Дни Самайна

Глава 16

Константин постучался и, услышав «открыто!», несмело переступил порог. Теперь он не входил к ней без стука, и было очевидно, что пройдет немало времени, прежде чем он или она решатся что-то изменить в этом отношении.

– Ты готова?

– Да, почти.

На днях в противоположном крыле здания освободились несколько номеров, и Константин занял один из них. Сегодня он зашел за ней, чтобы с ее помощью переправить «триумф» со стоянки полицейского управления в Дублине на стоянку, принадлежащую отелю «Сокровенная Роза» в Дроэде.

Стоя перед зеркалом, Анна красила губы. Зная, что это может занять от двух минут до двадцати, Константин вошел в комнату и присел на ручку кресла. Хотя костям уже следовало сростись, левая рука его все еще была в бинтах, и Анне приходилось раз в три дня возить его на перевязку. Не отрываясь от своего занятия, она исподтишка наблюдала за ним. Куда он смотрит, о чем думает?

Он смотрел на кровать.

– Антошка.

От неожиданности она мазнула помадой по щеке.

– Что?

– Я могу прийти к тебе сегодня вечером?

Анна поймала его отражение в зеркале.

– Не сегодня. Может быть, завтра или послезавтра… Точно не знаю.

– Думаешь, как бы повежливей дать мне отставку? – проницательно спросил Константин. Сознавая свое бессилие, если не сказать, ничтожество, он старался казаться легкомысленным, в меру ироничным. – Ладно, у тебя есть время. Посоветуйся с папой. Или с мистером Диккенсом. Но лично я буду тебе очень признателен, если ты обсудишь это со мной. И не завтра или через неделю, а прямо сейчас. Я не подхватил от нее никакой дурной болезни, – добавил он со смешком, – так что пусть тебя это не беспокоит.

В принципе неплохая идея – умышленно облечь свой последний довод в форму скверной шутки. Но поскольку «она» была уже мертва, это прозвучало почти кощунственно.

– Дело не в этом.

– А в чем же?

– Ты не сказал мне, – промолвила Анна чуть слышно.

– Но ведь и ты не сказала! – выкрикнул он, резко поворачиваясь всем телом и глядя на нее с яростной укоризной. – Не сказала и не собиралась говорить.

Тут же ей стало ясно, что он все знает. Земля описала полный круг по орбите, а она все стояла столбом, без конца открывая и закрывая флакончик с губной помадой. Он знает. Кто ему рассказал? Неужели Дэймон? Больше-то ведь некому.

Молча, с побледневшим лицом Константин поднялся, и, пока он шел к ней через всю комнату, Анна почти не сомневалась: он идет для того, чтобы ее ударить. Но он не ударил. Он не сделал вообще ничего. Постоял за ее спиной и направился к выходу.

– Я подожду на улице.

– Хорошо, – с опозданием проговорила Анна, обращаясь к закрывшейся двери.

По дороге они почти не разговаривали. Анна сосредоточенно рулила, Константин сидел в глубокой задумчивости. И только на выезде из Дублина очнулся и пробормотал:

– Сворачивай на трассу номер два, на Слейн.

– Зачем? По первой быстрее.

– Мне нужно в долину Бойн.

– Да? – Анна покосилась на него, не упуская из виду дорожные знаки. – А что тебе там понадобилось?

– Нью-Грейндж.

Заметив, что она испуганно примолкла, Константин похлопал ее по колену.

– Тебе необязательно туда ходить. Можешь подождать в машине.

– А тебе обязательно?

– Да.

День был неяркий, но теплый и безветренный. Долина курганов и мегалитов, поросшая зеленой в любое время года травой (там, где ее не взрыли археологи и не вытоптали туристы), купалась в тусклом янтарном свете осеннего солнца, процеженном сквозь рыхлую ткань облаков. Ни машин, ни автобусов, только смотритель со своим велосипедом. И тот очень быстро скрылся между холмов.

