Диверсант из рода Нетшиных

Глава 12

в которой Андрей-Федор приводит свою рать под Юрьев и встречается там с Товтивилом; в деле впервые опробуются придуманные Внуковым приспособления

Малый конный отряд Товтивила поджидал Федора-Андрея в условленном месте сразу за очередной излучиной покрытой сейчас ледяным панцирем реки Эмайыги, Матери-реки на местном наречии — скорее, даже не реки, а широкой протоки, соединявшей место истока в озере Выртсъярв с Чудским озером, впрочем, негоциантские ладьи ходили по ней в теплое время достаточно бодро. Княжич подскакал, не спешиваясь, коротко обнялись. Литвин только хотел поинтересоваться, далеко ли войско, как из-за невысокого мыска, окаймленного названной излучиной, показались первые темные и пока еще очень маленькие фигурки.

Беглый князь вгляделся и — глазам своим не поверил! Приближающие пешцы — а сомневаться, что это именно пешие воины, не приходилось — скользили, казалось, не по льду, а над самой его поверхностью. И выходило это у них так споро и так ладно, что Товтивил даже залюбовался увиденным. Но минуту спустя встряхнулся и несколько растерянно повернулся к улыбающемуся во весь рот полочанину.

— Что, не ждал такого? Теперь за моими пешцами по льду не всякий конный угонится! — Федор явно хотел поделиться своей чистой радостью от такого успеха. — Да и поди в него с коня попади, больно он на коньках увертлив может быть. — При незнакомом слове «коньках» князь недоуменно поднял было бровь, но потом понял, что собеседник называет так прикрученные, видимо, к лаптям полозья, благодаря которым приближающиеся все ближе ратники передвигались по льду, пожалуй, что и заметно быстрее конного хода!

— Вот на таком же изумлении и испуге будем и град Юрьев брать, — Федор был даже немного, на взгляд Товтивила, и излишне весел. Но присмотревшись, князь понял, что излучает русич твердую уверенность и в своих силах, и в том, что все им задуманное будет четко и строго выполнено. Спросил скорее так, для порядка:

— И за сколько ты сюда добрался со всем многолюдьем? Помню, на обычный ход от Полоцка до Дерпта на санях четыре или пять дней потребно?

— Так, да. Обоз я отправил загодя за два дня до выхода рати, обогнали мы его вчера утром, почитай к вечеру, к началу приступа санные должны быть здесь. Идут, почитай, налегке, груза немного, не опоздают. Так что, почитай, за два дня добрались, вдвое быстрее обычного. И сразу, как возьмем добычу, грузим обоз и — ходу. Завтра вроде метель ожидается, пусть немцы гадают, куда мы делись!

— Что с приступом? Успел ты стены понять, пока сюда ездил? Придумал, как без обложения, изгоном город взять?

Андрей и впрямь успел пару раз побывать в Юрьеве. Переодевшись попроще да поплоше, исходил город вдоль и поперек, а на обратном пути тщательно занес всю собранную информацию в прихваченный с собой планшет. Впрочем, увиденное и так крепко сидело в памяти, так что Внуков вынул из-за пазухи полушубка — видел княжич, как косится с недоумением еще и на эту обнову литвин, — скрепленные меж собой книжицей покрытые тонким слоем воска дощечки, достал острое стило, принялся набрасывать рисунок.

— Смотри, вот он, Юрьев, стоит на высоком берегу протоки. И именно с этой стороны город защищен мало. Да, три ряда укреплений, но все — с поля, не от Эмайыги. Так что мы на скорости врываемся вот здесь и здесь, — отчеркнул на дошечке нужные места, — а вот здесь устроим ложный приступ и выманим защитников, буде они соберутся к тому времени, за собой под стрелы запасной дружины, да и твои конные порезвятся.

Основанный за два с половиной века до того Ярославом Мудрым русичский град Юрьев — по крестильному имени князя (хотя в веке XXI-м озабоченные отсутствием сколько-нибудь внятного героического в истории прошлого эстонцы на полном серьезе утверждали, что славянский князь всего лишь захватил существовавшую здесь эстонскую (!) крепость (!!) Тарбата, что в вольном переводе звучало бы по-русски как Турово или Быково), — относительно недавно, при другом князе-владетеле, Вячко Борисовиче, взяли немцы из Ливонского еще Ордена.

