Джампер: История Гриффина

ДВА Потерян (И найден)

Кто-то пытался впрыснуть мне воду в рот, и я, испугавшись, вдохнул ее. Мгновенно начался раздражающий кашель, вызвавший пронизывающую боль в голове и боку, но я не мог остановиться. Солнце стояло высоко и било в глаза. Я продолжал кашлять, пытаясь крепко зажмуриться. Что-то было не такс моим лбом, шеей и правым бедром.

Чьи-то руки подняли меня, помогая сесть. Я смог сделать первый хриплый вдох без кашля и наконец открыл глаза. Песок. Гравий.

Пустырь. Я дотронулся до лба — там была рваная рана, запекшаяся, над правой бровью. Провел рукой дальше и пощупал шею. Сбоку было что-то вроде волдыря от ожога. Кожа на волдыре натянулась, когда я повернул голову, чтобы посмотреть на того, кто помог мне сесть.

— Тебе удобно сидеть? — спросил грубый голос.

Белые зубы сверкали сквозь бороду с проседью. Я слегка отклонился назад. На нем была соломенная шляпа, ослепительно белая рубашка на пуговицах и потертые шорты цвета хаки. Глаза спрятаны за зеркальными солнечными очками как у летчика. Темная кожа, но на испанца не похож. Загорелый.

— Простите, что? — первое, что мне наконец удалось произнести.

— Охо-хо! — отозвался незнакомец. — Еще воды?

И протянул мне пластиковую бутылку.

Я взял и начал осторожно потягивать воду, стараясь больше не вдыхать ее.

— Что случилось, малыш?

Я моргнул. Что же случилось? Что-то такое дома, женщина, сказавшая, что она из школьного округа…

Думаю, потом я закричал. Кажется, я дернулся вверх, зашатался, и сознание мое померкло.

Не знаю, сколько прошло времени, но я снова лежал на спине. Кто-то что-то держал надо мной, загораживая от солнца. Это был черный зонт, и я видел солнце, пробивавшееся сквозь черную материю, и спицы в ржавых точках. Худая рука, державшая ручку, была морщинистой. Я проследил взглядом и увидел, что она принадлежит женщине с черными как сажа волосами, коричневой морщинистой кожей и темными как ночь глазами.

Она заметила, что я смотрю ка нее, и сказала что-то по-испански, в сторону. Я начал было подниматься, но какая-то другая рука, не женская, удержала меня и заставила лечь обратно.

— Давай-ка не будем, — это был прежний бородач. — Если, конечно, не хочешь снова потерять сознание. Здесь такая лужа засохшей крови! Я не видел ее сначала — ты лежал сверху, но я бы предложил тебе все-таки оставаться в лежачем положении, ладно?

Я заплакал, сотрясаясь всем телом. Я все вспомнил, каждую деталь, они словно вспыхивали передо мной, как искры, начиная с маминого крика: «Беги!» — и заканчивая лужами крови и глазами, неподвижно смотрящими в никуда.

Наверное, я снова потерял сознание.

А когда пришел в себя, направление потока света изменилось — солнце сдвинулось на полнеба ниже, начался ветер. Вместо зонта я лежал теперь под натянутым надо мной синим брезентом, мягко колеблющимся от легкого ветра. Чистый пластиковый пакет, наполовину наполненный водой, крутился вверху и покачивался в такт колыханиям брезента. Из пакета тянулась трубочка, и я рассматривал ее несколько минут, пока до меня не дошло, что она тянется к моей руке.

Раздался хруст шагов по гравию, затем освещение опять немного изменилось, потому что кто-то засунул голову в мое укрытие.

— Проснулся? — это была та самая женщина, что держала зонт. Она вглядывалась в мое лицо, стараясь определить, понимаю ли я ее, потом спросила: — Ты окей?

— Окей? Да, ой, si! Я не говорю по-испански.

— Окей. Хорошо. Окей. — Она указала на пластиковую бутылку, лежавшую рядом со мной, почти полную. Дальше изобразила, что подносит бутылку к губам. — Окей?

