Девочка со свечкой

12

Хватаю ртом воздух и пытаюсь привести в порядок дыхание. Обнимаю себя руками за предплечья, поглаживая. Это не очень помогает.

События вчерашнего дня не желают укладываться в голове. От того и настроение откровенно паршивое.

За окном светло. Погода не радует. Я бреду на кухню. К счастью, Кости дома не оказывается. На столе стоит завтрак, заботливо прикрытый клетчатым полотенцем, и лежит записка с извинениями.

Хорошая попытка, но нет.

Заглядываю в Настину комнату: Костины вещи и ноутбук на месте, это значит, он пока не надумал уехать домой. Меня разочаровала даже не его выдумка с дурацкими сообщениями, а двуличие и недоверие. О какой дружбе может идти речь без того компонента? Как можно врать прямо в лицо, изображая заботливого друга. Мне не понять.

Умываюсь, размышляя, кому я вообще в своей жизни доверяла: Насте, маме, бабушке, Ане и Роберту. Признаюсь, что и забота Федорцова вызвала в моей душе странное оживление, напоминающее надежду. Надежду на его порядочность и небезразличие.

А компромат? На кого из бизнесменов нет компромата? Если очень постараться, то всегда можно что-то нарыть.

Еще несколько недель назад я считала Марка бездушным абьюзером, а теперь пытаюсь оправдать его. Убираю зубную щетку в стакан и качаю головой своему отражению.

— Инга-Инга, вот что теперь делать? — спрашиваю себя вслух.

Для начала — завтрак. Костя пожарил отличную яичницу и сделал овощной салат. Судя по тому, что еда еще теплая, ушел он совсем недавно. Я ничего не слышала. Сплю обычно очень чутко. Наверное, приснившийся кошмар меня совсем поглотил.

Вспоминаю, что у Антошки сегодня веселые старты, и это значит, что мне нужно до обеда успеть перевести три страницы. Мою посуду и выглядываю в окно. Мою «охрану» по-прежнему не видно.

Ставлю на письменный стол стакан с водой, включаю гирлянду и принимаюсь за работу.

Когда подходит время, я надеваю спортивный костюм, собираю волосы и, плюнув на косметику, собираюсь в школу. С собой прихватываю сменку, как в школьные времена.

Сегодня ветрено и дождливо. Похоже, теплые деньки закончились. Мне лень возвращаться за зонтом, да и время не позволяет. Ненароком думаю, не должны ли парни меня возить? Не все же им таскаться по пятам. Но решив, что могу нарваться на очередную порцию «комплиментов», бегу к остановке.

В школе царит привычная, для подобного заведения, обстановка: дети орут и носятся по коридорам, старшеклассники тусуются у столовой, учителя с недовольными лицами собираются у учительской. Во вторую смену не так много людей, поэтому коридоры кажутся просторнее.

Быстро нахожу нужный класс.

— Инга, привет! — радостно скачет Антошка и пытается меня обнять.

Пытается, но не решается. У него есть проблемы с тактильностью: может, это врожденное, а может, последствия обстановки, в которой он вынужден расти.

— Привет. — Треплю его по волосам.

Почему-то на ум приходит ассоциация с Робертом. Совсем недавно он также, почти по-отечески, трепал меня по голове.

Антошка красный, с налипшими ко лбу волосами.

— Я сейчас переобуюсь, и ты покажешь мне, куда идти, хорошо?

Антошка кивает. Он радостно дергается в предвкушении веселья. Посматривает на меня, а сам пытается хлопнуть ладошкой мальчишку в синей олимпийке. Тот, смеясь, уворачивается.

Затем мы детско-родительской толпой, во главе с учителем в старомодных очках спускаемся в спортзал.

Два часа я скачу в мешках, бегаю и ползаю, вытирая толстовкой пол.

Ненавижу спорт.

