Джампер: История Гриффина

ВОСЕМЬ Вторжение

Я проснулся от жуткой вони, вызвавшей рвотные позывы. Пошел искать источник к батареям, ощущая спасительное дуновение свежего воздуха на лице.

Что-то странное было в этом ветерке, поскольку обычно он дул в другом направлении — сквозь щебень, которым завален вход в мою пещеру — и вверх. Наличие ветерка зависело от двух факторов — воды, которая всегда приносила с собой немного воздуха, а также целой паутины щелей у источника. А еще, когда дневное солнце нагревает камни с внешней стороны шахты, воздух поднимается снизу вверх.

Но сегодня именно в поступающем извне воздухе содержалось это страшное зловоние.

Я так давно не был у входа в шахту, что помнил его слишком неопределенно для прыжка. В результате мне пришлось сначала прыгнуть к туалету в зоне для пикника, куда я выбрасывал отходы.

Снаружи было пасмурно и на удивление холодно, необычно для этих мест, чем и объяснялось наличие ветра. Холодный воздух опускался в шахту. Я решил прыгнуть назад за курткой, прежде чем начать трехкилометровую прогулку к шахте.

Подойдя к ней, я обнаружил, что решетчатые ворота настежь распахнуты, замка нет, а засов покорежен. Я заглянул в одну из расселин и понял, что в замок стреляли, — металлический порошок был явно от пуль с медным покрытием.

Но вонь исходила как раз отсюда.

Я предположил, что это собаки, но через секунду понял, что скорее койоты. Кто-то подстрелил их, взломал замок и выбросил сюда.

Охота в парке была запрещена, это точно. Даже если егерь убил койота по какой-то уважительной причине — из-за бешенства, например — он не стал бы ломать замок и бросать его в шахту.

Уроды.

У меня еще осталась пара резиновых перчаток после моих цементных работ в Норе, но я прыгнул в Сан-Диего и направился в «Хоум депот» за респиратором и большими пакетами для мусора. Три койота гнили, разъедаемые личинками; они развалились на части, пока я запихивал их в мешки. Наверное, они лежали там уже несколько дней, и только переменившийся ветер принес запах в мое жилище. Даже не знаю, как я смог бы вынести его без маски.

Я оставил записку с сообщением о взломанном замке под дверью в егерском хозяйстве. Было уже начало восьмого, то есть парк был закрыт. В моем случае удобнее всего оставлять анонимки. Если бы я начал разговаривать с егерями, они бы непременно заинтересовались, где я живу. У парка был главный егерь, но его штаб находился далеко от входа, миль за десять.

Я скинул мешки в их помойку.

Рядом с домиком егерей я нашел водопроводный кран, так что смог прополоскать перчатки и вытереть их о торф, готовясь прыгнуть обратно в Нору, когда услышал выстрел.

Это было не рядом, и я не стал отпрыгивать — но звук шел сверху, от шахты.

Я прыгнул обратно к шахте, где на меня сразу повеяло холодом и бесприютностью. Солнце садилось, ветер усиливался. Я отошел к одной из приземистых старых построек без крыши, с развалившейся стеной в виде кучи камней, но все-таки защищенной от ветра.

Через пару минут я услышал следующий выстрел, громкий, но все же не настолько, чтобы заставить меня испугаться. На расстоянии послышался звук заработавшего мотора, потом еще одного.

Было похоже на мотоциклы. Я почувствовал, что они приближаются, и начал выбираться из старой постройки, пытаясь найти точку, из которой они будут видны.

Это были не мотоциклы, а два квадроцикла защитной расцветки. Они с ревом неслись по каньону, взметая камни, грязь и траву, а я недоумевал, почему раньше не видел их следов. У каждого сзади было привязано еще по койоту, а впереди виднелись стволы ружей.

Я держал в руках перчатки, все еще мокрые после стирки, как будто чистые, но запах — или память о нем — все еще не покидал мой нос.

