Дикое желание любви

Глава 21

Воскресенье было днем тишины. Такое решение миссис Харрельсон приняла из чисто практических соображений, а не потому, что хотела выразить кому-то уважение. Естественно, отдых был необходим всем, кто трудился, но только не тем, кто ничего не давал взамен.

Кэтрин пересчитывала в погребе бутылки с выпивкой, записывая, запасы чего нужно пополнить, когда к ней подошла Бетси Харрельсон. Кэтрин подняла брови. Женщина редко заходила даже на собственную кухню, не говоря уже об этом темном и грязном угле.

— Не нужно так удивляться, я пришла не помогать тебе. У меня есть добавка. — И миссис Харрельсон указала на бутылки, которые одной рукой держала за горлышки. — Кое-кто из наших знатных клиентов решил наградить нас шампанским. Интересно, чем мы это заслужили?!

В ее словах таилось легкое пренебрежение, а взгляд был рассеянным. Одна из бутылок оказалась полупустой. Не большая доза для человека комплекции миссис Харрельсон, но она проспала даже ленч, не только завтрак. Поэтому вполне возможно, что она была немного навеселе.

Кэтрин взяла у нее полные бутылки и поставила на полку.

— Это кто-то, кого я знаю? — осторожно спросила она.

— Не думаю. Коротышка с ирландским акцентом, который считает себя знатоком вина и женщин. Сексуально озабоченный сатир. Любит девушек выше него ростом, что несложно обеспечить. Он увидел тебя вчера в гостиной. Поскольку ты зашла так далеко, может быть, в следующий раз сможешь заработать нам шампанское?

Кэтрин ответила, не глядя на нее:

— Не думаю. По правде говоря, миссис Харрельсон, боюсь, я вынуждена вас покинуть.

Она ожидала, что женщина спросит почему, и у нее уже была готова история о хромом молодом человеке. Она все-таки узнала его. Это оказался матрос с судна, капитаном которого был Мартовский Буйвол, пытавшийся заманить ее на борт. Капитан может причинить немало бед и ей, и Бетси Харрельсон, если решит натравить на дом своих лодочников.

Но миссис Харрельсон ничего не сказала. Посмотрев на нее, Кэтрин заметила, что щеки хозяйки залились краской; это могло быть вызвано действием шампанского, а могло и чем-то другим.

— Я благодарна вам за гостеприимство…

— Правда? — перебила ее миссис Харрельсон. — Я думала, ты вернешь мне долг услугой, о которой я просила, а не словами, но это неважно. Невозможно всегда выигрывать. Желаю тебе удачи. Уверена, нам всем будет не хватать тебя и твоей доброты, которую ты всегда нам оказывала. Ты была нашим солнечным лучиком, нашей поддержкой и опорой. Как мы теперь будем без тебя, даже не знаю.

Слезливые сантименты были совсем не в стиле Бетси Харрельсон; а впрочем, она никогда и не выпивала без посетителя, который платил за выпивку двойную цену.

Заметив, что Кэтрин косится на полупустую бутылку в ее руке, миссис Харрельсон крикнула в сторону подсобки, обращаясь к служанке:

— Принеси два бокала! Я хочу сказать тост в честь Кэтрин, единственной знакомой мне женщины, которая могла бы занять мое место.

Кэтрин не видела возможности вежливо отказаться. Можно считать, ей повезло так легко отделаться. Поэтому она улыбнулась и приняла сомнительный комплимент вместе с наполненным до краев бокалом с крошечными золотистыми пузырьками.

Это был поистине крепкий эликсир. Кэтрин почувствовала, что все поплыло у нее перед глазами, в то время как Бетси Харрельсон стояла, улыбаясь, и спрашивала, чем она будет заниматься и куда пойдет. Когда бокал выпал из ее онемевших пальцев и со звоном разбился, Кэтрин лишь смутно услышала этот звук. Перед глазами промелькнула размытая картинка, как миссис Харрельсон направилась к ней, широко улыбаясь и протягивая полусогнутые руки. Ее надушенные гладкие сильные руки подхватили ее и утащили в темноту, как она ни сопротивлялась.

