Десант в безвестность: Документальная повесть

мыс Каллиолахти 17 августа 1942 г., 5 час. 15 мин

Разведчики отдельной разведроты были немало удивлены, когда их командира, капитана Афанасьева, неожиданно назначили начальником 2-го отдела бригады, а роту принял совершенно неизвестный им капитан Ковалев. Новый комроты был молодой стройный командир — из тех, кто заканчивал военное училище перед самой войной, и она, война, затем переучивала их заново. Ковалев был ровесником большинства рядовых разведроты и, не будь в его петлицах капитанской «шпалы», ничем бы не отличался от них. Мальчишка — и только! Но эта «шпала» в петлицах кое о чем говорила…

Храбр, вынослив, выдержан, спокоен, участвовал в рейдах по тылам противника — так кратко характеризовал его командованию бригады подполковник Потапов из армейского разведуправления. Солдатова же в Ковалеве подкупала деревенская простота. Родом из Ростовской области, он не походил на тех говорливых и суетливых южан, которых было много в бригаде, скорее наоборот — более чем молчалив и главное — исполнителен. Поэтому подполковник без колебаний подписал приказ о назначении Ковалева командиром разведроты сразу же, как только тот прибыл в бригаду.

Ковалев принял роту в «опальное», как выражались сами разведчики, время. После совещания в штабе армии комбриг потребовал еще большей активности от разведвзводов батальонов и отдельной разведроты. А активность эта означала увеличение числа вылазок на передовую врага. И теперь разведчики несли больше всех потерь. Бригадное кладбище на 35-м километре шоссе Кочкома — Реболы стало разрастаться могилами не только тех, кто погибал от авианалетов, но и разведчиков, тела которых верные товарищи не оставляли на поле боя, а выносили к своим. Не стало таких опытных разведчиков, как А. Шмаков, И. Лугарев, В. Веремщук, П. Александров, В. Фокин, С. Иселудов, В. Протас, и многих других, которыми гордилась вся бригада. Их морскую форму как боевую реликвию передали новичкам, пришедшим на замену.

Однако особо тяжелые потери у разведчиков были еще впереди. Капитану Ковалеву, который не успел как следует освоиться в новой роли, командование поставило задачу: произвести разведку позиций противника на высотах 152,6 и 159,3, а также на стыках частей 127-й стрелковой дивизии в районе Ондозера. Ковалев точно не знал, зачем это нужно, но по той пространной территории, где должны были действовать его разведчики, определил: по всей видимости, готовится крупная операция против финнов и потребовался «коридор», чтобы незамеченными пройти оборону противника.

Ковалев сам с группой разведчиков не раз ходил на скалистый мыс Каллиолахти и в бинокль наблюдал за Сяностровом в северной части озера. Именно этим районом больше всего интересовался начальник штаба бригады майор Сергеев. После каждой проведенной разведки он вызывал к себе Ковалева и, разостлав на столе карту, дотошно расспрашивал о каждой тропе, каждой речушке — обо всем, что видели разведчики. Если не получал совершенно точного ответа, заставлял вторично произвести разведку. И каждый раз требовал: «Следить за движением противника по озеру. Мне необходимо точно знать, куда и откуда, на каких лодках, катерах передвигаются финны по озеру. Это обязательно нужно знать!»

Капитан Ковалев специально для этого установил постоянные посты наблюдения за озером, но ни лодок, ни катеров никто из разведчиков ни разу не заметил. Лишь однажды, в полночь 16 августа, старшина Мочихин и красноармеец Гвасалия, находившиеся в секрете, увидели, как из-за дальнего мыса вынырнула небольшая лодка с тремя финскими солдатами на борту и направилась к Сянострову. Не доплыв метров сто — сто пятьдесят до острова, лодка завертелась на месте, видимо, находившиеся в ней что-то искали здесь, затем вдруг повернула назад и скрылась за мысом. Об этом разведчики доложили капитану Ковалеву.

На следующую ночь командир разведроты со старшиной 2 статьи Иваном Хорошиловым, рядовыми Павлом Талашевым и Михаилом Гуляковым сам пошел в секрет. Всю ночь они пролежали в прибрежном кустарнике, а на озере так никто и не появился. Зато под утро, когда с озера сошел туман и за их спиной взошло солнце, Ковалев смог рассмотреть в бинокль деревню на противоположном берегу озера и ее окрестности. Окуляры бинокля приблизили ее так близко, что виден был почти каждый дом. Освещенная солнцем деревня, вытянутая по берегу, была как на ладони. Только несколько домов, прятавшихся за соснами, не просматривались в бинокль, но по тому, как из-за деревьев поднимались тонкие нити дыма, комроты определил, что именно там и квартируют сейчас солдаты гарнизона.