Они подъехали к забору, распахнули ворота и швырнули трупы животных вниз. Даже не посмотрев по сторонам.

— Пора по пиву! — сказал один, обращаясь ко второму.

— Пора, — согласился тот.

Я подумал, не спихнуть ли их в шахту, но они прыгнули на свои квадроциклы и понеслись вниз по каньону. Внедорожники на территории парка также были запрещены.

Я прыгнул обратно в Нору, чтобы взять из лодки бинокль. Потом — на скалу над каньоном, и воспользовался биноклем для определения их конечной цели. Они включили фонари, и поэтому хорошо были видны среди длинных теней от Рыбьего Хребта. Мне пришлось следовать за ними дальше, они все шли вперед, под гору, но я следил вплоть до самой окраины парка, до светлого пятна, пробивавшегося сквозь сгущающиеся сумерки.

Я прыгнул обратно к помойке у егерского хозяйства и достал пакеты с гниющими останками койотов, оставив их на время в каменной развалюхе, где прятался сначала, — рядом с шахтой.

Я согласился поехать с Генри во Францию.

— С родителями порядок, — подтвердил я.

— Они хотят переговорить с Гарольдом? Или моей мамой?

Я покачал головой.

— Клевые они! Сказать по правде, мне кажется, они не особенно вникают. — Он сделал такое лицо, словно сочувствовал, а потом сказал: — Радуйся. Для меня разрешение родителей сопровождается десятком факсов и звонков, призванных расставить все точки над «i». А с паспортом у тебя нормально?

Я кивнул.

— О да, только фотка старая, терпеть ее не могу, но он еще действителен в течение трех лет.

— Отлично! Я займусь билетами.

— Сколько с меня?

— О, не волнуйся. Это папина забота. Он страшно рад, что у меня есть друг не из Брутуса. А еще я думаю, они хотят, чтобы кузен Гарольд тебя изучил, раз они пока сами не могут… во всяком случае, до лета.

— А, так они возвращаются домой?

— После летнего семестра. На три недели. А ты поедешь куда-нибудь?

— Дожить еще надо, приятель. В любом случае, школьные каникулы меня мало касаются, раз я на домашнем обучении. Лучше путешествовать, когда остальные не могут.

Во всяком случае, так говорят.

При свете дня я воспользовался биноклем и прыгнул со своего обрыва на другой, к самой окраине парка. Туда, где начиналось ограждение из колючей проволоки — не имевшее отношения к парку, оно тянулось вдоль границы.

Там же были установлены ловушки на койотов — и старые, и какие-то новые, развешенные вдоль проволоки через каждые тридцать футов. На некоторых висели клочья шерсти, кругом валялись кости.

По другую сторону ограды земля была вытоптана, и паслись овцы. Куча овец.

Я отправился вдоль ограды на север, в том направлении, куда уехали прошлой ночью квадроциклы. Завернув за угол, увидел участок земли, выглядевший точь-в-точь как парк — он не был вытоптан, но там повсюду тянулись колеи со следами шин, с глубокими провалами от выступов на колесах внедорожников. Я повернулся и пошел по следам.

Они уехали по грязной, но довольно ровной деревенской дороге, направляясь на юг, к следующей ограде. По всему периметру местных частных владений были расставлены ловушки. Я подошел к дому, единственному жилому месту на всем ранчо, стоявшему на отдалении.

На почтовом ящике было небрежно написано «Кихо». Квадры припарковали рядом с домом, там же лежали четыре собаки, которые рванули ко мне вдоль забора, с яростным лаем.

Явно недружелюбные.

Я перешел на другую сторону дороги, бросил ветку бухарника перед собой и рядом с домом и прыгнул.

Я взял такси в Ла Крусеситу из Святого Августина. Выглядел я как турист, на голове — здоровенная панама. Говорил только по-английски, и когда таксист меня обсчитал, не стал его поправлять. По виду — ехал на языковые курсы, как и любой другой клиент.

