До особого распоряжения

народ. Многие, соблюдая обычай, пришли в дом бывшего курбаши - глинобитную кибитку с

покосившимися окнами, со стенами, из которых торчали рыжие соломинки. Старики присаживались к

скромному дастархану, и наманганский мулла, тяжело отдышавшись, в который раз читал коран. Читал

торопливо, зная, что через несколько минут придется встречать другую группу мусульман.

Потом старики скромно отламывали по кусочку лепешки, лениво жевали, запивали несколькими

глотками чая. В это время присутствующие украдкой косились но сторонам. Прославленный воин ислама

жил в нищете. Нищета кричала, била в глаза, в ноздри голыми стенами, земляным полом, ободранным

сундучком и застоявшейся сыростью.

У дверей топталась молодежь. Парни еще не думали о смерти, но при виде сырой, вонючей конуры

вздрагивали, ежились. Чужая земля... Так жил крупный курбаши. Что же будет с простыми смертными?

Старики задумывались. Молчаливые, хмурые, они переживали не смерть Ислама-курбаши, а свою

судьбу.

Догадливый муфтий Садретдин-хан сразу же почувствовал настроение толпы. Ко всем титулам,

которыми он снабдил покойного, муфтий решил прибавить еще один - поговорить о святости скромного

человека, отдавшего имущество и жизнь народу.

Муфтия бесило присутствие гнусного изменника Саида Мубошира. Надо же... Успел пригреть,

приласкать этого бездомного босяка Рустама. Говорят, Рустам теперь тоже служит в правительственной

71

канцелярии. Он сменил европейский костюм на халат и чалму и сейчас смиренно стоит, сложив руки на

груди. Своим присутствием Рустам опровергал слухи о посягательстве на какое-то наследство,

принадлежащее покойному курбаши.

«Старая лиса, - подумал муфтий о Мубошире. - Это он притащил молодого человека».

Вслух выругался:

- Босяки! Зря я тогда остановил Курширмата. Надо было этого щенка...

Махмуд-бек увидел, как затряслась у муфтия бородка, и тихо произнес:

- Стоит ли на них обращать внимание, господин?

- Ждут не дождутся, - тоже зашептал муфтий, - когда мы подохнем.

В этом Махмуд-бек не сомневался.

Переулок, ведущий к узбекской мечети, был забит эмигрантами. Появились и полицейские.

Недалеко от узбекской мечети находилось кладбище, но принадлежало оно каратегинцам. Высокие,

сильные люди, выходцы из горных таджикских кишлаков, с утра выстроились вдоль стен. Трудно понять,

в чем дело, почему выжидающе смотрят на толпу молчаливые мужчины, заложив руки за спину. И

вообще, почему на кладбище такое оживление. Почти у каждой могилы стоит человек.

Махмуд-бек поделился сомнениями: стоит ли хоронить Ислама-курбаши на чужом кладбище?

Муфтий Садретдин-хан начал смутно догадываться о предстоящих неприятностях. Но теперь его

было трудно остановить.

- Ислам-курбаши - мусульманин, - скорее себе, чем Махмуд-беку, начал объяснять муфтий. - Он много

сделал и для этих дураков. Разве Исламу не найдется здесь места? Неужели мы должны почтенного

человека тащить на окраину города?

Махмуд-бек не стал спорить, но счел своим долгом сказать:

- Не нравится мне присутствие полиции. Наверное, Саид Мубошир постарался.

- Он... - Голова у муфтия тряслась. - Он, негодник. Предатель. Шпион.

Окружающие поворачивались к уважаемому муфтию. Внимание мусульман подбодрило старика.

- Он ползает в ногах у местных властей. Лижет им руки. Он забыл о своих братьях.

Саид Мубошир стоял в стороне. Чиновник отличался от «братьев» и одеждой, и непринужденной

позой. Он не хотел смешиваться с толпой. Злые глаза бегали по лицам. Саид Мубошир был всегда готов

к подлости. Люди избегали с ним встречаться даже взглядом.

На муфтия Саид старался не смотреть.

- Негодяй, - зло ворчал старик. - Принарядился... Павлин!

Настало время двигаться на кладбище. Над толпой, колыхаясь, поплыли товут - носилки с

покойником. Темное покрывало резко выделялось над головами в белоснежных и зеленых чалмах.

Поправляя очки, вперед двинулся Курширмат, за ним - муфтий.

Согнутые спины мулл, бывших баев. Шла старость, одряхлевшая, нищая. Шла и опять думала не о

судьбе Ислама-курбаши - о своей собственной.

А на траурную процессию надвигалась стена каратегинцев.

Муфтий вынужден был выступить вперед.

- Братья! Мусульмане! Мы прощаемся с нашим другом, с воином ислама. Чего вы хотите?

От каратегинцев отделился старик, крепкий, жилистый, с черной бородой без единого седого волоска.

Он покачал головой:

- К нам нельзя.

- Почему?! - взвизгнул муфтий.

- У нас в каждой могиле по пять-шесть братьев. К нам нельзя, - спокойно повторил старик.

Муфтий поднял руки и пронзительно закричал:

- Что же это делается на земле, о всевышний?!

В своей истерике муфтий был жалок.

- Правоверные! - повернулся он к эмигрантам. - Нам даже после смерти нет места на этой земле.

Рядом с каратегинцами появились полицейские.

- А-а! - закричал муфтий. - Все решено. Все куплено. Все продается в этом мире!

Курширмат невольно попятился назад. Ему не хотелось участвовать в скандале. Этот муфтий,

сумасшедший старик, зашел слишком далеко. Курширмат потянул его за рукав, но Садретдин-хан

вырвался.

- Кладбище не ваше, - не повышая голоса, напомнил сержант.

- Наше место в песках! Рядом с шакалами! Вы слышите, мусульмане? - надрывался муфтий. Его

взгляд остановился на самодовольной физиономии Саида Мубошира. Правительственный чиновник не

скрывал торжества. Тогда муфтий закричал: - Правоверные! Среди нас враг. Это он вызвал полицию. Он

смеется над нами! - И, подняв сухонькие кулачки, путаясь в халате, бросился на заклятого врага.

Люди испуганно шарахнулись в стороны. Курширмат, воспользовавшись замешательством,

прижимаясь к стене, торопился выбраться из переулка. Несколько седобородых старцев заметили это

постыдное бегство. Обвиняя Курширмата в низкой трусости, они тем не менее и сами поторопились

вслед за ним. Люди поглупее еще оставались у мечети. Носилки с покойником покачались над толпой и

резко спустились вниз, на землю. Небрежно брошенные на бугорок, они лежали почти набоку, грозя вот-

вот перевернуться.

72

Садретдин-хан подскочил к Саиду Мубоширу и начал бить его слабыми кулаками по лицу. Никто не

решался оттащить разошедшегося муфтия. Мубошир, не ожидавший подобной выходки, неловко

заслонился руками. Как всякий подлец, он был трусом и чувствовал к себе неприязнь толпы.

- Жалкий подхалим! Ты ползаешь перед властями на коленях. Ты целуешь им ноги. Собака...

Продажная собака.

Устав колотить Мубошира по лицу, муфтий вцепился в его жиденькую бородку. Правительственный

чиновник мотал головой, чалма его начала распускаться кольцами.

- Ты вместе со своим правительством ненавидишь бедных мусульман. Да пропадите вы!

Это было уже чересчур. Полиции пришлось вмешаться, оттащить разъяренного старика.

Мубошир грозил Садретдин-хану кулаком и сыпал на его голову проклятия.

Люди, хотя и разбегались, но эти проклятия слышали.

Носилки с покойным курбаши долго лежали на бугорке. Часа через полтора служители мечети и

несколько нищих, кряхтя и вздыхая, унесли тело Ислама на окраину города, на узбекское кладбище,

которое выросло в последние годы рядом с пустыней.

Муфтия на другой день вызвали в полицейский участок. Саиду Мубоширу удалось отомстить быстро и

основательно. Его донос прошел по всем инстанциям, и правительство приняло окончательное решение.

Офицер был верующим мусульманином, он долго мучил старика вопросами о здоровье и

самочувствии. Муфтий сидел как на иголках, отвечал невпопад, ожидал последнего удара. Вчера

вечером Садретдин-хан бросился к Эсандолу, но ему сказали, что консул куда-то уехал по делам

службы. Такого еще не случалось. Муфтий не спал ночь, жаловался на боли в боку и продолжал ругать

продажного Мубошира.

И вот приглашение в полицию.

Наконец офицер протянул бумагу, но муфтий не стал читать ее.

- Что тут написано, сын мой?

- Вам предлагается выбыть из столицы. Под полицейский надзор.

- Куда? - сдерживая себя, глухо спросил муфтий.

Офицер назвал маленький городок на севере страны.

Муфтий понял, что это не только ссылка, это смерть.

