Дни Самайна

Глава 14

– Мадам, вы можете зайти.

Дежурная медсестра в белом халате, белой шапочке и белых туфлях на резиновой подошве выкатывает из палаты капельницу и, приветливо кивнув сидящей на кожаной банкетке Анне, удаляется по коридору в направлении ординаторской.

– Подумать только, – покачивает головой Дэймон, заметив реакцию Анны, – и такой вот ангел во плоти кормит его, переодевает, меняет ему пеленки и даже – господи, спаси! – делает уколы в его несравненную задницу.

Маэстро в своем репертуаре. Но сейчас Анна, пожалуй, даже благодарна ему за это.

– Бога ради, Дэймон, оставь ты в покое его задницу!

– Ни за что!

Он, как и Анна, абсолютно уверен в том, что все эти молоденькие сестрички млеют от своего красивого пациента и, плененные его мужеством и обаянием, только и думают о том, как бы забраться к нему в постель.

– Ладно, иди. – Дэймон сидит в развязной позе, закинув ногу на ногу, и, позевывая, перелистывает свежий номер «Vogue». – Поцелуй его за меня.

– А если он позовет тебя?

– Нет. Меня не интересуют раненые герои. Ах, да, чуть не забыл… Передай ему это.

Принимая у него из рук маленький прямоугольный предмет, Анна стискивает зубы, чтобы не закричать. Злодей, он подсунул ей телефон, ТОТ САМЫЙ телефон, и, кажется, на полном серьезе расчитывал порадовать этим Константина. Аппарат исправен, батарейка и все прочее… А полицейские никак не могли взять в толк, куда же он подевался. У Анны же все это начисто вылетело из головы, несмотря на то, что Дэймон подобрал телефон у нее на глазах.

– Ты не сказал им… Почему?

– Я решил, что это не имеет значения.

Переступив порог просторной больничной палаты, в которой белым кажется абсолютно все, Анна медлит, всматриваясь в лицо на подушке – меловая бледность, заостренные черты – проходит и садится у изголовья. Белые стены, белый кафельный пол…

Константин лежит на высокой хирургической кровати, рядом с которой (видимо, из сострадания) сегодня постелили маленький зеленый синтетический коврик. Боже, в этой палате и здоровый через пять минут начинает чувствовать себя больным!

– Как ты? – спрашивает она, силясь улыбнуться.

Слезы уже совсем близко, но ни к чему давать им волю.

– Нормально. – Стандартный ответ. – Эти чертовы куклы третий день колют мне обезболивающее, и из-за этого я как сонная муха.

– Зато ничего не болит.

– Не уверен, что меня это радует.

Доктор Митчелл сказал: прогноз в целом благоприятный. И еще: железная воля и отменное здоровье. Другой на его месте умер бы просто от страха.

Тугая повязка, наложенная через грудь (ключица не сломалась, но треснула), бинты на предплечье левой руки, бинты на запястье правой… Как сказал о себе сам Константин, очнувшись после наркоза (множественный перелом левой руки с повреждением локтевого сустава потребовал операции): мумия возвращается.

Не зная, о чем бы еще поговорить, она устало молчит. Но это не состояние покоя. Мозг, как испорченный кинопректор, продолжает без конца воспроизводить одни и те же кошмарные эпизоды.

Безжизненные руины посреди заколдованного леса. Молодой мужчина, насмерть перепуганный, но не намеренный уступать своему страху. Через минуту он скроется в подземелье, где ждет его другой – тоже молодой и тоже насмерть перепуганный – а пока стоит перед ней и быстро говорит сквозь зубы:

– Так, теперь слушай внимательно. Скоро сюда прибудут спасатели, медики, полицейские, и начнется черт знает что. Константина сразу же увезут в больницу. Скорее всего, в Дублинский Медицинский центр – это лучшее, что можно придумать. Если нет, то я позабочусь о том, чтобы в конце концов он оказался там… Нет, вместе с ним поехать не удастся. У сержанта О’Рейли наверняка будет куча вопросов, и ответы на них он попытается получить прямо сейчас, пока мы еще не пришли в себя и не придумали, что следует врать. Зачем врать? Затем, что мы с тобой, как это ни парадоксально, очень скоро окажемся в числе главных подозреваемых и будем считаться ими до тех пор, пока кто-нибудь не докажет обратное. Почему? Милая, посмотри на себя. Ты – обманутая невеста. А я… я твой любовник.

