Джеймс Хэрриот. Биография

Глава 28

В промежутке между завершением «Всех их создал Бог» в 1980 году и началом серьезной работы над книгой «Все живое» в 1988-м Альфред Уайт не писал книг. Однако в течение этого периода вышло несколько новых изданий под его именем. Помимо «Лучших рассказов Джеймса Хэрриота», изданных в 1982 году, в 1986-м вышла книга «Истории о собаках», а также несколько книг для детей, которые выходили на протяжении 1980-х, и последняя была издана в 1991 году.

В сборник историй о собаках вошли рассказы из ранее изданных книг. Особый интерес вызывает вступление, так как здесь Джеймс Хэрриот впервые рассказывает поклонникам о своих молодых годах в Ветеринарном колледже Глазго, — где в те дни собаку считали второстепенным видом, а кошки вообще не заслуживали внимания! Какое отличие от современного студента-ветеринара.

Для детских книг, как и для «Историй о собаках», Альфу не пришлось много писать. Каждая из них представляла собой рассказ из ранних работ Хэрриота — с яркими иллюстрациями, чтобы привлечь внимание юного читателя. После консультации со своим редактором Дженни Дерхем Альф переделал некоторые рассказы, убрав из них подробные ветеринарные описания, а также сократил или растянул истории до нужного размера. Это была удачная идея. Каждая история рассказывала об определенном персонаже — среди них корова Розочка, кот Оскар и ломовая лошадь Бонни. Одна из книг, «Рождественский котенок», стала международным бестселлером. Способность Джеймса Хэрриота наделять этих прелестных созданий очаровательными качествами, а также цветные иллюстрации талантливых художников Питера Баррета и Рут Браун служили залогом успеха.

Когда детские книги появились на полках магазинов, Альф стал получать многочисленные письма от своих маленьких поклонников вместе с рисунками их любимых животных. Легкий слог Джеймса Хэрриота нравился всем от взыскательного профессионального критика до ученика начальной школы. Вот уж действительно, в клуб его поклонников входили все читатели — и большие, и малые.

Две из этих историй имеют для меня особое значение: именно я, много лет назад, предоставил для них материал. Рассказ «Котенок Моисей» был первым в детской серии и вышел в 1984 году. В его основе — мой визит на ферму Терри Поттера в Болдерсби неподалеку от Тирска. Когда я закончил работу на ферме, меня позвал Тед, свинарь.

— Идите сюда. Я хочу вам кое-что показать!

Он привел меня к свинарнику, где лежала громадная свинья, которую сосал огромный выводок блестящих розовых поросят. Однако меня поразила не эта идиллическая картина. Я с изумлением заметил, что один поросенок в ряду — черный!

— Могу поспорить, такого поросенка вы еще не видали! — ухмыльнулся Тед. — Гляньте поближе!

К моему удивлению, «поросенок» оказался котом — и довольно взрослым.

— Он бродил среди построек, полумертвый от холода. Я решил дать ему шанс и подкинул этой старой свинье, рассказывал Тед. — А теперь посмотрите на него! До чего стал хорош!

Такой красивой, блестящей шерсти я не видел ни у одного кота. Кот бросил на меня беглый взгляд и снова стал проталкиваться между упитанными, с наслаждением чмокающими поросятами.

За обедом я рассказал об этом отцу. Внезапно он перестал есть и бросился наверх за своим блокнотом.

— Еще одна история в коллекцию Джеймса Хэрриота, пояснил он, снова взявшись за вилку с ножом.

Другой случай — из детской книги «Розочка возвращается домой» — произошел на ферме старого друга и клиента отца Артура Данда. Артур показал мне старую корову, чей продуктивный период жизни явно остался позади. В свое время она была замечательной коровой, и ее разросшиеся копыта, торчащие бедренные кости и провисшее вымя служили лучшими доказательствами высокого уровня молочной продуктивности.

Артур всегда был к ней очень привязан, но однажды понял, что больше не может ее содержать, и, скрепя сердце, решил отправить ее на бойню. Он смотрел вслед фургону, увозившему его старую подругу в последний путь, и вдруг она, просунув голову в окошко, протяжно и жалобно замычала. Этого Артур не выдержал. От вида старой коровы, в последний раз оглядывающей любимые пастбища, у него сжалось сердце. Он вскочил в машину, помчался за фургоном живодера, остановил его, и через несколько минут Розочка вернулась домой.

— Ну и пусть от нее нет никакой пользы, — сказал он мне, — но она останется здесь до конца своих дней!

Когда я рассказал эту историю отцу, в его руках снова появился блокнот.

