Диверсант из рода Нетшиных

Глава 7

— И чем вы тут занимаетесь, старые греховодники? — если женский голос и звучал в Нигде, то это было совершенно не часто, почти Никогда. — Опять потянуло на развлечения?— Нет, Лайма, за развлечения у нас обычно отвечаешь ты, — прозвучал Промжимас вновь почти бесплотно. — Разве не помнишь ты, Сестра, как влюбилась в одного молодого человека? И почему вошла тогда в тебя такая блажь, что ты стала приходить к нему каждую ночь и зачем-то душить его?— Бедняге пришлось обратиться к знахарю за советом и посулить богатую награду, — продолжил повествование Оккопирмос. — Тот предложил юноше в глухую полночь под пятницу отправиться в чащу леса, срубить молодой дубок, вытесать из него деревянный гвоздь и заткнуть им дыру в стене дома, через которую ты влезала, Сестра.— Что же ты сделала со знахарем, Сестра? — в Промжимасе внезапно проснулся неприкрытый интерес.— Так, ничего особенного, — небрежно, как могло показаться, отмахнулась от вопроса морская Владычица. — Просто отрезала ему яйца и прикрепила под носом вместо усов, Братья.— Гм. Однако... — пробормотал негромко владыка Судьбы.— Молодой человек так и сделал, Сестра, — Предвечный мог бы олицетворять в этот момент богиню Терпения, ежели бы та решила осчастливить своим появлением Ничто. — На следующую ночь ты, как обычно явилась, а он и заткнул дырку в стене деревянным гвоздем. Потом до утра он лежал и слушал, как в том углу, где дыра, что-возилось и царапало — ты пыталась, как нашкодившая кошка, выдернуть гвоздь, сбежать и замести следы. А когда рассвело, юноша проснулся, увидел девицу редкой красоты, влюбился и женился на ней. Так, Сестра?

Лайма молчала.— Ты прожила с ним несколько лет, Сестра. Тебе не было скучно? — поинтересовался Промжимас.Лайма молчала.— Я завершу, — произнес Оккопирмос. — У тебя было от него несколько прекрасных детей, Сестра. — Понравилось заниматься этим с человеком, Сестра? — спросил бог Судьбы.Лайма молчала.— Ты была на диво кротка, тиха и послушна в браке, Сестра. Но приключилась единственная странность: ты не могла ни начать, ни закончить ни одного дела: кому-то следовало его начать, ты будешь прекрасно работать, но и закончить дело должен кто-то другой. Твой муж, Сестра, долго хлопотал, чтобы прекратить эту странность. «Отверзи дыру», — говорила ты ему...— Да, я говорила ему, Брат. Я ему говорила... — Дайму буквально прорвало.— «Отверзи дыру, — говорила ты ему, — перебив собеседницу и как ни в чем не бывало продолжал рассказ Предвечный. — И может быть тогда и я смогу начать и закончить дело?» Ты упросила его, Сестра, вынуть-таки гвоздь. И на следующую же ночь ты ушла от своего мужа.— Ты забыл, Брат, что после того я каждый вечер по четвергам приходила к нему незамеченной и приносила нашим милым деткам по новой беленькой рубашке каждому! — богиня вот-вот готова была, казалось, расплакаться.Но этого не могло быть Никогда, это просто казалось.— Но ни ему, ни своим детям ты так и не показалась более ни разу, Сестра? — тихо подал голос Промжимас.Лайма молчала.— Только твое появление, Сестра, заставило нас вспомнить про эту давнюю историю, — Оккопирмос стал неожиданно мягок, но ненадолго даже по меркам Никогда. — Впрочем, у нас с Братом есть теперь свое новое развлечение, — слова «свое» и «новое» Предвечный выделил интонацией. — И мы неплохо проводим время, а не только ведем, как сейчас с тобой, умные и церемонные разговоры. Если хочешь, ты можешь присоединиться к нам, Сестра...Лайма молчала.

* * *

« Из переполненной Господним гневом чашиКровь льется через край, и Запад тонет в ней —Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши —‎Славянский мир, сомкнись тесней...„Единство, — возвестил оракул наших дней, —Быть может спаяно железом лишь и кровью...“Но мы попробуем спаять его любовью —‎А там увидим, что прочней...»

