Диверсант из рода Нетшиных

Глава 5

в которой на веселой великой свадьбе разворачивается настоящая кровавая бойня, княжич Федор сражается, а Вайва пытается укрыться в лесу

План — не то, чтобы предстоящей битвы, но точно кровавой бойни — «герцог литовский» заранее никак не продумывал, так тем более не обсуждал даже с Конрадом Дьяволом. Собственно, какой отпор могли оказать перепившиеся поселяне — пусть и затесалось среди них несколько десятков таких же мелких, как сам Пелюша, князьков — полутора сотням обученных и изрядно оружных воев?

Это был по сути самый настоящий разбойничий набег, по крайней мере, по его предполагаемым результатам: убитых точно ограбят и снимут все сколько-нибудь ценное, а вот намечавшийся довольно жирный полон следовало как можно скорее сбыть с рук на располагавшихся заметно южнее невольничьих рынках, откуда точно не докатятся до Жемайтии жалкие вопли и стоны угоняемых в позорное рабство.

И хотя Сквайбутис наметил для себя вполне понятную и точно очерченную им самим долю в предполагаемой добыче, но поступаться даже лишним медяком из ожидаемого солидного барыша было выше его слабых сил. Пелюша знал, что двоих пленников из рук он точно не выпустит: Вайву, молва о красоте которой гуляла по всему Литовскому краю, и княжича — как его там, Федора? — пусть клятые русичи платят за них богатый выкуп, неча, как там у них говорится, варежку разевать!

Какой-либо особо долгой или утонченно-изощренной мести со стороны подольского князя Пелюша почему-то не боялся совершенно. Ну, случилась напасть-несчастие, так вернутся вскоре потом молодые супруги домой целы-целехоньки, пусть и изрядно напуганы. А если что, так чья вина — все выжившие и уцелевшие согласно покажут, что били великую свадьбу немцы. Кто вспомнит в такой суматохе про мелькавшего где-то на периферии побоища заштатного князька?!

...Прозвучавший горн изрядно скостил течение времени. Секунды понеслись вскачь едва ли не резвее коней. И вот уже брызнула неправдоподобно алая быстрая кровь, чтобы вмиг разбежаться во все стороны ручьями. Что несколько удивило нападавших — так это практически полное отсутствие заполошных воплей. Впрочем, слишком много было поднято чар и кубков с пивом и вином на веселой свадьбе, оттого и чересчур изрядным случилось скорое жестокое похмелье!

Конрад Дьявол, вырвавшийся вперед на два корпуса коня, послал своего гнедого в длинный прыжок через некстати возникшую прямо на пути повозку — едва ли не ту, в которой ночью привезли невесту — и небрежным, как казалось, но в то же время изящным взмахом клинка отделил от тулова голову посаженного отца Вайвы Китундаса. И не останавливаясь, чуть склонился с широкого седла влево и свободной рукой легко вырвал из мочки уха посаженной матери невесты Юрате, только-только поднявшейся с травы, блеснувшую в закатном солнце серебром сережку. И захохотал, высоко поднимая вверх свою первую окровавленную добычу — головы соберут позже.

Следовавшие слева и справа за предводителем оружные тоже не замедлили пустить в ход мечи — злой посвист стали мало походил на ласковый шелест косы, которую так ждала высокая густая трава. Конрад обернулся, наскоро оценивая ровность строя, и остался вполне доволен выучкой своих бойцов. Словно широкими портновскими ножницами резал его отряд лоскутную материю толпы готовившихся отойти, а большей частью отошедших к праздному сну поселян. Где-то по правую руку бесчинствовали рейтеры и оружные под общим началом Мартина Голина, разглядеть их в наступавшей из низин полутьме Дьявол не мог, но хорошо слышал их продвижение.

Бросив вновь взгляд вперед, немец увидел стоящую прямо у него на пути высокую фигуру. Это был дружинник Игнат, в правой руке он сжимал длинный узкий меч, левая слегка поигрывала тяжелой даже на вид булавой. У ног смотрели в небо древки полудюжины сулиц. Русич смотрел прямо на Конрада, и этот взгляд Дьяволу очень не понравился. Коротко пролаяв приказ, орденский убийца направил бег коня по правую сторону от противника.