Можно было бы, наверное, соединиться полочанам со смолянами да тверичами, новогородцев позвать также с набиравшим уже силу князем Александром, будущим Невским, да и отбить обратно. Но дочка Вячко Борисовича Софья вдруг вышла замуж за орденского рыцаря Дитриха фон Тизенгаузена, так что и сам Юрьев, и земли вокруг стали по факту ее приданым.

С тех пор город — немцы и датчане стали именовать его Дорпат, — существенно укрепили, система обороны заметно усложнилась. Со всех сторон, помимо выходившей к реке, выстроили три ряда стен. Невысокая первая, сразу за десятиметровым рвом, имела боевой ход поверху вдвое шире, по ней спокойно можно было скакать конным лучникам.

Вторая была даже пониже первой, чтобы всадник мог спокойно ее перескочить, именовалась «оплот», ров перед ней был уже в четырнадцать метров, а вот боевой ход поуже, метров шесть от силы. Третью, опоясывавшую кром, уже можно было полагать настоящей стеной за десятиметровый рост дубовых бревен, установленных между дубовыми же башнями, что называли тут кострами и вежами.

Поверх третьей стены на всем ее междубашенном протяжении был установлен немного выступающий наружу бруствер с бойницами для стрельбы лучников и огнеметцев, его называли в здешних краях «забороло», покрытый двускатной крышей-обломом. В четырех из сложенных срубами башен устроены были примерно пятиметровой стены ворота — как для торговых гостей, так и для воев, и для прочего люда. Для бесперебойного водного снабжения, несмотря на близость реки, вели к колодцам под стенами специальные тайники — крытые бревнами и грунтом с камнями подземные галереи.

Серьезная крепостица, да и сам град богател с годами на торговле между Варяжским морем и остальными литовскими, русичскими и иными землями, а также и далее, на юг и юго-восток, в далекие отсель Византию и Персию. Негоциантов и купцов здесь привечали, недаром поговаривали, что вступит вот-вот Дорпат в Ганзейский союз вольных торговых городов. Взять его, как делали встарь, «с изгона», то есть быстрым лихим налетом, — было теперь едва ли возможно.

А садиться в правильную осаду, то есть «в облежание», не было у союзников ни времени, ни потребного снаряжения — метальных машин-пороков и бараноголовых таранов для бреширования стен; ладно, что вязанки хвороста для заваливания рвов и приставные под стены лестницы можно. было вымастерить в ближайших лесах.

Да и рать по такому случаю надо было собирать большую, звать новогородцев, псковичей и тверичан, просить Литву о крепкой подмоге, поскольку Дорпат мог выставить только орденских защитников человек далеко за тысячу, плюс воины из Датской Эстляндии, ближайших замков — того же Феллина, или по-другому Вильянди — и горожане, сумевшие бы хотя и лук поднять, — еще тысячи три оружных, это много. Взяли б, конечно, на копье. Но провозились бы до начала весны точно, а там уже и хлябь, и замерзшие болота и протоки вскроются — пробирайся потом до дому звериными тропами, теряй на них последние остатки осадного войска.

А что до богатств юрьевских — так хранилась основная казна-сокровищница в соборе Петра и Павла, что возвели крестоносцы на Домской горке, все же был Дерпт столицей одноименного католического епископства. От реки Эмайыги к храму надо было подниматься по относительно пологой улочке, заставленной с обеих сторон двух- и трехэтажными богатыми домами, представлявшими из себя отдельные самостоятельные укрепления, — опять же, ежели б шла речь о правильной осаде. Но Андрей, тщательно изучив всю выстроенную вокруг и внутри города систему «охраны и обороны объекта», решил предлагаемые ему обстоятельства использовать против самих обороняющихся.

Но рассчитанные им маневры ратных отрядов требовали железной точности и исключительной согласованности по времени, в буквальном смысле поминутной. Поэтому для управления войском Внуков решил применить некий прототип оптического — в отдаленном будущем — телеграфа. Собрать нехитрую даже для конца XIII века деревянную вышку с рядом поперечных перекладин не составило труда, разработали и намертво заучили с начальствующими над отрядами, что означают каждый из поднимаемых на башне знаков, их различные сочетания и последовательности.