Федор Тютчев, «Два единства» в которой Пелюша с Конрадом докладывают кенигсбергскому комтуру о своей «победе» и "герцог литовский«присягает на верность Тевтонскому ОрденуВ зал Кенигсбергского замка, где их должен был принять с докладом об итогах похода Альбрехт Мейсенский, вошли вдвоем — почти у самых ворот Пелюшу догнал Конрад. Немец, как видно, точно не сходил с коня с вечера, но не выглядел измученным или даже запыхавшимся, так что князек не просто изумился, а еще и обзавидовался. Но виду не показал, пожал протянутую спешившимся Дьяволом руку, кивнул в ответ приветливо — «Понятно, мол, не до расспросов сейчас, как там с полоном, у комтура все сам услышу». Обе женщины остались ждать исхода дела у ворот под присмотром Янека.

Альбрехт сидел в невысоком и на удивление скромном для своего высокого положения кресле на небольшом возвышении против украшенного мозаичным витражом высокого окна. За ним ярко сияло разгулявшееся летнее солнце, отчего по лицу комтура временами пробегали разноцветные блики, отчего трудно было угадать настроение коменданта замка. Пелюша и Конрад приблизились и низко склонили головы, князек украдкой исподтишка подглядывал за немцем, опасаясь хоть в чем-то попасть впросак и стараясь как можно лучше соответствовать манерам «герцога литовского», какими он их сам себе представлял.

— Вы вернулись, — по сухому тону комтура сложно было понять, вопрос это или утверждение. — и каковы результаты вашего непродолжительного похода против этой языческой жмуди?

Сквайбутис искоса глянул на Конрада, словно предлагая тому говорить первым. Немец не стал чиниться и начал недлинный, в общем-то, рассказ. Сначала Дьявол повествовал о некоторых особенностях пути к полевому стану, где была организована пышная свадьба литовской невесты с женихом-русичем, — при последнем известии Мейсенский слегка помрачнел и, казалось, о чем-то ненадолго задумался.

Далее Конрад перешел к описанию собственно боя — нет, в пересказе беспощадной бойней произошедшее никак не выглядело. Пелюша изумленно вслушивался в глухо звучавшие слова и — учился... Да, откровенно и в то же время очень изощренно, так что не подкопаешься, врать, — вот наиболее точное слово! А Альбрехт воспринимал услышанное вполне вроде бы благосклонно.

— Мы подступили к месту, где намеревались вступить в схватку, уже с наступлением сумерек и не останавливаясь перестроились из походного порядка в боевой, — соловьем разливался Конрад, так что Пелюша аж заслушался и вдруг поймал себя на мысли, что рот у него непроизвольно приоткрылся. Сквайбутис крепко поджал губы и стер с лица довольно глупую гримасу, немец тем временем продолжал. — Благодаря нашей выучке и стремительности натиска, противник не сумел организовать достаточной крепости оборону, и мы легко вскрыли ее. Я со своими рейтерами и их людьми атаковал с левой руки, Мартин Голин — с правой, а Ducem, — Дьявол слегка поклонился в сторону вконец опешившего от услышанного Пелюши, — обеспечивал продвижение в центре.

Вот какова, оказывается, она — истинная и исключительно высокая роль Сквайбутиса в этой кровавой бойне: он, дескать, «обеспечивал продвижение»! С кем, с какими такими силами — с Юманте что ли, с этой клятой бортниковой дочкой?! А Альбрехт кивал вполне благосклонно и даже слегка улыбался в негустую аккуратно подстриженную седую бороду, казалось, что был комтур доволен рассказом Конрада.

— Сквозь неплотное построение противустоящей нам жмуди мы с двух сторон с боем поднялись на вершину холма, к выстроенному там для свадьбы временному полевому стану. Я рекомендовал бы господину комтуру обратить особое внимание на брата Вальтера и на брата Гельмута Магдебургского. Эти оружные люди показали высокие воинские навыки и хорошее владение мечом, — Пелюша вздрогнул, вспомнив, как лихо один из названных снес какой-то девчушке кисти рук вместе с уже начавшими формироваться грудями, что та прикрывала.