- Когда я должен уехать?

- В течение трех дней.

Муфтий поклонился и вышел, сунув хрустящую правительственную бумагу за пазуху.

Все дни он посвятил молитвам, в промежутках между которыми проклинал Саида Мубошира.

Правоверные искренне поддерживали уважаемого муфтия, усердно повторяя проклятия.

В течение трех дней, до самого последнего часа, ближайший друг и советник Садретдин-хана -

турецкий консул Эсандол - так и не появился.

Муфтий плакал... До этого он долго крепился, продолжая ругать Мубошира и всех мусульман,

забывших о долге. Потом слезы покатились по морщинистому лицу, застревая во взлохмаченной

бородке. Беспомощный старик прощался со всеми планами и мечтами.

Махмуд-бек собрался ехать с муфтием. Старик, наклонив голову и молчал.

- Нет, сын мой, - сказал он наконец Махмуд-беку. - Я не хочу такой жертвы. Что вам делать со мной в

изгнании? Перелистывать книгу прошлого? Вам нужно писать другую книгу - книгу будущего. Я уйду на

покой. Если нужны будут мои добрые советы, пожалуйста, навещайте меня.

Муфтий ослаб, он махнул на все рукой, заговорил о тишине и отдыхе. Но Махмуд-бек хорошо знал

старика. В маленьком городе Садретдин-хан быстро затоскует о больших делах. Если ему не дадут

развернуться старость, одиночество и полиция, он затеет переписку с лидерами туркестанских

националистов. Его имя еще много значит в этой среде... Муфтий начнет советовать, направлять работу.

Однако отсутствие былой силы, хороших помощников, постоянной информации очень скоро дадут о себе

знать.

- Вы должны оставаться здесь, сын мой, - продолжал муфтий. - Я напишу господину Чокаеву о

случившемся. Я благословляю вас на борьбу с большевиками. Отныне вы должны повести за собой

обездоленных мусульман.

Речь была торжественной, приподнятой.

Махмуд-бек провожал Садретдин-хана поздно вечером. Он проехал несколько километров, пока

муфтий сам не предложил:

- Достаточно, сын мой...

Дальше, до городка, Садретдин-хана будет сопровождать только Салим. Ему Махмуд-бек поручил

первые месяцы пожить с муфтием. Характеристику Салиму Махмуд-бек дал самую лестную.

- Знаю, знаю, сын мой, он был с вами в трудной дороге.

Салим внимательно относился к каждому жесту муфтия. Несколько раз проверил, хорошо ли

закреплено седло.

- Возвращайтесь, сын мой, - сказал Садретдин-хан уже тверже. - Возвращайтесь. Уже поздно, а вам

добираться далеко.

Они обнялись. Муфтий слегка похлопал ладошкой Махмуд-бека по плечу.

73

- Вам нужно работать. Учтите мои ошибки. Да, сын мой, я тоже ошибался. Езжайте...

Махмуд-бек подождал, пока две тени не пропадут в темноте, пока не смолкнет стук копыт.

На обратном пути он завернул в караван-сарай. Тяжело скрипнули ворота, пропуская позднего

посетителя. Здесь рано ложатся спать, но окно в конторе Аскарали еще светилось.

Махмуд-бек вернул коня хозяину караван-сарая, порылся в карманах и вытащил деньги. Хозяин

поднял руку:

- Не нужно, господин Махмуд-бек, не нужно. Мы тяжело переживаем отъезд уважаемого муфтия.

Хозяин поклонился. Он хотел, видимо, сообщить потихоньку свое мнение о предателе Мубошире, но

только в отчаянии махнул рукой:

- Вот как случилось...

Хозяин ненавидел Мубошира и очень боялся его.

Об этом мимолетном разговоре Махмуд-бек рассказал Аскарали.

- Вы правы. Теперь из муфтия сделают мученика. А Саид Мубошир никогда не вернется к эмигрантам.

И Рустаму дорога к ним закрыта.

Аскарали очень устал в последние дни.

- Держусь на одном кофе, - признался он. - Теперь можно будет немного отдохнуть. - Он потянулся и,

довольный, сказал: - Да-а. Похороны были организованы хорошо. Молодец, Махмуд-бек! А теперь

отдыхать.

У двери Аскарали остановил друга.

- Как дела дома?

- По-моему, хорошо.

- Ну, я рад... Жаль, что ты мало уделяешь времени семье, - Аскарали перешел на «ты».

Махмуд-бек невольно рассмеялся. Аскарали непонимающе посмотрел на него:

- Что с тобой?

- Такую фразу здесь не услышишь. Я вспомнил институт. Разговор старших товарищей: мало

уделяешь времени семье.

Аскарали тоже улыбнулся. Потер ладонью лоб:

- Да, выскочила фраза. Благо здесь никто ее не поймет.

Когда они остаются одни, Аскарали перестает походить на самодовольного преуспевающего купца.

Откуда-то сразу появляются морщины. Они сбегаются к глазам, прорезают лоб. Аскарали будто

чувствует эти морщины и начинает их растирать ладонью.

Об огромной работе своего друга Махмуд-бек ничего не знает. Только догадывается.

Аскарали как-то сказал:

- Увижу тебя и невольно вспомню о нашем крае. Что-то давит здесь, - он провел рукой но горлу, - и

держит. . Черт знает какое состояние. Может, старею?

Он редко рассказывает Махмуд-беку о событиях, происходящих на родине. Его информация до

предела лаконична. Перечислит новые стройки, дороги, города. Аскарали дает только короткую

характеристику...

В эти минуты, пожалуй, выступают самые глубокие морщины.

Сколько лет Аскарали живет на чужбине? А сколько лет жить ему, Махмуд-беку?

- Передал бы привет своей жене... - вздохнул Аскарали. - Зайти бы к тебе в гости...

- Еще зайдешь...

- Думаю. Иначе не может быть. Но хватит мечтать. Иди отдыхай. Предчувствую, что скоро развернутся

большие дела.

Азиатские женщины привыкли ждать: когда скрипнет калитка? когда раздадутся шаги мужа? с каким

настроением он вернется домой? Ни одна женщина об этом не знает. Где-то существует особый мир

мужских, серьезных дел.

Фариду учили с детства искусству вечных ожиданий, как любую девочку. Но куда девались

ежедневные советы доброй старушки!

Фарида так и не научилась виновато поднимать глаза или стоять, низко опустив голову, в ожидании

приказа мужа-хозяина, полного властелина.

Она бросалась навстречу и уже во дворе сыпала вопросами:

- Почему так поздно? Вы забыли обо мне? Вы здоровы? Вы очень устали?

Махмуд-бек гладил ее волосы.

- Все в порядке, Фарида, успокойся.

Обняв ее за плечи, Махмуд-бек шел, ни на что толком не отвечая. Да и что он мог ответить?!

Плечи вздрагивали... Фарида с трудом сдерживала себя, чтобы не заплакать.

- Все в порядке! Все хорошо! - говорил Махмуд-бек.

От нее пахло легким степным дымком. Фарида, наверное, раз двадцать разогревала обед и кипятила

чай.

- Сейчас я буду за тобой ухаживать... - неожиданно предложил Махмуд-бек. - Я сделаю крепкий чай.

- Нет-нет. . Вы устали. Я сама сделаю.

Он не стал спорить. Понял, что огорчится.

74

- Пока отдохните... Я сейчас...

За чаем Фарида попросила почитать стихи.

- Какие? - удивленно спросил Махмуд-бек.

- Какие хотите... - ответила она и приготовилась слушать.

- Хорошо... - улыбнулся Махмуд-бек.

Он вспомнил лирические строки Хафиза.

Красоты твоей сиянье

вспыхнуло во тьме времен.

Так любовь явилась миру,

жгучий пламень разожжен.

Фарида умела слушать стихи. Но порой задавала при этом самые невероятные вопросы. Сейчас

вопрос тоже прозвучал странно:

- Почему поэты так писали? Разве раньше женщины жили по-другому?

Махмуд-бек пожал плечами.

- Наверное, женщиной любовались, если о ней так красиво говорили? - продолжала она.

- Наверное, - неуверенно согласился Махмуд-бек

- А там, - она кивнула в сторону соседей, - живет злая женщина. Она ни разу не была в городе. Ее

бьет муж... Просто так бьет. . Значит, ей никто не говорил: красоты твоей сиянье...

Махмуд-бек молчал. Он боялся других, более конкретных вопросов. Фарида могла задать их. Конечно,

ее интересует и собственная судьба.

Он начал учить Фариду азбуке жизни, совсем другой жизни, о которой она не знала. Учил не спеша,

осторожно. Но Фарида сама подгоняла события... А Махмуд-бек о многом еще не имел права ей

сказать...

