Дикое желание любви

Глава 20

Яркий утренний свет дарил бесстрашие и надежду; утро было временем для решительного и обдуманного шага. Но под темным покровом ночи могло быть в определенном смысле безопаснее. Следовало только не бояться рычания леопарда и бегущих от страха мелких зверей. Человек почему-то оказался опаснее.

Было несложно продолжать двигаться. Труднее оказалось удержаться, чтобы не побежать, не упасть вниз головой в постыдный мрак, прячась от ночного шума и овладевшего ею страха, подобного разгулявшемуся воображению выбравшейся на охоту кошки. Нужно идти спокойно, несмотря на зловещую тень в свете восходящей луны. Низкое вибрирующее рычание скорее ощущалось, чем слышалось.

Рафаэль, Раф. Его называли Черным Леопардом, самым опасным из мужчин, и тем не менее в его руках она познала безопасность. Безопасность и что-то большее, трудную радость, трепетный экстаз.

Раньше она пыталась это отрицать. Из гордости и недоверия, а также от разъедающего чувства обиды, оттого что ей против воли пришлось выйти за него замуж, она в мыслях возвела барьер между ним и собой. Как же она ошибалась! Не только он был виноват в том, что произошло между ними в ночь квартеронского бала. Более того, происшествия с Маркусом и Уэсли Мартином, доказали ей, насколько другой, насколько более ужасной могла оказаться та ночь. Когда она боролась с Рафом, то инстинктивно понимала, что он не ранит ее и не причинит невыносимую боль, что ему не доставляла удовольствия травма, которую он нечаянно ей нанес. Тогда и позднее, после того как они поженились, сила его желания всегда сдерживалась нежностью и стремлением доставить ей удовольствие.

Он не испытывал подобных благородных чувств, когда судил Индию, но могла ли она винить его за это? Мужчин и женщин ежедневно пороли, клеймили, вешали на позорные столбы и виселицы даже за меньшие проступки. Его решение было даже гуманным. Смерть Индии нельзя назвать убийством. Ко всему этому еще добавилось ее собственное чувство вины за смерть Соланж. Поэтому неудивительно, что ее отношение изменилось и возникло своего рода принятие.

Она спрашивала себя, что бы было, если бы они с Рафом познакомились обычным образом? Почувствовал бы он влечение к ней? Пошел бы на поводу у этого влечения? Или, может быть, он выбросил бы ее из головы, как скучную наивную простушку?

Ей вдруг захотелось засмеяться, и ее тень немного затряслась на песчаной колее дороги. Если они с мужем когда-нибудь встретятся, у него не будет причин жаловаться на этот счет. Если они когда-нибудь встретятся…

Отдаленный звук аккордеона подсказал ей, что она приближается к Натчезу. Ее насторожил какой-то шум, поэтому она свернула с дороги в колючие, покрытые росой астры и прошла дальше за деревья, чтобы не встретиться с тремя всадниками. Они проскакали мимо, и был слышен усталый стук копыт и обрывки фраз.

Через несколько ярдов она вышла на развилку. Справа от нее были темные, стоящие плотно друг к другу дома Натчеза, то тут, то там в призрачном свете луны появлялись побеленные стены, раскачивающиеся мачты или окна. Внизу слышалась шумная жизнь Натчеза-под-Холмом, где через открытые двери на грязные улицы падал желтый свет ламп.

Что ей делать? Куда идти?

Элен вряд ли поможет, даже если Кэтрин осмелится попросить. Уэсли, бесспорно, состряпал какую-то правдоподобную историю насчет ее отсутствия, выставив Кэтрин не в лучшем свете. Ревнивую жену нельзя обвинять в том, что она верит почти всему сказанному о женщине, и без того замешанной в скандале.

На ее губах появилась циничная улыбка. Она не спеша повернула от благочестивых спящих домов в сторону ужасного гула Натчеза-под-Холмом. Все-таки старая карга Фортуна была упряма! Неужели ей все же придется стать дамой полусвета? Она долго взвешивала дальнейшие перспективы, и в ее потемневших глазах отражались горевшие внизу огни, а потом переливы ее чистого смеха эхом пронеслись навстречу милостивой и беспечной луне.

— Мадам, к вам посетитель.