— Да. То есть окей.

Я попытался сесть, но она покачала головой.

— Нет. Лежи спокойненько. Отдыхай.

Я откинулся назад. Голова кружилась даже от легкой попытки сесть. На бедре я обнаружил кучу марли и бинтов. На лбу повязка была поменьше, и закреплялась она на затылке, в волосах; бинт стягивал голову, причиняя боль при прикосновении. Оказалось, что я лежу не на земле, а на носилках, похожих на раскладушку из мягкого материала. Поворачивая, но не поднимая голову, я смог разглядеть, что нахожусь уже не в овраге, а на какой-то возвышенности, и на несколько миль вокруг расстилается пустыня и низкие холмы.

Они переместили меня.

Перевезли? Перенесли?

Я снова попытался думать о прошлой ночи, но ничего не получалось, я завяз, и голова просто перестала работать. Сознания я не терял, но попытка думать, глядя в потолок, не удавалась: оно очень скоро угасало. Мозги словно тоже были стянуты марлей — белой, спутанной, а сквозь нее мысли не пробивались.

Я услышал чей-то крик снаружи:

— Эй, Консуэло! Нужна твоя помощь.

Женщина, сидящая рядом, снова потрепала меня по плечу и вынырнула из-под брезента.

Я услышал, как она ускорила шаг, почти побежала. Через минуту звуки шагов вернулись, эти шаги принадлежали нескольким людям, которые при этом еще кого-то или что-то тащили. Затем бородач и Консуэло привели с собой мужчину, поддерживая его с обеих сторон. Его лицо распухло, было залито кровью, хоть он и пытался двигаться сам, был беспомощен как дитя.

Бородач взглянул на меня внимательно и спросил:

— Эй, кореш, как думаешь, сможешь слезть с носилок? Мы привели тут кое-кого, кому они нужнее.

Я моргнул и осторожно сел. Перевязь на бедре натянулась, и голова слегка поплыла, однако в глазах не потемнело, как прежде. Я слез с носилок, освобождая их вновь прибывшему, затем подвинул их поближе и держал, пока его укладывали.

Они действовали, обмениваясь быстрыми и короткими репликами по-испански, из которых я понял только слово «бандитос». Консуэло вытирала кровь с лица мужчины, а бородач вешал еще одну капельницу на то же приспособление, что поддерживало мою. Он протер место на внутренней части локтя мужчины одноразовой салфеткой из распечатанного пакета и ввел под кожу иглу.

Я сморщился и отвернулся. А когда снова посмотрел, игла была присоединена к трубочке, свисающей из пластикового пакета. Ветер на минуту улегся, затем взметнулся с новой силой, и принес запах, который распространялся от раненого. От него несло ужасно, как от бездомных в Бальбоа-парке — застарелым потом и мочой.

— Ой, мне надо… в туалет. — Мой голос звучал как скрежет, но слова слышались отчетливо.

Бородач в это время надевал пенопластовый воротник на шею мужчины на носилках, но вскинул голову.

— Правда? Это хороший знак.

Он подошел и ущипнул меня за тыльную сторону руки.

Я отдернул ее:

— Ой!

Он покачал головой, посмеиваясь.

— Ущипни сам тыльную сторону руки и отпусти. Посмотрим, что получится.

— Зачем?

— У тебя обезвоживание. Чем дольше кожа остается собранной, тем сильнее ты обезвожен.

— Ох!

Я вытянул руку, ладонью вниз, и сделал, как он сказал. Кожа вернулась в исходное состояние довольно быстро.

— Посиди, — велел он.

Я замер, а бородач отвернул часть бинта, прижимавшего иглу на сгибе руки, затем выдернул ее одним быстрым, четким движением. Я почувствовал дергающую боль и увидел красную точку, налившуюся кровью. Он протянул мне антисептическую салфетку.

— Зажми этим руку, держи выше. Пока писаешь, можешь согнуть руку вот так.

Он приложил палец к внутренней части своего локтя и согнул руку, прижимая палец, показывая, как надо действовать.