Голос, непривычно требовательный голос, молотом бьет в барабанные перепонки.

– Слушай дальше. Как я уже сказал, поехать с Константином нам никто не разрешит. В лучшем случае нас отпустят домой, в «Сокровенную Розу», а утром вызовут на допрос. В худшем нам придется заночевать в полицейском участке. Скоро приедет мистер Хаксли, мой адвокат. Первым делом ты должна передать ему из рук в руки любую денежную сумму – два евро, три евро наличными – и попросить, чтобы он представлял и твои интересы тоже. Он профессионал и имеет право оказывать услуги гражданам других стран. Озвученная в присутствии трех и более свидетелей, эта устная договоренность будет иметь такую же силу, как оформленный по всем правилам письменный договор. Черт, да не перебивай же!.. До тех пор, пока мистер Хаксли не переступит порог полицейского управления, не раскрывай рта. Молчи. Изображай слабоумие, полную потерю памяти – все что угодно. Но и когда он появится, отвечай только на те вопросы, на которые он позволит тебе отвечать. Не давай сбить себя с толку. Смотри только на него. Глаз с него не спускай.

– Но почему? – вырвалось у нее. – Почему мы должны так себя вести? Ведь совершенно очевидно, что это сделала та женщина!

– Очевидно для нас с тобой. Но мы пока не знаем, что она скажет в ответ на эти обвинения. А главное, мы не знаем, что скажет Константин.

– Все равно, Дэй. Зачем мне адвокат? Я же взрослый человек и, наверно, смогу объяснить…

– Конечно, Анна, – проговорил он таким тоном, каким говорят с неразумным ребенком. – Кто с этим спорит? Ты взрослый человек и все такое… Но ты впервые оказалась в такой ситуации. И ты в чужой стране.

Когда Константин уже лежал на носилках, и санитары собирались грузить его в машину «скорой помощи», сержант О’Рейли наклонился над ним и, обнаружив слабые проблески сознания, задал самый главный вопрос:

– Кто это сделал? Сэр, вы должны ответить. Постарайтесь.

Константин открыл глаза. Ободренный этим обстоятельством, сержант предпринял еще одну попытку.

– Кто? Ирина Казанцева? Ваша бывшая жена?

– Я упал…

О’Рейли довольно бесцеремонно ухватил Дэймона за рукав и подтолкнул к носилкам. Анна уже стояла с другой стороны.

– Кто эти люди, сэр? Кем они вам приходятся?

– Анна Терехова, – Константин говорил слабым голосом, но достаточно внятно, – моя невеста. Дэймон Диккенс… мой друг.

Благодаря его самоотверженности им не пришлось ночевать в полицейском участке, хотя сержанта это, кажется, огорчило. Также не пришлось разыгрывать комедию с адвокатом, поскольку ни Дэймону, ни Анне не было предъявлено никаких обвинений. Они пригодились только в качестве свидетелей. Тем не менее мистер Хаксли, как ему и следовало, прибыл к началу дознания и внимательно проследил за тем, чтобы никто не вздумал ущемить права его клиента.

Да, забыть все это удастся не скоро. А может быть, не удастся никогда.

– Там, в коридоре, Дэймон. – Анна делает вид, что вспомнила об этом только сейчас. – Я спросила, не хочет ли он зайти, но… Он просил передать тебе это.

Протягивая ему телефон, она не спускает глаз с его лица. Но он и вправду кремень.