Кэтрин посмотрела на жену трактирщика, стоявшую в фартуке на пороге ее комнаты. В ее строгом холодном голосе читалось скрытое презрение, но девушка понимала, что никак не может повлиять на это. Потому что благодаря усилиям этой женщины с тонкими губами она получила кровать, комнату и личный туалет. Пришлось принести в жертву шляпку Элен. Кэтрин отдала ее без сожаления.

Изучая носки туфель Элен, Кэтрин спрашивала себя, стоят ли они еще одного дня или взамен на проживание лучше предложить свои услуги горничной. Пристанище было ее первой необходимостью. Если получится, можно устроиться на постоянную работу. Может быть, гувернанткой? Но как получить это место без связей или рекомендаций, она не знала.

Сейчас она повернула голову и непонимающе уставилась на женщину.

— Посетитель?

В ответ бледная жена трактирщика сделала шаг в сторону, пропуская хорошо одетую даму, которая с широкой улыбкой прошла в комнату. Это была не Элен, как сначала подумала Кэтрин, и не леди, хотя она не понимала, почему сделала такой вывод. То ли из-за зеленого жакета, надетого поверх зеленого же муслинового платья, то ли из-за яркого цвета ее шали, напоминающей клетчатый плед. Или огненно-рыжие мелкие локоны, выглядывающие из-под шляпки, выглядели несколько вульгарно?

— Добрый день. Позвольте представиться. Меня зовут миссис Харрельсон.

Женщина сняла перчатки и кивком отпустила жену трактирщика.

Поднявшись с места, Кэтрин автоматически ответила:

— Здравствуйте.

— Вижу, вы не догадываетесь, кто я и зачем пришла, — продолжила миссис Харрельсон. — Могу я присесть, чтобы кое-что обсудить?

— Конечно.

Кэтрин не нашлась, что еще ответить. Миссис Харрельсон казалась довольно приятной, с умными карими глазами и правильными чертами лица, слегка изменившимися с возрастом, но что-то внутри Кэтрин сопротивлялось ей. Она быстро указала в сторону почерневшей от копоти скамьи, а сама села напротив.

Миссис Харрельсон бросила перчатки, поставила на колени ридикюль, поправила шаль и посмотрела на нее.

— Вы очень красивая молодая женщина.

После секундной паузы Кэтрин ответила:

— Спасибо.

— Без преувеличения можно сказать, что ваше лицо — это ваша судьба.

Кэтрин слегка прищурилась.

— Вы слишком добры, — бросила она в ответ.

— Ага, вижу, вы начинаете понимать меня, не правда ли? В моей профессии ум не всегда является добродетелью, но не станем обращать на это внимания. Буду с вами честна. От доброжелательной хозяйки таверны мне стало известно, что вы… скажем так… остались без средств к существованию.

— Не совсем, — возразила Кэтрин.

— Нет?

— Я получила хорошее образование. Поэтому, наверное, смогу претендовать на место гувернантки девочки.

Миссис Харрельсон улыбнулась.

— Простите меня, — сказала она спокойным мелодичным голосом. — Мне кажется, вы не до конца все обдумали. Если позволите мне выразить свое мнение, любая жена совершит ошибку, взяв вас в свой дом. Как уязвимая женщина, не защищенная ни высоким положением в обществе, ни семьей, вы будете представлять непреодолимый соблазн для большинства мужчин, будь-то дедушки, отцы или сыновья. К тому же, Кэтрин Наварро, боюсь, ваше прошлое слишком часто обсуждалось в Натчезе, чтобы вам были рады. Это небольшой городок, видите ли, и не каждый день женщина возвращается с того света, особенно после того как сбежала от мужа. Также было забавно узнать, что один из самых степенных, но хватких бизнесменов принял вас под своей крышей. На исход этого дела было поставлено не одно пари. И я, как разбирающаяся в мужчинах, выиграла приличную сумму денег.

— И каков же был исход? — сухо спросила Кэтрин.

— Ах, его жена говорит, что вы сбежали, узнав, что в Натчез едет ваш муж. Наш мистер Мартин рассказывает своим закадычным друзьям, что вы ушли, раздраженная оттого, что предложили ему себя по такой цене, которую он отказался платить, а слуги говорят, что вы с их хозяином поехали на прогулку, а вернулся он один. Весьма любопытный случай.

— И такой занятный, — добавила Кэтрин.

— Звучит жестоко? Простите, но так устроен мир. Поэтому то, на что вы рассчитываете, невозможно.