— А где тут… туалет?

Он засмеялся.

— Выбери себе камень какой-нибудь.

Я осторожно выполз из-под навеса. Голова закружилась, и я на минуту согнулся, немного постоял так, но уже через мгновение смог выпрямиться.

Между двумя валунами стоял битый полноприводный пикап, такой пыльный, что определить его цвет было затруднительно. В кузове находились здоровенный бинокль и видавший виды бело-оранжевый переносной холодильник. В рваной тени бухарника я заметил два раскладных стула.

Мочевой пузырь напомнил мне, зачем я вышел. Я поковылял к подножию холма и справил нужду.

Подъем на холм занял больше времени, чем спуск. И дело было не только в силе притяжения. Не будь мой мочевой пузырь переполнен, я ни за что бы туда не потащился, к тому же ступать по гравию босыми ступнями было больно. Самым сложным казалось не рухнуть прямо на месте, потому что сил подняться у меня точно не было.

Бородач выбрался из-под навеса и посмотрел на меня.

— Ты в порядке?

«Нет», — подумал я, но кивнул и похромал дальше вверх.

Он подошел к раскладному стулу.

— Я Сэм, — сказал он. — А у тебя-то имя есть?

— Гриф… — запнулся я, но потом продолжил: — Джон Гриффорд. Меня называют Грифф.

Женщина, которая утверждала, что представляет школьный округ, спрашивала меня, Гриффина О’Коннера.

— Что с ним случилось? — Я показал на навес.

— Бандиты. Он мексиканец, пересек границу в поисках работы. Довольно бедный, но все же при деньгах, — как правило, эти бедолаги имеют при себе деньги, все, что его большая семья может наскрести вскладчину и обменять на американские доллары, чтобы он мог доехать до города и начать искать работу, когда пересечет границу. Грабителей, которые охотятся за такими, как он, полно по обе стороны границы. После нападения они ведь жаловаться в полицию не пойдут. В половине случаев сама полиция их и грабит.

Сэм замолчал, пока, превозмогая боль, я опускался в кресло.

— Когда я услышал, как ты говоришь, сразу понял, что ты не мексиканец, но у тебя может быть похожая история. Кто же на тебя напал?

Я посмотрел в сторону и приложил руку ко рту. Повязка так сдавила голову, что, казалось, вот-вот порвется.

И тут он задал самый страшный вопрос:

— Где твои родители?

Меня чуть не подбросило. Это было похоже на взрыв. Я знал, что нахожусь в безопасности, но мне захотелось мгновенно исчезнуть. Я мучительно желал скрыться, убежать, но разве от фактов убежишь?

— Они у…у…умерли!

Вот. Я сказал это. Выговорил то, о чем не мог думать.

— Где? — Глаза Сэма расширились, он зыркнул в сторону. — Когда?

Он думает, это случилось там, где они меня нашли, что люди, напавшие на меня, могут находиться поблизости.

— В Сан-Диего, вчера ночью.

О, черт. Что толку было выдумывать себе имя? Он прочтет в газете и запросто вычислит, как меня зовут на самом деле.

Кое-что из того, что постоянно твердил мне папа, быстро пронеслось в голове.

Лучше молчать в тряпочку и считаться придурком, чем открывать рот и непосредственно это доказывать.

Сэм опустил плечи.

— Как же ты сюда добрался? Они тебя выбросили по дороге? Они могут еще быть где-то здесь?

Я покачал головой.

— Я убежал… Я здесь потому, что тут казалось… безопасно.

Я взглянул на синий навес.

— Как ты убежал?

Я снова покачал головой.

— Не могу вам сказать. Но, честное слово, те, кто убил… — пришлось прикусить губу и на секунду крепко зажмуриться. — Последний раз я видел их в Сан-Диего. Не здесь.

