Джеймс Хэрриот. Биография

Глава 11

Первый дом Альфа и Джоан Уайт разместился на верхнем этаже в доме 23 на Киркгейт. Из их окон открывался вид на обнесенный высокими стенами сад и хозяйственные постройки, за которыми возвышались огромные вязы с их постоянными жильцами — грачами. Когда Альф попросил Дональда разрешить им с Джоан занять часть большого дома, тот охотно согласился. Это не доставило Дональду никаких неудобств, так как до того времени верхний этаж дома не использовался, и внизу оставалось достаточно места.

«Кухня» Альфа и Джоан под самой крышей имела одно примечательное отличие от своего современного аналога: там была раковина, но не было воды. Каждую каплю приходилось таскать в ведрах с первого этажа, — отличная гимнастика, творившая чудеса с кровообращением Альфа. Готовили на двух газовых горелках, на которые водружали прямоугольную жестяную коробку, — это сооружение служило им плитой. Даже в таких примитивных условиях Джоан прекрасно готовила, что и продолжала делать на протяжении всей их семейной жизни. На первом этаже под кухней располагалась их гостиная. Там был камин, около которого они сидели холодными зимними вечерами, слушая радио, читая книги или играя в свою любимую игру — безик.

Обставить две комнаты оказалось просто. Им не пришлось принимать серьезных решений, так как финансовое положение не оставляло им выбора, и они покупали дешевую, но добротную мебель на многочисленных распродажах в окрестностях Тирска. Альф купил в Лейбурне стол за шесть шиллингов и пару стульев по пять шиллингов каждый у одного клиента-фермера, а мать Джоан отдала им кровать. Они также получили несколько полезных вещей от тирских друзей в подарок на свадьбу.

Но один новый предмет обстановки у них все же был — дубовый журнальный столик работы местного резчика по дереву Роберта Томпсона из Килбурна, деревушки неподалеку от Тирска, на которую смотрит знаменитая Белая Лошадь, вырезанная на соседнем холме. Когда Альф с Джоан покупали столик, мистер Томпсон сказал им, что некоторые его работы выставлены в Вестминстерском аббатстве, а следующую выставку он хочет устроить в Букингемском дворце. Его фирменным знаком была маленькая мышка, вырезанная на дереве, и этот столик по сей день стоит в гостиной моей матери. Я так и вижу отца, как он сидит — всего за три дня до смерти, — облокотившись на дивный старинный столик, который он купил на последние деньги пятьдесят три года назад.

Женитьба изменила жизнь Альфа. Хотя молодые супруги считали каждый пенни и все деньги уходили на хозяйство, им нравился их новый образ жизни. Джоан с удовольствием наводила порядок, домашняя работа была ей в радость, а Альф по-прежнему был очарован своей работой. Правда, он очень уставал и, возвращаясь домой к жене после трудового дня, не испытывал особого желания «пойти развеяться», что было даже к лучшему, учитывая состояние их банковского счета. Он купил радиоприемник, который назывался «Маленький маэстро», и они слушали его часами. Радио приводило Альфа в восторг, он считал, что это чудо современной технологии, его завораживала мысль, что он слышит людей со всего мира, и их далекие голоса раздаются из маленькой пластмассовой коробочки, как будто они находятся рядом, в старом доме в Тирске.

Без Брайана Синклера, уехавшего в колледж, светская жизнь Альфа свелась к минимуму, но он все же иногда позволял себе выпить пинту-другую, особенно в компании своего тестя Хораса Дэнбери. Альф с самого начала хорошо ладил с родителями жены. Оба были спокойными людьми с легким характером, которым Альф понравился с первого взгляда. К сожалению, Хорас был серьезно болен: у него было тяжелое заболевание легких, которое и стало причиной его смерти всего через несколько лет после знакомства с Альфом. Но до тех пор мужчины нередко встречались за выпивкой, как правило, перед грандиозным обедом, приготовленным матерью Джоан Лаурой.

