Джеймс Хэрриот. Биография

Глава 27

Одно из главных преимуществ, которые ему принес его друг Джеймс Хэрриот, — финансовая стабильность — стало еще привлекательнее после прихода к власти консервативного правительства в 1979 году. Консерваторы снизили налоговые ставки, и Альф стал получать большую часть своих доходов. К 1981 году он мог считать себя миллионером.

Альф не был предприимчивым дельцом, но, что более важно, обладал здравым смыслом. У него не было ни малейшего желания растягивать свои финансовые горизонты до предела, в то же время выражения вроде «оффшорные инвестиции» и «инвестиционные трасты с разделенным капиталом» ничего для него не значили. Он не доверял фондовым биржам, крайне осторожно вкладывал деньги и в результате пропустил невероятный скачок цен на бирже, но не потерял сон из-за этого. Он до самого конца с подозрением относился к «ловким сделкам» и «выгодным предложениям» и часто любил повторять: «Бойтесь, глянцевых буклетов!»

Альф, конечно, получал огромное удовольствие от своих денег и не жалел их. С 1977 года он работал в практике всего за 2000 фунтов в год, — эта перемена принесла выгоду не только мне, но и Дональду Синклеру. В каком-то году после вычета расходов на машину у Альфа осталось чуть больше 1000 фунтов, — столько он получил за год работы ветеринаром.

Боб Рикаби, его бухгалтер, пришел в ужас.

— Альф, вы целый год трудились в практике, а заработали не больше, чем в 1946-м!

В ответ Альф лишь пожал плечами.

— Не переживайте, Боб. Меня это совсем не волнует!

Он никогда не был жадным и всю жизнь удивлялся скупости других людей. Хоть он и не мог их понять, но подмечал и забавную сторону.

Помню, много лет назад он рассказывал мне, как зашел в тирский магазин, чтобы купить пиротехнику для фейерверка. Он попросил несколько «ракет».

К нему наклонился другой покупатель.

— Не покупайте «ракеты», мистер Уайт, — зашептал он. — У них большой выбор «римских свечей» и отличные «огненные колеса», да и цена хорошая!

Альф был озадачен.

— Моим детям нравится смотреть, как ракеты взлетают в небо. И вообще, что плохого в ракетах?

Покупатель придвинулся ближе.

— Их же видят все остальные!

Альф теперь мог делать, что хотел, не задумываясь о деньгах. Не последнее место в его жизни занимали поездки в отпуск и ужины в ресторанах с друзьями. В окрестностях Тирска полно мест с хорошей кухней, а Альф всегда любил поесть. У него был космополитичный вкус, и он бывал в самых разных ресторанах, но лучше всего он себя чувствовал в китайском или индийском ресторане после нескольких кружек хорошего йоркширского эля, выпитых в соседнем пабе.

В 1980-х два его лучших друга, Алекс Тейлор и Брайан Синклер, добавили красок и радости в ею жизнь. В 1981 году Алекс вышел на пенсию, и через три года они с Линн решили поселиться в окрестностях Тирска. Альф пришел в восторг, узнав, что старый друг будет жить у него под боком. Для него это был замечательный подарок.

Альфу всегда было хорошо в компании Алекса. Еще с детских лет в Глазго Алекс умел его рассмешить, Джоан и Линн тоже стали хорошими друзьями, и они все вместе еще десять лет продолжали шутить и смеяться.

Еще одному человеку всегда удавалось рассмешить Альфа до икоты — конечно, Брайану Синклеру, Тристану Джеймса Хэрриота. После выхода Брайана на пенсию в 1977 году они почти каждый четверг встречались в Харрогите. Еженедельные поездки отца были омрачены воспоминаниями о смерти Гордона Рэя в 1973 году, но появление веселой физиономии Брайана среди заставленных книгами полок в магазине Смита — их излюбленном месте встречи — вновь внесло радость в его четверги в любимом городе. За чашкой кофе они вспоминали прежние времена в Тирске, и Альф с удовольствием слушал бесконечные смешные истории из неистощимого репертуара Брайана.

