До особого распоряжения - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Борис Пармузин (ч. 3)

враги.

- Есть... - Махмуд-бек не мигая смотрел на желтоватый огонек лампы. - Одного не пойму, как Рустам

мог пойти на подлость? Мы вместе росли, вместе голодали.

- Тогда вы не замечали скрытых черточек. Он, вероятно, всегда был завистлив.

- Не замечал.

- Значит, все это появилось позже. Да и воспитатели помогли...

- Да... Пока не пришел Карим-Темнота, мы много вздора наслушались...

- Затем юноше вбили в голову, что его отец - двоюродный брат Джумабая. А был его отец батраком и

умер на работе. Насмотревшись на роскошь в Баку, Рустам легко клюнул на приманки, подкинутые

мусаватистами. Клюнул он и на фальшивое завещание.

- Вы твердо верили, что оно - фальшивое?

- Не очень. Но сомневался. Завещание составлено слишком по-современному. К тому же я знал о

невероятной жадности Джумабая. С ваших слов... Помогли и мои наблюдения над Рустамом в Стамбуле.

- Зачем его прислали сюда?

- Турки хотели поставить его во главе эмигрантской молодежи, создать особую организацию.

- Ого! - Махмуд-бек покачал головой. - Прямо в вожди.

- Вождь не получился. Он прежде всего подумал о наследстве, увидел в вас своего соперника и

бросился к Эсандолу с доносом.

- Всего мог ждать...

- А нам и нужно, милый Махмуд-бек, всего ждать. Даже того, что Рустам снова поднимется.

- Вряд ли.

- Я тоже так думаю. Одиночество и нищета в чужой стране - гибель.

- Если ему не помогут мусаватисты, - напомнил Махмуд-бек.

- Мехти погиб. - Аскарали уточнил: - Он еще жив, но погиб. Разочарование, опиум... Из этого дымка

никто еще не выбирался на божий свет. Но хватит о них. Я хочу вам напомнить о Фузаиле. Нас торопят. .

- Фузаил, Фузаил... - повторил Махмуд-бек. - Кстати, вы не замечали в караван-сарае нового

эмигранта? Коренастый, темный, видно, из горного кишлака?

- Да. Мельком. Но что нам до этого эмигранта?

- Он появился в дни, когда разбили отряд Фузаила на границе. Если он пришел вслед за бежавшими...

- Значит, парень будет искать знакомства с вами, с помощником муфтия. Через вас - с самим

Фузаилом.

Салим городил чепуху. Он не был подготовлен к разговору.

...Вновь заметив на себе пристальный взгляд, Махмуд-бек подошел к парню:

- Из каких мест будешь?

Темное лицо парня покраснело от неожиданного вопроса. Махмуд-бек предположительно назвал

горный кишлак. Тот самый, мимо которого промчался небольшой отряд Фузаила Максума.

- Да, господин, - удивленно и растерянно сознался Салим.

- Тогда будем знакомиться.

Салим сбивчиво рассказывал о кишлаке, о том, как его притесняли большевики.

- Комсомолец? - спросил Махмуд-бек.

- Что?! Что вы говорите, господин?! - воскликнул Салим.

Был знойный полдень. Люди попрятались по комнаткам, дремали под навесом возле сонных

животных. Кто-то возился в конце двора у казана, подкладывая под него кривые ветки саксаула. Запах

пережаренного лука полз по караван-сараю, не вызывая аппетита даже у голодных.

Очень жарко.

- Пойдем к нам.

Салим не двигался.

- Пойдем, - твердо повторил Махмуд-бек. - Муфтия нет дома.

Салим нерешительно двинулся за Махмуд-беком.

В комнате было прохладней. Махмуд-бек взял чайник, подал гостю пиалу. Обычно в доме всегда был

холодный чай. Муфтий боялся пить сырую воду в этом городе. Солоноватую, грязную, ее разносили в

бурдюках. При виде водоносов муфтий брезгливо морщился и жаловался на свой больной желудок.

- Да пей же, Салим, пей. Имя-то у тебя какое! Салим - здоровый, невредимый. Зачем же ты прибежал

сюда?

Салим опустил голову и произнес:

- Я хочу служить у Фузаила Максума.

- Откуда ты его знаешь?

- Слышал, господин.

Махмуд-бек подошел к двери, приоткрыл ее. В комнату сразу ворвался горячий ветер.

- Какая жара. Так вот, Салим, я не хочу знать, кто ты. Но на один вопрос прошу ответить честно.

- Хорошо, господин.

- Эта девушка - твоя невеста?

- Какая девушка?

- Я просил ответить честно. Девушка, которую украл Фузаил.

- Сестра.

- Я узнаю о ее судьбе.

- Спасибо, господин.

- Но прошу: живи здесь и не пытайся пробраться к Фузаилу. Там ничего не достигнешь - тебя разорвут

в клочья... Договорились? Повторяю: мне не интересно знать, кто ты. Ты просто мне нравишься. Ты мой

земляк. Я тоже вырос в горном кишлаке.

Девочке было четырнадцать лет. Она училась в шестом классе. В кишлаке была открыта только

начальная школа, и девочка ежедневно ходила через перевал в районный центр, где была десятилетка.

Она возвращалась в последнее время не с подругами, а одна: мать положили в районную больницу, и

девочка задерживалась, чтобы навестить ее.

В горах уже давно было спокойно.

Лихорадочная дробь гулко отдавалась в ущелье. Девочка уступила дорогу всадникам. Один из них

задержался. Девочка взглянула на незнакомое багровое лицо и невольно прижалась к каменной стене.

Крепкие руки схватили школьницу. Очнулась она в чужом городе.

В просторном доме ползала злая старуха. Безо всякой причины она подходила к девочке, щипала ее

и хихикала:

- Сладость... Сладость...

Девочка не притронулась к еде.

- Ну и дура. Тебе нужно быть в теле. Хозяин скоро заявится.

Девочка не понимала ее слов, но сообщение о хозяине заставило вздрогнуть. Наверное, тот самый, с

багровым лицом.

Когда старуха хлопотала у очага, с трудом, тяжело кашляя, раздувала огонь, девочка нашла нож...

Старуха спохватилась поздно.

Разъяренный Фузаил Максум бил сводницу - свою давнюю знакомую - долго. Бил ногами, топтал.

В полночь басмачи увезли два трупа в пустыню.

Фузаил Максум не представлял, что советская школьница - его последняя жертва. А впереди -

возмездие. Не представлял потому, что лидеры туркестанской эмиграции всего лишь слегка пожурили

курбаши.

В караван-сарае к вечеру становилось многолюдно. Салим ждал, когда в воротах появится человек, от

которого он хотел услышать хотя бы одно слово. Махмуд-бек ограничился легким кивком.

Во дворе шумели. Из-за места у стены дервиши затеяли драку. Драка старых, обессиленных людей

выглядела жалко. Присутствующие, особенно паломники, отворачивались, старались не смотреть на

«святых» людей. Потрясая посохами, разошедшиеся дервиши призывали в свидетели аллаха.

Запахи дыма, навоза, конского пота и визгливые крики... Махмуд-бек не мог к этому привыкнуть. Да и

усталость, нервное напряжение давали о себе знать. Секретарь муфтия спешил в прохладную комнату,

где были потертые циновки и курпачи. Если Садретдин-хан не придумает работу, можно лечь, уснуть.

Однако у муфтия бессонница. То ли от старости, то ли от нахлынувших дел и забот. Муфтий чувствует

себя нужным человеком. Это значит, никому из окружающих не будет покоя.

В последнее время муфтия подмывало сообщить о чем-то важном. Однако он сдерживался, лишь

хитро поглядывал на Махмуд-бека. Пропуская бородку через пальцы, ограничивался намеками:

«Большие дела нас ждут, сын мой. Огромные дела».

Но нынче муфтий был расстроен.

- Сын мой, - вздохнул он, - чем только провинили мы аллаха?

- Что случилось, господин?

- Беда свалилась на наши головы.

Махмуд-бек промолчал.

- Советы подняли большой шум из-за этой девчонки.

- Из-за какой девчонки?

- Фузаил Максум, негодник, увез девчонку с той стороны.

- A-а... Я и забыл об этом.

- Мы все забыли, мой сын. Советы возмущаются. Они обратились к правительству страны.

- Да... Но кто знает, что это сделали мы, а не какие-нибудь бродячие племена?

- Все беды всегда падают на головы бездомных, обиженных, - сказал муфтий, а потом другим тоном

добавил: - Племена не рискуют переходить границу. Подобных случаев не бывало.

- Что же предпринимает правительство?

- Еще не знаю, мой сын.

- Может, стоит вернуть девчонку? Прикажите Фузаилу Максуму. Он послушается вас.

- Он-то послушается. Но девчонки нет.

- Как - нет? - искренне воскликнул Махмуд-бек.

- Она ушла из жизни.

На другое утро в чайхане Махмуд-бек рассказал Салиму о судьбе сестры.

- Вот этими руками, - парень выставил широкие ладони, - я задушу, собаку.

Махмуд-бек не перебивал Салима, дал ему выговориться. Когда окончился поток горячих слов,

парень прошептал:

- Что же мне делать, господин?

Он вдруг стал похож на слабого, одинокого мальчишку.

- Тебе лучше всего вернуться домой, - посоветовал Махмуд-бек.

- Я не смогу спокойно спать, пока жив Фузаил...

- Тебя, наверное, ищут дома, - продолжал Махмуд-бек.

- Наверное, - согласился Салим. - Но пока жив Фузаил, я не уйду.

- Ты здесь ничего не сможешь сделать. Он окружен такими же головорезами, как сам.

- Я придумаю что-нибудь, если вы... Если вы не выдадите меня.

- Я тебе обещаю, Салим.

- Верю, господин.

- Но я предупреждаю: без моего ведома не делать ни одного шага.

- Я все время сижу в караван-сарае, господин.

Был ранний час. Первые посетители чайханы, те, кто торопился к своим прилавкам, магазинчикам,

схлынули. Скоро, с первым жарким лучом появятся крестьяне. Будут обсуждать покупки, хвастаться

перед знакомыми своей хитростью, умением торговаться. Купцы, лавочники этого не делают. Они

считают вырученные деньги.

Хозяин, эмигрант из Ферганы, славился гостеприимством и хорошим чаем. У фыркающего самовара

стояли в ряд чайники с открытыми крышками. Здесь ждали посетителей, среди которых много было и

людей Фузаила Максума.

- Новенький? - спросил хозяин у Махмуд-бека.

- Да, из наших мест.

- Самаркандский, значит.

Салим взглянул на Махмуд-бека и кивнул:

- Самаркандский.

- Наверное, с пустыми карманами?

Хозяин поставил чайник. Вытер руки. У него через плечо всегда висела грязноватая тряпка.

- Догадались! - улыбнулся Махмуд-бек.

- Не трудно... - Хозяин оценивающе осмотрел широкие плечи парня.

- Придется подыскать ему работу, - сказал Махмуд-бек.

- Ему можно найти место, - пообещал хозяин чайханы.

Он не сказал - работу.

Махмуд-бек понял, о каком месте идет речь.

Аскарали согласился с планом Махмуд-бека.

- Я специально завел его в эту чайхану. Там на будущих воинов ислама быстро набрасываются.

- А если парень не выдержит?

- По-моему, выдержит. .

Коротки минуты, когда контора оптового торговца пустует. В иное время приходится ограничиваться

жестом, либо вложить в книгу записку с безобидными словами. Малограмотные ростовщики и купцы к

книгам не прикасаются.

Все реже удается уйти от муфтия. Старик готовит какое-то большое дело. Он бросается от Эсандола к

Курширмату, потом лихорадочно пишет обстоятельные послания Мустафе Чокаеву.

Махмуд-бек, основной помощник, а теперь - советчик, должен всегда находиться под рукой...

- Выдержит, - повторил Махмуд-бек и вспомнил дорогу через пустыню, которую пришлось ему

одолеть, прежде чем он добрался до святого города, до чайханы азербайджанца, до мечети муфтия

Садретдин-хана.

Подобные испытания Салим уже выдержал. Но здесь - куда страшнее, чем в пустыне. Выдержит ли

он это трудное испытание?

- Чем только не занимаются эмигранты, - задумчиво проговорил Аскарали. - Вам не доводилось

видеть у меня или во дворе одного человека с такой приторной, ну, можно сказать... приторно-подлой

наружностью?

- Их здесь хватает, - усмехнулся Махмуд-бек.

- Этот - особенный. Занятие нашел тоже особенное. Скупает за гроши завещания, дарственные. Люди

не верят в подобные бумажки. Не верит и он.

- Зачем же скупает?

- Продать при случае. К примеру, он продал мне завещание Джумабая. Я прихватил тогда Ислама-

курбаши просто для убедительности. Даже вернул ему потом это завещание. На черта оно сдалось!

- Но при чем тут?..

- Сейчас, сейчас... Этот поставщик приложит руку к груди, согнется и ходит от одного знатного,

богатого человека к другому. Всех по имени знает. Родословную каждого из этих господ знает. Так вот, я

попросил его найти - и он нашел - большой тайник с оружием. Смотрите.

Аскарали вытащил из груды деловых бумаг пожелтевший листок.

Не очень опытная рука торопливо, вероятно за считанные минуты, набросала план расположения

тайника с оружием. Тайник находился в горном ущелье на советской стороне, недалеко от границы. По

соседству населенных пунктов не было.

- Рискнет ли Фузаил? - с сомнением спросил Махмуд-бек.

- Прочтите список.

Список производил впечатление.

- Салима взяли в отряд, - сообщил Махмуд-бек. - Вчера я заходил в чайхану. Хозяин решил

обрадовать меня. Говорит, устроил вашего земляка. Я поблагодарил, хотя сказал, что не знаю этого

человека. Однако Салим - новенький. Вряд ли Фузаил потащит его с собой.