Алехандра говорила по телефону, и пока она была занята, я не стал ее тревожить, рассматривал плакаты на стенах.

Она бросила взгляд на мою одежду и сказала по-английски;

— Секунду, я сейчас закончу! — Я помахал рукой, соглашаясь.

Она обсуждала детали одного из своих экспресс-курсов в курортном комплексе «Шератон», и я слушал, не обращая внимания на смысл произносимого, но жадно вслушиваясь в звучание ее голоса.

Наконец, все было обговорено, она положила трубку и спросила:

— Чем могу помочь?

Я снял панаму и приложил палец к губам. Они вполне могли спрятать в офисе «жучки».

Ее глаза распахнулись, и, не говоря ни слова, она обогнула стол и сжала меня в объятиях.

Я расплакался.

— Ш-ш-ш-ш, — она еще крепче меня обняла, а я заплакал еще сильнее. Через минуту я успокоился, и она меня отпустила. Я взял блокнот, написал на листке: «Где мы можем поговорить?»

Она приняла блокнот из моих рук и написала, где и когда.

Через полчаса мы встретились в лесу у холмов, за церковью, спрятавшись за деревьями, так что каждый проходящий был у нас на виду.

— Никто меня не видел, когда я входила в церковь. Я десять раз прочла «Аве Марию», — сказала она, доставая сумку. — И… я принесла кузнечиков!

Она пошутила.

— Не знаю, что на меня нашло! — сказал я, расправляясь с куриными энмоладас. — Я правда в порядке.

— Я тоже по тебе скучала, — призналась Алехандра.

Я сделал усилие, чтобы сосредоточиться на еде, но чуть было не подавился. Она взялась рассказывать новости — кто у кого родился, о двух свадьбах, как шли дела в агентстве. Многое я уже знал от Консуэло, но не стал ее останавливать. Я просто слушал и смотрел. Через какое-то время, когда я закончил есть, она сказала:

— Ты выглядишь таким крепким! Тренируешься?

— Да, карате занимаюсь.

— А школьные занятия?

— Да, мамочка! Каждый день решаю задачки.

Она склонила голову набок.

— Твой английский изменился. Акцент — он теперь менее американский.

— Ну да, потому что я ошиваюсь в Лондоне.

— Не говори, где! — предупредила она.

— Лондон — большой город, двенадцать миллионов жителей. Но я там не живу.

— А твой французский?

Мы перешли на французский.

— Я все еще делаю письменные задания. В следующем месяце еду в Нормандию. Поработать над произношением.

— Ого, завидую тебе! Я была в Квебеке, и их французский… другой. Французский на Мартинике, в Вест-Индии был хорош. Но в самой Франции — нет, не бывала.

— Через неделю я смогу забирать тебя туда постоянно.

Было видно, что она соблазнилась такой идеей.

— Нет. Может, как-нибудь, когда приятель из «Вилья бланка» свалит, и они перестанут тебя искать. Последний раз, когда я уехала в Мехико-сити, они уже были там, следили, с кем я встречаюсь.

Я почувствовал, как мое лицо окаменело.

— Не волнуйся. Я делаю все как всегда, ну, кроме встреч с тобой. Их я просто игнорирую.

— Консуэло сказала, они обыскали дом.

Я увидел, как ее глаза вспыхнули гневом, потом она улыбнулась.

— Но они же не взяли ничего. Понимаешь? Не как воры.

— Они вторглись в твою личную жизнь.

Она поежилась и коснулась лба.

— Это все еще мое. — Потом провела рукой от меня к себе. — И это еще и наше. — Она собрала бумажный мусор, оставшийся после ланча, умяла его поплотнее и сунула мне в руку. — На, можешь выкинуть. Я вернусь в церковь и помолюсь. Как ты будешь возвращаться?

