыв. В военкомате битком: призывники, медики, члены призывной комиссии. С этой Чечнёй, дедовщиной и альтернативной службой многие от армии, как говорят, «косят», и район не выполняет план по призывникам. Поэтому в крае ругаются, требуют развернуть воспитательную работу среди допризывников, усилить работу самой призывной комиссии.
Председатель комиссии Замятин, зам. главы администрации, как представитель власти отвечал за призыв. Человек он въедливый и мог «расколоть» любого, кто хитрит. Его боялись все, даже медики. Но сегодня он припоздал, у них в администрации ночью подломили гараж и угнали «Волгу». Милиция с ног сбилась. Наконец он появился, извинился за опоздание, и работа началась.
Районный психиатр Доронин подаёт ему личное дело призывника и говорит Замятину:
— Зверева мы бракуем. У него проблемы с головой. Закончил четыре класса и бросил школу. Свои поступки не контролирует.
— Зверев не пригоден к службе? — Удивился Замятин. — Я понимаю, когда бракуете этих заморышей, но это же здоровенный бугай! А как нам план по призыву выполнить, скажи медицина.
— У него чётко выраженная шизофрения. И слабоумие.
— А вот мы сейчас это слабоумие проверим. Зовите его сюда.
Входит призывник Зверев. Парень здоровый, под два метра вымахал, а работает в колхозе скотником. Замятин пристально на него посмотрел, и с ходу задаёт ему вопрос:
— Ну-ка скажи, Коля, что означает русская поговорка «В чужие сани не садись?»
И Коля тоже с ходу даёт ответ:
— Сядешь, а тебе будет плохо. Сани-то чужие.
Все так и ахнули, вот тебе и слабоумие! И как он кратко и логично сформулировал ответ! Замятин расплылся в улыбке. Посрамлённый психиатр Доронин даже съёжился от публичного позора, но попытался спасти честь медицины. Спрашивает:
— А как ты, Коля, до этого додумался?
— Чё тут думать? — Отвечает призывник Зверев. — Я зимой сел в сани нашего зав. фермой Астахова, и хотел прокатиться. Так он меня кнутищем ка-ак уе… (ударил!) Я эти сани до самой смерти не забуду. А вот в чужую машину садиться можно.
— Почему? — Насторожился Замятин.
— А потому, что там нет кнута. Не верите? Она работает на керосине и её не погоняют кнутом. — Обращается к Замятину: — Вот я вашу «Волгу» ночью угнал покататься, и ничего. Никто меня не бил. Она за мельницей сломалась, с сосной столкнулись.
— Так это ты угнал? — Выпучил глаза и заревел Замятин, его прямо стало трясти. — Ах ты, гнида, дебильная! Ах ты…
Короче. Колю забраковали.
Галина Степановна выросла в деревне, окончила сельхозинститут, потом аспирантуру, и её оставили работать в институте на агрономическом факультете. Со временем выделили квартиру.
Прошло три десятка лет. За это время она успела выйти замуж, родить троих детей, схоронить мужа и защитить докторскую диссертацию. Когда дети поженились и разъехались, её от одиночества стали съедать родные стены. Сослуживцы ей и присоветовали купить дачный участок, заняться грядками и садом.
Купила она газету с объявлениями и выбрала дачу по своим средствам. Что ей приглянулось в объявлении, так это приписка: «… соседи по даче добрые и порядочные».
Поскольку она была профессором и читала лекции по почвоведению, то свой дачный участок по науке так удобрила, что помидоры у неё были по килограмму. Элитные яблони и груши в Сибири давали невиданные урожаи. Но не это главное, они были такие огромные, что их нельзя было отличить от тех, которые на рынке продавали смуглые люди в тюбетейках. И это хорошо.
В тот год у неё урожай был особо удачный, одно плохо — несознательные граждане стали помаленьку воровать у неё чудо молодильные яблоки. Тогда она пошла к соседу-пенсионеру, дяде Мише, дача которого была справа, и он всё лето дневал-ночевал на природе. Попросила его недельку приглядеть за садом.
— Вы уж, пожалуйста, по-соседски помогите, а я в следующую субботу соберу весь урожай.