Глупая. Глупая в своей непомерной гордости и детской доверчивости. Самобичевание не избавляло от боли в голове, не принесло оно и успокаивающего света в темное пространство вокруг. Но оно подтвердило, что ее голова уже работала нормально, в отличие от тела, отравленного зельем этой сводницы.

Ошибкой было поверить в доброжелательность содержательницы публичного дома. Лояльность такой особы была вынужденной необходимостью и не могла продолжаться долго. Все делалось из-за денег. Бетси Харрельсон оказалась не драгоценным камнем, а его дешевой подделкой. Если коротко — шлюхой.

Сколько ей заплатили, чтобы она уговорила ее выпить шампанское с зельем? Неужели нельзя было отбросить заносчивость и просто попросить?

Она лежала, вытянувшись, и вдруг обнаружила то, на что раньше из-за головокружения не обратила внимания. Она находилась на лодке, мягко покачивающейся на якоре. Она слышала плеск небольших волн о борт. Под ней была твердая, грубая постель и узкая койка.

Зачем Уэсли Мартину понадобилось тащить ее на лодку? Даже если миссис Харрельсон желала, чтобы ее унесли из борделя — что вряд ли, — для такого богатого человека было неразумно выбирать столь шаткое и тесное место.

Где он? Откладывать удовольствие — это так на него не похоже.

Может, он не отложил…

Нет. Осторожно подвигавшись, она не ощутила дискомфорта. Наоборот, смогла осознать, что не была связана. Ее движения ограничивала грубая простынь, крепко подоткнутая по бокам. Темно-серого платья и фартука не было, так же как и ее ножа, рукоятка которого так приятно лежала в руке. На ней оставили только скромную сорочку.

Последнее не соответствовало плану Уэсли. Это было скорее похоже на методы скряги Бетси Харрельсон — забрать назад одежду, которой она обеспечила.

В памяти неожиданно всплыло худое лицо хромого человека. Она оказалась на лодке сразу после того, как увидела его. Случайно это или нет? Стал ли он снова проводником, приведшим ее к хозяину, капитану с тремя индюшачьими перьями, Мартовскому Буйволу?

Резким движением Кэтрин отбросила простынь и спустила ноги на пол. Под койкой она на ощупь нашла аккуратно поставленные туфли. Не шуметь было важнее, чем обуться. Она оставила их там и осторожно поднялась, боясь с грохотом натолкнуться на что-то в темной каюте.

На ее пути к дальней стене стоял стол. Ей удалось обойти его, не задев ни одного из двух приставленных к нему стульев. Дальше ее привыкшие к темноте глаза разглядели контуры обитого кожей сундука, а пальцы наконец нащупали грубую тяжелую дверь с засовом.

Медленно и настойчиво она потянула засов вверх. Он не сдвинулся. Девушка повторила попытку.

После третьего раза она поняла, что засов прибит к двери. Над ним была незамысловатая металлическая щеколда, которая не представляла для нее препятствие. Она осторожно потянулась вверх, проведя ладонью по косяку двери.

Ее движения замедлились. Дверь была покороблена: именно этим объяснялась прибитая перекладина.

Раскачивающаяся дверь, которую невозможно было закрыть. Раскаты грома и удары молнии. Громкие голоса, выкрикивающие непристойности. Капитан.

Капитан. Такое объяснение подходило — скорее, это была уверенность. Доказательством этому служило еще и то, что, несмотря на открывшуюся щеколду, дверь не отворилась.

Послышался приглушенный звук. Палуба задрожала от шагов. Качка и удары волн о причал прекратились. Все зашевелилось, затем закрутился барабан, и их понесла быстрая река. Вниз по течению. Мимо Кипарисовой Рощи, и Альгамбры, и плоскодонки тетушки Эм и Джонатана в их заводи. Мимо порта Нового Орлеана в форме полумесяца — мимо надежды, и страха, и грешной попытки покончить с собой, мимо всего этого прямо в открытое море, на всей скорости.

Стук отодвигаемой снаружи затворки насторожил ее. Кэтрин прижалась к стене возле входа. Дверь открылась внутрь, и на фоне тусклого света от наполовину скрытых звезд вырисовался силуэт широкоплечего мужчины.