- Постараемся. У меня есть человек в отряде, - сказал Аскарали. - Ну что ж, завтра начнем

действовать.

- Начнем.

- Порадуйте муфтия. - Аскарали протянул Махмуд-беку план тайника. - Объясните, у кого я купил.

Короче говоря, это мой подарок Садретдин-хану.

Садретдин-хан был очень доволен.

- Преданный человек, этот Аскарали. Когда наша родина обретет свободу, мы не забудем его.

- Да, - согласился Махмуд-бек. - Очень добрый человек. А мне он подарил редкую книгу. Газели

Алишера Навои.

Муфтий, на каждом шагу подчеркивающий, что он - страстный борец за нацию, защитник ее традиций

и культуры, даже не взглянул на стихи великого поэта.

- Значит, есть такой ростовщик? - переспросил муфтий. - Ах, негодник! Нашел занятие... - Он

рассмеялся. - Завтра же обдумаем. Может, пошлем Фузаила?

- Стоит ли рисковать таким человеком? Еще не утих шум из-за девчонки.

- Кто знает, что это - дело рук Фузаила?

Махмуд-бек покачал головой.

- У вас есть подозрения, сын мой?

- Не нравится мне Саид Мубошир. Он здесь близок к правительству. Он чиновник. И потом - за деньги

на все способен.

Муфтий, забыв обо всем на свете, стал ругать своего давнего врага. Теперь его очень трудно было

успокоить.

Уже ночью, когда муфтий и его секретарь ложились спать, раздался осторожный стук.

- Кто еще там? - глухо проворчал Садретдин-хан.

Посланец Фузаила Максума тяжело дышал и никак не мог сказать о главном.

- Потом его вызвали, - твердил он. - Хозяина моего вызвали.

- Куда? - испуганно спросил Махмуд-бек.

- В полицию. И теперь он должен приходить каждый день. Отмечаться. Каждый день. И в пятницу.

Махмуд-бек был испуган и растерян. Это заметил даже муфтий.

- Что с вами, сын мой?

- Какая большая беда, господин! - наконец нашелся Махмуд-бек.

- Вы правы, сын мой, большая беда. За какие грехи нас карает аллах! - Муфтий встал на колени и,

подняв руки, приготовился к молитве. Бородка у него дрожала мелко-мелко. Свет от лампы падал на

старика. Огромная тень застыла на глиняной, пыльной стене, потом резко качнулась и рухнула вниз.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Я обращаюсь к воспоминаниям старого чекиста Абдуллы Валишева. Мне хочется привести эпизод из

его рассказа о последней схватке с Ибрагим-беком.

Главарь басмаческих войск получал от английской секретной службы конкретные задания. Политики

Великобритании считали весну 1931 года самым подходящим моментом для нанесения удара. Один за

другим двигались отряды, собранные Ибрагим-беком, который, кстати, обладал незаурядными военными

и организаторскими способностями, умением вести боевые действия в горах. Ибрагим-бек умело

использовал донесения разведки, налет тал на многочисленные гарнизоны. Он создал себе славу

непобедимого воина.

Но коммунисты собирали дехкан, объясняли им, какой это лютый враг трудящихся - Ибрагим-бек. В

селении Караманды состоялся десятитысячный митинг. Люди вытаскивали из поясных платков листовки

Ибрагим-бека, бросали на землю, топтали.

Первая схватка с основными силами Ибрагим-бека произошла у кишлака Карабулак. С басмачами

сражались два добровольческих отряда и один красноармейский эскадрон. Потом в небе показались два

самолета. Банда бросилась в долину.

На каждом шагу басмачи встречали сопротивление. Даже безоружные чабаны не позволили им

увести из табуна лошадей. Все тропинки были перекрыты. После нескольких боев потрепанный отряд

Ибрагим-бека стал пробираться к границе.

С рассветом на поля возле реки Кафирниган вышли люди. Их поднял еще ночью председатель

сельсовета Мамед Раджаб Ярмухамедов. Колхозники Юлдаш Игамбердыев и Карим Алимарданов

увидели, что с противоположного берега три человека машут руками. Незнакомцы попросили плот,

лошадей и лепешек; обещали хорошо заплатить. Переправа состоялась. Ибрагим-бека встретили как

положено. Кроме двух находчивых колхозников в этом деле участвовали славные помощники чекистов:

Карахан Садаров, Абдурахман Алимарданов, Иса Хальяров, Мукум Султанов.

Абдулла Валишев писал:

«Главарь басмаческой банды, руководитель одной из крупнейших военных провокаций против наших

среднеазиатских республик, агент английской секретной службы, сподвижник эмира бухарского,

«неуловимый» Ибрагим-бек был пойман сейчас здесь, у берегов Кафирнигана, простыми колхозниками,

взявшими оружие в руки, чтобы избавить наконец свою землю от ядовитых змей, заползших из-за

рубежа».

Я часто вспоминал этот эпизод из истории борьбы народа против своих врагов. Народ творил правый

суд.

Салим был тоже простым колхозником. К сожалению, я не мог поговорить с ним откровенно.

Приходилось всю энергию этого парня, жажду мести осторожно вводить в нужное русло. Следовало

удержать Салима от неверного, бездумного шага, который мог ему стоить жизни. В шайке Фузаила

Максума действовали свои законы. Малейшее подозрение - и бандиты расправились бы с Салимом.

Мы много думали о судьбе не только этого человека. Подготовить опытного разведчика в условиях, в

которых мы находились, было очень трудно.

Кстати, опыта не было и у меня. Я помню, как опустил руки, когда узнал, что вторично уходит от

справедливого суда Фузаил Максум. А все, казалось, так просто! Фузаил очень нуждался в оружии. И он

бы пошел за ним. Но местная полиция теперь следила за курбаши. Отлучиться он не мог.

Я помню и завидное спокойствие Аскарали. Он будто уже заранее приготовился к провалу.

- Что ж, подумаем, - сказал он. - Нужно работать.

ЧАШКА КОФЕ

Муфтий Садретдин-хан в последнее время стал раздражителен. Из-за каждой мелочи взрывался,

тряс головой. Он нелестно отзывался и о своих руководителях.

- Сидеть там, в Париже, - совсем другое дело. - Это упрек в адрес самого Мустафы Чокаева.

- Поднимать, поднимать, - ворчал Садретдин-хан над последним письмом. - Как их поднимешь? - Он

кивает на дверь. Глаза зло сверкают, а руки дрожат. Муфтий старается скрыть эту дрожь. Ах, если бы

всевышний вернул ему силы, молодость! До власти он добрался бы сам.

За дверью - обычные крики и ругань. В караван-сарае жизнь начинается рано. Люди спешат:

обмануть, выгадать, урвать у ближнего.

- Господи, - вздыхает муфтий, - как быть с народом? Забыли, совсем забыли о главной цели. Каждый

ищет выгоду. Им во сне деньги видятся. Проклятые...

Когда муфтий приехал в этот город, все обстояло иначе. С утра до вечера шли к нему выразить свое

почтение знакомые и незнакомые, именитые и простые смертные. Одни заходили по-хозяйски, степенно,

расправив плечи, другие скользили тенью и сами старались оставаться в тени.

В честь Садретдин-хана устраивались обеды. Он все принимал как должное и не заметил, когда

начался спад. Вечно занятый, решающий десятки вопросов, погруженный в переписку с

многочисленными адресатами, однажды он поднял голову и сказал:

- Давно не заходил Курширмат.

- Давно, - согласился Махмуд-бек.

Садретдин-хан вопросительно посмотрел на своего секретаря.

- Все заняты, - высказал предположение Махмуд-бек.

- Заняты, - недовольно проворчал муфтий. - Знаю, чем заняты.

Карабкаются люди, из кожи лезут, к власти тянутся. Обдирают пальцы в кровь, задыхаются. А какая

власть? Они же на чужой земле. Мотаются по караван-сараям, слушают ругань купцов да ослиный рев. А

чем лучше тот же Курширмат? Тоже чужой.

Муфтий продолжал надеяться на добрые вести из Кашгара. Не может быть, чтобы здание, которое

добротно складывали по кирпичику сильные, опытные англичане, рассыпалось.

Его даже буря не разрушит, а тут подул всего лишь ветерок, и они там, в Кашгаре, уже попрятались в

свои норки. Решили, что пришел конец и новое независимое тюркское государство развалилось, не успев

родиться.

О Кашгаре муфтий не заговаривал даже с Махмуд-беком. Секретарь реже присутствовал и на

приемах у Эсандола, но знал, что турецкий консул в курсе событий; он искренне переживает крушение

планов в Кашгаре. На то воля аллаха...

Про себя Садретдин-хан сожалел, что он не находится там, в Синьцзяне. Он верил своему опыту.

Возможно, удалось бы направить события в нужное русло.

Проклятый караван-сарай! Здесь ни днем ни ночью нет покоя. Жадные купцы, подлые ростовщики,

хитрые слуги... И в этой разношерстной компании должен жить муфтий Садретдин-хан. Жить в ожидании

чудес.

- Вы где-то опять пропадали, Махмуд-бек, - строго заметил муфтий.

- Был у Аскарали.

Аскарали из тех, кто с искренним уважением относится к муфтию. Если Аскарали не видит

Садретдин-хана два-три дня, он обязательно передает привет с Махмуд-беком. И сейчас секретарь,

делая вид, что не замечает плохого настроения, передает муфтию поклон и пожелания доброго

здоровья.

- Как он там? - смягчившись, небрежно спрашивает Садретдин-хан.

- Торгует. Отнял у него немного времени. Новые покупки смотрел.

- Опять книги?

- Да. Очень редкие, господин.

- Не знает, куда деньги девать, - ворчит муфтий. Но прежняя злость исчезла.

- Эти книги действительно стоят больших денег. Однако Аскарали не настолько глуп, чтобы покупать

их по дорогой цене.

- Хитер, хитер, - соглашается муфтий.

- Спрашивал о вас.

Метнулась вверх острая бородка. Муфтий выжидающе посмотрел на секретаря.

- Я не стал жаловаться.

- Правильно, - похвалил Садретдин-хан. - В крайнем случае мы учтем его доброе отношение. Но этот

случай, слава аллаху, еще не подошел. - Он опустил голову, задумался, побарабанил пальцами по

столику. - Сегодня вечером, сын мой, нам надлежит пойти в гости.

Махмуд-бек продолжал почтительно стоять, не задавая вопросов.

- Пусть вас не удивит наш визит к этим людям.

О! Махмуд-бек давно перестал удивляться знакомствам муфтия. Кто только не побывал, к примеру,

здесь, в караван-сарае!

Вечером муфтий старался казаться невозмутимым, спокойным. Это ему теперь давалось с трудом.

Прекрасный актер в жизни, он забыл, что подошла старость. Жест, который раньше казался

величественным, сейчас вызывал у присутствующих улыбку.

Муфтий торопливо натягивал халат. Самый дорогой. Значит, они направляются в гости к важному

господину.

- Возможно, наши дела пойдут намного лучше, мой сын.

Он никак не мог попасть в рукав. Махмуд-бек помог.

- Спасибо, дорогой.

Муфтий погладил бородку. Лихо завернул кончик.

Конечно, в эту минуту Садретдин-хан лихорадочно думал о предстоящей встрече и, как искусный

шахматист, взвешивал десятки вариантов игры.

Каждый разговор, каждая встреча для муфтия - игра. Он двигает фигуры то дерзко, небрежно, то

медленно, прикусив губу, сдвинув брови.

Они вышли из ворот караван-сарая торопливо, словно опаздывали. Муфтий семенил мелкими

шажками, кутаясь в халат. За углом он перевел дух и, оглянувшись, объяснил:

- Не хочется ни с кем встречаться. Когда предстоит важный разговор, лучше сосредоточиться.

Они выбрались из лабиринта узких переулков на большую улицу. Муфтий, наклонив голову, не

обращая ни на кого внимания, шел по краю тротуара. Махмуд-бек спокойно шагал рядом. В тихом

квартале муфтий остановился у богатого особняка. Махмуд-бек с удивлением посмотрел на японский

флаг. Муфтий перехватил этот взгляд:

- Да, сын мой, нас здесь сегодня ждут.

С первых минут стало ясно, что господин Таяхара - профессиональный разведчик. Он не счел нужным

даже прикрыться каким-нибудь дипломатическим званием.

Таяхара был вежлив, но в меру. Он уделил на редкость мало времени расспросам о здоровье

«многоуважаемого муфтия и его замечательного помощника».

В эмигрантских кругах каждый разговор начинается с растянутых, слащавых предисловий.

Собеседники словно движутся в кромешной темноте, выставив ладони, ощупывая стены, без конца

извиняясь перед встречными.

Таяхара, видимо, заранее обстоятельно изучил жизнь муфтия Садретдин-хана. И особенно - его

секретаря. Он был в курсе всех их дел.

Махмуд-бек почувствовал, что японский разведчик, отдавая дань уважения муфтию как одному из

руководителей туркестанской эмиграции, больше присматривается к нему.

Похожее отношение Махмуд-бек ощутил впервые в турецком консульстве, когда получал у Эсандола

паспорт. Без сомнения, японец тоже делает ставку на молодежь.

- Мы видим положение туркестанских эмигрантов, перешел к делу Таяхара. - Мы всегда беспокоились

о судьбах восточных народов и думали о их будущем.

Муфтий почтительно прижал ладони к сердцу. Махмуд-бек выразил свою благодарность легким

поклоном.

- Тяжела жизнь на чужбине, - продолжал Таяхара. - Однако если обездоленных людей ведет такой

опытный борец, как многоуважаемый Садретдин-хан...