Ещё, как профессор, она сказала по-научному, что «сейчас яблоки молочно-восковой спелости», и снимать их ещё рано. За работу она обещала ему купить бутылку водки, чтобы он с баньки её выкушал, как вознаграждение за труд сторожа.
— Да ради бога! — говорит дядя Миша. — Мне это не в тягость. Покараулю. Я же до пенсии сорок лет отработал во вневедомственной охране на мясокомбинате, жуликов вижу насквозь. Даже не переживайте, всё будет в лучшем виде.
Галина Степановна совсем успокоилась и пошла на станцию на электричку. Шла-шла и вдруг на полдороге спохватилась — проездной билет в спешке забыла на кухонном столе. Вернулась. Заходит к себе на участок и видит необычную картину: дядя Миша по-хозяйски и бессовестно собирает её элитные молодильные яблоки «молочно-восковой спелости». Уже нарвал два ведра и ещё аккуратно наполняет огромный рюкзак.
Хозяйка дачи даже растерялась, потом подошла к нему, тихонько тронула за плечо и спрашивает:
— Дядя Миша, вы на мясокомбинате так же жуликов ловили?
Дядя Миша, как ужаленный отскочил от ворованных яблок, открыл рот, что-то хотел сказать, и вдруг — бряк оземь и руки врозь. Галина Степановна переполошилась, позвала соседей, те срочно вызвали «Скорую помощь». Врачи немного поколдовали над ним и руками развели: «Инфаркт с летальным исходом».
Всю ночь Галина Степановна не сомкнула глаз и переживала, а утром пошла в милицию и говорит: «Я — убийца. Вяжите меня!» И всё, как на духу им выложила.
Внутренние органы её внимательно выслушали и говорят:
— Уважаемый доктор сельскохозяйственных наук, в ваших действиях отсутствует состав преступления. Дядя Миша пострадал от своей жадности. Это его сгубила дурная привычка ещё с мясокомбината всегда воровать. Царство ему небесное, хотя он и жулик со стажем, живите с чистой совестью. Вы не виноваты.
Может они по-своему и правы, а как ей жить дальше с таким грехом на душе? Как людям в глаза смотреть? Она — к соседке-пенсионерке, чья дача была рядом, только слева от неё. Стала просить совета. Пенсионерка, баба Дуся была женщина решительная, в своё время целину подымала, и двадцать лет отработала секретарём парткома аппаратурного завода. Вот она-то ей, как бывший член партии, и присоветовала такой вариант:
— А ты, милая, езжай в церковь, поставь свечку за упокой души жулика дяди Миши, а ещё исповедуйся у батюшки. Вот увидишь, полегчает. Прямо сейчас же и езжай, на вечернюю электричку в самый раз успеешь. Я уж за твоим садом пригляжу.
Галина Степановна согласилась, стала собираться в дорогу, а потом и думает — зачем тащиться в город, на ночь глядя? Лучше на свежем воздухе переночевать на даче, а утром и в церковь.
Часов в семь проснулась, давай собираться на электричку, да случайно глянула в окно и обомлела. Видит: её соседка, которая подымала целину и двадцать лет работала секретарём парткома завода, по-хозяйски собирает её яблоки. Уже три яблони обшелушила, мешки такие наворотила, что поднять не может…
В тот же день Галина Степановна дала объявление в газету о продаже дачного участка. Как водится, в рекламных целях тоже сделала приписку: «…соседи по даче добрые и порядочные».
Работал одно время у нас чабаном в колхозе Костя Дорогин, и вы не поверите — хотя и пас баранов, но имел звание кандидата в мастера спорта по шахматам. На турнире в Омске он выиграл три партии у самого гроссмейстера Фёдора Ильича Самойленко. Какие-то книжки про шахматы читал, партии разыгрывал и знал что такое турецкий гамбит, сицилийская и индийская защиты.
И вот как-то в бытность премьер-министра Верховного Совета страны Руслана Хазбулатова (кстати, хорошего шахматиста), тот расщедрился и выделил деньги на проведение чемпионата России по шахматам. У нас в краевом спорткомитете стали формировать сборную, и это дело поручили Самойленко. Конечно же, тот вспомнил про нашего Костю и приехали к нам в район.
— Где Костя Дорогин? — спрашивает.