— Мне кажется, — не обращая внимания на терзания князька, докладывал тем временем немец, — что обоих можно было бы поднять в нашей воинской иерархии до уровня рейтеров. Они вполне достойны этого и могут уже сами обучать оружных.

— Насколько крепки они в вере Христовой, брат Конрад? — чуть подался вперед Альбрехт, чувствовалось, что Мейсенский и впрямь заинтересовался предложением, тем более, что Кенигсбургский замок не мог пока похвастаться достаточным для проведения политики Ордена числом вооруженных воинов. — Могу ли я положиться на твои рекомендации, чтобы возвести братьев Вальтера и Гельмута в рейтеры?

— Они веруют в наше дело, господин комтур, — как-то очень просто ответил Конрад. — Могу ли я поведать вашей милости о доблестном поведении в бою господина герцога или вы хотите, чтобы он сам поведал вам о своих подвигах? — показалось Пелюше или действительно мелькнула на узких немецких губах при этих словах едва заметная усмешка? — а впрочем, не важно это, важно то, что ответит Мейсенский!

— Господина герцога я послушаю позже и наедине, — комтур кивнул каким-то своим соображениям. — Продолжай.

— Ducem мужественно ворвался в самую середину вражеского строя, где узрел своего обидчика, некоего жмудина Вебру Клаусгайлу, — голос Конрада вновь звучал тоном обычного военного доклада. — После короткой схватки, в которой оба поединщика были достойны высокого мастерства друг друга, господин герцог отсек своему противнику голову.

Да уж, поистине «высокого мастерства»! Злосчастный Клаусгайла едва смог продрать похмельные глаза, когда к нему подскакал Пелюша и сбил конем с ног, впрочем, этого клятого жмудина достаточно было в тот момент пальцем толкнуть, повалился бы точно так же. И все же сопротивлялся он Сквайбутису, уже на земле лежа, но удалось князьку извернуться лаской, да полоснуть из-за спины обидчика ножом по горлу. Криво полоснуть, да. Оттого и не получилось потом по-нормальному голову отрезать...

— Что с русичами и с этим князем... Федором, кажется? — заметно было, что Альбрехта эта часть доклада интересовала особо.

— Княжичем, господин комтур. Да, Федором. Он мертв.

— Как?! — неподдельно изумился Мейсенский. — Вы же планировали взять его живым?

— Мои оружные оттеснили его от дружинников-русичей и прижали к дому, где завершалась свадьба, — Конрад усмехнулся. — Подоспевший господин герцог предложил полоцкому княжичу честный поединок один на один, но этот русич, видимо, совсем ополоумел среди язычников, — немец перекрестился. — Он отбросил свой меч, выхватил из-за голенища сапога нож и бросился в господину герцогу, явно намереваясь зарезать его как свинью...

Пелюшу аж передернуло от такого сравнения! Но виду не подал, продолжал вместе с Мейсенским слушать, благонравно склонив голову к левому плечу.

— И вот тут как раз проявили себя в очередной раз братья Вальтер и Гельмут Магдебургский. Они успели заслонить господина герцога и приняли этого сумасшедшего русича на мечи. Федор мертв, господин комтур. Обезглавливать тело мы не стали — опасались мести со стороны отца, полоцкого князя Константина.

— Отмщения он все равно потребует, равно как и выдать ему убийц сына, — задумчиво произнес Альбрехт, поглаживая бороду. — Да, имеет смысл произвести названных тобой оружных в рейтеры. По крайней мере, если не удастся списать разгром этой свадьбы на местных разбойников... — комтур прищурил глаза, словно пытаясь разглядеть грядущее. — Вальтер и Гельмут будут отправлены нашим решением в другой замок Ордена, где и продолжат службу. Пусть князь ищет их за Лабой или в Магдебургской крепости! Это хорошая мысль, брат Конрад. Что с остальными русичами?

Испросив взглядом разрешения, Дьявол отошел к входной двери и вернулся с объемным свертком, которого — Пелюша готов был поклясться любыми богами! — в руках у немца при входе в замок точно не было. Развернув толстую кожу, Конрад вынул два дружинных меча и рукоятями вперед проянул их Альбрехту. Комтур довольно осклабился, принял подношение и несколько минут внимательно рассматривал клинки, чуть не на зуб пробовал.