Снова дрожащая рука потянулась к груди.

- Тогда есть возможность вернуть родину, - заключил японец. - Мы поможем.

Вот она, долгожданная фраза! Муфтий не смог скрыть волнения. Глаза сверкнули, бородка метнулась

вверх. Оп удобней уселся в кресле и даже подмигнул Махмуд-беку: как нас встречают!

Садретдин-хан вступал в очередную сделку.

- Конечно, долг ваших людей не сидеть на месте, клянясь до хрипоты в своей ненависти к

большевикам. С ними нужно бороться молча, но постоянно, упорно. - Таяхара сжал кулак.

- Я того же мнения, - согласился Садретдин-хан.

- Тогда я доложу в Токио о вашей готовности включиться в активную борьбу против большевиков.

Мнение Токио вам передадут не позже чем через три месяца.

- Мы согласны, - бодро заверил муфтий. - У нас есть замечательные люди, которые готовы вступить в

борьбу. За ними стоят войска.

- Войска не нужны. - Таяхара улыбался, словно говорил о чем-то веселом. - Пока не нужны. Вы не

должны привлекать к себе внимание такими боевыми лагерями, как лагерь вашего человека Фузаила-

сан.

Таяхара произнес имя курбаши с уважительной приставкой. Садретдин-хан не понял, что такое «сан».

Да и думал он сейчас о другом. Ему не нравилась улыбка японца.

- Поймите, - наконец японец перестал улыбаться, - три тысячи всадников не решат судьбу родины.

Нужно готовиться. Фузаил, если говорить откровенно, находится под наблюдением. Ему нужно найти

другое место. Временно. Сейчас он связан.

- Да, связан, - вздохнул муфтий.

На прощание Таяхара предложил муфтию и его секретарю переселиться из караван-сарая в хорошую,

удобную квартиру. Таяхара назвал улицу и номер дома.

- Там один из соседей - русский эмигрант, другой - наш человек. Его зовут Нубутуси. Он лучше меня

владеет фарси.

Это был уже приказ. Таяхара произнес его опять с вежливой улыбкой.

- До встречи, господа. Я был счастлив познакомиться. Надеюсь, мы будем большими друзьями.

Последнюю фразу японец адресовал Махмуд-беку.

Несколько дней муфтий Садретдин-хан был занят судьбой Фузаила Максума. Часто в разговорах

мелькало беспокойство о Кашгаре... Махмуд-бек объединил эти две злободневные темы.

- Может, Фузаилу пока действительно следовало бы поселиться на новом месте? В Кашгаре его никто

не знает. .

- Кашгар! - обрадованно потер ладошки Садретдин-хан. - Вот именно. Никто его там не знает. Там

будет наш человек. Кашгар... - Он с восхищением смотрел на Махмуд-бека. - Вы радуете меня, сын мой.

Это замечательно. Кашгар!

Садретдин-хан во что бы то ни стало хотел поделиться новым планом с лидерами эмиграции, с

турецким консулом Эсандолом.

- Уже поздно, - напомнил Махмуд-бек, - на улицах темно.

Муфтий стал ругать узкие переулки, голодных собак. Досталась и местным властям, которые не могут

навести порядок.

Махмуд-бек невольно покосился на дверь.

- Пусть слушают, - расхрабрился муфтий, - наступит день, мы вернемся на родину. Кстати, вы не

думали о квартире?

- Нужно переехать, но...

- Да, - вздохнул муфтий, - наши карманы опять пусты.

- Хозяин требует платы вперед. Эмигрантам здесь не очень доверяют.

- Мусульмане! - Муфтий поднял руки. - Что же творится в мире? Перегрызутся люди из-за денег.

Мусульманин не верит своему брату.

- Может, пришло время обратиться к Аскарали?

- Мне бы не хотелось, - вздохнул муфтий.

Очень часто меняется настроение у старика. То он патетически взывает к мусульманам, то,

сгорбившись, вздыхает, сухонький, жалкий.

- У Эсандола мы уже брали, - сказал Махмуд-бек.

- Ничего, ничего, - поднял голову муфтий. - Если о нас забывают англичане, то теперь нашлись

настоящие друзья.

Японцами муфтий восхищался. Жаль, что о них нельзя поговорить с лидерами эмиграции.

- Сходите, сын мой, к Аскарали, - наконец решился муфтий, - придет время, мы расплатимся с ним.

В конторе оптового торговца Махмуд-бек пробыл несколько минут. Муфтий просил не задерживаться:

нужно обдумать план побега Фузаила Максума из города. И еще просил муфтий узнать у купца, не

пойдет ли в ближайшие дни караван в Синьцзян.

По счастливой случайности такой караван шел через четыре дня.

Муфтий выслушал Махмуд-бека и поблагодарил аллаха за подходящий случай.

- Фузаилу Максуму легче пройти с торговыми людьми.

Махмуд-бек похвалил мысль муфтия, но счел нужным предупредить:

- Господин, не хотелось бы подвергать Фузаила риску. Будет очень плохо, если о побеге узнает Саид

Мубошир.

- Да, этого негодника нужно опасаться.

Муфтий стал ругать давнего врага, а с ним и местные власти.

У него снова испортилось настроение.

План побега Фузаила Максума обсуждался в узком кругу. Было решено, что курбаши, как всегда,

зайдет отметиться в полицию, а затем вечером скроется за Северными воротами. За ночь и первую

половину дня он сумеет догнать караван. С Фузаилом уходило пять всадников.

Курбаши простился с Курширматом и Садретдин-ханом. Больше никого в мехмонхане на этот раз не

было. Муфтий дал Фузаилу адреса турецких агентов и своих друзей в Синьцзяне. Фузаил поклялся

служить нации и вере до последней капли крови. Садретдин-хан благословил курбаши на подвиги во имя

родины.

Решено было больше не встречаться, чтобы не вызвать подозрений. В пятницу Фузаила видели в

полиции и на всех молитвах в мечети. В субботу только к вечеру заметили отсутствие курбаши. Полиция

опросила эмигрантов и еще через день доложила властям об исчезновении Фузаила Максума. За это

время курбаши проскакал сотню километров. Он уже чувствовал себя в полной безопасности.

Нубутуси, низкорослый, замкнутый человек, при встрече только кланялся и уступал дорогу муфтию.

Садретдин-хан нетерпеливо поглядывал на соседа. Японец молчал, и старик начинал нервничать.

- Господин, - успокаивал Махмуд-бек, - нам сказали: ждать три месяца.

Именно в назначенное время Нубутуси осторожно постучал в дверь.

Казалось, японец впервые заметил своих соседей и решил немедленно им представиться. Он долго,

обстоятельно расспрашивал муфтия о делах, здоровье, жизни. Даже привыкший к длинным вступлениям

старик стал беспокойно ерзать и поглядывать на Махмуд-бека.

- Я имею честь завтра вечером, - сообщил японец, - проводить вашего помощника в консульство.

Имеет ли возможность ваш помощник посетить нас?

Нубутуси был невозмутим. Конечно, он заметил, как изменилось лицо у старика. Дрогнули руки,

сошлись брови. Садретдин-хан как-то сжался.

- Мы считаем, что ваш помощник, - японец доводил щепетильный разговор до конца умело, тактично,

- ваш достойный ученик в силах передать своему учителю мнение Токио.

Значит, так нужно. Значит, его не хотят беспокоить. И довольный муфтий расправил плечи. А Махмуд-

бек пришел к окончательному выводу: японцы приглашают его сотрудничать. На этот раз Таяхара будет

еще более деловитым, настойчивым и уже сделает конкретные предложения.

Однако Махмуд-бека принимал секретарь консульства Асакура. Он был весел, разговорчив, старался

понравиться молодому эмигранту. Ему Махмуд-бек, видимо, пришелся по душе. Асакура встретился не с

грубым предводителем бандитов, которые скитаются по караван-сараям, а с образованным, тонким

человеком.

- Я остро переживаю дни на чужбине, - жаловался Асакура. - Вот, например, вчера там, у нас, в храме

Тодайдзи в Нара, был праздник. Первый раз весной зачерпывается свежая вода из колодца. Монахи

размахивают факелами. Поразительное зрелище... А в апреле начнутся «вишневые танцы». Чтобы

понять нашу душу, нужно увидеть лепестки сакуры! - Секретарь консульства мечтательно прищурился,

откинул голову. - Эти лепестки не увядают. Они летят к земле. А легкий ветерок их поднимает. И они

будто танцуют, - он вздохнул. - Родная земля! Сакура... - Неожиданно японец рассмеялся: - Вам легко

запомнить мое имя - Асакура. Но, разумеется, для себя. В нашем деле нужно уметь и забывать...

Вот он и поставил рядом с собой туркестанского эмигранта. Они теперь связаны одной целью, одним

делом.

- Токио поможет вам в справедливой борьбе за освобождение родины.

- Мы очень признательны, господин Асакура.

- Но вам придется работать. Сейчас необходимо... - Секретарь консульства подошел к столу,

развернул карту Советского Союза и уже хозяйским тоном твердо заговорил: - Ваши люди должны

перейти границу. Надо там найти верных друзей, готовых в любое время выполнить приказ, каким бы он

ни был. Эти люди... - Асакура сжал кулак.

Секретарь консульства цитировал заученную наизусть инструкцию о действиях шпионов на

территории СССР. Японская разведка надеялась на фанатиков. Юноши, воспитанные на чужбине

озлобленными родителями, - самый подходящий материал. Из него можно лепить что угодно.

Разумеется, выпускать головореза с налитыми кровью глазами нельзя. Учитывается все: и внешность, и

ум, и хитрость. А главное - ненависть.

- Таких людей можно подготовить, - уверенно сказал Махмуд-бек.

- Будем готовить с завтрашнего дня, - завершил разговор хозяин. - О кандидатурах посоветуйтесь с

муфтием.

Асакура не стал предупреждать, какая ответственность за подбор агентов ложится на Махмуд-бека.

Город уже спал, когда секретарь муфтия и Нубутуси вышли из посольства. Всю дорогу они молчали. О

чем думает Нубутуси? Может, вспоминает «вишневые танцы»?

...В Самарканде много садов. Однажды подул ветер, и лепестки закружились в воздухе. Потом устало

опустились на курпачу, на раскрытые книги и тетради. Их было трое - молодых людей. И никто не

решился смахнуть лепестки. Весна упрямо напоминала о себе. От нее кружилась голова и расплывались

в тумане строки. Несколько лепестков он тогда сохранил в тетради с лирическими стихами. Стихи

посвящались цветущим деревьям и девушке.

Эта стихи так никто и не прочитал.

- Господин Махмуд-бек, - Нубутуси сжал его локоть, - вы куда?

- A-а... Простите. Задумался. - Махмуд-бек улыбнулся. - Если бы не вы, то прошел бы мимо дома.

- Желаю спокойной ночи, - поклонился японец. - Передайте мои добрые пожелания господину

Садретдин-хану.

В последнее время, после встречи с японцами, муфтий изменился. Чертовски выносливый старик! И

сила воли большая. Другой бы или спал, или беспокойно метался по комнате в ожидании новостей, а

муфтий даже не поднял головы. Он дописывал письмо.

- Вот наброски, сын мой, - показал на листок Садретдин-хан. - Это напоминание нашим друзьям.

Завтра займитесь ими. А теперь поведайте мне, что была за встреча у вас.

Муфтий слушал Махмуд-бека очень внимательно, изредка кивая головой, будто секретарь

подтверждал его мысли.

- Нужны два человека, молодых... - повторил муфтий. - Найдем таких, сын мой. Завтра будем решать.

Сейчас отдыхайте. Я вижу, мы начинаем работать по-настоящему. Отдыхайте.

Махмуд-бек заснул только на рассвете. Снились ему сады Самарканда и тетради со стихами.

Аскарали угощал своих гостей.

- Чашка кофе - это долгий, рассудительный разговор, крупная сделка и просто возможность

поразмышлять над жизнью. Ясно, уважаемый Махмуд-бек?

- Ясно, - засмеялся гость.

- Впервые я увидел, как пьют кофе в Стамбуле. О!.. Эта процедура заслуживает уважения. Я только

начинал свой путь торговца. За чашкой кофе состоялась сделка. Ох и крепко меня нагрели!

- Чему же вы радуетесь? - хмуро проворчал купец-туркмен.

Ему не нравился преуспевающий Аскарали, турецкий кофе и, главное, цена, которую назначил

Аскарали. Но купец ничего не мог поделать: большую партию товара здесь иначе не продать.

Приходится совершать оптовую сделку.

- Чему радуюсь? - переспросил Аскарали. - Это был хороший урок для меня.

Купец отодвинул чашку.

- Что вы! - воскликнул Аскарали. - Сейчас очень трудное время. Я должен перебросить этот товар

через границу. За это тоже нужно платить. Войдите в мое положение.

Купец еще долго торговался, но наконец решил отдать свой шелк. К кофе он не притронулся.

Нахлобучив огромную лохматую папаху, туркмен с достоинством поднялся, взял со стола камчу с

великолепной ручкой, стеганул по голенищам сапог.

- Я вас жду, Аскар-бек.

- Пришлю своего человека, - поправил хозяин.

Купец хмыкнул и, повернувшись, пошел вразвалку.

- Еще на год хватит, - задумчиво произнес Аскарали.

- Вы жестоки, - сказал Махмуд-бек. - Настоящий делец.

- Что поделаешь? Иначе нельзя. Вон как передернулся, когда я пообещал человека прислать. Он-то

сам вынужден ходить!

- А если вы восстановите против себя эмигрантов, весь город?