— Очень хорошо, продолжай поставлять мне информацию, — сказал он, — а я уж сделаю все остальное!

Пару лет назад один мой приятель-фермер сказал: «Сейчас это „игра с цифрами“». Он абсолютно прав. Коров больше не называют Ромашками или Рябинками: они просто стали частью системы, предназначенной, как и многое другое, для получения прибыли. В современном мире господствуют деньги, и здесь нет места сантиментам, однако нельзя сказать, что сегодняшний фермер не испытывает никаких чувств к своим животным.

Во время недавнего визита на ферму в холмах мне довелось стать свидетелем тесной связи между фермером и его животными.

Визит — меня вызвали на ферму в Хамблтонских холмах, чтобы я положил конец земному существованию старой коровы, — оказался не совсем обычным. Фермер отвел меня к ней и попросил, чтобы я причинил ей как можно меньше боли. Корова была не в силах подняться и лежала на соломенной подстилке. На нее было жалко смотреть. Туго натянутая, сморщенная кожа, добрая серая морда и совершенно белые ресницы — признаки глубокой старости у животного — сразу привлекли мое внимание. Она медленно повернула ко мне голову и с мольбой посмотрела на меня, но я знал, что ничем не могу ей помочь.

— Этой старушке двадцать два года, — дрожащим голосом произнес фермер. — В свое время она была замечательной коровой, и я хочу, чтобы она умерла безболезненно. — Он замолчал, пытаясь справиться с чувствами. — Вы можете усыпить ее? Я не хочу, чтобы в нее стреляли.

Выстрел — быстрый и гуманный способ умерщвления животного, но он настаивал, чтобы я сделал ей инъекцию, несмотря на то, что в этом случае ее мясом нельзя будет кормить даже собак, не говоря уж о людях. Это была очень необычная просьба.

— Конечно, Джордж, — ответил я, — но вы понимаете, что ничего за нее не получите?

— Мне все равно, — махнул рукой он и, подойдя к старой корове, нежно погладил ее по голове. Его голос дрожал от эмоций. — Она ничего мне не должна! Я не буду смотреть, ладно?

Он отвернулся с полными слез глазами и ушел в дом. Когда старая корова мирно уснула на подстилке, у меня внезапно возникло ощущение, что я вновь очутился в мире Джеймса Хэрриота, — и перед моими глазами промелькнул образ коровы Розочки. Не все еще ведут «игру с цифрами», далеко не все.

Хотя Альф и не писал книг в то время, ему не позволяли забыть, что он знаменитый автор, и он по-прежнему много времени проводил в клинике на Киркгейт, подписывая книги для своих многочисленных поклонников. За долгие годы такой деятельности у него развился артрит в суставах руки, и последние несколько лет жизни он дома, в своем ритме, надписывал бесконечные самоклеющиеся ярлыки, которые его почитатели могли наклеить в свои книги.

Иногда, раздавая автографы в приемной клиники, Альфу приходилось вежливо отклонять просьбы о многословных надписях. Однажды после очередного такого мероприятия он вернулся в кабинет с улыбкой на лице.

— В основном всех устраивает надпись: «С наилучшими пожеланиями, Джеймс Хэрриот», — сказал он, — но один парень только что попросил, чтобы я написал: «Рею, Элси, Кевину, Холи и Луизе в ваш первый в жизни визит в Йоркшир. С самыми наилучшими пожеланиями, Джеймс Хэрриот, Хелен, Зигфрид и другие обитатели Скелдейл-хауса»!

Я отказался под предлогом, что мою старую руку может заклинить на середине фразы!

Новый сериал «О всех созданиях — больших и малых», для которого Альф в 1986 году начал писать новый материал, стал таким же популярным, как и предыдущий. Он шел до 1990 года и завершился «Специальным рождественским выпуском» в конце того же года. В актерском составе произошла только одна перемена — вместо Кэрол Дринкуотер роль Хелен играла Линда Беллингем. Она, как и две предыдущие актрисы, идеально вписалась в роль.

Этот сериал не выглядел настолько достоверным, как предыдущий. Поскольку оригинальный материал Джеймса Хэрриота был исчерпан, потребовались другие авторы, — и некоторые поздние серии имеют весьма приблизительное отношение к его рассказам. Тем не менее, сериал пользовался большим успехом, — его с удовольствием смотрели миллионы зрителей.

В этом сериале появились новые персонажи, многие из которых перешли потом на страницы последней книги Альфа «Все живое», — название предложил его американский издатель Том Маккормак. Эту книгу, изданную в 1992 году, отец писал с особым удовольствием. Кроме того, что у него теперь был текстовый процессор (его любимое выражение того времени: «Как я раньше без него обходился?»), он почти никому не говорил, что собирается написать новую книгу. Поэтому мог работать в свое удовольствие, не ограниченный жесткими временными рамками.