Еще один человек вносил свет и радость в жизнь Альфа — его дочь. Рози с отцом были необычайно близки. Она жила по соседству, и, естественно, они много времени проводили друг с другом, — и у них было много общего. Отпуска, дома и за границей, прогулки с собаками, с которыми они прошли сотни километров, и поездки на футбольные матчи были их любимыми занятиями. Рози оживляла дни отца интересными беседами, а в последние годы его жизни она — вместе с матерью — оказывала ему огромную поддержку.

Альф сказал, что одной из причин его ухода в тень было желание больше времени проводить со своими внуками. В 1981 году их у него было четверо. Эмма, дочь Рози, родилась в 1975-м, а мой сын Николас — в 1976-м. Книга «Йоркшир Джеймса Хэрриота» посвящена им обоим.

Моя дочь Зои появилась на свет в 1980-м, а мой третий ребенок, Катрина, — в 1981-м. «Всех их создал Бог» посвящена Зои, а Катрина получила признание в «Историях о собаках».

Альф общался с Эммой намного больше, чем с другими внуками. Рози была одна, и родители оказывали ей громадную помощь в воспитании Эммы, которая относилась к деду скорее как к отцу. Он был удивительным дедушкой и очень терпеливым, часами гулял с Эммой, собирал с ней полевые цветы или читал ей бесконечные сказки.

Он, как и большинство дедушек, восхищался своими внуками. У всех моих детей — хорошие музыкальные способности, и мне очень жаль, что отец, который так любил и ценил музыку, не услышал их игру на фортепьяно, виолончели и трубе. Правда, он успел услышать, как Николас играет на фортепьяно незадолго до победы в музыкальном конкурсе в школе Св. Петра. И был на концерте школьного оркестра, в котором Зои играла на трубе.

По дороге домой после концерта отец все время повторял:

— Неужели это Зои издавала такие чистые звуки?

Я поневоле испытывал благодарность к своим детям. Своей игрой они доставили радость дедушке и в некоторой степени компенсировали те мучения, которые он пережил много лет назад, слушая комичное выступление собственного сына.

В 1981-м в жизнь Альфа ворвался еще один персонаж — своенравный бордер-терьер с усатой физиономией по кличке Боди. После смерти его черного лабрадора Дэна Альф, не теряя времени, нашел другого четвероногого товарища, и Боди, последняя собака Альфа, обладал незаурядным характером.

Боди, всегда любивший покрасоваться, был очень фотогеничным псом, и на фотографиях с Альфом позировал, как тщеславный актер. Он не раз демонстрировал высокомерное превосходство по отношению к своим сородичам — особенно при встрече с другими кобелями, когда он, не раздумывая, бросался в атаку. Впервые в жизни самому известному ветеринару в мире приходилось водить свою собаку на поводке.

Альфу пришлось обзавестись поводком еще и по другой причине: это непредсказуемое маленькое существо имело обыкновение внезапно срываться с места и мгновенно скрываться из вида. Как-то днем в конце октября мы с отцом гуляли с Боди и моей пастушьей собакой по вересковой пустоши в долине Ковердейл. Вдруг Боди — совершенно неожиданно, — как ракета, сорвался с места и исчез.

Целых полчаса мы звали его истошными голосами, — из наших сложенных рупором ладоней вырывались сдавленные крики: «Бо-о-ди-и-и! Бо-о-ди-и-и!» Стало темнеть, я вглядывался в сереющую даль, и до меня доносился лишь голос отца, который к этому моменту превратился в хриплое карканье. Мы почти потеряли надежду, как вдруг в сгущающейся тьме я заметил маленький коричневый комочек на противоположном холме. Я побежал туда и поймал пса в тот момент, когда он вгрызался зубами в разлагающийся труп кролика.