Хозяин конторы положил руки на стол, наклонился. Лицо у него красивое. Густые брови над черными

глазами. Между бровями упрямая складка. На лбу несколько ранних морщин. Они особенно заметны,

когда Аскарали задумается.

- Город? Это понятие растяжимое. Я имею дело только с подлецами, - сказал он серьезно. - И ну их к

черту! Поговорим о книгах.

Он покосился на узкое окошко. Под ним устроились странники из Индии в ярких, кричащих, но

поношенных одеждах.

- У вас есть что-нибудь новое? - поинтересовался Махмуд-бек.

- Найдется. Вот взгляните, - кивнул на стол Аскарали.

Из небольшой стопки Махмуд-бек выбрал томик Хафиза.

- Редкая книга.

Махмуд-бек перелистал страницы, остановился на популярной газели:

Дам тюрчанке из Шираза

Самарканд, а если надо -

Бухару! А в благодарность

жажду родинки и взгляда.

Зазвонил телефон. Аскарали снял трубку. Опять деловой разговор.

- Простите, - извинился хозяин конторы, - работа.

- Понимаю. Не прячьте далеко этот томик. Я скоро зайду. - Махмуд-бек тоже покосился на окно и

вложил в книгу клочок бумаги.

- Милости прошу, - сказал Аскарали.

- Трудно с вами. Всегда вы заняты.

- А вы пейте кофе. За одной чашкой можно решить сотни вопросов. Так делают в Стамбуле.

Кадыру было двадцать пять лет. Он родился и вырос в Андижане. В памяти остались счастливые дни,

всегда солнечные. Отец имел несколько лавок на базаре. В летние дни особенно бойко шла торговля

овощами и фруктами. Отец становился щедрым и давал мальчику деньги. Если бы та мелочь сейчас

звенела в кармане! В чужой столице отец не смог устроиться и за четыре года спустил все сбережения.

Кадыр помогал в караван-сарае купцам. Он грузил товары, поил, чистил лошадей и верблюдов,

выполнял любую грязную работу. Всех ненавидел. Бешено. Казалось, что какая-то невидимая цепь

сдерживает его до поры до времени. Но цепь уже натянулась до предела, вот-вот разорвется, и тогда

Кадыр натворит дел. Первому же купцу, который швырнет монетку в пыль, перережет жирную глотку.

- Таких людей надо вовремя приласкать, - сказал Асакура. - Осторожно приласкать. Они всегда

пугаются. Могут неверно истолковать ваши намерения. - Кадыра «спускал с цепи» сам секретарь

консульства. - Юноша симпатичный. Конечно, на родине его забыли. Но взгляд мне не нравится.

Тяжелый, злой. Не по годам. Пусть меньше смотрит на людей.

Кадыра готовили тщательней, чем первого агента - Ачила, тоже выходца из Андижана. Внешность

Ачила была мало привлекательна. На лице остались следы частых схваток, в которые легко и быстро

ввязывался горячий парень. Рос Ачил на коне, в шайке отца, немногочисленной, но коварной и

беспощадной. Отца убили в перестрелке. Ачил с дядей бежал за границу и вскоре был предоставлен сам

себе.

Ачил не очень понравился Асакуре. Японец поморщился, однако вслух своего мнения не высказал.

Муфтий дал Ачилу несколько адресов «своих людей». Агенту предстояло связаться с ними, а также

собрать шпионские сведения о новостройках в Средней Азии.

Количество адресов Асакура сократил.

- Может провалиться, - объяснил он. - Зачем рисковать.

Ачил провалился и потянул за собой «своих людей». Муфтий рвал и метал. Японец был внешне

спокоен, продолжал работать с Кадыром.

Второй агент трижды побывал в консульстве, в кабинете Асакуры.

- Турксиб, - показывал на карту японец. - Здесь вы должны побывать. Нас интересует дорога, ее

возможности, ее работники. Хорошо бы там найти друзей.

Кадыр даже на карту смотрел со злостью.

Асакура говорил немного. Но Махмуд-бек подозревал, что в районе Турксиба готовится крупная

диверсия. Кадыр сделает первые шаги, прощупает ту дорожку, по которой пойдут более опытные агенты.

Словно догадываясь о мыслях Махмуд-бека, секретарь посольства однажды разоткровенничался:

- Нам очень важно знать об этой магистрали буквально все. В случае... - Он не досказал - «войны» и

ребром ладони резко провел по линии дороги. - Тогда нужно будет перерезать. Короче говоря, там

должны сидеть наши с вами люди, господин Махмуд-бек.

Кадыр благополучно перешел границу, и удача долго сопутствовала агенту.

Японец был доволен. Радостно потирал сухонькие ладошки и муфтий. Из Парижа от Мустафы

Чокаева пришло благословение на сотрудничество с японцами. Бородка муфтия все чаще задиралась

вверх.

- Вы можете и отдохнуть, - великодушно разрешил Садретдин-хан. - Давно не были у своего книжника.

- Да я бы не прочь, - согласился Махмуд-бек.

Вечером в конторе Аскарали спокойнее. Меньше посетителей, можно полистать книги, почитать стихи.

Если заглянет непрошеный гость - не беда. Аскарали не любит длинных разговоров. Он быстро

покончит с визитом.

В кабинете уютно. Непременный запах крепкого кофе и старые книги располагают к приятной беседе.

Аскарали знает и любит литературу, читает наизусть стихи восточных поэтов. Клиенты прощают купцу

эту его странность.

- Сейчас будет кофе, - объявил хозяин, - располагайтесь, уважаемый Махмуд-бек. Вы правы, Хафиз -

блестящий поэт. Несмотря на свою нищету, он щедро дарил города за родинку красавицы.

- Это поэзия.

- Да... - согласился Аскарали и, понизив голос, добавил: - Сейчас наши родные города здесь

продаются уже по-настоящему. И кто торгует!

Аскарали поставил перед гостем чашку кофе и стаканчик с ледяной водой. Как в Стамбуле.

- Пейте, Махмуд-бек.

- Да, торговля идет, - согласился гость. - Но этим продавцам все меньше верят.

- Хозяева приберут к рукам кого нужно. Лидеры туркестанской эмиграции станут подставными

фигурами.

- Это заметно уже сейчас.

Аскарали подошел к окну, затем открыл дверь в первую комнату, чтобы было видно, если кто войдет.

Взяв одну из старых книг, он наклонился к гостю:

- Кадыр благополучно возвращается домой. Ему дадут возможность дойти до границы. Возьмут на

глазах у встречающих. Вы тоже будете встречать?

- Вероятно.

- Ну что ж, пейте... кофе. Не спешите. Чувствуете, какой аромат?

Опять кто-то открывает дверь. Всякий поселившийся в караван-сарае считает своим долгом навестить

процветающего купца.

Секретарь японского посольства Асакура искренне переживал провал Кадыра:

- Надо же... Когда он столько сделал...

Асакура был уверен, что советские пограничники задержали агента случайно.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

В старом дореволюционном путеводителе по Средней Азии я нашел следующие строки:

«Постройка среднеазиатской дороги производилась частями при самых разнообразных условиях.

Первый участок от Узун-Ада до Кизил-Арвата (217 верст) строился в 1880-81 годах.

Высочайшее соизволение на постройку этой дороги последовало 25 ноября 1880 года.

27 мая 1895 года последовало Высочайшее повеление о сооружении железной дороги на средства

казны от Самарканда до Ташкента с ветвью на Андижан».

Путеводитель откровенно говорит о значении среднеазиатской дороги: переброска войск и развитие

торговли.

В 1930 году в журнале «30 дней» были опубликованы путевые очерки Ильи Ильфа и Евгения Петрова

о поездке на Турксиб в составе группы советских и иностранных журналистов.

«Как видно, многие стремятся сейчас побывать в Средней Азии.

Вероятно, поэтому московский букинист ни за что не дает дешевле десяти рублей «Туркестанский

край» Семенова-Тянь-шаньского».

И дальше так же весело:

«Имеется еще несколько поджарых брошюрок на русском языке о мечети Биби-Ханым и о городище

Афрасиаб, но купить их можно только в Самарканде под голубым куполом усыпальницы Тимура из рук

чалмоносного служителя культа.

В итоге - десять рублей переходят к букинисту, а «настольная книга для русских людей» - к советскому

путешественнику. Из этой книги он ничего, конечно, не узнает о теперешней жизни среднеазиатских

республик».

Жизнь менялась удивительно быстро. Огромная стройка - Турксиб - была событием для всей нашей

страны.

Сейчас, когда мчатся скорые поезда с комфортабельными вагонами, проносятся тяжеловесные

составы, странно будет выглядеть попискивающий паровозик. И уж совсем странно вспоминать

караванные пути. Но мне доводилось путешествовать с караванами, доводилось жить в странах, где

железные дороги считают метрами.

Новая магистраль соединила два огромных края - Туркестан и Сибирь. Мне рассказывали, что к

рельсам подходили старые люди и гладили металл, осторожно, словно маленьких детей по головкам.

В тридцатом году появились стихи Гафура Гуляма, которые выразили чувства миллионов людей:

И теперь по нему,

По пути, что так стар,

Вереницей летят эшелоны,

Мчится хлеб, и железо, и лес,

И руда

Днем и ночью, как неотвратимый,

Неуклонный,

В грудь врага устремленный

Удар,

Чтоб скорее покончить с врагом

Навсегда,

Чтоб исчезла беда

Без следа,

Чтоб не запахом крови и гари,

А свободы дышали ветра,

Обвевая счастливые эти года...

Из разговоров с японскими дипломатами стало ясно, что они разрабатывают план нескольких

диверсий. Цель одна: в случае войны прервать движение по Турксибу - отрезать Сибирь и Дальний

Восток от всей страны.

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Муфтий скептически относился к «святым людям». В плохом настроении называл их босяками или

шарлатанами. Он брезгливо морщился, когда видел шумную толпу во дворе караван-сарая, старался

побыстрее проскочить мимо дервишей, бродячих табибов и предсказателей.

Устроившись на новой квартире, муфтий сказал:

- Уже ради того, чтоб не слышать этих шарлатанов, нам нужно было давно перебраться сюда.

Махмуд-бек выразил сомнение: в караван-сарае легче встречаться с нужными людьми.

Садретдин-хан одобрительно посмотрел на своего секретаря:

- Вы правы, сын мой. Меня, кстати, радует, что вы стали серьезно обдумывать каждый поступок.

- Я хотел сказать об этом раньше. Но, вероятно, японским друзьям неудобно бывать в караван-сарае.

- Да, да, сын мой. Они познакомились со мной на улице. Я просто сохранял в тайне наш разговор.

На улице произошла и еще одна встреча.

Вначале муфтий шарахнулся в сторону, по-женски испуганно замахал руками:

- Идите, идите...

Махмуд-бек узнал по ярким, но оборванным одеждам двух странников, упорно торчавших под окнами

Аскарали. Муфтий принял их за гадальщиков. Из-под живописных лохмотьев у оборванцев выглядывали

кривые жилистые ноги. На плечи одного, несмотря на жару, небрежно брошена потертая шкура барса.

Лица - смуглые до синевы. Странники приблизились к муфтию. Старику некуда было деться. Он

прижался к забору.

Встреча произошла в узкой улочке, ведущей к узбекской мечети, маленькому жалкому сооружению.

«Гадальщики», несомненно, поджидали муфтия. Он ежедневно приходил в мечеть, почти в одно и то же

время.

«Барсовая шкура» осматривал переулок, а второй «гадальщик», громыхая какими-то железками,

резко наклонился к муфтию:

- Муттахидал муслими.

Садретдин-хан давно не слышал этого пароля: «Воссоединение мусульман».

- Откуда вы, дети мои? - удивился муфтий.

- Из Индии, от ваших старых друзей.

В конце переулка показались сгорбленные фигурки верующих-эмигрантов. Их всех хорошо знал

муфтий.

- Дети мои, - заторопился он, - мы задержимся с вами в мечети после молитвы. Вы зайдите за

благословением.

«Гадальщики», сжимая сучковатые, отполированные крепкими ладонями палки, поклонились.

После молитвы произошел разговор, на который муфтий уже давно не надеялся. Индийские

мусульмане оказались агентами английской разведки. Они сообщили муфтию о положении в Кашгаре и

других восточных странах, о подготовке к борьбе с Советами. Эти люди, прикидывающиеся дурачками,

шарлатанами, глубоко разбирались в политических вопросах. Заканчивая беседу, «босяки» просили от

имени английских друзей держать под контролем Синьцзян.

- У нас есть там свои люди, - не выдержал Садретдин-хан.

- Очень хорошо, - похвалил тот, что был в барсовой шкуре.

Он сбросил это украшение и сидел гордый, с чувством собственного достоинства. Вытащив из

лохмотьев кожаный мешочек, он положил его к ногам муфтия:

- Это пригодится вашим людям.

Муфтий поблагодарил и, оживившись, подробнее рассказал о воинах ислама.

- Мы слышали о Фузаиле-курбаши, - скромно заметил «гадальщик».

Весь вечер у муфтия было прекрасное настроение.

- Смотрите! - восклицал он. - Босяки принесли золото! Ах, какие молодцы! Как они работают! - Эта

похвала относилась к англичанам. - Мы теперь можем вернуть долг Аскарали.

Представился удобный случай побывать в караван-сарае.

- Конечно, нужно вернуть, - согласился Махмуд-бек.

- И вот что еще, сын мой, - сказал Садретдин-хан. - Подумайте, кого бы мы могли послать на

несколько дней в Кашгар. Это, - он хлопнул по стопке газет и журналов, - нам ничего не дает.

Аскарали решил, что в Кашгар необходимо ехать Махмуд-беку.