Я вздохнул.

— Поеду на автобусе до Оахаки, но не до конца. Двадцать километров — безопасно. — Я надвинул шляпу на глаза. — Поняла? Я невидимка.

— Мы можем иногда встречаться. Пусть Консуэло позвонит накануне и скажет: «Кот убежал погулять». Я встречусь с тобой на следующий день.

— Что ж, если кошка гуляет сама по себе, ее могут сожрать койоты. И ей следует поостеречься, — добавил я ворчливо.

Она снова притянула меня к себе.

— Ничего страшного, мы будем настороже.

Когда я вышел из-за кустов у дороги, перед ранчо, собак нигде не оказалось. Было темно, но луна была почти полная, и мои глаза быстро к ней привыкли. Я прыгнул к подъезду, разорвал мешки и вывалил гниющих койотов перед дверью.

Собаки зашлись лаем, но я скрылся за кустом прежде, чем показался первый луч фонаря.

— О, черт! Таша, Линус, Люси, пошли прочь отсюда! — Я услышал глухой удар и визг собаки. — Трей, доставай ружье! Кто-то тут с нами решил поиграть! — Я узнал этот голос: я слышал его, когда они выбрасывали последнего койота.

Я покинул ранчо прежде, чем они принялись беспорядочно палить в ночь. Надеюсь, собаки успели вываляться в падали.

— Ты можешь мне объяснить, почему я это делаю?

Генри протянул руку и поправил на мне бабочку. Белый пиджак был взят напрокат в известном магазине выходной одежды в Льюшеме. Они заставили меня оставить чертовски большую сумму в качестве залога, поскольку у меня не было кредитной карты.

— Чтобы познакомиться с девчонками, повеселиться. Познакомишься с Тришей.

Он предупредил меня всего за два дня. Думаю, если ваша школа находилась бы в здании георгианской эпохи с блистательным бальным залом, вы бы тоже обязательно устроили блистательный бал. Это мероприятие называлось Зимний бал Святого Варфоломея.

— Я бывал на таких не раз, когда поступил в Святого Брутуса, но почти все время подпирал стенку. А теперь Триша с подружками отпросилась из школы Святой Маргарет, чтобы приехать к нам на бал. Будет весело.

Мы ждали Тришу на Пэддингтонском вокзале у бронзового памятника Изамбарду Кингдому Брюнелю. Мои волосы топорщились на затылке. Я это чувствовал. Я все пытался их пригладить, но Генри сказал:

— Оставь. Люди подумают, у тебя вши.

— Козел.

— Педик.

Прибыл поезд в 17:29, и Генри повернулся к часам. Будь он моего роста, ему пришлось бы выворачивать шею и вставать на цыпочки, но он обошелся без этого.

Я и раньше знал, что нахожусь здесь в качестве моральной поддержки. Какого черта? Но, впрочем, почему бы и нет.

Триша действительно была ослепительна — высокая блондинка с зелеными глазами, и если даже она страдала от прыщей, подобно Генри, это было тщательно скрыто макияжем. Ее соседка по комнате, на счастье, была невысокой, примерно моего роста, но на каблуках все-таки чуть повыше меня. Темные блестящие волосы наполовину скрывали лицо, но карие глаза и вздернутый носик оставались на виду.

— Гриффин О’Коннор.

— Марта Петерсхам. Очень приятно, — сказала она.

— Взаимно, — ответил я, произнося это словно вызубренный текст.

Мы поехали на метро до «Рассел-сквер», но от станции пришлось взять такси, так как туман и изморось наносили ущерб взятым напрокат нарядам.

Триша и Марта зарегистрировались у директора, как того требовали правила, и позвонили в школу Святой Маргарет, как предварительно договаривались. Они должны были позвонить еще раз, когда доберутся до квартиры тети Маргарет в Кенсингтонских садах после бала.

Мы с Генри сопровождали их на балу.