Это было уже третье «изобретение», очевидная и очередная новина из неведомого никому, кроме Андрея, будущего. Пригодилась вполне, впрочем, и четвертая. Внуков буквально на пальцах объяснил полоцким скорнякам, что от них хочет, и за осенние месяцы они успели построить для двухтысячного — с запасом! — войска очень похожие на современные прежним сослуживцам майора армейские полушубки здешней выделки аккуратные тулупчики. Именно в таковых щеголяла сейчас вся Андреева рать, именно в такие были одеты сам княжич и его ближние.

Внуков не глядя протянул руку назад, ему тут же передали удивительно легкий для кажущегося безусловно тяжелым содержимого мешок, удивительно напоминающий стандартный армейский же «сидор» из конца XIX века — пятая новина. Собственно, для самого штурма Андрей подготовил кое-что еще, но о том — в свое время. А пока — княжич протянул переданную амуницию недоуменно разглядывающему его одеяние литвину.

— Это тебе, князь. Примерь, понравится. Извини, мерку снять возможности не было, нашли похожего на тебя по стати воина.

Товтивил казался немного растерянным, но тем не менее вполне довольным увиденным и узнанным. Переданное принял с благодарностью, тут же начал расстегивать надетую поверх брони длинную медвежью шубу, отороченную на плечах когтями. Переоделся, поежился, подгоняя под себя обнову изнутри. Спустя минут пять удивленно — прямо посреди обсуждения некоторых деталей предстоящего штурма — вскинул брови и усмехнулся вдруг:

— Подожди, Федор, к этому мы сейчас вернемся. Про другое хочу прямо сейчас сказать. А ведь греет твоя одежа даже получше моей старой шубы! Знатно придумано... И легкая какая — прямо на изумление, я ее вес на себе вовсе не чую! Спасибо тебе, княжич, за такой подарок. Пришли мне пару мастеров, что это чудо шили, пусть моих научат иглу держать с того конца, что надо.

Вернулись к плану штурма. Андрей уже полностью объяснил свою задумку, на что литвин только качал головой, радостно похлопывая себя по плечам в новом полушубке:

— Значит, говоришь, сначала сделаем вид, что главная рать подошла по правому берегу Омовжи, — так называли Мать-реку Эмайыги и жемайты, и литва, и — главное — русичи, — вот отсюда и сразу же с похода решилась на приступ? — Товтивил ткнул пальцем в рисунок Внукова. — А как только к этому месту соберутся все орденские, ударим главной силой снизу от реки? Дельно. И должно на немцев сработать. Они бы из-за предстоящей завтра перемены погоды именно так и сделали. Ой, хитер не по годам ты, княжич! Ох, вижу я, натерпятся еще от тебя вороги...

Тут надо сказать, что сам Андрей в этом не сомневался. Мало того, что он приблизительно знал и, конечно же, много лучше понимал существующую на этот момент в Северо-Западных землях геополитическую, как говорили в XXI веке, обстановку, так еще и владел многими знаниями и умениями в части военного искусства, для нынешнего мира просто не знакомыми и просто не существующими пока. Это, понятно, давало ему огромное преимущество перед любым местным, пусть даже очень сильным, если не гениальным, и тактиком, и стратегом...

...Андрей приподнялся в седле, зорко вглядываясь в расположившийся прямо перед ним Юрьев, опустился обратно, снял с головы островерхий кованый шелом, перекрестился. Затем водрузил броню на место и принял осторожно — как и предупреждал заранее! — поданный ему тяжелый сверток. Достал из него первый припас и чиркнул спичкой, задействуя шестую и седьмую новины. Запал разгорелся с веселым треском и вот уже, глуховато негромко ухнув, в сторону внешней стены городских укреплений полетела, разбрасывая вокруг себя яркие разноцветные искры, первая из трех назначенных для начала штурма ракет.