Аскарали не ошибся, предупреждая, что скоро развернутся большие дела. Через две недели Махмуд-

бека пригласил Эсандол.

Турецкий консул притворялся, что потрясен случившимся. Он великолепно играл свою роль,

удивлялся, качал головой и даже восклицал:

- Ай-я-яй... Какая беда! - Об этой беде Эсандол, конечно, знал все подробности. - Да... К уважаемому

муфтию пришла старость, - вздохнул консул. - Раньше он был выдержаннее и не пошел бы на такую

глупость, как торжественные похороны Ислама-курбаши. Мелкий человек, о котором мало кто знал!

Зачем было затевать эту комедию?

Вошел слуга, поставил две фарфоровые чашечки, два стаканчика с водой, в которой плавали

льдинки.

- Кофе!

Махмуд-бек поблагодарил.

Эсандол минуты две смаковал излюбленный напиток, откинувшись в кресле, полузакрыв глаза.

- Как вы живете, господин Махмуд-бек?

Махмуд-бек пожал плечами.

- Даже не могу точно определить свое состояние. Кажется, шел, шел и вдруг остановился. Что дальше

делать, куда повернуться - не знаю.

- Не следует сильно переживать. К нашему дорогому муфтию пришла старость, - повторил Эсандол. -

Закон жизни. Вы должны продолжить его дело.

- Я? - Махмуд-бек привстал.

- Вы! Вы! Успокойтесь. - Эсандол улыбался. - Что так взволновало вас?

- Есть более уважаемые люди.

- Есть. Есть и Курширмат, - согласился Эсандол. - А нам нужны молодые, энергичные, образованные. -

Он резко встал. Ему уже давно за сорок. Но выглядит он молодо. У него широкие крепкие плечи, точные

движения, голубоватые задорные глаза. - Наши дела только начинаются. Так что - выше голову, Махмуд-

бек!

Эсандол пообещал, что в ближайшие дни начнется напряженная работа, совсем другая жизнь.

Он был прав. Состоялись новые знакомства и деловые встречи. В одну из пятниц Махмуд-бека

пригласили в турецкое консульство на прием. Эсандол торжественно представлял дипломатам молодого

человека в национальной узбекской одежде. Махмуд-бек вначале неловко чувствовал себя среди строгих

черных фраков и под любопытными взглядами женщин.

- Представитель туркестанской организации «Милли истиклял» господин Махмуд-бек Садыков.

Консул Японии выразил надежду, что увидит Махмуд-бека у себя в гостях. Он будет счастлив

побеседовать с человеком, который представляет тысячи эмигрантов из Средней Азии.

Доктор Берк, турок, видный бактериолог, и его жена Инга, немка, веселая, белокурая, тоже выразили

надежду увидеть у себя в гостях молодого лидера туркестанцев.

Махмуд-бек выбрал момент, чтобы объяснить Эсандолу, как неловко он себя чувствует в этом

обществе.

75

- Они действительно принимают меня за официальное лицо.

- Они не ошибаются, - улыбнулся Эсандол. - Задержитесь после приема.

Слуга, видимо предупрежденный заранее, провел Махмуд-бека по тихим коридорам консульства в

знакомый кабинет и молча указал на кресло. Махмуд-бек обратил внимание на пустой стол, где резко

выделялся голубой конверт. Такие конверты приходили из Парижа совсем недавно и в адрес муфтия.

Разумеется, это было письмо от Мустафы Чокаева.

Эсандол вошел, взял конверт и протянул Махмуд-беку:

- Читайте!

Махмуд-бек Садыков отныне считался официальным представителем «Милли истиклял» в восточных

странах. Об этом ему и сообщал господин Мустафа Чокаев.

Махмуд-бек воспользовался приглашением консула Японии господина Ито и посетил его. Консул был

небольшого роста, вежлив, ласков. Так и казалось, что, погладь его по головке, он прищурит глаза и

замурлыкает. Ходил он тоже, как кошка, пружинисто и неслышно.

Господин Ито внимательно слушал рассказ лидера туркестанских эмигрантов о несчастной судьбе его

земляков и выразил глубочайшее сочувствие. Он считал своим долгом оказывать помощь восточным

народам, попавшим в беду. Разумеется, сами народы тоже не должны сидеть сложа руки.

Невозмутимый Асакура стоял по-солдатски навытяжку возле кресла. Чувствовалась великолепная

выправка армейского офицера с большим стажем. Асакура будто впервые видел Махмуд-бека. В

присутствии консула он даже не обменялся с ним ни единой из обычных фраз о здоровье и делах.

Консул мурлыкал еще несколько минут, потом протянул ладошку:

- До встречи... В моем лице вы всегда найдете друга.

А потом с Махмуд-беком беседовал Асакура. Он водил карандашом по границе. Карандаш осторожно,

но упрямо полз в глубь советской Средней Азии. Разведчик называл пункты, где должны находиться

люди «Милли истиклял».

- Советы встают на ноги. У них десятки, сотни строек. Вы должны ослабить силы этой страны.

Речь шла о засылке диверсантов, о широкой, разветвленной сети шпионов. Особое внимание

господин Асакура уделял постоянной обработке эмигрантов.

- Они должны быть враждебно настроены к Советам. Воспитывайте ненависть, ненависть, ненависть.

- Асакура увлекся - заговорил слишком резко. Спохватившись, улыбнулся и тихо добавил: - Разумеется,

ваши люди хорошо знают, кто виновен в их беде, в их скитаниях по чужим странам.

Знакомые слова. Махмуд-бек слышал подобные речи от муфтия почти каждый день.

Асакура рассказал о той обстановке, которая сложилась в Париже. Один из японских дипломатов

является ближайшим другом Мустафы Чокаева. Их объединяет стремление помочь обездоленным

народам Востока. Японцам не нравится, как поставлена пропагандистская работа «Милли истиклял».

Все пока делается примитивно. Издание журнала «Ёш Туркестан» следует поставить на широкую ногу,

увеличить его тираж. Нужно больше выпускать брошюр о положении в Стране Советов; информация

должна быть тонкой, умной, чтобы задевать национальные чувства людей, вызывать ненависть против

большевиков.

Журнал «Ёш Туркестан» готовился в Париже. Печатать его приходилось в Берлине. Своей типографии

организация «Милли истиклял» не имела.

- Мы думаем такую типографию создать в Женеве. Кроме журнала вы сможете выпускать

необходимые книги, брошюры, листовки.

Асакура раскрывал план обстоятельной широкой деятельности лидеров туркестанской эмиграции. В

заключение он подчеркнул, что сам лично будет руководить этой деятельностью.

Махмуд-бек нанес визит и турецкому специалисту, бактериологу Берку. Эсандол одобрил его

намерение посетить эту хорошую семью.

В доме Берка Махмуд-бек понял, что веселая Инга крепко держала в своих ручках не только

хозяйство, но и мужа.

Сам Берк, тяжеловатый, с заметным брюшком, вероятно, любил покурить кальян, выпить кофе и

подремать за свежими газетами. Судя но вытертым до блеска подлокотникам его любимого кресла, Берк

вел довольно спокойную жизнь.

Госпожа Инга, тонкая, гибкая, ходила по комнатам быстро, уверенно. Каждый ее шаг, будто был

давным-давно обдуман.

Встречая Махмуд-бека, она изящно, едва касаясь пола, скользнула навстречу новоявленному лидеру.

- Наконец-то пожаловал наш дорогой гость.

В зеленых глазах вспыхнула радость. Инга умела входить в роль. Подчинившись ее взгляду, поднялся

и сам Берк. Выдрессированный хозяин пересилил лень и, грузно переваливаясь, двинулся навстречу

Махмуд-беку.

- Рад. Очень рад. Наконец-то.

Слова были заученные. Он мечтал о тишине, кофе и убаюкивающем шуршании газетных листов.

Вскоре явился еще один гость, немецкий специалист Макс Зельцер.

Колония специалистов из Германии жила дружно. Они часто встречались, вместе отмечали

национальные праздники. Вот и сейчас Макс Зельцер, инженер сахарного завода, заглянул к землячке.

76

- Такое приятное совпадение, - радовалась Инга. - С господином Махмуд-беком мы - подданные

одной страны, но я остаюсь немкой. Макс, давний друг нашей семьи, - тоже мой земляк. - Она

рассмеялась. Зельцер вежливо улыбнулся, Берк счел нужным, не ожидая взгляда Инги, тоже показать

пожелтевшие зубы.

За обедом шел разговор о стране, где им приходится жить и работать. Макс поинтересовался, сколько

лет находится на чужбине Махмуд-бек, и понимающе вздохнул:

- Трудно. Конечно, трудно. Я тоже давно скитаюсь по чужим странам, но меня успокаивает мысль: в

любой час я могу вернуться на родину.

Махмуд-бек опустил голову.