Не знаю, чего я ожидал, — наверное, чего-то в духе фильмов производства «Мерчант Айвори», с дворецкими, объявляющими гостей. Но там были хорошо одетые дети, танцевавшие под неплохую панк-группу из Ист-Энда. Примерно через каждые шесть песен группа делала перерыв, ставя медленные записи, и некоторые ученики, в основном в сопровождении учителей, выходили и танцевали фокстрот.

— Я не умею танцевать, — сказал я Марте заранее, — но готов следовать инструкциям.

Как ни странно, это оказалось правильным решением. Я представил, что это что-нибудь типа ката, а тустеп — это кумите, и следовал указаниям. Она же расслабилась и уверенно меня вела. Кругом были слышны шуточки и смех в адрес Генри и Триши, танцевавших все медленные танцы подряд.

Мы с Генри возвращались от столов с освежающими напитками в руках, и тут увидели Уотерса, заклятого врага Генри, который пытался вытащить Тришу на танцпол. Я глянул на Генри и громко сказал:

— А директор-то здесь что забыл?

Уотерс выпустил ее руку так быстро, словно его ужалили, и повернулся.

Выражение лица Генри стало зверским, поэтому я вышел вперед, между ним и Уотерсом, выставив перед собой стаканы.

— Осторожно, напитки! — и деланно зашатался.

Уотерс отступил, следя за емкостями в моих руках и все еще оглядываясь в поисках директора.

Триша, тоже видя лицо Генри, быстро подошла к нему и взяла за руку со словами: — О, я обожаю эту песню!

Она вытащила его на танцпол и продолжала движение, пока они не оказались на противоположной стороне, рядом с двумя преподавателями, поедающими пирог.

Успокоенный, я обернулся к Марте и передал ей газировку.

— Держи, дорогуша. — Затем я посмотрел на Уотерса и предложил ему второй стакан. — Хочешь пить, приятель?

Его ответ был неразборчив. Он повернулся на каблуках и удалился. Я не смотрел в его сторону, пока он не отошел подальше, так что был очень удивлен, когда Марта поцеловала меня в щеку. Я чувствовал, как загорелись мои уши.

— Это за что?

— За смекалку, — ответила она. — Ну еще — за умение соображать, когда это необходимо. — Она тоже слегка зарделась. — Пойдем, потанцуем.

После бала мы с Генри взяли такси и проводили обеих подружек до квартиры тети в Кенсингтонских садах.

Генри и Триша всю дорогу целовались, а на ступеньках, прежде чем Марта нажала на кнопку звонка, я тоже удостоился поцелуя. И не в щеку.

Наши паспорта проверили, и вместе с пятнадцатью сотнями других путешественников, мы взошли на борт «МВ Бретань». В брошюре говорилось, что здесь может разместиться две тысячи пассажиров, однако сезон уже прошел, и народу было не так много. Правда, погрузка все равно шла больше часа.

— Папа настоял на каюте. Обычно я путешествую на откидном сиденье, что куда дешевле, но, думаю, с двухместной каютой экономия тоже вышла весьма существенная. В конце концов ему не пришлось платить за две.

Я кивнул. Мне смутно помнилось, как мы плыли на пароме из Дувра в Кале, когда я был маленьким, и мама настаивала, чтобы мы не говорили по-английски, пока не вернемся обратно в Великобританию. Кажется, они оба тогда учились в аспирантуре, и у всех нас наступили трехнедельные каникулы.

Она была настроена серьезно, так что я быстро выучил названия всех своих любимых блюд.

— Мама, пожалуйста, можно мне картошку фри?

На борту было много чего: кинотеатр, бары, магазинчики, несколько ресторанов. Мы могли обедать в крутом зале «Лез Абер» с официантами, но предпочли зал самообслуживания, попроще, «Ля Боль».

— Больше никакой картошки с рыбой?

— Ешь что хочешь.

