Глава 14

Мальчишки бухты Тихой жили, по сути, на Клондайке. Бывшая промышленная свалка, как я говорил раньше, давала для мальчишеской жизни практически всё, что нужно для мальчишеского счастья: различную, можно сказать — любую, проволоку для браслетов, колец, плёток и пулек, свинец из негодных аккумуляторов шел на грузила, из медных, медно-никелевых и даже нержавеющих трубок разного диаметра изготовляли самопалы и пистолеты под боевые патроны, кислотой из тех же аккумуляторов вытравливали изображения на ножах, выточенных из каких-то стальных подпружиненных пластин. Валялись куски разного металла: профиль, лист, пруток, вполне себе пригодные для изготовления какой-нибудь продукции, или для вторичной переработки, но это просто вывозили и сваливали метрах в ста перед Женькиным домом.

Ещё на свалку периодически вывозили меловые формы для фарфоровых изделий и белую глину. Тут, кстати, я нашёл и здоровый кусок транспортёрной ленты, из которой вырезал первые штампы. Информацию о свалке я почерпнул из памяти Женьки, но его память была пассивна к богатствам, лежащим у его ног. Что имеешь, не хранишь, как говориться. Да, пацаны брали для себя нужное, но дальше насущных проблем не заглядывали. Я же, увидев свалку, «заболел золотой лихорадкой» и назвал её «моя прелесть». Во-первых я собрал весь свинец и натащил домой глины. Во вторых разрезал транспортёрную ленту на прямоугольные куски и сложил на балконе, уложив на бетонный пол (деревянного пола на балконе не было).

Резать было трудно, но я принимал трудности, как тренировку тела и духа. В третьих, собрал проволоку, предварительно освободив её от изоляции и складировал на том же балконе. Я несколько забежал вперёд, объявив процесс «собирательства» законченным. Нет, сейчас он только начался и не прекращался до того времени, пока это территорию не разравняли, не засыпали и не устроили на ней стадион. Но я, действительно забегаю вперёд.

До обыска в нашей квартире дело не дошло. Видимо, цыгане, с которыми свела меня судьба, действительно платили кому надо достаточно, чтобы их не трогали. Цыгане исчезли, мальчик на барахолке больше не появлялся, товар тоже, а значит, мальчик просто решил подзаработать летом на мороженое. То есть для органов я был понятен, прозрачен и чист, как стёклышко.

Вскоре барахолка вообще переехала далеко за город. А я с художественной печатью решил пока завязать. Деньги пока в семье были. Тратиться мы не стали. Я передумал «влатываться» в джинсу о чём Позднякову и заявил. Зато мы с матерью накупили мне трусов, рубашек, несколько брюк, свитерок, приличное драповое пальтецо, шапку. Она себе тоже купила тёплое пальто, платья и что-то ещё из вещей. Ходила она довольная и это для меня было самое главное.

Деньги так и хранились в моём диване, но «захоронку» я переделал, переместив карман под диван. Вторую кнопку я продал Славику, который получил деньги от Гутмана и добавил свои. Он, и был руководителем группы не потому, что лучше всех разбирался в музыке, а потому, что имел необходимую аппаратуру: усилители, акустические колонки, микрофоны, барабаны. Это было всё его. Поэтому, это он приглашал музыкантов с ним играть, то есть работать. И творческое начало было здесь очень даже на последнем месте.

Иллюзий в отношении моего участия в работе его группы Славик не строил. Мне надо было подрасти хотя бы годика на два. Однако он попытался «закинуть удочку» на счёт творческого сотрудничества. Попытался, но я его «прокинул», сказав, что песню про басиста сочинил тоже не я. Просто мне нужно было тогда отбиться от цыган и я вынужден был так поступить. Славик понял и не обиделся.

С музыкой я тоже решил пока не заморачиваться. Меня ожидало испытание школой, и я решил полностью посвятить себя ей. Честно говоря, меня физически колотило, когда я третьего сентября надел ранец и пошёл в школу. Немного разбавила моё напряжение соседка, дочка которой пошла в первый класс. Они стояли у подъезда с гладиолусами напряжённые и даже испуганные.

— Боишься, — спросил я Ирку.

— Та кивнула.

— Не бойся. Я тебя буду охранять.

— Правда? — спросила она, с надеждой заглядывая мне в глаза.

— Правда. Пошли.

Я взял её за одну руку, тётя Света за другую и мы пошли.

В школе всё было плохо. Мне сразу не понравился непререкаемый повелительный тон учителей, завучей и директора звучавший на линейке, словно плётки загонщиков. И это при том, что они улыбались. Не понравились хулиганы-старшеклассники, выискивающие жертв среди низших по статусу, не понравились крикливые и жеманничающие девчонки, что-то из себя воображавшие, не понравился наш шестой «а» класс.

— Ты чего такой хмурый? — спросил Мишка. — В школу не хочется?

— Не хочется, — буркнул я.

— Боишься, что снова дразнить станут?

— Кто меня дразнить станет?

Мишка скривился.

— Ну, тебя же дразнили.

