Джампер: История Гриффина

ПЯТЬ Спуск под землю

Я был предупрежден за десять минут — невообразимое количество времени, в общем-то. Даже не пришлось прыгать. Не сразу, во всяком случае.

Я находился в бюро переводов, «Сигнификадо Кларо», отвечая на телефонные звонки, пока Алехандра работала в офисе брокера в другой части квартала. Американская пара покупала дом, чтобы жить там, выйдя на пенсию. Они немного понимали испанский, но предусмотрительно пожелали быть абсолютно уверенными в значении каждого слова, которое они подписывают.

Наш зубной врач, престарелый доктор Андрес Ортега, позвонил и попросил позвать Алехандру. Я объяснил, что ее нет на месте, и предложил передать сообщение. Он попросил меня, то бишь Гильермо Лосаду.

— Это я, доктор.

Он быстро заговорил по-испански.

— Какие-то иностранцы только что были здесь с агентом ФАР — Федерального агентства расследований. У них были снимки зубов. Твоих. — ФАР — это мексиканский эквивалент ФБР в Штатах. — Снимки американские и на них другое имя… Гильермо. — Он помолчал. — Мне пришлось дать им твой адрес. Они только что ушли.

Мое сердце загрохотало, как волны, разбивающиеся о берег после шторма. Бу-бум. Бу-бум.

Предательские зубы. Мне поставили две пломбы восемь месяцев назад. Вот что бывает, когда не пользуешься зубной нитью!

— У них адрес агентства Алехандры?

— Нет, его не было в твоей карте. А ее карту я им не показывал.

— Спасибо, доктор. Спасибо большое.

Я повесил трубку. Первой мыслью было прыгнуть к Сэму, но офис доктора Ортеги находился в Санта Крус, в другом поселке. Им понадобится как минимум десять минут, чтобы попасть в Ла Крусеситу, только тогда они окажутся возле дома.

Так что сначала я прыгнул в дом. Я хранил свои деньги в черной шестиугольной фаянсовой шкатулке с крышкой, отделанной резными треугольниками. Думаю, шкатулка нравилась мне больше денег.

Я кинул ее на середину кровати, в пятно света. Затем занялся содержимым платяного шкафа, — хватал ящики, вываливал содержимое на кровать и запихивал обратно в шкаф. В три охапки я опустошил две свои книжные полки.

Я связал уголки одеяла, и получился узел размером почти с меня. Но все равно он прибыл со мной в заброшенное стойло в конюшне Сэма в Калифорнии. Я прыгнул обратно, схватил простыни и плащ, висящий за дверью, доску с парой рисунков, приколотых к ней, несколькими набросками Алехандры, Изображением Родриго с одной из его подружек и мое фото, где я был снят в лодке. Все это тоже отправилось в стойло. Я вернулся, сдирая со стены рисунки, отрывая уголки, если они слишком крепко приклеены. И аккуратно сложил их стопкой в стойле.

В прошлый раз, когда убили папу и маму, они забрали все мои рисунки.

Я прыгнул в третий раз, и теперь комната выглядела странно, необитаемо. Жаль, я не мог напылить там по всем поверхностям, чтобы они подумали, что комната уже много месяцев заброшена, — просто не знал, как это сделать.

Я позвонил с домашнего телефона Алехандре в офис брокера.

— Слушаю, — сказала она, когда ее подозвали.

— Я тебя люблю. — Никогда раньше этого не говорил, но теперь сказал. Так, как если бы она была мамой или сестрой.

— Гильермо, ты что, спятил?

— Они пришли, и я должен сматываться.

Она переключилась на английский. Она не понимала меня, но дело было не в словах, а в ситуации.

— Кто приехал? Почему ты должен… о, нет! О, нет! — До нее дошло. — Быстрее уходи!

— Не ходи домой. Они будут следить. — Я повесил трубку и вышел через заднюю дверь.

Через пять минут я был во дворе отеля «Вилья бланка», тут-то они и показались. Мое лицо скрывала газета, и я заказал лимонад, чтобы оправдать свое присутствие. Газета тряслась в моих руках, и мне пришлось прижать локти к столу, чтобы унять дрожь.