Я взял багет с сыром бри, помидорами и базиликом, а на десерт — торт с мороженым.

Когда мы вошли в пролив, корабль начало качать, так что я пожалел о съеденном торте. Некоторое время мы решали, не пойти ли в кино, но там показывали фильмы, которые мы уже видели, поэтому пришлось вернуться в нашу маленькую каюту и лечь. Генри отрубился мгновенно, а я никак не мог заснуть — по моему привычному времени было еще слишком рано. Я было поднялся, но корабль все еще плясал на воде, и желудок свело. Пришлось лечь обратно и провести в полудреме ночь напролет.

Когда мы проснулись, корабль почти не качало. Он был защищен от северных ветров полуостровом Котантен. Мы собрали вещи, зарулили в кафе «Ля Жерб де Локронан», за чаем с пирожками. Остров Джерси плавал в тумане. Мы оказались в доке Сен-Мало в восемь, но какое-то время ушло на то, чтобы спуститься на землю.

Кузен Гарольд ждал нас по другую сторону паспортного контроля.

— Доехали без проблем?

— В этот раз да, — ответил Генри. — Мистер Гарольд Лангсфорд, молодой мастер Гриффин О’Коннер.

Мы пожали друг другу руки, и я спросил:

— А что, бывают какие-то сложности иногда?

Гарольд улыбнулся.

— Их напрягают молодые люди, которые путешествуют без сопровождения. Мне несколько раз приходилось подтверждать им, что Генри встречают. Но, — он взглянул на Генри, — с тех пор как Генри подрос, полагаю, они не особенно беспокоятся. — Он оглянулся. — Почему бы нам не поторопиться на парковку? Мне хочется убраться до того, как начнут сгружать автомобили.

Дорога до Понторсона заняла менее сорока пяти минут. Мы ехали по набережной, но шоссе ушло вглубь прежде, чем мы смогли увидеть Мон-Сен-Мишель.

— Это потом, — сказал Гарольд. — Сегодня не хочу туда ехать в любом случае. В будни там меньше туристов.

У нас было четыре дня.

А у Гарольда были четыре спальни в сером каменном коттедже с широкой шиферной крышей и обнесенный стеной сад. Все в саду выглядело бурым и пожухлым, но чистым, а клумбы аккуратно укрыты мульчей. В Портсмуте лежал туман, но к тому времени, как мы припарковали наш «Ситроен», солнце разогнало даже легкую дымку, и небо стало ярко-голубым.

Как мамины глаза.

Его дом находился не совсем в деревне. До нее еще минут пятнадцать топать. Я подумал, что можно было бы и пообедать. А Гарольд сказал:

— Вы только что пересекли границу с Нормандией.

— Она проходит не по реке? — Мост все еще виднелся впереди.

— Она была там в древние времена, а сейчас — на запад от реки. Здесь есть поговорка: Куэнон сошел с ума, вот почему Мон-Сен-Мишель оказался в Нормандии. Но в наше время Франция не зависит от капризов рек.

Он накормил нас рыбным судом и картофелем с салатом, и даже налил по пол бокала белого «Муска-де».

— Ну все, теперь проваливайте, а я вздремну. Чай в пять?

Мы гуляли вокруг деревни, и Генри показал нам большой трехэтажный дом с мансардными окнами, выглядывающими из шиферной крыши. Дом был обнесен стеной из камня и кованого железа.

— Тут водятся привидения, кстати!

— Да? Рассказывай!

— А что, разве не похоже?

— Согласен, согласен! Это похоже на декорации. Как дом с привидениями в Диснейленде. В Евродиснее тоже такой?

— Вроде бы. Называется «Усадьба призраков».

Мы обошли дом и двинулись дальше к реке, а затем — по прогулочной дорожке, которая тянулась до монастыря.