- Простите, - спохватился Зельцер. - Я не хотел вас обидеть.

- Понимаю, - не поднимая головы, сказал Махмуд-бек.

- Наш друг Зельцер может сообщить вам много приятных новостей, - заметила Инга.

Махмуд-бек выпрямился. Наверное, у него было удивленное лицо. Все улыбнулись.

- Да, да... Именно приятных, - начал Зельцер. Он аккуратно сложил салфетку, накрыл ею прибор. - В

мире скоро все изменится. Немецкий народ и его друзья возложили на себя великую миссию: освободить

человечество от большевизма. Вы снова вернетесь на родину.

- Война?

- Возможно, - спокойно произнес Зельцер. - Я бывал в Советской стране, жил там и работал у них по

контракту. Через несколько лет это нежелательное государство окрепнет. Цивилизованное человечество

должно принимать меры сейчас, немедленно.

Махмуд-бек внимательно слушал Зельцера. Собственно, это был тот же вариант подготовки

эмигрантов к боевым действиям против Советского Союза, который предложил японский консул Ито.

Зельцер не называл конкретных действий и сроков. Он вводил Махмуд-бека в курс событий.

- Гитлер - надежда порабощенных народов. Он постоянно беспокоится об их судьбе. Вероятно, это

ощущают ваши друзья, нашедшие приют в Европе.

Махмуд-бек согласно кивнул.

Зельцер долго говорил о предстоящих переменах в мире. Хозяин дома тосковал, то и дело

поглядывал на часы. Но зеленые глаза не выпускали ленивого турка из поля зрения. Спохватившись,

Берк начинал угощать гостей, которые давно не обращали на него внимания.

- Надеюсь, мы еще увидимся, - сказал на прощание Зельцер.

- Конечно, конечно...

- Здесь много немецких специалистов. Врачи, агрономы... Есть и военные инструкторы. Они всегда

готовы помочь вам, - заверил Зельцер.

Вскоре к Махмуд-беку пришел летчик германской гражданской авиации, молодой, общительный

человек.

- Меня можете звать Густавом, - как давний приятель, сказал он. - Я прилетел вчера. Вам просили

передать...

Знакомый голубой пакет. Знакомый почерк. Мустафа Чокаев хвалил немецких друзей, которые всегда

готовы прийти на помощь обездоленным мусульманам. Податель письма имел полномочия вести

переговоры и оказывать Махмуд-беку Садыкову содействие в работе.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Еще в юности я слышал рассказы и легенды о воде. С древних времен она считалась божьим даром.

По законам шариата водой мог пользоваться каждый, кто занят орошением земли. Но вода стала

всесильным источником эксплуатации, оказавшись в руках богачей. Воду дарили баям, продавали

беднякам.

Нередко из-за воды народ поднимался на борьбу. В Уч-кургане вспыхнуло восстание, которое жестоко

подавил андижанский губернатор. Руководитель восстания Абду-Салим бежал в степь.

В 1872 году началось сооружение Кауфманского канала в Голодной степи. Семьдесят тысяч рабочих

под горячим солнцем рыли сухую землю. Они получали в день 5 копеек кормовых. В 1897 году

строительство прекратилось, рабочие разбежались.

В течение шести лет князь Николай строил Бухар-арык протяжением в 25 километров. При

торжественном пуске вода снесла ирригационные сооружения и размыла берега...

И вот я листаю молодежные газеты 1939 года. Они заполнены сообщениями о прославленной стройке

- Большом Ферганском канале.

«Комсомолка Усманова из Избаскентского района на земляных работах выполняет норму на 1500

процентов».

«Комсомолец из колхоза им. Калинина Юлдашев выполнил задание на 1700 процентов».

Вот сообщение от 20 августа 1939 года:

«Комсомольцы Маргиланского района в основном закончили выполнение порученного задания, вынув

2600 кубометров земли!»

Указ Президиума Верховного Совета СССР. Большой список строителей, награжденных орденами и

медалями.

77

В 1940 году построены Северный и Южный Ферганский каналы. Построен Зеравшанский канал.

А это - обращение комсомольцев Мирзачульского района ко всей молодежи республики: «Освоим

Голодную степь, превратим ее в новый цветущий оазис хлопководства».

В газетах не только сообщения с ирригационных строек. Много информации о новых заводах и

фабриках. Сообщение о приезде 1400 комсомольцев на строительство мощной топливно-энергетической

базы Узбекистана - Ангренуголь.

...Мой сосед преподает в одном из институтов. Многие его ученики уже сами проектируют

ирригационные сооружения в отдельных районах Средней Азии, в ряде стран Азии и Африки.

Сосед родом из Ферганской долины. Он несколько раз вспоминал о шумных стройках, где бывал еще

школьником. Его рассказ веселый, подробный. Я зримо представлял:

...Трасса строительства проходила рядом с городом. На стройку выезжали почти все жители, в том

числе и школьники. У них был свой участок. После работы ребята бегали на соседние участки

посмотреть на знаменитых богатырей, которые трудились до темноты.

Сегодня дал пятнадцать дневных норм!

Затаив дыхание, ребята смотрели на широкоплечего, загорелого парня. Он за два дня выполнял

месячную норму!

Утром ребята показывали друг другу ладони. Хвастались первыми мозолями. Даже опытные учителя

еще не представляли, что значат для подростков эти вечера на стройке.

Я слушаю и вспоминаю, как по карте, по советским населенным пунктам, ползал остро отточенный

карандаш иностранного дипломата.

ПОДСТАВНЫЕ ФИГУРЫ

В деловом коротком письме Мустафа Чокаев сообщал о возможном приезде из Турции Усманходжи

Пулатходжаева. Предатель, которому удалось когда-то ненадолго пробраться на руководящий пост в

правительстве Бухарской Народной Советской Республики, превратился в обыкновенного бродягу. Он

мыкался по чужим городам, пытался сколачивать националистические организации. Характеристика,

которую давал Чокаев этому «беспокойному» человечку, была далеко не лестной: хитрый, трусливый,

готовый на любую подлость. А самое главное - стремится к власти, мечтает встать во главе движения

против большевиков. «Следите за каждым шагом, - писал Чокаев, - удерживайте от необдуманных,

глупых поступков».

В среде туркестанских эмигрантов и без того неприятностей хватало. Садретдин-хана, уважаемого

муфтия, который жил спокойно, и то выдворили из столицы. А у дома Махмуд-бека несколько дней

прогуливался полицейский. В этой тревожной обстановке недоставало еще Усманходжи, опытного

интригана и склочника!

Через несколько дней после предупреждающего письма к Махмуд-беку постучался хозяин соседней

лавчонки, которая приютилась на углу улицы.

- Вас разыскивают два человека. Кажется, узбеки.

- Что ж они сами не зашли?

Лавочник пожал плечами и неопределенно ответил:

- Приезжие. Не выходят из машины.

Оказалось, что Усманходжу и его спутника, обрюзгшего Султан-бека, не выпускал из автомобиля

шофер. Жулики! Договорились словно порядочные. Он, как дурак, гнал машину, а у этих проходимцев

гроша нет за душой.

Шофер, не стесняясь, выражал свое мнение вслух. Усманходжа умоляюще поглядывал на Махмуд-

бека: выручайте.

- Сколько? - спросил Махмуд-бек.

Шофер назвал сумму.

- У меня с собой... - Махмуд-бек повернулся к лавочнику, который с интересом наблюдал за

назревающим скандалом. Но к Махмуд-беку он относился с уважением.

- Вам нужны деньги, господин?

- Да, утром верну.

Усманходжа и Султан-бек засопели, выбираясь из машины. Даже поблагодарить по-человечески не

смогли. Пробормотали что-то, не глядя на Махмуд-бека. В их тоне сквозила зависть: неплохо живете,

Махмуд-бек.

О делах вечером не говорили. А утром Усманходжа познакомил со своими планами. Размахивая

руками, он требовал немедленных действий, настоящей борьбы с большевиками.

Интересно, так ли горячо он выступал в Бухаре, когда занимал важный пост в молодой республике?

Разумеется, Усманходжа искренне ненавидит Советский Союз. Но теперь понятны опасения Мустафы

Чокаева: этот человек в первую очередь ищет выгоды для себя.

- Нам должны помочь японцы, - убежденно заключил Усманходжа.

- Да. Сильная держава, - согласился Махмуд-бек.

- Сейчас не о державе идет речь, - недовольно перебил гость. Он вел себя так, будто чувствовал свое

превосходство над этим лидером эмигрантов. Заседают, спорят, решают. Необходимо давным-давно

78

приступить к конкретным действиям. Усманходжу подмывало выложить секрет, который сразу же

поставил бы на место молодого человека. Но он пока сдерживался.

- С кем вы познакомились из японцев? - спросил Усманходжа.

- Я знаю консула. И то, так сказать, официально. Встречаюсь на приемах.

