Глава 10

Со «Смок он зэ воте» и начали. Причём Гутман позволил мне сыграть сольное вступление чистой гитарой, которое, как уже говорилось раньше, никакого отношения к песне не имело и являлось простой затяжкой концертного времени. Или приколом Ричи Блэкмора. Но соло молодёжи понравилось, некоторые даже похлопали, а я услышал:

— Смотри, какой у Славика в группе новый симпатичный мальчишечка. Совсем молоденький.

Я нашёл глазами говорившую.

Прямо у сцены толкались три девчонки лет семнадцати. Чуть в стороне от них кучковались ещё четверо, потом ещё. Насчитал шесть групп разновозрастных девушек, бросающих друг на друга неприязненные взгляды. Я улыбнулся своим мыслям, а те девчонки, на которых смотрел я, помахали мне руками.

— Нафиг-нафиг, — подумал я, подыгрывая Гутману, терзающему мой «фуз» и развивающему основное вступление «Дыма». Его «Музима» через «машинку» давала более благородные звуки, чем моя акустика. Гутман расплывался в улыбке. Толпа начинала заводиться. Кое-кто начал танцевать, образовав небольшие «бублики» в центре которых никого не было. В «бублик» подходили и подходили «свои», периметр увеличивался и в конце концов «Кублики» начинали соприкасаться. Возникали конфликты. Иногда — драки. А в центр круга почему-то так никто и не заходил. Я сам, когда-то так танцевал.

В семидесятые годы танцевали довольно странно. Да и как можно танцевать под тяжёлый рок? Только маршировать! Вот все и маршировали, изображая из себя полуроботов. Кстати, сам танец «роботех» и его отпрыск — брейк-данс, появились гораздо позже. Мелькнула мысль, что можно попробовать продвинуть брейк-данс. Должен же я что-то изменить в этом мире. Начну с малого. Привью молодому поколению тягу к спорту. Нижние формы брейк-данса очень даже похожи на китайское «у-шу» стиля дракон.

Когда-то, когда я немного освоил каратэ, мне пришла в голову идея включить в танец движения из каратэковских «ката». При отсутствии любого смысла в движениях остальных танцующих, мои движения многим нравились. А связка блоков: аге, учи, гедан, сото уке, принималась всегда на ура. Но этот прорыв в танцах лично я сделал в семьдесят девятом.

Сейчас, в семьдесят третьем, карате пока ещё не затронуло общество, и такие движения могли у остальных танцующих вызвать отрицательные эмоции. Толпе не нравится когда кто-то ведёт себя «не как все». Могли и побить.

С карате, по мановению чьей-то руки охватившему широчайшие массы мужского (ине только) населения от мала до велика, случилось что-то не понятное. Оно вдруг появилось и потом его так же вдруг запретили. Говорят, произошёл всплеск насилия с тяжёлыми последствиями и грабежей.

Карате за кратчайший срок ставило сильнейший удар. Правда, в ущерб подвижности. Но грабителем не нужна была подвижность. Грабитель наносил жертве неожиданный акцентированный удар и снимал ценные вещи с «бесчувственного тела», как говорил таксист из «Брильянтовой руки». Бокс давал движения, полезные в драке. Удар в боксе ставится годами. Некоторые боксёры так и остаются «безударными». Не даром возник термин «панчер».

А каратисты все проходят тамэсивари. Это обязательная дисциплина, которую без сильного удара не выполнить.

Так, размышляя о прошлом и будущем, я «лабал» на клавишах бездумно. Наверное, поэтому у меня и получалось. Моторика, это, всё-таки, рефлексы, а рефлексы — это подкорка мозга, а мозг Женьки теперь оккупировал я, то есть — мой разум. Похоже, путём ежедневных медитаций, мой разум постепенно подчинял Женькин мозг.

Но его тело не привыкшее к тем движениям, к которым приучил своё тело я, не могло повторить все команды моего разума. Например, движения какого-то спорта. Мышцы мешали друг другу. Так у меня получалось с боксом и самбо. То есть, ни самбо, ни бокс пока не получались.

Но пальцы, кроме мизинца и безымянного, бегали по клавишам относительно неплохо. Женька, оказывается, баловался печатанием на пишушей машинке, которую Сашка откуда-то притащил для распечатывания курсовых. Однако руки сильно устали уже к четвёртой песне. Представляю, если бы пришлось играть на электрогитаре… Пальцы стёр бы до локтей.

— Руки устали, — сказал я стоящему рядом Славику-басисту. — Может я что-нибудь на гитаре сыграю. На акустике. «Снилось мне», например. Там можно без органа обойтись, а стринга у вас нет.

— На Вермоне есть стринг, — отреагировал Славик.

— Таким стрингом, как на этой Вермоне, только крыс из города изгонять. Но не суть.

— Да играй. У тебя и без нас неплохо получалось.

— Не-не. Помогайте. Мне ритм нужен. И между вторым и третьим куплетами проигрыш. После слов «за собой». Мне откашляться надо будет.

— Окей.

— И ты, это… Объяви, что песня написана музыкантом из Москвы Алексеем Романовым.

— Да, нафиг?

— Надо, Слава. Я обещание дал, — надавил на него я, не объясняя, что обещание я дал себе.

— Окей.

Славик подошёл к микрофону и объявил:

— А сейчас для вас прозвучит новая песня молодого московского музыканта Алексея Романова. Она называется «Сон». Исполнит наш новый клавишник…

Он отшатнулся от микрофона.

— Как тебя зовут, парень?

— Джон, — сказал я.

Сдавик снова наклонился к микрофону.

— Наш новый клавишник Джон. Девушкам он позволяет называть себя… Джони. И так… Медляк!

Эхо ревербератора подхватило и понесло: «Ляк-ляк-ляк-ляк…»

Петь я начал сразу:

— Снилось мне, неожиданно выпал снег…

Басист ударил своим «ту-дум» на «неожиданно» так неожиданно, что многие вздрогнули. А барабанщик ударил в тарелки на слово «выпал» и мороз пробежал по моей коже. Получилось неожиданно круто. Проигрыш я намеренно повторил, попискивая высокими струнами.

— … Жаль, что это только снилось мне, — закончил я петь.

— Фух! — выдохнул Славик. — Ну, ты, брат, дал им…

Он не нашёл какого-то слова и протянул мне руку, а в микрофон кикнул:

— Девушки! Это — Джони!

Девушки смотрели на меня подозрительно пристально. Мне захотелось похулиганить.

— Давай я «Пресли» сбацаю. Хаунд Дога?

Славик хмыкнул и посмотрел на Гутмана.

— Пресли запрещён худсоветом, — сказал тот. — Особенно Хаунд Дог. Да и не поймёт тут никто на площадке. Рокнрол ведь чистейший. Тут такое не прокатывает. Не Америка. Давайте лучше «Свит чайлд» споём. Я основную, он на подпевке по высоким. У нас никто не вытянет.

— Окей, — сказал Славик.

— Ладно, — пожал плечами я. — Два медляка подряд — не жирно?

— Нормально.

Я завёл шарманку под названием «Вермона» и мы втроём очень неплохо и исполнили «Дитя времени». Потом были песни Советской эстрады. Спели и песню Юрия Антонова «Для меня нет тебя прекрасней».

После большого «перекура», во время которого, я, вспомнив про Женьку Позднякова, метнулся ко входу, но выходить не стал. Контролёрша не впустила бы без билета, однозначно. Маякнув Женке, толкающемуся за невидимым барьером, я отошёл в сторону к сетке, Туда же подошёл и Поздняков. Рядом с ним толкались недовольные парни, слегка быковатые на вид.

— Это ты там, что ли на сцене пел? — недоверчиво вопросил клубный кореш.

— Я, Женя. Припахали. У них клавишник заболел. Вот и попросили.

— Молодца! Нормально ты про снег спел. Новая песня. Ну чо делать будем? Пацаны недовольны. Говорят, так н е договаривались… Башляй, по пятёрику, да мы пойдём.

Договаривались по трояку на брата.

— Готов и по пятёрику, базара нет. Но если подождёте, дам тридцать.

— Каждому, — улыбнулся Женька.

— На всех, Женя, на всех.

— А как мы их делить будем?

— Ладно, Жень, Берите двадцатник и валите.

Я полез в карман.

— Чо он такой наглый? — спросил один из «толпы». — Щас на ухо поставим и всё.

— Я тебе, блять, поставлю, Ухо. Это мой бизнес-партнёр. Через него тебе футболка оттопырилась по дешману.

— Ни хера себе, по дешману? Полтиник!

— Всё, бля, не трынди, а то вломлю, — прервал Женька рассуждения о справедливости. — Мы с ним вместе боремся ещё, а это даже важнее бизнеса. Правда, Жека?

— Точно, подтвердил я. Надо будет, я за Женьку, пасть порву и моргала выколю. И за вас встану, только за деньги.

— Да мы и сами кому хочешь моргала повыкалываем. Гы-гы-гы, — выразил своё отношение к происходящему другой интеллектуал.

Я посмотрел на Женьку. Тот пожал плечами и скривился.