Благодаря солнцу все вокруг выглядело чудесно — и воздух был чистым и теплым, так что я снял куртку и обвязал вокруг пояса. На железнодорожной станции продавалось множество маленьких моделей аббатства, и я спросил продавщицу, скучающую молодую женщину, какую лучше купить — чтобы потренироваться в разговоре на французском. Она смотрела на меня как на сумасшедшего, но на вопросы отвечала охотно. А я тем временем спрашивал: «А вот если мне нужно кого-нибудь стукнуть, какая подойдет? А чтобы в кого-то запустить, какую посоветуете? А какую впарить нелюбимым родственникам?..»

Беседа заняла полчаса, и я даже почувствовал, как улучшается мое произношение. Она спросила, откуда я родом, и, к счастью, не перешла на английский, когда я ответил. Потом из аббатства приехал туристический автобус с кучей людей, которым нужно было чем-нибудь себя занять до отправления поезда. Они заполонили весь магазинчик. Я купил латунную модель монастыря среднего размера и открытку, и мы убрались подальше от толпы.

— Нет, твой акцент все еще отвратителен, — привередничал Генри.

— Но она меня прекрасно поняла.

— Торжество содержания над стилем. Твой словарный запас все еще больше моего. Я половины не понял.

— Я думал, ты учил французский в школе.

— Было время. В этом году я хожу на арабский.

— Ах, вот как!

— Выходит так, что родители специализируются на Среднем Востоке, ну и…

— И?

— Триша тоже. Она очень бегло говорит.

Я долго смеялся, пока он не побагровел и не пихнул меня в бок.

— Мы должны говорить исключительно по-французски, пока мы здесь.

Он заставил меня повторить медленнее и наконец понял.

Отныне мы говорили по-французски — до самого конца поездки. Кузена Гарольда это устраивало. Он говорил на языке свободно уже много лет, а Генри лишился возможности много болтать, хотя мы с кузеном Гарольдом и старались подключать его к нашим беседам.

На следующий день мы с Генри прошли пешком десять километров до замка и провели весь день, гуляя от террасы Готье до башни Габриэля, затем топтались на илистом берегу, хоть и старались держаться подальше от табличек с надписью «Осторожно, зыбучие пески!».

Я обсудил это с Генри, конечно же — по-французски. Он схватил камень, швырнул его на мокрый песок, и — блуп! — его засосало. Весьма быстродействующий зыбучий песок.

Я очень много рисовал, надоедая Генри, который снимал на камеру, и у меня получился неплохой набросок резной лестницы и статуи Святого Михаила, побеждающего дракона. Пока я рисовал, Генри надоело снимать, и он начал меня поторапливать, но я выиграл время, послав его в магазин за провизией.

Решив, что достаточно нагулялись, мы сели в автобус на железнодорожной станции и отправились обратно в Понторсон.

На следующий день мы помогали кузену Гарольду счищать листья с крыши. Я рисовал, а потом мы смотрели по телеку матч — «Манчестер Юнайтед». И все по-прежнему говорили только на французском.

К тому времени, как «МВ Бретань» вошел в Портсмут (кузен Гарольд приехал с нами, чтобы посмотреть, как мы пройдем паспортный контроль, и сделать кое-какие покупки), мое произношение намного улучшилось, а лексикон Генри расширился не менее чем на пятьдесят новых слов.

— Приедешь ко мне летом, и мы совершим настоящий прорыв — будешь разговаривать, как Грифф, — сказал кузен Гарольд, переходя наконец на английский, когда мы стояли в окошко для граждан Великобритании.

Пограничники сканировали штрих-код на паспортах, бросали взгляд на фотографии и говорили: «Добро пожаловать, добро пожаловать, добро пожа…» — терминал запищал, и два скучающих таможенника, прислонившиеся было к стене, неожиданно преградили мне выход к парковке, такси и автобусам.

— Мистер О’Коннер, боюсь, вам придется пройти с этими господами.

Черт!