— Я не хочу, чтобы кто-то стоял у меня над душой с контрактом в руке, — говорил он мне. — Я буду писать эту книгу в своем темпе, поэтому, пожалуйста, никому не говори!

Отец писал ее больше четырех лет и в 1991 году наконец сообщил об этом издателям. Они с восторгом и удивлением встретили эту новость, и книга, как и ее предшественницы, сразу вошла в списки бестселлеров в Соединенном Королевстве.

У Альфа возникли небольшие разногласия с Томом Маккормаком по поводу нескольких глав, которые Том хотел изменить, — но теперь Альф был уверенным автором и не позволял вмешиваться в свою работу. Несмотря на их мелкие расхождения, в Америке было продано 650 000 экземпляров в твердом переплете за первые шесть недель, и книга почти восемь месяцев оставалась в списках бестселлеров «Нью-Йорк Таймс».

«Все живое» знакомит читателя с Калумом Бьюкененом, «ветеринаром с барсуком», прообразом которого стал Брайан Неттлтон, незабываемый помощник Альфа. Брайан был настолько удивительной личностью, что Калум появляется в одиннадцати из пятидесяти двух глав, и его яркий, жизнерадостный персонаж уверенно шагает по страницам книги, пробуждая много счастливых воспоминаний у всех, кто его знал.

К сожалению, Брайан так и не прочитал о себе в книге «Все живое». Через двадцать лет после ухода из практики он приехал к нам в Тирск, и мы были очень рады снова увидеть его пронзительные черные глаза, щегольские усы. Этот неувядающий оптимист почти не изменился за прошедшие годы. Мы были счастливы, что нам довелось увидеться с ним: меньше чем через месяц Брайан погиб в автомобильной аварии в Канаде. Приятно осознавать, что в образе Калума Бьюкенена он будет жить вечно.

В книге «Все живое» появляется и самый первый помощник отца, Джон Крукс. Единственный раз отец использовал настоящее имя Джона, что свидетельствует об уважении и дружбе, которые связывали их многие годы.

Я тоже есть в книге, и когда я читал ее впервые, она стала для меня откровением. В главе 7 отец пишет, как мы с Рози сопровождали его в поездках на фермы, когда были детьми:

Прочитав этот отрывок, я задумался и быстро понял, что отец был абсолютно прав! За редким исключением, когда требовались срочные действия, я никогда не бежал по дороге жизни, но, пока не прочитал эту главу, я не замечал эту черту своего характера. Наверное, такое же потрясение испытал Дональд Синклер, когда много лет назад впервые столкнулся с персонажем Зигфридом Фарноном на страницах «Если бы они умели говорить», и я вспомнил строчку из стихотворения шотландца Роберта Бернса — одного из любимых поэтов отца: «Ах, если б у себя могли мы видеть все, что ближним зримо, что видит взор идущих мимо со стороны…»[12].

Некоторые утверждали, что Джеймс Хэрриот — «писатель-беллетрист», ставя под сомнение правдивость его историй и утверждая, что Хэрриот просто удачно использовал избитые шутки.

В главе 26 рассказывается о персонаже по имени Арнольд Брейтуэйт. Это хвастун, который веселит местный паб байками о знаменитостях, с которыми, по его словам, он знаком лично. Естественно, никто ему не верит, но хорошо смеется тот, кто смеется последним. После окончания хоккейного матча в Дарроуби несколько игроков — причем многие международного уровня — подходят к Арнольду и пожимают ему руку.

Прообразом Арнольда послужил незабвенный Гарри Балмер. Гарри часто болтался по тирским барам, где всегда находилась публика, готовая слушать его на первый взгляд выдуманные истории. Большинство местных считали его «настоящим фантазером», и мало кто верил, что он «на ты» со многими знаменитостями. Его любимая история была о том, как он одолжил свою биту Лену Хаттону[13], когда тот сломал свою во время тура бросков по калитке в отборочном матче в Хедингли. Гарри с восторгом рассказывал, что великий бэтсмен, набрав больше ста очков, вернул ему биту со словами: «Спасибо, Гарри! Отличная у тебя деревяшка».

Однако местных жителей, которые все время над ним подшучивали, ждал сюрприз. На тирском стадионе должен был состояться крупный хоккейный матч, и Гарри уверял всех, что знает многих игроков, причем некоторые из них — хоккеисты мирового уровня из разных уголков страны. Все были уверены, что теперь-то выведут Гарри на чистую воду, и у многих отвисли челюсти, когда несколько хоккеистов подошли к нему после игры со словами: «Смотрите-ка! Это же Гарри! Как дела, Гарри?» С тех пор никто больше не смеялся над историями Гарри.