Фузаил Максум снова ускользнул. Ускользнул ловко и неожиданно. В Синьцзян он двинулся дальней

дорогой через кочевья свободных племен и даже краем прошел соседнюю страну. Караван, который, по

предложению Садретдин-хана, курбаши должен был нагнать в пути, давно прибыл в Кашгар, купец уже

распродал товары и собирался в обратную дорогу, а Фузаил Максум все еще где-то петлял по чужим

степям. Сопровождало курбаши трое всадников. Он отобрал лучших джигитов за час до выхода из

города. Салима в их числе не оказалось. Фузаил не желал доверять новичкам, пусть их даже

рекомендует сам муфтий. Он словно чувствовал расставленные сети и, посмеиваясь, обходил их.

В кочевьях свободных племен жили лихие люди, далекие от политики. Но у них веками складывались

собственные обычаи и традиции. Фузаил являлся в кочевье и просил пристанища. Племя обязано было

укрыть его, будь он даже отъявленным преступником, который еще не вытер кровь с лезвия ножа.

Хозяева при случае даже вставали на защиту человека, искавшего пристанища. Пользуясь этим

обычаем, Фузаил Максум спокойно спал в дырявой юрте или под открытым небом. Рядом жались друг к

другу овцы, приглушенно ржали кони.

Курбаши отвык от походов, от ночевок в степи, в горах. Теперь к нему будто вернулась молодость. Он

лежал с открытыми глазами и мечтал собрать огромные силы. Даже - поднять эти племена, повести их

на столицу, захватить власть. Потом подготовиться к большому походу на Советы. Фузаил представлял,

как он врывается в Душанбе, Самарканд, Ташкент.

В степи просыпаются рано. Еще не потускнели звезды, а где-то заплясал под черным котлом первый

огонь. Дым от кривых веток саксаула какой-то сладковатый, напоминает становище и маленькие уютные

кишлаки.

Мечты обрывались сразу же, стоило только вспомнить темную комнатку полицейского участка и

унизительную процедуру, которая называлась - личная явка. Курбаши знал в лицо и по именам всех

полицейских. Когда за хрупким, стареньким столиком сидел офицер, процедура была короче и тактичней.

Сержант задерживал Фузаила несколько дольше, задавал ему вопросы. Рядовой полицейский в

полинявшей гимнастерке прятал под столик босые ноги и упивался временной властью. Фузаил скрипел

зубами. Лицо багровело. Но полицейские привыкли к налитым кровью глазам. В глубоких ямах зинданов

громыхали цепями подобные головорезы. Одежда тех бандитов уже изрядно потрепалась. Через

лохмотья проглядывала дряблая кожа да кости.

Добравшись до границы Синьцзяна, курбаши решил не ехать в Урумчи или в другой крупный город.

Он остановился в кишлаке, где жили узбеки, дунгане, уйгура и даже монголы. Такое пестрое население

устраивало курбаши. у

Фузаил Максум поселился на окраине кишлака. Мимо глинобитного домика проходила тропинка в

горы. По ней изредка поднимались стада. Хозяин домика, одинокий человек, по нескольку дней пропадал

на горных пастбищах. Вскоре вместе с ним стал уходить и Фузаил. Он боялся людей.

Ферганский чайханщик спешил навстречу. Он с должным почтением относился к ближайшему

помощнику муфтия. Лица посетителей чайханы тоже светились расположением к Махмуд-беку.

Чайханщик с поклоном поставил поднос. Махмуд-бек редкий гость. На Фруктовом базаре у него нет

никаких дел, значит, он пришел к нему, к хозяину.

- Что еще нужно господину?

- Вы нужны.

- Я ваш слуга, господин.

Махмуд-бек отпил несколько глотков, осторожно поставил пиалу.

- Мне нужен хороший человек. Я собираюсь в дальнюю дорогу.

- Хороший джигит?

- Да, - согласился Махмуд-бек, - в дороге все может случиться.

- Из людей Фузаила Максума? - вслух размышлял чайханщик.

- Я мало кого знаю.

Чайханщик лез из кожи, чтобы угодить дорогому гостю.

- А не подойдет ли ваш земляк? Он крепкий парень.

- Как он там живет? - поинтересовался Махмуд-бек. - Я даже забыл о нем.

- Благодарен за кров. Сдружился с нашими воинами.

- Хорошо. Подумайте. Я очень надеюсь на вас.

Чайханщик нагнулся еще ниже.

Турецкий консул одобрил предложение Садретдин-хана.

- Да, да, ему пора и в большие дела вникать. Он согласен?

- Согласен, дорогой Эсандол, согласен.

- Тяжелая дорога, беспокойная.

- Вся наша жизнь беспокойная, - философски заметил муфтий.

- Ну что ж, уважаемый отец, благословите его. Пусть завтра зайдет ко мне, и я вручу адреса наших

людей в Кашгаре.

В кабинете консула всегда опущены шторы. Эсандол не любит жары, яркого света. Даже днем горят

европейские лампы с зелеными абажурами.

Свет падает на усталое лицо муфтия.

«Как он стареет», - опять невольно подумал Эсандол.

Кроме адресов Эсандол вручил Махмуд-беку инструкции для своих агентов. Небольшой пакет,

пожалуй, был самым главным, ради чего затевалась поездка. Эсандол решил воспользоваться этой

поездкой, чтобы проверить работу агентов, а также оперативность Махмуд-бека и его способность

самостоятельно разбираться в сложных вопросах.

С небольшим сборным караваном Махмуд-бек и Салим двинулись в путь в полночь. Люди в караване

плохо знали друг друга. Каждый с завистью поглядывал на верблюдов и тюки своего спутника. Казалось,

что именно в этих тюках, незнакомых и заманчивых, находится самый дорогой товар.

Распалив воображение, торговцы успокаивали себя тем, что в случае нападения разбойников эти

дорогие тюки будут разграблены в первую очередь.

Подобные мысли не давали им покоя, и все же торговцы не забывали обмениваться самыми

искренними улыбками и вежливыми поклонами. Узнав о недомогании спутника, они вздыхали,

покачивали головами, молили аллаха послать ему здоровья и доброго окончания большой дороги.

А ей, дороге, не было конца. Топорщились на выжженном просторе безлистые кустарники. Плоды

джузгуна - щетинистые орешки - перекатывались по степи от редких порывов горячего ветра. Гордо

стояли выносливые кусты черкеза и карагана. Для них зной ничего не значит. До поздней осени они

сохраняют сочные, мясистые листья. Один из купцов сорвал листик, даже прокусил его. Вероятно, он

вспомнил свое давнее занятие и пожалел, что сменил спокойную жизнь животновода на тревожные

странствия по чужим селениям.

Они побывали в трех кишлаках, где не только домики, но и названия были похожи. Везде жили люди

различных национальностей, вносившие самую невероятную путаницу в поиски. Одно и то же название

звучало по-узбекски и по-киргизски по-разному. Дунгане, уйгуры дали кишлакам свои имена.

К турецкому паспорту Махмуд-бека полицейский отнесся почтительно. В своей каморке он достал

карту, развернул ее и, сверкая улыбкой, предложил гостям найти нужный им населенный пункт. Махмуд-

бек грустно вздохнул: карта была японская.

Еще один адрес имелся у Махмуд-бека. Но селение, упомянутое в нем, лежало в стороне от горных

кишлаков.

Маленький городок, кажется, весь состоял из харчевен и крошечных лавочек. Рядом с лавочками

сидели скучающие хозяева. Городок только торговал.

Под вечер Махмуд-бек и Салим уже валились с ног, когда в одной темной харчевне с длинным, грубо

сколоченным столом их встретил худой уйгур. Он долго щурился и щипал жиденькую бородку, потом

усадил гостей за стол. Доски часто скоблили, но жир въелся в дерево, и оно мутно лоснилось при свете

коптилки.

Лагман был приправлен острым перцем, обжигал губы. Проголодавшись, Салим не стал ожидать

начала разговора, а со свистом втягивал тонкую лапшу. Тесто, пропитанное хорошо прокаленным

маслом, успело впитать и запах мяса. Салим отодвигал в сторону жирные кусочки баранины: на закуску!

Был поздний час. Никто не заглянет сюда. В крайнем случае хозяин разведет руками и откажет гостю:

выставил на стол все, что оставалось.

Уйгур еще раз расспросил Махмуд-бека о приметах Фузаила Максума, потом твердо сказал:

- Он.

- Как нам найти его?

- Вы были почти рядом. Запомните. - Он несколько раз повторил название по-уйгурски. - Живет он в

горах вместе с хозяином дома. Хозяин - узбек.

- Как его зовут?

- Здесь его стали звать Джура, - сказал уйгур, давая понять, что сказал все.

- Значит, Джура, - спокойно повторил Махмуд-бек. - Ну, хорошо...

- Вам надо отдохнуть, - посоветовал хозяин.

Это было разумное предложение. Предстояла опасная встреча.

Джура устроил неожиданным гостям целый допрос. Убедившись, что это те люди, которых он ждет

третий месяц, Джура обнялся с Махмуд-беком и Салимом.

- В кишлаке были? - спросил он.

- Нет, друг, миновали.

- Правильно. Люди Фузаила следят за каждым человеком. Он спокойно спит только здесь.

- А его люди бывают в горах?

- Очень редко.

Махмуд-бек не опасался встречи с Фузаилом и его людьми. На этот случай была заготовлена вторая

версия: он приехал по заданию муфтия Садретдин-хана.

Джура увел гостей выше в горы, оставил им бурдюк воды, сыр и хлеб.

Вернувшись к юрте, Джура навел порядок: след копыт на влажной траве мог спугнуть опытного

бандита.

Фузаил приехал на второй день. Он привез продукты и курпачу - стеганое одеяло. В горах

становилось прохладно. Осень давала о себе знать. Арчовник поблескивал золотистыми листочками,

порыжел дикий виноград, и каждое утро трава покрывалась росой.

Фузаил сам готовил ужин, но, когда он отошел к роднику, Джура развел такой огонь, что его могли

увидеть за несколько километров. Фузаил, боясь показаться трусом, лишь недовольно проворчал:

- Мясо сгорит.

Они долго, с аппетитом грызли куски баранины, запивали крепким чаем. Фузаил не знал, о чем

говорить с Джурой. Чабан тоже любил помолчать

Курбаши долго не мог заснуть, думал о своей судьбе, мечтал о новых днях. Снились ему пышные

дастарханы в кишлаках, которые он покорял, и оборванные полицейские со своими дурацкими

вопросами. И в эту холодную полночь он долго не мог понять: во сне или на самом деле ему связывают

руки, ноги, завертывают в пропахшую потом кошму. Он хотел крикнуть, порвать веревки. Но впервые

почувствовал себя бессильным, жалким.

Ночью два всадника с тяжелой ношей бешено скакали к советской границе.

На рассвете усталые кони и люди уже на обратном пути остановились в маленьком кишлаке. Они

едва справились со скудным завтраком, потом спали весь день.

Ночью Махмуд-бек и Салим двинулись другой, длинной дорогой в город, чтобы выполнить поручения

муфтия Садретдин-хана и турецкого консула Эсандола.

В кривых, грязных улочках разноязыкого города нужный дом удалось найти сравнительно быстро.

Ремесленники и торговцы звали соседей по национальности.

- А, турки... Это здесь, рядом.

Из плотно закрытых калиток доносился запах свежевыпеченного хлеба, жареного мяса, лука и анаши.

В кирпичном одноэтажном доме жил полковник Ахмад Сурайя Бек. Пришлось долго стучать, пока

заспанный слуга не приоткрыл дверь. Потом он ее захлопнул и пошел докладывать господину о гостях.

Махмуд-бек предполагал увидеть в доме оживление, рабочий накал, какой обычно царит в штабах. Но

Ахмед Сурайя Бек лежал на ковре в старой феске и потертом парчовом халате.

О былой роскоши напоминала и мебель. Впрочем, шелковая обивка вытерлась. Упрямые стальные

пружины рвались наружу.

Полковник долго смотрел на Махмуд-бека и Салима. Смотрел тупо, не узнавая. Затем взял гибкий,

змеевидный мундштук кальяна и затянулся. Заклокотала вода, сладковатый дым колечками поднялся

вверх.

«Этот тоже... - подумал Махмуд-бек. - С ним, наверное, даже не поговоришь толком». - Он передал

приветы от Эсандола и Садретдин-хана.

Полковник отшвырнул мундштук и резко поднялся. Он одернул халат, словно то был офицерский

мундир.

- Кажется...

- Я секретарь муфтия, Махмуд-бек.

- Узнаю, узнаю.

Полковник еще не успел накуриться. С ним можно было разговаривать. Он вскрыл пакет небрежно,

будто ежедневно получал десятки секретных посланий.

- Хорошо. Я подготовлю ответ сейчас же. Вы пока отдохните, дорогой Махмуд-бек.

Салим был всего лишь сопровождающим. Полковник на него даже не взглянул.

- Какая нужна помощь?

- Нам необходимо разыскать Фузаила Максума.

- Славный воин скрывается, - сказал полковник. - Он ждет своего времени. Что ж, возможно, я сам

проеду с вами. Это - в пограничном районе. - Он решительно двинулся к письменному столу. - Я сажусь

за ответ, а вы отдыхайте. До утра...

На другой день свежий, подтянутый Сурайя Бек сопровождал гостей в горный кишлак. Здесь их ждало

известие о неожиданном исчезновении Фузаила Максума. По словам хозяина, славные джигиты, верные

спутники курбаши, узнав о случившемся, немедленно скрылись.

Сурайя Бек лично пожелал сообщить Эсандолу и муфтию о беде. Он подготовил второе письмо,

которое вручил Махмуд-беку.

Еще долго не было ничего известно о судьбе Фузаила Максума. Пожалуй, только Аскарали и Махмуд-

бек знали, что советский суд приговорил Фузаила к высшей мере наказания и что приговор приведен в

исполнение.