Они приехали на двух машинах, один за другим, пристально всматриваясь в дом. Одна машина припарковалась выше по улице, другая въехала на гостиничную стоянку, меньше чем в сорока футах от того места, где я сидел.

Следить — вот все, что мне оставалось, не считая прыжков, но я понял, что и они здесь по той же причине, — отсюда можно было наблюдать за домом. Номера на машине местные, и она не из проката. Водитель, мужчина в мятом белом костюме, выглядел как мексиканец. А вот его пассажир — нет.

Последний раз я видел его в Сан-Диего, в ночь, когда взорвалась квартира.

Почему-то руки перестали трястись.

Я слегка подвинул стул, чтобы видеть в арку стойку регистрации. Я не слышал слов, но Мартин, портье, качал головой. Мужчина в белом костюме достал кошелек и раскрыл его, показывая что-то портье. Я увидел, как глаза Мартина расширились, затем он поднял трубку и что-то сказал в нее.

Сеньор Эрас, менеджер, пришел к ним из офиса. Переговоры шли еще минуту, потом они вызвали Видаля, посыльного. Они разгрузили багажник, всего три сумки, но одну из них человек из Сан-Диего схватил, едва Видаль за ней потянулся.

— Я сам, — сказал он достаточно громко, так что я услышал с другого конца вестибюля. — Там хрупкое. — У него все еще слышался этот бристольский акцент.

Мне хотелось прыгнуть прочь, совсем, но я хорошо помнил ночь, когда они убили полицейского на улице у дома. Они, возможно, знали, когда я прыгаю, даже не видя этого.

Я наблюдал, как они поднялись по лестнице, пока Видаль вкатывал тележку в грузовой лифт. Когда они исчезли из вида, я пошел к дверям, ведущим во внутренний двор отеля. Стоя там, я мог видеть вторую машину, припаркованную на другой стороне, откуда они имели возможность следить за фасадом дома Алехандры.

Видаль вернулся через минуту.

— Хороши ли чаевые? — спросил я, сделав характерный жест пальцами.

Он скорчил гримасу.

— Проходимцы. Жмоты.

— На какой они стороне?

Он указал большим пальцем налево, в сторону дома Алехандры. На четвертом этаже, окна во двор.

— Почему спрашиваешь?

— Потому что они ищут меня! — Как только это сказал, я почувствовал, как мое лицо исказилось, и я вот-вот заплачу. Я сделал глубокий вдох и взял себя в руки. — Так что ты меня не знаешь, ладно? Я ухожу, но мы же не хотим, чтобы Алехандре причинили вред, правда?

— Ну конечно!

Все, кто знал Алехандру, были о ней высокого мнения.

— Я твой должник.

Он задрал подбородок и ухмыльнулся.

— Ну а как же!

На краю пляжа торговцы расположились с палатками, продавая туристам сувениры — черную керамику, гватемальскую одежду, раскрашенные деревянные штучки с резьбой, сделанные из тропической древесины. Я нашел маленькое зеркальце в камедевой оправе за двадцать американских долларов и купил его, не колеблясь.

Видаль отпер лестницу черного хода, чтобы я смог выбраться на крышу. Это место пользовалось популярностью среди персонала, когда на курорте в бухте устраивали фейерверки, так что я бывал там и раньше, но прыгать оттуда не стал.

Я не хотел этого делать, пока они рядом, — до тех пор пока не смогу исчезнуть совсем. На крыше поверх гудрона был гравий, я не торопясь обошел ее. Я не опасался, что они смогут услышать меня сквозь крышу, ко во всех комнатах были балконы, и если бы они захотели выйти на воздух или держали дверь открытой, меня бы засекли.

Когда я подошел к бетонному парапету у края крыши, то услышал их разговор. Судя по звуку, они находились не на балконе, но дверь была открыта.

Тот, что с бристольским акцентом, говорил:

— Он не может быть владельцем, он сопляк! Надо выяснить, кому принадлежит дом и кто в нем живет. — К моему удивлению, он вдруг застонал.

— Что, до сих пор живот? Это иногда случается с приезжими. Говорят, незнакомые бактерии. — У другого акцент мексиканский. Наверное, он из Федерального бюро расследований.