Альфу на самом деле нравился Гарри. Он обладал широкими познаниями в крикете и футболе, — а эти темы Альф был готов обсуждать постоянно. Есть фотография Гарри — с откинутой головой и открытым ртом — рассказывающего очередную фантастическую историю в «Трех бочках». Рядом с ним стоит Альф, широко открыв глаза от восторга. По его лицу видно, что он мысленно записывает «заголовок» в свой блокнот.

Рассказ об Арнольде Брейтуэйте — а именно его считают основанным на анекдоте с бородой, — всего лишь еще один пример фактической основы произведений Джеймса Хэрриота. Альф никогда не отрицал, что приукрашивает многие истории, а также часто меняет даты, и спокойно относился к тому, что на многих людей его книги не производят впечатления. Однако он, безусловно, не согласился бы, чтобы его назвали писателем-беллетристом.

Во второй половине 1980-х Альф наблюдал, с безопасного расстояния, неуклонное развитие «индустрии Джеймса Хэрриота». Несмотря на «хэрриотоманию», ему удавалось вести скромный образ жизни, и, за исключением раздачи автографов своим поклонникам (к которым он всегда испытывал благодарность), он мало соприкасался со своим звездным статусом. Альф почти не говорил о своей славе, временами даже казалось, что ему все это до смерти надоело.

У него было много возможностей заработать большие деньги, позволив использовать свое имя на кормах для животных, но он не одобрял эту идею. Альф не проявлял интереса ко всему, что отдавало торгашеским духом, и всякий раз, когда ему предлагали разные варианты увеличения капитала, в его глазах появлялся знакомый застывший взгляд.

Одной из самых поразительных черт моего отца была его «неуловимость». Много раз, когда я говорил с ним, стеклянный взгляд выдавал, что его мысли блуждают где-то в другом месте. Если предмет разговора был ему неинтересен, он в считаные секунды впадал буквально в гипнотический транс, и было бесполезно пытаться восстановить с ним контакт.

Но пелена мгновенно спадала с его глаз при одном только упоминании футбола, — особенно если дело касалось футбольного клуба «Сандерленд». Став обладателем абонемента, Альф не пропускал почти ни одного домашнего матча, и клуб быстро понял, что среди их болельщиков оказалась знаменитость.

В 1991 году, после покупки нескольких акций клуба, Альф получил письмо. Оно очень много для него значило. Директора предлагали ему почетный пост пожизненного президента клуба, «принимая во внимание вашу многолетнюю поддержку и верность, вашу помощь и вклад… Вы получите персональные места в директорской ложе, место на автомобильной стоянке и право посещения „Клуба 100“ на всех домашних матчах… Вы, безусловно, заслужили эту привилегию».

Из всех почестей, которые Альф получал, эта доставила ему наибольшее удовлетворение, но он отказался от бесплатных мест в директорской ложе, предпочитая подбадривать свою команду в толпе других болельщиков, как он делал всю жизнь.

Его футбольная команда всегда доставляла ему много радости. Игра никогда не была скучной, каждый матч имел какое-то значение, так как футболисты «Сандерленда» постоянно сражались либо за победу, либо просто за выживание в конце каждого сезона. В 1992 году Альф с удовольствием следил за игрой «Сандерленда» в финале «Кубка футбольной ассоциации» на стадионе Уэмбли. Он пришел на матч вместе с семьей и друзьями, и хотя команда проиграла «Ливерпулю», для всех это был незабываемый день.

Сейчас клуб переехал на новый стадион в Сандерленде, и председатель правления Боб Мюррей вместе с директорами выделили там комнату, которая называется «Комната Джеймса Хэрриота». Стены украшают портреты Альфа Уайта, есть даже одна фотография времен учебы в Ветеринарном колледже Глазго, на которой он сам играет в футбол. Клуб не забыл известного писателя, который радовался успехам команды на футбольном поле ничуть не меньше, чем собственным достижениям на литературном поле.

После смерти Альфа на северо-востоке Англии вышла статья в газете «Санди Сан», которая заканчивалась словами: «Это был истинный ценитель футбола, который действительно понимал, какая мука и какое счастье быть болельщиком „Сандерленда“. Добрый, внимательный человек, который любил все создания — большие и малые… и все создания — красно-белые».

В конце 1980-х и начале 1990-х Альфа осыпали новыми почестями. В 1987 году Американское общество защиты животных решило учредить ежегодную награду его имени, которую вручали человеку, проявившему заботу и сострадание к животным.