Исчезновение хваленого курбаши ошеломило Асакуру. В своих донесениях он уже расписал его как

главаря боевой армии, способной двинуться по первому же приказу в глубь Средней Азии. Асакура

понимал, что сейчас, после очередной неудачи, нужно поскорее представить в Токио сообщение о какой-

либо успешной операции, надо заслать хорошего агента для сбора сведений о новостройках Узбекистана

и Таджикистана. Агент должен разобраться в происшедших изменениях, правильно оценить

экономические и военные возможности каждой стройки, составить краткие характеристики на некоторых

партийных и советских руководителей.

Асакура несколько раз встречался с новым кандидатом - Салимом. Грамотный, физически сильный

парень произвел хорошее впечатление на японского разведчика.

Махмуд-бек подготовил для Салима дополнительное задание. Как человек, побывавший в Кашгаре,

Салим должен был рассказывать людям об исчезновении или, лучше, о бегстве Фузаила Максума.

Мысль о том, что курбаши больше не верил в свои силы, боялся бороться с Советами, могла произвести

впечатление на самых озлобленных врагов. Однако обстановка изменилась.

После тщательной подготовки Салим перешел границу и отсутствовал четыре месяца. По его словам,

он побывал в Ферганской долине, в Ташкенте, на строительстве электростанции в Таджикистане.

Асакура был доволен полученными сведениями и выдал Махмуд-беку щедрое вознаграждение.

Муфтий Садретдин-хан ликовал: началась настоящая работа. Сведения, подготовленные советской

разведкой, Асакура передал в Токио.

В становище, где недавно хозяйничал Фузаил Максум, стало намного тише. Обитатели становища

вызвали подозрение местных властей. Порой появлялись полицейские. Они будто случайно проезжали

мимо и, между прочим, интересовались жизнью эмигрантов.

Вооруженные люди перестали открыто показываться. Салим своими недомолвками о Фузаиле

Максуме, пожатием плеч вместо ответов нагнал тревогу. Испуганные сотники обратились к муфтию

Садретдин-хану: что делать?

Муфтий обещал подумать.

- Лучше всего нашим людям, господин, - посоветовал Махмуд-бек, - пока вести незаметный образ

жизни. Пусть утихнут события, связанные с Фузаилом.

Муфтий нервно теребил бородку.

- Вы правы, сын мой. Людей надо сохранить.

- И еще... - нерешительно начал Махмуд-бек.

- Говорите, говорите, мой сын, - поторопил Садретдин-хан.

- Боюсь, пока сотники вместе, может начаться борьба за власть, за место курбаши.

Муфтий с удивлением посмотрел на своего помощника:

- Вы серьезно подходите к большим вопросам. Я знаю этих людей. Вы правы: они перегрызутся.

И муфтий по своему обыкновению начал крыть низких, корыстных людей, забывших о своем долге

перед народом, родной землей, аллахом.

Зимой, когда мокрый снег моментально тает под ногами, лучше не заходить во двор караван-сарая.

Земля вязкая. Эту грязь днем и ночью месят люди и кони. Зимой постояльцев меньше. Хотя и нет

суровых холодов, но сюда уже реже заглядывают дервиши, да и многие мелкие торговцы выбирают

дороги получше, почище.

В конторе Аскарали, как всегда, посетители. Знакомый стойкий запах кофе, железная печка с

огоньком - в дрянном караван-сарае большая редкость.

Аскарали обратился с обычной просьбой к купцу, который, несмотря на пронизывающий, холодный

ветер пустыни, решился двинуться в Стамбул. Купец дает слово разыскать там бывшего наманганского

ювелира и передать ему письмо Аскарали.

- Добрый вы человек, - говорит купец. - Они же вам не родственники.

- Нет. Но мне хочется пристроить мальчишку. Отец его болен, стар. Мало ли что случится?

- Добрый вы, - повторяет купец и с удовольствием потягивает кофе. Он тоже долго жил в Стамбуле,

привык к горячему бодрящему напитку.

Махмуд-бек не вмешивается в непонятный разговор, сидит, перелистывает книги. Но когда купец

уходит, спрашивает:

- Что за мальчишка, если не секрет?

- Этим мальчишкой нам придется заняться. Настоящий художник растет. Большой. Нечего ему

бродить по чужим странам. Приберет какой-нибудь хозяин к рукам, сделает из него раба.

- Чем же ему поможешь?

- Нужно вернуть на родину.

Совсем другие задания у Махмуд-бека. Но и он думает о судьбе обманутых людей. Как им раскрыть

глаза? Как им сказать правду о новой жизни, о счастливой родине?

Тяжелые капли застучали в мутное окно. Поползли, лениво огибая шероховатости стекла, густые, как

масло, ручейки.

От этого стало еще тоскливее.

- Нужно решать судьбу муфтия и Мубошира, - строго сказал Аскарали. - При первом же удобном

случае их следует столкнуть, убрать побыстрее.

Прав Аскарали: и муфтий, и Мубошир, и другие повинны в несчастиях десятков тысяч людей.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Однажды я решил побывать на концерте артистов японской эстрады. Что я знаю о японцах? Мне

доводилось встречаться только с дипломатами и разведчиками. Они не могут дать представления о

большом народе, его культуре, истории, Это были временные люди.

На сцене пела хрупкая артистка с высокой прической, одетая в цветастое кимоно:

Видишь вишню нарядную там?

Словно туман ползет по горам...

Мы, конечно, вдвоем к ней пойдем.

После концерта я долго, до глубокой ночи, читал стихи древних поэтов Японии. Знаменитый

лаконичный жанр «хокку». В трех строчках дается целая картина. Превосходный мастер жанра, поэт XVI

века Басё умел это делать:

Рядом с цветущим вьюнком

Отдыхает в жару молотильщик...

Тяжко глядеть на него.

На другой день я пошел в библиотеку. Девушка тоже была на концерте. Программа ей очень

понравилась.

- Необычная, своеобразная. Если они поют о море, то слышишь шелест волн. Если о цветущей

вишне, то видишь эти лепестки, - горячо заговорила девушка.

Я согласился... На рабочем столе лежало несколько книжек. Взглянув на них, я невольно улыбнулся.

Девушка тоже заинтересовалась японской литературой и, пока в зале было мало посетителей,

перелистывала поэтические сборники.

Я вспомнил о другом. О страшных годах, когда в Японии усилились полицейские репрессии против

нарастающего движения народных масс за свои права, за демократию.

Теоретики спорили о природе фашизма, а он рос, угрожая народам мира. По улицам японских городов

маршировали будущие камикадзе - пилоты-самоубийцы, люди-торпеды... На трибунах стояли те, кто со

спокойной душой обрек их на гибель.

Я был знаком с представителями другой Японии. Мне хотелось обо всем этом сказать девушке. Но

она читала великолепные стихи. Я не стал ей мешать.

НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

Возможно, все началось с беззаботного девичьего разговора.

Фариде шел семнадцатый год. Она родилась здесь, на чужой земле, росла под присмотром

ворчливой, но доброй старушки.

Громыхая посудой, старушка ругала жадных торговцев. Не меняя тона, обвинила Фариду и свою

внучку в безделье.

- Время трудное. Не научитесь хорошему делу сейчас - поздно будет.

Она учила девушек вышивать тюбетейки, готовить обед, шить.

Тюбетейки опять отложены в сторону, и подружки весело щебечут о каких-то там счастливых днях.

- Где вы их видите? - спросила старуха.

- У нас будут богатые мужья... - откровенно сказала Фарида и спохватилась: - Ой!.. Что я говорю...

Мечтают девушки... Хотя и прикрывают лицо ладонями при таких словах. Что им, бедняжкам, остается

делать? Сидят в четырех стенах.

У внучки родители умерли, выросла она в доме Давлят-бека, где старуха уже несколько лет ведет

небогатое хозяйство и воспитывает его дочь, Фариду.

Давлят-бек - спокойный, умный, читает книги, был в Мекке, имел в Ферганской долине землю... Но

здесь у него дела не ладятся. Сколько старуха молилась за благополучие дома степенного человека! Не

счесть молитв.

Давлят-бек уходит из дома утром, возвращается к ночи. Довольствуясь случайными заработками,

приносит несколько монет. Разве удастся хозяину выдать дочь замуж за богатого человека? Пусть

легкомысленные девочки хоть помечтают. .

Опять шепчутся, краснеют, ойкают.

- Вот за кого я выйду замуж!

Это голос внучки. Старуха, не выдержав, покосилась в сторону девушек. Внучка держала спичечный

коробок с портретом большого вельможи.

«Господи, прости ее глупость... - вздохнула старуха. - Она еще совсем ребенок...»

- А вот мой жених... - раздался голос Фариды.

Старуха увидела в ее руках фотографию. Она знала этот снимок. На нем рядом с братом Курширмата

- Нормухамедом, Давлят-беком и другими уважаемыми господами стоял молодой человек. Он бывал в

этом доме раза два-три.

- Я видела его... - продолжала шептать девушка. И опять спохватилась: - Случайно!..

Старуха не выдержала, рассердилась:

- Да как же ты, бесстыдница, могла смотреть на мужчину?

Девушки вздрогнули. Старуха была глуховатой, а сейчас все услышала. Фарида попыталась спрятать

фотографию.

- Ну-ка, отдай эту грешную бумажку, - приказала старуха.

Она вырвала из рук Фариды снимок и хотела вынести его из комнаты, но невольно взглянула на

группу мужчин.

«Если этот молодой человек находится в такой компании, если его приглашают в гости солидные

люди, то, значит, с ним считаются...»

Притихшие девушки смотрели на сосредоточенное лицо старухи. Фарида даже приподнялась:

неужели разорвет фотографию?

Повидавшая жизнь, длинную, тяжелую, полную забот, женщина сейчас задумалась о судьбе сироты.

Старуха привязалась к девушке. Фарида давно стала для нее родной.

«А ведь это хороший жених. Наверное, он беден. Впрочем, сейчас мало осталось богатых людей.

Надо поговорить...» - окончательно решила старуха.

Она знала, с кем и когда говорить. Молодой человек служит у муфтия. Садретдин-хана. Сначала

нужно встретиться с этим уважаемым господином.

Муфтий Садретдин-хан не мог спокойно смотреть на людей, занятых устройством личного счастья. Он

откровенно проклинал их в проповедях. Исключением, вероятно, являлся Аскарали. Оптовый торговец

не участвовал в политической борьбе, не вмешивался в интриги, которыми жили руководители

туркестанской эмиграции. Аскарали не произносил высоких слов о спасении родины, но, если наступала

трудная минута, торговец всегда приходил на помощь. Это другой человек. Это не Саид Мубошир,

отыскавший теплое местечко в правительстве чужой страны.

Муфтий мирился с трудными условиями. Кто вправе в это тревожное время требовать легкой жизни?

Еще в святом городе, в первые дни работы с Махмуд-беком, муфтию довелось принять целую

делегацию уважаемых людей. Садретдин-хан очень удивился их предложению: они нашли невесту для

его помощника.

Муфтий рассердился не на шутку. Визгливо закричал на седобородых старцев:

- У нас отняли родину, а вы, ослы, рассуждаете о свадьбе...

Нарушив древний обычай, ругал, подбирая самые оскорбительные слова. Потом выгнал стариков и

долго сокрушался по поводу их слабого ума. Махмуд-бека не осуждал: человек сам все хорошо

понимает.

- Ведь вам такая мысль в голову не пришла? - коротко спросил он.

- Не пришла, отец. До женщин ли сейчас?

- Вот-вот. . - согласился муфтий и, считая вопрос окончательно решенным, перешел к другим делам.

Почтенных старцев он выгнал, а вот тихая, ничем не заметная женщина сумела, проклятая, уговорить

муфтия.

О чем она только не шептала! О продолжении рода, о семье, которая делает человека более

солидным и взрослым.

- Не быть же ему бродягой, как другие...

Здесь старуха допустила ошибку. Бородка у муфтия вздрогнула, а сам он подался вперед, чтобы

оборвать наглую женщину. Почувствовав угрозу, старуха нашлась:

- Бродит, бродит наша молодежь. Им бы крепче на ноги встать, они бы больше о важном деле думали.

Семью-то надо кормить.

Что-то в ее словах понравилось муфтию. Действительно, нельзя все время держать людей в

становищах. О чем они будут мечтать? О разбое. Человек должен думать о спасении родины. Ему

необходимо вернуться на землю предков, найти свой дом.

- Ай, какая девчонка... - цокала языком неутомимая старуха. - Дочь уважаемого Давлят-бека.

Садретдин-хан хорошо относился к бывшему курбаши. В девятнадцатом Давлят-бек, бросив свои

поля и дом, собрал небольшой отряд. Правда, он был вскоре разгромлен и Давлят-беку не пришлось

похозяйничать в Ферганской долине. Он бежал... Исправный прихожанин, справедливый человек,

пользуется уважением среди эмигрантов. С таким можно породниться...

Муфтий пообещал подумать и на другой день, натянув новый халат, двинулся в гости к Давлят-беку.

Вероятно, старики соскучились без праздников. С каким настроением они взялись за подготовку

свадьбы! Вспоминались давние обычаи, перебирались в уме десятки людей, которых необходимо было

пригласить на торжество.

Махмуд-бек старался казаться спокойным. Все правильно. Свадьба, как и положено, готовится без

него. Девушка молода и красива. Хитрая старуха доверительно сообщила, что сможет показать ее. И она

больно ущипнула Махмуд-бека за руку, выказав этим свою радость за счастливчика, которому так

повезло в жизни.