- Это все? - усмехнулся Усманходжа.

Махмуд-бек пожал плечами:

- Да, конечно.

- Неважно. Плохо.

Он торжествовал. И не скрывал торжества. Усманходжа утратил окончательно выдержку. Ничто не

могло остановить теперь этого человека. И он выложил главный козырь:

- А меня они вызвали из Турции...

- Вызвали?

- Именно! Японцы!

Усманходжа не сожалел, что начал хвастаться, по-мальчишески глупо, откровенно. Он даже поднялся.

Стоял тучный, огромный, заложив руки за спину, и с удовольствием рассматривал ошеломленного

Махмуд-бека.

- Значит, дела пойдут на лад.

- Пойдут, - согласился Усманходжа и подчеркнул: - Теперь пойдут.

Советник посольства Японии - Кимура прибыл из Токио совсем недавно и с первого же дня развил

бурную деятельность. Он искал знакомств с туркестанскими эмигрантами.

Махмуд-бек Садыков - видная фигура. Молодой, умный, энергичный. Но Кимура не спешил делать

ставку на официального лидера туркестанских эмигрантов. Он присматривался к людям. Нужен человек,

который безоговорочно выполнял бы все задания. Кимура удивит Токио, сделает за короткий срок такое,

что даже сдержанные генералы в японской столице поймут, какую ценность представляет их советник.

Здешние дипломаты неторопливы, пожалуй, даже нерасторопны. Не используют полностью всех

возможностей. Ну и пусть сидят в своих дипломатических апартаментах. У Кимуры другой характер.

Первая встреча с Махмуд-беком еще не убедила советника в том, что молодой узбекский эмигрант

будет послушным исполнителем его планов. Понадобятся время и силы, чтобы окончательно привлечь

его на свою сторону, а за ним - и остальных главарей эмиграции.

Кимура обращался к Махмуд-беку с незначительными просьбами:

- Помогите подобрать шофера. Только не хочется, чтобы из местных жителей. Мало ли что...

Юркий, подвижный, подтянутый, советник держал себя смело, по-хозяйски, в разговорах не

вспоминал о консуле. Будто того не существовало. Только он, Кимура, несет ответственность за

спасение порабощенных восточных народов.

При каждой встрече, даже если начинался серьезный разговор, Кимура сверкал искреннейшей

улыбкой. Бровки поднимались, а под ними узкими полосками вытягивались глаза. Казалось, что советник

ничего и никого не видит. Впрочем, через секунду, откинув голову, он начинает хохотать, показывая

грубоватые, но белоснежные зубы.

Многие терялись при виде этого лица, на котором неизменно присутствовали оптимизм и доброе

настроение. С такой же улыбкой Кимура сожалел, просил, советовал, ликовал. Наверное, и убивал.

Первую его просьбу Махмуд-бек выполнил. Круглолицый, молчаливый Шамсутдин, эмигрант из

Туркестана, оказался на своем месте: машину знал, любил, хозяина понимал по едва заметному жесту.

- Мне нравятся ваши люди, - льстил Кимура. - Чем больше будем друг друга знать, тем лучше для

дела.

Советник требовал, чтоб Махмуд-бек расширил круг своих знакомств.

- Говорят, прибыл из Турции бывший советский работник.

Махмуд-бек разъяснил, что это один из членов правительства Бухарской республики.

- Неважно, - отмахнулся Кимура. - Нужно уметь преподнести. Народная республика! Хорошо звучит! А

руководитель бежал. Используйте, Махмуд-бек, этот факт.

- К сожалению, как руководитель он сразу же скомпрометировал себя.

- Вы по-своему разъясняйте его поступки.

- Так и делаем.

- Я с удовольствием познакомлюсь с этим героем.

Кимура еще не видел Усманходжу, а высказался громко. Надо же: герой...

Прежде чем представить Усманходжу советнику, Махмуд-бек повез гостя в турецкое посольство.

Усманходжа менялся на глазах. Стал важным, медлительным. И этот визит он оценивал по-своему: турки

очень хотят с ним поговорить, посоветоваться. Усманходжа не подозревал, что встреча подготовлена

Махмуд-беком, который преследует свои цели.

Турецкий консул Эсандол ради приличия расспрашивал Усманходжу о жизни, о делах, планах. Он

давно знал о каждом шаге авантюриста. Эсандол считался неплохим дипломатом, и все же от Махмуд-

бека не ускользнула пренебрежительная, легкая усмешка на губах турецкого консула, когда гость начал

нести чепуху об огромных силах, способных броситься на советский Восток.

С трудом сдерживаясь, Эсандол спросил:

- Какими силами вы сейчас располагаете?

79

Усманходжа вздохнул и уже без энтузиазма стал бормотать о необходимости собрать эти силы,

подготовить.

- Правильно! - твердо заговорил Эсандол. - Этим и занимается господин Махмуд-бек. Без его ведома

прошу не предпринимать никаких действий. Ясно?

- Ясно, - растерянно пробормотал Усманходжа.

- Здесь все на виду. Город небольшой, - уже мягче пояснил Эсандол. - Местное правительство не

станет ссориться из-за вас с Советами. Учтите, господин Усманходжа.

Чем дальше отходили они от турецкого консульства, тем сильнее становилась неприязнь, даже

ненависть Усманходжи к преуспевающему молодому человеку. Что он сделал для общей борьбы против

большевиков? Сидел за спиной муфтия? Но самого старика вышвырнули из столицы. Теперь ему

никогда не подняться. Теперь муфтий может только перебирать дрожащими пальцами четки да

вспоминать о прошлом.

Усманходжа расправил плечи и невольно покосился на Махмуд-бека. Худощавый, невысокого роста.

Никакой солидности. Что в нем нашли турки и японцы? Возглавлять движение эмигрантов должен

солидный человек, умудренный опытом политической борьбы, боевых схваток.

Советник Кимура принял Усманходжу на другой день. Махмуд-бек не поскупился на характеристику:

верный сын ислама, стойкий борец, энергичный организатор. Усманходжа даже не пытался сделать

протестующего жеста. Поток лестных слов принимал как должное. Только плечи расправлял шире.

Кимура светился, ликовал. Эту радость Усманходжа принял на свой счет. Но веселящийся советник в

это время уже взвешивал, на кого из двух делать ставку. Конечно, потрепанный, озлобленный эмигрант

не очень-то подходит на должность вождя. Однако он будет своим человеком. Именно своим.

Первое время Усманходжа не мог обходиться без помощи Махмуд-бека и только с ним появлялся у

советника. Почувствовав доброе отношение Кимуры, Усманходжа стал «прихватывать» с собой какого-

нибудь курбаши. Он отыскивал их в караван-сараях и чайханах. Каждого бандита в не очень свежем

халате он представлял как истинного борца и героя.

Махмуд-бек листал книжку стихов Джами и, пользуясь редким случаем, когда в конторе Аскарали не

было посетителей, рассказывал о событиях последних дней.

- Усманходжа мечется по городу.

- Великолепно, - сказал Аскарали. Наконец-то он оторвался от бумаг и впервые так открыто, даже

неосторожно, выразил свой восторг. - Ты представляешь, Махмуд-бек, что получается?

- Представляю. Я сделал все возможное. Предупредил Эсандола уже вторично, что Усманходжа

начал действовать самостоятельно.

- Достаточно. Придет время, Эсандол взбесится.

- Но уже ничего не сможет исправить, - согласился Махмуд-бек.

- Какие указания от Чокаева?

- Продолжать следить. Удерживать от опрометчивых поступков.

Аскарали наклонил голову. Он словно вновь углубился в бумаги.

- В твоих донесениях Чокаеву тревога должна постепенно нарастать. Нужно готовить его к провалу

Усманходжи, - сказал Аскарали. - Этот человек должен быть скомпрометирован в глазах эмигрантов и

местных властей. - Аскарали взвешивал каждое слово. - Все слабости Пулатходжаева у нас как на

ладони. Нужно на них играть. Когда Усманходжа будет скомпрометирован, он потащит за собой

японского дипломата. Пусть они и станут подставными фигурами в нашей игре.

- Что он за человек, этот дипломат?

- Кимура? - переспросил Аскарали. - Я узнал кое-что интересное о нем. Офицер в костюме

дипломата. Он опытный разведчик, хорошо знаком с Дальним Востоком, пробыл там несколько лет.

Конечно, у него есть свои цели в работе с эмигрантами. Помимо этого, он непременно сделает попытку

выслужиться перед Токио, будет снабжать центр своей информацией, опережая консула Ито. И

наверное... - Аскарали задумался. - Теперь точно: он сделает ставку на Пулатходжаева. Кимура хитрый

человек, умный. Но если он поверит в Пулатходжаева, это приведет его к краху. Надо чтоб поверил!