– Спасибо. Ты не проголодалась?

Намек ей понятен.

– Да, пожалуй, спущусь вниз, выпью чашечку кофе. Тебе что-нибудь нужно? Виски, сигареты…

Константин смеется, демонстрируя отличные зубы, и Анна покидает его со смесью облегчения и разочарования. Говорить с ним не стало легче. Та женщина… Не надо быть ясновидящей, чтобы догадаться: несмотря на то, что она чуть было не отправила его в Страну Вечной Молодости, он все еще продолжает думать о ней.

Дэймон услышал звонок и полез в карман за своим телефоном. Как раз в эту минуту из палаты вышла Анна. Вид у нее был несколько удрученный.

– «Будь хотя бы моим врагом!» – так говорит истинное почитание, которое не осмеливается просить о дружбе.

Эти слова, произнесенные с притворным смирением опытного обольстителя, заставили Дэймона сжать зубы от злости.

– Если ты хочешь иметь друга, ты должен вести войну за него, – заявил он в ответ, к немалому удивлению Анны, стоящей рядом.

– …а чтобы вести войну, надо уметь быть врагом.

– В своем друге ты должен иметь своего лучшего врага. Ты должен быть к нему ближе всего сердцем, когда ты противишься ему. – Дэймон встал и сделал два шага к двери, за которой скрывался гнусный провокатор. – Мастером в угадывании и молчании должен быть твой друг…

Анна покрутила пальцем у виска и с достоинством удалилась.

– Пусть будет твое сострадание угадыванием, – шепнул аппарат, – ты должен сперва узнать, хочет ли твой друг сострадания. Быть может, он любит в тебе несокрушенный взор и взгляд вечности. Пусть будет сострадание к другу сокрыто под твердой корой, на ней должен ты изгрызть себе зубы. Тогда оно будет иметь свою тонкость и сладость.

– Являешься ли ты чистым воздухом, и одиночеством, и хлебом, и лекарством для своего друга? – Дэймон взялся за ручку двери, повернул. – Иной не может избавиться от своих собственных цепей, но является избавителем для друга. – Толкнул дверь и вошел. – Не раб ли ты? Тогда ты не можешь быть другом. – Пересек стерильно-белое помещение и остановился в изножии кровати, глядя на Константина, также прижимающего к уху серебристый мобильник. – Не тиран ли ты? Тогда ты не можешь иметь друзей.[103]

В воцарившейся тишине двое полоумных, блондин и брюнет, неотрывно смотрели друг на друга. Забинтованная рука с телефоном медленно опустилась на одеяло.

– Где ты его нашел?

– Там же, где и тебя.

Прежде чем положить телефон на маленький передвижной столик у изголовья кровати, Константин еще раз взглянул на него и, как показалось Дэймону, поморщился от каких-то воспоминаний. По поводу машины он не переживал. Ему уже сообщили о том, что она нашлась. Машина, а вместе с ней и куртка.

– Им удалось дозвониться в Москву?

– Не знаю, – ответил Дэймон. – Я не видел сержанта О’Рейли со вчерашнего дня. И не могу сказать, что меня это огорчает.

– Я сказал им, что это был несчастный случай. Что я провалился туда по неосторожности.

Дэймон улыбнулся, как обычно, слегка кривовато.

– Дело твое. Но даже если они это и слопают, в чем я лично сомневаюсь, все равно твоя femme fatale[104] попадает под статью. «Оставление без помощи» или что-то в этом роде. То, что она уехала на твоей машине, никого не поставив в известность о случившемся с тобой несчастье – это факт, не требующий доказательств. Если бы ты провалился в эту дыру на обратном пути, твоя машина нашлась бы не в Дублине, а в Драмклиффе. Да еще и куртка… Боюсь, отвертеться ей не удастся. Никаких шансов.