Слова женщины были неприятны, но Кэтрин не ставила их под сомнение. Она медленно кивнула.

— Хорошо. С другой стороны, мне требуется домработница. О, не нужно так хмуриться, вы меня правильно поняли. Я действительно содержу дом для любовных свиданий и работаю очень деликатно. Я не стану вас обманывать и надеюсь, что вы передумаете и смените работу по дому на что-то… менее усердное. Тем не менее я не затаскиваю девушек в свой дом силой и не навязываю свой образ жизни. Ваше тело принадлежит только вам. Моя задача состоит лишь в том, чтобы обеспечить возможность им пользоваться, если вы того пожелаете, поскольку имеете огромное преимущество.

— Огромное преимущество?

— Вы еще не поняли? Вы — лекарство от самой сильной и назойливой мужской боли. Страх перед отказом — вот основная причина, по которой мужчины на протяжении сотен лет продолжали нас подчинять. Видите ли, они ошибаются, полагая, что женщины так же жестоки, как они. А мы, в свою очередь, утаиваем от них, что наши потребности не менее сильны, чем мужские, — именно поэтому все женщины пытаются лечь на спину и дать собой овладеть.

— Вне всяких сомнений, это рассуждение женщины, которая себя продает?

— А у вас есть коготки, мягко говоря, — не так ли, Кэтрин Наварро? Это хорошо. Слабохарактерные женщины, предоставленные сами себе, редко добиваются успеха. Но скажите, заинтересовало ли вас мое предложение? Честно говоря, лучшего вы не получите.

— Я как раз хотела спросить, не требуется ли здесь горничная…

— И первый же любвеобильный путешественник, которому вы будете менять постель, прижмет вас к матрасу. Это невыгодно. В скором времени Бирд лично будет отправлять вас в комнаты предлагать вино… и услуги. А сделает он это после того, как сам устанет следовать за вами в кладовую и погреб. А от миссис Бирд я знаю, что она не оставила бы вас еще на одну ночь, если бы могла выгнать втайне от мистера Бирда.

— Вы, кажется, рассмотрели все варианты, — смело произнесла Кэтрин.

Однако у нее еще остались кольца, обручальное и подаренное в честь помолвки. Они позволят ей прожить какое-то время, но она не хотела с ними расставаться. Она привыкла к их небольшому весу на своих пальцах.

Миссис Харрельсон улыбнулась.

— Я попыталась.

— Тогда позвольте быть с вами такой же честной. Если что-то произойдет и мои обстоятельства изменятся, если я найду способ обходиться без вас, я сразу же уйду.

— Это было бы разумно, — согласилась миссис Харрельсон, поднимаясь.

Взяв в руки ридикюль, она подошла к двери и открыла ее. Жена трактирщика отступила, улыбнулась, сжала губы, а потом снова растянула их в улыбке.

Миссис Харрельсон весело улыбнулась ей в ответ и порылась в сумочке.

— Полагаю, вы переживаете за свои деньги? Вот, как договаривались. Надеюсь, вы не забудете обо мне в следующий раз.

Жена трактирщика сглотнула, опустила голову и быстро удалилась, засунув деньги в лиф платья.

— Значит, — рассерженно спросила Кэтрин, — вы заплатили этой женщине за то, что она рассказала вам обо мне?

— Я подумала, что будет лучше, если вы узнаете; называйте это, если угодно, началом вашего перевоспитания. От тех, кто питает иллюзии, мало пользы. — Миссис Харрельсон задумчиво посмотрела на нее. — Вы только ошибочно не считайте, что уже видели самое дно. Боюсь, вам еще многому предстоит научиться.

Выйдя из трактира, взяв с собой только одежду, Кэтрин прошла сотню футов вниз по улице, спустилась с холма и вошла в дом миссис Харрельсон, чтобы сказать, как эта женщина была неправа. Но потом передумала. Как жаркие августовские дни сменились золотой прохладой бабьего лета, так и она поняла, что в словах этой женщины была доля правды.

Разница между борделем, где девицы терпеливо ожидали визитов мужчин, и домом для любовных свиданий, где знатные мужчины могли арендовать приватную комнату, куда приводили приличных женщин, жен своих друзей, стала ей очевидна. Также она узнала, что, несмотря на свои претензии, в двухэтажном здании с отдельными входами миссис Харрельсон содержала и то, и другое. Она воочию убедилась, какое количество стирки требовалось для поддержания порядка в таком заведении и какую роль выстиранное белье играло для репутации борделя. Ведь в публичных домах существовала привилегированная система и от количества простыней, вывешиваемых на веревке на заднем дворе, зависело многое. Согласно этому критерию обитатели дома миссис Харрельсон были аристократами Натчеза-под-Холмом и вели себя соответствующим образом.

