Десант в безвестность: Документальная повесть

оз. Лайяозеро 2 сентября 1942 г., 4 часа 10 мин

Мочихин и его группа встретились с отрядом раньше, чем ожидали — на узком перешейке в километре от деревни. Ковалеву все же удалось на какое-то время оторваться от егерей. Старшина доложил капитану обстановку.

— Но кто же скорректировал минометчиков на лодки? — сокрушенно произнес Ковалев, когда узнал, что их больше нет. — Не могли же они знать, где находятся лодки!

— Виноват я, товарищ капитан, — опустив голову, сказал Мочихин. — Выполняя ваш приказ, мы пропустили финнов, которые направлялись к деревне. Но буквально минут через десять они вдруг повернули назад — заметили наши лодки и, конечно, поняли, в чем дело. Мы открыли огонь и всех положили, но одному все же удалось уйти. Видимо, он-то и навел минометчиков на наши лодки!

— Плохо, старшина, очень плохо! Ты даже не представляешь, как плохо, — лицо Ковалева бледнело. Капитан посмотрел отсутствующим взглядом на старшину, что-то хотел ему еще сказать, но только махнул рукой и тяжело опустился на придорожный валун.

Подошли Шипенков, Краевой и Пыринов.

— Надо идти, командир, — сказал главстаршина Краевой, не понимая, почему Ковалев расселся на камне. — Финны вот-вот появятся.

Ковалев переборол страх, который охватил его.

— Соберите сюда людей, — глухо, но решительно произнес он. — Выставить боевое охранение — и всех сюда!

Шипенков и Краевой удивились приказу, но все же ушли выполнять его, и только Пыринов остался на месте.

— Николай, нам не выбраться отсюда? — спросил он напрямую Ковалева.

Тот, немного помолчав, так же прямо ответил:

— Сергей, наше положение препаршивое. Я не говорю — безнадежное, но донельзя серьезное! Лодок больше нет, финны отжимают нас от деревни. Я надеялся прорваться на юг и уйти в сторону Сегежи… Но старшина Мочихин взорвал мост, там теперь тоже егеря. Мы зажаты с обеих сторон. Ждать помощи наших — бесполезно: не работает рация. Да и лодок там нет, все, что собрали, отдали нам. У нас остается единственный выход: занять круговую оборону и постараться продержаться до вечера. Как стемнеет, прорвать окружение и добираться до своих вокруг озера. Выбора больше нет!

— Может, соорудить плоты и попробовать на них? — нерешительно предложил Пыринов.

— Нет. Это равносильно самоубийству, — заявил Ковалев, — да и не дадут они нам собрать плоты.

Начали подходить красноармейцы и краснофлотцы. Вскоре почти все десантники обступили Ковалева. Большинство из них уже догадывались, для чего собирает их командир отряда. Капитан не стал ждать, когда подтянутся остальные.

— Я должен честно всем сказать, что возвратиться через озеро мы не можем: вражеские минометчики разбили наши лодки. Противник справа и слева. Нам ничего не остается делать, как дать бой! — Ковалев говорил жестко, глядя в глаза стоящих перед ним десантников. — Не стану скрывать — этот бой будет не на жизнь, а на смерть! И если кто из вас окажется не в состоянии стрелять или у кого кончатся патроны, не забывайте — у всех есть гранаты. По одной оставьте для себя… Лучше погибнуть, чем дать врагу надругаться над собой! Но если мы продержимся до темноты, я обещаю вам: к своим обязательно вырвемся! А сейчас приказываю: занять круговую оборону и держаться до последнего патрона! Командирам групп разрешаю стрелять в каждого, кто струсит и захочет сдаться в плен. К бою!

Никто из десантников не проронил ни слова. Никто из них не стал допытываться: почему все так получилось, даже раненые, которых несли на самодельных носилках, и те поняли всю серьезность положения.

Все молча направились за Ковалевым, решившим отвести отряд от дороги в менее доступное для врага место — в болотину, где местность позволяла организовать круговую оборону, где враг, если пойдет в атаку, будет на открытом пространстве.

По площади болото было небольшим, но зато подходы к нему ограничивались с двух сторон водой — Лайяозером и Ондозером и это давало некоторое преимущество десантникам в рациональном распределении сил. Собственно, Ковалеву выбирать уже не приходилось. В такое идиотское положение он не попадал никогда. Словно рок какой-то, словно какая-то неведомая сила руководила сейчас им, нарочно устроив все это. «А может, виноват сам? Может, собраться сейчас, пока не поздно, и ударить напролом — будь что будет?» Но Ковалев прогнал эту мысль, продолжая надеяться на что-то. На что именно — не знал.