Кэтрин не переставала удивляться. Она скользнула, как атлас, вдоль косяка двери; ее глаза были прикованы к полоске черных, как ночь, волн, и она уже приготовилась набрать в легкие воздуха, защищаясь от холодной воды.

Сильная загорелая рука обвила ее талию. Ее притянули к крепкому телу и подняли в воздух. Ее легкие наполнились не только воздухом, но и яростью. Она вертелась, царапая удерживающую ее стальную руку.

Острый край койки давил ей в бедро, и она простонала от боли, высвобождаясь из-под тяжелого тела, пытавшегося придавить ее к матрасу. Зажатая между жестким деревом и неодолимой силой, она уже и не надеялась убежать. Ее движения были ограничены, а руки сжаты над головой железной хваткой. Тело мужчины безжалостно и тяжело опускалось.

Кэтрин стиснула зубы от жестокого сопротивления, затем решила противопоставить силе хитрость, притворившись, что она сдалась. Он замер, его рот недоверчиво остановился над ней. В закрытой каюте слышалось их тяжелое дыхание. Кэтрин вдруг с явным изумлением ощутила чисто мужской и свежий аромат тела, подмявшего ее под себя, и отсутствие щетины или бороды.

«Какая разница», — мысленно отругала себя она. С отчаянной силой Кэтрин приподнялась и впилась зубами в его губу.

Она ожидала, что он отпрянет, на миг высвободит ее, и, возможно, ей удастся этим воспользоваться. Вместо этого он накрыл ее рот своим, влажным и солоноватым от капающей крови. Он переместил вес своего тела, заставив ее выпрямить колени. Его плечо больно давило ей в грудь и не давало дышать.

Горькие слезы обжигали глаза. Женщина постоянно подчинялась то судьбе, то природе, то мужчине. Какое имело значение, что некоторые мужчины старались не навязывать свою волю слишком грубо? Результаты были одинаковыми.

Она разжала губы, отчаянно пытаясь набрать воздуха, и это заставило ее захватчика ослабить хватку. Он почти сразу же разжал свои объятия.

Тяжелая скорбь и обреченность мрачно засели в ее голове. Влажные струйки слез стекали к распущенным волосам. Отчаяние вызвало воспоминание об одном человеке, который всегда ее от чего-то спасал.

— Раф, — тихо вскрикнула она, безнадежно покачав головой. — Ах, Раф…

В темноте послышалось тихое проклятие. Ее вдруг отпустили.

Кэтрин сделала небольшое судорожное движение. Она хотела бежать, прошмыгнуть в незапертую дверь, однако что-то в этой затянувшейся паузе заставило ее лежать на месте.

Момент для побега, если он вообще был, теперь упущен. Огромные очертания мужчины передвинулись по небольшой каюте, он закрыл дверь и задвинул засов, заперев их двоих в темноте.

Скрежет кремня дал ей понять, что он делает. Бело-синие искры, поднесенные к труту, разожгли его. Руки мужчины, освещенные небольшим белым и желтым пламенем, опустили свечу к коробке, подожгли ее и держали прямо, разжигая огонь. Трутница была осторожно закрыта, а свеча поставлена на подсвечник на столе. Он повернулся.

Кэтрин отчаянно вглядывалась в черные печальные глаза своего мужа.

Рафаэль Себастьян Наварро, Черный Леопард, пират, ходивший в море под прозвищем Капитан. Владелец плантации, у которого есть собственное судно. Каюта была, вне всяких сомнений, та же. Не могло быть еще такой же, которую с одной стороны пронзает мачта, а поперек стоят шкафы. Или могло?

— Значит, ты знала, — спросил он бесцветным голосом.

— Нет. — Пусть продолжает.

— Тогда почему?

— Почему произнесла твое имя? — Кэтрин опустила глаза, пряча за ресницами свою боль.

Он холодно кивнул.

— Зачем ты так старался притащить меня сюда? — вопросом на вопрос ответила она.

На его лице появилась жестокая улыбка.

— Сомневаюсь, что у нас была одна и та же причина.