- У меня указание от Чокаева следить за каждым шагом Усманходжи.

- Такая возможность есть?

- Есть. Рядом о ним и Кимурой будут мои люди.

- Отлично.

- Но Чокаев к тому же приказывает удерживать его от глупых поступков, - добавил Махмуд-бек.

- Удерживай. Но пусть каждое твое замечание обижает, унижает Усманходжу. Пусть он выходит из

себя. А он старше, ему захочется действовать самостоятельно. Тем более японский разведчик делает

ставку на него. И кстати, воспользуйся тем, что Усманходжа пока не может без тебя обойтись. Ему,

разумеется, нужна будет конспиративная квартира для встреч с японцем.

- Он уже намекал на это.

- Подыщи что-нибудь удобное. - Аскарали уложил бумаги в папку, отодвинул ее в сторону. - Еще раз

поговори с Усманходжой, предупреди, но так, чтобы он... обиделся.

Махмуд-бек опять открыл первую попавшуюся страницу томика Джами и прочитал:

- Жизнь хороша, когда в твоем жилище

80

Есть пять вещей, - сказал знаток наук, -

Здоровье, мир, покой, достаток пищи,

Приятный собеседник - верный друг.

- Не завидуй, - улыбнулся Аскарали, - хоть на несколько минут мы это имеем.

- Коротки такие минуты, - вздохнул Махмуд-бек. - А что там у нас?

- Пошла вода по Большому Ферганскому каналу. Представляешь этот канал?

Поговорить с Усманходжой все-таки нужно. Махмуд-бек пригласил его в загородный парк. Вдоль

аллей вытянулись богатые особняки, беседки. В парке отдыхали именитые жители столицы. Был конец

июня. Каждый уважающий себя человек бежит сюда от сутолоки, пыли и шума города. До парка всего

около тридцати километров, а воздух здесь совсем другой - свежий, здоровый. Да и глаза отдыхают на

буйной зелени, на спокойных вершинах горного хребта.

Махмуд-беку редко доводилось бывать в этом аристократическом районе, который ничем не уступал

любому знаменитому курорту. Но он сделал вид, что парк - его обычное место отдыха. Усаживаясь в

машину, Махмуд-бек произнес несколько лестных слов о курортном городке, перечислил его достоинства

как знаток. С шофером Махмуд-бек обращался, как хозяин: «Рамазан, поехали... Рамазан, быстрее...»

А ведь настоящим хозяином машины был дагестанский националист Рамазан, высокий, сильный

человек.

- К парку, Рамазан, - сказал Махмуд-бек.

Усманходжу передернуло. В то время, когда уважаемые люди не могут найти пристанища, вынуждены

проводить ночи в караван-сараях, как бродяги и воры, зарвавшийся молодчик отправляется любоваться

красотой аристократического парка! Да и одет Махмуд-бек под стать преуспевающему чиновнику.

Усманходжа невольно покосился на свои башмаки. Хорошо, что не видно стоптанных каблуков.

Разговор долго не входил в нужное русло. Усманходжа вспоминал о прошлом. Очень мало пришлось

побыть ему у власти. Хорошие были дни.

Вот только с женой ему очень не повезло.

- Это она промотала все деньги. Представляете, я из Бухары вывез много золота. А сейчас ни гроша.

- Вы с ней не видитесь?

- Да спасет аллах меня от встреч с ней.

Усманходжа врал. Он уже несколько раз тайком посещал домик в одном из тихих переулков столицы.

У дочери бывшего чиновника Худояр-хана тонкие пальцы. С виду нежные. Но они цепко ухватились за

«видного человека»! Пулатходжаев не успел опомниться. Он не обращал внимания на предостережения

родных и друзей, которые строго осуждали его жену, а их предсказания сбылись. Красавица рассталась с

Усманходжой в тот день, когда исчезла последняя золотая монета в сухонькой ладошке менялы. Ее

глазки перестали лучиться, сверкать, стали холодными, злыми. Он тосковал по этим глазам. Не находил

себе места. Забыв обо всем на свете, Усманходжа снова бросился к женщине, которая, несмотря на свои

сорок с лишним лет, была по-прежнему молода и обаятельна. Она даже вновь стала ласковой: может

быть, Усманходжа поднимется? Следует подождать. И двери ее дома распахнулись.

«Тем лучше, - решил Махмуд-бек, - женщина эта известна не только мотовством, но и редчайшей

болтливостью. Правда, Усманходжа, кроме планов, сейчас за душой ничего не имеет. Но о своих планах,

о блестящих перспективах он и будет рассказывать жене, чтоб утвердиться в ее глазах. Ну, а женщина

разнесет эти новости по всему городу».

- Я кое-что слышал от Хашима Шоика, - безразличным тоном сообщил Махмуд-бек.

- Нечего его слушать, - огрызнулся Усманходжа.

Хашим Шоик - бывший посол Бухарской Народной Советской Республики в одной из восточных стран

- тоже не вернулся на родину. Устроен теперь был он лучше, чем Усманходжа. Как тут не злиться!

- Хорошо, что вы успокоились. Поговорим о вашей роли в борьбе против Советов.

Махмуд-бек ссылался на указания Мустафы Чокаева, на мнение проживающих в столице видных

деятелей туркестанской эмиграции. Из этого следовало, что Усманходже нечего рассчитывать на

высокий пост.

- Но я же... - Усманходжа сжал кулаки.

- Ваше стремление понятно. Но, к сожалению, то, что было однажды вам доверено...

Очередной намек на провал в правительстве Бухарской республики.

- Нас подвели. Теперь - другое дело.

- Вы очень верите советнику Кимуре? - спросил Махмуд-бек.

- А вы разве нет? - удивился Усманходжа.

- Я верю японцам, - неопределенно ответил Махмуд-бек.

Конечно, этот разговор Усманходжа передаст советнику. Не удержится, что-нибудь прибавит от себя.

Тогда Кимура сделает ставку на него, на Усманходжу.

Махмуд-бек грубовато, как бы завершая разговор, сказал:

- Мне кажется, вы хотите встать во главе туркестанских эмигрантов. Но я требую, чтобы без моего

ведома вы не делали ни шага.

Эти слова должны глубоко обидеть, даже оскорбить Усманходжу. Вот он опять торопливо вытирает

рукавом пот с лица:

81

«Ну, хорошо же, мальчишка! Наша беседа продолжится. Ты сам сейчас далеко не в почете. Твой

Чокаев слишком далеко. Нет, Махмуд-бек! Разговор не окончен».

Возвращались они уже вечером. В машине молчали, каждый думал о своем, сосредоточенно

рассматривая сады, огороды.

- Проклятая арба, - вдруг выругался дагестанец. - Надо же...

Старенький мотор затарахтел, машина сделала рывок и, выдыхаясь, сбавляя скорость, проползла

несколько метров и остановилась. Шофер через минуту уже озабоченно склонился над мотором.

- Что же сидеть? - сказал Махмуд-бек. - Выйдем.

Вокруг было очень тихо, пустынно. Усманходжа с беспокойством оглядывался по сторонам. Где-то

очень далеко от дороги вспыхнули первые огоньки, а здесь ни души.

Усманходжа переводил взгляд с шофера, который подозрительно долго копается в моторе, на

сосредоточенное лицо Махмуд-бека.

- Что вы обо мне думаете? - Усманходжа не смог скрыть предательской дрожи.

Махмуд-бек стоял к нему спиной.

- Я все сказал.

- Сейчас что думаете? - Голос сорвался. Будто кто-то сжал Усманходже горло.

- Ничего, - Махмуд-бек пожал плечами.

Странно, он даже не хочет поворачиваться!

В это время шофер загремел каким-то инструментом. Разумеется, тяжелым.

- Господин Махмуд-бек! - крикнул Усманходжа.

Махмуд-бек резко повернулся и машинально сунул руку в карман. Этого жеста было достаточно,

чтобы Усманходжа, плотный, грузный, рухнул на колени.

- Господин... Господин... - Он полз к ногам Махмуд-бека, придав ладонь к груди. Даже в вечерних

сумерках стало заметно, как побелело его лицо. - Господин... Это злые люди хотят нас поссорить. Я буду

верно служить. Я считаю вас...

Усманходжа лепетал что-то сбивчивое, непонятное, и Махмуд-бек с удивлением смотрел на человека,

который совсем недавно вслух строил большие планы о создании мусульманского государства, во главе

которого встанут лучшие сыны, испытанные и закаленные в боях.

- Что с вами? - спросил Махмуд-бек.

Озираясь по сторонам (ни души!), Усманходжа запричитал:

- Не убивайте!

Не менее удивленный шофер стоял с гаечным ключом в руке и смотрел на непонятную сцену.

Подумать о том, что его вот так уничтожат, мог только человек, который сам вынашивал такие мысли.