Садретдин-хан не привлекал к свадебным хлопотам жениха. Но Махмуд-бек счел нужным сам

поговорить с муфтием.

- Уважаемый отец, - сказал он, - как на мою женитьбу посмотрит господин Эсандол?

Садретдин-хан схватился за бородку. Эсандол... Турецкий консул. Человек, без ведома которого они

не имеют права сделать ни одного шага. Как же он забыл о нем?!

- Да-да, сын мой. Нужно навестить господина Эсандола.

Муфтию стало не по себе. А что, если консул отменит свадьбу!.. Это позор на голову Давлят-бека, это

нарушение обычаев. Обидеть видных деятелей, лидеров эмиграции, нельзя, невозможно. У муфтия

испортилось настроение. Он стал ругать старуху, турок, которые лезут в чужие дела, и женщин, творящих

грех на земле.

Но к Эсандолу нужно было идти. Пошли вместе.

Консулу не понравился визит с таким несерьезным вопросом.

- Вам, уважаемый отец, больше нечем заниматься... - нахмурился Эсандол. - В мире назревают

большие события, а вы заставляете настоящего мужчину хвататься за бабий подол...

Муфтий тоже начал бормотать что-то о продолжения рода человеческого, о семье. Но у него не

получилось так складно, как у старухи. «Проклятая сводница... - ерзал старик в широком кресле. - Как же

это я?» Он не хотел признаться себе, что на него подействовало только одно слово: бродяга. Сам

муфтий мотается по чужим странам уже несколько лет. Неужели и Махмуд-бека ждет такая же участь? У

муфтия нет родных и близких. Руководителям эмиграции он не верит. .

А старость пришла... Неотвратимо пришла... О ней напоминают сожалеющие взгляды, усталость, с

которой он неистово борется, и хотя бы вот эти откровенные мысли. Садретдин-хан в таких случаях

заглушал их новыми делами, дерзкими планами, спорами. И горькие мысли отступали до поры до

времени.

Неожиданно муфтий услышал резкий голос Эсандола:

- Что с вами, уважаемый отец? Вы ничего не слышите...

- Слышу, слышу... - очнулся Садретдин-хан. - Вы правы, господин, у нас много дел, не до праздников

сейчас.

Как он уладит эту историю со стариками? Ссылаться на турецкого консула муфтий не имеет права.

- Вот именно... - примиряюще сказал консул и повернулся к Махмуд-беку: - Надеюсь, это не ваша

инициатива?

- Нет, господин. Сам не знаю, как все началось... - развел руками Махмуд-бек.

- Вот и хорошо... - совсем успокоился консул. - Сейчас за чашкой кофе поговорим о наших делах.

Муфтий невольно передернул плечами. От Эсандола не ускользнула даже едва заметная гримаса.

- Может быть, вы предпочитаете чай?

- Нет-нет. . - поднял ладошку Садретдин-хан. - Кофие...

Жалкий старик. Он даже выговорить не может это слово.

«Дряхлеет муфтий. Дряхлеет. .» - презрительно подумал Эсандол.

Слуга подал изящные маленькие чашечки. Поставил запотевшие стаканчики с ледяной водой.

Эсандол первым сделал глоток, готовясь к серьезному разговору, собираясь с мыслями.

- Я сам хотел вас попросить явиться ко мне. Нам следует заняться очень важной работой. Я уже

говорил, да и вам известно, что в мире назревают большие события. Нужно подобрать несколько

молодых, умных джигитов. - Эсандол демонстративно повернулся к Махмуд-беку и подчеркнул: -

Понимаете, умных... Способных подладиться к большевикам, способных сориентироваться в любой

обстановке, выполнять любую работу. Такие джигиты должны уметь ждать. Год, два, десять, всю жизнь.

Муфтий вытянулся, почувствовав важность задания. До его сознания еще не дошел полный смысл

энергичной, короткой речи консула. Если джигиты, молодые и сильные, будут ждать десять лет, а то и

всю жизнь, как же быть ему? Он-то ждать уже не может. . У него не осталось ни сил, ни времени.

- Пусть эти люди, - продолжал Эсандол, - добьются доверия у Советов. Пусть работают, женятся,

вступают в колхозы, ходят на собрания. Но...

Многозначительная пауза. Чашечка с кофе поднялась и легко опустилась. Даже глуховатого звона не

слышно, а у муфтия она без конца звякает, раздражает и самого старика, и консула.

- Но эти люди, - заключил консул, - должны сохранить до конца своих дней ненависть к Советам. До

конца дней!

Эсандол постарался как можно добрее посмотреть на муфтия, обратившись с последней фразой к

нему. Консул понимал, что благословлять на большие дела молодых, умных парней будут их отцы. А со

стариками Садретдин-хан умеет ладить...

- Подготовку каждого агента нужно вести втайне. Друг о друге они ничего не должны знать.

Подбирайте их в разных городах, в становищах.

Садретдин-хан и Махмуд-бек считали: завербованные люди, конечно, осядут в районах советской

Средней Азии. Эти люди будут ждать своего часа.

О предстоящей свадьбе больше не говорили, и Махмуд-бек успокоился.

С дочерью бывшего курбаши Давлят-бека он действительно виделся два раза.

Махмуд-бек вначале не обратил внимания на хрупкую, голубоглазую девушку, которая открыла ему

дверь. Он не увидел ничего предосудительного в том, что Фарида стояла перед ним с открытым лицом.

Вскрикнула, вероятно, от неожиданности: ждала отца, а вдруг появился незнакомый человек.

- Вы… вы... - прошептала девушка.

Махмуд-беку стало весело:

- Да! Это я... Как вас зовут?

Он вел себя странно, этот незнакомый человек. Фарида не могла представить, что где-то в

Самарканде, в коридорах института, вот так просто стоят и разговаривают преподаватели со своими

студентами.

Он продолжал рассматривать девушку. Фарида застыла, замерла, испуганно подняв глаза. Махмуд-

бека поразили эти глаза, редкие у азиатской девушки. Наверное, они достались от матери. Давлят-бек

женился на турчанке.

Опомнившись, девушка снова ойкнула и кинулась в комнату.

Вторично Махмуд-бек увидел Фариду в этой же прихожей. Он понял, что на этот раз девушка ждала

его. Ждала, может быть, много дней.

Мечтать о новых встречах, о свиданиях он не имел права. Разговор о предстоящей свадьбе потряс

его. Махмуд-бек понимал, что по всем законам его судьбой могут распорядиться старики. И он должен

выполнить их волю: жениться на дочери курбаши. Хорошо, что он не растерялся и вспомнил об

Эсандоле, который быстро и категорично решил вопрос.

Сейчас нужно было заниматься подборкой агентов, которые отвечали бы всем требованиям турецкого

консула. История с несостоявшейся женитьбой казалась наивной, нелепой.

Но Махмуд-беку было грустно. Он не мог забыть необычные глаза... И в них - испуг, надежду,

удивление… Возможно, и любовь...

Бывшее становище Фузаила Максума теперь выглядело намного скромнее. Сотни воинов

расселились в ближайших городках и деревнях. Руководители эмиграция решили создать небольшие

отряды, не вызывающие подозрения у местных властей.

Сейчас воины уже не щеголяли с оружием в руках, а пытались обрабатывать землю. На мизерных

делянках росла разная чепуха - лук, помидоры, огурцы. Снимался жалкий урожай в несколько

килограммов. На него не стоило тратить времени. Однако руководители эмиграции довольствовались

такой примитивной маскировкой. Главное, соблюдались правила приличия: нагло не поблескивали

винтовки, сверкающие клинки покоились до времени в ножнах.

С воинов взяли клятву верности. Муфтий носился с кораном в руках и многозначительно поднимал

глаза к небу, призывая аллаха в свидетели.

Расползлись воины ислама, но более полутысячи из них продолжали жить во времянках и юртах этого

становища.

Махмуд-бека приняли с почетом. Серую кошму в юрте прикрыли текинским ковром, расстелили новые

курпачи, стеганые ватные одеяла, ловко взбили подушки. Помощник муфтия должен сперва отдохнуть с

дороги, а уж потом сообщить о деле, которое его сюда привело.

Сотник - молчаливый, угрюмый верзила, - пятясь, вышел из юрты. Таких людей разгадать нелегко. Их

настроение никогда не выдадут глаза, жесты, тем более - слова. Сейчас он кланяется, а через минуту

придет к твердому решению, что лучше этого гостя закопать живым в песок. Разные бывают гости. Иной

может приехать с доброй вестью, а иной может лишить сотника власти и жизни... Опасными стали

люди...

Вечером сотник с Махмуд-беком пили чай и скупо говорили о последних событиях.

Помощник муфтия слушал не шевелясь. Он боялся выдать себя, боялся, что опытный бандит

догадается о тех мурашках, которые ползут сейчас по спине гостя.

- Джигит хороший был... - лениво прихлебывая чай, рассказывал сотник. - Но болтун. С одним, с

другим поговорит. И все о муфтии, о Курширмате... Плохо их называл.

Сотник был осторожен и не повторял оскорбительных слов в адрес высоких людей.

- Чего он хотел? - прервал Махмуд-бек.

- Звал воинов туда... - кивнул сотник в сторону советской границы. - Говорил, что бедных людей

простят, дадут работу, дом.

Махмуд-бек молча рассматривал сотника. Тот понял, что от него ждут окончательного сообщения.

- Я отрезал собаке язык... Сам...

Нахлынувшая тишина была расценена сотником как уважение к его храбрости и решительным

действиям.

- Потом мы закопали этого нечестивца в песок по горло... И погнали по тому месту лошадей.

- Как его звали? - глухо спросил Махмуд-бек.

- У собаки нет имени.

- Нам нужно знать... - сказал помощник муфтия. - У него должны быть родные.

- А!.. - поднял выцветшие брови бандит. - Усман, сын Самандара.

- Как ты о нем узнал?

- У меня есть хороший человек. Васли...

- Я хочу с ним увидеться. Сейчас.

- Хорошо, господин, - поклонился сотник.

Нужно было остаться одному. Хотя бы на несколько минут. В прохладной юрте стало трудно дышать.

Больно застучало в висках. Махмуд-бек потер виски пальцами. Следовало подготовиться к новому

разговору, к новым подробностям.

Васли не походил на типичного подхалима и доносчика. Он даже держался с каким-то достоинством.

Видимо, ценил себя высоко.

Бандит приветствовал помощника муфтия, выражая огромное счастье видеть такого человека своими

грешными глазами.

Сотник даже рот приоткрыл, удивляясь, как цветисто его подчиненный говорит с ученым человеком.

Смысл витиеватого приветствия до него не дошел.

Махмуд-бек пригласил Васли за дастархан. И опять бандит с достоинством занял свое место. Именно

свое... В сторонке, недалеко от входа и на должном расстоянии от высокого гостя. Ближе Васли не сядет,

не подвинется ни на сантиметр. Отсюда он может с легким поклоном протянуть пиалу, может говорить, не

повышая голоса.

- Оставьте нас, - коротко приказал Махмуд-бек сотнику.

Недовольно посопев, сотник поднялся и, согнувшись, вышел из юрты.

В каждой, даже богатой, крепкой юрте найдется щелочка. Поэтому Махмуд-бек в первую очередь

хорошо отозвался о сотнике как о смелом человеке, преданном муфтию Садретдин-хану. Только с такими

людьми можно вершить великие дела.

За последнее время Махмуд-бек научился «высокому стилю», пышным, но дешевым словам.

Научился пропускать вперед себя гостя, подчеркивая этим свое «уважение».

Пышные слова говорили и Махмуд-беку. Его тоже пропускали вперед, к тому же вежливо, легонько

подталкивая. Чья-нибудь ладонь ложилась на лопатку, прикасалась осторожно. А Махмуд-беку в таких

случаях казалось, что ладонь шарит по его спине, отыскивая удобное место, куда легче всадить нож.

После похвал сотнику Махмуд-бек выразил восхищение делами скромного воина. Васли, наклонив

голову, всем своим видом давал понять, что он не заслужил таких слов.

- Я приехал сюда на несколько дней, - сказал Махмуд-бек. - Нашему уважаемому муфтию нужен

верный человек. Я должен найти такого человека среди воинов.

Васли настороженно посмотрел на гостя. Он был хитрым и умным, этот доносчик. Он умело прятал

злобу и, вероятно, среди воинов выглядел своим человеком.

Ему нет тридцати. Он крепок, здоров. При встрече с Эсандолом, вероятно, произведет неплохое

впечатление.

Решение было принято мгновенно. Представлялся удобный случай убрать из отряда этого страшного

человека и отправить его на советскую сторону. Негодяй много знает, принес много бед. Он должен быть

сурово наказан.

- Я с честью оправдаю доверие муфтия... - смиренно сказал Васли.

- Хорошо... Мы сейчас же уедем в город.

- Но, господин...

- Я поговорю с сотником, - перебил Махмуд-бек, - и мы тронемся в путь.

У Васли были свои соображения, но спорить с помощником муфтия он не решился.

- Собирайся. Ты больше сюда не вернешься. Иди...

Растерянно кланяясь, Васли попятился из юрты. То скромное достоинство, с которым доносчик зашел

в юрту, совсем исчезло.

- Позови ко мне сотника...

На этот приказ Васли ответил новым глубоким поклоном.

Сотник дулся, багровел... Даже за толстыми щеками было видно, как заходили желваки. После

исчезновения Фузаила Максума он мечтал о полной власти над большим отрядом. Но воины

рассыпались, занялись не своим делом. В этом сотник в первую очередь обвинял руководителей

эмиграции, в том числе муфтия Садретдин-хана.

Сотник был бы рад сорвать злость на Махмуд-беке. Но единственное, что он мог делать, - скрипеть

зубами да сжимать ручку ножа.