К огромному облегчению Альфа, его собственная мать вскоре стала спокойнее относиться к Джоан. Они с Джоан изредка ездили на выходные в Глазго, и в результате напряжение между двумя женщинами стало ослабевать. Его мать, видя, что Альф очень счастлив в браке, больше никогда не выражала свои чувства с прежним неистовством, хотя в первые годы их совместной жизни, когда он привозил Джоан в Глазго, между ними возникала некоторая натянутость. Альф, довольный, что дело идет на лад, не позволял этому омрачить счастье первого года супружеской жизни.

Книги всегда доставляли ему огромное удовольствие, и он много читал долгими зимними вечерами. В летние месяцы он предавался новому увлечению — садоводству. Альф очень любил работать в саду, но лучшего места для этого занятия, чем старый сад за домом на Киркгейт, у него никогда не было. Необыкновенно плодородная почва, высокие стены защищали растения от холодных ветров, — там можно было вырастить все, что угодно. Вскоре в саду появились ровные ряды лука, салата, картофеля, гороха, фасоли и другой радующей глаз зелени, вдоль стен поднимались стебли помидоров, а яблони и груши гордо возвышались над плотно сбившимися шеренгами овощей. В одном конце сада разместилась огромная грядка со спаржей, в другом бешеными темпами рос куст ревеня со стеблями толщиной со ствол дерева. Летом взошла клубника, и на каком-то этапе Дональд, которого периодически охватывал садовый энтузиазм, даже вырастил несколько дынь. Это был рай для садовода.

После того, как семья Альфа переехала из дома на Киркгейт, сад постепенно пришел в запустение, и много лет спустя, когда в клинику повалили толпы поклонников, они выглядывали в сад через стеклянные двери в приемной, но там уже не на что было смотреть. Две яблони, восхитительная глициния и старые стены, неизменные, как сама вечность, — вот и все, что осталось от сада, который с такой любовью описывал в своих книгах Джеймс Хэрриот. Загляни они в сад лет пятьдесят с лишним назад, когда за ним ухаживал мой отец, они увидели бы совершенно другую картину.

Плодородию почвы есть два объяснения. Местные фермы всегда в избытке поставляли навоз, и им старательно удобряли землю: иногда этим с огромной неохотой занимался Брайан, но чаще всего — Альф с пожилым помощником по имени Вардман.

Дональд нанимал Вардмана для мелкой работы в доме, саду, с машинами и для других хозяйственных дел. Он также ухаживал за курами и свиньями, которых одно время держали Дональд и Альф в пристройках на заднем дворе. Вардман прошел Первую мировую войну 1914–1918 годов и больше всего на свете любил предаваться воспоминаниям, рассказывая военные истории любому, кто готов был провести пару часов в его темной берлоге — бывшей конюшне, где он любовно хранил свои инструменты.

Вардман появляется в книгах Хэрриота под именем Бордман. Как пишет автор, в лице Тристана он нашел благодарного слушателя. Брайан действительно часами сидел у Вардмана, курил «Вудбайнс» и доводил старика до слез своим неистощимым запасом шуток. Вардман всегда с нетерпением ждал, когда Брайан приедет на каникулы из ветеринарного колледжа.

Вторая причина плодородия почвы заключалась в том, что глубоко в земле были зарыты трупы умерших животных. В те времена ветеринарному врачу было сложно избавиться от туш животных. Современному ветеринару не о чем беспокоиться — все трупы теперь аккуратно кремируются, — но тогда он мог рассчитывать лишь на сомнительные услуги живодера. Живодер не только собирал павший скот на фермах, но и заезжал в клинику за трупами животных, которым делали вскрытие, которые умерли своей смертью или которых пришлось усыпить. Если живодеру не удавалось приехать в клинику — что случалось довольно часто, — ветеринары закатывали рукава и сами закапывали трупы в землю. Постепенно сад превратился в гигантское кладбище, на котором росли гигантские овощи.

Однажды вечером лет двадцать назад мы с отцом сидели в итальянском ресторане в Ярме (он всегда любил блюда из пасты), и, как часто бывало, он вспоминал старые времена. Разговор зашел о саде и жизни с Дональдом. Мне казалось, что я знал обо всех невероятных подвигах Дональда Синклера, но, как выяснилось, у отца в рукаве была припрятана еще пара историй.