Команда родителей поддается, и дети побеждают. Не знаю, как других родителей, но меня эти маленькие исчадия ада знатно умотали. Особенно маленькая девочка без двух передних зубов. Я соревновалась именно с ней, еле поспевая. Она носилась по залу, как маленький гепард с косичками.

Вот и сейчас она радостно хохочет, глядя, как я кашляю, пытаясь выплюнуть легкие.

— Инга, ты видела, как я быстро бегал? — Антошка заглядывает мне в глаза.

Выглядит абсолютно счастливым. Я вытираю пот со лба.

— Конечно! Ты был быстрый и ловкий, как человек-паук. — Отвечаю, тяжело дыша.

Он довольно улыбается.

После соревнований мы пьем в классе газировку с рулетом, переодеваемся и, наконец, когда уже стемнело, выходим на улицу. Дождь льет как из ведра. Надо было все-таки вернуться домой за зонтом.

— Попадос. — Озвучивает мои мысли Антошка.

— Еще какой, Тоха.

Сжимаю его руку, размышляя, что делать. До остановки далеко: промокнем. Ладно я, а вот Антошка может заболеть. Наташа заморачиваться по поводу его здоровья не будет.

Решаю спросить у Федорцова разрешения поехать с его ребятками. Набираю его номер, глядя, как Антошка повис на металлических перилах.

— Слушаю. — Раздается сухо после небольшой паузы.

— Марк Николаевич, здравствуйте! — Вещаю бодрым голосом, желая поскорее попасть домой. — Извините за беспокойство, у меня к вам просьба: можно попросить охрану меня подвезти? В качестве исключения, разумеется.

Слышу непонятный шорох, а потом его голос становится громче, как будто он поднес динамик к лицу.

— Ты где сейчас?

— Почти в центре — средняя школа номер семь. Это рядом с бывшим домом пионеров.

— Пришли мне адрес. — Неожиданно для меня говорит Федорцов, заставляя сердце ускориться. — Ориентировочно минут через двадцать буду.

— Ладно. — Киваю, будто он видит меня. — Спасибо. — Добавляю растерянно, в тот момент, когда он уже отключается.

Быстро набираю адрес и почему-то вспоминаю, что не накрашена.

Вижу через металлические прутья, как разворачиваются и уезжают ребятки на черной машине. Водитель выбрасывает на ходу окурок из окна. Машина уносится, сверкая фарами.

— Кому звонила? — Интересуется Антошка, беззаботно размахивая пакетом.

— Настиному бывшему жениху. — Отвечаю нехотя.

Не вижу смысла обманывать его. Он знает об исчезновении Насти. Я, разумеется, не вдавалась в подробности, но и моего скупого рассказа хватило, чтобы он расстроился. Первое время он плакал и часто спрашивал о Насте, потом стал реже упоминать о ней. Все-таки мы просто соседи, а не близкие родственники.

Вот и сейчас мне не хочется новых расспросов, а дети это дело очень любят. Самые бестактные существа на Земле. Хотя, нет. Еще тетушки в очереди в поликлинику и на почту, которые очень любят «причинять» добро. Их просто хлебом не корми, дай кого-нибудь поучить.

Но Антошка, на удивление, затихает.

Я смотрю, как тяжелые капли дождя летят на землю и разбиваются о черный асфальт. Громко звонит школьный звонок и толпа старшеклассников высыпает на крыльцо.

Минут через двадцать машина Федорцова подъезжает к калитке. Под громкий гудок мы с Антошкой бегом припускаем к выходу со школьного двора, надеясь не вымокнуть, но тщетно. Дождь усиливается, и в машину мы заскакиваем мокрые до нитки. Занимаем заднее сиденье.

За рулем — сам Федорцов. Наверное, отпустил водителя в конце рабочего дня. На нем роскошный, синий костюм. Из-под пиджака виден ворот белой рубашки. Волосы лежат красиво, но не вычурно, как у Роберта. Мне приходит в голову, что за все время пребывания на каникулах я не видела Федорцова ни в домашней одежде, ни в спортивной.