А окружающие услышали, что пробормотал княжич Федор не до конца понятную им фразу, навеянную, видимо, воспоминанием об афганском опыте Внукова-отца:

— Ну, вперед! Чай, не дворец Амина брать...

в которой в Полоцке празднуют победу, одержанную княжичем Федором при Юрьев-граде, и обсуждают планы предстоящей далее зимней военной кампании

Победу под столицей эстляндской земли Унганнии и одновременно Дерптского епископства Юрьевом, или как называли его немцы, Дорпатом, праздновала, казалось, вся земля полоцкая. К возвращавшейся вместе с Федором Константиновичем (Андреем Александровичем, конечно, но кто ж про то ведает?) рати вывалил, пожалуй, весь десятитысячный почти город, включая стариков и совсем малышню, что, почитай, только осенью ходить толком выучилась. Не обошлось, конечно, и без женских криков, воя и плача по убиенным — не бывает войны всерьез вовсе без потерь, но оказалось их — потерь, в смысле, — много меньше, чем Внуков изначально рассчитывал.

Да, всегда надо помнить, что настоящие профессиональные военные во все времена — люди, циничные донельзя. Еще на этапе первоначального предварительного планирования любых из сколько-нибудь значимых и способных быть реализованными операций или же сражений тщательнейшим образом обсчитываются практически до человека и планируются предполагаемые различным развитием ситуации потери, как убитыми, так и ранеными, — да-да, мы не оговорились, используя слово «планируются»!

Именно в результате такого планирования определяются заранее потребные к любому случаю логистические пути и необходимые возможности эвакуации раненых, равно как и погибших, — не след оставлять врагу даже мертвые тела своих воинов, должны быть они захоронены в родной с детства землице.

Вот и на этот раз предполагал Внуков, что при штурме Юрьева — да еще с ощутимо сильным и отвлекающим внимание противника от основных сил вспомогательным ударом, — по примерно знакомым ему на такой случай нормативу потери составят от восьми до десяти процентов из отправившихся в поход пешцев. То есть, при общем числе рати без малого в две тысячи, как максимум, двумстам из них обратный путь придется проделать не на коньках самостоятельно, а на санях — кому нуждающимся в трудном лечении и последующей заботе, кому уже ни в чем не нуждающимся. На деле же вышло сорок два убитых врагами, да девяносто три раненых, почитай, что почти в два раза меньше запланированного.

И про заботу сказано не зря было еще до похода. Постановил для себя Андрей, что пора вводить хотя бы в тех русичских краях, что может охватить он своим вниманием, относительно новый подход к заработавшим на войне увечия. Что будут получать они до конца жизни специально установленное довольствие из княжеской казны. Ратный труд, как предельно важный для существовавших тогда прото-, конечно, государств, должен и щедро вознаграждаться, пока и состоит человек в воинской обязанности, так и в усложнившихся по несчастию обстоятельствах.

Когда знает заведомо и твердо воин, что в случае тяжкого ранения или же — не приведи Господь! — смерти, не будет оставлена его семья, близкие ему люди без государева призрения и попечения, совершенно по-иному относится он к исполнению возложенного на него ратного долга. Более устойчивым становится он и в бою, охотнее занимается в мирное время совершенствованием своего воинского мастерства, навыков своих и умений, на войне или в дальнем походе требуемых...

...Андрей ехал примерно в середине торжественной процессии, впереди шествовали пешцы-победители, принимая на себя основные волны неподдельного восторга и общей радости. Сразу за Внуковым — он же княжич Федор по прозвищу теперь Чудской (и в пику несколько предку по матери Невскому получилось вроде бы, и одновременно смущало, что собственно до озера с таким именем так и не дошли по факту верст сорок) — следовал обоз с ранеными и, увы, мертвыми. Но и богатая добыча ехала в тех санях, взятая на копье в Домском соборе Петра и Павла. Много было там серебра и золота, опричь еще прихватили и украшения с другоценными каменьями. Брали только самое ценное и самое легкое — потому что мало кто помнит и знает, сколько на самом деле весит золото.