Лучшим другом Боди была собака Рози, Полли, сука лабрадора с мягким характером, которая, как и ее искрометный приятель, много фотографировалась вместе с Альфом. По отношению к Полли Боди вел себя как истинный джентльмен, всегда уступая ей право первой схватить печенье, которое отец носил в карманах во время прогулок с собаками. Глядя на Боди, терпеливо стоявшего рядом с Полли, трудно было поверить, что это тот самый хулиган, который кидается на каждого кобеля, попадающегося ему на пути.

С возрастом энергии у Боди значительно поубавилось, он стал лентяем и отказывался ходить на прогулки. Однако Альф не позволил ему полностью деградировать. Он на руках уносил Боди подальше от дома, не оставляя псу другого выхода, кроме как возвращаться домой на своих четырех лапах.

Несмотря на эти антисоциальные черты характера, Боди был очаровательным псом, и его усатая физиономия повсюду сопровождала Альфа. Боди часами терпеливо сидел рядом с ним — под стулом, когда он писал в кабинете, или у его ног, когда он смотрел телевизор. Хотя Альф часто называл своего маленького друга «сумасбродом», он его очень любил.

Боди, переживший своего хозяина на восемнадцать месяцев, был верным товарищем Джоан после смерти Альфа. В 1996 году у него развилась почечная недостаточность, и мне пришлось взять на себя печальную обязанность усыпить его. В тот момент я невольно вспомнил самого первого пса отца, Дона, который тоже умер от почечной недостаточности за пятьдесят три года до смерти Боди. Первая и последняя собаки Альфреда Уайта — два по-своему разных характера, оба временами трудные, но каждый из псов был замечательным и верным товарищем.

В 1990 году Альф сказал в телевизионной передаче: «Ветеринары иногда ведут себя со своими собаками так же глупо, как многие наши клиенты, которые трясутся над своими любимцами!» Это заявление, безусловно, относится и к самому Альфреду Уайту. Он много времени посвящал своим собакам. Всякий раз, когда Альф и Джоан планировали какие-то поездки или отпуск, главным вопросом было благополучие собак. Только в самых крайних случаях он пристраивал их в питомники. В Великобритании Альф с Джоан останавливались только в тех гостиницах, где принимали постояльцев с собаками. Где бы они ни появлялись, их неизменно сопровождали один-два лохматых товарища.

За долгие годы работы в практике Альф не раз слышал: «Вы уж подлечите этого пса, мистер Уайт. Для моей хозяйки он гораздо важнее, чем я!» Альф сам любил собак и видел зерно истины в этих словах. Джеймс Хэрриот трогательно пишет об удивительной связи между людьми и их питомцами. Реальный человек, Альфред Уайт, мог бы сам оказаться на страницах своих книг.

В середине 1980-х в практике Синклера и Уайта происходили огромные перемены, и работа с мелкими животными приобретала все большее значение. К этому времени Альфу, которому было под семьдесят, стало трудно — что вполне естественно, — гнаться за современными технологиями, и он оставлял более сложные случаи свои молодым коллегам. Однако он по-прежнему проявлял живой интерес и наблюдал за операциями, которые сам делать не собирался. Альф понимал, что не успевает за стремительным развитием своей профессии, но, тем не менее, у него еще оставались свои поклонники среди клиентов практики. Многие, как и раньше, высоко ценили его внимательное и заботливое отношение к каждому случаю, — это качество популярного ветеринара неподвластно времени.

Кое-что еще в практике было неподвластно времени — Дональд Синклер. Теперь, когда финансовое благополучие Альфа не зависело от ветеринарной практики, он более спокойно смотрел на чудачества своего партнера.

Однажды днем в клинике царило непривычное затишье, и Дональд заявил ему:

— Альфред, я не понимаю, зачем мы платим всем этим помощникам. Сейчас уже нет такой тяжелой работы, как раньше. Я мог бы в одиночку управлять этой клиникой.

Альф поднял брови. Он хорошо знал своего партнера, но это заявление его удивило.

