Дни Самайна

Глава 18

В двадцатых числах ноября Анна, несмотря на прекрасное самочувствие, насторожилась. Ближе к концу впала в недоумение. А в начале декабря забеспокоилась всерьез. Дисфункция? Какое-нибудь ужасное, неизлечимое заболевание? Вдобавок как-то странно напряглись и немного побаливали отяжелевшие груди.

Первым на это обратил внимание Дэймон.

– Знаешь что, моя милая, я бы на твоем месте пошел в аптеку и купил тест на беременность.

Анна вытаращила глаза.

– Иногда такое случается, – добавил он, пожимая плечами.

Тест показал наличие беременности. Сидя на бортике ванной, Анна раз десять перечитала инструкцию, сверила с ней полученный результат и зашлась от хохота. Подумать о чем-то и возвышенном никак не удавалось. Вместо этого все время вспоминалась Ума Турман из второй части «Убить Билла». Эта сцена, где Черная Мамба вот таким же точно образом узнает о своей беременности, в то время как по коридорам отеля уже крадется наемный(ая) убийца… О-хо-хо! Вот так подарочек к Новому году!

Но, вопреки очевидному, она не верила. Не могла поверить.

Когда явился Дэймон, она сунула ему под нос пресловутую окрашенную полоску.

– О, – промолвил он с хмурой улыбкой, – вот это я понимаю, удар ниже пояса.

– Но это неправда! Этого не может быть!

– В таком случае можешь подать в суд на производителей этих тестов. Кроме шуток. У тебя есть шанс разбогатеть, не прилагая для этого никаких усилий.

Анна громко застонала. Впервые в жизни она чувствовала себя глупой, слабой, жалкой, ни на что не годной…

– Знаешь, ведь если окажется, что это неправда… – она проглотила комок, – …я этого не переживу.

– Какая чушь! – воскликнул Дэймон, подталкивая ее к кровати. – Мы просто еще немного поработаем над этим вопросом, и все образуется.

На следующий день он повез ее в Дублин, на прием к врачу. Она хотела определенности: либо «да», либо «нет». Комизм ситуации заключался в том, что все обращались к ним как к законным супругам. Во всяком случае Анне это почему-то казалось комичным. Дэймон переносил испытание со стоическим смирением.

Результаты теста подтвердились. Беременность от четырех до пяти недель. Анна спустилась в холл, где предполагаемый виновник торжества в глубокой прострации созерцал выставленный на всеобщее обозрение стенд с цветными иллюстрациями и подробным описанием всех стадий развития человеческого эмбриона.

– Дэймон, – произнесла она дрожащим шепотом, также глядя на стенд, но ничего не видя от волнения, – я беременна. Это точно.

Тот пришел в себя.

– Ох… Дорогая, отвернись. Ни к чему тебе такие переживания. Даже я грешным делом…

– Я беременна, – повторила Анна, не двигаясь с места.

Он смолк и устремил на нее внимательный взгляд.

– Да? И что ты собираешься делать?

– Ну… – Анна собралась с мыслями. – Может, для начала зайдем куда-нибудь перекусить? Я что-то проголодалась. Или у тебя другие планы?

– С ребенком.

– Не знаю. А что обычно делают с детьми? Растить, кормить, воспитывать. Но это еще так нескоро. – Она жалобно улыбнулась. – Его еще надо родить. Кто знает, как все сложится…

– Наилучшим образом. – Дэймон обнял ее за плечи и повел к лифту. – К тому же это не он, а она. Девочка.

Она чуть было не спросила: «Откуда ты знаешь?» Дурацкий вопрос. Пора бы уже привыкнуть к тому, что некоторые вещи он просто ЗНАЕТ.

– Ты уже подумала над тем, как ее назвать?

– Господи! Я даже не знаю, кто отец.

– Это важно?

Анна рассмеялась.

– Если честно, нет.

– Вот и хорошо. – Он открыл перед ней дверцу автомобиля. – Так как ты ее назовешь?

Она подождала, пока он усядется за руль.

– Ты назовешь ее. Друид должен дать имя королевской дочери и предсказать ее судьбу.

Дэймон замер с незажженной сигаретой в зубах. Помолчал, играя зажигалкой.

– Согласен. Только не сейчас. Чуть позже.

Дэймон, до сих пор пребывающий в праздности, проводил с ней почти каждую ночь. Константин, месяц назад вернувшийся к работе, при каждом удобном случае укладывал ее в постель. Казалось, в своем теперешнем состоянии – состоянии оплодотворенной Исиды – она обрела еще большую сексуальную привлекательность в их глазах.