Но Игнат молниеносно понял нехитрую уловку: отвлекшись на маневр немца, он пропустил бы стремительный и смертоносный выпад его подручных сбоку и с тыла. Дружинник чуть согнул ноги и — внезапный оглушительный свист пронесся над полевым станом, гнедой Конрада от неожиданности сбился с шага, испуганно присел и даже прянул в сторону. Наездник выругался по немецки длинно, но без злобы на животное, и вдруг легко выскочил из седла прямо навстречу поджидавшему его русичу. Клинки сошлись.

Игнату уже приходилось сталкиваться в бою с орденскими рейтерами, но школа боя Конрада была совершенно иной. После первой схватки русич отпрянул и быстрым движением метнул влево палицу — один из оружных упал с лошади и грузно заворочался в траве. Тут же левой рукой дружинник подхватил первую сулицу — и та отправилась прямиком в лицо упавшему, отбить столь резкую атаку подручный Дьявола не успел. Встретившись, мечи зазвенели вновь, казалось, с удвоенной силой.

В горячке поединка противники сошлись буквально лицо в лицо, впившись друг в друга горящими глазами. И тут же прянули врозь, пошли посолонь, осторожно приминая мягкими сапогами неподатливую мураву и осторожно выверяя каждый шаг, чтобы не наступить ненароком на чье-нибудь тело — не суть важно уже, пьяное или мертвое. Споткнешься или оскользнешься, и не будет враг красивым жестом предлагать вдругорядь встать и продолжить бой — не до великодушия ныне на полевом стане. Нет, много еще мрачных дел и грязных делишек осталось здесь переделать.

Боковым зрением Игнат увидел, как рванули к нему слева сразу два конных — ни о каком честном поединке не могло быть и речи. Русич рванулся вперед и — вниз, прямо под лошадиные копыта. Та животина, что была, видимо, моложе и неопытней, взвилась на дыбы, сидевший на ней оружный не удержался и грянул оземь. Тут бы дружиннику и уравнять количество противников, так и метнулся он было к упавшему, но сзади черной ночной тенью материализовался из сумерек Конрад.

— Вот дьявол... — успел прошептать русич, когда кровавая пена выступила у него на губах.

— Да, это я, — очень серьезно произнес немец, выдернул из спины Игната меч и окровавленным лезвием плашмя больно приложил оскоромившегося оружного, одновременно направляя его в сторону, где начинало намечаться нечто похожее на организованное сопротивление. Сам склонился над дружинником, разжал живые еще пальцы и, невысоко подбросив русский клинок, тут же попробовал его себе под руку парой коротких махов, свой же меч вбросил в ножны и приладил за спину.

Степан с Ильей то ли сумели растормошить нескольких князьков, то ли так и не были те настолько пьяны до изумления, как им казалось должным в глазах хозяев великой свадьбы. Но правду, видимо, не зря говорят про пир и похмелье — мрачной предсмертной тоской налились их взгляды, пусть и поделились с ними русичи тем оружием, что смогли отдать невозбранно. И — встали в круг, спиной к спинам, готовясь подороже продать свои жизни.

Как оказалось, расчетливый Мартин Голин предусмотрел и такой поворот событий. Слитно загудели тетивы трех или четырех тугих татарских луков — не брезговали орденские слуги перенимать что-то полезное и у бесноватых кочевников, сорвались с них и полетели в кучку обороняющихся белооперенные стрелы с коваными наконечниками. Степан увидел, как вздрогнул Илья и попытался переломить у самого тулова торчащее из него древко, да неведомый мастер заблаговременно обвил его полоской тонкого литого железа.