– Ей следовало бросить машину и добираться до Дублина на такси, – сказал Константин, хмуря брови. – Тут она сплоховала. Куртка? – Он помолчал, глядя в окно. – Трудно сказать, почему она оставила куртку в багажнике. Может, просто не успела придумать, как от нее избавиться. Ключи и бумажник почти не занимают места, их можно сунуть в чемодан, а позже, в Москве, избавиться от них без хлопот. Или выбросить в Дублинский залив. Но это тоже рискованно. Лучше всего в Москве. Она же была уверена в том, что меня не начнут искать до вечера следующего дня.

– Не стоит ее недооценивать. Она продумала все до мелочей. Но после того, как дело было сделано, у нее, как у многих начинающих убийц, элементарно сдали нервы.

Улыбаясь уголками губ, Константин похлопал рукой по краю кровати.

– Иди сюда.

– А ты что, на ноги-то совсем не встаешь?

– Встаю иногда.

– Ну, валяй.

Не так-то просто было это сделать, но Константин справился. Покачиваясь от слабости, приблизился к стоящему как монумент Дэймону, и тот, вдоволь налюбовавшись на его стиснутые челюсти и поблескивающую на лбу испарину, наконец, сжалился и принял его в свои объятия.

– Представляешь, они прислали ко мне психиатра.

– Представляю, – кивнул Дэймон. – Мне тоже приходилось иметь дело с психиатрами.

– Я в курсе. – Константин посмотрел на него в упор. – Ты все еще спишь с ней? С Анной.

– Увы, нет. Здоровья не хватает. Но в самое ближайшее время обязуюсь наверстать упущенное.

Опрометчиво Константин двинул его локтем в плечо и сам же скривился от боли. Пришлось срочно укладывать его в постель, взбивать ему подушку, подтыкать одеяло…

– Будь благоразумен, сын мой, – говорил Дэймон, проделывая все это с ловкостью специально обученной сиделки, – если тебе хочется каких-то особенных ощущений, подожди недельку-другую, и я предоставлю тебе их в избытке.

Дверь отворилась, на пороге показалась Анна.

– Прошу прощения. – Она выглядела немного испуганной. – Я только хотела сказать, что сюда идут мистер Бирн, сержант О’Рейли и с ними еще какой-то человек в штатском.

– Человек в штатском? – Константин озадаченно моргнул. – Звучит угрожающе.

Дэймон указал ему глазами на телефон. Быстрым движением тот спрятал его под подушку.

И вот посетители столпились у постели больного. Оуэн Бирн – до сих пор немного взъерошенный, что, впрочем, не мешало ему выглядеть солидным ученым мужем. Сержант О’Рейли – непроницаемый, преисполненный чувства собственной значимости. Ну и, наконец, пресловутый человек в штатском (темно-синий костюм сидел на нем безукоризненно, при виде воротничка и галстука хотелось плакать навзрыд), который представился просто как Джон Мэттьюз.

Когда все церемонии остались позади, и воцарилось напряженное молчание, стоящий у окна Дэймон зорко глянул на мистера Мэттьюза и вкрадчиво осведомился:

– Скажите, сэр, мы с вами нигде не встречались?

У Мэттьюза дернулась щека.

– Не думаю.

– О, я вспомнил, – просиял Дэймон. – «Матрица». Мистер Смит.

– Мистер Диккенс, – заговорил сержант О’Рейли скрипучим голосом, – насколько мне известно, вы имеете обыкновение говорить только в присутствии своего адвоката. И поскольку его сейчас с нами нет, попрошу вас закрыть рот.

Улыбаясь с закрытым ртом, Дэймон отошел в сторону и уселся на подоконник. Джон Мэттьюз, надо отдать ему должное, не обратил на этот выпад ни малейшего внимания.

– Мистер Мэттьюз, – промолвил сержант после небольшой паузы. – Думаю, будет лучше, если это сделаете вы, а не я.

Кашлянув, Джон Мэттьюз шагнул к кровати. Лицо его стало строгим.

