ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

— Я замерзла.

— Если я включу обогреватель, в машине сядет аккумулятор.

У меня изо рта шел пар.

— А может, мы выйдем из машины, чтобы немного подвигаться?

— Мы должны следить за домом священника, — напомнил мне Люк в третий раз. — И не привлекать к себе лишнего внимания.

— У нас еще остались бутерброды?

— Нет.

— А вода?

— Нет.

Люк был здесь только ради меня, а я вела себя как капризная малолетка. Раньше я думала, что у журналистов жизнь полна приключений, а не сидения в промерзших машинах по три часа в наблюдениях за одним и тем же домом.

Он взглянул на часы.

— Я знаю, что ты уже устала. Я тоже. Мы подождем еще полчаса и бросим эту затею.

— Прости за нытье, — тихонько сказала я, но затем заныла снова: — Почему жизнь не такая, как показывают в кино? Там все решилось бы за один день, все концы сходятся и хорошие ребята преодолевают все трудности.

— Потому что они ужимают месяцы отснятой кинопленки в полчаса, и все это выглядит так просто, что…

Я схватила его за руку, потому что открылась входная дверь.

— Кто-то выходит… Это он! И он один.

Мы смотрели, как худая фигура проходит по тропинке и исчезает из поля зрения за поворотом. Я знала, что собирается сделать Люк, и мое сердце подскочило.

— Он же может вернуться в любой момент.

Люк вынул ключи из зажигания и открыл дверь.

— Я думаю, он ушел надолго, Кэт. Он тепло укутался, надел пальто, шляпу и шарф.

Я задержалась на пассажирском сиденье, потупившись и сжав ладони между коленями.

— Я не уверена, что смогу сделать это…

Люк обошел вокруг машины и аккуратно вытянул меня наружу.

— Что страшного может произойти? Перед нашим носом захлопнут дверь или вернется священник и немного помечет громы и молнии. Мы не делаем ничего противозаконного, и если сейчас мы не дойдем до конца, ты потом будешь кусать локти.

Он был, как всегда, прав. Я буду ненавидеть сама себя, если вернусь домой, так и не узнав, что мы могли бы выяснить.

— Ты прав, конечно. Я иду.

Он успокаивающе взял меня под руку.

— Ведь на то, чтобы иметь дело с Женевьевой, требуется гораздо больше отваги.

Я благодарно улыбнулась, потому что Люк всегда умудрялся говорить вовремя нужные слова. Вдохнув полной грудью, я прошла в ворота, но дорожка к дому священника будто удлинилась вдвое, и мои ботинки громко шаркали по гравию. Я посмотрела на небо, которое все больше отвлекало меня с приближением ночи. Пурпурные и черные пятна постепенно брали верх над розовым, белым и лазурно-голубым. Мы стояли перед входной дверью красного цвета с цветными стеклами, с которой облезали остатки росписи, и я подумала, что дороги назад нет. Можно было использовать медный дверной молоток или старомодный звонок со шнурком.

Люк заколебался, и я знала почему — это самый страшный момент, когда стоишь у порога и не знаешь, кто ответит и что ему сказать. Но нам не пришлось ничего делать, потому что дверь неожиданно открылась сама собой.

— Я з-знаю, почему вы здесь, — заикаясь, произнесла женщина. — М-мой муж рассказал мне, а потом я увидела вас в окно.

Женщина была маленькой и похожей на птичку, с неаккуратными волосами мышиного цвета и напуганными глазами, которые метались между мной и Люком.

Люк шагнул вперед.

— Мы приехали издалека. Я прошу прощения за назойливость, но это очень важное дело.

Женщина отступила в коридор, держась за дверной косяк.

— Я ничего не могу вам рассказать. Пожалуйста, уходите… оставьте нас в покое.

— Разрешите мне, — прошептала я. Мне больше не было страшно. Люк был прав, единственное, чего мне надо было бояться — это остаться в неведении, почему Женевьева так меня ненавидит и хочет разрушить всю мою жизнь.

Я посмотрела женщине прямо в глаза и постаралась, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее.

— Я не знаю, что я сделала, но с тех пор как… Грейс переехала в наш город, она старается всеми возможными способами отравить мне жизнь. Я не вынесу этого, не узнав причины. Пожалуйста, помогите.

Жена священника соединила ладони, будто в молитве, и на ее лице отобразилась борьба эмоций. Наконец она выглянула наружу, осмотрелась и быстро сказала:

— Идите за мной. Если муж вернется, вам придется уйти через кухню, и немедленно. Черный ход заперт, но в ограде есть дыра, и вам легко будет выбраться наружу.