Некоторое время он пристально разглядывал меня, потом сказал:

— В общем так. Пабло, который там лежит, требуется срочная медицинская помощь. Мы положим его в грузовик, я свяжусь по рации с окружной службой неотложной медпомощи и встречу их на шоссе. Полиция и пограничники очень скоро могут вмешаться в твое дело, так что я задам тебе только один вопрос: следует ли нам заявлять о тебе? Ты ведь не обращался в полицию Сан-Диего, не так ли?

Я уставился на него.

— Вы же взрослый дядя, правда? Конечно, вы все им расскажете, неважно, просил я об этом или нет. Я всего-навсего ребенок. То, что я хочу, не имеет значения. Я в меньшинстве.

Он моргнул, потом беззвучно рассмеялся, будто я сказал что-то смешное.

— И вообще, зачем тогда спрашивать?

Получилось слишком резко. Я сжал губы, решив, что больше не скажу ни слова.

Он внимательно посмотрел на меня, и лицо его сморщилось.

— Детка, я понял, с тобой и твоими близкими приключилось что-то по-настоящему плохое, но также я знаю наверняка, что и ты — в беде. Я здесь постоянно встречаю людей, попавших в беду. В основном, это рабочие без документов, пересекающие границу. Но я не собираюсь судить их. Все, что мы с Консуэло можем сделать, — это спасти их от смерти. Иногда просто подать глоток воды, а иногда — организовать медицинскую транспортировку. Но мы никого не судим и не подключаем миграционные службы, пока не возникает такая необходимость.

Я не могу понять, как будет лучше для тебя. Ведь мне неизвестно, что именно произошло и почему. Ты не умираешь, значит, мне не нужно привлекать силы округа и полицию. Не знаю, захотят ли копы отвезти тебя в то место, где люди, совершившие такое злодеяние, могут снова попытаться тебя достать, и захотят ли они вообще этим заниматься. Поэтому снова спрашиваю, и я действительно подразумеваю то, что говорю: нужно ли мне рассказывать о тебе полиции?

Я замотал головой из стороны в сторону так сильно, что волдырь на шее пронзила боль.

— Ну, все тогда. Не расскажу.

Сэм начал собираться.

Несмотря на мое намерение молчать, я произнес:

— Почему вы это делаете, в смысле, помогаете нелегалам?

— Кто-то же должен. Я этим занимаюсь уже шесть лет, с тех пор как обнаружил трех мертвецов у границы принадлежащей мне земли. А Консуэло потеряла своих, мужа и сына-подростка, чуть западнее этих мест. На середине пути проводник начал вымогать деньги зато, чтобы везти их на машине дальше, и все это происходило в совсем диких местах, где нет ни души. Консуэло узнала об этом от женщины, попутчицы, у которой нашлось чем заплатить, чтобы не идти пешком и не умереть в канаве.

Я облизнул губы.

— У нее были наличные?

— Она предложила иной способ оплаты.

Я посмотрел на него в недоумении.

Сэм воскликнул:

— Боже, да ты еще совсем маленький! Но рассуждаешь словно взрослый, так что я забываю о твоем возрасте. Она расплатилась своим телом.

Я почувствовал, как покраснели мои уши.

— Сколько тебе, малыш? Одиннадцать? Двенадцать?

— Девять.

У Сэма отвалилась челюсть.

— Но будет десять в следующем месяце, — добавил я.

Он ущипнул себя за переносицу.

— Я все-таки должен обратиться в полицию.

— Но вы же обещали!

— Я не обещал ничего конкретного. — Он покачал головой. — Но я сказал, что не буду. Думается, что и не буду. — Он встал. — Консуэло! Ехать пора! — Открыл дверцу машины. — Ты поедешь впереди. Консуэло сядет сзади и будет следить за Пабло.

— Я не могу подождать вас здесь?

— А мы сюда не вернемся. После того как передадим Пабло врачам, я отправляюсь домой. — Он жестом указал на закатное солнце. — На сегодня хватит.

Чтобы забраться в автомобиль, мне потребовалось почти столько же времени, сколько Сэму и Консуэло, — чтобы затащить Пабло на носилках в заднюю часть пикапа, сложить навес и убрать стульчики и холодильник.