Никакая сила не заставила бы Анну в дни Самайна войти внутрь самого знаменитого кургана графства Мит, но и оставить Константина одного она тоже не могла, поэтому, пока он там медитировал среди камней, просто стояла под деревом и смотрела по сторонам.

Расстроенная Несс вчера поделилась своей заботой. Памятуя об ужасах прошлогоднего Самайна, Мэделин Гиллан обратилась к Дэймону с просьбой. Ей хотелось, чтобы он, согласно обычаю, зажег друидический огонь для защиты ее дома от злых чар. Но Дэймон отказался. А ведь он может сделать это, может! По крайней мере так утверждала тетушка Селия.

– И что же это значит? – спросила Анна, привыкшая считать, что понятие «злые чары» содержит слишком много неопределенного.

Несс театрально развела руками.

– Теперь может случится все что угодно!

Все что угодно может случится когда угодно – в этом Анна уже убедилась. Но спорить не стала. Какой смысл? Для коренных ирландцев, гойделов, Самайн значит столько, сколько для россиян не значит ни один из известных праздников, даже Новый год – прежде всего потому, что несет совершенно иную смысловую нагрузку.

Стоя под деревом, где однажды ей явился (или приснился) прекрасный юноша в богатых одеждах, Анна попыталась припомнить все, что слышала или читала об этом празднике. Строго говоря, это и не праздник вовсе. Ни в одном кельтском языке – ни в ирландском, ни в валлийском, ни в бретонском – нет и не было автохтонного слова для обозначения «праздника». В текстах, как правило, встречаются два слова: одно заимствовано из латинского vigilia для обозначения религиозных праздников (ирландское feil), другое – из романских языков для обозначения мирского пира (ирландское feasta). Причем религиозный и светский праздники никогда не совмещаются.

Иными словами, древние кельтские праздники, сохранившиеся до настоящего времени только в Ирландии, имеют лишь календарные названия: понятие «праздника» включается в это название, которое обозначает момент священного времени, противостоящего времени мирскому. Кельтский «праздник» представляет собой то, что можно назвать «замкнутой фазой», в которой полный цикл событий совершается без посягательств на внешнее время.

Выглянуло солнце и сразу стало жарко. Анна сняла куртку из плащевки, зажала ее под мышкой. Нетерпеливо оглянулась на громоздкий каменный портал, откуда с минуты на минуту должен был появиться Константин, и, чтобы не топтаться на одном месте, двинулась в обход кургана. Противоположный склон оказался куда более пологим, да и кварцевой гальки там почти не было, земля да трава. Похлопав ладонью по траве и убедившись в том, что она сухая, Анна постелила куртку, как часто делал Дэймон, и уселась, обняв руками колени.

Ирландские сказания в большинстве своем повествуют о событиях, привязанных к Самайну, даже если в них не упоминаются никакие календарные даты. «Священное время» покрывает некий концентрированный период, который, исходя из обстоятельств, может быть равновелик суткам, году или вечности.

Злые чары, друидический огонь… Но когда она упомянула об этом в беседе с Константином, выяснилось, что он почти ничего не может сказать по этому поводу. Его интерес не простирался дальше того, что можно извлечь из-под слоя земли, отнести к тому или иному историческому периоду, зарегистрировать как очередную сенсационную находку, подтверждающую чью-то гипотезу, а при случае упомянуть в научной статье.

Засвидетельствованный в Галлии как SAMONIOS календаря из Колиньи, Самайн является важнейшим праздником, поскольку соединяет между собой два мира и два года: он ограничивается моментом, когда мир людей сообщается с миром сидов, и этот момент не принадлежит ни году уходящему, ни году наступающему. По традиции праздник сопровождается грандиозными пиршествами, напоминающими смертным пиршества в Ином мире.[110]

Константин взобрался вверх по склону и присел на траву. Он уже не выглядел больным, скорее, слегка утомленным.

– Ну что? – спросила Анна. – Ты увидел, что хотел?