— К черту бактерии!

— Я спрошу внизу, кому принадлежит дом.

— Нет! Это соседи. Если ты задашь вопрос, они, конечно, ответят, а потом могут взять и позвонить им, понимаешь? Должны быть данные регистрации, которые ты можешь проверить, ни к кому не обращаясь. Понимаешь?

Агент ФБР ответил:

— Да, данные есть. По телефону узнавать не годится. Когда я сую им свой значок в лицо, результаты получше. Я сейчас нужен?

— Нет. Сейчас выжидаем. Позвони мне. — Я услышал, как открылась дверь, но прежде чем снова затворилась, он добавил: — И пожалуйста, добудь мне немного пептобисмола. — Слова давались ему с очевидным усилием. Этот человек явно не привык просить.

— Конечно, сеньор Кемп. И еще — побольше воды в бутылках?

— Было бы классно.

Дверь закрылась.

— Черт! — я снова услышал его — Кемпа? — стон, а затем движение. Звук шагов изменился, добавилось эхо.

Он был в ванной комнате.

Брюки с ремнем упали на пол, а вслед за тем раздались звуки, которые свидетельствовали о расстройстве желудка, и их ни с чем нельзя было спутать.

Я сунул зеркальце в задний карман и перегнулся через парапет. Это было несложно. Балконы разделяли ноздреватые кирпичи, служившие удобной опорой для рук и ног. Высоты я не боялся, поскольку всегда мог спастись в прыжке. Я оказался на балконе прежде, чем он спустил воду. Опустился на колени в углу и тихонько придвинул стул спинкой к себе, частично укрывшись за ним.

Раздались шаги, и он появился в дверном проеме, прижав к глазам бинокль. Он смотрел на дом Алехандры, мой дом.

Нет, не мой, не мой. Больше не мой.

Может, я могу столкнуть его с балкона?

Он проверил улицу; проверил окна дома. Достал что-то из кармана и, продолжая смотреть в бинокль, сказал туда:

— Есть что-нибудь?

Сквозь шумовые помехи и перебои послышался голос, отвечавший ему довольно тихо:

— Нет, ничего с тех пор, как мы уехали от врача. Почувствовал примерно семь прыжков за минуту.

— У тебя результат получше моего, я ощутил лишь около двух, на окраине города. Я послал Ортиса узнать, кому принадлежит дом. Держим ушки на макушке, верно? Я не могу следить постоянно.

Ответ прозвучал слишком тихо, но зато с этой стороны беседа велась весьма громко и четко:

— Да потому, что чертов туалет находится вне зоны наблюдения, ясно? — Он сунул радиотелефон обратно в карман и, застонав, вернулся в сортир.

Я начал передвижение.

Результаты. Разные результаты. Один из них чувствовал меня, допустим, из кабинета доктора Ортеги, за пять километров, но Кемпу это не удавалось. Зато, кажется, он почувствовал последние мои два прыжка перед звонком Алехандре, они могли быть в Ла Крусесите, за один-два километра, но все равно нужно было бы потратить минут пять на то, чтобы найти дорогу.

Он точно почувствовал бы, прыгни я с балкона.

Затем до меня дошло еще кое-что. Результаты. Они могли чувствовать прыжки, но не могло быть такого, чтобы они практиковались только на мне. Значит, они исходили из опыта и с другими прыжками. Другими. Не моими.

Боже мой, есть и другие джамперы!

Кемп снова застонал, звук эхом отдавался от плиток ванной. Я хорошо помнил то время, в самом начале моего пребывания в Оахаке, когда я также заболел и мечтал о том, чтобы просто взять и умереть, но только покончить с этим. Вот бы он промучился еще неделю-другую!

Когда стало понятно, что он все еще в туалете, я протянул руку к краю дверного проема и повернул зеркальце, чтобы заглянуть в комнату. Чемоданы торчали наружу из шкафа, но кейс, который он не дал нести Видалю, лежал на кровати. Интересно, что же в нем?

И почему бы в него не заглянуть?

