ИНТЕРЛЮДИЯ 3
— Ну и что вы тут учудили? — новый прозвучавший в Нигде голос был вроде незнакомым и в то же время знакомым, словно хозяин его уже неоднократно бывал здесь.— Мы просто решили немного развлечься, — Промжимас, казалось, оправдывается, хотя — что или кто могли угрожать чем-либо в Ничто высшим литовским богам?— И ты с ними, Лайма? После того, что один из них совершил с тобою, Сестра?Лайма молчала.— Хорошо, я напомню вам, пока еще Братья, — говоривший был спокоен как камень. — Но знаете ли вы, кто я?— Конечно, Перкунас, знаем, — ответствовал Предвечный. — Хоть и нечастый ты гость здесь, Брат.— Именно, что гость. Хозяевами здесь привыкли считать себя вы, Братья. На самом деле Перкунасом меня именуют только на территориях Литовского края, а в краях, по размеру куда бóльших, к востоку и югу от него я известен под именем Перуна — так прошу и впредь величать и здесь. Я продолжу, Сестра?
Лайма молчала.— Так вот. Помнится, твой дворец с великолепным садом находился некогда на небе, ты, Сестра, любила выходить на балкон и сидеть там в золотом креслице. Однажды, разглядывая от нечего делать землю, ты вдруг увидела стройного прекрасного юношу, воспылала к нему любовью и немедленно сошла вниз. От этого смертного, Сестра, у вас родился сын, которого вы назвали Мейтусом, сразу после родов ты скрыла его в потайном месте.Лайма чуть шевельнулась, но продолжала молчать.— Но один из этих, — Перкунас-Перун небрежно кивнул в сторону также притихших Братьев, — узнал о твоем проступке, о том, что ты вступила в преступную связь со смертным. И что ты сделал, Оккопирмос? Я к тебе обращаюсь, Брат!Оккопирмос молчал.Лайма молча встала.
— Сына ты, схватив за ноги, забросил в самое далекое небесное созвездие. А у тебя, Сестра, твой Брат отрезал сосцы, искрошил их на мелкие части и рассеял по земле, чтобы больше не выкормила ни одного своего ребенка. И после этого, Сестра, ты участвуешь в их... развлечениях? — последнее слово прозвучало как грубое ругательство.— Ты готов сразиться за этих... людей? — в словах Предвечного тоже можно было, наверное, услышать пренебрежение, но какое значение это имеет в Никогда?— Мне не потребна какая-либо подмога со стороны моих родичей и прямых потомков против возомнивших невесть что о себе отщепенцев! Сам справлюсь, — Перкунас-Перун лишь слегка повысил голос, но в Пустоте и это послышалось громовым раскатом. — А вы, пока еще Братья, кого к себе на помощь призовете, буде что? Тех, кого за Лабой у немцев почитают? Не забывай, что я Сварожич и прекрасно помню, как ты переполошился однажды, что отец мой, Сварог, намеревается прибыть сюда и просто посмотреть, что тут творится, и какие из вас Творцы. Не для того он заканчивал миротворение, бился с рожденным Мировой Уточкой Великим Черным Змеем и после победы над ним, хозяином темных сил, демонов-дасуней, вместе с братом своим Семарглом ухватили Змея за язык раскаленными клещами в небесной кузнице, впрягли его в плуг и распахали землю надвое, разделив ее на царство Яви и на царство Нави! А именно Навь заправляет сейчас вашими помыслами, Братья! — Перун уже по-настоящему громыхал так, что казалось, само Ничто съеживается.
Лайма молчала покинула Нигде.— Вам это покажется странным, пока еще Братья, я не мечтаю о битве с вами, — как послышалось, грустно и тихо произнес Перун. — Но поверну по-своему ваше... развлечение!
* * *
«Иль нам с Европой спорить ново?Иль русский от побед отвык?Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,От финских хладных скал до пламенной Колхиды,От потрясенного КремляДо стен недвижного Китая,Стальной щетиною сверкая,Не встанет русская земля?..»