В салоне тепло и пахнет Рождеством: что-то похожее на корицу или мускатный орех.

— Здравствуйте, Марк Николаевич. — Смахиваю капли с лица.

Волосы промокли, и кудри провисли, став менее выраженными. А длина значительно больше — почти до груди.

Он поворачивается и скользит по мне взглядом, и я от чего-то смущаюсь и спешу добавить:

— Спасибо, что приехали. Льет как из ведра. — Выходит неестественно. — Это Марк Николаевич. — Поворачиваюсь к Антошке, указывая на Федорцова.

Он затих. Сидит, прислонившись спиной к светлому сидению, похожий на мокрого кукушонка. Внимательно смотрит на Марка.

— Привет. — Улыбается Федорцов, и на его щеке образуется ямочка, а взгляд становится теплым. Никогда его таким не видела. — Как тебя зовут?

— Антон Алексеевич. — Пищит Антошка и добавляет. — Красивая машина.

Я пытаюсь сдержать улыбку. Федорцов тихо смеется, а я залипаю взглядом на его лице.

— Я отопление прибавлю, чтобы Антон Алексеевич и Инга Анатольевна не заболели. — Говорит серьезно и тянется к бардачку.

Достает упаковку бумажных платочков и протягивает мне, после чего заводит мотор. Машина бесшумно трогается с места. Мимо проплывает вечерний город: безлюдный, залитый дождем.

Мама говорила, что дождь — это хорошо. Он смывает все плохое, а дождь в дорогу — добрый знак.

Поднимаю глаза и ловлю в зеркале заднего вида взгляд Федорцова. По предплечьям бегут мурашки, а сердце пугливо дергается. С трудом заставляю себя удержать его взгляд, чтобы не выглядеть в его глазах неуверенной дурочкой. Выдерживаю всего несколько секунд и возвращаюсь глазами к окну.

Но меня хватает ненадолго, и я снова осторожно кошусь в его сторону. Зеленый свет бросает блики на рукав его пиджака, делая поездку сюрреалистичнее. Все происходящее ощущается странно.

Тихо бормочет радио. В машине так тепло и уютно, что я начинаю клевать носом.

Последние дни были полны разочарований и потрясений, а сейчас неожиданно на меня спускается долгожданный покой. Ощущение, что я пришла в точку назначения спустя долгое время. Ничего больше неважно.

Мне хочется ехать вот так вечно. Не хочу бороться, не хочу ничего решать. Не хочу бояться и сожалеть. Как же я устала.

— Инга… — Вырывает меня бархатный голос из теплой неги.

По ногам тянет холодом. Меня посещает чувство дежавю.

Открываю глаза.

Я умудрилась вырубиться, а не просто задремать. Федорцов стоит рядом с открытой дверью, склонившись надо мной. Теперь я чувствую исходящий от него, ненавязчивый аромат сандала.

Моргаю и произношу очевидное:

— Простите, тяжелый день был.

— Ну, да, бег в мешках выматывает. — В его глазах кружатся искорки озорства.

Мои губы сами расползаются в улыбке.

Антошка разболтал. Поворачиваюсь — место рядом со мной пустует.

— Мы тебя ждем. — Говорит Федорцов. — Пойдем, до двери провожу, а то опять найдешь приключений с твоим везением.

— Марк Николаевич, вы меня пугаете своим покровительством. Может, вы и вовсе в меня влюбились. — Глупо шучу и тут же прикусываю язык.

Он немного прищуривается и протягивает мне ладонь.

— Здесь лужа, ступай осторожно, болтушка.

Я облегченно выдыхаю. Неужто я боялась, что взрослый мужчина обидится на мою глупую шутку? Подхватываю сумку и, опираясь на теплую ладонь, выхожу из машины.

Дождь прошел. На улице сыро и ветрено.

Марк Николаевич припарковался прямо перед подъездом. Фары освещают битый асфальт.