Дональд удивительный человек, и я много писал о нем в своих книгах, но есть некоторые вещи, которые я никогда не предам гласности, — сказал он.

— Почему? — поинтересовался я.

Ну, Дональд немного болезненно относится к образу Зигфрида. Он не считает себя эксцентриком, и я не хочу осложнять ситуацию, рассказывая о его еще более экстравагантных выходках.

Я был удивлен. Я знал, что Дональд — очень необычный человек, но думал, что слышал уже все истории.

Я когда-нибудь рассказывал тебе о «горячих костях»? — искоса посмотрел на меня отец.

Начало показалось мне интересным. И тогда он рассказал мне один случай, который служит превосходной иллюстрацией импульсивной и сумасбродной натуры его старшего партнера.

Однажды, в первые годы работы в Тирске, Альфу пришлось усыпить маленькую собачку. Он понимал горе хозяйки и выполнил эту печальную процедуру с глубоким сочувствием и уважением к ее горю. Он считал дело закрытым, но недели через три женщина пришла поблагодарить его за доброту и задала очень деликатный вопрос.

— Мистер Уайт, — сказала она, — вы были так добры ко мне, и я вам очень благодарна, но с того грустного дня мне не дает покоя одна мысль. — Она немного помолчала, собираясь с духом, потом продолжила. — Не могли бы вы сказать, что случилось с телом моего бедного маленького песика?

Мозг Альфа лихорадочно заработал. Вопрос был сложный. Как он мог сказать хозяйке, что ее песика скорее всего забрал живодер и теперь его труп может быть где угодно? Внезапно Альф почувствовал чье-то присутствие у себя за спиной. В комнату вошел Дональд, — он пребывал в самоуверенном и приподнятом расположении духа.

— Мне очень жаль вашу собаку, — сказал он, источая обаяние, — и вам не стоит беспокоиться. Ее кремировали!

Леди пришла в восторг.

— О, спасибо вам большое! — воскликнула она. — Именно это я и хотела услышать. Подождите, пожалуйста, минутку, я сбегаю к машине. Я захватила салфетку для пепла.

Под гробовое молчание двух ветеринаров она вышла за дверь. Альф почувствовал, как его внутренности стягиваются в тугой узел.

— Она его получит! — внезапно вскрикнул Дональд и выскочил из комнаты.

Прошло несколько напряженных минут. Альф пытался угадать, что задумал партнер, и готовился к его возвращению. Долго ждать не пришлось. Через пару минут Дональд проскользнул в дверь, торжественно неся перед собой совок для мусора, в котором лежала кучка серого пепла и кости. На заднем дворе стоял уличный котел, в котором Вардман варил пойло для свиней. Под ним всегда лежали кучи пепла и костей. Туда-то и бегал Дональд. Вернулась хозяйка и протянула салфетку, в которую Дональд ссыпал пепел. Альф уставился на партнера. Он не мог поверить, что это действительно происходит, но фарс еще не закончился. Внезапно леди громко вскрикнула и подбросила салфетку в воздух; в считаные секунды комнату заволокло пеплом. Песик умер несколько недель назад, а его «останки» до сих пор обжигали руки!

В первые годы брака Альф вел довольно спокойную жизнь, но с таким партнером, как Дональд Синклер, скучать не приходилось. Однажды вечером они зашли в «Золотое руно». В этом пабе все располагало к приятному отдыху после тяжелого дня: хорошее пиво, легкая беседа и потрескивание огня в камине, — в такие минуты мир казался лучше. (В книгах Хэрриота этот паб называется «Гуртовщики».)

В тот вечер рядом с ними сидел человек по имени Скотт Инглз. Он работал в Военном сельскохозяйственном комитете. Комитет учредили во время войны, он давал советы фермерам по наиболее эффективному производству продуктов для страны. Скотт Инглз был приятным человеком с хорошими манерами, потом он стал профессором животноводства в Ветеринарном колледже Глазго, — я учился у него в начале 1960-х. Помню, однажды на лекции он сказал:

— Семью девять. Так, посмотрим, это будет примерно шестьдесят три.

Временами Скотт бывал рассеянным, при этом он был очаровательнейшим и безобидным человеком.

В тот раз он принес с собой круглый стальной шлем, который необычайно заинтересовал Дональда.

— Что это такое, Скотт? — отрывисто спросил он.

— Мой защитный шлем, — ответил тот.

— Для чего он? — продолжал Дональд.

— Скажем, иду я мимо разрушенного здания, и сверху падает кирпич. Шлем защитит меня от удара.

— И что, в самом деле защитит?

— О да. Он очень прочный.

— Насколько прочный?

— Так, дай подумать. Если ты ударишь меня по голове вон той кочергой, что стоит у камина, мне ничего не будет, — шлем меня защитит.

— Можно попробовать?

— Конечно, Дональд. Можешь ударить меня кочергой по голове и увидишь, что он действует безотказно, — с уверенностью заявил Скотт и водрузил шлем на голову.

Дональд подошел к камину, схватил кочергу и пару раз взмахнул ею, со свистом рассекая воздух. Внезапно Альфу стало не по себе. Он знал, что его старший партнер часто ведет себя странно, но не был готов к его следующему шагу. Неожиданно Дональд высоко поднял массивную кочергу и, вложив в удар всю свою силу, опустил ее на голову Скотта Инглза. Раздался страшный треск. В шлеме появилась огромная вмятина, и бедняга молча сполз на пол.

Альф в ужасе уставился на неподвижную фигуру. «Господи! — подумал он. — Дональд его убил!»

Через несколько мучительных минут Скотт осторожно поднялся на ноги, но потребовался не один восстановительный глоток, чтобы полностью привести его в чувства. Его шлем только что прошел суровое испытание.

Помню, много лет спустя в Глазго профессор Инглз поинтересовался, как поживают его тирские знакомые.

— Как ваш отец? — спросил он.

— Очень хорошо, спасибо, — ответил я.

— Рад это слышать! Пожалуйста, передайте ему привет от меня. — После небольшой паузы он задал следующий вопрос: — А мистер Синклер?

— У него тоже все хорошо.

Скотт Инглз снова немного помолчал.

— Интересный человек, — наконец произнес он, задумчиво глядя перед собой.

Не только Альф находил Дональда Синклера забавным. Многие другие, в том числе фермеры, не могли сдержать улыбку при упоминании его имени, и разговор неизменно заканчивался на юмористической ноге.

Много лет спустя отец очень веселился, когда я рассказывал ему о визите в деревню Инглби Кросс на ферму сэра Хью Белла. Сэр Хью Белл, открытый и очень приятный человек, появляется в книге Хэрриота «Жаль, ветеринары не летают» в образе лорда Халтона. Меня вызвали к свиньям, и сэр Хью, друживший с Дональдом, спросил, как у него дела.

— Как поживает Дональд? — лукаво ухмыльнулся он.

— Очень хорошо, сэр Хью, — ответил я.

— Рад это слышать, — продолжал он. Его живое подвижное лицо расплылось в широкой улыбке, в проницательных глазах заплясали веселые искорки. — Занятный человек, — хмыкнул он, — только слегка сумасшедший!

У Альфа был замечательный партнер, ему приходилось много трудиться, но он никогда не забывал, как ему повезло, что у него есть работа. Некоторые его друзья из Ветеринарного колледжа оказались менее удачливыми. В июле 1942 года он писал родителям:

На самом деле Джимми Стил получал баснословные деньги — 100 фунтов в год. Хотя положение с рабочими местами в ветеринарной области постепенно улучшалось, недавние выпускники колледжей по-прежнему работали в примитивных условиях. Альф, считая, что ему повезло, твердо решил максимально использовать свои возможности в Тирске. Вскоре он понял, что больше всего его привлекает лечение сельскохозяйственных животных, особенно коров. В одном из писем родителям он рассказывает о своих чувствах:

Письмо иллюстрирует честолюбивые замыслы Альфа, и со временем он воплотит их в жизнь. Работа всегда оставалась его самой большой любовью, и даже в годы всемирной славы он не уставал утверждать, что он «на девяносто девять процентов ветеринар и на один процент — писатель». Наверное, трудно поверить в эти слова, но он, бесспорно, принадлежал к числу тех счастливчиков, которым работа приносит радость.