Очень немногие женщины были по-настоящему красивы, хотя все выглядели по-своему привлекательно. Большинство оказались тщеславными, ленивыми, эгоистичными и хваткими. Было несколько умных, хотя такие, по словам Бетси Харрельсон, обычно ненавидели мужчин. И гораздо меньшая часть по-настоящему была довольна своей работой. У многих женщин была своя, особая история пути к борделю — одна или две даже правдивые. На Кэтрин, ходящую по дому в черном платье, большом фартуке и изящном батистовом чепчике, когда она убирала, вытирала пыль и руководила чернокожими служанками, другие девушки смотрели с подозрением. Их возмущало то, что она не хотела стать одной из них. Они сердились на ее вероятное осуждение, были недовольны ее привилегированным положением, ее гордостью и свежим видом. В свойственной женщинам манере они строили догадки, что она неопытна в их деле или сочиняли небылицы о ней. Некоторые пытались сделать из нее личную служанку, требуя, чтобы она погладила их ленты, починила платья, уложила волосы и выполнила дюжину других мелких поручений. Они приходили в ярость от того, что она никогда не отказывала напрямую, но всегда увиливала и присылала другую служанку, чтобы та выполнила их задание.

Кэтрин никогда не подходила к гостиной, в которой девушки в шелках со скучающим видом ожидали мужчин. Сначала она избегала и коридоров, уходя ночевать в выделенную ей мансарду, подальше от громкой музыки и пронзительных криков веселья и боли. Но со временем Бетси Харрельсон, когда сама была занята, велела ей находиться в холле и следить, чтобы клиенты не обижали девушек, а в случае необходимости вызывать специально нанятых для таких случаев крепких мужчин. Это было тактической ошибкой. Развратные звуки любовных утех без любви, доносившиеся из-за дверей, вызывали у Кэтрин возрастающее отвращение. Только осознание того, что она вряд ли сможет найти что-то другое, не давало ей уйти, умчаться в темноту.

Однажды неспокойной ночью Кэтрин услышала дикий душераздирающий вопль. Она громко постучала в дверь, из-за которой он доносился, но ответа не последовало. На ее стук пришел вышибала. Отойдя в сторону, она наблюдала, как он выломал дверь. Первой заскочив внутрь, она увидела юную девушку с кляпом во рту, руки которой были связаны ее же шелковыми чулками. В глазах девушки читалась боль и непонимание, простыни были пропитаны кровью, сочащейся из множества рубцов на теле. Над ней стоял обнаженный мужчина с кнутом в руке, который был возмущен, что их прервали.

Этот инцидент убедил Кэтрин, что ей нужно уйти во что бы то ни стало.

Однако основная причина ее решения покинуть это место объяснялась деньгами: она их почти не видела. Никто и не вспоминал о плате за обязанности, которые она выполняла. Миссис Харрельсон, казалось, считала, что крова и питания достаточно, чтобы компенсировать потраченное на монотонную работу время Кэтрин. Когда девушка затронула эту тему, ее благодетельница выразила сочувствие и вместо ответа мягко предложила Кэтрин периодически брать богатых клиентов.

Кэтрин убедилась в том, что по натуре хозяйка лжива и скупа, но в этом не было ничего удивительного. Хитрость присутствовала с самого начала; скупость проявилась со временем. Ничто так не расстраивало Бетси Харрельсон, как потеря денег или когда у нее отбирали то, что, как она считала, принадлежит ей. Она была патологически жадной, и это единственный вопрос, в котором она, несмотря на свои претензии на благопристойность, не могла вести себя толерантно или объективно.

Теперь она склонила набок свою ярко-рыжую голову и карими глазами внимательно изучала строгое лицо Кэтрин.

— Судя по всему, эта идея тебе по-прежнему неприятна, даже по истечении такого срока. Если бы я не знала наверняка, то сказала бы, что ты так и не познала мужчины — или не больше одного. После второго уже неважно, два или двадцать.

Краска прилила к лицу Кэтрин, затем она вновь побледнела и решила промолчать.