Егеря быстро определили, где укрылся отряд. Поняв, что десантникам больше некуда деться, финны, окружив болото, ожидали приказов своих офицеров.

Когда совсем рассвело, егеря стали подбираться к болоту. Где ползком, где перебежками они подошли на расстояние выстрела. Затем ринулись на десантников, прокладывая себе путь очередями из автоматов. Болото ощетинилось ответным огнем. Десантники успели отрыть небольшие окопчики и, отбив атаку финнов, сами не понесли никаких потерь.

Ковалев лежал в ямке рядом с Мочихиным и Гвасалия. Он видел, как егеря рьяно кинулись на них и, побитые, так же поспешно отступили, не решаясь углубляться в болото. Но несколько финских автоматчиков остались в прибрежном тростнике Лайяозера и оттуда продолжали вести огонь.

— Старшина! Ударь из своего пулемета вон по тем тростникам, — показал рукой капитан. — Сволочи, засели там и головы поднять не дают!

Мочихин хотел было приподняться, чтобы получше рассмотреть, где прячутся вражеские автоматчики, но пули тут же срезали осоку на большой кочке, за которой они укрывались. Мочихин втянул голову за кочку: «Если их сейчас не снять, то в другой раз они отправят кого-нибудь на тот свет». Старшина взял в руки свой пулемет, положил его на колено, прицелился и застрочил по тростникам, водя пулеметом вправо-влево. Финский автоматчик тоже успел выпустить по нему очередь. Несколько пуль ударили в пулемет, выбили его из рук старшины, а две угодили в него. Мочихин невольно охнул, повалился на кочку. «Попали все же, гады!»— ужаснулся он, почувствовав резкую боль в правой руке.

— Вано! Ты ранен? — перевернул его на спину Гвасалия.

Мочихин вытянул правую руку и увидел, что вся ладонь у него в крови.

— И левое предплечье жжет, будто углей наложили! — застонал старшина.

— Перевяжи его! — крикнул Ковалев. — И давай за пулемет.

— Я сейчас… Сейчас перевяжу, — засуетился Гвасалия.

Мочихин, поняв, что раны не смертельные, успокоился, затих. «Ноги, ноги главное целы», — подумал он.

— Ползи куда-нибудь, не мешайся здесь! — сказал ему Ковалев. — Все равно от тебя теперь никакого толку!

Мочихин посмотрел на Гвасалия.

— Уползай, дорогой. И не беспокойся, справлюсь, — заверил тот старшину.

Мочихин перевернулся на бок, уперся локтем правой руки в болотную жижу и медленно пополз к Лайяозеру. Почему туда, он и сам не понимал, просто ему казалось, что у воды будет безопаснее, хотя стрельба теперь слышалась кругом. Бой продолжался. Егеря, не сумевшие прорваться к болоту, залегли. Но зато заговорили винтовки их снайперов, которые, взобравшись на деревья, начали охоту за десантниками. Отряд сразу же понес потери.

К Ковалеву подполз старший батальонный комиссар Барков с радистом Якушенковым, у которого правая рука была перевязана.

— Капитан, рация вроде заработала! Может, запросить еще разок наших?

— Давайте, Борис Николаевич! — продолжая стрелять из автомата короткими очередями, ответил Ковалев. — Пусть радист передает: несу потери, срочно нужна помощь. Только вряд ли нам помогут.

— Но все же… — проговорил Барков и приказал радисту — Включай рацию.

Якушенков левой рукой застучал ключом. Потом стал слушать эфир. Но в наушниках стоял сплошной шум и треск. Ответного сигнала не было. Барков в нетерпеливом ожидании посмотрел на него, Якушенков пожал плечами и вновь взялся за ключ. Отстучав, опять прильнул к наушникам.

— Не отвечает, — развел он руками. — Сигнал идет, но бригада не отвечает.

— А ты пробуй, пробуй! Вызывай постоянно! — раздраженно выкрикнул Барков. — Если рация у тебя в порядке, должны ответить! Пробуй!

Хотя сам Барков тоже хорошо понимал, что, даже если бы бригада и ответила, помощи из-за озера ждать нечего. Видимо, и поздно…