Приезжая по пятницам из Донегала, Константин набрасывался на нее прямо в коридоре, и ей стоило больших трудов убедить его хотя бы вымыть руки. Это было неожиданно и забавно. Но в принципе она ничего не имела против. В ней самой что-то кардинальным образом переменилось – развернулось, раскрылось, оттаяло – и теперь она почти всегда чувствовала себя готовой к объятиям. Никаких недомоганий, свойственных ранним срокам беременности, она не испытывала. Дурные предчувствия ее не томили. Наоборот, появилось ощущение собственной значимости, полноценности, и, как следствие, разыгрался сексуальный аппетит.

Как-то раз, по причине плохой погоды, Константину не захотелось возвращаться в Данглоу в воскресенье вечером, и он остался до утра понедельника. Дэймон был вне себя. «Гнусная, эгоистичная тварь! – бушевал он, в то время как Анна покатывалась со смеху. – Его время вышло еще вчера! Что значит «шел дождь»? В этой стране дожди идут ежедневно! Нужно же иметь представление об элементарной человеческой порядочности!..»

Константин по-прежнему оставался любовником для уик-эндов. Он самонадеянно называл Анну своей невестой, но официального предложения ей так и не сделал, поэтому она не считала, что он имеет на нее какие-то эксклюзивные права. Вот еще, новости! Сам-то он много думал о правах, перепрыгивая из одной постели в другую? Конечно, потом он ползал на коленках и посыпал голову пеплом, но… что толку? На его «прости» Анна ответила «ладно», но то были всего лишь слова – вывеска на дверях опустевшего театра. Подобно всякому, кто пытается сидеть между двух стульев, Константин в конце концов оказался на полу. Одна из его любовниц погибла, другая почувствовала себя свободной от всех обязательств и теперь со счастливой безмятежностью сильфиды переходила из рук в руки, во всем потакая своим желаниям, заново постигая смысл слов Овидия «умирать в наслаждении».

– Не сделал предложения? – удивлялся Дэймон. – Тупой ублюдок. Так он окончательно упустит свое счастье.

– Возможно, он его уже обрел. Возможно, это и есть счастье в его понимании: никакой ответственности, никаких ограничений…

– Ты здорово сердита на него.

– Вообще-то да. Меня бесит не столько факт его измены, сколько этот извечный двойной стандарт морали, о котором писал еще Вильгельм Райх, и который Костя упорно старается мне навязать. Даже сейчас, представляешь? Он ждал от меня верности, но сам не считал себя обязанным хранить верность. А теперь, когда ему доподлинно известно, что он у меня не один, его это коробит. Он, конечно, молчит, но делает обиженное лицо. Ну и на кой, спрашивается, мне его обиженное лицо?

– Не знаю. Я этого никогда не понимал. Верность, измена… Пресловутый запрет на прелюбодеяние в действительности преследовал одну-единственную цель – сохранение чистоты рода. Рода римского патриция или еврейского патриарха… Ибо, как сказал кто-то из великих: «Mater certissima, pater semper incer».[122] А если тебе плевать на чистоту рода, ты можешь наплевать и на этот запрет.

– Ну, в нашем случае на отцовство могут претендовать только двое, – напомнила Анна. – И любой из этих двоих меня устраивает.

Дэймон стянул с нее одеяло. О боже! Стоило ему взглянуть на ее плоский живот и тяжелые груди с набухшими сосками, как его моментально начинало разбирать.

– Нет, нет, сперва ты должен рассказать, чем закончилась война Эохайда Айрема с дивным народом. Ты обещал!

– О женщина! Ты что, моей смерти хочешь? Ну ладно…

Как-то погожим днем отдыхали король с королевой в своем покое и вдруг увидели неподалеку Мидира.

«Добро тебе, король Эохайд Айрем», – начал Мидир.

«Добро и тебе, повелитель Сид-Бри-Лейт», – ответил Эохайд.

«Не по чести поступил ты со мной, дав поручения, которые я исполнил, а после явившись требовать Этайн».

«Не уступал я тебе своей жены», – сказал Эохайд.

«Теперь скажи, есть ли у тебя ко мне еще какое дело?»

«Нет у меня к тебе дела», – ответил король.

«Доволен ли ты?»

«Воистину доволен».

«Так знай же, что беременной пришла ко мне Этайн и в моем доме родила дочь, которая сидит сейчас подле тебя. А твоя королева осталась со мной, и ныне ты снова отпустил ее».

Не посмел Эохайд вновь идти войной на Сид-Бри-Лейт, ибо связан он был зароком. Тяжко страдал он от того, что пропала его жена, а дочь возлегла с ним на ложе. Удалился он в Дун-Фремайн, что в землях Тетбы, дабы не видеть больше той, что напоминала ему о потерянной любви. Тогда явился Сигмалл, внук Мидира от дочери его Ойкниа, и сжег дотла Дун-Фремайн. Пал Эохайд от его руки, и забрал Сигмалл голову короля в Сид-Нента в отместку за честь своего деда, Мидира.

И вот слова прозвучали. Известие о ее беременности ввергло Константина в состоянии каталепсии. Несколько минут он стоял неподвижно, потом судорожно сглотнул, посмотрел на нее так, будто она призналась в убийстве видного политического деятеля – и не говоря ни слова, вышел вон. Анна пожала плечами и принялась наносить на лицо маску с экстрактами мяты, ромашки и шалфея.

Он вернулся через три с половиной часа. Прошел, не снимая верхней одежды, в комнату, встал на колени возле кресла, в котором Анна мирно почитывала «Архетипику мифа», взял ее руку и надел ей на палец великолепное золотое кольцо.

– Помнишь, я говорил тебе, что виноват?

Анна молча кивнула. Язык у нее прилип к гортани.

– Наверно, я сам тогда не очень-то себе верил, потому и ты не поверила мне. – Константин говорил ровным голосом, безо всяких драматических эффектов. И смотрел ей прямо в глаза. – Ты выйдешь за меня замуж? Пожалуйста.

Ей стало жарко.

Замуж? За него?.. Подумать только, после всего, что было, он еще имеет наглость… как будто и правда верит в то, что это возможно… а что, разве ты сама в это не веришь?.. в этом мире все возможно, вот в чем беда, сегодня мы сидим в этой комнате, а завтра… он любил эту женщину, а мы еще не были женаты, да если бы даже и были женаты, кто может знать заранее, что не захочет другого, другую… никто никому ничего не должен… он любил ее, а теперь хочет взять тебя в жены… ну и почему бы нет?.. в конце концов, никто же не говорит, что это навсегда!..

Весь этот мысленный сумбур помешал ей ответить ясно и четко. Она открыла рот… и снова закрыла. Константин истолковал ее молчание по-своему.

– Я позвонил твоему отцу. Он не возражает.

Анна опять открыла рот… и закрыла.

– Я сказал ему, что люблю тебя. Я сказал, что ты ждешь ребенка. Что это наш ребенок. И что мы оба хотим его.

– Это девочка, – прошептала Анна.

– Что?..

– Девочка. Она появится на свет в конце июля или в начале августа, на Ламмас.

– Что ж, прекрасно.

– Тебя не волнует, кто ее отец?

– Знаешь… – протянул Константин, – почему-то нет.

– Есть вероятность, что это не ты.

– Но и есть вероятность, что я. К тому же это не главное. – Он прижал к своей прохладной щеке ее руку с кольцом. – Главное, что с тобой все в порядке, правда? Тот врач ошибался. И после будут еще дети.

Может, да. А может, и нет. Анна была готова и к тому, и к другому.

Так что, рискнуть? Принять его предложение? Говорит, что хочет тебя вместе с ребенком. А что скажет через год, неизвестно. Ладно, поживем – увидим. Даже если в один прекрасный день Костик взбрыкнет, ты сумеешь вырастить свою дочь сама. И после будут еще мужчины.

– О чем ты думаешь? – спросил он почти без надежды.

Взглянув на него, Анна вдруг явственно ощутила, что боль от ее молчания буквально рвет его на части.

О чем я думаю? О чем? О том же, о чем думали тысячи людей за тысячу лет до нас. О неопределенности морали, о странном взаимопроникновении добра и зла, о неизбежной связи вины, страдания и искупления.[123] Думает ли он о чем-то подобном? Очевидно, да. Иначе не пришел бы сюда с золотым кольцом и этим своим – несколько запоздалым, но все же – предложением…

– Да, – сказала она, глядя из кресла на него, стоящего на коленях. – Я согласна.

Константин поцеловал ей руку. Одну, потом другую. Потом уткнулся лицом в ее колени и замер в неудобной позе, точно сраженный выстрелом в затылок. Машинально Анна перебирала пальцами его светлые волосы. Надо бы успокоить его, помочь ему привыкнуть к мысли, что теперь все по-другому.

– Знаешь, – сказала она, – я бросила курить.