— За что?

— Ну… За фамилию, там, за двойки.

— А-а-а… Пусть дразнят, — отмахнулся я. — Пофиг. А двоек у меня больше не будет.

— Ну-ну, — сказал Мишка и недоверчиво рассмеялся. — В шестом математика посложнее будет, а ты и дроби не осилил.

— А тебе в падлу было со мной позаниматься? — огрызнулся я.

— Да-а-а… Мы занимались. Ты сам не хотел. «Я сам, я сам», — передразнил он, кривляясь.

Меня, что ли передразнил? Мишка был прав. Женька стыдился того, что с ним занимается его одноклассник. Он вообще был излишне гордый, мой реципиент. Может из-за фамилии. Из-за того, что его постоянно дразнили, он стал таким ранимым? На фотографиях Женика был вечно насупленным. Вот и на прошлогодней классной фотографии Женька стоял хмурый. Вспомнив об этом, я сделал лицо попроще.

— Во! Молодец! — одобрил Мишка. — Пошли они все!

Фамилия «Дряхлов», конечно, так себе подарок на день рождения, но ведь не «Дураков» и не «Малафеев»? Но кличка «Дряхлый» прилипла к Женьке в школе сразу и с этим тоже надо было как-то жить. И дело было даже не в дразнении, а в отношении. Какая девчонка станет дружить с мальчиком, имеющим такую фамилию?

— Да пошли они все! — подумал и я.

— Смотри, смотри, какой здоровый, — Мишка тыкал пальцем на мальчишку выше нас с Мишкой на голову, но стоящего в толпе наших одноклассников. — Ни фига себе. И рожа тупая! Что за…

— Выровнялись все! Подровнялись! Тишина!

Линейка прошла штатно и мы разбрелись по классам. Нашей классной была англичанка, а классная комната находилась на третьем этаже. На классном часе дылду вывели к доске и объявили, что нового мальчика зовут Женя Рошкаль. Рошкаль был выше и, вероятно, сильнее всех наших пацанов, и лицо у него было какое-то не доброе. Он оглядел всех прищуренными глазами и я почувствовал, что мы все «попали».

Оценивая для себя степень риска нахождения среди одноклассников, я обратил внимание на имеющих неопрятный вид гопников Кепова и Симонова. Остальные ребята, вроде бы, были нормальные, но за каждым из них стоял его двор. Где-то наверное дворы, были неорганизованные, как например, наш, но в основном дворы за своих пацанов стояли.

Интересно, что хулиганистые ребята, проживающие в каждом отдельно взятом дворе, сбивались в свои стаи, промышлявшие уголовными преступлениями. И за таких уже стояла так называемая «толпа», в которой руководил свой лидер. Такие группировки на Тихой существовали, но Женька особо про них ничего не знал.

По переглядкам между новеньким и нашими хулиганами я понял, что они друг друга знают, но скорее всего, находятся в конфронтации.

— Ничего, — подумал я. — Ворон ворону глаз не выклюет. Они друг с другом сговорятся. А страдать будут простые мальчишки и девчонки. Я сейчас был потенциальным и основным объектом насмешек и издевательств. Риски были высоки, и я к ним ещё совсем не был готов. Да-а-а…

А потом началось. Каждый следующий учитель напоминал мне о том, что в предыдущем году меня перевели в этот класс, пойдя навстречу просьбам моей матери и интересовался, готовился ли я летом к новому учебному году. Об этом спросила классная руководитель, математичка, историчка, географиня и русыня. Как я понял, завтра опрос и унижение должен был продолжиться, поэтому после уроков я подошёл к нашей классной и попросил её организовать мой опрос по предметам пятого класса, а не позорить меня перед одноклассниками.

Рагиня, такую фамилию носила наша классная (и чем она лучше моей?), удивилась.

— Кто это тебя позорит, Дряхлов?

— Вы меня позорите, Надежда Петровна и все другие учителя. Позорите перед одноклассниками. И подрываете мою самооценку.

— Чем же мы тебя позорим, Дряхлов? — вызывающе спросила классная. — И где ты таких умных слов нахватался?!

— Ну, во-первых не Дряхлов, а Женя. Я же вас не зову, Рагиня. А позорите вы меня своим пренебрежением и неуважением ко мне. Ваша обязанность давать знания и проверять их усвояемость учениками, не умоляя, между прочим, их человеческого достоинства.

— Чего? — выпучила глаза классная. — Ты белены объелся, Дряхлов? Ты с чего это взял, что можешь рассуждать об обязанностях учителей? Ты кто такой, Дряхлов?

— С вашего позволения, Надежда Петровна, — я Евгений Валентинович.

— Выйди вон и завтра без матери в школу не приходи.

— Мать моя работает на режимном предприятии и не может так просто оставить своё рабочее место по прихоти хоть и классного руководителя, но простой учительницы. Мать в школу завтра не придёт. Хотите, сразу собирайте педсовет. Так даже лучше будет. А на занятия я ходить буду. А если меня перестанут допускать до уроков, напишу жалобу в РОНО о лишении меня права всеобщеобязательного восьмилетнего образования, предоставленного мне сто двадцать первой статьёй конституции СССР.