— О, понимаю… Как глупо с моей стороны. Но, знаешь, кажется, меня в некотором роде ввели в заблуждение.

— Не нарочно, — наконец ответила Кэтрин.

— Наверное, нет, но, сама понимаешь, когда женщина сбегает с мужчиной, все полагают, что она испытывает сильную физическую потребность, которую желает удовлетворить при первой же возможности. Если нет, то она с таким же успехом могла бы остаться с мужем.

— Для ухода из дома есть не одна причина.

— Я говорила о самых распространенных случаях, — заметила миссис Харрельсон, раздраженно махнув рукой.

— Значит, мой был исключением.

Женщина нахмурила брови, затем громко засмеялась.

— Потом ты еще скажешь, что была влюблена в своего мужа. Ну же, Кэтрин. Давай рассуждать здраво. У меня имеется к тебе несколько вопросов. В твоей внешности есть что-то такое — это видно даже на расстоянии, — что сводит мужчин с ума. Ты так легко могла бы стать богатой, если бы только попыталась!

Кэтрин скрестила руки и пристально посмотрела в окно, где сухие коричневые листья опадали с деревьев, скрывающих задний вход в дом. В это утро был мороз, но в богато обставленной спальне миссис Харрельсон не горел камин. Дрова, покупаемые у лесника, были недешевыми. В теплых комнатах мужчины засиживались дольше, поэтому огонь в спальнях не разводили до наступления темноты.

Наконец Кэтрин сказала:

— Мне не нужно богатство.

— Неужели? — едко заметила женщина. — Ты будешь думать иначе, когда повзрослеешь, уверяю тебя. Но выбор за тобой. На твоем месте я бы не стала терять времени.

Женщина подняла зеркало и помаду — знак, чтобы Кэтрин ушла. Она секунду сомневалась: ей было любопытно узнать имена мужчин, которые о ней спрашивали. Однако вполне возможно, это было произнесено, чтобы подогреть ее интерес. Она наверняка нужна была им для вполне очевидных целей. Девушка тихо вышла в коридор.

Таилась ли угроза в этом командном голосе, намек, что терпение миссис Харрельсон на исходе? Ей нечасто перечили. Какой будет ее реакция, если Кэтрин продолжит отклонять ее предложения?

Все это не давало ей покоя, но это были банальные беспорядочные мысли, которые не отвлекали Кэтрин от более глубокого переживания. Это было невозможно. Она не могла быть такой глупой. Любовь? Гордость отказывалась это признавать. Любовь была юношеской иллюзией, болезнью поэтов и сумасшедших. Любовь могла быть к Богу, к церкви, к детям, но только не это волнующее чувство, которое она испытывала с мужем, только не это.

Тогда почему она стояла с подушкой в руке, вдыхая запах свежего белья, вспоминая, как Рафаэль нежно привлекал ее к себе в теплой постели? Почему она лежала ночью и смотрела в темноту, томясь от сильного желания? Можно придумать этому имя, назвать это страстью, пробудившимся желанием. Но тогда как объяснить эту глубокую пустоту и боль от невыплаканных соленых слез?

Задетая гордость не давала ей отдаться любви к человеку, который никогда больше к ней не прикоснется. Может быть, от этого можно излечиться, согласившись на ту профессию, к которой ее подталкивает миссис Харрельсон, в руках другого мужчины найдя успокоение от этой боли?

Неделя сомнений прошла незаметно. Вечером седьмого дня Кэтрин шла по коридору, ведущему от съемных комнат в секцию, отданную под более вульгарные и позорные удовольствия, когда услышала возглас у себя за спиной. Она обернулась, затем гордо подняла голову, ее ноздри раздулись. Она бы снова отвернулась, но это могло выглядеть так, словно она убегает.

— Кэтрин, это и в самом деле ты! — произнес Уэсли Мартин, и в его бесцветных глазах сверкнул беспощадный огонь. — Я так и думал, что в Натчезе не может оказаться двух женщин, подходящих под твое описание.

— Я польщена, — с сарказмом проговорила она. — И, поскольку ты удовлетворил свое любопытство, прошу меня простить.

— Не так быстро, милая, — сказал он, влажными пальцами касаясь ее руки. — Нам еще нужно уладить одно дело.

Кэтрин оттолкнула его.

— У меня нет с тобой дел.