Он покачал головой.

– Я и сам не знаю, что хотел увидеть.

Лежа под капельницей в больничной палате, в порыве откровенности он рассказал ей о своем видении – изломанное тело на каменном полу подземелья, треснувший череп, лужа черной крови – и это заставило ее вспомнить о собственных спонтанных галлюцинациях. Он не внял предупреждению, хотя в том, что это было предупреждение, сомневаться не приходилось. А она? Ей-то что следует предпринять в связи с явлениями этого светловолосого ангела в армейских ботинках?

– Никогда не думал, что со мной может случиться что-то подобное, – говорил Константин, шаря глазами по белому потолку. – Я не провидец и не телепат. Я не обладаю никакими паранормальными способностями. Правое полушарие моего мозга спит, как у большинства современных людей. Я не пил вина в тот день и не курил траву…

– Твои способности здесь ни при чем. – Это было единственное, что пришло ей в голову. – Ты видел только то, что тебе хотели показать. Каждый на твоем месте увидел бы то же самое.

То ли на солнышке их разморило, то ли разом навалилась вся накопившаяся за последнее время усталость, но незаметно для себя они забылись тем коротким сном, каким свойственно забываться больным и старикам. Константин лежал на земле, закинув руку за голову. Анна сидела на прежнем месте, наблюдая за суетой маленьких птичек в траве, и вдруг обнаружила себя сладко потягивающейся и протирающей заспанные глаза. Подскочила, как ошпаренная. Толкнула в бок Константина.

– Костя, вставай!

– Что случилось?

– Мы спали! Спали!

Он ничего не понимал.

– Мы спали на холме! – крикнула Анна, приходя в отчаяние от его тупости.

– Ну подумаешь, задремали на пару минут…

– Пара минут или пара часов – это не имеет значения. Мы спали на чудесном холме в дни Самайна, и теперь владыка Бруг-на-Бойн…

– Тихо, тихо… Не нервничай так. Сегодня двадцать девятое октября. Самайн наступит только завтра.

– Нет. – Анна глубоко вздохнула и взяла его за руку, чтобы завладеть его вниманием. – Ирландский Самайн – это не ночь с тридцатого октября на первое ноября, как привыкли считать европейцы. Самайн не вполне аналогичен Хэллоуину. Дни Самайна – это три дня до первого ноября и три дня после. Это не один день, пойми ты наконец, а целая неделя. И мы уснули на холме как раз в это время. Во время Самайна.

Константин озабоченно пощупал ее лоб.

– Только не надо таких слов, как «сказки» или «суеверия». Разве ты не видел свой труп в подземелье?

– Видел. Но не во время Самайна. И загремел в эту проклятую яму тоже в другое время. И Ирка поскользнулась в ванной… – Он замолчал, но ненадолго. – Не знаю, как другие гости из Зазеркалья, но этот, – Константин бросил взгляд на вершину холма, – свободно разгуливает по всему острову в любое время года.

Да. Но ведь разгуливать это одно, а принимать участие в жизни смертных – совсем другое. Щедрый и грозный, надменный и сентиментальный, Энгус Ок принадлежит к плеяде изначальных богов, таких как Дагда, Нуаду, Мананнан, Диан-Кехт, Огма, Морриган, Бригитта… И кто может сказать, в каких случаях он предпочтет быть наблюдателем, а в каких – непосредственным участником драмы? Его королевский покой – прореха в ткани мироздания. Ничто не мешает ему совершать вылазки на вражескую территорию во всякое время года. Но дни Самайна – воистину его дни. Не исключено, что в этот период времени его вмешательство может быть еще более неотвратимым.