- Перестаньте. - Махмуд-бек взял за плечи Усманходжу, помог ему подняться. - Перестаньте. Вы

просто переутомились. Разве мы имеем право ссориться? У нас много дел впереди. Очень много.

Усманходжа что-то говорил, говорил, губы его продолжали дрожать. Он твердил об усталости, нервах,

тяжелых временах. Сбивчиво искал оправданий своему поступку. Сожалел, как он мог так плохо

подумать о верном друге, о преданном сыне Великого Турана!

На дороге зацокали копыта, потом раздался скрип, и показалась арба. Махмуд-бек остановил ее и

попросил хозяина довезти до города уставшего человека.

Крестьянин с удивлением взглянул на крупную купюру и коротко ответил:

- Пожалуйста, господин.

- Вы езжайте. Вам нужно отдохнуть, а мы можем хоть до утра возиться.

Усманходжа очень быстро взгромоздился на арбу и кивком, торопливо, по-прежнему испуганно

простился, Махмуд-бек долго смотрел вслед арбе. Да, теперь Усманходжа никогда не простит ему за

свою слабость, приступ трусости, унижение.

Шамсутдин изредка встречался с Махмуд-беком. Встречи, как правило, были случайны. Юноша

успевал передать своему благодетелю основное содержание разговоров, которые удавалось

подслушать.

Все! Теперь не оставалось сомнений: Кимура делал ставку на Усманходжу, его подручных - Султан-

бека, бывшего дипломата Хашима Шоика, Через них - на главарей басмаческих шаек, эмигрантскую

молодежь.

Из донесений Шамсутдина стало ясно, что Усманходжа и Кимура спешат. Вероятно, со дня на день

нужно ждать удара. Невозможно догадаться, кто нанесет его. С поклонами, с бесконечными расспросами

о здоровье встречают Махмуд-бека в каждом доме. Ладони прижимаются к груди, - такие спокойные,

даже вялые с виду ладони.

Усманходжа окончательно переселился из караван-сарай к жене, и теперь неизвестно было, кто имел

большую власть над этим человеком: японский разведчик или взбалмошная, избалованная особа.

Она приняла Усманходжу хорошо. Терпеливо ждала, скоро ли в опустевших шкатулках зазвенит

золото, когда появятся украшения и дорогие ткани. Пока что Усманходжа приходил переполненный

оптимизмом и дерзким планами.

82

Советник Кимура был не дурак. В награду за пространные речи, за списки генералов, у которых не

было ни единого солдата, он так же горячо и быстро расплачивался той же монетой - обещаниями.

Изредка подавал конверт, но слишком тонкий, чтобы, получив его, ликовать и считать себя

счастливейшим человеком. Усманходжа уже знал, что там лежит вовсе не чек, а несколько ассигнаций.

Прежде в этой стране достоинство монеты можно было определить по звону и весу. Потом начали

выпускать бумажные ассигнации, а они-то и не производили на жену Усманходжи впечатления. Она

сдерживала негодование до поры до времени. Постоянно занятый судьбой Великого Турана, этот

человек не предполагал, какая гроза собирается под крышей, где он снова почувствовал себя хозяином...

Покусывая пухлые губы, хозяйка подавала чай, говорила о жизни, погоде, ценах. Главные вопросы

метались в ее горячей голове, рвались на волю.

- Мне кажется, он занимается пустым делом, - наконец произнесла женщина.

- Пустым, - согласился Махмуд-бек. - Эти старики бессильны, а его помощник Султан-бек... Опять с

ним неприятности. Тень падает на уважаемого Усманходжу, - вздохнул Махмуд-бек. - Эти речи…

Простите, сестра, я назвал бы их пустой болтовней.

«Сестру» прорвало:

- Именно болтовня! Они вздумали и здесь собираться. Между собой ругаются. Всех ругают. Вам как

достается! Вчера приняли решение - послать в соседнюю страну. Да и намеки: по дороге всякое

случается.

Махмуд-бек очень спокойно пил чай, со вкусом, маленькими глотками.

- Нам нельзя ссориться. Вместе мы очень многое можем сделать, сестра.

- Разве я не понимаю?

Махмуд-бек похвалил хозяйку, выразил восхищение ее умом, смелостью, подлинными достоинствами,

которыми обладают далеко не все мужчины.

В пиале остывал чай. Постепенно остывала и хозяйка, начиная соображать, что наговорила много

лишнего. Махмуд-бек понял: сейчас самое время уйти. Прощаясь с хозяйкой, как бы между прочим

заметил:

- Когда-нибудь Усманходжа узнает, что я его добрый друг. Ну, а по поводу моего отъезда, они просто

погорячились. - Он улыбнулся и погрозил пальцем: - А вам, сестра, не стоит подслушивать мужские

разговоры.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

В Ташкенте в годы молодости я бывал редко... Всего три-четыре раза. Но я запомнил город начала

тридцатых годов, зеленый, шумный. И мне казалось: он тесный. Городу необходимо было расширить

границы для новых школ, институтов, заводов.

...Через много лет я увидел совершенно другой Ташкент. А потом стал свидетелем, как рождался

новый чудесный город. Старые здания не выдержали сильных толчков памятного жителям

землетрясения.

Я любил в свободное время приходить в кварталы новостроек, слушать чужую речь - украинскую,

грузинскую, латышскую, казахскую...

Город строился.

Вырастали новые дома на улицах Пушкина, Гоголя, Навои, Мукими, Шота Руставели, Тараса

Шевченко...

«Ташкент - поэтический город...» - писал один из зарубежных гостей в те дни.

Но это был и настоящий город Дружбы.

На пустыре стремительно поднимался город-спутник Сергели. Его возводили военные строители. Я

невольно представил, как вот такие же парни в солдатских гимнастерках сражались на фронтах Великой

Отечественной войны.

О прошлом напомнила улица генерала Карбышева...

За эту жизнь, за эти солнечные проспекты шла невиданная битва. И мы победили...

КРАХ ДИПЛОМАТОВ

Как они всполошились, загалдели, удивленно зацокали:

- Е-е! Сам Махмуд-бек. Мы вас так ждем, уважаемый.

Многие повскакали с мест, прижали руки к груди. Другие лишь сделали вид, будто хотят приподняться,

поклониться, но тоже пригласили:

- Е-е! Проходите, дорогой.

В каждом слове, в каждом движении - фальшь. А ведь иные даже не отводят глаза в сторону. Совсем

обнаглели. Легче всех Курширмату. Он давно сменил бандитскую повязку на черные очки. Черт знает,

каким огоньком, добрым или злым, горит уцелевший правый глаз за темным стеклом.

Сборище в основном состоит из стариков, злых, жадных. Но они могут поднять тысячи людей. И

молитвами, и угрозами, и клеветой. Они продолжают вести серьезные разговоры, строить планы. Не раз

83

меняли они названия своих организаций. Те же высокопарные речи произносили на заседаниях

организаций «Власть аллаха» и «Национальное объединение Туркестана».

Дряхлыми становятся «объединения». Обдуманные и твердые шаги, к которым призывает Махмуд-

бек, теперь их не устраивают.

Усманходжа, подружившийся с сильной державой (именно державой, а не просто с советником

Кимурой), предлагает действовать немедленно. Наконец-то наступают долгожданные дни! Однако

большинство из присутствующих побаивается Махмуд-бека. Вот и восклицают:

- Е-е... Уважаемый! Присаживайтесь!

- Очень, очень вас ждали.

Эту квартиру Махмуд-бек уже третий месяц снимает специально для встреч и собраний. Очень

удобный дом с маленьким двориком. Главное удобство - калитка, которая выходит в глухой переулок.

Калитка нужна на всякий случай. О ней мало кто знает. Обычно заходят в дом с центральной улицы.

Дверь можно не закрывать. Человек в прихожей вовремя даст знать, если гость нежеланный.

Вначале эмигранты пользовались квартирой только с разрешения хозяина. Теперь, с появлением

Усманходжи, обнаглели, даже не ставили Махмуд-бека в известность. Как и на этот раз.

- Искали вас, искали, - сокрушался наманганский купец, - не могли найти. - Дышал Тохта-бек тяжело,

со свистом. С трудом выговаривал слова.

Его сосед, мулла, глуховат. Не дослышав, что сказал друг, неожиданно сообщил:

- Знаем, как вы заняты, потому и не хотели беспокоить. А говорили мы о вас.

Это Махмуд-беку известно.

- Что же решали? - спросил он.

- Тяжелые у нас времена, - вздохнул Курширмат.

- Тяжелые, тяжелые, - поддержал наманганский мулла. - Но, слава аллаху, приближается

благословенный день.

Разговоры о войне носятся в воздухе. Упорно, как пыль, поднятая ветром пустыни. А если осядут

тревожные слова, то ненадолго. Снова налетает ветер. И снова носятся песчинки, колют глаза.