— Как где? Он там, где и положено, — отару пасёт. Ещё он там готовится к экзаменам. Собирается поступать в институт.
Поехали к нему на пастбище. Приезжают и видят жуткую картину: Костя играет в шахматы с… бараном! Всё потому что без людей совсем одичал, но как играет! Чтобы был хоть какой-то факт присутствия партнёра, он напротив себя, в буквальном смысле, усадил барана и привязал его верёвкой к берёзе. Но сам играет за обоих: сделает ход, поворачивает доску и уже играет за барана. Даже разговаривает с «соперником», и очень забавно:
— Ах, вы так пошли! Хорошо… — опять разворачивает доску и опять рассуждает, — а мы пойдём слоном, так что ваш конь сразу копыта отбросит. И что вы на это скажите?..»
И так увлёкся этой игрой, что ничего не слышит и не видит. Гроссмейстер Самойленко тихо подкрался сзади и спрашивает:
— И какой у вас уже счёт?
— Три один в мою пользу. Это же баран, а что с барана взять?
На спиртзаводе в Соколово стоят огромные цистерны-танки, в которых сбраживает и созревает барда (ржаная мука, заваренная кипятком, плюс дрожжи и всё, что положено по технологии). Когда она готова, то её перекачивают в цех перегонки на спирт.
А перекачивают её по трубам, и так было много лет. И вот крошло очень много времени, труба перекачки стала чуть-чуть подкапывать, под ней образовалась небольшая лужа. Конечно, все её видели, но всё руки не доходили, чтобы отремонтировать. С объёмами производства спиртзавода это была капля в море.
Зато это место возле хмельной лужи, облюбовали воробьи. Место им очень понравилось, так как по краям лужицы всегда была подсохшая хлебная корочка. Просто воробьиный ресторан. Поклюют корочку, запьют бражкой, а сколько этим птахам надо, вот и балдеют. Чирикают по-своему, как пьяные мужики, потом начинают драться. «Ты меня уважаешь?», — это как обязательная традиция всех пьяниц: А чем воробьи хуже наших пьяниц?
Возле этих танков с брагой живёт ещё и кот алкоголик. Сам жирный, и есть от чего. Проспится, встанет с перепоя, и скорее опохмеляться к этой луже. Чуть отпустит, съест пару пьяных воробьёв, и опять спать. Не житьё, а малина. А воробьи во хмелю, потому никого не боятся. Прыгают по луже, и тут же пьют. Вот уж действительно по поговорке — пьяному море по колено.
После войны, когда сибиряки вернулись с фронта, а потом начали осваивать целину, то часто новым сёлам давали имена городов Европы, которые они узнали или освобождали: Варшава, Берлин, Канны, Париж. В нашем районе один целинный посёлок назвали Лондон, в честь столицы союзников по второму фронту.
Прошло несколько лет. Однажды трактористу из этого Лондона, Степану Братышеву выпала честь — в составе краевой делегации целинников он поехал в Москву на ВДНХ. А в магазинах с товарами тогда было ещё худо, и чтобы не ударить в грязь лицом, краевое начальство расстаралось и всех приодело, в том числе и Степана. На краевой оптовой межрайбазе помогли ему купить костюм, шикарные ботинки, шляпу и даже модный галстук.
В Москве он ходил вместе с делегацией, и всё было нормально. Однажды возвращались с ВДНХ, и когда уже подошли к гостинице, он решил зайти в магазин, купить папиросок. Купил. Выходит. До перекрёстка со светофором обходить далеко, а если ударить напрямки, то до гостиницы рукой подать — перешёл дорогу и вот она, родная. Вот он и подался напрямки, от машин уворачивается, а шофера что-то ему кричат и грозят кулаками.
Вдруг милицейский свисток, и вот он — строгий милиционер с полосатой палкой. Представился и грозно говорит:
— Гражданин! Почему вы переходите улицу в неположенном месте? Это непорядок, — и достаёт нижечку с квитанциями, что бы ему выписать штраф за нарушение дрожного движения.
— А у нас в Лондоне улицу переходят, где хотят. — Говорит Стёпа Братышев, а сам стоит такой представительный, хорошо одет, в шляпе, но главное — в модном галстуке.