— А что не так? — спросил я. — Мой паспорт просрочен?

Он покачал головой.

— Нет.

Кузен Гарольд и Генри были уже далеко впереди, но Генри дернул Гарольда за локоть, и они вернулись.

— В чем дело, офицер?

— Вы путешествуете с этим мальчиком, сэр?

— Именно. В качестве родителя, так сказать. А вы решили, что у него нет сопровождения?

— Нет, сэр. Мы получили распоряжение. Ему необходимо дать показания.

— Показания? Какие показания? Тогда мне придется позвонить его родителям!

— Я был бы удивлен, если бы вам удалось это сделать, сэр. Судя по информации в полученной нами ориентировке, их убили шесть лет назад. Мальчик исчез и с тех пор находился в розыске.

Генри хмурился, но когда все это услышал, его глаза полезли на лоб.

— Чушь! Папа Гриффа преподает информатику, а мама — французскую литературу.

Сотрудник иммиграционного контроля прищурился и с интересом посмотрел на Генри.

— Это он тебе сказал, да?

— Перестань! — сказал я Генри. — Они действительно этим занимались. До… — голос мне изменил, и я закрыл рот.

Кузен Гарольд посмотрел на меня и нахмурился.

— Вы, конечно же, не думаете, что мальчик имел отношение к этому преступлению?

Полицейский пожал плечами.

— В распоряжении говорится «должен быть задержан для дачи показаний». Четыре дня назад его считали мертвым. — У него зазвонил телефон, он взял трубку. — Да, сэр. Мы его задержали. В ваш офис? Да, сэр. — Он положил трубку и заговорил с пограничниками. — Его требует к себе шеф. — И передан им мой паспорт.

От взгляда Генри у меня защемило в груди.

— Они нашли нас в Калифорнии, — сказал я. — Я бежал, но папа и мама… — Я вдохнул поглубже. — В любом случае, это единственное, в чем я погрешил против истины, если хочешь знать.

— Дай-ка, мальчик, я это понесу, — сказал один из пограничников, беря мою сумку. Другой, у которого был мой паспорт, крепко взял меня под руку. Вцепился так же крепко, как тот, второй, в мой чемодан.

— Пройдите, пожалуйста, сюда! — обратился он к кузену Гарольду.

Генри сказал:

— Кто-то убил твоих родителей? Кто это сделал?

Я покачал головой.

— Это очень сложно.

Они провели нас через дверь с кодовым замком, затем вниз по коридору по направлению к лифтам. Впереди справа я увидел ряд двойных дверей с обозначениями на разных языках.

Я показал на них.

— Мне нужно в туалет!

Пограничники переглянулись, и тот, что держал меня, пожал плечами.

— Ладно. — Он толкнул дверь и сказал: — Сними пальто и выверни карманы. Кузен Гарольд и Генри остались в холле с другим пограничником.

— Что?

— Давай, хочешь в туалет — делай, как говорят.

Я снял пальто — мой любимый кожаный плащ — и передал ему. Положил бумажник на стойку вместе с пригоршней французских монет.

— Вот. Зачем это?

— Порядок такой. Не хотим, чтобы ты нанес себе увечья. Покажи щиколотки.

Я поднял штанину.

— Ни ножей, ни пистолетов, — сказал я. И показал на свой тощий бумажник и монеты. — Порядок?

Он кивнул и махнул в сторону сортира:

— Валяй.

Как только удалось запереть за собой дверь кабинки, я прыгнул.

Прыжок вышел неудачным, несфокусированным, и кусочки унитаза и вода ворвались вместе с моими ногами на известняковый пол моей Норы. Даже подумать страшно, на что теперь похожа та кабинка. Об заклад готов побиться — он услышал. Представляю себе его шаги — нет, шарканье по воде на полу, — вот он открывает дверь, видит разбитый вдребезги унитаз, ошметки туалетной бумаги.

А меня нет.