Она прошла через просторную гостиную, пол которой был вымощен большими голубыми и терракотовыми плитками, а прямо напротив входа стояли старые напольные часы. Слева от нас располагалась дубовая винтовая лестница с сучковатыми перилами и витыми опорами. Воздух был влажный, и запах плесени перемешивался со сладковатым ароматом пчелиного воска. Мне стало холодно, и появилось чувство покалывания на коже. Я стала потирать руки.

— Что случилось? — спросил Люк.

— Ничего, просто мне стало немного жутко. Я как будто бывала здесь раньше.

— Не говори ей, что я журналист, — шепнул он.

Мы стояли в большой деревенской кухне с массивным буфетом, столиком для разделки мяса и посудным шкафом, заставленным кастрюлями, сковородками, банками и блюдами. Женщина усадила нас за старый обшарпанный стол, покрытый отметинами, и с трясущимися губами отпила воды из стакана.

— Как вы узнали, что Грейс имеет к нам отношение? Мы уже давно ничего о ней не слышали.

— Люк отлично разбирается в поиске в Сети, — объяснила я, надеясь, что она, напротив, в нем ничего не понимает. — Я сказала ему про Грейс, и он смог ее выследить.

Женщина сжала между пальцами носовой платочек.

— Что вы хотите узнать?

Оказавшись так близко к цели, я вдруг почувствовала, как на меня будто сошло затмение, и Люку пришлось вмешаться.

— Что вы знаете о жизни Грейс после того, как она переехала отсюда?

— Не так уж много, — безжизненно ответила она. — Ее забрали в детский дом неподалеку. Я пыталась не бросать ее и собиралась приезжать к ней, но она не хотела меня видеть. Она вела себя очень враждебно по отношению к нам обоим.

— А сколько ей было лет?

— Около восьми.

Я выдохнула.

— Значит, она не жила с вами долго? Я хочу сказать, ей же было всего семь, когда случился пожар…

Я резко осеклась, но она тихо заметила:

— Вы и это знаете?

Мы закивали. Она тихонько вздохнула, прежде чем сказать:

— Нет, она не задержалась здесь надолго.

Она замолкла и не стала больше ничего объяснять, а я начала думать о неизвестной мне жизни, которую Грейс-Женевьева вела в это время. Мне все еще трудно было переключаться между ее именами.

— Похоже, это было не очень безоблачное время? — участливо спросил Люк, и на секунду ее глаза остекленели, но затем она взяла себя в руки и поплотнее укуталась в серый кардиган.

— Да, это не было счастливое время. Мы даже не знали, что там было не все в порядке, пока Грейс не приехала, но потом…

Остального она так и не сказала. Она подскочила, когда раздался какой-то шорох в саду, и теперь я видела, насколько она боится, что может вернуться муж.

— У вас не осталось ее фотографий? — спросила я.

— Нет. Они сгорели во время пожара. А все наши потерялись.

— Вы никому не рассказывали об этих… проблемах? — осторожно спросил Люк.

— Я… Я не могу вдаваться в подробности. Грейс поместили под надзор, и дело выпало из моего поля зрения. Понимаете, ведь это был не обычный детский дом.

Мы с Люком замерли, переваривая ее слова.

— А что Грейс сделала, когда была здесь? — спросила я. Женщина, казалось, не собиралась отвечать, но в конце концов едва слышно произнесла:

— Она сидела наверху… и пристально смотрелась в зеркало на трюмо. И так день за днем. Иногда она говорила всякие странные вещи…

— Например?

— Будто кто-то отобрал у нее отражение и разрезал ей сердце надвое.

В каминной трубе зашумел ветер, и по моей спине пробежал неприятный холодок. Будто кто-то прошел по твоей будущей могиле, как сказала бы мама.

— А у нее были какие-нибудь увлечения?

Жена священника кивнула, словно вспоминая.

— Она обожала море. Постоянно ныла, чтобы мы отвезли ее на побережье, чтобы она могла собирать ракушки, гладкие камушки, кусочки стекла и делать из них амулеты.

А мужу это не нравилось, он считал, что это отдает… чем-то языческим.

Люк оставался невозмутимым, но по выражению его лица я твердо могла сказать: внутри он весь кипит.

— Наверное, было очень тяжело потерять связь с племянницей, — заметил он. — Она же была дочерью вашей сестры?

Реакция была такой же неожиданной и сильной, как и у священника.

— Грейс не была дочерью моей сестры! Она взяла фамилию моей сестры, чтобы начать все сначала.

Я словно бы случайно пнула Люка под столом.

— Простите? Она не была дочерью вашей сестры?

— Грейс не была ее родной плотью и кровью. — Она словно защищалась. — Сестра удочерила ее, когда та была совсем крошкой.

Остолбенев, я смотрела на Люка, а он оставался абсолютно спокойным.