— В одиночку? Ты уверен, Дональд? — ответил он, прекрасно понимая, что ветеринария — одна из самых непредсказуемых профессий.

— Абсолютно, Альфред! Тебе, безусловно, не нужно приходить завтра. Возьми выходной!

— Ты точно уверен?

— Да, Альфред, иди домой!

На следующее утро в клинике Синклера и Уайта катастрофически не хватало персонала. Два помощника и я уехали на срочные вызовы, и в довершение картины наша секретарша заболела гриппом. Без десяти девять Дональд Синклер неторопливо вошел в тихую пустую клинику.

Вскоре у «работающего в одиночку» ветеринара появилась компания. В считаные минуты в клинике на Киркгейт, 23 воцарился хаос: приемную заполнили клиенты, и вдобавок к всеобщему гвалту телефон трезвонил, не переставая.

Мы сохранили на память журнал за тот день, и там есть, что почитать. За полчаса поступило около двадцати звонков, в это же время в клинику пришли несколько клиентов, которым требовалась неотложная помощь. Среди поступивших вызовов были окоты, сломанные ноги, требовалось усмирить лошадь, еще был жеребенок с порванным глазом, несколько случаев наложения швов, и все это время в клинику шли и шли люди с животными — среди них сумасшедшая афганская борзая, которая беспрерывно лаяла. С каждой новой записью в журнале почерк становился все корявее и неразборчивее. Бенефис одного ветеринара явно шел не по плану.

Вскоре у Альфа зазвонил телефон. Напряжение было почти осязаемым, когда он снял трубку.

— Альфред? — В голосе его партнера звучало отчаяние.

— Да, Дональд? — ответил он.

— Приходи сюда — прямо сейчас!

— Что случилось, Дональд? Много клиентов? — В трубке отчетливо слышались крики и лай собак.

— Много?! Да тут черт знает что творится!

— Ты один? Там что, нет никого из помощников?

Голос сорвался на визг:

— Ни единой чертовой души!

В те дни Альф часто предавался раздумьям. На его глазах постепенно исчезала та ветеринарная практика, которую он знал. Мелкие семейные фермы отходили от дел, их объединяли в более крупные хозяйства. Состоятельные люди покупали старые каменные постройки и превращали их в красивые современные дома. Тот старый Йоркшир, который Альф знал и любил, — образ жизни, который он увековечил в книгах, — медленно уходил в прошлое.

Дональд Синклер часто повторял: «Я не люблю перемены», — но ни он, ни Альф не могли остановить развитие ветеринарии и сельскохозяйственного производства. Им было особенно грустно видеть, как на смену старым коровникам приходят современные доильные помещения — может быть, более эффективные, но холодные и неуютные. Оба с нежностью вспоминали восхитительное ощущение тепла, которым встречал их коровник в холодные зимние дни, ряды мирных коров, тихое позвякивание цепей на их шеях и чудесный сладкий запах сена. Но Альф понимал, что эта ностальгическая картина уже относится к истории.

Скоро настал черед и некоторых реликвий клиники. Однажды моя жена Джиллиан зашла в кабинет на Киркгейт, 23 и, взглянув на окно, громко воскликнула:

— Ну и шторы!

Она имела в виду старые «красные» бархатные шторы, почти сорок лет висевшие на окнах кабинета. Потрепанные, изодранные, в некоторых местах ткань настолько истончилась, что сквозь нее просвечивала улица за окном.

Отец сидел за столом.

— Шторы? — медленно повторил он.

— Да! Они просто ужасные!

— Разве?

Отец с нежностью посмотрел на шторы. Он столько лет провел в их компании, что даже подумать не мог об их замене. Однако слова Джиллиан возымели свое действие, и через некоторое время шторы отправились в костер.

Отец рассказал мне об этом вскоре после того разговора.

— Джил, конечно, права! Шторы кошмарные, но они были моими старыми друзьями. Они висели здесь, когда я только приехал в Тирск много лет назад!