Александр Пушкин, «Клеветникам России»
в которой Андрей-Федор не только начинает первую военную кампанию, но и обманывает в Витебске рижского купца Ильбранта на целых тринадцать изроев
Андрей привстал на стременах и обернулся, оглядывая следовавшее за ним по льду реки войско. Конными шел только он с избранной дружиной, остальные передвигались совершенно непривычным для здешних мест и времен способом. Когда стало понятно, что «поход возмездия» — как окрестил предстоящую военную кампанию про себя Внуков, — состоится не ранее начала зимы, надо было и урожай собрать и на сохранение уложить, и необходимый запас на холодную пору года сделать; пришла ему в голову одна совершенно безумная идея.
По снегу здесь вполне привычно уже пробирались на лыжах. Вот и решил Андрей, что в ЕГО мире — а понятно, что с появлением Внукова здесь история поменялась кардинально, — отнюдь не голландцы с их изрытым дамбами и каналами бывшим морским дном станут создателями коньков. Чем хуже обитатели этих изнеженных ко временам Андрея европейцев обитатели побережья Варяжского моря и насельцы окрестных рек и болот?! По первым холодам еще в октябре, как только покрепче замерзла ближайшая неглубокая лужа, отправился Внуков в кузницу и принялся рыться в металлическом хламе.
Выбрав две подходящие, на первый взгляд полосы, так и не ставшие мечом или кинжалом, примерился к ним, обозрел со всех сторон, хорошенько нагрел потом одну сторону и чуть подправил, придав похожую на нужную форму, несколько изумив при этом своим мастерством кузнеца. Корявенько получилось, конечно, честно сказать, но с чего-то простейшего начинать надо было. Зашел в терем, покрепче примотал к лаптям изготовленные полозья, прихватил их подмышку. Дело было уже к сумеркам, как и рассчитывал Андрей, желая избежать по-первости излишнего стороннего интереса. Да и впредь имело смысл особо не афишировать придумку, незачем врагам — и явным, и потенциальным, — про нее знать.
Сам про себя посмеивался — мол, если выгорит, то ЦСКА* в этом мире образуется из Общества любителей спорта не лыжного, как принято считать, а конькобежного. К слову, и прозвище «кони» будет как-то обоснованнее. И не в началеXX века, а лет на семьсот-восемьсот ранее. Хотя бы потому, что намеревался Внуков применить задуманное в первую очередь, понятно, для нужд армейских.
Осторожно попробовал сначала лед сапогом — вроде не ломкий уже. Переобулся в обнову и попробовал сначала просто встать на ноги — держит. Аккуратно оттолкнулся и — покатил небыстро, но вполне уверенно. По юности Андрей, надо сказать, много спортивных секций перепробовал, но вот с коньками отношения сложились, пожалуй, особенные.
Дело в том, что дед Внукова Ярослав в 50-е годы (ХХ века, понятно) весьма прилично играл в хоккей с мячом, даже в сборную Москвы — которая по рангу тогда считалась едва ли не сильнее сборной Союза — неоднократно зазывали, да некогда и незачем тогда было будущему светилу мировой исторической науки любимое дело бросать. Но вот коньки вошли в жизнь Андрея лет с четырех, поначалу отдали его в школу фигурного катания, чтоб разучил азы. Потом уже Ярослав Олегович показывал внуку хитрые финты и приемы, оставшиеся в далеком — усмехнулся Внуков про себя, сравнивая ту и эту дальность — прошлом оттого, что начали подзабывать славу русского хоккея. Нет, совсем не бенди он тогда именовался!
И первые клюшки для игры в мяч на льду, как отчетливо помнил Андрей, делал ему отец из подготовленных на выброс новогодних елок, уже высохших и оттого невесомо-легких. Убирались как ненужные все ветки, чуть подрезалась верхушка, легко даже слабой мальчишеской рукой загибалась, потом обматывалась тонкой алюминиевой (лучше медной) проволокой, поверх нее дефицитной тогда синей (лучше черной) изолентой. Ствол в паре мест, где предполагался хват руками, окоровывался и тоже шла в ход изолента. Почему лучше медная проволока — при сравнимой толщине заметно прочнее ломкой алюминиевой. Почему лучше черная изолента — ее сложнее было тогда достать. А уж если появлялась красная или белая — все, предмет долгой соседской зависти!