На улицах чисто, сухо и холодно, а здесь, в прибранной и празднично украшенной гостиной «Сокровенной Розы», даже очень неплохо. Завтра, завтра всеобщее безумие, безумие Самайна, достигнет апогея. С самого утра по улицам Дроэды будут носиться ряженые, во всех без исключения окнах зажгутся огни, владельцы частных домов, магазинов и пабов расставят на крылечках плошки с молоком, разложат сухари и орехи, чтобы мертвые и дети Дану не причинили им вреда. Завтра – а сегодня еще можно тихонько сидеть у камина, потягивая виски, и слушать рассказ о любви, сумевшей превозмочь даже время, не говоря уж о кознях недоброжелателей.

– Однажды в ясный летний день поднялся король Эохайд Айрем на холм Тары полюбоваться на Маг-Брег, что сверкала перед ним всеми цветами радуги, и увидел перед собой незнакомого воина. Золотистые волосы его спускались до самых плеч, покрытых пурпурным плащом, голубые глаза светились, как ночные звезды. В одной руке держал он копье, а в другой щит с серебряной шишкой и драгоценными камнями. Молчал Эохайд, ибо вечером он не видел этого воина, а утром ворота Тары еще не открывали…

После заката в каждом доме накроют праздничный стол и до утра станут пить вино, смеяться и разговаривать громче обычного, делая вид, что так и надо. И если в чьем-то доме имеется новорожденный младенец или обрученная невеста, никто не оставит их без присмотра в эту ночь. И русская девушка, подобно какой-нибудь молодой ирландке, достанет из платяного шкафа свой лучший наряд – юбку и корсет из темно-зеленой тафты – оденется и будет ждать… кого? Жениха? Уж какой там жених… Любовника? Это ближе к истине, хотя Анна старалась избегать этого слова. Любовник… звучит как «монтажник» или «наладчик конвейерного оборудования».

– Поприветствовал его незнакомец и предложил партию в фидхелл[111]. Эохайд, искусный игрок, охотно принял предложение.

«На что же мы будем играть?» – спросил Мидир, ибо это был он.

«Мне все равно», – ответил король.

«Есть у меня пятьдесят темно-серых коней с острыми ушами, широкой грудью, тонкими ногами. Если случится тебе победить, получишь ты их уже назавтра к утру».

Сели они за игру, и победа выпала королю. Удалился Мидир, пообещав вернуться на следующий день.

– И вернулся? – спросила молодая датчанка Хайди, которая приехала только вчера, моментально со всеми перезнакомилась и теперь считала себя желанным гостем на каждой вечеринке.

– Конечно, – ответил Дэймон, ничем не обнаруживая своего недовольства. – Снова сели они играть. На этот раз Мидир пообещал королю пятьдесят свиней-трехлеток, пятьдесят мечей с золотой рукоятью, пятьдесят красноухих коров с белыми красноухими телятами, пятьдесят баранов и пятьдесят разноцветных плащей. И доставил все без промедления, поскольку Эохайд опять победил.

Спустя время приемный отец короля спросил, откуда у него такое богатство, а когда узнал, нахмурился и произнес:

«Надобно тебе поостеречься, ибо могущественный муж приходил к тебе. О сын мой, в следующий раз задай ему непосильные работы!»

И когда явился к Эохайду Мидир с доской для фидхелла, возложил на него король великие дела: расчистку Миде от камней, укрытие тростником всей Тетбы, прокладку гати через Мойн-Ламрайге и посадку леса на Брефне.

«Немало ты требуешь от меня», – заметил Мидир.

«Воистину так», – отвечал Эохайд.

«Исполни тогда мою просьбу, – сказал Мидир. – Пусть везде, где признают твою власть, ни мужчина, ни женщина не выйдут из домов до рассвета».

Король дал слово. Но, дождавшись ухода Мидира, приказал слуге тайно пойти и посмотреть.

Наутро воротился слуга и доложил королю, что работа окончена, и что «на всем белом свете не сыскать силы чудесней той, что ее исполнила».

Не успели они договорить, как увидели идущего по дороге Мидира. Не скрывал он своего гнева, ибо знал, что король не сдержал данное слово. Но король поприветствовал его, как ни в чем не бывало, и предложил сыграть партию в фидхелл.

