Джуд незаметный

V

За сутки до этого Сью написала Джуду следующее письмо:

Когда омнибус увозил ее — единственную в этот вечер пассажирку — все дальше и дальше от города на холме, она печально смотрела на убегающую назад дорогу, но в лице ее не было и тени нерешительности.

Поезд, с которым она уезжала, останавливался на станции только по требованию, и странно было видеть, что вся эта организованная мощь — целый железнодорожный состав — должен был замереть на месте ради нее одной — жены, сбежавшей от своего законного мужа.

Двадцатиминутное путешествие подходило к концу, и она стала собирать вещи, готовясь к выходу. Когда поезд остановился у платформы в Мелчестере, чья-то рука толкнула дверь вагона, и Сью увидела Джуда. Он быстро вошел в купе. На нем был темный праздничный костюм, в руках черный саквояж. Он выглядел совсем красавцем, и глаза его светились горячей любовью к ней.

— О Джуд! — воскликнула она, сжимая обеими руками его руку и всхлипывая от долго сдерживаемого волнения. — Как я рада! Мне выходить?

— Нет, дорогая, я уложил свои вещи и еду с тобой. Кроме этого саквояжа, у меня есть еще большой баул, он в багаже.

— Не выходить? Разве мы не останемся тут?

— Видишь ли, это невозможно. Нас — меня, по крайней мере, — здесь хорошо знают, так что я взял билеты до Олдбрикхема и для себя и для тебя, потому что твой годен только до этой станции.

— А я-то думала, мы останемся здесь, — повторила Сью.

— Об этом не может быть и речи.

— Да, пожалуй…

— Я не успел предупредить тебя о том, куда я решил перебраться. Олдбрикхем гораздо крупнее Мелчестера, в нем шестьдесят или семьдесят тысяч жителей, и о нас там никто ничего не знает.

— Значит, ты бросил работу в здешнем соборе?

— Да. Это вышло как-то вдруг, ведь твое письмо пришло неожиданно. Строго говоря, меня могли заставить доделать недельное задание, а отпустили только потому, что я отговорился крайней необходимостью. По твоему зову, дорогая, я бросил бы работу в любой день. Да и чего бы я не бросил ради тебя!

— Боюсь, что я причиняю тебе много зла. Испортила твою церковную карьеру, теперь мешаю успеху в твоем ремесле — всему мешаю!

— Церковь для меня, больше не существует! Не стоит говорить о ней. Мне не бывать

если только такое существует. Мое блаженство не на небесах, а здесь.

— И все-таки я, наверно, очень дурная, что так коверкаю людские жизни! — воскликнула Сью, заражаясь его волнением.

Но когда они проехали миль десять, душевное равновесие вернулось к ней.

— Он был так добр, что разрешил мне уехать, — заговорила она вновь. — А вот записка для тебя, я нашла ее у себя на туалете.

— Да, он неплохой человек, — согласился Джуд, мельком пробегая записку. — Мне стыдно, что я ненавижу его за эту женитьбу.

— По всем правилам женского непостоянства я, наверное, должна сразу влюбиться в него за то, что он так неожиданно и великодушно отпустил меня, — улыбнулась Сью. — Но, видимо, мне не хватает тепла, чувства благодарности или чего-то еще, так что даже такое благородство не вызывает во мне ни любви, ни раскаяния, ни желания оставаться его женой, хоть я и одобряю такую широту взглядов и уважаю его больше, чем прежде.

— Будь он не так добр, тебе пришлось бы бежать из дому вопреки его воле, и все сложилось бы для нас куда хуже, — пробормотал Джуд.

— Ну, этого бы я никогда не сделала!

Джуд задумчиво посмотрел ей в лицо. Потом вдруг поцеловал ее и хотел поцеловать еще.

— Нет. Только один раз… ну, прошу тебя, Джуд.

— По-моему, это жестоко! — возразил он, но покорился. — Представь, какая странная вещь, — помолчав, продолжал он. — Арабелла просит дать ей развод из добрых к ней чувств, как она пишет. Она хочет стать законной супругой того человека, с которым жила все это время, и просит помочь ей в этом.

— Ну и что ты ей ответил?

— Согласился. Сперва я боялся, как бы не повредить ей, если вдруг откроется дело о ее вторичном браке, — ведь я вовсе не желаю ей зла. В конце концов, она, наверное, ничем не хуже меня! Но здесь об этом деле ничего не известно, так что, вероятно, процедура развода будет несложной, и если она хочет начать новую жизнь, то у меня есть все основания не препятствовать ей.

— И тогда ты будешь свободен?

— Да, свободен.

— Куда же мы едем? — вдруг спросила она с отличавшей ее в этот вечер рассеянностью.

— В Олдбрикхем, я уже говорил.

— Но ведь мы приедем туда очень поздно?

— Да, я об этом подумал и заказал по телефону номер в гостинице Общества трезвости.

— Один?

— Да, один.

Сью взглянула на него.

— Ах, Джуд, — она беспомощно припала головой к вагонной стенке, — я так боялась, что ты сделаешь это и что я ввожу тебя в заблуждение! Но, право, я не это имела в виду!

Наступила пауза. Джуд: обескураженно уставился на противоположную скамейку.

— Н-да… — сказал он. — Н-да…

И снова умолк. Видя, как он расстроен, Сью прижалась лицом к его щеке и прошептала:

— Ну не сердись же на меня, милый.

— Нет, нет, ничего, — ответил он. — Я просто считал… Ты что же, вдруг передумала?

— Ты не имеешь права задавать мне такой вопрос, и я не стану на него отвечать, — с улыбкой сказала она.

— Дорогая моя, твое счастье мне дороже всего, и твоя воля для меня закон, хотя часто мне кажется, что мы вот-вот поссоримся. Не такой уж я эгоист, надеюсь. Пусть будет по-твоему! Только, быть может, дело тут не в условностях, а в том, что ты меня просто не любишь! Хоть ты и научила меня ненавидеть условности, но уж лучше условности, чем то, другое!

Даже в эту располагающую к откровенности минуту Сью не могла до конца раскрыть перед ним, что, собственно, происходит в ее сердце, и поспешила найти уклончивый ответ.

— Отнеси это за счет моей застенчивости, естественного для женщины смущения в такой критический момент. Я, как и ты, могу считать себя вправе с сегодняшнего дня жить с тобой так, как ты предполагал. Я даже могу думать, что в разумно устроенном обществе вопрос об отце ребенка будет таким же личным делом женщины, как покрой ее белья, и она ни перед кем не будет обязана в этом отчитываться. Но сейчас я хочу лишь одного — быть чуточку посдержанней, отчасти, наверное, потому, что своей свободой я обязана великодушию Филотсона. Если б я сбежала из дому по веревочной лестнице, а он гнался бы за нами с пистолетом — тогда другое дело, и я вела бы себя иначе. Не торопи и не осуждай меня, Джуд! Допустим, что у меня не хватает смелости поступать согласно моим убеждениям. Я знаю, я жалкая и ничтожная, у меня нет твоей страстности.

— Я думал… Ну, в общем, понятно, что я думал, — только и ответил он. — Но пусть будет по-твоему. Филотсон, конечно, тоже думал, как я. Вот послушай, что он пишет.

Джуд развернул привезенную ею записку и прочел вслух:

— «Ставлю Вам единственное условие — будьте ласковы и снисходительны к ней. Я знаю, что Вы ее любите. Но порой и любовь бывает жестокой. Вы созданы друг для друга, это очевидно — для всякого беспристрастного человека. В моей короткой семейной жизни Вы с самого начала были „незримым третьим“. Еще раз прошу Вас: берегите Сью!»

— Какой он хороший, правда? — сказала она со слезами в голосе. — Он так покорно отпустил меня… Пожалуй, даже слишком покорно, — добавила она, подумав. — Я никогда не была так близка к тому, чтобы полюбить его, как в те минуты, когда он заботливо собирал меня в дорогу и предлагал мне денег. И все же я его не полюбила. Если б я могла хоть чуть-чуть любить его как жена, я вернулась бы к нему даже теперь.

— Но ведь ты его не любишь?

— Да, это правда… Ужасная правда! Я его не люблю.

— Боюсь, что и меня тоже! — раздраженно вырвалось у Джуда. — Да и вообще никого, наверно! Когда я сержусь на тебя, Сью, порою мне кажется, что ты неспособна на настоящую любовь.

— Ну, это несправедливо, не ожидала услышать от тебя такое! — воскликнула она и, отодвинувшись от него подальше, сурово уставилась в темноту за окном. Потом, не оборачиваясь, добавила обиженным тоном: — А если мое чувство к тебе совсем не такое, как у некоторых? Быть с тобой для меня утонченнейшее наслаждение, и я не хочу его усиливать, не хочу идти дальше, рискуя потерять все. Я хорошо понимаю риск, с каким связано всякое сближение женщины с мужчиной. Но ведь мы-то с тобой не просто женщина и мужчина, вот я и решила довериться тебе, зная, что мое желание для тебя дороже своего. Джуд, милый, давай не будем больше говорить об этом.

— Ну конечно, раз тебя начинают терзать угрызения совести… Но ты все-таки любишь меня, Сью? Ну скажи, что любишь! Скажи, что чувствуешь ко мне хоть четверть, хоть одну десятую того, что я чувствую к тебе, мне и этого будет довольно!

— Я же позволила тебе поцеловать меня, этим все сказано.

— Всего-то один разочек!

— Не жадничай!

Он откинулся назад и долго сидел так, не глядя на нее. Ему вспомнился эпизод из ее прошлого, который она ему рассказала, — история несчастного кристминстерского студента, — и он думал о том, что, видимо, теперь настал его черед пройти через те же муки.

— Странно как-то выглядит твое бегство от мужа! — прошептал он. — А может, я только слепое орудие в твоей игре с Филотсоном? Честное слово, невольно подумаешь так, глядя на твой чопорный вид.

— Я запрещаю тебе сердиться! — нежно прошептала Сью, поворачиваясь и придвигаясь к нему. — Ты ведь все-таки поцеловал меня, и, не скрою, мне было приятно. Только больше я пока не хочу, не в таком я сейчас настроении, как ты этого не понимаешь!

Он просто не мог противиться её просьбам, и она отлично это знала. Некоторое время они сидели рядом, взявшись за руки, пока новая мысль не заставила ее встрепенуться.

— Я не могу ехать в эту гостиницу после твоей телеграммы!

— Почему?

— Неужели ты не понимаешь!

— Ну хорошо, в городе, конечно, найдутся и другие гостиницы. С тех пор как из-за какого-то глупого скандала ты вышла замуж за Филотсона, мне иной раз кажется, что под личиной независимых взглядов ты остаешься такой же рабой ходячей морали, как любая другая женщина.

— Во всяком случае, не духовно. Впрочем, я уже сказала: на практике я куда трусливее, чем в теории. А замуж я вышла не только из-за скандала. В женщине желание быть любимой часто заглушает голос совести, и хотя ей претит мысль о том, что она жестоко поступает с мужчиной, она поощряет его любовь даже тогда, когда она нисколько его не любит. Позже, видя его страдания, она начинает раскаиваться и готова на все, чтобы искупить свою вину.

— Другими словами, ты безжалостно флиртовала с беднягой Филотсоном, потом в тебе заговорила совесть, и ты попыталась загладить свою вину, выйдя за него замуж и чуть не замучив себя до смерти?

— Да, грубо говоря, так оно и было… Это, да к тому же скандал… Да еще ты скрыл от меня то, что должен был сказать раньше.