После небольшой паузы он показал на телефонный аппарат, стоявший на полке рядом со столом.

— Вот эта штука беспокоит меня гораздо больше, чем старые шторы!

— Почему?

— Когда я сижу за столом, она находится сантиметрах в десяти от моего уха, и я ей не доверяю.

— Почему?

— Она гудит… и она горячая!

Дни телефонного аппарата тоже были сочтены. Клиника Синклера и Уайта входила в современную эпоху.

Практика менялась с каждым днем, но самой печальной переменой был уход старых клиентов-фермеров — мужчин, женщин и их близких, которых отец хорошо знал. Он не задумывался о том, что и сам стареет.

Как-то раз он стоял на крыльце клиники вместе со знакомым фермером, и мимо них прошла похоронная процессия по направлению к церкви Сент-Мэри.

Вот и старина Том ушел! Жаль его, — тихо произнес отец.

— Да, вздохнул фермер. Потом мрачно взглянул на моего отца и сказал: — Уже выдергивают и из нашего курятника, Альф!

Альф всегда выглядел моложе своих лет и чувствовал себя молодым, но слова фермера подействовали на него отрезвляюще и дали пищу для размышлений.

Вскоре он получил еще одно, менее грустное, напоминание о возрасте. Как-то раз в 1982 году его остановила женщина, когда он ехал по деревне.

— Мистер Уайт, — сказала она, — в поселковом клубе будет вечер для стариков.

— Да, конечно, — ответил Альф и полез в карман за деньгами. Он всегда материально поддерживал это мероприятие. — Подождите минутку, я сейчас внесу какую-нибудь сумму.

Женщина достала два билета.

— Нет, мне не нужны деньги! Это вам. Приятного вечера!

Сколько я себя помню, Альф Уайт всегда называл своих родителей и других пожилых людей «стариками». Теперь он тоже стал одним из них.

В целом Альф не мог пожаловаться на здоровье, но время неумолимо, и к шестидесяти двум годам у него появилась стенокардия. Несколько его родственников умерли от инфаркта, поэтому эти симптомы вызывали серьезное беспокойство, но, как оказалось, нам нечего было бояться: угроза притаилась в другом месте.

Через несколько лет, летом 1981-го, отца стали мучить почечные колики. Эти приступы, вызванные крупными камнями в почках, причиняли ему страшную боль, и долгое время он не выходил из дома без обезболивающих таблеток. Около года боль терзала его непрерывно, но в конце концов проблема была решена.

Во время сильнейшего приступа отец провел неделю в больнице, но всегда был уверен, что вылечил себя сам: как-то вечером в «Трех бочках» он вымыл камни из своего организма, вливая в себя пиво «Макьюэн» в больших количествах.

В 1981 году проблемы со здоровьем возникли не только у Альфа. Тяжело заболели братья Синклеры, причем Дональд — по своей вине. На рыночной площади Тирска он выскочил перед несущимся на большой скорости мотоциклом и сломал голень.

Перелом был серьезный, и его положили в больницу Фрайаридж в Норталлертоне. Через некоторое время старшая медсестра сообщила Альфу, что хуже пациента, чем его партнер, у нее никогда не было. Учитывая тот хаос, который он устраивал в клинике, я охотно верю ее словам.

Один раз я навестил его в больнице. Я пробыл у него меньше минуты, когда он сказал:

— Спасибо, что пришел, Джим. Теперь можешь идти домой! До свидания!

Со свойственной ему нетерпеливостью Дональд быстро выписался из больницы. Он купил себе автоматическую тележку и почти год разъезжал по клинике с огромной гипсовой повязкой на ноге. Такой пустяк, как сломанная нога, не мешал «Зигфриду» украшать своим присутствием клинику на Киркгейт.