Сэм ехал довольно медленно из-за дороги — вообще назвать это дорогой можно было бы лишь с натяжкой. Иногда она полностью исчезала, и казалось, что он просто движется наугад по пустыне, но потом вдруг снова впереди появлялась двойная колея. В некоторых местах, — то на подъемах, то на спусках, — колеи шли неровно, ухабами, и хоть мы и ехали медленно, меня каждый раз с силой вжимало в ремень безопасности или даже бросало на дверь.

Я оглянулся и увидел Консуэло, пристегнутую в кузове машины и прикрытую зонтом. Носилки с Пабло были закреплены с помощью застежек, однако Консуэло держала руку на его лбу, очевидно, чтобы страховать голову. Через полчаса мы достигли подъема, и машина остановилась. Сэм снял рацию с подставки и включил ее.

— Дальше пока не поедем. — Он нажал кнопку передачи. — Том, это Сэм Коултон. Нашел мужчину-латиноамериканца, обезвожен, есть травмы. Его избили и ограбили, когда он пересек границу на юге от Бэнкхед Спрингс. Два дня провел без воды.

Ответивший ему голос прерывался помехами, был едва различим.

— Он нуждается в воздушной транспортировке?

Сэм ответил:

— Нет. Он был в сознании, когда я его обнаружил. Я поставил ему капельницу, и мы теперь меньше чем в пятнадцати милях от Олд Эйти. Могу встретить «скорую помощь» рядом с дорогой на ранчо Дезерт Роз минут через тридцать.

— Я позвоню шерифу. Он легальный?

— Сомневаюсь. Да, шерифа, чтобы зафиксировал факт нападения, и миграционную службу, если они захотят, но еще они могли бы послать кого-то встретить «скорую» в окружной госпиталь в Эль-Сентро.

— Договорились. Думаю, они вышлют наряд, который встретит вас в Тексако. Еще что-нибудь?

— Нет. Пора двигаться, если нам суждено пересечься со «скорой». Спасибо огромное. Привет Марибель.

Он повесил микрофон обратно на приборную доску и сконцентрировался на дороге. Я не мог понять, как он собирался преодолеть за полчаса пятнадцать миль. Мы ехали гораздо медленнее десяти миль в час из-за выбоин и камней, но вот машина выбралась на ровную поверхность через пять тряских минут, а затем — на грязную дорогу, которая показалась автобаном по сравнению с предыдущей. Сэм разогнался до пятидесяти, и мы действительно минут через пятнадцать очутились на шоссе.

— Это что, пижама? — спросил меня Сэм.

На мне были пижамные штаны и футболка, в которых я обычно спал.

— Ну да…

— Значит, ты был в постели? Ну, когда это произошло…

Я отвернулся и уставился в окно. До заправки внизу дороги было меньше полумили. Он сказал мне в спину:

— Окей. Я не буду давить, но если ты не хочешь связываться с копами, сделайся невидимым, пока я разбираюсь с шерифом, ладно? — Он остановился в тени навеса и стал рыться под сиденьем. Через секунду выпрямился, держа одинокий пластиковый шлепанец. Ему пришлось выбраться из машины и продолжить поиски, сидя на корточках, прежде чем он наконец обнаружил шлепанец-близнец где-то в глубине кабины. Потом он достал пару долларов из кошелька и передал их мне вместе со шлепанцами. — Иди, умойся и купи себе газировки, ладно? А мы пока будем разбираться с миграционной службой.

Я был страшно смущен.

— Спасибо… Я, правда…

— Потом поблагодаришь. Шериф идет.

Сэм дернул подбородком, и я увидел вдали на дороге машину, едущую в гору. Ее крыша блестела, и я почти поверил, что это полицейская машина.

Я бросил шлепанцы на гудроновую поверхность шоссе и опустил в них ноги. Они были слишком большими, но я прошаркал в магазин и, избегая взглядов продавщицы, завернул в туалет.