– Мистер Казанцев, так вы продолжаете утверждать, что ваше падение было всего лишь несчастным случаем?

– Я уже ответил на этот вопрос, – спокойно сказал Константин.

– Боюсь, я вынужден его повторить.

Константин искоса посмотрел на Дэймона. Тот молча покачал головой.

– Мистер Диккенс дает вам плохой совет, – сухо произнес Мэттьюз, по-прежнему обращаясь к одному Константину. – Вы не обвиняемый и не нуждаетесь в услугах адвоката. К тому же ваши слова или ваше молчание уже не смогут никому повредить. Я решил вернуться к этому вопросу… в интересах истины, скажем так.

– Не смогут повредить? – нахмурился Константин. – Что вы имеете в виду?

Мэттьюз переглянулся с сержантом, неожиданно утратившим весь свой апломб. Константин попытался прочесть ответ на лице Оуэна Бирна, но тот стоял, потупившись, и с большим вниманием разглядывал носы своих ботинок.

– Я пришел сообщить вам, что дело закрыто в связи со смертью обвиняемой, – проговорил Джон Мэттьюз в полной тишине.

И снова кашлянул, как будто поперхнулся последним словом. Все, кроме сержанта и Оуэна Бирна, уставились на него так, будто он принес известие о близком конце света. Но, даже будучи в шоке, кажется, так до конца и не поверили его словам.

– Ирка?.. – выдохнул Константин.

Возможно, ему просто захотелось услышать звук ее имени.

– Мать твою, мужик! – заорал Дэймон, соскакивая с подоконника. – Какого черта ты не следишь за своим языком?

– Черт, – отрывисто произнес Константин по-русски, осознав свою оплошность. – Кого вы называете обвиняемой? Если Ирину, то у меня нет к ней никаких претензий.

– Они есть у прокурора, сэр, – заметил Мэттьюз. – Вернее, были.

– Вот так они и берут на понт, – прошипел Дэймон, глядя на него с яростью и отвращением. Потом повернулся к Бирну. – Оуэн, скажи что-нибудь!

Тот глубоко вздохнул.

– Увы, мой друг, на этот раз прав мистер Мэттьюз, а не ты.

Все онемели.

– Константин, мне очень жаль, – продолжал Оуэн, не поднимая головы. – Я собирался сказать тебе еще вчера, но доктор Митчелл запретил. Ирина… – Он наконец-то оторвался от созерцания своей обуви и обратил взгляд на застывшего в оцепенении Константина. – Она умерла.

– Как это случилось? Только не говорите мне, что самолет, на котором она летела, разбился при посадке или…

– Нет-нет. – Оуэн покачал головой. – Все гораздо проще и… ужаснее. Обыкновенная нелепость, и эта нелепость стоила ей жизни.

Пальцы Константина судорожно комкали край одеяла.

– Расскажите, в конце концов, что произошло?

– Ну, насколько мы поняли из слов родственников и врачей, накануне вылета из Дублина она получила травму, ушиблась.

– Ушиблась?

– Да, – подтвердил Оуэн. – Несчастный случай, не более того. Принимала ванну в дублинском отеле, поскользнулась, ударилась о бортик ванной и сломала два ребра. Но не придала этому значения. Ну, подумаешь, синяк, бок побаливает. Решила, что просто ушиб и не стала обращаться к врачам, тем более что рано утром рейс на Москву… Долететь-то она долетела, но во время перелета ей стало нехорошо, и прямо из Шереметьево-2 ее доставили на «скорой» в институт Склифософского. Выяснилось, что сломанные ребра пробили одно легкое. Почти сразу развился сепсис, и несмотря на все усилия врачей… – Оуэн развел руками, сочувственно глядя на побелевшего Константина. – Нелепо, правда? Просто в голове не укладывается.

– Да, – глухо вымолвил тот. – Это просто…

Казалось, у всех сейчас вертится на языке одно-единственное слово: нелепо. Оуэн произнес его уже трижды, и Константин чуть было не последовал его примеру. Нелепо, иначе и не скажешь. Даже, пожалуй, чересчур.