— Отличное оружие. Достойный трофей, брат Конрад. За это ты будешь поощрен особо. Как ты их добыл? — Пелюша внезапно понял, что развернувшееся перед ним действо явно было заранее сговорено, по крайней мере, его подлинная роль и действительное участие в этой бойне комтуру были хорошо понятны. Но что же нужно Мейсенскому от князька, с жестокого, не иначе, похмелья поименовавшего себя герцогом литовским? «А, недолго ждать, — решил Сквайбутис. — Скоро все и выясним».

— Каковы иные потери у противника и велики ли наши трофеи? — вновь попытался вернуться к оставленной на время форме доклада Альбрехт, в голосе послышалась властная требовательность. — Ты знаешь, что совсем недавно казне замка пришлось крупно потратиться на выплату жалованья.

— Да, господин комтур. — Конрад склонил голову. — Конечно. Общие потери противника я исчисляю приблизительно в двести пятьдесят убитыми. Все, что положено казне из взятого с тел, будет внесено в казну замка. Нам удалось взять приблизительно полторы сотни пленных, их я с Мартином Голиным направил к югу. Говорят, что там появились купцы, которые ищут на продажу невольников. Сразу после совершения сделки Мартин с той частью людей, что я ему оставил, вернется в Кенигсберг и привезет выручку и другие трофеи.

— Ты сказал, с частью людей? — слегка поднял бровь комтур.

— Верно. Другую часть я отослал приблизительно по нашему же следу, сегодня они почти точно повторят наш вчерашний путь, расспрашивая по дороге про некую банду разбойников, которую они якобы преследуют. Это может помочь сбить русичей со следа.

— Недурно, — улыбнулся одними губами Альбрехт. — А еще одна часть?

— Она оставлена мной в лесах вдоль дороги, что ведет в полоцкие земли и по которой ушел с дружиной князь Константин. Перехватят гонцов, если те будут отправлены к русичам коротким путем. Заодно и посмотрят, как себя поведут полочане, думаю, такие сведения нам лишними не будут.

— Хорошо, Конрад. Я утверждаю все тобой содеянное, пусть послужат дела твои на благо и на величие Ордена. Теперь тебе надлежит отправиться к моему хронисту — ты не забыл, где его комнаты? Пусть Генрих запишет твой рассказ, А мы тут побеседуем еще наедине с господином герцогом. Слуги, подайте вина!

Конрад вышел, мечи убрали, вино принесли. Комтур поднял налитый гранатного цвета жидкостью кубок и посмотрел поверх него на мозаичное окно. Потом медленно повернулся к Пелюше:

— Итак, за вашу и нашу победу, герцог! Вас не затруднит ответить мне, что вы собираетесь делать с этой невестой, как ее... Вайвой, кажется, Кесгайлювен?

— Оставлю пока при себе, господин комтур, — до панибратского «господин Альбрехт», как в прошлый раз, точно не хватало еще пяти-шести выпитых кубков. Видя, что Мейсенский пожал плечами недоуменно, добавил скромно. — Надеюсь все же сговориться с Безруким о достойном выкупе.

— Допустим, — комтур цедил вино сквозь зубы, никуда не спеша. — Но у меня есть к тебе, Пелюша, — с «вы» на «ты» перескочил мгновенно, ясно давая понять, кто здесь хозяин. — Есть у меня предложение. Не желаешь ли ты и впредь служить делам Ордена? Но уже официально? — и видя, как напрягся собеседник, сделал успокаивающий жест свободной рукой. — Нет-нет-нет, дорогойDucem, никаких бумаг и свидетелей! Просто принесешь мне личную клятву.

Пелюша, которого при значимых словах комтура едва не пробил пот, облегченно и незаметно, как ему показалось, выдохнул, — мечты сбывались! Что эта личная присяга? Кто узнает о произошедшем между двумя мужчинами — да никто! Сквайбутис положил правую руку на затылок, левой коснулся дубового, как он знал, стола и медленно произнес:

— Да почернею я как уголь, да рассыплюсь я как прах земной! Да отвердею я как камень!

И улыбнулся торжественно Пелюша Мейсенскому после сказанной клятвы...