Милиционер тут обмяк, руку под козырёк, вежливо говорит:
— Извините, сэр! Прошу вас, — а сам жезлом остановил поток машин и перевёл Стёпу на другую сторону улицы, прямо к гостинице. Ещё раз козырнул и ушёл.
Стёпа понял, — он сдуру что-то нарушил, но говорить всем о своей промашке не стал. Только спросил у старшего по группе:
— Василий Николаевич, скажите, а слово «сэр» не матерное?
Сейчас во всех домах устанавливают домофоны, и правильно делают. Воспитанием ребят никто не занимается, и поэтому беспризорная молодёжь превратила чужие подъезды в притоны. Особенно зимой, когда на улице холодно. Там парни и девчонки вечерами собираются и гужуются до полуночи. Техничка баба Маша жаловалась, что по утрам ей приходится выметать пустые бутылки, окурки, шприцы из под наркоты, и даже презервативы.
Решили и в нашем подъезде поставить домофон, думаем — тогда и баловства будет меньше. Пригласили работника фирмы, которая устанавливает эти чудо двери. Приезжает мужик, говорит: «Если вам нужен домофон — гоните с каждой квартиры по две тысячи рубликов. За монтаж спецтелефонов и установку в подъезде стальной двери с электронным замком».
Все согласились, кроме Николая Петровича из десятой квартиры. Он мужик был принципиальный, потому говорит:
— Я, как фронтовик и бывший секретарь райкома партии скажу — это демократы довели страну до того, что стало боязно в подъезд входить! Такой преступности при коммунистах не было! Если власть не может навести порядок, то пусть из бюджета оплачивает гражданам эти вынужденные затраты на самооборону.
Началась буза, вроде бы все согласны, а пенсионеры и фронтовики — ни в какую: «За что боролись! За что кровь проливали!» Мужик из фирмы говорит: «Договоритесь — звоните!», и ушёл.
А так как во всех домах домофоны уже установили, то молодняк стал активно обживать наш подъезд. А ещё кто-то на двери Николая Петровича стал писать всякие обидные гадости.
И он решил поймать хулиганов. Как-то услышал на лестнице топот и смех, и сразу бросился к дверному глазку. Видит: стоит у его двери девчушка и хихикает. Он как бухнет кулаком по железной двери, как выскочил на площадку, да как заорёт: «Ах ты, дрянь! Попалась!» А та испугалась, пятится назад, что-то лепечет и извиняется. Николай Петрович глянул на свою дверь и совсем озверел — там мелом жирно написано: «Петрович — козёл!»
— Вот сучонка! И ты туда же! — Сдёрнул с её головы меховую шапочку и начал ею стирать надпись про козла. Потом ухватил девчушку за шиворот, поддал коленкой под зад и спустил с лестницы. Та чуть не упала, сама ревёт, слёзы ладошкой огребает. Николая Петровича тоже бьёт озноб, никак не успокоится.
Через время звонок в дверь. Пошёл, по привычке смотрит в дверной глазок и видит: стоит Варвара Максимовна из шестой квартиры, а рядом с ней растрёпанная и заплаканная та девчушка. Что такое? Он открывает дверь, а соседка, что снизу и говорит:
— Петрович, ты что, совсем охренел? А ещё был секретарём райкома, а в людях не разбираешься. Это же Наташа, наш новый почтальон. Она тебе пенсию принесла, а ты ей нахамил, шапку изгадил, а ещё красивую молодую девушку-почтальона пинками под зад спустил с лестницы! Как же так можно коммунисту?
Понял Николай Петрович, что вышла ошибка. Про козла написали хулиганы, а она просто попала под раздачу за то, что смеялась. И тут он поступил, как настоящий партиец, но как! Только представьте, чтобы загладить свою вину, что он сделал.
Первым делом соседку и нового почтальона угостил чаем с вареньем, и это ещё не всё. Поскольку у него, как у фронтовика была хорошая пенсия, то удивил всех — Наташе купил шапку из голубой норки! Когда она принесла очередную пенсию, он на неё и одел новую шапку. А потом ещё лично обошёл весь подъезд и собрал с жильцов деньги на домофон. Вот что может сделать критика, даже в такой обидной форме, как: «Петрович — козёл!»