- Муфтий будет благодарен за верного человека... - спокойно говорил гость. - Васли нужен для

большого, опасного дела. Муфтий шлет вам благословение и желает знать, в чем нуждаются воины

ислама.

Сотник сказал, что ему хотелось бы получить оружие и деньги. Обычная в таких случаях просьба.

Махмуд-бек, пообещав выполнить просьбу, поднялся с ковра. Нужно ехать.

- На дорогах неспокойно... - напомнил сотник.

- У меня хороший спутник, - сказал Махмуд-бек.

Сотник пропустил гостя вперед. Крепкая ладонь слегка прошлась по лопатке Махмуд-бека.

Становище утихло. Кое-где испуганно вздрагивало пламя редких костров. Качались косые тени

воинов. Пахло потом лошадей. У юрты сотника с хурджуном стоял Васли.

Сотник обнялся с ним, вероятно впервые, неумело, торопливо. Он еще не опомнился от всего, что

произошло за каких-то час-полтора.

- В становище не должны знать, куда уехал Васли. О муфтии ни слова... - предупредил на прощание

Махмуд-бек. - Васли уехал в город. И остался там. Он пока будет жить у Фруктового базара и часто

заходить в чайхану ферганца.

С сотником Махмуд-бек не обнялся, а подал руку. Тот осторожно пожал ее двумя широкими ладонями.

Через несколько минут всадники были в степи.

Махмуд-бек думал о задании Эсандола. Неожиданный случай с Васли натолкнул на простую мысль:

следует переправить отсюда самых опасных людей.

Как на это посмотрит Аскарали? Он с ним не советовался и действовал самостоятельно. Времени для

встреч совершенно не было

...В мертвой тишине неожиданные выстрелы прозвучали особенно гулко и страшно.

- Вперед! - крикнул Махмуд-бек и, пригнувшись, пришпорил коня.

Вслед прозвучало еще два выстрела. Резко просвистели пули. И все стихло.

Только билась над степью тревожная дробь копыт. Не так-то тихо в становище... Не так-то послушны

воины ислама. Кто мстил Васли? А может, Махмуд-беку, помощнику муфтия, духовного вождя

эмигрантов?

Как этим выстрелам обрадуется Аскарали!

Муфтий рассеянно выслушал Махмуд-бека.

- Да, люди у нас есть...

- Нужно доложить господину Эсандолу об этом человеке. Его зовут Васли.

Муфтий невольно поморщился. Конечно, при упоминании имени консула.

- Доложить... - вздохнул Садретдин-хан.

- Что-нибудь случилось, отец? - спросил Махмуд-бек.

- Случилось... - с новым вздохом ответил муфтий.

Соблюдая приличия, Махмуд-бек помолчал.

- Ваша проклятая свадьба... - не выдержал муфтий. - Они приходили, шумели, кричали. Выжили из

ума, ослы. В такое время думать о древних обычаях! Живем на чужой земле... Какие могут быть обычаи!

- распалялся Садретдин-хан.

Они - это старики, верхушка туркестанской эмиграции. Никто из них не позволит нарушать обычаи

предков, позорить имя уважаемого Давлят-бека, отца невесты.

Все уже знали о предстоящей свадьбе Махмуд-бека. И вдруг муфтий решает ее отложить...

Неслыханное дело!.. Бедный Давлят-бек... Седая голова честного мусульманина покроется позором. А

что будет с девушкой?

Вот какие слухи поползли среди эмигрантов. Что против них можно сделать?

- Надо опять идти к господину Эсандолу... - Махмуд-бек снова хватается за эту соломинку.

Консул должен отстоять свое решение.

- Надо... - слабо соглашается муфтий. - Пойдем завтра...

От неожиданной вести Махмуд-бек тоже растерялся. Следует немедленно навестить Аскарали.

Теперь к истории с женитьбой нельзя относиться так легко, с улыбкой.

На деле все оказалось намного серьезней.

Но Аскарали встретил Махмуд-бека с веселой улыбкой. Или до него не дошли слухи последних дней?

- A-а... Жених заявился. Думал, забудете, не пригласите на свадьбу...

Вероятно, у Махмуд-бека был довольно жалкий, растерянный вид.

- Ну-ну! Перестаньте. Мы с таким настроением не выберемся из этой истории... - уже серьезно сказал

Аскарали.

- Мне кажется, не выберемся. Эсандол может дать согласие, когда узнает о твердом решении

аксакалов.

Аскарали подошел к окну. В последнее время это стало привычкой. Он обычно рассматривал двор

караван-сарая и, не поворачиваясь, говорил о важном деле.

Очередная группа дервишей жалась в тени. Оборванные люди, как всегда, о чем-то спорили, пытаясь

обратить на себя внимание солидных паломников и сосредоточенных купцов.

До них ли сейчас, до их ли истерических криков?

- Не выберемся... - повторил Аскарали.

Он хорошо понимал, в какое глупое положение попал Махмуд-бек.

- Вы хотя бы видели эту девушку? - спросил Аскарали.

- Видел...

- Ого! - Аскарали резко повернулся: - Красивая?

- Сейчас не до шуток.

- Я серьезно спрашиваю.

- Да... Но очень молода.

- А вам, брат, - рассудительно проговорил Аскарали, - уже за тридцать...

Махмуд-бек смотрел на сосредоточенное лицо Аскарали. Сейчас Аскарали думал о судьбе советского

человека, разведчика, коммуниста. Никто в этом городе сегодня не решит за него, не подскажет, что

делать.

- Вы эмигрант. . Вы называете муфтия своим отцом... Вы послушно выполняете волю старейшин.

Следовательно, вам нужно подчиниться их воле. Иначе вы, Махмуд-бек, не имеете права поступать.

Аскарали рассуждал вслух, негромко, медленно, подчеркивая каждое слово.

- Значит, жениться?

- Возможно...

- На дочери курбаши?

Аскарали промолчал.

- Вы об этом подумали? - опять задал вопрос Махмуд-бек.

- Думал и думаю... По крайней мере, больше вас. Я уже доложил Центру о создавшейся ситуации. И о

девушке...

Махмуд-бек и не представлял, какая работа проделана его другом. Аскарали давно понял, что

старейшины эмиграции не отступят. Муфтий Садретдин-хан допустил ошибку, согласившись на свадьбу.

- Дочь Давлят-бека - Фарида... - продолжал Аскарали. - Через три месяца ей исполнится семнадцать

лет. Росла без матери и, фактически, без отца. Воспитанием девушки занималась старая честная

женщина. Итак, какой женой станет Фарида, каким человеком, все зависит от ее будущего мужа. В

данном случае от Махмуд-бека...

- Это вы передали в Центр?

- Не только это... И свое мнение.

- Какое?

- Махмуд-беку нужно жениться. Это укрепит его положение в эмигрантских кругах.

Аскарали отошел от окна.

- А теперь за дело... Что в становище?

- У меня очень мало времени... Я даже не придумал причину, из-за которой зашел к вам.

- Вот это уже зря... - строго упрекнул Аскарали. - Нужно взять себя в руки... - И повторил: -

Рассказывайте о становище.

Муфтий Садретдин-хан, нарядный и торжественный, вместе с женихом пришел в гости к Давлят-беку.

Суетились друзья хозяина дома, готовили угощения. Не просто угощения, а традиционные, как в

старое доброе время. Долго, на медленном огне, варили махару, суп с горохом из баранины. Мясо

должно совершенно развариться, и суп будет густым, жирным, душистым.

Специально - блюдо для жениха.

Выставляли тарелочки с хаспой, мягкой, еще теплой колбасой, начиненной фаршем из мяса и риса.

Ставили горячую самсу.

Все, как в старое время.

За этим угощением нужно договориться о сроках свадьбы, о количестве гостей. И, конечно, о деньгах.

Махмуд-бек невольно улыбнулся, вспомнив, как два дня назад Аскарали сообщил ему о решении

Центра:

- Женись... Но на свадьбу ни копейки от нас не получишь. Ты же бедный эмигрант. . Вот от купца

Аскарали будет личный подарок. И все...

О деньгах пусть тоже решают аксакалы. Он же воспользуется свободной минутой и выйдет вслед за

поманившей его старухой.

- Сюда... - кивнула старуха на дверь.

Фарида ждала его, не отнимая ладоней от щек.

Махмуд-бек поздоровался, а девушка в ответ только шевельнула губами. Что ей сказать? О чем

спросить? И он неожиданно даже для себя прочитал стихи:

В глазах спокойная синева,

И не нужны никакие слова.

В глазах небывалый рассвет,

Лучше рассвета в мире нет.

Странно... Он ведь сочинил эти стихи еще раньше. Он просто не хотел признаться себе, что эти

зародившиеся в нем строки - строки о Фариде.

- Я не знаю такой песни... - прошептала девушка.

- Я ее сочинил о ваших глазах... - сказал Махмуд-бек.

- Ой!.. - по-детски вскрикнула Фарида и опять прижала ладони к щекам.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Старшая дочь сдавала экзамены... Пройдет месяц-два, и она явится с дипломом. Я уверен, что она

хорошо закончит учебу в консерватории. Она родилась там, заграницей. Там она слышала грустные,

протяжные песни Востока. Это было ее первое знакомство с музыкой.

Сейчас и в тех странах, где мне довелось бывать, песни тоже изменились. Как-то я услышал по радио

совершенно новые слова:

Спой песню, которая жизнь бы дала,

Чтоб слабость с души как рукою сняла,

Чтоб раньше, чем все на землё караваны,

До цели забрезжившей нас довела.

Я знал простых людей этих стран. Хорошо, что у них появляются новые песни...

Своей жене я поначалу читал грустные стихи. В классической поэзии много таких. Именно по тем

книгам жена училась грамоте.

Позже, через несколько лет, я познакомил ее с другими стихами. И тогда она узнала всю правду обо

мне, о своей земле, о своем народе.

...В доме настороженная тишина. Мы живем в ожидании праздника - первого диплома. Даже самая

младшая, избалованная всеобщим вниманием, ходит на цыпочках. Она тоже не мешает готовиться к

экзаменам.

В доме звучат завораживающие, колдовские звуки «Лунной сонаты»...

ТОРЖЕСТВЕННЫЕ ПОХОРОНЫ

Старик протирает глаза, испуганно повторяя:

- Не вижу. Ничего не вижу.

- А что смотреть? - говорит ростовщик. - Обычное золото.

Перстень оказался в крепких пальцах. Они будут крутить его хоть целый день, а спокойный голос,

словно убаюкивая, повторять одно и то же:

- Простое золото. Беру, чтобы выручить вас, уважаемый Вахид.

Утром ему предлагал деньги хозяин соседней мастерской. Взаймы. Деньги большие, но их должен

будет отработать Назим. Еще никто не знает, что Вахид решил отправить сына в другую страну. О его

судьбе беспокоится купец Аскарали.

Будет ли там счастлив Назим? Об этом отец не знает. Но здесь сыну придется очень плохо. Отсюда

нужно бежать. Базар беспощаден, а в чинных золотых рядах, где нет крикливых торговцев, еще

страшнее.

- Я же знаю и другую вашу работу, - заискивающе шепчет ростовщик, косясь на соседнюю

мастерскую.

Ему не хочется, чтобы богатый турок увидел и понял, в чем дело.

Но перстень хорош.

- Если смотреть минуту-другую, - говорит Вахид, - то можно увидеть, как под легким ветерком гнутся

вершины тополей.

Ростовщик пристально смотрит на перстень. Настоящий мастер нанес эти черточки. Их нужно

разглядывать под увеличительным стеклом. Ростовщик замер. Невероятно! Тополя ожили.

- Че-епуха, - бормочет он, - че-епуха. Сказка.

- Я делал перстень здесь, когда затосковал о Фергане.

Ростовщик не привык к таким длинным разговорам. Они начинают его раздражать.

- Покажите ваши руки.

- Зачем?

- Покажите, - настаивает ростовщик.

Пальцы предательски трясутся.

- Вы не сможете больше работать. Вам нужно побеспокоиться о сыне, уважаемый Вахид. -

Нагнувшись к старику, ростовщик зло шепчет: - Все мы смертны. Я слышал, вы надумали сына куда-то

отправить. Берите деньги, не то он возьмет Назима, - кивок в сторону соседней мастерской. - Берите.

- Хорошо, - устало соглашается ювелир.

Назим сидит за тумором. Тускло поблескивает золото, ложатся на металл тонкие узоры. Это

украшение будет жить долго-долго. Возможно, оно принесет радость, а возможно, и горе. Золото...

Страшное золото.

Когда ростовщик уходит, сын недовольно говорит:

- Он же обманул вас.

- Что поделаешь, сынок. Всевышний его накажет.

- Долго ждать.

- Тише, сынок, тише. Не нужно гневить аллаха.

Вахид подносит пачку денег к глазам, перебирает бумажки.

- Этих денег хватит тебе на дорогу и мне останется.

- Отец, я не хочу ехать без вас.

- Нужно, сынок. Пока зовет хороший человек - нужно. Редко такое случается в нашей жизни.

- Как же вы?

- Мне тяжело трогаться с места. Я очень стар и болен. Я доживу свои дни на чужбине.

- Там тоже чужая страна.

- Там много своих людей. И все может случиться.

- Что... может случиться? - спрашивает Назим.

- Может, ты в конце концов вернешься на родину, - говорит старик.

Он смотрит на сверкающие базарные ряды, но не видит их.

- В Фергане шумят тополя... Не золотые, а настоящие.

Муфтий Садретдин-хан решил устроить торжественные похороны Ислама-курбаши. Эмигранты были

оповещены о смерти национального героя, бесстрашного, умного воин». К узбекской мечети потянулся

< Назад Далее >

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги