Дикое желание любви

Глава 18

— Кэтрин, дорогая. Я же тебя люблю.

Быстрое прикосновение губ Джонатана к ее лбу при этих словах ничего не означало; что ее насторожило, так это нежные нотки в его голосе. Вот почему она пристально посмотрела на него, держа в руках початки кукурузы. Они обдирали сухие шуршащие стебли на поле, и она вызвалась нести последнюю охапку, пока он тащил набитую доверху огромную корзину.

Было жарко и пыльно. Они начали, когда еще не взошло солнце, а сейчас оно уже поднялось высоко на ярко-синем металлическом небе. Пот покрывал их кожу, которая от него зудела, и старое, выгоревшее на солнце платье Кэтрин прилипло к телу, а золотисто-каштановые волосы Джонатана стали темными.

Идя впереди по тропинке, он оглянулся, чтобы проверить, как она продвигается. Кэтрин улыбнулась, стараясь не встречаться с ним взглядом. Раньше она не замечала, какой он привлекательный, смотрела на него как на кузена и думала, что он видел ее в таком же качестве, потому и заботился о ней во время болезни. То, что он предпочитал ее общество, не осталось незамеченным, но она объясняла это потребностью в общении с кем-то приблизительно его возраста. Теперь она не была столь уверена.

Нельзя допустить, чтобы Джонатан начал питать к ней нежные чувства. Легкая дружба — ничего другого: она прекрасно понимала, что ни одному мужчине не сможет предложить что-то, кроме этого.

Но действительно ли?

Этот вопрос тенью пробежал в ее мозгу. Нахмурив брови, она оторвала взгляд от тропинки и увидела тетушку Эм, стоявшую у перил плоскодонки и наблюдавшую за ними, прикрыв глаза рукой от ослепительного солнца.

— Земля и река — прекрасные целители, — сказала пожилая женщина тем же вечером.

Она закончила перемалывать очередной початок кукурузы огрубевшими руками и бросила зерно в стоявшую рядом огромную корзину. Прежде чем взять следующий початок, она потянулась за солидной щепоткой нюхательного табака.

Кэтрин ждала. Она уже заметила, что тетушка Эм редко что-то говорила просто так: обычно на все была причина. Девушка осторожно горкой насыпала зернышки в подол, с грустной улыбкой заметив, что кусочки зерен впились в ее шероховатые руки с короткими, для удобства, ногтями, как у ребенка. Она не особо переживала по этому поводу, но спрашивала себя, что сказала бы ее мама.

На самом деле ей было интересно, что могла сказать ее мама по поводу всего произошедшего. Связался ли с ней Рафаэль? Наверняка. Мама, естественно, подумала, что она сбежала с Маркусом, так же как и Рафаэль…

Нет, она не станет думать об этом. Пока не станет.

— Ты снова хорошо выглядишь, — наконец продолжила тетушка Эм. — Лучше, как мне кажется, чем выглядела раньше.

Кэтрин улыбнулась ее проницательности.

— Кроме земли и реки, полагаю, мне нужно благодарить вас с Джонатаном. Я многим вам обязана.

— О, пожалуйста, оставь это. Нам это было в радость. Но надеюсь, ты не будешь возражать, если я скажу кое-что?

— Вы же знаете, что не буду. И обещаю не перебивать вас снова.

На морщинистом смуглом лице мелькнула улыбка, и его выражение мгновенно смягчилось.

— Ты нам помогала, участвовала в работе и прекрасно ее выполняла, нужно отдать тебе должное. Однако нам было ясно как божий день, что ты не привыкла так работать. Мне неизвестно, откуда ты пришла, Кэтрин, но ты явно не принадлежишь ни к нашему кругу, ни к реке. Судя по тому, что тебя многое удивляет, и по тому, как ты воспринимаешь некоторые вещи, я делаю вывод, что ты привыкла к прислуге и большому дому. А кольцо на пальце и твой взгляд говорят мне, что не обошлось без мужчины. Это неудивительно для женщины с такой внешностью, как у тебя. Всегда все связано с мужчиной, правда? Ты можешь не отвечать. Я знаю. Но дело вот в чем. Мне неизвестно, почему ты оставила привычную жизнь — и я не спрашиваю об этом, — но если ты хочешь вернуться, я полагаю, что сейчас самое время.

Кэтрин не пыталась делать вид, что не понимает ее.

— Из-за Джонатана?

— Из-за Джонатана. Мне не хотелось бы видеть, что он страдает больше, чем нужно.

— Мне тоже, — согласилась Кэтрин, устремив взгляд на реку. — Но, кажется, мне больше некуда идти.

— Вряд ли. Но даже если и так, это не причина задерживаться в месте, к которому у тебя не лежит сердце.

Пораженная правдивостью этих слов, Кэтрин ответила:

— Вы, по-моему, абсолютно уверены, что мое сердце не… лежит.

Пожилая женщина вздохнула.

— Я была бы рада, если бы это было не так, честное слово!

Они продолжили перемалывать кукурузу, и тишину нарушал лишь стук наполняющего корзину зерна. Затем разожгли огонь. Тетушка Эм ничего не проронила. Ни зернышка. Ни слова. Ни выражения сочувствия.

— Вы с Джонатаном, наверное, скоро поедете в Натчез, — наконец произнесла Кэтрин.

— Верно.

Тетушка Эм наклонилась вперед и опытным глазом оценила содержимое корзины.

— У меня там живет подруга. Может, мне удастся убедить ее приютить меня до тех пор, пока я не свяжусь с мамой.

— Тебе виднее, — проговорила тетушка Эм, грустно опустив глаза на свои руки, — хотя я не могу представить, чтобы мать не приняла назад своего ребенка, невзирая ни на что.

— Невозможно не взирать ни на что, — тихо произнесла Кэтрин.

Тетушка Эм молча посмотрела на нее, затем снова переключила внимание на зерно. Кэтрин закрыла глаза. Она понимала, что старушка была права. Безмятежные, спокойные дни были для нее бальзамом, пока она боролась со слабостью и апатией, охватившей ее после болезни. Как скоро дни снова омрачатся теперь, когда она поправилась? Простая жизнь не требовала умственных усилий. Учитывая некоторые желания, которые появлялись у нее в последнее время, Кэтрин не была уверена, что их можно удовлетворить здесь.

Однако Джонатан не мог этого понять. Уже садилось солнце, окрашивая рябь от течения реки в огненно-розовый цвет, когда он нашел ее прислонившейся к мачте возле каюты.

— Бабушка говорит, что ты покинешь нас в Натчезе, — сказал он, прикоснувшись к мачте над ее головой.

Кэтрин с улыбкой повернулась, и ее лицо озарилось мягким жемчужным светом.

— Да, — ответила она. — Ты пожелаешь мне удачи?

— Если хочешь.

На его лице было такое озадаченное выражение, что Кэтрин быстро отвернулась, затаив дыхание.

— Да, это то, чего я хочу.

— Почему? — низким голосом спросил он. — Объясни мне почему.

— Потому что я должна.

— Это не ответ.

— Нет?

— Ты же знаешь, что нет. Ты… ты была, как из сна. Я думал, что мне судьбой предназначено встретить тебя, спасти тебя.

— Я признательна за все. Я недостаточно тебя поблагодарила…

— Я не благодарности хочу!

Прошло несколько секунд, прежде чем Кэтрин решилась произнести:

— Прости меня.

— Простить? — непонимающе спросил он. — За что?

— Прости, что не могу дать тебе то, чего ты хочешь, прости за то, что мне просто нечего тебе дать.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем он заговорил, и ей поначалу показалось, что он смирился с поражением. Но Джонатан просто искал причину.

— Если это из-за нашего с бабушкой образа жизни, то мы можем все изменить. Я знаю, что ты привыкла к чему-то другому.

— Нет-нет. Дело не в этом, Джонатан, поверь мне, не в этом. Ты, должно быть, понял, что я была замужем.

— Я… видел кольцо. — Он замолчал. — Но только покойник позволил бы тебе уйти.

Кэтрин почувствовала, как к глазам подступили слезы от этого простого признания, и в памяти пронеслось воспоминание о другом времени, другом мужчине. «Я никогда не позволю тебе уйти», — прошептал ей тогда Рафаэль. Слова, пустые слова.

— Мой муж очень даже жив, — сухо бросила она. — Мы… У нас были разногласия.

— Ты уверена, что дело только в этом?

Кэтрин кивнула. Зачем утомлять его рассказом? Будет лучше, в конце концов, если она не даст ему ни малейшего повода для надежды.

— Значит, он тебе безразличен.

— Почему ты так решил? — спросила она, резко повернувшись.

— Если бы он был тебе небезразличен, то ты попыталась бы скорее вернуться к нему.

Это было неоспоримой правдой, и она не стала возражать, молча глядя на реку.

— Прости меня, Джонатан, — сказала она мягко, но равнодушно. — Однако я не обязана все тебе объяснять.

— А тебе не кажется, что ты в долгу передо мной?

— Значит, дошло до этого? Долг?

Он резко отошел от стены.

— Нет. Забудь, что я сказал. Все забудь.

— Джонатан, не злись, — сказала она, когда он бросился прочь от нее. — Мне здесь не место, пойми.

— Думаешь, я не знаю, — пробормотал он хриплым голосом. — Думаешь, я не знал все это время?

Он ушел, так громко ступая, что мост начал раскачиваться и в воду посыпались щепки. Опустив плечи и засунув руки глубоко в карманы, он побрел по тропинке. Кэтрин наблюдала за ним, пока юноша не скрылся из виду в тени леса.

Натчез-под-Холмом оказался районом с разбросанными тут и там брезентовыми хибарками, похожими на лачуги, и некрашеными зданиями, который пересекали грязные, изрезанные колеями улицы. Вонь там смешивалась со звуками скрипки, арфы и аккордеона, смехом и криками, драками и шумными ссорами. Над этой грязью на просторных, обдуваемых ветром высотах Натчеза-на-Скале возвышались кирпичные дома важных господ, с колоннами и арками, похожие на виллы древнеримских патрициев. Жители города часто прогуливались вечером мимо развалин старого форта Панмур, вдоль края скалы и через Зеленый Поселок. С этого прекрасного места они могли разглядеть плебеев, развлекающихся внизу в своей известной в округе манере — убивая, калеча, воруя и грабя.

Джонатан, прекрасно понимая, что происходит в городе, попросил разрешения пришвартоваться к низкому причалу, располагавшемуся дальше по течению от Натчеза. Как только он находил покупателя, то привозил товар в город, но до этого времени неохотно общался с жителями Натчеза-под-Холмом, опасаясь, что те примутся уговаривать его выпить хлебной водки.

Поездка вверх по течению оказалась ничем не примечательной. Тетушка Эм долго выбирала килевую лодку, которая могла бы взять на буксир их плоскодонку. Она знала многих из тех, кто регулярно здесь плавал, но доверяла только некоторым. Судно, которое она выбрала, принадлежало супружеской чете — мужчине и его жене, крупной женщине по имени Энни, которая не только одевалась как мужчина, но и обладала такими же мускулами. Несколько членов экипажа были их сыновьями, а дочь работала поваром. Это были крупные энергичные люди с отличным чувством юмора и таким же отличным аппетитом. Казалось, что во время путешествия компания была для них не менее важна, чем приготовленная Эм еда, которой она частично расплачивалась за их услуги. Оставшуюся часть платил Джонатан, толкая плечом длинный шест. К тому времени, как они прибыли в пункт назначения, у Кэтрин сложилось впечатление, что дочь владельцев килевой лодки была бы весьма рада, если бы они постоянно плавали с ними туда-сюда даже бесплатно, лишь бы видеть Джонатана. И внук тетушки Эм, хоть и не слишком плененный, казалось, поддавался на ее легкую, если не сказать нежную, лесть, когда она от души наполняла его тарелку.

Помогая тетушке Эм разбивать шатер на месте их временного лагеря, Кэтрин не могла не улыбнуться, подумав, что сказала бы мама, если бы увидела ее сейчас. Или Рафаэль? Рафаэль, не желавший, чтобы она помогала слугам шить одежду. Однако у него были свои причины хотеть, чтобы она всегда была свежей и отдохнувшей…

Слегка вздрогнув, она постаралась сосредоточиться на завершении приготовлений их временного жилища. Наверное, она была испорченной, если считала такие мысли все более приятными. Как рассмеялся бы ее муж, если бы узнал, что самое яркое воспоминание о нем было лишено жестокости, за которую она всегда его осуждала, и исполнено нежности.

Джонатан оставил им свой мушкет и пешком пошел договариваться о продаже наливки. Кэтрин могла бы пойти с ним, но предпочла остаться с тетушкой Эм. Она не питала иллюзий, что сможет оказать существенную помощь в защите их имущества. По правде говоря, пожилая женщина, скорее всего, будет вынуждена защищать и Кэтрин, и свою наливку, если их увидят, но она все равно не хотела оставлять ее одну.

Они прервали работу в полдень, чтобы выпить по чашке кофе с кусочком оленины и холодным бисквитом. После чего тетушка Эм вытащила коробку с нюхательным табаком и взяла небольшую щепотку.

— Отвратительная привычка, — прокомментировала она. — Не знаю, почему я это делаю.

— Это никому не вредит, — мягко заметила Кэтрин, глядя на осадок на дне своей чашки.

— Но и никому не помогает, — бросила старушка и вздохнула. — Знаешь, я ведь не хотела тебя обидеть. Теперь меня мучает совесть. Я все время думаю о тебе, детка. И переживаю.

Кэтрин подняла глаза.

— Не нужно.

— Нужно. Я старая эгоистка, заботящаяся о своем внуке и забывающая обо всем остальном. Я была жестока с тобой и признаю это.

— Ерунда.

— Нет. Видишь ли, все дело в Джонатане. Он молодой, его легко обидеть. Пока еще он не сильно привязался к тебе, но со временем это наверняка произойдет. А я же понимаю, что ты как сладкая груша на верхушке дерева — ему не достать.

— О нет… это…

— Видишь? Ты не можешь отрицать. Даже если бы это было не так, мне это не понравилось бы. Ты совершенно другая. Я уже наблюдала, чем все закончилось у моего сына, и не могу допустить, чтобы это произошло снова. Два человека, притворяющиеся, что кроме любви ничего не имеет значения. Я знаю, к какой трагедии в конце концов это может привести. Повторяю: я не могу этого допустить. Но мне хотелось бы знать, что с тобой станет. Жаль, что я не могу об этом не думать.

— Не расстраивайтесь, — пыталась успокоить ее Кэтрин. — Со мной все будет хорошо. Моя мама — креолка до мозга костей, слишком озабоченная репутацией семьи, чтобы бросить меня на произвол судьбы.

— У такой женщины, как ты, должен быть свой дом, дети.

Кэтрин неожиданно почувствовала, как сжалось ее сердце.

— Это в руках Господа, не так ли?

— Значит, я буду молиться, чтобы он знал, что делает… — сострила тетушка Эм. — Я серьезно. Я буду вспоминать тебя в своих молитвах.

Растроганная больше, чем ей хотелось бы, Кэтрин смогла лишь прошептать:

— Спасибо.

Вскоре вернулся Джонатан с покупателем, полным мужчиной в фартуке трактирщика.

Они двигались во главе каравана мулов. Поэтому получилось так, что Кэтрин въехала в Натчез на муле, и ее ноги свисали с дамского седла поверх бочонка с хлебной водкой.

На Кэтрин было то же платье, в котором ее вытащили из реки. Несмотря на то что его аккуратно стирали и гладили, выглядело оно не очень опрятно, но корсаж, сшитый вдоль и поперек тысячей крошечных швов, все равно был лучшей вещью среди одежды, которая имелась у тетушки Эм. Туфли она потеряла, возможно, их унесло далеко в море. Ей ничего не оставалось, как обуть мокасины. У нее не было ни шляпки, ни перчаток, ни визитных карточек. Неудивительно, если школьная подруга ее не узнает.

Один из страхов Кэтрин не оправдался: найти Элен оказалось несложно. Джонатан считал, что сначала необходимо навести о ней справки, но, похоже, все в городе знали фермера и торговца ювелирными изделиями мистера Уэсли Мартина, и большинство могли указать на его дом.

Следовало признать, что Элен неплохо устроилась. Дом, стоявший в конце дороги, которая шла через простирающиеся на несколько акров садовые и земельные участки, представлял собой георгианский особняк из красного кирпича с двойной галереей, поддерживаемой четырьмя массивными белыми колоннами. Их соединяли белые перила, также располагавшиеся с двух сторон ведущей к входной двери лестницы. В этом здании было что-то особенное и строгое, как показалось Кэтрин, но это объяснялось тем, что она впервые видела образец такого архитектурного стиля.

Кэтрин думала, что ей будет сложно попрощаться с Джонатаном. Но он упростил ей задачу: помог сойти с мула и сказал, взяв за руку:

— Я подожду, пока ты войдешь внутрь. Мы с бабушкой еще несколько дней проведем в нашем лагере, пока не закупим припасы на зиму. Если тебе что-то здесь не понравится, ты всегда можешь вернуться к нам.

Он быстро улыбнулся, наклонился и поцеловал ее в бровь, задержав губы на секунду дольше, чем положено, затем отпустил ее руку и ушел, ведя за собой мулов. И ни разу не оглянулся.

Стиснув зубы, чтобы не расплакаться, Кэтрин поднялась по лестнице. Дверной молоточек был, по ее мнению, несколько вычурным — в виде огромных рычащих львиных голов, но зато за него было удобно браться. Успокоившись, она постучала по двери, а затем смущенно сделала шаг назад, потому что та сразу же отворилась под ее рукой.

Возникший перед ней дворецкий, как и большинство его коллег, мгновенно окинул ее взглядом с головы до ног. То, что он увидел, не заставило его сдвинуться с места. Он строго произнес:

— Да?

Кэтрин выпрямилась. Мягким и в то же время строгим голосом она сказала:

— Будьте любезны, сообщите своей хозяйке, что ее желает видеть мадам Рафаэль Наварро, в девичестве Мэйфилд.

Было несложно заметить, что первым порывом мужчины было захлопнуть дверь перед ее носом. Но он этого не сделал, хоть и был уверен, что ее нужно оставить стоять на пороге, пока он будет докладывать мадам Мартин. Его одолевали сомнения. Голос, манеры были правильными, но внешний вид… Наверное, его убедило использование в речи французского языка: так делала и его хозяйка. Он сдержанно поклонился Кэтрин и знáком разрешил ей войти. В качестве компромисса он оставил ее в фойе — сидеть или стоять, как ей угодно, — пока он поднимался по лестнице на верхний этаж.

Нахмурив брови, Кэтрин огляделась и через открытую дверь заглянула в салон. Дом был красивым, чистым и новым, но ничто в нем не напоминало ей о милой, довольно тихой девочке, которую она знала в школе при монастыре. Мебель в английском стиле скромно стояла в уголке вместе с парой столиков, на которых лежали обычные, но абсолютно безжизненные безделушки. Цвета оконных рам, темно-зеленые и красные, показались ей слишком яркими, потому что она привыкла к пастельным тонам, облюбованным французскими столярами-краснодеревщиками. Обои на стенах тоже были скучными: дети, животные и пейзажи, никаких пастухов и нимф, Венер, купальщиц или классических ангелочков au naturel[94]. Создавалось впечатление, что каждый предмет мебели, каждый узор и картина были куплены в одно время в одном месте без оглядки на личные предпочтения или антипатии. От такой безвкусной демонстрации богатства ей стало грустно. Это не очень хорошо характеризовало ум и стиль ее подруги.

Крик сверху заставил ее устремить взгляд на лестницу. Прижав пухлые руки ко рту, там стояла женщина, и ее маленькие карие глаза были широко раскрыты от удивления. Когда Кэтрин повернулась, та еще раз вскрикнула и начала спускаться по ступенькам, размахивая розовым муслиновым платьем с лентами.

— Кэтрин! Это ты! А все говорят, что ты мертва!