Хотя большинство поклонников полюбили Джеймса Хэрриота за теплое и внимательное отношение к его маленьким пациентам, реальный человек — Альфред Уайт — был прежде всего ветеринарным врачом крупных животных. Лишь с конца 1960-х годов лечение домашних животных стало вносить существенный вклад в бюджет практики.

Это не значит, что его не интересовала работа с мелкими животными; она ему нравилась. В те первые трудные годы, когда он брал туберкулиновые пробы, кастрировал и срезал рога, когда он долгими часами, раздевшись до пояса, принимал роды у коров и овец, лечение собак и кошек вносило приятное разнообразие в повседневную работу. Став дипломированным ветеринаром, Альф почти сразу понял, что с годами процветающее отделение мелких животных будет иметь большое значение для практики.

Однако в 1940-е годы, когда преобладала работа с крупными животными, Альф иногда с тоской посматривал на запад, где в зеленых долинах раскинулась практика Фрэнка Бингэма. Они являли собой резкий контраст с пахотными землями в окрестностях Тирска, — здесь полей, засеянных сахарной свеклой, ячменем и картофелем, было гораздо больше, чем пастбищ для животных. Йоркширские долины казались Альфу ветеринарным раем, — никаких распаханных полей, только трава и коровы повсюду. Он часто и с удовольствием ездил брать туберкулиновые пробы для Фрэнка Бингэма. Работа ему нравилась, но ему приходилось нелегко, а зимой к тому же было очень холодно.

Первое, на что Альф обратил внимание в Йоркшире, — здесь намного холоднее, чем в Глазго. В огромной Йоркской долине практически негде было укрыться от завывающих северных ветров, которые часто сюда налетали, принося с собой обильные снегопады. Приходилось проявлять чудеса героизма, чтобы добраться к заболевшему животному. Его допотопный маленький автомобиль создавал дополнительные неудобства, и, проехав километров сорок по холмам, Альф часто промерзал до костей. На месте ему предстояло справиться с невероятно трудной задачей — не выронить замерзший шприц из онемевших пальцев. Готовясь к этим тяжелым поездкам, он первым делом относил в машину лопату. Ему все время приходилось откапывать машину из огромных снежных заносов, но это, по крайней мере, помогало ему согреться. Альф считал себя мастером копания — летом копал землю в саду, а зимой — снег. Он писал родителям:

В те времена йоркширские холмы славились своими снежными заносами, но в горных районах тирской практики было не лучше. Если в Тирске шел дождь, в деревнях на вершине Хэмблтонских холмов, к примеру, в Колд-Кирби или Олд-Байленд, бушевала вьюга. Альфу был хорошо знаком пронзительный визг покрышек, отчаянно скользящих по обледенелой дороге, или вид сугробов изысканной формы красивых, но опасных, безжалостно заметавших его следы на снегу. Много раз, сражаясь за жизнь животных на далеких фермах, Альф задавался вопросом, доберется ли он домой целым и невредимым по снежным, занесенным дорогам. Сейчас зимы в Йоркшире стали менее суровыми, они мало похожи на те недели бушующей стихии, среди которой много лет назад пришлось работать Альфу.

Его знакомство с местностью, которую он со временем полюбит, было весьма прохладным, но йоркширское лето могло быть столь же восхитительным, сколь жестока была зима. Разъезжая по вызовам в машине с открытыми окнами и поднятой крышей, Альф не переставал радоваться своему счастью — как ему повезло, что он работает среди такой красоты!

Однако и зимой, и летом ему приходилось бороться с одной из главных трудностей в профессии ветеринара того времени — нехваткой действенных лекарств для лечения болезней. Альф, Дональд и — когда приезжал в Тирск — Брайан долгими часами смешивали разные микстуры: бальзамы от колик, настойки от вздутия живота и желудочные порошки. Названия некоторых компонентов — к примеру, спиртовой раствор селитры, сублимированный йод, серный цвет, — звучали для них как музыка. Современные препараты не обладают подобной харизмой, но они, безусловно, произвели переворот в лечении болезней.

На случай острой токсической мастопатии у коровы современный ветеринар располагает целым арсеналом всевозможных лекарств для лечения серьезного шока, нанесенного организму. В прежние времена, до изобретения антибиотиков и противовоспалительных средств, ветеринар полагался только на свою голову. Распространенным лечением было надрезать один сосок и выпустить гной. Корову для тепла накрывали большими мешками и вливали в нее разные стимулирующие средства. В случае пневмонии животному на грудь лепили горчичные пластыри, а кожные болезни лечили самым отвратительным способом — щедро намазывали дегтем или соляркой.

Крайне тяжелым заболеванием телят на пастбище был паразитарный бронхит, или «глист», как его называли фермеры. Его вызывает червь, который поселяется в бронхах несчастного животного и часто приводит к смертельному исходу. Сегодня есть вакцина от этой болезни и современные препараты для ее лечения, но у ветеринаров прошлого было только одно средство — инъекции скипидара и прочих варварских жидкостей прямо в трахею в надежде на уничтожение червя. Одни животные умирали на месте, другим везло, и они выживали.

Неудивительно, что в те времена фермеры стоически относились к лечению заболевшего скота; во многих случаях им приходилось мириться с неизбежностью. «Раз теряешь, значит, есть что терять!» — сколько раз слышал Альф эту эпитафию животным! Старые йоркширцы отличались суровым нравом, и в этом нет ничего удивительного, учитывая их тяжелую, полную лишений жизнь, — но и пошутить они были не прочь.

Альф любил вспоминать историю о двух старых фермерах, встретившихся на скотном рынке. Один из них, Альберт, был немногословным человеком.

— Слушай, Альберт, — говорит его приятель. — У моей животины глист.

— Да? — отвечает Альберт.

— Вроде недавно у твоей животины тоже был глист?

— Ага.

— Ты вводил ей в трахею скипидар?

— Ага.

— Я, наверно, тоже попробую что-то вроде этого.

Через неделю друзья встречаются снова.

— Эй, Альберт, — говорит фермер приятелю, — помнишь, на прошлой неделе я рассказывал тебе о своей животине?

— Ага.

— Той, у которой глист?

— Ага.

— Ну так вот, я впрыснул ей скипидар, как и ты своей.

— Да?

Да, так я и сделал, — и она сдохла. Прямо не сходя с места!

— Да? И моя тоже!

Как далеко ушла ветеринария в борьбе против болезней! Альф часто говорил, что раньше работать было интереснее, но, вероятно, и разочарований было намного больше.

Сегодня иногда можно поставить диагноз, не прикасаясь к животному. Анализ крови, рентген, ультразвук и прочие вспомогательные средства существенно облегчают работу, но современный ветеринар ни в коем случае не должен терять основные клинические навыки. В первые годы работы ветеринаром Альф не имел этих современных преимуществ, у него были лишь его глаза, руки и голова. Возможно, именно благодаря этому он стал первоклассным врачом. Все годы, что я работал вместе с ним, меня поражала его природная способность ставить точный диагноз и находить верный способ лечения.

Альфу требовалось хорошенько «заправиться», чтобы не протянуть ноги. В лице Джоан он нашел жену, которая заботилась о поддержании его энергии на высоком уровне, уставляя стол аппетитными лакомствами. Одно из главных отличий супружеской жизни заключалось в великолепном разнообразии бутербродов, которые Альф обнаруживал каждый день, уезжая на работу в холмы. Раньше он жил на скучных бутербродах с сыром, но теперь все было иначе. Всякий раз, открывая коробку с завтраком, он словно бы пускался в гастрономическое приключение — сочные пироги, вкусное печенье и бутерброды с домашним хлебом. Наслаждаясь изумительной пищей, приготовленной Джоан (нормирование продуктов, введенное в военное время, мало сказывалось на ее кулинарном мастерстве), Альф часто уносился мыслями в свои холостяцкие дни на Киркгейт, 23, когда ему, Дональду и Брайану часто приходилось готовить самим. В отсутствие экономки, миссис Уизерилл, Дональд поджаривал огромные куски баранины, и мужчины ели их несколько дней подряд. Желудок Альфа, который никогда не любил ни баранину, ни ягнятину, наливался свинцом, когда он вспоминал эти бесконечные куски холодного серого мяса с толстым слоем жира.