В мужской уборной воняло, а в зеркале я выглядел ужасно. Волосы спутаны, под глазами залегли круги. Когда я повернулся, превозмогая боль, то увидел край своей футболки, заскорузлый от смеси крови и грязи. К счастью, грязь была похожа скорее на красноватую тину, чем на кровь, иначе продавщица сказала бы что-нибудь — или даже набрала 911.

Я попытался было замыть пятно в раковине, но оно только расплылось еще пуще. Я попробовал выдавить из баллончика жидкого мыла, но он был пуст, и, при всем желании, я не смог заставить себя снова натянуть футболку.

Я бросил ее на край раковины и прыгнул.

Сначала мне показалось, что прыжок получился неаккуратным — все ящики выдвинуты и опустошены, а матрас на кровати перевернут и сброшен с пружин. Висевшая на вешалках одежда валялась на полу. Но все вещи были неподвижны, никакого движения в воздухе. Нет, этот беспорядок устроил кто-то другой, не я. Я замер, прислушиваясь.

Хотелось хоть что-то услышать. Например, как родители разговаривают друг с другом. Тишина была гнетущей, как жаркий день. Вдруг раздался щелчок, хлопок и свистящий звук, и мое сердце бешено застучало.

Ох! Это включился кондиционер.

Я выглянул в холл. Там, на полу, валялось еще больше вещей — книги, тарелки. Я заметил, что почти все вокруг покрывает черный порошок. Порошок для снятия отпечатков пальцев. В стенах зияли дыры, огромные, зазубренные, с торчащими краями, будто из комнаты вытаскивали что-то крупное. На полу в гостиной была сделана разметка, такая, как по телеку показывают в детективах, — два силуэта на полу, очерченные мелом. И засохшая кровь.

Я отвернулся — да что там, отскочил. Глянув в окно возле двери, увидел желтую сигнальную ленту, натянутую поперек лестницы, с надписью: «Место преступления. Не входить».

На краю тротуара стояла полицейская машина с открытыми окнами. Я не заметил, был ли кто-нибудь на водительском сиденье, но через минуту раздалось похрустывание и отголосок разговора, слышный словно сквозь радиопомехи.

Черт.

Я отступил от входа, затем быстро проскользнул в свою комнату. Повязка на бедре сильно стягивала и причиняла боль. Я взял футболку, джинсы, белье, кроссовки и носки. Кто-то скинул большую часть моих книг с полок, но я нашел свои паспорт и копилку, — все, что откладывал три с половиной месяца, — там же, где и оставил, между «Островом сокровищ» и серией «Литтл биг» в глубине книжной полки.

Я подошел к стене, чтобы снять свои рисунки, но их и след простыл. Не было их и на полу.

Неожиданно раздался звук шагов, поднимающихся по лестнице, и я прыгнул, прижав свои вещи к груди.

Я вернулся на Пустырь, к заляпанному краской валуну, вокруг меня кружились песок и сухая трава. Было слышно жужжание, это мухи налетели на засохшую кровь в тех местах, где она протекла на землю. Я вспомнил о бандитах, напавших на Пабло, но поблизости никого не было. На песке еще можно было различить следы Сэма и Консуэло, тащивших меня.

Я взобрался на камень, чтобы переодеться в чистое, приспустив штаны так, чтобы они не давили на поврежденные места, стряхнул песок с ног, надел носки и кроссовки. Воспроизвел в памяти туалет на заправке, и через секунду был уже там. Мне помог запах, отпечатавшийся в памяти. Я запихнул окровавленную одежду в помойку, перемешав с использованными бумажными полотенцами.

Когда я вышел, на меня удивленно воззрился мужчина, нетерпеливо ожидавший своей очереди.

— Дверь так тряслась! В чем дело, открыть не мог? Чего ты там застрял черт знает на сколько?

Он толкнул меня плечом, заходя в сортир и игнорируя мои еле слышные извинения.

На улице стояли «скорая» и полицейские. Врачи как раз перекладывали Пабло с холщовых носилок на крутую медицинскую каталку. Консуэло наблюдала за — ними, пока Сэм разговаривал у магазина с шерифом в форме.