Замыкали импровизированный воинский парад союзники из Литовского края, предводительствуемые самим Товтивилом, которого хорошо знали в Полоцке. Не так давно он княжил здесь в течение пары лет и оставил по себе в целом добрую память. Торжественных криков и чествований им доставалось уже поменьше — основной запал уходил на первые ряды, но литвины не показывали видом даже кажущегося недовольства, радостно отвечали полочанам, целовали бросавшихся к ним раскрасневшихся девиц, подбрасывали в воздух весело щебечущих детей.

Внуков же раз за разом прокручивал в памяти события вечера сражения под Юрьевом и сам поражался, насколько четко и легко все задуманное получилось. Конечно, при желании можно было часть заслуженного успеха отнести на везение — но не привык Андрей и в прежней своей жизни мыслить в требовательном военном деле такими, как повезет/не повезет, категориями, так и здесь к тому привыкать не собирался. Ну и понимал, конечно же, майор, что не заслужил он пока производства в очередной чин, не совершил никакого приметного чуда, хоть и получил созвучное прозвище...

...Бой под Юрьевом начался, как и планировал Андрей, с ложного отвлекающего удара по наружной стене вдоль речного берега. Выскочившая из заканчивающегося метрах в ста от рва леса пехота быстро двинулась к первой линии обороны, подбадривая себя криками. Предшествовал неожиданной, в общем-то атаке полет к стене последовательно трех неизвестного происхождения огненных снарядов, которые, впрочем, из-за малости своей не могли причинить сколь-нибудь серьезных повреждений.

Защитники внешнего ряда дорпатских укреплений с недоумением взирали на непонятное сооружение, которое приняли сначала за изготовленный, видимо, в большой спешке — настолько он до веселого изумления уродливо внешне выглядел — тур, то есть осадную башню. Но конструкция эта никуда, похоже, двигаться дальше не собиралась, разве что только на укрепленных поверх центрального на удивление высокого шеста горизонтальных и косых перекладинах мелькали, меняясь то и дело, странные комбинации из каких-то разного цвета мешков.

На вторую и третью линию стен к местам предполагаемой атаки пришлыми пока незнакомцами из города неширокими, но уверенно плотными, в общем, потоками текли подкрепления, все пока шло, как и задумывалось. Пешцы одолели наконец поле, забросали внешний ров принесенными на плечах фашинами — вязанками набранного в лесу хвороста — и принялись под летевшими навстречу прямо в лицо стрелами бодро карабкаться на первый из трех валов.

На первый взгляд, эта внезапная для дорпатцев атака могла бы иметь дальнейшее развитие и достичь определенного успеха, но Андрей поднял руку, и на башне телеграфа — надо придумать, как же теперь его именовать, по-кривичски, что ли, или просто «вестник», что тоже хорошо, запоздало подумал только сейчас, уже в Полоцке Внуков — началось движение. Новый сигнал предназначался сейчас для находившегося на другом берегу реки Товтивила.

И почти ту же по льду Эмайыги, или Омовжи — кому как ближе — стремительно бросились к вмерзшим у самого берега лодкам и ладьям основные силы Андреевой рати. Следом за ними выскочила из леса конная литовская полусотня во главе с возвышавшимся над окружающими на голову исполином Тырнятой Жемайтским — беглого князя Внуков сумел-таки убедить держаться от боя подальше, хоть и рвался тот привычно в самое пекло!

Скованные на первой линии стен начальной атакой защитники развернуться к новой угрозе явно не поспевали, но в дело вмешались спешившие из расположенного по другую сторону города замка Тевтонского Ордена под названием Феллин — или Вильянди — датские рыцари. Впрочем, было их слишком мало, чтобы хоть как-то задержать выплеснувшуюся уже на покатый берег волну кривичей, да и вмешались литвины, с ходу врубившиеся сбоку в датчан и смешавшие попытавшихся выстроить хоть какой-то оборонительный порядок противников.

А атакующие, сметая то и дело возникающие на пути малочисленные заслоны из горожан, стремились к собору, возвышавшемуся на горке над Юрьевом. Еще не настолько стемнело, и можно было вполне различить, что не успевают служки закрыть тяжелые храмовые ворота. Вот первые ратники ворвались внутрь, вот как-то вдруг кончились снаружи церковники. А вот и показались на льду катящие в сторону пристани многочисленные сани. На месте руководителя обороны в тот миг Внуков просто взвыл бы от собственного бессилия что-то изменить — полностью переиграл его замыслом атаки Андрей, раздробив на отдельные куски оборону и не давая собрать хоть сколь-нибудь значимые силы в кулак!