На этот раз победа досталась Мидиру. А ставкой было исполнение желания победителя.

«Что ж, ты победил», – сказал Эохайд.

«Будь на то моя воля, победил бы я раньше», – ответил Мидир.

«Чего же ты желаешь?»

«Обнять твою жену и получить от нее поцелуй».

«Приходи через месяц, – помолчав, сказал Эохайд, – и тогда получишь ее поцелуй».

Когда подошло то время, призвал Эохайд к себе лучших воинов Ирландии. Встали они снаружи и внутри королевских покоев, ибо знали, что придет к ним могущественный муж. Так стояли они и ждали, как вдруг увидели Мидира, но никто не мог сказать, в какую дверь он вошел. И всегда-то он был прекрасен видом, а в ту ночь еще прекраснее.

Поприветствовал его король и спросил, для чего он явился в Тару.

«Я пришел получить обещанное, – сказал Мидир, – ибо ты получил от меня все, что я сулил».

«Не бывать тому», – ответил Эохайд.

«Спроси свою жену, – сказал Мидир, – желает она быть с тобой или со мной».

Услышала это Этайн и залилась румянцем.

«Не смущайся, о Этайн, – обратился к ней Мидир. – В твоем желании нет ничего недостойного женщины. Целый год соблазнял я тебя чудесами Маг-Мелл, но не смог увести без согласия Эохайда. Воистину мне пришлось потрудиться!»

«Говорила я, что не уйду без согласия Эохайда, – подтвердила Этайн. – Но если решил он уступить, можешь считать меня своей».

«Не уступлю я, – сказал Эохайд. – Но пусть обнимет он тебя там, где ты стоишь».

«Будь по-твоему», – улыбнулся Мидир.

Взял он оружие в левую руку, а правой обнял Этайн и унес через отверстие в крыше. Громко закричали тут воины и выбежали во двор вместе со своим королем. Но увидели только двух лебедей, улетающих вместе на северо-запад.

Так покрыл позором владыка Бри-Лейт верховного короля Ирландии.

Вообще-то она предвидела, что Константин попытается настоять на своем. Прийти и остаться на ночь – что может быть проще? Не станет же она гнать его мокрым веником. Интеллигентная девушка, да и люди вокруг…

Он зашел и, поболтав пять минут о каких-то пустяках, потянул с ее плеч бежевую трикотажную кофточку. Анна стряхнула его руки, отошла в сторону.

– Кажется, я просила…

– Ты просила утром, а сейчас вечер.

Она взглянула на него с любопытством зоолога, на старости лет столкнувшегося с представителем неизвестного вида млекопитающих.

– Как ты можешь думать об этом?

Константин ответил не менее озадаченным взглядом.

– Почему бы нет?

– Женщина, которую ты любил, умерла. Еще и сорока дней не прошло…

– По-твоему, я должен соблюдать траур или что-то в этом роде?

– Что-то в этом роде… – шепотом повторила Анна, не понимая, как у него язык повернулся сказать такое. – Костя, ты вообще что-нибудь чувствуешь или нет?

– Чувствую. – Он обнял ее с жадностью заключенного, попавшего под амнистию, которому после длительного воздержания удалось-таки дорваться до женского тела. – Чувствую, что хочу тебя. Просто умираю.

Все это было так примитивно, так неуместно, что Анна начала отбиваться с яростным ожесточением человека, спасающего свою жизнь. Вот он пришел и требует своего, как будто она не человек, а резиновая кукла из секс-шопа. Господи! И почему Ирка не позаботилась о том, чтобы довести дело до конца?..

– Да кто тебе сказал, что я ее любил? – ревел Константин, взбешенный тем, что приходится тратить время на уговоры. – У нас был только секс! Только секс, тебе ясно?

– У тебя с ней – может быть. А у нее с тобой…

– Черт! Ну что еще я должен сделать, чтобы заслужить прощение? Пойти и удавиться?