— Да? Хотя, наверное, ты прав, — согласилась она, делая вид, что ей все равно. — А впрочем, разве причины что-то значат?

— Значат. — Он подошел ближе, но в его глазах сложно было что-то прочесть.

Он был худее, чем она его помнила, черты лица стали строже, чище, словно покрылись бронзой.

— Значат, — повторил он, опустившись перед ней на одно колено, — но не так много, как это.

Его пальцы скользнули по ее затылку и волосам, снимая шпильки и поднимая мягкие локоны и отпуская их падать, переливаясь, с края койки на пол. Его пальцы снова прижались к ее затылку и притянули ее навстречу его обжигающим настойчивым губам.

Внутри нее ничего не шевельнулось. Она напряглась, ожидая новой атаки, и все тело было как на иголках от нервов и ожидания боли. А затем его поцелуй изменился и неожиданно напомнил былое наслаждение. Ее губы приоткрылись, принимая эту сладость, и с нежной страстью двинулись навстречу его желанию.

Его рука обжигала ее налившуюся грудь. Она прикоснулась к его мускулистым плечам, открывая доступ к своему телу. Не успела она это сделать, как он воспользовался ее открытостью и, проведя пальцами по застиранной мягкой сорочке, разорвал ее от выреза до края подола. Его прикосновения стали жестче, он ощущал изгибы и впадины ее женственного тела с уверенностью слепого в темноте. Его губы обжигали ее влажным огнем вдоль линии подбородка к тонкой шее, быстро передвигаясь к темно-розовым соскам.

Ее желание тоже возрастало, поэтому она начала двигаться в его руках, едва сдерживая стон. Секундная прохлада, когда он отстранился от нее, — и вот Раф уже снова с ней, накрыв ее своим телом, которое идеально соединялось с ее. Их охватил внезапный поток дикой радости и унес в водоворот почти болезненного удовольствия. Кэтрин хотелось принять его всего целиком, раствориться в нем до беспамятства. Но она не могла, и осознание этого вызвало тихие блестящие слезы на ее глазах.

Кэтрин проснулась, когда дневной свет пробивался сквозь тонкие щели ставен маленького окна. Ее движения были ограничены, мышцы болели, но в спине чувствовалось чудесное тепло. Осознав также легкую боль между бедер, она вдруг с ужасом все вспомнила. Она вполне может быть нежной. Она и человек, чья тяжелая рука лежала на ее талии, проснулись той ночью, почувствовав внезапный и ненасытный голод друг к другу. Выйдя из крепкого сна, их сознание все же проснулось не до конца, поэтому они сжали друг друга в объятиях, а потом неприлично и бесконечно долго не отпускали, как пара каких-то животных, что живут на болоте. Под простыней и накрывавшим их грубым одеялом она покраснела от смущения, вспомнив об этом.

Она хотела бы пошевелиться, но Раф спал чутко. Меньше всего ей сейчас хотелось его будить. Она и так чувствовала себя униженной, не говоря уже о том, чтобы посмотреть ему в лицо.

Как ей теперь себя вести после того страстного отклика на его ласки прошлой ночью? Она не хотела стать одной из вызывающих жалость женщин, влюбленных в своих мужей, которым не было до них никакого дела. Или, поправила она себя, никакого дела, кроме использования в постели. Он ясно показал, что было для него самым важным. Он скучал по ней, скучал по ее телу, это не вызывало сомнений, но он не сказал ни слова о любви.

Было ли это настолько важно, ведь его потребность в ней стала очевидна? Было.

Он пользовался ею, не любя, — и это унижало. Она была не лучше случайно подобранной шлюхи или vase du nécessité[96].

Интересная я особа, подумала она, — идеалистка с пуританскими взглядами, вышедшая из борделя.

И тут она осознала, что он уже проснулся. Его рука начала незаметно продвигаться вверх по плоской поверхности ее живота, нежно, но настойчиво.

Кэтрин неожиданно дернулась, чем застала его врасплох. Он замер от удивления, протер сонные глаза и приподнялся на локте. Изумленно изогнув бровь, он наклонился, чтобы поцеловать ее, и снова стал водить рукой по ее теплому телу в том же месте.

Кэтрин положила ладонь ему на грудь. Мрачные мысли привели к еще более мрачному решению защититься от его пыла.

— Соланж? — произнесла она, широко раскрыв янтарные глаза. — Расскажи, что с ней произошло.

— Помешательство, — резко ответил он.

— Она не умерла?

— Если ты имеешь в виду, ушла ли жизнь из ее тела, то нет, но ее мозг и душа улетели. Она постоянно дергается, наряжается и прихорашивается, намереваясь бежать со своим любовником. Монахини ведут себя с ней очень терпеливо.

— Она… ушла в монастырь?

— Ее подтолкнули к этому, а потом заперли там.

— Я… Мне жаль, — сказала Кэтрин, глядя в потолок.

— Это, конечно, поможет.

Она не обратила внимания на его ироническое замечание.

— Я полагаю, Паулина.

— Паулина. — Он осекся. — Она спасла ее. И можешь не волноваться: она рассказала нам о твоем героическом поведении, когда ты пыталась прийти на помощь Соланж, и о том, как подло поступил с тобой твой друг. Я избавляю тебя от вины — кроме той, что если бы не ты, Маркус Фицджеральд никогда не приблизился бы к Альгамбре.

— И если бы не ты, я тоже, — напомнила ему Кэтрин.

— Это правда. Я не освобождаю от вины и себя.

Она резко посмотрела на него, но не смогла найти в холодном и отстраненном выражении его лица намек на истинные чувства.

— Ты шел за мной, — произнесла она почти вопросительно.

— О да. Я мог бы оказаться возле Соланж раньше, если бы не это безуспешное преследование.

— Значит, я права? Это та лодка, на которую меня тогда привели?

— Именно. В тот раз я задумал тебя проучить и вернуть в лоно семьи. Вместо этого едва не убил. На самом деле я считал, что все-таки убил. Ты знаешь, — спросил он ласковым голосом, — что я попросил установить в Альгамбре надгробную плиту в память о моей любимой жене?

Сердце Кэтрин похолодело. Она приподнялась, обмоталась одеялом и встала с постели, стремясь отдалиться от этого лежавшего на койке невозмутимого мужчины. Возле небольшого прибитого к полу стола она развернулась, и на ее лице застыло напряжение.

— Как? Не верится, что ты шел за нами по пятам.

— Тебе нужно благодарить за это Фанни. Как только она вышла от тебя в тот день, сразу же направилась ко мне. К тому времени, как я вернулся в Альгамбру, ты уже ушла, но лодка с моими людьми на борту как раз возвращалась из Кипарисовой Рощи. Я поскакал вдоль берега, сел на борт, и мы направились вниз по реке. Фанни считала, что ты убегаешь с Маркусом. У меня было не самое благодушное настроение. Наиболее медленная лодка на этом участке двигается быстрее, чем экипаж. Мое судно шло не медленно.

— Значит, тебе просто повезло найти место, где мы остановились?

— Вряд ли. Мои люди знали, какое расстояние по той дороге можно проехать до непроходимого участка. Дальше вам пришлось бы пересесть на лодку. Все были начеку. Никто не мог бы пропустить ландо Трепаньеров.

— Верно, — согласилась она.

— Я мог покончить со всем одним махом. Но ты задела мою гордость, а Маркус — честь. У меня было желание исполосовать кое-кого. Я взял соседнюю с вами комнату и принялся расставлять силки. То, что я услышал сквозь тонкие стены, убедило меня, что ты, по крайней мере, хотела лишь убежать от меня. Но пока я это осознал, ты уже попала в огромную беду. Я забеспокоился, но, вынужден признаться, еще не простил. Я не пошел к тебе сам, а отправил посыльного выманить Маркуса навстречу моей мести. Затем я велел Дэну проводить тебя на судно, пока я и моя предполагаемая жертва направлялись во внутренний двор, чтобы вновь скрестить шпаги.

— Жаль, что ты не исполосовал его.

— Странно, но мне казалось, что ты бы этого не одобрила. В любом случае мой метод был более беспощадным.

Заинтересовавшись, Кэтрин выдвинула стул и села.

— Но ты его не убил. Мне говорили, что его видели в Новом Орлеане, раненого, но живого.

— Он обязан мне жизнью, потому что именно в миг coup de grâce[97] ты решила броситься в реку.

Наступила тишина.

— Если ты удивляешься, почему я наотрез отказалась разделить постель с человеком, которого при мне называли исключительно Капитаном…

— Если бы ты услышала мое имя, пришла бы на мое судно?

Кэтрин замялась, затем честно ответила:

— В тот момент — да, если бы ты об этом попросил.

— Значит, ты жалела, что бросила меня?

Несмотря на мягкость его голоса, этот вопрос был слишком интимным. На ее лице появилась горькая усмешка.

— Не стану отрицать. Я осознала, что женщина без мужа оказывается в незавидном положении.

Снова последовала тишина. Затем раздались слабые голоса гребцов. Послышался запах раскаленных углей и сваренного кофе.

— Это все, чему тебя научило произошедшее?

— Еще тому, что мужья могут быть настойчивыми, — признала она, поднимая на него глаза. — Как ты меня нашел?

— Твоя мама, конечно же.

— Моя мама?

До этой секунды она не осознавала, насколько глубоко обидел ее отказ матери. И испытала огромное облегчение.

— Она немедленно переслала мне твое письмо, побуждая поехать за тобой. В ответном письме она сообщила тебе, что я приеду. Если то, что ты сказала, правда и ты смирилась с тем, что ты моя жена, скажи: что произошло в промежутке между твоим купанием в реке и приездом в Натчез, из-за чего ты решила, что все-таки не сможешь жить со мной?

Она не сразу поняла смысл его слов.

— Ты считаешь, я ушла из дома Мартинов, чтобы не встречаться с тобой?

— Тебя там не оказалось.

— Нет, но я ведь не получила ответа на свое письмо. Меня заставили поверить, что ответа не было.

— Итак, ты ушла. Не хочешь сказать почему, моя невинная соблазнительница?

Кэтрин недоверчиво посмотрела на его усмешку.

— Нет, — прямо ответила она.

— Тогда позволь мне рассказать.

Она поджала губы и отбросила волосы за плечи.

— Давай, — поощрила она.

— Хозяин дома Уэсли Мартин потребовал от тебя определенной услуги, и ты порезала его острым ножом, — сказал он.

Его глаза блестели, на губах играла улыбка, пока он наблюдал, как на ее лице появляется удивление.

— Откуда ты узнал?

— Я заставил его сказать… Нет, не перебивай. Сначала я поверил словам Элен Мартин, что ты ушла после того, как получила весточку от матери. Но прошло много времени, а ты так и не появилась в Новом Орлеане — напрасно потраченное время, но я действительно считал, что тебе не по душе мое общество. В беседе со мной Элен упомянула о некой старушке с внуком, которая вытащила тебя из реки. Вполне могло оказаться, что ты вернулась к ним. Лодочники общаются в основном в своей среде. Расспросы в одном из доков Нового Орлеана помогли выяснить имя и место проживания этой парочки. К сожалению, они тебя не видели. Однако юноша подтвердил мои опасения, что Уэсли Мартину нельзя доверять. Я вернулся в Натчез две ночи назад и расспросил его уже не в присутствии жены. — Уставившись на свои руки, Раф продолжил: — Сначала он неохотно говорил о тебе, но я помог ему вспомнить обстоятельства твоего отъезда из его дома, а также твой нынешний адрес. Он даже выболтал мне о своей договоренности с миссис Бетси Харрельсон доставить тебя, накачанную снотворным, в его руки. Я решил… перенаправить этот план в другое русло.

Кэтрин нервно улыбнулась.

— Я благодарна за это, — сказала она. — Даже признаюсь, что одобряю твой план. Но… почему?

Соскочив с койки, он в один шаг оказался возле нее, схватил со стула и бесцеремонно сбросил с нее одеяло.

— Ты забыла, о чем я тебе говорил? — спросил он у ее уха. — Я никогда не позволю тебе уйти. Никогда.