Несчастный случай с Дональдом причинял ему неудобства, но положение Брайана было намного серьезнее. В 1980 году он начал терять вес. В конце концов его положили в больницу на обследование, но в течение 1981 года его состояние продолжало ухудшаться. Я навестил его в начале 1982 года в лидской больнице Сент-Джеймс и пришел в ужас от его вида. Пухлые щеки и озорные искорки в глазах исчезли: передо мной лежал обтянутый кожей скелет с запавшими глазами, — я с трудом его узнал. По дороге домой я думал, увижу ли снова дядюшку Брайана. Прогнозы были неутешительными. Никто не мог поставить ему диагноз, и никакое лечение не помогало. Его семья была в отчаянии. Жена Брайана Шейла — как и он, близкий друг Альфа и Джоан, — могла лишь беспомощно наблюдать, как муж тает у нее на глазах.

Дональд в ужасе смотрел на постепенное угасание брата и был уверен, что тот умрет. Как-то утром он с решительным видом вошел в клинику.

— Альфред! — заявил он. — Я поговорил с Шейлой и собираюсь забрать Брайана домой!

— Почему? — спросил Альф.

Дональд был в мрачном настроении. Он очень любил младшего брата, и последние недели были для него пыткой.

— Ему не становится лучше, он скоро умрет, и я хочу, чтобы он встретил смерть дома… с достоинством.

В тот период в больнице ждали консультанта, которого пригласили специально, чтобы он помог поставить диагноз. Отец ответил без колебаний. Он тоже тяжело переживал из-за страшной болезни Брайана, но считал, что Дональд неправ.

— Он твой брат, Дональд, и решение принимать тебе, но я считаю, что ты совершаешь ошибку.

Дональд мерил шагами комнату, борясь со своей дилеммой, но решение уже созрело в его голове.

— Нет, я не могу просто стоять и смотреть, как он угасает. Он едет домой!

Альф никогда не вмешивался в чужие дела, но сейчас на кону стояла жизнь одного из его лучших друзей.

— У него есть только один шанс, Дональд, и этот шанс дает ему больница. Может быть, этот новый консультант сумеет помочь. Если Брайан вернется домой, он точно умрет. Пожалуйста, оставь его в больнице. Это его единственная надежда.

Раздираемый эмоциями Дональд, не сказав ни слова, вышел из кабинета.

Дональд Синклер, человек твердых убеждений, никогда никого не слушал. Только один человек иногда мог повлиять на его решение, и этим человеком был Альфред Уайт. С самого начала он высоко ценил мнение своего партнера, и на этот раз снова последовал его совету. Брайан остался в больнице.

Никто так до конца и не разгадал тайну болезни Брайана (предполагали какое-то нарушение гипофиза), но вскоре после того разговора в клинике ему назначили курс препаратов, и он пошел на поправку. Постепенно лекарства отменили, но до конца своих дней Брайан вынужден был сидеть на стероидах, — невысокая плата за еще несколько счастливых лет жизни.

Здоровье еще одного большого друга Альфа внушало беспокойство — Дентона Петта. В 1977 году у него был инсульт, после которого он так и не оправился и умер в июле 1981 года. Еву и Дентона неизменно приглашали на приемы и банкеты, когда Альф добился успеха в литературе; открытый, жизнерадостный Дентон всегда вносил оживление в эти мероприятия. Альф и Джоан остро переживали его смерть.

Незадолго до того, как у Дентона случился удар, они с Альфом смотрели чрезвычайно напряженный матч между «Сандерлендом» и «Мидлсбро». Дентон был фанатичным болельщиком «Мидлсбро» — и столь же фанатично ненавидел клуб Альфа «Сандерленд». Мы часто задавали себе вопрос, не стало ли возбуждение причиной его инсульта.

Дентон — еще один замечательный человек, которого Альф встретил на жизненном пути, и многие поклонники Джеймса Хэрриота будут с большой любовью вспоминать Гранвилла Беннета. Альф написал в «Ветеринери Рикорд» о своем большом друге: «Он был настоящим другом для огромного множества людей, и все они будут вспоминать о нем с благодарностью за ту радость, которой он наполнял их жизни». Это правда: Дентон Петт наполнял жизни многих людей радостью и смехом.