Ковалев продолжал наблюдать за деревней. «Раз топятся печи, значит, кто-то должен появиться на улице», — подумал он и, не отрывая глаз от бинокля, всматривался в каждый дом. Его терпение наконец было вознаграждено. Из избы вышла группа людей. Они не спеша направились к центру деревни. Когда поднялись на пригорок, капитан рассмотрел, что это не финские солдаты — ни у кого из них не было оружия. Потом Ковалев заметил троих с автоматами в руках и понял: там пленные, а эти трое с автоматами — охрана. Их, вероятно, вывели на какие-то работы.

Вскоре группа пленных или гражданских, согнанных на принудительные работы, скрылась из зоны видимости, а Ковалев все следил и следил за деревней, водя биноклем из одного ее конца в другой…

Наступил полный рассвет со всеми его броскими и неброскими красками, обычный августовский рассвет, какой бывает в Карелии. Солнце уже поднялось довольно высоко, и с зарождением нового дня постепенно пробуждалась вся природа. Птичий гомон все сильнее вторгался в лесную тишину, в тростнике всплеснула какая-то рыбина, а над озером стремительно пронеслась свистя крыльями, пара уток.

— Товарищ капитан, закурить бы? — зашевелился лежавший рядом в кустарнике Талашев. — В горле все пересохло. Потихоньку, одну закрутку на всех?

Ковалев отрицательно качнул головой.

На мгновенье капитан оторвался от бинокля, закрыл глаза, которые начали болеть от увеличительных стекол окуляров. И тут же перед ним вдруг предстала родная донская степь, отцовский хутор Соленый и такая же августовская ночь, только по-южному сочная, темная, с теплым ласкающим ветерком. Летом он никогда не спал дома, в духоте, а забирал легкое шерстяное одеяло и отправлялся в сад, в небольшую сторожку, сооруженную отцом. Ароматный запах яблок, монотонное стрекотание сверчков долго не давали ему заснуть, и тогда он начинал мечтать, стараясь представить свое будущее.

А будущее рисовалось ему прекрасным. Он мечтал стать военным. В Новочеркасске, куда не раз ездил, встречались на улицах военные — стройные, аккуратные, в красивой форме, с начищенными до блеска пуговицами.

И вот он стал военным, а покрасоваться формой перед отцом и матерью, станичниками ему не пришлось — началась война. Да и парадную фуражку он надевал лишь несколько раз. Война разом перечеркнула все его представления о красоте, внешности, этике поведения. Даже природа воспринималась им не так, как раньше. И запах яблок отцовского сада остался в его памяти как нечто мещанское, излишнее, блаженное желание.

Война выдвинула на первый план совершенно иные человеческие качества, считавшиеся им ранее либо недостатками, либо даже низменными. Чем черствее, злее и грубее был человек, тем он надежнее считался на войне. Тот, кто шел в атаку с матом, с безжалостным стремлением убить во что бы то ни стало другого человека, оказался лучше аккуратненького, стройненького военного мирного времени. Ковалев и по себе заметил, как быстро огрубела его душа, раньше искавшая поэзии, как быстро изменилось его отношение к тем или иным человеческим качествам. И казалось, что все недавнее светлое, чистое ушло безвозвратно. Вот и сейчас это яблочно-детское воспоминание родных мест было чем-то неестественным…

Капитан Ковалев больно нажал пальцами на глаза, до темных кругов — видение исчезло, и он снова прильнул к биноклю.

Проснулась через полчаса и передовая. Где-то справа от разведчиков утреннюю тишину прорезала далекая автоматная очередь, затем дважды ухнул миномет.

Ковалев хотел было опустить бинокль и прекратить наблюдение, как вдруг увидел в окуляры небольшое матовое облачко, неожиданно появившееся из-за скалы за деревней. Спустя секунду-другую до него донесся глухой орудийный выстрел. Снова оттуда же выплыло матовое облачко и снова — выстрел. «Да там у них батарея!»— почему-то обрадовался увиденному Ковалев. Он напряг зрение — и опять из-за той же скалы рассмотрел матовый дымок. И опять с берега озера донесся орудийный раскат. «Точно, там у них батарея!»— капитан достал из кармана гимнастерки карандаш, листок бумаги и быстро набросал схему, где, по его мнению, укрывалась батарея противника.

В семь утра, когда прибыла смена разведчиков, Ковалев приказал внимательнее следить за озером, а сам покинул пост наблюдения.