Поскользнулась в ванной дублинского отеля. Это вообще возможно? Такое бывает?

– Сепсис – это… заражение крови, да? – Константин на минуту прикрыл глаза. – Надо же, она умирала там, в Москве, а меня не было рядом.

Отвернувшись к окну, Анна прикусила зубами угол сложенного вчетверо носового платка. Она почти ничего не видела от слез и старалась ни с кем не встречаться взглядом.

– Ты в это время умирал в другом месте, – проворчал Дэймон.

И мысленно закончил: в каменной могиле, куда она тебя пристроила.

– Я знаю, – кивнул Константин. – Знаю. Но она была моей женой, хотя и недолго. Она была моей женой.

– Мои соболезнования, – еще раз сказал Оуэн Бирн.

Сержант и Джон Мэттьюз пробормотали что-то нечленораздельное.

Сделав паузу, по его мнению, достаточную для того, чтобы все присутствующие справились со своими эмоциями, Мэттьюз мягкой поступью приблизился к Дэймону.

– Мистер Диккенс, к вам у меня тоже есть несколько вопросов, но, с учетом обстоятельств, я задам только один. Как вам удалось отыскать вашего друга? Поздним вечером, в тумане, без компаса, без радара… Как?

Дэймон безучастно разглядывал пуговицу его пиджака.

– Зря теряете время, мистер Мэттьюз, – проронил сержант О’Рейли.

Сам он задавал этот вопрос уже дважды. Первый раз на месте происшествия: откуда вы узнали, что его следует искать именно здесь? Второй – в своем рабочем кабинете. И оба раза Диккенс умудрился уйти от ответа. То есть отвечать-то он отвечал, но для полицейского протокола такие ответы не годились.

– Мистер Диккенс, вы не подозреваемый… – завел свою песню Джон Мэттьюз.

– Хватит, – Дэймон прервал его красноречивым жестом. Почему он вдруг решил изменить своему правилу и начал говорить, осталось загадкой. – Мистер Мэттьюз, вам известно, что такое интуиция?

– Дар предвидения? – предположил тот.

– Функция, с помощью которой можно видеть происходящее «за углом». Если вы скажете, что это невозможно, то будете правы. Но все происходит так, будто кто-то видит за вас, и вы ему верите.

Несколько минут было тихо. Все, в особенности натерпевшийся от Дэймона сержант, с интересом ждали, что скажет Мэттьюз.

– Ага… стало быть, интуиция, – сказал Мэттьюз. – С ее помощью вы можете отыскать кого угодно?

– Нет, – ответил Дэймон. И с нежностью посмотрел на Константина. – Только того, к кому испытываю сердечное расположение.

Из внутреннего кармана пиджака Мэттьюз извлек фотографию.

– Однако ваша интуиция не помогла вам отыскать Лоренса Мак Кеннита, исчезнувшего год назад из номера отеля «Сокровенная Роза».

Дэймон покачал головой.

– Не помогла.

– Отчего же?

Двумя пальцами Дэймон выдернул у него из рук фотографию, тут же, у него на глазах, порвал на мелкие кусочки и, как ни в чем не бывало, направился с ними к мусорной корзине.

– Мистер Диккенс, я попросил бы…

– I'm prissed off![105]

У Анны аж дух захватило. Вот сейчас-то его и арестуют за неуважение к представителям власти! Но Мэттьюз только покачал головой.

– Мне не нравятся ваши манеры, мистер Диккенс. Но вы не совершили никакого преступления. У меня больше нет к вам вопросов. Ни к вам, ни к вашим друзьям.

Они покинули палату практически одновременно – Джон Мэттьюз, Оуэн Бирн и сержант О’Рейли. На прощание Оуэн сердечно обнял Константина и выразил надежду на его скорейшее выздоровление.