В 1981 году прекратились регулярные поездки Альфа в Глазго. Больше десяти лет он проводил с матерью либо Рождество, либо Новый год, — и он, и другие члены семьи часто навещали ее и в другое время года. Однако летом 1981-го ее перевезли в частную клинику в Харрогите, где она тихо скончалась в следующем декабре. На ее похоронах в голове Альфа проносились мириады воспоминаний о матери, которая многим пожертвовала ради того, чтобы ее сын смог воплотить свою мечту о профессии ветеринара. В свое время она была силой, с которой нужно было считаться, но мы все вспоминаем о ней с благодарностью и уважением.

Из-за своей гордости успехами сына она нередко попадала в неловкие ситуации.

— Знаете, кто я? — говорила она совершенно незнакомым людям. — Я мать Джеймса Хэрриота! Разрешите, я вас познакомлю. Альф… Альф?..

Как и его отец в свое время, Альф тихо испарялся.

Я мог бы рассказать множество забавных историй, связанных с моей бабушкой, но они не для этой книги. Скажу только одно: вся наша семья с огромной любовью вспоминает старую женщину, которая заботилась обо мне в мои студенческие годы.

В начале 1980-х Альф Уайт был на вершине успеха, но потеря близких людей, его собственные недуги и тяжелая болезнь Брайана служили постоянным напоминанием о том, что время уходит. Оглядываясь назад на прошедшие десять лет, Альф имел все основания гордиться своими достижениями; будучи внимательным и чутким человеком, он — кроме небольшой размолвки с Дональдом из-за трактовки образа Зигфрида — сумел добиться успеха, не оскорбляя чувств других людей.

С самого начала литературной карьеры главной заботой Альфа было не обидеть друзей, но в 1981 году он получил новое напоминание о том, что внешние атрибуты славы могут приобретать неприятную форму: в тот год он поссорился со своим старым другом Эдди Стрейтоном.

Летом 1981 года Эдди вызывали в дисциплинарный комитет Королевской коллегии ветеринаров в связи с обвинением в дискредитации профессии. В радиопередаче Би-Би-Си «Шоу Джимми Янга» он рассказал, что «поспорил» с молодыми помощниками, кто быстрее сможет стерилизовать кошку, и во время одного такого соревнования он по невнимательности вскрыл брюшную полость у (как он думал) кошки и обнаружил, что это кот.

Эдди всегда был экстравертом и рассказал эту историю как забавный анекдот, но не всем она показалась смешной. 29 сентября 1981 года он оказался, уже не в первый раз, перед дисциплинарным комитетом. Свидетели, характеризующие репутацию обвиняемого, безусловно, могли бы помочь Эдди, и наиболее очевидным свидетелем был Альф Уайт — один из старейших и самых уважаемых друзей Эдди, — но Альф отказался выступить в его поддержку.

Эдди, как пишет Грэхэм Лорд в биографии Джеймса Хэрриота, утверждал, что Альф не поддержал его, потому что его должны были принять в члены Королевской коллегии ветеринаров — это огромная честь для британского ветеринара, — и он не хотел рисковать.

Мне очень грустно, что Эдди мог так плохо думать об одном из своих самых верных друзей; того, кто горой стоял за него на протяжении всей его богатой событиями и иногда противоречивой карьеры. Помимо того, что Альф узнал о выпавшей ему чести только через два месяца после слушаний в дисциплинарном комитете, он никогда бы не пожертвовал интересами друга ради получения еще одной награды.

На самом деле Альф осуждал Эдди за замечание о «соревнованиях по овариектомии». Он считал, что его друг своим заявлением, что он может стерилизовать кошку с молниеносной быстротой, — унизил искусство ветеринара. Прекрасно зная, что овариектомия кошки не всегда простая, как многие полагают, операция, Альф считал, что шутка Эдди отдает плохим вкусом. Однако в прошлом Эдди Стрейтон был преданным сторонником профессии, и Альф непременно выступил бы в его поддержку, подчеркнув его замечательные качества — которых было немало, но в тот период у него был приступ почечной колики, и он страдал от невыносимой боли.

Тогда Эдди находился под страшным давлением: помимо предстоящих слушаний в дисциплинарном комитете, на него свалилось большое горе, — от рака умерла его жена. Эдди очень обиделся на Альфа за его сомнения и выплеснул на него свои чувства, используя весьма крепкие выражения. Его импульсивные и ошибочные обвинения, к сожалению, нанесли непоправимый ущерб дружбе, уходящей корнями в далекие годы в Глазго.

Я хорошо помню, какой эффект произвели слова Эдди на моего отца. Старый друг несправедливо обвинил его в бесчувственности и эгоизме. Боль и недоверие сменились гневом, и отец твердо заявил, что знать больше не желает Эдди Стрейтона.

Эдди быстро понял свою ошибку. Альф получил несколько писем с извинениями, но оставался непреклонен.

Я пытался урезонить его, напоминая о долгих годах дружбы, но не смог повлиять на его решение. Если он что-то вбивал себе в голову, переубедить его было трудно.

Счастлив сказать, что со временем Альф смягчился по отношению к Эдди, и они возобновили переписку. Однако обидные обвинения Эдди были главной причиной отказа Альфа в 1981 году выступить на слушаниях в дисциплинарном комитете.

Период с 1981-го по 1985 год был непродуктивным для писателя Джеймса Хэрриота: в это время он наслаждался отдыхом от напряжения, связанного с трудом писателя, — но «индустрия Джеймса Хэрриота» достигла таких размеров, что он уже не мог вернуться к жизни безвестного ветеринара и отца семейства. Его слава была слишком велика. Альф по-прежнему получал пачки писем от поклонников, а поскольку имя Джеймса Хэрриота вызывало в воображении образы фунтов и долларов, его основные издатели в Англии и Америке мягко, но настойчиво давили на него, уговаривая написать новую книгу.

Альфа мало интересовало, сколько денег принесет ему, или другим людям, его возвращение к машинке, но писательство уже было у него в крови. Он наблюдал колоссальные перемены в профессии, и в его душе вновь зародилось желание сохранить этот старый образ жизни на бумаге.

«Я считаю, что мне очень повезло, — говорил он. — Я жил в золотые годы ветеринарной практики — бесспорно, лучшие годы». Новая эпоха правил, постановлений и бумажной работы была отцу не по душе, и ностальгия по быстро исчезающему миру снова усадила его за машинку.

Я помню, что в тот период мать стала за него беспокоиться. Понимая, что муж не становится моложе, и в то же время зная, что не сможет помешать ему заниматься делом, запавшим ему в душу, она убеждала его не придерживаться жестких сроков и работать чуть-чуть помедленнее.

В блестящие семидесятые годы, когда мать часто сопровождала отца на публичных мероприятиях, многие думали, что она играет главную роль в их паре — проявляя явно сдержанное отношение к его успеху. Зная мужа и его чувствительную натуру лучше, чем кто-либо другой, Джоан просто пыталась защитить его от излишней шумихи, которая могла оказать на него пагубное воздействие. При этом создавалось ошибочное впечатление об их взаимоотношениях. На протяжении всех лет их долгой совместной жизни именно отец принимал все важные решения в семье.

Понимая, что Альф никогда не откажется от литературы, Джоан не удивилась, когда в 1986 году он позволил себя уговорить и согласился написать небольшой материал для нового телевизионного сериала «О всех созданиях — больших и малых». Надо сказать, Альф уже написал несколько рассказов — список «заголовков» всегда был под рукой, — и это опять разожгло в нем жажду творчества. Он снова взялся за работу, и в 1992 году вышла его последняя книга «Все живое». Рядом с Альфредом Уайтом вновь появился Джеймс Хэрриот.