Антошка уже скачет рядом с Федорцовым и при первой возможности без спроса хватает его за руку. Они идут к двери подъезда, я — следом. Антошка что-то рассказывает Федорцову, активно размахивая руками. Он внимательно слушает и что-то отвечает.

Антошка совсем низенький для его возраста, а на фоне Федорцова выглядит совсем крохой.

Я смотрю на них и в груди сжимается. В глубине души я мечтаю о семье. Мне бы хотелось иметь детей и любящего мужа. Чтобы это был человек дела, на которого можно было бы смело положиться.

«Инга, хватит. До добра такие мысли тебя не доведут. Это прямая дорога в затяжную хандру», — подает голос мой внутренний скептик.

Я закидываю сумку на плечо и захожу в «любимый» подъезд, встречающий меня запахом мочи. Спасибо, хоть свет есть. Лампочку еще не успели спереть.

Лифт не работает, поэтому Федорцов с Антошкой уже начали подниматься. Их голоса разлетаются эхом по подъезду. Речь, разумеется, идет о крутости человека-паука. Ну, конечно. Антошка не теряет возможности обсудить любимую тему.

— Ну что, Антон Алексеевич, будем прощаться? — Говорит Федорцов у обшарпанной двери Антошки. — Был рад знакомству.

Он присаживается перед ним на корточки и жмет руку. Антошка вот-вот лопнет от гордости и важности момента.

Я улыбаюсь и отдаю ему пакет со сменкой.

Когда дверь за ним закрывается, я поворачиваюсь к Федорцову. Он выглядит человеком из другого измерения, которого злая судьба закинула на мою лестничную клетку.

Он прячет руки в карманах брюк и смотрит на меня, не торопясь нарушить молчание. Я фокусируюсь на воротнике его рубашки и ощущаю предательскую сухость во рту. Хочется себя хорошенько встряхнуть, чтобы мозги встали на место.

— Может быть зайдете? У меня арабика теперь есть, а не только растворимый кофе. — Поднимаю глаза и снова вижу искорки веселья.

Почему этот безобидный вопрос ощущается так интимно? Федорцов бросает взгляд на часы и говорит:

— Почему нет? Я — заядлый кофеман.

Это правда, у них всегда была дома кофе-машина и с каждым годом она менялась на более современную и функциональную.

Я едва успеваю вставить ключ в замочную скважину, как дверь распахивается, и на пороге появляется Костя. На нем домашнее трико и футболка с известной рок-группой.

«Какого хрена», — хочется взвыть мне. Я была уверена, что он вернется к себе. Смысл оставаться у меня, если о пропаже Насти так ничего и не стало известно. Хоть контролируй меня, хоть нет.

— Я шум в прихожей услышал… — растерянно говорит Костя, поправляя наушники на шее, — тебя весь день дома не было.

Он переводит взгляд на Федорцова и растерянность быстро сменяется злостью. Костя сжимает челюсти и слегка раздувает ноздри. Смотрит на Федорцова, как на заклятого врага.

Я теряюсь. Впиваюсь пальцами в ремешок сумки и поворачиваю голову в сторону Федорцова, как будто хочу удостовериться, что в эту секунду не произойдет ничего неизбежного. Он смотрит сквозь Костю: спокойно и слегка презрительно в своей обычной манере. Такой взгляд достается от Федорцова незнакомым людям.

— Извините, Марк Николаевич, Костя временно живет у меня, пока находится в поисках жилья. — Выдаю самую простую для объяснения, лживую версию.

— Тогда отложим кофе до следующего раза. — Он кивает Косте и возвращается глазами ко мне. — Хорошего вечера, Инга. Выпей что-нибудь горячего, чтобы не заболеть.

— До свидания. — Бросаю разочарованно, провожая глазами его широкую спину в синем пиджаке.

Костя так и продолжает с ненавистью смотреть ему вслед, вцепившись в дверную ручку.