В детстве Андрея еще проводились Всесоюзные соревнования на призы клуба «Оранжевый мяч — цвет этот ассоциировался тогда исключительно с русским хоккеем, а не заморским, хоть и любимым тоже баскетболом; Внуков-младший даже ездил в составе команды своего двора на грандиозный финальный турнир. А на блюжней к дому соседней хоккейной коробке, когда выходил на лед — с настоящей уже, разве что в юниорском исполнении, немного покороче, да полегче прихотливо изогнутой клюшкой, совсем не такой, как «шайбовая», — и высыпал из авоськи с десяток настоящих плетеных мячиков, из тех, какими играли два десятка лет назад мастера, начиналась потеха. Игра начиналась...
Все эти воспоминания вихрем мелькнули в голове Внукова, но он быстро переключился на современную теперь ему эпоху. Катили коньки не быстро, но уверенно, в изготовление «изобретения» из далекого будущего было совсем не трудным. А уж обучить местных ратников сносно передвигаться на них — дело тоже не хитрое. Так что один важный вопрос, связанный со скоростью похода и внезапностью появления там, где быть никак не должны, казалось, решен.
Данило Тереньевич минут двадцать следил за эволюциями на льду своего товарища с детства в немалом изумлении, потом не выдержал, хватанул с размаху об снег шапку и бросился к Андрею:
— Ой и ловок ты, княжич! Ай да придума! А это трудно — так бежать? И насколько быстро? И как далеко возможно? — смекалистый боярин сразу же правильно воспринял увиденную новину, оценил ее практическую пользу и засыпал теперь друга градом вопросов, неожиданно и вместе с тем ожидаемо закончив просительным — нет, умоляющим тоном!
— Свет Федор Константинович! Дай же и мне попробовать! — быстро переобулись, благо и дел-то привычных — из лаптей выпрыгнуть, да в них же и впрыгнуть, да шнур поверх штанины портов закрепить, так что скоро и Данило чувствовал себя на коньках довольно уверенно. А это только подтверждало предыдущие самоедские рассуждения Внукова о простоте обучения, к слову, вот и будущий учитель для нового рода войск сам буквально на должность напросился.
— С завтрашнего утра будешь каждый день на этих коньках, — Андрей видел, что новое слово боярину понравилось, что катал он его уже мысленно на языке, — ездить. Только место выбери, чтоб не подглядел никто. И через неделю должен не хуже меня уметь!
По дороге потемну к терему вновь зашли в кузню, видимую издалека благодаря пробивающемуся окрест из распахнутой настежь двери света от жарко растопленного горна. «Княжич» выложил перед кузнецом заранее отвязанные от лаптей коньки.
— Можешь такие же изготовить, Иване? Сколько на то времени потребно будет? И как много таких один сделаешь, скажем, за седьмицу? Только смотри, вот здесь и здесь обушки надо немного побольше выковать, ровную сторону сильно не оковывай, лишняя острота не нужна, чай не мечи.
Кузнец недоуменно повертел в руках некогда забракованные им же для оружейного промысла металлические полосы:
— Дело-то нехитрое. Понимаю так, что нужны те поделки тебе одинаковыми парами? Ну, на одну... За полчаса управлюсь, пожалуй. Сколько за день — сам считай, поесть-попить и мне тоже захочется. Дашь помощников, будет больше выход. Да заготовок придется по соседям поискать...
С изготовлением коньков и обучением передвижению на них вроде бы решили. Теперь нужна была подробная рекогносцировка. И доверить ее кому-либо Андрей никак не мог, следовало отправляться самому, а это, почитай, три недели, если не месяц времени! Часть предстоящей дороги к Юрьеву — туда решили ударить по-первости — была изучена в принципе неплохо, но надо было своими глазами увидеть и оценить крепость, продумать план штурма ее, поскольку долгая осада исключалась по определению — налет должен быть стремительным и неожиданно дерзким, на такие ни русичи, ни их нынешние союзники не отваживались никогда.
Но на длительную подготовку рассчитывать не приходилось, не было на нее просто достаточного времени, как ни крути. Да и станешь готовить войско так же, как обычно, так молва о том до Дерпта достигнет за неделю. А ежели все пойдет по его, Андрея, уточняющемуся почти каждый час плану — то за ту неделю он успеет и весь поход провести, и с добычей назад вернуться.