– Для начала просто объяснить.

– Что именно? Почему я тебе не сказал? А если бы я сказал, представляешь, что бы ты ответила?

– Да не почему ты не сказал, а почему ты счел это возможным: для престижа держать одну женщину, а для удовольствия другую? Все, чего тебе не хватало в постели, ты мог попросить у меня!

Целую минуту он не сводил с нее глаз, вероятно, пробуя представить ее совершающей сексуальные подвиги, аналогичные тем, что совершала его драгоценная Ирина. Потом расхохотался. Его смех был оскорбителен как пощечина. Продолжать не имело смысла. Но поскольку Анна нанесла удар по его мужскому самолюбию, отказав ему в близости, он уже не мог просто так повернуться и уйти. Он хотел взять реванш.

– Попросить у тебя? Ты шутишь? Да разве это могло прийти мне в голову? Тебе же нравилось, что с тобой обращаются как с настоящей леди. Тебе же именно этого и хотелось. А мужчине, знаешь ли, иногда до смерти надоедают леди. Так надоедают, что дюжину этих самых леди он уже готов променять на одну хорошую шлюху.

Анну бросило в жар.

– А ты не думал о том, что я, возможно, не так бездарна в этом отношении?

– Что ты хочешь этим сказать? Не так бездарна… Что время от времени ты все-таки отваживаешься на робкие эксперименты? И что думает по этому поводу твой бойфренд Диккенс? Неужели ему этого хватает? Или… – Константин подошел поближе. Под холодным, обвиняющим взглядом его серых глаз Анна чувствовала себя раздетой, облитой смолой и осыпанной перьями подобно средневековой ведьме. – Или ты до такой степени овладела искусством перевоплощения? Со мной ты леди, а с ним – шлюха. Так кто же ты на самом деле? И ты еще смеешь упрекать меня в двуличии. – Он толкнул ее к зеркалу, так что она больно ударилась о край стола. – Посмотри на себя!

– Я такая, какая есть!

– Ну, значит, я поступал правильно.

Еще будучи студенткой, Анна твердо решила, что вот чего в ее жизни не будет никогда, так это скандалов с мужем. И вот, пожалуйста, самый настоящий скандал. Со злыми слезами, хриплыми возгласами, неумеренной жестикуляцией… Хорошо хоть, без рукоприкладства. Высказав все, что думает о леди и шлюхах (прямо-таки ветхозаветная классификация), Константин вышел вон, громко хлопнув дверью, и после этого оставалось только спуститься в гостиную и послушать сагу о любви Мидира и Этайн, сохранившую свою прелесть даже в вольном пересказе.

Хайди продолжала тереться около Дэймона с настырностью течной кошки. Стоило ему заикнуться о порции виски, как она тут же метнулась в бар и принесла два стакана, себе и ему. Анна виски не пила по причине дурного настроения.

– Может быть, капельку бренди, душа моя? – спросил Дэймон.

– Может быть, – откликнулась она довольно вяло.

Дэймон сам сходил за рюмкой бренди для нее, и Хайди аж почернела с досады.

Вернувшись из туалета, Анна застала их за оживленной беседой, причем Хайди устроилась так, что ее колено как бы невзначай касалось колена Дэймона, но о чем там у них шла речь, выяснить не удалось, так как при ее приближении оба умолкли. Хайди отодвинулась.

Положение спас пожилой англичанин, мистер Далглиш, который решил полюбоваться красотами вечерней Дроэды и предложил Хайди составить ему компанию.

– Ну? – спросила насмешливо Анна, когда они удалились под ручку, словно лорд-канцлер и его повзрослевшая дочь.

Дэймон хрюкнул от удовольствия.

– Ты не поверишь.

– Ну-ну?

– Она сделала мне предложение.

Брови Анны поползли вверх.

– Неприличное, я надеюсь?