Он увидел, что она расстроена и вот-вот заплачет от его замечаний, и принялся утешать ее:

— Полно, моя хорошая… Прости меня! Или казни, если хочешь. Ты же знаешь: что бы ты ни делала, ты для меня все на свете!

— Нет, я дурная и беспринципная, и ты это знаешь, конечно, — сказала она сквозь слезы.

— Я знаю одно — что ты моя дорогая Сью, и никто и ничто в мире не разлучит меня с тобой!

При всей своей умудренности во многих вопросах Сью все еще оставалась таким ребенком, что эти слова утешили ее, и к концу пути они снова были в прекрасном настроении. Около десяти часов поезд прибыл в Олдбрикхем — главный город Северного Уэссекса. Так как Сью не захотела остановиться в гостинице Общества трезвости из-за его телеграммы, Джуд навел справки, и какой-то парень вызвался проводить их в отель «Джордж» и свез туда на тележке их багаж; это оказалась та самая гостиница, где Джуд останавливался с Арабеллой, когда они встретились после многих лет разлуки.

Озабоченный их устройством, Джуд не сразу узнал это место, тем более что они вошли с другого входа. Заняв каждый свой номер, они спустились вниз поужинать. Воспользовавшись минутной отлучкой Джуда, официантка обратилась к Сью:

— Мне помнится, мэм, что ваш родственник, или друг, или кем он там вам приходится, уже останавливался у нас как-то, он приехал так же поздно, как сегодня, и с ним была жена, эдакая леди, совсем на вас не похожая…

— Да? — с замиранием сердца проговорила Сью. — Должно быть, вы ошибаетесь! Давно это было?

— Месяца два назад. Такая дородная, красивая женщина. Они занимали вон ту комнату.

Когда Джуд вернулся и сел за ужин, у Сью был унылый и жалкий вид.

— Джуд, — печально сказала она, прощаясь с ним на лестничной площадке, — нам с тобой что-то не так хорошо, как раньше! Мне здесь не нравится — противное место! И тебя я люблю меньше, чем любила.

— Ты чем-то расстроена, дорогая? Откуда такая перемена в настроении?

— Жестоко было привозить меня сюда!

— Почему?

— Ты был здесь недавно с Арабеллой, вот почему!

— Боже мой!.. — сказал Джуд, озираясь. — Верно, это та самая гостиница! Но я же этого не знал, Сью. И почему это жестоко, раз мы находимся здесь сейчас просто как родственники?

— Скажи мне, когда это было. Ну, говори же!

— Накануне того дня, когда мы с тобой встретились в Кристминстере и вернулись вместе Мэригрин. Я же тебе говорил, что виделся с нею.

— Ты говорил только, что виделся с нею, но не сказал мне всего. По твоим словам выходило, что вы встретились как чужие, совсем не как муж и жена, и что ты с нею не мирился.

— Мы и не мирились, — печально произнес Джуд. — Мне трудно это объяснить, Сью.

— Ты меня обманул! Ты, моя последняя надежда! Я никогда тебе этого не прощу, никогда!

— Но ведь ты же сама хочешь, дорогая, чтобы мы были друзьями, а не любовниками. Это так непоследовательно…

— Можно ревновать и друга!

— Я тебя не понимаю. Мне ничего не разрешается, а тебе я должен разрешить все. В конце концов, ты тогда была в хороших отношениях со своим мужем.

— Нет, не была. Как ты можешь так думать, Джуд! Ты хоть и не намеренно, но обманул меня.

Она так расстроилась, что Джуду пришлось увести ее в номер и прикрыть дверь, чтобы их никто не услышал.

— Это та самая комната? По лицу твоему вижу, что та. Я не желаю здесь оставаться. Какое вероломство — сойтись опять с ней! А я-то прыгала из окна!..

— Но послушай, Сью, ведь она как-никак была моей законной женой, если не…

Сью упала на колени перед кроватью, зарылась лицом в одеяло и заплакала.

— Никогда еще не видел такого безрассудства! Вот уж поистине собака на сене, — не удержался Джуд. — Ни к тебе не подступись, ни к кому другому!

— Ну как же ты не понимаешь? Ну почему? А я-то прыгала из окна! Почему ты такой грубый?

— Прыгала из окна?

— Я не могу этого объяснить!

Он действительно плохо понимал ее. Но все же кое-что понял и стал любить еще больше.

— Я-то думала, ты с тех пор никого не любил, не хотел никого на свете, — продолжала Сью.

— Это так и есть. Не любил и не люблю, — ответил Джуд, расстроенный не меньше, чем она.

— Но ты, наверное, много думал о ней! Иначе…

— Да нет, зачем же… Ты тоже меня не понимаешь, с женщинами вечно так! Чего ради поднимать столько шуму из-за пустяков?

Подняв голову от одеяла, Сью сказала с обидой:

— Если б не это, я, может, и согласилась бы остановиться в гостинице Общества трезвости, — как ты хотел, ведь я уже почти свыклась с мыслью, что я твоя!

— Это не имеет значения, — сухо отозвался Джуд.

— Я считала, что Арабелла тебе больше не жена, раз она по своей воле ушла от тебя столько лет назад. Такая разлука, как ваша или моя с Ричардом, — это, по-моему, конец брака.

— Больше я ничего не могу сказать, не задевая Арабеллу, а отзываться о ней дурно не хочу. Все же должен сказать тебе одно — и, по-моему, это решает дело. Она вышла замуж за другого самым настоящим образом. Я узнал об этом только при встрече с нею здесь.

— Вышла за другого? Но это же преступление… По крайней мере, так принято считать, хотя никто не думает этого всерьез.

— Ну вот, теперь я узнаю в тебе прежнюю Сью. Да, это преступление, как ты сама это признаешь, хотя и убеждаешь себя в противном. Но я никогда не донесу на Арабеллу! Особенно теперь, когда угрызения совести заставили ее просить у меня развода, чтобы законно оформить новый брак. Так что сама понимаешь, я вряд ли когда-нибудь еще увижусь с ней.

— И ты в самом деле ничего не знал, когда встретился с ней? — уже мягче спросила Сью, вставая с колен.

— Ничего. Принимая это во внимание, тебе, право, не следует сердиться, моя милая.

— Я не сержусь. Но в гостиницу Общества трезвости не пойду.

— Ну и ладно! — засмеялся он. — С меня довольно и того, что мы вместе. Я, ничтожный смертный, большего и не заслуживаю, ведь для меня ты словно призрак — бесплотный, нежный и дразнящий. Когда я обнимаю тебя, мои руки, кажется, вот-вот пройдут сквозь твое тело, — как сквозь воздух. Прости мне мою, как ты это называешь, грубость и помни: нас завела в ловушку игра в родственные чувства, когда на самом деле мы были чужими. Вражда между нашими родителями придавала тебе в моих глазах особую привлекательность, с какой не сравнится обычная новизна знакомства.

— Прочти мне эти чудесные строчки из «Эпипсихидиона» Шелли, они будто обо мне написаны, — попросила она, становясь с ним рядом. — Ты знаешь их?

— Я почти ничего не знаю наизусть, — уныло ответил он.

— Да? Вот они:

Нет, это слишком лестно для меня, не буду дальше читать. Но скажи мне, что это я. Ну скажи!

— Это так и есть, дорогая, это в точности ты.

— Тогда я тебя прощаю! Можешь поцеловать меня вот тут. — Она осторожно приложила палец к щеке. — Только чтоб поцелуй был недолгий.

Он послушно выполнил ее приказание.

— Ты ведь очень любишь меня, правда? Хоть сама-то я не… Ну, да ты понимаешь!

— Да, моя радость! — сказал он со вздохом и, пожелав ей спокойной ночи, ушел.