Пелюша тем временем уже успел позабавиться со своим обидчиком и даже был несколько раздосадован чрезмерной скоростью мести и той легкостью, с которой она свершилась. У вьюков его коня, притороченная за продетый сквозь уши длинный кожаный ремешок, билась о конский круп криво отрезанная голова Вебры Клаусгайлы — криво, потому что и тут поспешил Сквайбутис. Князек стремился теперь к дому, в который, как он видел, накануне препроводили жениха с невестой к их первому в совместной жизни брачному ложу.

Еще издали Пелюша разглядел две фигурки, вокруг которых сгрудилась дюжина орденских оружных и пара рейтеров. Судя по доносившимся звукам, то ли шли переговоры, то ли у дома просто негромко меж собой бранились. «Герцог литовский» спрыгнул с седла, похлопал коня по шее и ровным шагом направился к сборищу. Подвинув рукой оказавшегося у него на пути немца, Сквайбутис оказался лицом к лицу с княжичем. Тот увидел еще одного незнакомца и недобро усмехнулся:

— О, какая честь! Так гляди, Вайва, — не рискнул при посторонних Федор использовать одно из тех домашних, заветных имен, что дал он своей нареченной. — Похоже набольший над этой разбойничьей шайкой на разговор пришел!

Князек сморщился, словно крепко глотнул прокисшего пива, — ну зачем здесь, в такой откровенно безнадежной ситуации, так глупо и так высокомерно себя вести. Нет, совсем не хотел Пелюша, чтобы русич ползал у него в коленях и униженно вымаливал себе и жене прощение и откуп, но все имеет пределы и такие беспардонность и непоказное бесстрашие Федора начали понемногу выводить Сквайбутиса из себя.

— Исполать тебе, Федор Константинович! — тем не менее поясно поклонился княжичу, разогнулся и — вот тут уже подпустил в голос издевки. — Что гостей дорогих в дом не приглашаешь? Сели бы рядком, как у вас говорится, да потолковали бы ладком. Заодно и за здоровье и счастье молодых, — вот уж тут Пелюша подпустил в голос ехидцы изрядно при словах «здоровье и счастье»! — по чаше вина бы подняли.

— Да кто ты таков, тать, чтоб я с тобой хлеб преломил, да чару выпил? — вопросил Федор негромко, но для «герцога литовского» словно гром небесный прогремел. — На мирной веселой свадьбе вон что учинили! — левой рукой княжич прятал за спину жену, поэтому обводящий полевой стан жест пришлось сделать правой, в которой был зажат меч. — И откуда меня знаешь? Что, на пир честной не только добрые люди, но и воронье пожаловало?!

Федор на несколько секунд обернулся к Варваре-Вайве и горячечно зашептал ей:

— Любая, только ни слова, молчи, не перебивай! Сейчас я свяжу их боем — хотя какой тут бой против полутора десятков, собачья свадьба, — княжич едва не сплюнул с досады, но сдержался и быстро продолжил. — А ты беги вон к тому лесочку, беги как можешь быстро и не оборачиваясь, туда, я видел, ваш жрец недавно утек, там с ним и укроешься. Если поняла, ничего не отвечай вслух, кивни только.

Вайва молча резко кивнула, на мгновение прильнула к мужу и тут же отпрянула, одновременно отталкивая его и разворачивая лицом к противникам. Федор мечом очертил широкий полукруг и чуть присел в боевой стойке, не заметив, следя боковым взглядом за легкой поступью устремившейся прочь жены, что и Пелюша опрометью метнулся к своему коню.

«Эх, надо было на левую руку хоть полотенце намотать!» — запоздало подумал Константинович. По лицам оружных мелькнули гнусные усмешки. Княжич чуть подбросил клинок, поймал его обратным хватом левой рукой, — обоерук в бою был Федор, да мало кто о том ведал, — и вовремя: один из одетых в черное попытался подкатиться к нему сбоку ловким перекатом. Прием этот был давно и хорошо знаком русичам по многочисленным коротким схваткам с татарами. Лезвие и здесь окрасилось первой кровью.