— Вы знали что-нибудь о ее настоящей матери?

— Почти ничего. Только то, что она была не совсем нормальной. Сестра не хотела рассказывать о том, что с ней случилось, хотя в органах опеки ей наверняка сообщили все.

— Она вообще из этих мест? — спросила я, все еще пытаясь привыкнуть к последней новости.

Жена священника кивнула, затем на секунду замолчала и выпалила:

— Я знаю одно. Удочерив Грейс, моя сестра сделала худшую ошибку в своей жизни.

— Она была всего лишь ребенком, — ответил Люк.

— Не совсем обычным ребенком. — Женщина закашлялась, словно смущаясь. — Муж верит, что никто из нас не рождается со злом в душе. Мы становимся безнравственными, только усвоив часть зла из окружающего мира.

— Но вы не уверены, — закончила я.

Она посмотрела в сторону.

— Я все еще ощущаю здесь ее присутствие. Я знаю, что это невозможно, но как будто… часть ее осталась здесь.

Она бросила взгляд на часы и поспешно встала.

— Вам нужно уходить. Через черный ход.

Я стояла на своем.

— Вы все еще не объяснили, почему Грейс пришлось уехать отсюда.

— Я рассказала вам все, что могла.

Я схватила ее маленький кулачок, и он казался таким хрупким, будто вот-вот должен был сломаться.

— Она обвиняет меня в чем-то. Говорит, что разрушит мою жизнь.

Женщина приложила руку к сердцу, будто хотела удостовериться, что оно все еще бьется.

— Тогда тебе надо быть очень осторожной. Грейс способна на вещи, о которых большинство из нас даже и предположить не может.

— Не говорите мне такого, — взмолилась я, — вы просто не можете сказать мне это, ничего не объяснив.

Жена священника побледнела так, что я испугалась, как бы она не упала в обморок, и на всякие случай подошла поближе к ней. Ее грудь вздымалась от волнения, и можно было заметить, как в душе она борется с чем-то. Мне стало нехорошо от предчувствия. Она несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем прохрипеть:

— Если вы расскажете это кому-нибудь, я буду все отрицать. Грейс сказала мне, что убила мою сестру, потому что та была во всем виновата, и она не собиралась останавливаться на этом.

Люк сохранял спокойствие в голосе.

— Она была обозлена и, возможно, несчастна. Это просто слова. Дети иногда говорят подобную чушь.

— Ей было всего семь лет, и у нее было личико ангела. Она сожгла их живьем просто потому, что они солгали о ее настоящей матери и… она не была одна. Ей помогли.

Я нахмурилась.

— Кто?

— Тот, кто не может находиться в освященном месте.

Разговор закончился. Нас практически вытолкали в заднюю дверь на холодный ночной воздух. Какая-то мысль прочно засела у меня в голове. Я шагнула назад и успела просунуть ботинок в закрывающийся дверной проем.

— Детский дом, — шепнула я. — У него ведь было название?

На меня смотрели пустые, безжизненные глаза. Ее губы едва шевельнулись, и я расслышала полувздох-полуслово.

— Мартинвуд.

Люк и я прошли по внутренней части большого сада и пробрались через дыру в заборе уже в полной темноте. Я порвала кофту, и в волосах у меня застряли мелкие ветки и какой-то мусор, но я не останавливалась, стремясь побыстрее добраться до машины. Когда Люк открыл дверь, я прыгнула внутрь и свернулась клубком, спрятав руки поглубже в рукава куртки, чтобы согреться.

Мы молча отрешенно смотрели в темноту. И тут я скривилась от досады.

— Надо было спросить о настоящей фамилии Женевьевы.

— Хочешь вернуться? — засмеялся Люк.

Я покачала головой.

— Не очень.

— Какой-то суеверный, безграмотный народ, — устало и презрительно произнес он. — С таким же успехом она могла сказать, что Грейс в сговоре с дьяволом. Ты получила, что хотела, Кэт?

— Что-то вроде того… Но у нас все еще нет доказательств. Ведь жена священника не повторит того, что рассказала нам.

— Скорее всего, нет, — ответил он.

У меня тихонько застучали зубы.

— Что ты думаешь о доме?

Он пожал плечами:

— Типичный дом священника. Большой, старый и весь сквозит. А что? Ты увидела привидение?

— Я как будто там уже была, — нерешительно ответила я.

— Когда была маленькой?

Я неожиданно порадовалась, что уже темно и не видно выражения моего лица.

— Нет. Во сне.

Люк рассмеялся.

— Нам всем снятся кошмары о всяких жутковатых местах.

Я покачала головой и наконец повернулась к нему:

— Но не такие. Я взбираюсь по лестнице этого дома всю свою жизнь.

Загрузка...