— Неужели? Я с радостью освежил бы твою память, прямо здесь, на полу, но боюсь запачкать брюки — и мне хотелось бы продлить напоминание. Ты должна за многое ответить.

— Действительно. Однако я вынуждена тебя разочаровать, — ответила Кэтрин, отходя.

— Думаю, нет, — не согласился он, медленно следуя за ней. — Я имею здесь кое-какое влияние, знаешь ли. За определенную сумму тебя могут усыпить и положить голой в мою постель.

Кэтрин резко обернулась, чтобы возразить ему, но его крепкая хватка не позволила ей вымолвить ни слова. Она не моргая пристально смотрела на него, пока из находившейся рядом гостиной не послышались звуки аккордеона и варгана.

— Перспектива лежать беспомощной и беззащитной пугает тебя, не так ли? И я смогу сделать с тобой все что захочу и как захочу! С другой стороны, Кэтрин, мне кажется, я предпочел бы, чтобы ты упрямилась.

— Можешь помечтать об этом, — презрительно произнесла она. — Впрочем, вероятно, тебе стоит подумать, что скажет Элен, когда я поведаю ей о твоих делишках и угрозах.

— Моя жена ничего не скажет. Она такая же беспомощная, как и ты, дорогая. Она может поверить тебе, зная о моих методах по своему опыту, а может и не поверить, поскольку не станет доверять особе из дома настоящей киприотки Бетси Харрельсон. — Он пожал плечами. — Болтай, если хочешь. Это тебе не поможет.

Возможно, он говорил правду. Если бы у Элен была большая семья, отец и братья, которые могли бы за нее заступиться, тогда все было бы по-другому. Но она имела только мать, сестер и нескольких кузин, к тому же они находились на расстоянии многих миль отсюда.

Кэтрин вскинула голову.

— Кажется, мне не на кого больше надеяться, кроме самой себя. А впрочем, ты должен помнить, что я вовсе не бессильна. Если ты когда-нибудь меня схватишь, то лучше сразу убей меня, потому что даю слово: наткнешься на сталь!

— Чудесно, — иронично зааплодировал он. — Я устал от жирного пудинга в своей постели. Порция перца мне не помешает. И не волнуйся, я не забыл о твоем оружии шлюхи. Я заставлю тебя пожалеть о том, что оставила шрам на моем бедре. Мне достаточно будет высечь свои инициалы на…

Кэтрин вдруг охватил приступ ярости. Она хотела бросить колкие слова ему в лицо, но из-за хаотичных мыслей не могла придумать достаточно едкую и злую фразу, которая бы удовлетворила ее. От волнения ее грудь вздымалась и опускалась, и его наслаждение этим зрелищем и очевидная реакция под узкими панталонами вызвали у нее омерзение.

Почти невольно ее рука нащупала ручку двери в главную гостиную. Ручка повернулась, она переступила через порог, а Уэсли Мартин зашел следом.

Девушки, расхаживающие по комнате в своих тонких декольтированных платьях, с удивлением и тревогой повернулись к ней, позабыв о находившихся с ними мужчинах, — таким неожиданным было ее появление. Переведя взгляд с одной на другую, Кэтрин остановилась на замкнутой девушке с мягкими каштановыми волосами, которой она помогала наносить maquillage[95], чтобы скрыть темные мешки под глазами.

— София, — строго произнесла Кэтрин. — Мистер Мартин нуждается в твоих услугах.

Уэсли Мартин попытался это отрицать, но из-за дюжины направленных на него насмешливых глаз, на обозрение которым была выставлена его потребность, уверенность его покинула. Он просто стоял с горящим лицом, пока София шла к нему через комнату.

Кэтрин подождала, пока София взяла его под руку и увела за дверь, затем плотно затворила ее от глаз собравшейся публики. Наградив Софию подбадривающей улыбкой, она обошла их и быстро зашагала дальше по коридору.

В той комнате увлеченных своим делом мужчин и женщин она натолкнулась на знакомое лицо, но не могла отыскать его в памяти. Выразительное лицо под редкими черными волосами. Мужчина стоял, опершись о стену, выставив ногу вперед, словно она не сгибалась. При появлении Кэтрин он выпрямился и сделал шаг ей навстречу, не обращая внимания на стоявшую рядом девушку, которая держала его за руку. Его лицо исказило потрясение, поэтому Кэтрин не смогла его вспомнить, но в глазах мужчины она увидела выражение, которого так давно боялась.

Ее узнали.