— Короче. Вот вам по пятёрке, — выдал я Женьке двадцатку. — Хотите ждите, хотите нет. А мне на сцену пора.

Сыграли и спели ещё несколько песен из репертуара Славика. Потом я спел Антоновскую «Снова месяц взошёл на трон», ещё не спетую автором. Чужие песни мне были не нужны, но будущих советских авторов я объявлял, а зарубежных нет. Так, например, я без зазрения совести исполнил под гитару пару песен Джо Дасена.

Мне, после каждой исполненной песни, начинали хлопать. Девушки, естественно. Мастерку я снял и остался в футболке с индейцем, на которую обратили внимание и музыканты.

— Классный прикид у тебя, Джон. Стильно! Где брал? Я бы такую своему димке взял, — как-то сказал Славик.

— Сыну?

— Офигел, что ли? Брату! Мне двадцать два ещё. Нафиг жениться, когда вокруг такие девчёнки. Тебе, кстати, не предлагаю задержаться после танцев. Мы потом к Толику на фатеру едем. С девчонками, конечно. А ты, Джон, мимо кассы пока. Извини.

— Понятно. Я домой.

— Мы тебе машину дадим. За нами такси приедет, так мы тебя сначала отправим.

— Нормально! Спасибо! А футболку я тебе принесу. Какой у брата размер?

— Да он такой же худой, как и ты.

— Лады. Договорились. В следующую субботу принесу. Готовь сороковник.

— Замётано. Фирма?

— Вроде штаты, но хрен его знает. Цыгане щас такое лепят.

— Да не, я фирму отличаю. Настоящие.

Я мысленно усмехнулся, вспомнив, как эта «фирма» буквально через пару лет заполнит города СССР. И тут я вспомнил про холщевые сумки типа «торба» с отпечатанными на них: Пугачёвыми и Машинами времени. Это был настоящий бум. Их выпуск и можно было наладить. Но тут трафаретами не отделаешься. Нужна высокая печать.

Такие мысли промелькнули в голове, а я играл и играл, участвуя в подпевке, грамотно вставляя свою терцию или квинту. Басист уже перестал одобрительно кивать, оценивая мой вклад в общее творчество.

Вымотался я посильнее, чем на спортивных тренировках. И когда музыканты пришло такси, подъехавшее прямо к танцплощадке, я валился с ног. Ждал меня только Женька. Поэтому мы с ним забрались в двадцать четвёртую Волгу и отлично добрались до дома. Платить таксисту я не стал, так как мне было сказано, что «за всё уплачено, пацан», а он и не настаивал. Он лишь спросил:

— Славик твой брат, что ли?

— Ага, — сказал я.

— Понятно. Ну, прощай.

— До свиданья.

* * *

Мать встретила словами:

— Больше я тебя никуда не отпущу.

— Понятно, — не стал спорить я и вытащил из гитарного чехла триста восемьдесят рублей. — Вот честно заработанные деньги, но имей ввиду, что одна половина наша, а другая половина — Мишкиного отца.

— Сколько тут? — спросила мать, беря дрожащими руками четыре пачки рублёвок.

— Триста восемьдесят должно быть. Я не пересчитывал.

— Одна упаковка вскрыта.

— Потому триста восемьдесят, а не четыреста. Наши сто девяносто, мам. И знаешь, что, давай положим их в одно укромное место.

— Какое?

— Пошли, покажу.

Мы прошли в нашу комнату. Я прикрыл дверь и показал на приготовленный мной заранее карман в моём диване. Прямо у моего изголовья со стороны стены.

— Ты хочешь их хранить у себя? — обиделась мать.

Она хранила деньги в секретере, и мы знали это. Сашка иногда пользовался забывчивостью матери и это знал я. Женьке не нравилось, когда мать в задумчивости стояла перед открытой дверкой секретера. Сашка знал о возможном пополнении семейного бюджета, а потому, от греха подальше, я решил перестраховаться.

— Мамуль, это твой дом и где бы мы ни положили деньги, если ты их можешь в любой момент взять, то это — твои деньги. Я обещаю, что я их точно не трону. Ты же видишь, что я и на футболках зарабатываю?

— Вижу. Как ты меня назвал?

— Мамуля?

— Красиво звучит, — женщина грустно улыбнулась.

Было видно, что мои слова её успокоили.

— Ну и хорошо. Ложимся.

— Почему задержался?

— Поиграл немножко на гитаре и сам послушал, как играют. Учиться же надо, а где можно гитару послушать? Только на танцах.

— Сам-то не танцевал? — улыбнулась мама.

— Вот ещё!

— Там девочки…

— Хм! Девочки! Нам таких девочек ещё рано, э-э-э, танцевать.

Мать засмеялась.