Вайва бежала к перелеску, казавшемуся сейчас одновременно и совсем близким, и таким далеким! Летела, словно впотьмах, мало что разбирая на своем пути, закусив до боли губу и жалея, что не успела толком прибрать волосы — так и неслись они за ней пушистым светлым облаком. Даже услышав сзади слева приближающийся топот копыт, не позволила себе обернуться, как не сделала этого в самом начале бега, когда у нее за спиной противно и по-болотному склизко скрежетнуло и заныло столкнутое боем железо...

Лукоте и его новообретенный спутник находились от спешащей в лесок Вайвы буквально в нескольких шагах, когда ее ударил чем-то тяжелым, но по виду мягким по голове и подхватил поперек седла налетевший сзади всадник, заметно отличавшийся от остальных налетчиков: те все, как один, были одеты в черное. Внуков — а вместе с зинисом в подлеске прятался именно он — рванулся было наружу, чтобы оборонить, спасти... Да куда там — сил на борьбу с внезапно обнаружившей себя трясиной ушло чересчур много, рухнул Андрей обратно в листья папоротника и почувствовал, как утаскивает его назад в лесок за за перепачканные болотной жижей ноги Лукоте.

— Да как так-то? — взвился было майор, — Да неужто мы? Что, так вот и будем лежать? — и вдруг почувствовал, как рот ему плотно зажимает мягкая, но в то же время очень крепкая ладонь, хватка у зиниса, несмотря на его кажущуюся тщедушность, была железной. Да как тащил он неведомого гостя из трясины, любой силач позавидовал бы!

— Подожди, не горячись. Это только молодой и глупый лезет поутру на самую высокую ломкую ветку за самым румяным плодом. А с возрастом, мудрея, начинаешь больше понимать вкус в падалице, когда яблоки сами к твоим ногам прикатываются...в которой несколько проясняются обстоятельства побоища, равно как и степень участия в нем отдельных действующих лиц

...Они лежали рядом спинами на траве и пытались отдышаться — пока это получалось не очень. После некоторого раздумья зинис все же пришел на помощь невесть взявшемуся в болотце рядом с идолом Перкунаса незнакомцу, подхватил от того конец брошенной тонкой и почти невесомой веревки с непонятно как закрепленным на нем замысловатого вида грузиком, потянул на себя, выбрал слабину и затянул вокруг комля крепкой на вид среднего роста березы, закрепив сложным по исполнению особого рода узлом. Медленно подтягиваясь по шелковому с изрядной добавкой синтетики тросу, Андрей — а это был именно он, — через несколько минут оказался на безопасном отдалении от трясины. Зинис со своей стороны тоже изо всех сил тянул веревку.

— У вас т-так всег-гда г-гостей встр-речают? — казалось, что вполголоса, и слегка заикаясь пробормотал он, перекатываясь по мшистой делянке на спину, но Лукоте, оказалось, все прекрасно расслышал и даже позволил себе ехидно усмехнуться. Внукова аж передернуло от собственной глупости — надо же, следопыт-кладоискатель хренов, польстился, придурок, на какой-то там загадочный камешек! Утоп бы — и поделом, только жаль, что даром утоп бы, некому рассказать было б о столь бездарной кончине великого воина (тут к Андрею начала возвращаться самоирония, что было оценено, взвешено и отброшено пока за ненадобностью; неактуальным, проще говоря, определено)!

— Прошу прощения за столь необычные обстоятельства нашего знакомства, — наконец выдавил из себя, прикрыв глаза, Внуков и услышал слева какое-то непонятное то ли бульканье, то ли хрюканье. Веки упорно не хотели подыматься, но Андрей все же разлепил их — боже, какие же они тяжелые! — и перекинул взгляд в направлении вызывавшего недоумение звука. Спаситель майора, оказывается, так смеялся, одновременно постепенно сползая по стволу березы, на котором была закреплена веревка, и занимая горизонтальное положение рядом со спасенным.

— Ничего необычного, слава богам, — Андрей впервые услышал голос зиниса, звучавший в эту минуту, казалось бы, вполне буднично и одновременно чуть торжественно, теперь уже совсем рядом. — И их же следует поблагодарить, что не оставили тебя без моей помощи, — Лукоте как-то замысловато улыбнулся. — Меня не должно было быть здесь сейчас, никак не должно. Но — нам надо узнать, что происходит там, наверху, на полевом стане.

Невольные собеседники переглянулись, перекатились на животы и сноровисто — чего от зиниса Внуков явно не ожидал, впрочем, кто их тут знает, дети леса какие-нибудь, может? — поползли к видневшемуся не так далеко среди деревьев просвету. Прикрывшись растущими перед открывающейся прогалиной зарослями папоротника, принялись изучать открывшуюся им картину. И увиденное очень Андрею не понравилось, скосив глаза, он увидел, что зинис от напряжения даже приоткрыл рот и часто смаргивал.

— Что это? — вопрос Внукова был непраздным: мечущиеся по недалекому полевому стану всадники в черном — убивали всерьез. Смертей за свою службу майор насмотрелся достаточно, и сомнений картина событий, развертывавшихся перед ними, не вызывала. — Какой-то набег, налет? Кто эти люди? — последнее слово выговорилось у Андрея с трудом: то, что он видел, на нормальные межчеловеческие взаимоотношения походило крайне мало.

— Лю-ю-юди? — протянул Лукоте, правильно поняв заминку в речи гостя. — Нет, не люди. По виду — слуги Ордена, — майор в это время лихорадочно принялся вспоминать мировую военную историю — Тевтонского? Нет, этот уже кончился, несите новый — Ливонский, значит. Все равно, все те же псы-рыцари.

— По повадкам — они же. Но кто надоумил их сюда явиться? Кому эта великая свадьба помешать могла? Или кто-то прознал, что Товтивил... — на имени беглого племянника владетеля Литовского края разговорившийся было зинис осекся, но Внуков не заметил его оплошности. А Лукоте тем временем как-то внимательнее вгляделся в лицо Андрея. Уж больно тот напоминал ему кого-то, совсем недавно вблизи виденного, но уж больно болотом перемазан...

Тем временем княжич, почти прислонившись спиной к стене дома, вполне уверенно отбивался от нападавших на него черных оружных. Пользуясь тем, что схватку против него одновременно могут вести только двое, не более, Федор успевал блокировать и отражать удары справа-слева, Мартин Голин со своими лучниками был далеко, да и то дело, что главной задачей немцев, как успел понять Константинович, было не истыкать тело одного из основных персонажей веселой свадьбы злыми стрелами, а скорее наоборот — взять его в полон хотя бы относительно невредимым.

Потому, хоть и старались вовсю оружные достать княжича клинками, но чувствовалась в их действиях некоторая осторожность — не то чтобы в пол-силы били, но видно было, что стараются заметно сдерживать удары. Наконец к месту схватки подъехал Конрад и еще издали разглядел в его правой руке Федор меч Игната, знакомый особой формой рукояти, которую известный полоцкий кузнец выделывал специально под чутким руководством дружинника. «Бывшего теперь уже, видать, дружинника, — успел подумать полочанин. — Ничего, друже Игнат, вспомянем мы тебя вскоре изрядною тризной».

Устав ждать исхода боя, немцы измыслили, похоже, новую каверзу. Тот ряд оружных, что стоял сразу за наступавшей на Федора парой, в любую секунду готовясь их заменить, буде устанут те или ранены будут, подался назад, а на освободившееся место выступили трое иначе снаряженных немецких слуг. В руках они держали длинные конопляные веревки, готовясь набрасывать их на княжича, как минимум, мешая тому сражаться, а при удаче могли эти арканы оказаться для русича и ловчей снастью. Константинович досадливо крякнул, но отступать ему было некуда — сзади уверенно подпирала стена дома.

— Что, немчура, слабы вы в честном бою? И так дюжиной на одного, а теперь и вервие принесли меня пеленать? Может, отважен окажется хоть один из вас на настоящий поединок? — голос полочанина был звонок, и в нем не чувствовалось ни толики усталости. Смотрел в эти минуты Федор прямо в лицо застывшего, как изваяние, в седле Конрада, смотрел и не мог ничего прочитать в чуть сузившихся недобрых глазах. Впрочем, и не рассчитывал княжич нимало хоть как-то смутить или — тем более — усовестить налетчиков, не той породы они, чтобы внимать разумной человеческой речи, свое у них на уме.

А что Дьявол? По прежнему сохраняя маску безразличия, Конрад тихонько тронул коня, развернул его наособь от схватки и — вдруг резко поднял животное в свечку так, что конь продолжал понемногу поворачиваться, мелко переступая задними ногами, а всадник изловчился и метнул взятый — пусть и бесчестным, но боем! — меч в направлении Федора. Клинок лихо свистнул, рассек воздух и вонзился, чуть трепеща, в стену дома совсем близко от головы княжича.

Полочанин вздрогнул — нет, не успел он испугаться, слишком неожидан и стремителен был немецкий бросок, в иную пору Константинович на очередном дружинном пиру даже с восхищением эту историю друзьям пересказывал бы, ибо свидетелем сам лично был! — и пропустил сразу две взвившиеся над плечами атакующих веревки.

Что ж тут поделаешь — хоть и теплилась в сердце Федора после вчерашнего веселья и бурной новобрачной ночи слепая надежда в то, что все вмиг образумится, что вот-вот раздастся близкий и легкий перестук копыт отцовой дружины, той, что многажды водительствовал княжич в порубежье, что раздадутся совсем рядом до хрипа знакомые с детских лет голоса русичских воев, что канет наконец прочь этот дьявольский морок! — ан нет, понял Константинович, что это его последний бой.

И рубанул, что оставалось сил по одной из летящих к нему веревок, казалось, послушно дал запутать себя второй. И внезапно, не дожидаясь рывка со стороны осклабившегося в гнусной ухмылке немца, сам бросился вперед, прямо на клинки замерших от неожиданности оружных. В последний миг стояли перед взором умирающего на чужих мечах Федора — красна такая смерть, ой красна, не только славой своей, но и кровью пролитой! — бездонные глаза его любушки, Вайвы-Варвары-Радуги...

Этой части полевого стана с наблюдательного пункта Андрея видно не было, кровавого зрелища, впрочем, хватало в избытке и без того. Но, надо заметить, что Внуков уже подобрался, незаметно для товарища по лесному приключению успел проверить свое тело на предмет переломов-повреждений — нет, все в норме, еще пара-тройка минут, и можно попробовать поработать, как умеет.

«А для начала, товарищ майор, — как нас учили? — надо собрать предварительные разведданные, провести их хотя бы первичные обработку и анализ, и только потом переходить к выработке и принятию хоть какого-то маломальски приемлемого в такой ситуации решения. Итак, что мы имеем? — размышлял Внуков. — Примерно знакомое и по координатам, и по опыту предыдущему место. И обстоятельства, в нем происходящие, совершенно с моей эпохой — вернее, временами, в которые я живу, вернее, жил что ли уже? — принялся поправлять сам себя, но тут же бросил это бессмысленное занятие. — Ну, даже приблизительно они между собой не связаны. Потому что никакой это не пикничок заигравшихся реконструкторов. Бойня это, бойня, причем, настоящая, взаправдашняя. И надо для начала попытаться определить, в какое хоть примерно время меня, так сказать, затянуло. И кто здесь, так сказать, „наши“, а кто — нет».

Чуть скосив глаза, Андрей приметил, как напрягся и замер вдруг его сосед по наблюдательной позиции. Проследил за его взглядом, и сам обмер, увидев, как раззявился в неслышном отсюда из-за расстояния безумном крике рот совсем молодой еще — едва ли четырнадцатилетней! — девчушки, которой проскакавший мимо нее черный всадник ловким лихим ударом кривой, сильно напоминающей слегка разогнутый наружу серп сабли снес не только кисти рук, но и то, что они прикрывали — уже вполне оформившиеся тугие груди.

А сознание зиниса — не двоилось уже, скорее, троилось. Одна часть его по-прежнему зорко следила за всем происходящим на полевом стане, отмечая и фиксируя даже мельчайшие подробности. Другая напряженно пыталась сопоставить наконец-то личину явившегося из болота незнакомца с другим, точно знакомым обликом, чуть ушедшим куда-то в сторону из-за густоты совершавшихся чуть ранее и прямо здесь событий. А третья — третья мучительно пыталась понять, почему же не прибыл на засватанную им свадьбу князь Товтивил. Небось, появись жданный беглец со своими воями на великом празднике, точно уж не случилось бы обрушившейся непонятно откуда страшной беды.

Внезапно в голову Лукоте толкнулся и четвертый слой размышлений, что было, пожалуй, даже для жреца и поопытней чересчур. Вспомнил зинис о случившемся с идолом Перкунаса, вспомнил, что еще с утра пытался разгадать эту загадку, да дела свадебные, да и возникший явно не в срок смертный переполох отодвинули важнейшее, по сути, дело. А ведь точно придется тяжелый ответ держать за события в священной роще перед самим Криве-Кривейто! Мрачные это были думы у Валимантайтиса, и да и день в целом, надо сказать, явно не задался. Это точно был не день Лукоте.

Тем временем кровавая жатва на вершине холма близилась к завершению. Часть оружных споро сгоняла намеченных в полон в общий пока гурт наподобие овечьего, часть, спешившись, склонялась то и дело над трупами, обшаривая их в поисках добычи. А урожай на этом смертном поле обещал быть знатным! В лучшее наряжались отправлявшиеся на свадьбу, хотели щегольнуть перед соседями да знакомыми и старыми украшениями, на которое те давно завидовали, и новинами, специально приобретенными или выделанными ради великого праздника. И с деньгами были все без исключения гости великого застолья. С хорошими по местным меркам деньгами.

Конрад приподнялся в стременах и звучно крикнул своим людям:

— Вязать полон попарно, сводить в одну колонну, впереди ставить самых на вид крепких. Пойдем быстро, к утру нам надо оказаться верстах в десяти отсюда, как минимум. То, что не додобрано с мертвых — оставить, пусть местные тати порезвятся, с них и первый спрос за содеянное будет. Быстрее, быстрее все! Не позже, чем через десять минут нас здесь быть не должно...

Пелюше надо было бы гордиться собой, да как-то не получалось. Впрочем, радовался он и свершившейся как бы мести, хотя — ну кто ж знал, что эти клятые немцы устроят из свадебного полевого стана кровавую баню? — и в то же время понимал, что оплошал сильно: не получилось у него при всем полученном от комтура кенигсбергского Альбрехта Мейсенского крепком отряде пленить полоцкого княжича, мертвым лежал, незряче глядя в огромные по лету звезды Федор Константинович.

Меч его Сквайбутис приторочил к седлу, как и один из мечей дружинников, два других пришлось отдать в приз Конраду и Мартину Голину. И только сейчас начал всерьез задумываться «герцог литовский», как и перед кем объясняться придется и за клинки эти — слишком заметные, чтобы легко с рук сбыть, — и, главное, за смерть русичей. Перебитая на холме жмудь Пелюшу занимала мало — хватает вокруг по окрестным деревням да селам плодовитых женщин, еще нарожают...

Боярину Даниле Терентьевича продолжало в этот летний день везти: не замеченным налетчиками добрался до видневшегося на западной стороне под холмом леска. Теперь доверенный друг убитого — вроде как своими глазами видел то Данило — княжича пробирался тишком по темным кустам, как вдруг сначала услышал поодаль приглушенные голоса, а вскоре заметил и краткий красный, как чересчур многое этим вечером, отблеск небольшого костерка, разведенного между трех приметных размерами и формой камней.

Боярин подобрался поближе и углядел в одном, протянувшем ладони к пламени, светлому и чистому, руководившего обрядами на свадьбе швальгона Лукоте. Лицо второго рассмотреть не удавалось до той поры, пока сидящий человек не поднял, наконец, опущенную голову. Данило ахнул и не помня себя бросился вперед, не разбирая пути:

— Княжич, Федор Константинович... Так ты жив!..