– Еще бы! – Дэймон глотнул виски и поставил стакан на журнальный столик. – Как выяснилось, она большая затейница, наша милая Хайди. Сколько разнообразных удовольствий я мог бы вкусить, если бы поборол свою природную скромность!

– Господи, – промолвила Анна. – Я начинаю подозревать самое худшее.

Дэймон сделал еще глоток. Плечи его тряслись от смеха.

– Она сказала, что у нее есть порнографические журналы и ее собственные фотографии, сделанные в студии, где снимают жесткое порно. Все ее приятели дико тащатся от этих снимков и после этого имеют с ней отличный секс.

– Как свежо!

– Не ехидничай, дорогая. К печатной продукции прилагается соответствующий инвентарь. Хлыст, ошейник, наручники… Я позволил себе поинтересоваться, не обременяют ли ее в дороге все эти безусловно необходимые, но, увы, достаточно тяжеловесные предметы, и не возникает ли с ними проблем на таможне. На что она честно ответила: да, таскать их с собой в чемодане не очень удобно, но куда же без них.

– Ты принял ее предложение?

– Я взял тайм-аут на пару дней.

– Скотина! Попробуй только…

– Какая же ты эгоистка, – кривлялся Дэймон. – А ведь это могло стать самым незабываемым впечатлением моей жизни. Представь: я, жалкий простак, с трепетом вступаю под своды этого каземата, который еще вчера был обыкновенным гостиничным номером, и она, эта львица, эта прирожденная «dom»[112], начинает обучать меня правилам игры. – Он всхлипнул от смеха и полез в карман за сигаретами. – Если хочешь, можно организовать все иначе: я приглашу ее к себе, а ты заранее заберешься под кровать…

Анна швырнула в него журналом.

Смешно, да… Тем не менее вся эта нелепица некоторым образом перекликалась с произошедшим между ней и Константином гадким разговором. Поскольку рядом не оказалось подруги, с которой можно было бы поделиться, Анна поделилась с Дэймоном.

– Мне казалось, что главное – научиться угадывать его желания. Вслух-то он никогда ничего не говорил… Он делал вид, что все в порядке. И я, глядя на него, думала, что все в порядке. И тут вдруг выяснилось, что все это время он считал, что ему чего-то недодали.

– Надо познакомить его с крошкой Хайди.

– Я тебя умоляю…

– А что? Пусть ребятки выпустят пар.

– Вот и получается, что Хайди молодец, а я безнадежно отстала от жизни.

– Да она просто книжек начиталась, – сжалился Дэймон. – Как и твой Константин. Видал я таких крутых. Распаляют свое воображение мечтами о запретных удовольствиях, а стоит прижать их покрепче… А, ладно. – Он махнул рукой. – Выкинь это из головы.

Подавшись вперед, Анна отважно заглянула в его лживые распутные глаза.

– А ты? Ты никогда не чувствовал себя разочарованным? После секса со мной.

– Ни после, ни во время. Я всегда знал, как получить желаемое. – Он улыбнулся той особенной, призывной улыбкой, какой всегда улыбался в постели. – Не правда ли?

– Да. – Она замолчала, глядя ему за спину. На пляшущие в камине оранжевые языки пламени. – Что же нам теперь делать?

Дэймон сидел, откинувшись на спинку кресла, положив ногу на ногу и поставив на колено стакан с остатками виски. Красивый до жути.

– Ты хочешь знать мое мнение? Я считаю, что его величество ведет себя как истеричная женщина. И если это не последствия травмы, тебе стоит задуматься о поисках другого спутника жизни.

– Не знаю… Я-то ведь тоже не совсем права. Я не сказала ему о тебе…

Дэймон зевнул.

– Я сказал. – И добавил, уже с откровенно скучающей миной: – Никто не прав. И никогда не бывает прав. Сейчас вам надо думать не о том, кто прав, кто виноват, а о том, что в конечном итоге является вашей общей целью, примирение или разрыв. Если примирение, то и говорить не о чем. А если разрыв… тем более.