– Конечно, – кивнул тот, силясь улыбнуться. – Доктор Митчелл сказал, что не собирается держать меня больше десяти дней.

Едва за ними закрылась дверь, Дэймон молнией метнулся к привставшему с подушек Константину и схватил его за волосы. Склонился низко, к самому лицу.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– О чем же?

– Я этого не делал!

– А разве я говорю, что ты?

Их взгляды скрестились со стальным звоном, как тогда, в долине Бойн.

– Да хватит же! – простонала Анна, глотая слезы.

Наименее пострадавшей рукой Константин потянул Дэймона за пояс брюк, вынудив сесть на кровать, и через его плечо с интересом посмотрел на Анну.

– Почему ты плачешь!

– Мне так жаль, – всхлипнула она. – О господи, мне так жаль ее!

И зарыдала в голос.

Между тем явился Мак Ок в Сид-Бри-Лейт и не встретил Фуамнах. И сказал тогда Мидир:

– Перехитрила нас эта женщина. И если узнает она, что Этайн в Бруге, непременно погубит ее.

– Ты прав, – отвечал Мак Ок. – Следует мне поспешить.

Вернулся Мак Ок к себе, в Бруг-на-Бойн, и не нашел Этайн в солнечном покое. Пустился он по следам Фуамнах и настиг ее у дома колдуна Бресала Этарлама. Преградил он ей путь, молча обнажил свой меч и одним взмахом отрубил ей голову. Так нашла свою смерть безумная Фуамнах.

– Я не могу осуждать ее. Я даже не могу на нее злиться.

– И все же она пыталась тебя убить, – роняет Дэймон с легким зевком.

Они лежат на измятой постели, блондин и брюнет. В темноте мерцающая белизна больничных стен производит такое странное впечатление, что порой им начинает казаться, будто они одни в еще несотворенном мире. Внутри Космического яйца.

– Вряд ли она понимала, что делает, – вполголоса говорит Константин, наслаждаясь непривычным соседством сильного мужского тела. – Обычная ее беда. Видишь ли, у нее не было привычки обдумывать свои поступки. Когда ей в голову приходила очередная гениальная идея, она думала только о том, как ее лучше осуществить, а не о том, каков будет результат.

Дэймон, в отличие от Константина, полностью одет и лежит поверх клетчатого шерстяного одеяла. Он уже больше двух часов воздерживается от курения и страдает страшно. Но лежит, не встает. Дежурная медсестра уже оставила всякие попытки выставить его за дверь, несмотря на поздний час, правда, для этого ему пришлось пустить в ход все свое обаяние.

– В этом-то весь ужас, – вздыхает он, мечтая о сигарете. – Вспомни Даррелла-старшего: как умудриться пройти между непоследовательностью и жестокостью?[106]

– Покушение на убийство… Не думал, что эти слова когда-нибудь будут иметь отношение ко мне. Каждый в глубине души считает себя бессмертным, правда?

– До тех пор, пока не увидит смерть на расстоянии вытянутой руки. Я видел, как умер мой друг Дон Декстер. Мне было двадцать четыре года, ему – двадцать девять. Передозировка. Я видел… – Отрывистый смешок и затем: – Пожалуй, тебе я могу сказать, тем более что мы здесь одни. И если позже ты задумаешь сдать меня, некому будет подтвердить твои слова. Кен Хаксли сотрет тебя в порошок, и этим дело кончится.

– Никого я не собираюсь сдавать. В жизни этим не занимался.

– Что ж, ладно. Ты спрашивал, зачем я вернулся в Ирландию. Зачем мы оба вернулись. Так вот, мы вернулись потому, что там, в Штатах, Лоренс совершил два убийства. Одно в Калифорнии, другое в Неваде.

– Кого же он убил?

Таким голосом можно поинтересоваться, чем закончилась очередная глава детективного романа.

– Во-первых, того самого типа, которому я обязан травмой плеча. Лоренс прикончил его выстрелом в упор. Но он был всего-навсего телохранителем, и его не хватился никто, кроме босса. А босс не нуждался в рекламе такого рода, так что дело замяли. И во-вторых, бывшего мужа моей подруги Донны, который, к несчастью, оказался заместителем шерифа округа. Его ребята взяли меня прямо на улице, привезли в участок и сутки продержали в камере предварительного заключения. Во время ареста мне подкинули пакетик с коксом, обычная практика, так что если бы не мой старый друг доктор Парсонс, а главное, его привычка водить дружбу с правильными людьми, я бы сейчас находился совсем в другом месте.

– Сутки за решеткой? – Константин присвистнул сквозь зубы. – Это круто.

– Двадцать два часа, если быть совсем точным. Из них восемь в наручниках. Ты прав, дружище, это круто.

– Почему с тебя не сняли наручники в камере?

– Люди шерифа обнаружили шрам у меня на плече и поняли, отчего он. Ну, и чтобы я побыстрее согласился подписать необходимое признание, они заставили меня поднять руки вверх и приковали наручниками к решетке. Нет, они не избивали меня и не насиловали… просто ждали.

– Заместителя шерифа округа Лоренс тоже застрелил?

– Да. Но от подробностей, я тебя, так и быть, избавлю. – Он почувствовал на себе взгляд Константина и повернул голову, чтобы видеть его лицо. – Я говорю это не затем, чтобы ты заценил, какой я крутой чувак. Я совсем не крутой. Но мне приходилось видеть смерть, причем в самое неподходящее время и в самом неподходящем месте. И мне приходилось видеть…

– …бессмертие?

Тишина. Форточка распахнута настежь, легкие занавески взлетают от ветра. Через щель под дверью из коридора сочится холодноватый свет, и слышно, как преисполненная чувства ответственности девушка в белом халате ходит по длинному больничному коридору, изредка переговариваясь с кем-то вполголоса, открывая и закрывая двери, позвякивая не то посудой, не то каким-то медицинским инструментом.

– Итак, у меня под боком соучастник преступления, – напоминает самому себе Константин. – Соучастник и укрыватель.

– Не соучастник. Всего лишь свидетель.

– В обоих случаях?

– Нет, господин инспектор, только в первом.

– А во втором?

– Я предпочел сделать вид, что меня устраивает версия газетчиков. Не мог я просто подойти к нему и сказать: ты это сделал. Тем более что доказательств у меня не было никаких. Одни только догадки.

– У полиции тоже не было никаких доказательств?

– Насколько мне известно, нет.

– Чего же вы боялись?

– Он – ничего. А я боялся, что если не увезу его оттуда – из этих мест, где все напоминало ему о его преступлении – он еще что-нибудь отчудит.

– Он что, больной, твой ангел-хранитель?

– Больной, не больной… Каков критерий нормальности?

– Ну… нормален тот, кто не убивает.

– Твоя бывшая жена пыталась тебя убить. Ты когда-нибудь считал ее ненормальной?

Они лежат тихо, не касаясь друг друга.

– Нет, что-то все-таки не ладно с этим миром, – подводит черту Константин. Молчит, мысленно репетируя фразу, которую нужно произнести, и, наконец, роняет со вздохом: – Прости, брат.

– Na bacleis.[107] – Дэймон садится, протягивает руку за курткой, висящей на спинке стула. – Если я сейчас же не выкурю сигарету, меня хватит удар.

Константин издает душераздирающий стон, свидетельствующий о том, что проблемы Дэймона ему очень даже близки и понятны.

– Никто не узнает, – нашептывает демон-искуситель, – откроем пошире окно… Где твои шмотки? В шкафчике? Давай, помогу тебе одеться.

– Ты? – Константин задыхается от смеха. – Ты поможешь мне одеться?

– Спокойно. Твои штаны? Смотри-ка, их даже почистили. Кончай хихикать как школьница. Держись за меня. Готов? Ну, пойдем…