Редко бывает в жизни так, что все идет строго по намеченному — всегда мешается в важный момент какая-то нелепая прихоть. Но в этот раз шло как по маслу, Внуков не уставал дивиться. И нужные две тысячи справных воинов быстро отобрали, причем были то в основном привычные к местной зиме кривичи, на коньки встали все русичи споро, словно всю жизнь ездой на них промышляли. Задачу поставленную знали все, желанием поквитаться с немцами из Ордена, а заодно и с датчанами горели.
Придумал Андрей и еще одну новину сугубо для воев. Ну как придумал? Творчески переложил знаемое уже из прошлой, так сказать, жизни в новую, вяловато пока текущую. На руку ратнику крепилась особого рода петля, использую которую можно было метнуть юркую сулицу едва ли не в два раза дальше привычного смертного броска. Это новшество тоже хранили в категорической тайне.
В поход выступили строго в обусловленный срок — ни днем позже. Места встречи с союзниками из Жемайтии оговорили заранее особо, как и число, и вооружение тех, кто должен был к Андрея-Федора рати присоединиться. Обоз составляли тоже по-особому, поскольку из Дерпта-Юрьева большую добычу везти не следовало, вышло на ряд всего-то полтораста возов, что нагрузили далеко не под верх провизией для войска и фуражом для коней.
Выловленного больше месяца назад Пелюшу Данило предлагал тоже сунуть к обозным, но у Андрея были на сей счет иные планы. А взяли князька предельно легко. Как только Товтивиловы прознатчики принесли в Полоцк вести о том, где скрывается злодей, тут же начали готовить экспедицию. Внуков решил обойтись всего четырьмя попутчиками — помянутым только Терентьевичем, да тремя присланными Симеоном неразговорчивыми молодыми иноками. В три дня достигли постояло двора Сапеги, где Сквайбутис вовсе не скрывался, а вел достаточно открытый образ жизни. К вечеру посмотрели, что к чему, заодно Андрей удостоверился, что — да, тот самый «разноцветный», не ошиблись.
По первой практически темноте боярин с иноками остались на страже возле коней, а Внуков, прихватив специально выделанный под случай кое-какой припасец, двинулся было внутрь, готовый мгновенно и бесшумно нейтрализовать любого, кто по пути встретится, да тут Пелюша сам пошел наружу, видимо, по нужде перед тем, как в сон провалиться. Был он изрядно навеселе, потому Андрей поначалу просто широко распахнул объятия, а спустя пару секунд они вместе не спеша пересекли двор и вышли к ожидавшей четверке, причем со стороны никто не заметил бы, что шел Сквайбутис, не находясь уже в сознании, поскольку коснулся пары нужных точек на шее у него, когда обнял, Внуков.
По возвращению в Полоцк учинили допрос — впрочем, какой допрос, сам все стремился выложить Пелюша похитителям, что знал и что нет. Вызнав главное, что Вайву держат в Кенигсбергском замке, Андрей тут же послал за теми, кто бывал в крепости Орденской и мог бы рассказать ему хоть малость про внутреннее ее устройство, оставил пленника на попечение и усмотрение Данилы и отправился в свою горницу. Там принял найденных о замке рассказчиков, внимательно, много раз переспрашивая, заслушал их доклады, что-то рисуя тем временем острым ножичком на небольшой дощечке.
Терентьевич тогда же сгоряча предлагал казнить Пелюшу лютой смертью, что издавна полагалась предателям: свести вместе у земли верхушки двух стоящих в относительной близости берез, привязать к ним злодея за ноги, а потом перерезать удерживающую согнутые вниз деревья веревку. Но, как уже было сказано, Андрей решил по отношению к «герцогу литовскому» иное.
И, к слову, показания допрашиваемого, к удивлению того, были подробнейше записаны специально присланным епископом Симеоном монахом, потом Внуков сам составил отдельное письмо владетельному Миндовгу, где ничем не обмолвился о грядущих своих военных приготовлениях, зато достаточно подробно, целыми кусками цитировал показанное Пелюшей. По крайней мере, со стороны властителя Литовского края неприятностей можно было в ближайшее время не ждать, как, впрочем, и какого-либо прямого и явного содействия...
________________________
*) Футбольный клуб ЦСКА (Центральный спортивный клуб армии), как считается, был создан в свое время на основе ОЛЛС (Общества любителей лыжного спорта), образованного еще в царской России в 1911 году.