— Завтра…

Она задохнулась от гнева.

— Завтра же на педсовет.

— Отлично, — сказал я. — Могу идти?

— Пошёл вон.

— О вашем персональном неуважительном отношении к ученикам я изложу в своей жалобе, которую сегодня же отправлю куда следует.

Женька не любил свою классную, за то, что та не любила его. Проанализировав сложившиеся меж ними отношения, я предположил, что Женькина фамилия раздражала классную и напоминала ей о её фамилии. Она, наверное, тоже страдала из-за своей некрасивой фамилии, предполагая, как её называют детишки, и поднимала свою самооценку за счёт произнесения Женькиной фамилии. Хотя, на мой взгляд, при фамилии Рагиня, прозвище излишне.

Я вышел и отправился домой. Завтра в расписании стояли: математика, английский, физика, черчение, рисование. Учебники мы получили, надо было полистать, выучить тему по математике и сделать «домашку». Математичка задала учить сразу два параграфа: «выражения и множество его значений» и «тождественно равные выражения».

Как не странно, в тождества пришлось вникать. Хорошо ещё, что весь урок я слушал учителя, а не переписывался с друзьями, как Мишка. Но тот сразу уловил суть понятия, и порешав все примеры в учебнике, развлекался от души. Математичка Вера Ивановна несколько раз сделала ему замечание, а потом сказала читать параграфы дальше или выгонит с урока. Мишка затих.

Он сидел с Костей по фамилии Швед, я сидел с Олей Шамгуновой. Самой толстой девочкой в классе. Надо же, как мне и тут повезло! Дряхлов и Шамгунова. Капец!

— Недаром мать меня называла невезучим, — подумал я, а потом меня, словно пробило током. — Блин, она и меня уже зомбировала этим словом! Разве можно разбрасываться такими установками?!

Так что с тождествами я разобрался быстро, хотя долго думал над значком типа обратной буквы «Э». Потом вспомнил, что о нём, совершенно вскользь, словно ученики должны его знать. Ученики, вероятно, знали. Я и Женька — нет. Учительница даже не о нём сказала, а просто сказала: «икс» принадлежит множеству целых чисел «зет» и написала между ними этот значок. Блин, хорошо, что я её слушал…

Я стал замечать, что пытаясь соответствовать возрасту использую Женькин небогатый словарный и задумался о том, а надо ли засорять речь «паразитами»? Но ничего не удумал. Похлже, что сегодня я и так перешёл некую черту между взрослыми и детьми. Завтрашний педсовет покажет, «ху есть ху». А то, что классная вытащит меня на педсовет — однозначно.

То есть, делая домашнюю работу по математике, я понял, что учёба лёгкой не будет. Мои личные знания обрывочны и не системны, а в любой науке важно понимание системы. Одно понятие тянется за другим и эту цепочку ни в коем случае нельзя прерывать. Так, что, учиться, учиться, и учиться, иначе удачи не видать.

Мой разум, хоть и продвинутый, но не молодой. И лёг не на мои мозги, а на Женькины, кои, если честно говорить, меня не устраивали. Запущенные мозги мне достались. Тормознутые. Разум — разумом, а нейроны в головах людей движутся по-разному. И мне надо будет ох, как потрудиться, чтобы доставшиеся мне мозги «разогнать», «прокачать» и наполнить их нужной мне информацией. Да-а-а…

Почитал немного физику и понял, что забыл что такое «диффузия», потом вспомнил. Понял, что не смог бы сказать определение материи и из чего она состоит. А учителя станут требовать не пересказ, а «определения» и правила строго по учебнику. Дела-а-а…

— Мля-я-ять. Надо напрягать ум, всё читать и разбираться! — подумал я. — Легко мне школа не дастся. Гранит, бля, науки, придётся грызть простыми человеческими зубами.

Кстати о зубах… Надо идти в поликлинику и отдаваться зубному врачу и жутко современной бормашине. Сверлили в это время, помниться, без обезболивающего наркоза. Я в детстве жутко боялся зубных врачей и не любил. И было, надо сказать, за что.

Английский сначала порадовал, но потом я снова понял, что толком рассказать то, что там написано не смогу. Глаголы «би и хэв». Ну что можно сказать про них? Английский-то я знаю, но разговорный. Письменный уже хуже. Привык, понимаешь, к корректировке текста «вёрдом». Да-а-а… Беда, однако. Всё учить… Всё учить… Иначе — кранты! Учителя ведь сейчас задолбят. Или лапки завтра поднять? Дескать, простите люди добрые! Был, бля, не прав, вспылил. Позвольте искупить вину кровью?! Ай-йай-йа-а-ай… И что меня закусило с этой Рагиней?

Короче, гулять вечером я не пошёл, корпел над учебниками. А пацаны звали… Но мне-то они что? Да и я им… Тот год почти на улицу не выходил. Привыкли они без меня… То есть без Женьки. Ну и славно.

Загрузка...