Всего один шаг по ковру, тихо-тихо, но все-таки, кажется, какая-то тень промелькнула, когда я крался мимо двери. Как бы сильно его ни проняло, Кемп все-таки меня заметил. Было слышно, как он натягивает штаны, но я держал кейс в руке еще до того, как он появился из ванной. Подняв ствол, он пытался прицелиться в меня из чего-то более крупного, чем пистолет, но я прыгнул.

Папа говорил: «Никому не позволяй даже целиться в тебя».

Да, пап. Стараюсь.

Далеко я не ушел.

Не мог. Ведь если они перестанут охотиться за мной, то переключатся на Алехандру. Так что я хотел, чтобы они преследовали меня.

Я отправился на остров в соседней бухте, Исла ла Монтоса, каменистый выступ меньше трехсот метров в диаметре, всего в нескольких сотнях метров от Танголунда Бэй. Это был крошечный кусочек земли, основного берега, и микроскопический пляж метров на пятьдесят. Остальная часть острова состояла из крупных волн на каменистой отмели с разметавшимся кустарниковым ландшафтом.

Всего в четырех километрах от отеля.

Они наверняка почувствовали.

Почувствовали, но как сумели отследить?

Придут ли?

У кейса было два замка с трехзначными комбинациями, связанными между собой. Два набора из тысяч возможных комбинаций, которые вряд ли можно вычислить, даже имея достаточно времени и терпения.

Я сел на маленьком пляже и принялся бить по замкам камнем, с помощью которого не только сбил замки, но и снял накопившееся напряжение, — нанося удары, я вскрикивал.

Каждые несколько минут я делал перерыв и прыгал во все стороны, на восточный, северный, южный и западный берега острова, чтобы посмотреть, не приближаются ли они, и прыжками показать им, что я здесь.

Кейс распахнулся, но вспыхнул, ярко и жарко, и мне пришлось отшвырнуть его подальше от себя. Я уверен, что это произошло не из-за моих ударов, он был предназначен для самоликвидации, а не убийства, иначе я давно был бы мертв.

Внутри остался только пепел и расплавленный пластик с почерневшим металлом. Там же нашелся и обугленный уголок паспорта, но это была единственная вещь, которую я смог распознать. Пламя было действительно очень ярким, поэтому зрение мое немного ослабело и все поплыло перед глазами.

Может быть, это магний. Один из наиболее запомнившихся экспериментов в моем домашнем обучении — тонкая металлическая лента, мгновенно воспламенившаяся после того, как мама опустила ее в воду.

Наконец они появились на двух лодках — одна проследовала прямо к берегу, огибая камни, испещрявшие вход в бухту, на второй пытались подойти с другой стороны. Они могли отправить пловца, но пловец не смог бы незаметно приблизиться к берегу из-за неровностей застывшей лавы.

Волны, казалось, собирались размазать лодку о скалу. Но в конце концов, покрутившись у острова, она все же пришвартовалась к берегу.

Там были трое: Ортис из местного ФБР, Кемп из Бристоля и бородач, возвышавшийся над остальными. Он не был в Сан-Диего, я бы запомнил такого высокого человека.

Это означало, что они оставили кого-то у дома.

Возможно, и не одного. Не стоит надеяться, что я видел всех.

Я подумал об Алехандре, потом обо всем остальном семействе Монхаррас. Мне хотелось вернуться и посмотреть, но я знал, что самый верный способ вывести этих уродов на нее — на них всех — это мой прыжок.

Позвоню, подумал я. Позже.

А пока надо было кое о чем поразмыслить.

Приехавшие захватили удочки и переносной холодильник. Я почувствовал, как мои уши загорелись, а горло сжалось.

Они что, думают, я тупой?

Не знаю, почему это так меня взбесило. Черт, наверное, все наоборот, это было бы весьма на руку, если бы они считали меня ребенком-дауном.

Я наблюдал за ними с возвышенной части острова, где начинались заросли кустарника, чуть пониже того места, где клочок суши, образовывавший бухту, соединялся с основной территорией острова. Я сидел в тени, найдя плоский камень, где удалось пристроить задницу.

Я раздумывал, понимают ли они разницу между прыжком в определенную точку и просто отпрыгиванием, или для них все едино. Непохоже, чтобы они чувствовали меня, пока я не прыгал, иначе мне никогда не удалось бы забраться на балкон.

Они оставили Ортиса у лодок с одной из удочек и отправились по пляжу в моем направлении. Они тоже несли удочки в левой руке, придерживая правую на сумке, свисавшей с плеча. Я прыгнул на десять футов вправо, внимательно наблюдая за ними.

Оба отреагировали, глядя туда, где теперь виднелась над кустарником моя голова… Но Ортис ничего не заметил. Он все еще делал вид, что рыбачит, стоя у лодок.

Ага. Он не чувствует, а вот они — да.

Я повернулся и быстро побежал к центральной части острова. Настолько прямо, насколько позволяли кустарник и камни. Колючки цеплялись к рубашке, так что на голых руках остались царапины, но я явно поспевал быстрее, чем они. Они крупнее меня, поэтому им приходилось силой прокладывать себе дорогу, и одеты они были как туристы.

Господи Боже, мои шорты!

Я скрылся из виду через тридцать секунд. Они все еще продирались вверх по камням в конце пляжа — не по отвесным скалам, но все же по таким поверхностям, где невозможно продвигаться дальше, не ухватившись за уступ. Я поднажал, пока не оказался на дальнем конце, точно у края скалы. Там лежал валун, немного выделявшийся из основной массы, я влез на него сзади и выглянул. Мне нужна была визуальная информация — волны, разбивавшиеся о камни внизу, лишали всякой возможности услышать, как движутся в кустарнике преследователи.

Они появились. Кемп посередине — оттуда, откуда прибыл и я, но другой, высокий, пришел с правой стороны. Он подошел быстро, видимо, там не было таких зарослей, но тоже шел по краю.

Я прыгнул прямо туда, позади него, и он соскользнул с края. Мне не пришлось его трогать, но он чуть не схватил меня, соскальзывая; он ведь был почти в два раза выше, и чуть не уцепился рукой за мои волосы, когда я отскочил.

Великан приземлился не на камни, но это было чистое везение. За секунду до его падения накатила волна, и он барахтался и бил руками, стараясь держать голову над водой и пытаясь выплыть из бассейна у подножия скалы.

Один есть.

Если бы я чуть-чуть замешкался, Ортис был бы предупрежден. Его рация трещала, когда я сбросил ему за спину камень, а голос Кемпа крикнул:

— Ортис, обернись! — когда Ортис уже упал на колени.

Не сомневаюсь, что это государственное преступление — швырять камни в федеральных агентов. Не то чтобы я совсем дух из него вышиб, зато надел его наручники ему на руки, он и охнуть не успел.

Я связал вторую лодку с первой и оттолкнул от берега, зная наперед, что от них останется после прохода между камнями. Моя лодка уцелела, но второе суденышко развернуло поднявшейся водой и расцарапало о камки краску и стекловолокно на боку.

Очень жаль, наверное, они потеряют свой депозит.

Я бросил якорь с подветренной стороны, на полпути между островом и берегом, виднеющимся напротив. Там было глубоко, больше сорока метров, но используя якорные тросы обеих лодок, можно было достать до дна, и часть троса еще осталась бы незадействованной. Правда, его поволокло бы, стоило ветру перемениться.

Жалость-то какая.

Даже в закрытой со всех сторон бухте нос лодки подскакивал вверх, особенно сильно из-за дергавшегося троса, вызывая у меня тошноту. Я прыгнул на противоположный берег, где пляж Плайя де Микстека, длиной в двести метров, с восточной стороны побережья. На северной оконечности виднелась пляжная постройка, но я направился в другую сторону и осмотрелся, — всего двести метров, расстояние в два футбольных поля. Я мог мгновенно вернуться назад, но Кемпу понадобится какое-то время, если он захочет до меня добраться. Во всяком случае, ему придется самому доплыть до лодок.

Я взял рацию Ортиса.

— Мистер Кемп, — сказал я. — Вы там?

— Кто это? — Он не знал моего голоса и не был уверен, что это я, но, должно быть, догадывался.

— Это я, сирота. — Они, конечно, знали мое имя. Даже имена. Но я не собирался ничего преподносить им на блюдечке. Только хотел узнать — почему.

— Как животик? Все несет?

— Гриффин, — сказал он. — Ты наломал дров.

— Ортис был в сознании, когда я его оставил.

— Едва ли. У него сильнейшая кровопотеря.

— Не повезло. А громила что?

— Он в бешенстве.

— Штаны намочил?

— Ну ты… — Он помолчал. — Мальчик, что тебе надо?

Вот оно.

— Мне надо узнать, почему. Что вам сделали мои родители? Зачем их убили? Почему пытаетесь убить меня?

Он опять помолчал, потом сказал:

— Не знаю, о чем ты говоришь.

Связь прервалась.

— Кемп!

Ответа не последовало. Я попытался еще пару раз, затем выругался и отключился, а в это время голос Кемпа продолжил с кем-то разговор:

— На карте это пляж Микстека, понятно?

— Иду!

— Попробуем разделить остров на четыре части. У него может быть укрытие. Или тайник с запасами. У него должна быть причина здесь находиться.

Мне очень хотелось сказать им: «Основная причина — заманить ваши мерзкие задницы подальше от людей, которые мне дороги». Но это лишь навело бы их на след Алехандры. Вместо этого я нажал кнопку и произнес:

— Удачи вам, дрочилы! Я покидаю сие место, и если увижу вас снова, уже не просто камнем тресну.

И кинул рацию в воду.

Мне хотелось проверить, как там Алехандра, но я прыгнул на ранчо к Сэму, сел у ручья и закрыл глаза руками.

Консуэло по моей просьбе проведала Алехандру, через посредников. Она собиралась прямо позвонить ей, но я предупредил, что они наверняка прослушивают телефон, так что проверку решили осуществить с помощью еще одной племянницы.

Алехандра заперла агентство и под покровом ночи присоединилась к своему нынешнему бойфренду в Санта Крус.

Шестнадцатиметровая яхта, отправляющаяся в путешествие из Калифорнии во Флориду через Панамский канал, отчалила той ночью, пройдя в пункте отплытия необходимую экспертизу и выполнив все формальности.

— Хорошо, — сказал я. — Муй бьен.

Я все еще был в ярости. Я лишился двух домов. Зато она была теперь в безопасности, и это снимало с моих плеч тяжкий груз.

— Что ты теперь собираешься делать? — спросил Сэм. — Похоже, твои прыжки выведут их на тебя.

— Если я не буду прыгать, они все равно меня найдут. Они нашли меня не по прыжкам, а по зубам. По снимкам и записям в карте. Я могу прыгать сколько угодно. Но только не быть с людьми. То есть в то время, когда прыгаю. Когда я отпрыгиваю из толпы, это еще ничего. Не существенно, если они знают, где я был. Плохо, если они узнают, где я есть, — где гощу, живу.

Сэм обдумывал какое-то время сказанное.

— Ладно. Я знаю места, куда люди не ходят. Слишком жесткие условия, слишком жарко и нет воды.

Я кивнул.

— Идея верная. Но лучшим станет то место, которого вы не знаете. И самый верный ответ: «Я не знаю, куда он ушел». — Я в ярости топнул ногой. — Они все еще могут выйти на Консуэло через ее семью. Если сильно постараются. Слишком много людей в этом замешано, чтобы сохранить тайну.

При этих словах он нахмурился и бросил взгляд в сторону кухни, где Консуэло готовила обед.

— Справедливо. Подумай все же. Есть места, куда ты можешь отправиться, куда больше никто не доберется, правда? Я имею в виду, если ты там хоть раз побывал. Подумай над этим.

Миграционная служба прибыла за Консуэло через два дня после того, как я оставил Оахаку.

С ее гринкартой все было в порядке — она как будто работала на Сэма, и зарплата ее на 125 процентов превышала утвержденный уровень бедности, но кто-то распространил информацию, будто она участвует в незаконном ввозе иностранцев.

Я наблюдал за происходящим из старого стойла, сжимая и разжимая кулаки. Я подумывал, не прыгнуть ли на пыльную дорогу и не перенести ли ее обратно в Оахаку, но вряд ли это было более безопасным. Сэм, зная, где я нахожусь, держал руку за спиной и покачивал ею из стороны в сторону запрещающим жестом.

После того как они уехали, он подошел к стойлу, но внутрь не вошел. Он говорил в воздух.

— Я знаю агента в униформе, но тех двух в костюмах никогда раньше не видал, а я встречал многих местных ребят Я догадываюсь, что ты захочешь отправиться в путь, когда стемнеет, вниз по ручью. Там, на стогу, старый рюкзак — я оставлю немного еды и походную кухню у источника. Отойди подальше прежде чем прыгать, ладно?

— А что с Консуэло?

Он сплюнул в грязь.

— Они либо депортируют ее, либо нет. Я серьезно думаю, что они пытаются тебя спровоцировать. Понимаешь?

— Я могу вытащить Консуэло.

— И тогда они все узнают, так ведь? Я знаю нескольких весьма ловких адвокатов. Я их подключу.

— Вот дерьмо!

Он снова плюнул.

— Да уж, дерьмо полнейшее! Но ты только все испортишь.

Вечер я провел, собирая вещи, деньги и альбом с рисунками Остальное барахло я спрятал под старой кормушкой.

Я шел три часа, шел быстро, направляясь на юг. Я был уверен, что ушел вперед миль на шесть, но все продолжал идти.

Куда мне идти? У них наверняка свои люди в Уатулько. Они могли оставить людей и возле дома Сэма. Может, кто-то ждет меня и в Сан-Диего, но зато там куча мест, куда я мог прыгнуть. Они же не могли быть везде, не так ли?

Но сколько же их всего? Я имею в виду тех, кто чувствует, когда я прыгаю. Я понятия не имел. Секретная организация становится большой, прежде чем перестать быть секретной, так ведь?

Я спал на небольшом песчаном участке между двумя валунами, смотрящими на юг. В качестве подушки я использовал свой рюкзак, с той стороны, где была одежда, а валуны все еще сохраняли тепло после солнечного дня.

Утром поев, попив и пописав за камнем, я почувствовал себя немного лучше. Прошел еще три мили, прежде чем решил, что достаточно удалился.

Я прыгнул на восток, обратно на Пустырь, место, которое мне представлялось абсолютно чистым. Там, в камнях, я видел расщелину, недостаточно большую для меня, но подходящую для рюкзака. До нее было не так-то просто добраться — хоть и не высоко, но кругом полным-полно колючего кустарника. Я смог перепрыгнуть за колючки на выступ под этой расщелиной и засунуть в нее рюкзак.

Я прыгнул в Сан-Диего, мое привычное место под лестницей у начальной школы. Надеялся, что никто из «этих» не почувствует моего появления.

Я понимал, что окажусь в безопасности только после того, как сумею выбраться из этого района. Полчаса ушло на то, чтобы пересечь Бальбоа-парк и попасть в библиотеку.

То, что я искал, нашлось в книге об истории шахт. Место, которое мне приглянулось, находилось в пустыне, восточнее гор Сан-Диего — в государственном заповеднике Анса Боррего. На то, чтобы туда добраться, у меня ушло два дня.

Я начал с прыжка в автобус в тот момент, когда кондуктор все еще проверял билеты пассажиров. Я присел на место рядом с туалетом, ссутулившись, чтобы казаться еще меньше, чем был на самом деле. К счастью, автобус был заполнен лишь наполовину, и никто не хотел сидеть возле сортира.

Автобус шел до Таксона и Эль Пасо, но я покинул его на повороте к Пластер-сити, западнее Эль-Сентро. Автобус там не остановился, но на взгорке замедлил ход — и я был таков.

Я рассчитывал, что отправлюсь в путь оттуда, но не хотел оставлять никаких следов в зоне досягаемости — и тем более мне было важно, чтобы никто не мог запомнить меня в лицо. Шел себе вдоль маленького города, только разок прыгнул назад, в Сан-Диего, за «Гаторейдом». На то, чтобы пройти семь миль, у меня ушло два часа.

Название Пластер-сити город получил от американского завода по производству гипса. Из него делают стенные панели и отправляют на запад и восток регулярным поездом, но меня интересовали железнодорожные пути, тянущиеся двадцать семь миль до карьера в горах Рыбьего Хребта.

Туда-то я и хотел добраться.

Я запрыгнул в пустой вагон для перевозки гипсового раствора и обвязал лицо футболкой, чтобы не вдыхать пыль. В карьере работала дробильная машина, и хотя рабочие опорожняли вагоны в Пластер-сити, пыль стояла столбом, а я все время боялся, что в полу откроют дверцы для сброса, и я буду погребен под колесами.

Добравшись до места, я двинулся от карьера вверх, к равнине, и прыгнул обратно к Сэму, чтобы подольше постоять под душем, и все равно весь вечер продолжал чихать и сморкаться пылью.

На следующее утро я вернулся в Сан-Диего и обменял свои песо на американские доллары в обменнике при «Баха Мекс иншуранс». Потом добрался на маршрутке до «Хоум депот», купил веревку, фонарики, батарейки и шлем. И перенес все в горы.

Выше в горах было несколько старых шахт, большинство с предупреждающими знаками, вход в них был заблокирован стальной решеткой, установленной охранной службой парка.

Понятно, что решетка не могла оказаться препятствием, однако сами шахты были очень небольшими, а дальнейший проход завален.

Единственная шахта, которая мне подошла, была давно заброшена, там, похоже, когда-то добывали либо золото, либо медь. У нее был вертикальный створ, а платформа, поддерживавшая паровой лифт, давным-давно сгнила. Зато сбоку сохранилась железная лестница, и стоило мне перепрыгнуть решетку, как я ее обнаружил. Но я был готов и прыгнуть, если она вдруг сломается.

Внизу, на глубине ста футов, забой пестрел исчерпанными жилами. Одна из них вела насквозь, футов на шестьдесят, так что в шахту поступал свежий воздух. В дальнем конце из-под камня сочилась вода, перекатываясь по нескольким углублениям в камне, похожим на раковины для умывания. Ручеек вновь появлялся в трещине у основания стены. Там же был и естественный проход, заканчивавшийся маленькой пещеркой, но свежий воздух пробивался и туда — сквозь многочисленные трещинки в камнях возле стены со стекающей с нее водой.

Нормально. Это то, что нужно.

У меня оставались деньги, я был бы рад купить кое-какие вещи — но в оружейном магазине никогда бы не продали ребенку бездымный порох. Да они даже не пустили меня в магазин. Как только я там показался, меня сразу спросили:

— Где твой папаша, сынок? Ты ведь здесь не один?

Я не знал, злиться мне или расстраиваться.

— Дверью ошибся, — ответил я и ушел.

Все во мне клокотало.

И то, что я разозлился, очень помогло: мне стало проще думать о том, что я собирался осуществить.

В магазине были массивные замки и засовы на дверях. Да меня-то этим не остановишь! Я позаимствовал у них весь запас пороха, тридцать пять металлических банок. Динамит был бы более эффективным, но к нему понадобились бы детонаторы и все такое, а я не знал, где это достать, и уж тем более — как использовать.

Я сложил банки в вертикальном створе, ближе ко входу, там, где лифт. Консервным ножом проделал отверстия в каждой банке. Предпоследнюю положил на бок, а из последней, в лучших традициях фильмов про пиратов, вытряс порох длинной полосой, футов на тридцать вниз по туннелю.

Даже не ожидал, что все так быстро загорится.

Я намеревался прыгнуть на поверхность, чтобы послушать взрыв, но вместо этого махнул на Пустырь и упустил момент.

Воздух был полон пыли и химического запаха, когда я прыгнул обратно в пещеру, дышать было еще труднее, чем во время поездки на грузовике, так что я покинул пещеру и не возвращался туда до следующего дня.

Я изучил горизонтальный створ с обеих сторон. Сверху туда упал большой камень, практически завалив шахту лифта. Моя штольня тоже была завалена, а остальные — заблокированы.

Зато в пещеру, часть сводов которой тоже обрушилась, по-прежнему пробивался свежий воздух, но вряд ли это заметят те, кто может здесь рыскать.

Что-то есть абсолютно неправильное в том, что лишь под землей, откуда нет выхода, я чувствую себя в полной безопасности.