Стёпа чистила птичью клетку.
Достала через дверцу пластмассовую ванночку. Дверцу закрыла и выдвинула пол клетки. Всё с него стрясла в мусорное ведро, обтёрла тряпкой. Посыпала чистым песком, задвинула его на место. Снова открыла дверцу, поставила ванночку со свежей водой, поправила веточки-деревья — они торчали стоймя во всех четырёх углах.
Чик и Пик прыгали по веткам и по стенам клетки, щебетали, насвистывали, суетились и всё норовили сесть на Стёпину руку, когда рука находилась внутри клетки.
— Не мешайте, непоседы! — ласково ворчала Стёпа. — Воду разольёте. Вот кончу, тогда и купайтесь. — И крикнула: — Папочка, открой, пожалуйста, звонят, а у меня руки заняты.
Папа пришёл сегодня с работы раньше обычного, что-то писал за столом в другой комнате, к какому-то докладу готовился.
Пришла Ксюша Лузгина.
— Гулять пойдём?
Посмотрела, как Стёпа раскладывает в клетке травинки, нацепляет на сучки кленовые и дубовые листья, будто они тут выросли, и покрутила головой:
— Много тебе с ними возни. А какие это птицы, узнали? Ведь не воробьи, как я сперва подумала, верно?
— Конечно, не воробьи. Лесные пичуги, это ясно. А вот как называются, никто не знает. Не чижи, не щеглы, не зяблики, не синицы. Один папин товарищ говорит, что это, наверно, зеленушки. И те мальчишки, у которых мы когда-то купили Чика и Пика, тоже не знали…
Было это два года назад, поздней осенью. Первоклашка Стёпа шла с папой мимо крытого рынка. И вдруг крепче сжала папину руку.
— Ой, смотри! Какие бедненькие!
Двое мальчиков, одному лет двенадцать, другой помладше, переминались с ноги на ногу у входа в рынок. Здесь, под стенкой, их меньше доставал мелкий холодный дождь. Мальчик постарше держал в руке клетку. В клетке примостились на жёрдочке два жалких, иззябших серо-зелёных комочка. Из взъерошенных перьев торчали клювики.
Папа остановился.
— Продаёте?
— Три рубля! — хрипло сказал мальчик, державший клетку.
Младший шмыгнул носом:
— Можно и за два. — И глянул исподлобья на товарища.
— Сами поймали? — спросил папа.
— Вон его брат. — Старший кивнул на меньшего. — Силками.
— А какие это птицы?
— Может, щеглы, — неуверенно сказал младший.
— Не выдумывай, пожалуйста! — сказал папа. — Что я, щеглов не видал? Не знаете, значит? А кормить их чем?
— Обыкновенно, — прохрипел старший. — Семенем. Крошками.
— Папа! — взмолилась Стёпа. — Смотри, как им холодно!
— Ладно, держи три рубля. — Папа протянул деньги. — И беги домой, ты же совсем простужен.
Мальчик живо отдал ему клетку, степенно сказал:
— Спасибо! — А уже отойдя на несколько шагов, крикнул обнадёживающе: — Может, и не подохнут!
Стёпа испуганно ойкнула.
Но Чик и Пик и не думали подыхать. Обогрелись, обсохли, напились воды, поклевали конопляного семени. И вот порхают, распевают целый день.
— Чик, ты что? — строго сказала Стёпа. — Зачем клюнул Пика?
— Чик-чики-чик! — последовал звонкий ответ.
— Он говорит, что Пик его обидел, — объяснила Стёпа. — Только я не поняла чем.
— Уж так прямо и сказал? — недоверчиво спросила Ксюша.
— Конечно, сказал, я же слышала. Вообще-то они дружные. Чик поменьше ростом, а задиристее. Но у Пика очень хороший характер, все приставания прощает. А поют оба замечательно.
Ксюша смотрела на птиц задумчиво, потом сказала:
— Жили бы они на воле, на зиму полетели бы в жаркие страны.
— Но если они такие глупые! — с досадой воскликнула Стёпа. — Я же тебе рассказывала…
Летом на даче Стёпа с папой отнесли клетку в лес, поставили её на пенёк и открыли дверцу. Чик и Пик прыгали, суетились, высовывали головы. Наконец выпорхнули. Оба сели на клетку, повертелись там, то взлетали, то садились. И… Пик забрался обратно в клетку, а Чик уселся Стёпе на голову, потом перепорхнул на её руку.
Гнать их от себя, пугать — жалко. А главное, вдруг они разучились жить на воле? Корм не отыщут, ручные, доверчивые, вмиг попадут в зубы лисице или опять угодят в силки. Так и пришлось их унести обратно домой.
— На волю не захотели, — сказала Стёпа огорчённо. — А тут я за них знаешь как боюсь? Проходимцы-то подросли! Видишь? — Стёпа показала подбородком.
На ковре сидели рядом два котёнка. Склонив головы набок, оба пристально, любовно смотрели на птиц.
— Чёртику я совсем перестала доверять, — призналась Стёпа. — Иной раз сижу в школе, и даже жарко станет, как подумаю: а вдруг Чёртик сумел добраться до Чика с Пиком? Мы вешаем клетку на стену, когда уходим, папа нарочно вбил крюк, но всё-таки…
— Ты их за то, что подросли и стали опасными, и ругаешь проходимцами? — спросила Ксюша.
— Я не ругаю. Они же и есть проходимцы.
— А кто это — проходимец?
— Это тот, мимо которого мы проходим, — уверенно объяснила Стёпа. — Он стоит на нашем пути. Мы проходим. И его подбираем.
В комнату вошёл папа. На лице усмешка.
— Вот, значит, как ты понимаешь, дочка, это слово? Гм! Не совсем логично у тебя получается. Вернее, совсем не логично. Если подбирают, уже, значит, не проходят мимо. И кто проходит? Тот, кто идёт, а не тот, кто сидит на пути идущего… И вообще Ксеня права: это слово немножко ругательное. Так что не будем всю эту живность, это приблудное зверьё называть проходимцами. Лучше станем их называть… м-м… найдёнышами! Идёт?
— Пожалуйста, папочка. Как хочешь, так и называй. Лишь бы они птиц не съели. Ксюша, а как поживает Пушок?
Ксюша заулыбалась:
— Отлично. Знаешь, какой он игривый, ласковый!
— Пошли бы вы погулять, пока дождя нет, — посоветовал папа. — Клетку я водружу на крюк, не беспокойся.