Я вернулся обратно к холодильникам и выудил большую бутылку «Гаторейда», потом картофельные чипсы. Американский картофель. То, по чему я скучаю, и что осталось в Англии, — это разные сорта чипсов. Мои любимые — со вкусом ростбифа и хрена.

Я расплатился собственными деньгами и вышел на улицу, направляясь подальше от Сэма и шерифа, туда, где в тени навеса стояла скамейка. «Гаторейд» был хорош, а чипсы оказались просто изумительными — такое ощущение, что мой организм требовал соли. Я даже собрался купить еще пачку, но, кажется, желудок был против. Тогда я сел обратно на скамейку и занялся своим напитком.

Шериф отошел к машине и вернулся с картой. Они с Сэмом расстелили ее поверх мусорного контейнера. Сэм указывал на определенные точки, и я слышал, как он говорил;

— …Возможно, там было три человека. Они говорили с ним и между собой по-испански. Могла быть конкурирующая шайка проводников — я знаю, такое случается.

— Видел какие-нибудь машины?

Сэм покачал головой.

— Только пыль. Знаешь, пыль столбом, и очень далеко. Как обычно. Да я издали только присматривался. Не хотелось нарваться на уродов, которые разукрасили Пабло.

— Х-м-м-м. — Шериф сдвинул назад свою шляпу и спросил: — Ты там не натыкался на кого-нибудь, кто был без машины? Кого-то, кому тоже была нужна вода, но он продолжал идти?

Сэм засмеялся.

— Не сегодня, Кен! Те, кто делает это правильно, пересекают границу ночью, а днем, в жару, прячутся. Они могли заметить меня и Консуэло. Обычно я их не вижу, если только они не совсем в плачевном состоянии. — Он дернул подбородком в направлении «скорой»-..

— Ну ладно. Вернетесь туда;

— Не сегодня. Пора домой.

— М-м-м. Ладно. Я скажу пару слов полиции штата и пограничникам. Если увидишь что-то подозрительное, скажешь нам, да?

— Да.

Они пожали друг другу руки, и шериф, вернувшись в машину, начал переговоры по рации.

Сэм глянул на меня и направился было к магазину.

— Э. Вот ты где. А одежду где взял?

Я открыл рот, чтобы сказать ему что-нибудь, но что? На самом-то деле?

— Я их не крал. — Я поднялся и вручил ему шлепанцы и два доллара, что получил от него раньше. Как только он взял деньга, я рухнул обратно на скамейку, тяжело, в каком-то недоумении. Ноги подкосились, а в воздухе словно поплыли пузыри. — О-о-о-й!

— Что, кружится? — Он задержал на мне взгляд. — Пора двигать. Может, это и лишнее, но я дам шерифу время отъехать. Ты тут посиди пока, ладно? Хотел бы я… Эх, ладно. Просто сиди. Отдыхай. Если почувствуешь, что теряешь сознание — зажми голову между коленей.

Я кивнул.

Он вернулся к машине. Там как раз закончилась погрузка Пабло через задние дверцы «скорой», и Сэм обменялся парой слов с медиками, прежде чем они закрыли дверцы и покатили вниз по шоссе, мигая огнями, но без сирены. Я закрыл глаза на несколько секунд, — так мне показалось — а когда открыл, грузовичок оказался передо мной.

— Почему бы тебе не лечь сзади, Грифф?

Я прикинул, стоит ли мне вообще с ними ехать, но не мог придумать ничего лучшего. Предложение лечь было хорошим, действительно хорошим. Я кивнул, и он помог мне перебраться через откидной борт кузова и улечься на холщовые носилки. Вместо подушки Сэм дал мне сложенное одеяло.

— Мы направляемся на запад. В кабине темно, дорога займет минут сорок пять, нормально?

— Нормально, — ответил я.

Он положил бутылку «Гаторейда» рядом с моей рукой. Я подумал, что неплохо было бы попить, но сейчас это слишком трудно для меня.

Даже не помню, как мы выруливали с заправки.