Вскоре пришла пора нового сигнала, находившимся в башне майор продемонстрировал поднятую пятерню, и на перекладинах положение мешков вновь поменялось. Теперь волны только что атакующих споро были направлены от и вон из города. Внуков представил себе унылое выражение лица Товтивила, так меч и не обнажившего, и невольно рассмеялся.

Примерно через полтора часа, когда все силы Андреевой рати собрались воедино верстах в восьми от Юрьева, княжич нимало не удивился, узрев гримасу на лице литвина воочию — впечатление было таким, словно беглому князю вырвали без наркоза сразу зубов с пяток, причем коренных! Но одержанная победа была важна еще и тем, что была одержана с некоторым опережением намеченного заранее графика по времени — помогло внезапно то, что двое из священников в соборе не стали чиниться и строить из себя мучеников, к чему специально обученные люди из особого рода команды были бы вполне готовы, а быстренько указали местоположение сокровищниц, благодаря чему и остались живы.

Быстро проверили отдельные отряды на отсутствие отставшихся или залутавших где-то, расхватали лапти с коньками, и уже через четверть часа подкравшаяся ночная мгла и начинавшаяся также с опережением метель начали скрывать хоть какие-то значимые для возможных преследователей следы...

...Импровизированный военный парад — не собирался никак Андрей подобного действа устраивать, планировал заметно скромнее все провести, но как пошло в нынешнем случае, так и пошло — завершился на торговой площади перед домом епископа Полоцкого. Сам Симеон в парадном облачении поджидал вернувшихся на крыльце с высоко поднятым в правой руке богато украшенным крестом.

Поравнявшись с перилами, Внуков легко выскочил из седла, встал перед святителем на одно колено и припал к протянутой навстречь левой руке. Спустя мгновение он оказался в крепких объятиях двоюродного деда. У двери, ведущей внутрь в покои, виднелась фигура самого князя Константина, который, как и договаривались, не стал выезжать навстречу победителям, оставив им одним всю прелесть народного почитания. Перейдя из одних рук в другие, Андрей наконец уже вместе с догнавшим его Товтивилом поднялся в епископскую горницу, хотя и полагалось вроде как немедленно отслужить благодарственный молебен, но возможно майор что-то путал.

За накрытым заранее столом — вестники об успехе были отправлены в Полоцк сразу из-под Юрьева, да и с дороги Андрей успел отрядить еще в разных местах тройку гонцов, что возвращение рати идет правильным порядком — подняли по чаре с крепким медом. Внуков коротко отчитался о походе, помянул потери, поведал о приблизительном пока — не в снегу же на бегу считать точно — подсчете взятой с города добычи. Выходило складно, да и Товтивил в нужный момент сумел вставить несколько хвалебных мастерству княжича Федора — величаемого теперь также Чудским — слов.

Несколько позже заговорили про дальнейшие планы. Понятно было, что война с немцами и — возможно — датчанами началась и надо определить направление и силу следующего удара, а лучше сразу двух-трех. Товтивил рвался в дело, обещая выставить несметные полчища литвин, жемайтов и аукшайтов, вероятно, что и пруссы могут подключиться, но Внукова смущало то, что не было пока ответа на письмо, отправленное им совместно с Симеоном Миндовгу.

Наконец, Андрей решился. Отодвинул от себя подсунутую было услужливым дьячком чару с епископским медом, напомнил первым делом князю Константину про данное тем обещание не оставить попечением семьи погибших и раненых ратников. Потом поднялся из-за стола, повернулся к висевшим в красном углу горницы иконам, перекрестился, помолчил минуту. И молвил, пристукнув ладонью по столу и облизнув пересохшие в одну секунду потрескавшиеся-таки от морозца губы:

— Юрьев, считай что, пал и не скоро поднимется вновь после такого. Теперь очередь Кенигсбергского замка. Пора вызволять жену мою, Вайву-Варвару. Негоже семье в разлуке быть...