В апреле 1989-го Альфа пригласили выступить на конгрессе Всемирной ассоциации ветеринарии мелких животных, который в тот год проходил в Харрогите. Это была большая честь, от которой Альф не мог отказаться, — к тому же не надо было далеко ехать, — однако мысль о том, что он будет выступать перед своими учеными коллегами со всего мира, приводила его в трепет. Но Альф не ударил лицом в грязь и, в свойственной ему манере, произнес речь, в которой сдержанно упомянул о своей жизни ветеринара. Скромная речь не помешала ему стать звездой этого конгресса. В вопросах, связанных с последними достижениями в современной ветеринарной практике, он не мог тягаться с коллегами, но, как понимал каждый присутствующий там ветеринар, собственный вклад Альфреда Уайта в повышение престижа профессии не имел себе равных.

Свою оценку работе Альфа дал заслуженный американский ветеринар доктор Стивен Эттингер. В интервью по телевидению он сказал: «Вне всяких сомнений, Джеймс Хэрриот — самый известный ветеринар в мире и, вероятно, самый уважаемый. Он показал всему миру, что ветеринария — благородная профессия».

В 1992 году Альф стал первым лауреатом новой премии Хирона, которую ему присудила Британская ветеринарная ассоциация за «выдающиеся заслуги перед ветеринарией», хотя к тому времени он уже вышел на пенсию. В конце 1989 года, чувствуя, что его вклад в повседневную работу становится весьма незначительным, — и как-то раз пережив унижение, когда ему пришлось воспользоваться помощью двух молодых работников фермы, чтобы выбраться из свинарника, — Альф подумал, что пора остановиться. Ему было очень сложно угнаться за огромными переменами, происходившими в его профессии, и он знал, что принял правильное решение.

В то время ему было семьдесят три года, и без малого пятьдесят из них он работал ветеринаром. Это были времена побед и поражений, дни счастья и отчаяния, но прежде всего — годы работы, которая никогда не переставала радовать его.

Дональд Синклер, хоть и был на пять лет старше Альфа, упрямо отказывался уходить на пенсию и продолжал «работать» до 1991 года, но в том году у него случился инсульт, и его дни на Киркгейт, 23 подошли к концу. Невероятно — хотя, возможно, и неудивительно, — но Дональд, которого положили в больницу с параличом одной половины тела, через девять часов выписался из больницы. Он полностью восстановился после инсульта, и несколько месяцев спустя — ему было уже за восемьдесят, — снова гулял по холмам около «Саутвудс-Холла».

Дональд, живший по соседству, всегда был поблизости и вносил оживление в жизнь Альфа, как и Алекс Тейлор, но конец 1980-х был отмечен кончиной еще нескольких старых друзей, и среди них один из лучших: Брайан Синклер.

13 декабря 1988 года Брайан, у которого уже некоторое время были проблемы с кровообращением, умер от инфаркта. Брайан, всегда гордившийся образом Тристана, был одним из ближайших друзей Альфа, и тот день, когда Альф узнал, что больше никогда не увидит его открытое, смеющееся лицо, стал для него одним из самых черных в жизни. На похоронах Брайана в Харрогите царила атмосфера скорби и печали, и много слез было пролито поэтому всеми любимому и уважаемому человеку.

Я очень хорошо помню, что сказал отец о своем друге вскоре после его смерти. Он говорил с большим чувством к человеку, с которым провел столько радостных часов веселья и смеха:

«Возможно, большую часть жизни Брайан был шутником и балагуром, — сказал отец, — но за этим дурашливым фасадом скрывался честный и надежный человек. Настоящий друг во всех смыслах этого слова».

Смерть Брайана стала ударом для многих людей. Через пару дней после его смерти я навестил Дональда и выразил соболезнования по поводу смерти его брата.

Он отвернулся от меня и уставился на холмы, окружавшие «Саутвудс-Холл».

— Спасибо, Джим, — ответил он. — Вот ведь как, а?

Он опустил голову и тихо заплакал. Утешая его, я внезапно понял, что за теми яростными криками и ссорами, столь живо описанными в книгах Джеймса Хэрриота, скрывались истинные чувства Дональда к его непутевому, но такому славному младшему брату.

Мне тоже было грустно смотреть, как уходят друзья отца, но декабрь 1991 года стал страшным месяцем для нашей семьи. Тогда мы узнали, что дни Альфреда Уайта сочтены. Для этого человека — который больше пятидесяти лет был мне отцом, другом и коллегой, с которым за все это время мы ни разу не сказали друг другу грубого слова, — показался конец пути.