— Иди, поешь. Я мясо с баклажанами потушила.

А я и забыл, что голодный! От мысленной картинки мяса с баклажанами у меня потекли обильные слюни. Метнулся в ванную, помыл руки и в десять минут доел оставшийся продукт. Мяса это наша надежда и опора. Организм надо питать животным белком и витаминами.

— Хочу, чтобы на мне скорее наросло мясо, — взмолился я, откидываясь на постели.

Всё тело болело так, словно меня били палками. Сон напал на меня сразу, ударив мешком со сновидениями, в которых вокруг меня кружились и смеялись девочки. Они звали меня: «Джони! Джони! Джони!», а я им отвечал: Оу, е-е-е!

Проснувшись среди ночи от сильной поллюции, я выматерился, достал чистые трусы и сходил в туалет, где их и поменял.

— Тяжёлое время — детство, — подумал я. — Природу не обманешь. Так и становятся сексуальными маньяками или насильниками. Раньше в двенадцать лет уже женились. Или на Ивана Купала сбрасывали напряжение. Да и просто можно было девке под подол залезть, а там… Блять, да что ж такое-то? Неужели я не поборю это тело?! Где, блять, мой дзэн? Как заставить гормоны не бурлить? Я сидел на унитазе и думал о насущных проблемах, когда услышал скрип половиц.

— Пол перестилать надо, — соседка снизу уже жалуется, что половицы скрипят, когда мы ночью в туалет ходим.

Я уже хотел тихо сказать, что сейчас выйду — свет ночью мы никогда не включаем — когда понял, что кто-то проходит мимо.

— Сашка снова «хомячил» ночью и возвращается в свою, то есть в мою комнату? — подумал я.

Но половицы скрипнули в другой тональности.

— Ах, ты ж поросёнок, — возмутился я, хотя и предполагал нечто подобное.

Слишком уж Сашка неадекватно реагировал на то, что у нас в семье появились деньги и их должно появиться ещё больше. Брат последнюю неделю ходил возбуждённый, хотя обычно он вёл себя, как типичный флегматик: был медлительным и так погружён в свои мысли, что с трудом переключался на другую задачу.

Приоткрыв дверь туалета, я увидел на фоне света фонарей, бьющих нам в окна, силуэт человека.

— Может это вор? — подумал я о том, что кто-то мог проникнуть в квартиру, однако с горечью усмехнулся. — Так и было. Это был вор, но вор оказался своим.

Крадучись выйдя из туалета, я, стараясь наступать на скрипучий пол рядом с плинтусом — я так делал, не желая будить мать и соседей — скользнул в приоткрытую дверь Сашкиной комнаты и сел на стоящий у письменного стола стул. Я сидел в темноте, и у меня колотилось сердце. Хотя, казалось бы, отчего ему так биться?

За прожитые мной годы пришлось пережить много разных ситуаций. И в такой можно было бы совершенно не волноваться за результат. Ведь не мои это родственники: женщина, что спит в соседней комнате и не догадывается, что её сын как минимум вор, а как максимум… Хрен его знает, что там у него, как максимум, если он решился обокрасть свою мать, и похоже, воровство свалить на меня.

Снова осторожно проскрипели половицы. Свет вспыхнул. Я сидел с закрытыми глазами и открыв их увидел щурившегося на меня брата. В руках у него, сука, были мои деньги. Мои, блять, почти четыреста рублей.

Я некоторое время моргал глазами, затрудняясь что-то сказать приличное, потом подошёл ближе и заглянул ему в глаза. Там я увидел не страх, а мысль, как бы от меня отделаться, и я понял, что сейчас, в состоянии аффекта, он может меня убить. А потом свалить на проникших в квартиру бандитов.

Его глаза заметались по комнате и когда остановились на чём-то находящимся у меня за спиной, я его ударил. Ударил ногой между ног.

— Уй! — застонал он, выронив пачки денег и падая на пол свернувшись калачиком.

Я молча взял деньги, погасил свет и вышел, забыв про скрип.

— Что там? — сонно спросила мать.

— В туалет ходил.

— Надо перестилать пол, — прошептала мать и заснула.

Я заснуть не мог долго. Да что там долго. До самого утра, когда мать проснулась и тихонько засобиралась на работу, я так и не уснул. Притворившись спящим, я лежал на левом боку. Мать подошла, поправила на мне одеяло и скользнула рукой к стене. Потом она облегчённо вздохнула. Мысленно вздохнул и я и подумал, что слаб человек по отношению к деньгам.

— Слава Богу, это не сон, — услышал я голос матери. Услышал и застыдился своих только что мелькнувших мыслей.

Загрузка...