Не только Альф оценил, насколько хорошо он устроился в браке. Его студенческие друзья Джимми Стил и Боб Смит, которые нашли работу в соседних городках Нэрсборо и Боробридж, несколько раз приезжали в гости к Альфу в Тирск. Молодые люди не только обменивались историями о своих победах и неудачах, но и имели удовольствие познакомиться с кулинарным искусством Джоан. Пережитое наслаждение, как уверял Альфа Джимми, убедило его, что ему тоже пора найти себе жену.

Ежедневное потребление кулинарных шедевров Джоан имело и обратную сторону. Альф, впервые в жизни, стал набирать вес. Он поглощая столько еды, что даже постоянная ходьба вверх-вниз по склонам холмов и изматывающие отелы, когда ему приходилось кататься по холодному полу коровника, не сжигали калории. Дональд являл собой полную противоположность. Фигурой он напоминал стручковую фасоль — с тощими длинными руками и тонкой талией. Как сказал один клиент: «На ручке лопаты больше жира!» Другой клиент, Джим Флетчер, однажды, вспоминая мистера Синклера и мистера Уайта, заметил мне:

— Когда ваш отец раздевался, мы обычно говорили: «Откуда он взялся?» А когда мистер Синклер снимал рубашку, мы говорили: «Куда он делся?»

Жизнь сельского ветеринара заметно укрепила здоровье Альфа. Благодаря активной жизни на свежем воздухе — отелы, окоты, трудные подъемы к коровникам в йоркширских холмах, — он чувствовал себя намного лучше, чем прежде. Альф очень ценил свою удачу. Оглядываясь назад на наполненные болью дни в Сандерленде, он с трудом мог поверить, что за такой короткий срок целительная рука времени вместе со свежим воздухом Йоркшира сотворили чудо.

В июле 1942 года счастье Альфа достигло новых высот, когда он узнал, что Джоан ждет ребенка. Скоро он будет не только мужем, но и отцом, и мысль о том, что он станет семейным человеком, привела его в восторг. У него была любимая работа, жена, с которой он был очень счастлив, а скоро должен был появиться ребенок.

Однако над ним нависала грозовая туча. Месяцев шестнадцать назад, всего за пару недель до знакомства с Джоан, Альф записался на службу в Военно-воздушные силы Великобритании. Поскольку он был дипломированным ветеринаром — а эта профессия давала бронь, — никто не заставлял его идти в армию, но воодушевленный волной патриотизма, прокатившейся по Британии, он с энтузиазмом смотрел на перспективу послужить своей стране в это трудное время. Шли месяцы, и Альф стал сомневаться, что его вообще когда-нибудь призовут, поэтому они с Джоан не стали откладывать свадьбу. Когда в октябре 1942 года в день его рождения — ему исполнилось двадцать шесть лет, — повестка наконец пришла, Альф впал в уныние. Теперь он был совсем не тем беззаботным холостяком-ветеринаром, что шестнадцать месяцев назад. Он стал женатым человеком с беременной женой и обязательствами. К тому же он начал зарабатывать себе репутацию в практике и считал, что отъезд на службу нанесет ущерб не только его карьере, но и практике.

Через семь недель, 16 ноября 1942 года, Альф Уайт сел на поезд в Тирске и отправился служить своей стране. Теперь в документах он числился как Уайт, Дж. А. 1 047 279 АС2. В тот день он из незаметного ветеринара превратился в крошечное орудие Второй мировой войны.