- Япония дружит о Германией. Вот и получается - кулак. - Один из басмачей сжимает солидный

кулачище. Этот человек, как и все, переполнен злом. С радостью он хватается за любой горячий и

бездарный план. Деятельный головорез. Подскажи, намекни ему: пора начинать - в эту же минуту

бросится к границе. Ему бы лишь доброго скакуна, такого, чтоб от запаха крови ноздри раздувал.

На Махмуд-бека басмач не может спокойно смотреть. Осторожность, осторожность... Какие-то

переписки, переговоры... Грамотей! Вот Усманходжа - совсем другой человек! Приехал недавно, а уже

подружился с японцами. Сильный, большой друг - Япония.

Приветствия и расспросы о здоровье, о делах затянулись.

Вероятно, план разработан во всех деталях. Кто-то должен первым объявить решение верхушки

туркестанских эмигрантов. Стая никогда сразу вся не набрасывается. Начать должен кто-то один, а потом

уже и остальные налетят. Прав Аскарали, в дикой сумятице друг с другом перегрызутся. Пора их

потревожить - пусть ощетинятся, насторожатся. И пусть налетают. . Он подготовлен к этому.

- Вижу, уважаемые аксакалы были заняты важным разговором.

- Да, Махмуд-бек, - соглашается Усманходжа и переводит взгляд с Курширмата на купца. Им бы и

начинать. Один поблескивает темными стеклами, другой что-то бормочет. Только свист раздается.

- Возможно, принято умное решение. С помощью аллаха оно поможет нам в борьбе.

- Да, Махмуд-бек. Аксакалы думают о Судьбе Великого Турана, - покачивая головой, заговорил

Усманходжа тихо, ласково, как с близким другом. - Здесь мы объединим наших людей. Но сколько

истинных мусульман не имеют умного, опытного наставника!

- Наши родные и близкие, нашедшие временный приют в соседней стране, знают только вас - ученика

муфтия Садретдин-хана. Они вас ждут.

Махмуд-беку известно, что ему предложат. Но он не ожидал, что сумма будет разделена пополам.

- А еще двадцать пять тысяч вы получите там...

И стало очень тихо. Послышалось, как глуховатый мулла потянул из пиалы горячий чай, как глотнул.

Кадык дернулся и замер. Старик отставил пиалу и, не меняя позы, покосился на Махмуд-бека мутными,

грустными глазками...

Его сосед, наманганец, качнув чалмой, наклонился. Дышал он тяжело. Курширмат поморщился от

глухого свиста: не любит слабых людей. А сильных ненавидит. Таких, как Махмуд-бек. Гляди ты: словно

наслаждается замешательством уважаемых людей!..

- Я счастлив получить от аксакалов такое важное задание. То, чем занимался достопочтенный муфтий

Садретдин-хан, теперь надлежит делать мне.

Зашуршала ткань халатов, раздался кашель, облегченные вздохи. Все в порядке!

- Силы сынов Туркестана рассеяны. Мы пытаемся их объединить. Этим только и занято руководство

Туркестанского комитета во главе с уважаемым господином Мустафой Чокаевым.

Усманходжа первым понял, за что хватается Махмуд-бек.

- Но господин Чокаев далеко.

- Он там, где должен находиться, - оборвал Махмуд-бек, - он в Берлине, рядом с Гитлером. Это очень

для нас важно.

- Да…

84

Махмуд-бек не обращал внимания на Усманходжу, поступая с ним, как с мальчишкой.

- Я сообщу в Берлин о ваших планах. Необдуманные действия могут привести к плохим

последствиям, и вы окажетесь в глупом положении. - С этими последними словами Махмуд-бек

обратился к Усманходже. Пусть замечание относится не ко всем, только к нему.

Махмуд-бек действительно решил сообщить Чокаеву о «необдуманных действиях», сообщить, что

предупредил верхушку эмиграции, но...

Теперь ничто и никто не удержит этих людей. Им захочется показать свои силы и возможности,

захочется настоящих действий. И это здесь, где уже об очередном сборище курбаши будет сегодня же

известно местным властям.

- Вы отказываетесь подчиниться? - глухо спросил Усманходжа.

Сейчас он попытается натравить их всех друг на друга.

- Я подчиняюсь воле Туркестанского комитета. Подождем решения из Берлина. Считаю своим долгом

предупредить вас, господа, долго не задерживайтесь. Мы в чужой стране. Время очень тревожное. Вы

знаете, что за этот дом я несу ответственность.

«Господам» его ответ явно не понравился. Они будут еще сидеть и тщательно перемывать косточки

Махмуд-беку.

Тем лучше. Точнее - тем хуже для них.

Если кто и вздумал бы следить за Махмуд-беком, то в его жизни не нашел бы ничего подозрительного.

Спокойно живет этот господин. Он связан с деловыми, почетными людьми. Известна его дружба с

турецким консулом Эсандолом, с купцом Аскарали. Изредка бывает и на дипломатических приемах.

Махмуд-бек в последнее время очень изменился. Даже со своими земляками не видится. А

туркестанские эмигранты слишком часто стали встречаться.

Тесен город. Слишком тесен. Все обо всем знают.

Махмуд-бек на базаре поглаживал шероховатые красочные ковры. Торговец знал, что это - не

покупатель. Но знал и другое - друг купца Аскарали. Шел долгий, тягучий разговор о достоинствах

местных ковров.

- Ваш друг - богатый купец, посланный всевышним на благо и радость хорошим людям. Человек,

блистающий умом, как солнце мая, он мог бы осветить и обогреть наши темные жилища.

С образованным чужеземцем торговец говорил на языке старых поэтов.

Махмуд-бек внимательно слушал торговца, поглаживал ковер и наблюдал, как из соседней лавчонки,

расположенной метрах в пяти - десяти, выныривают раскрасневшиеся от горячих речей его земляки.

Прогорит хозяин лавчонки - бывший кокандский купец! Его дело - торговать. А он дает возможность

собираться у себя в доме проходимцам и бандитам. Советник Кимура сверкает улыбкой. Он в темном

костюме: быстро выходит из узбекской лавки, замыкая разношерстное шествие, и скрывается в толпе. В

соседнем переулке его ожидает машина.

Многие считают, что на базаре легче затеряться. Чепуха!

Торговец, занятый разговором, на секунду затихает и неодобрительно косится в сторону чужих людей

с осторожной, крадущейся походкой. Ему этого не нужно и не хочется замечать. Но тем, кому нужно...

Тесен город. Слишком тесен.

Взбешенный дипломат - явление редкое. Даже когда солдаты, окопавшись, надвинув каски, щелкают

затворами, представители враждебных держав обмениваются вежливыми поклонами. Вежливость

сохраняется и при взрыве первого снаряда. Грохот, а тем более осколки не долетают до удобных

кабинетов, где разговаривают, не повышая голоса.

Эсандол стучал кулаками по столу. На лице выступили розовые пятна.

- Отребье! Несчастные тупицы! Нужно было колотить по их дурацким бараньим лбам!

Он, впрочем, понимал, что Махмуд-бек не мог драться с оравой одержимых, с фанатиками. Махмуд-

бек, кажется, сделал все, чтобы предотвратить беду, нависшую над туркестанскими эмигрантами. Беда

пришла вместе с Усманходжой Пулатходжаевым и советником японского посольства. Волею случая или

дьявола эти потерявшие осторожность и разум люди появились в городе почти одновременно.

- Они не воспринимали никаких указаний, - напомнил Махмуд-бек.

- Указания! - вскричал Эсандол. - Военные власти великой страны доверились дураку.

Что теперь стесняться в выражениях?

Нет больше советника посольства Японии Кимуры. Его отзывают в Токио. Он сблизился с

эмигрантами, которые себя скомпрометировали, и правительство вынуждено было предложить им

покинуть пределы страны.

История с Усманходжой кончиться иначе не могла. Мустафа Чокаев из Берлина посылал тревожные

письма, словно чувствовал беду. Махмуд-бек при каждом удобном случае докладывал Эсандолу о

приближающейся катастрофе. В курсе всех дел находился и японский консул Ито. Разумеется, консул

ставил в известность Токио. Но там получали оптимистические шифровки о развернувшейся подготовке

диверсионных групп из числа туркестанских эмигрантов. Все выглядело так, будто со временем будет

создана солидная армия, которая по первому сигналу рванется в бой.

85

Усманходжа морочил голову советнику Кимуре мнимыми авторитетами. Наслушавшись рассказов о

былой лихости этих бандитов, о том, как они врывались в кишлаки, резали, вешали, жгли, советник

Кимура представлял Токио предполагаемых начальников.

- А на деле что получается? - продолжал Эсандол. - Курширмат стар. Почти шестьдесят лет. А чего

стоят все эти дутые генералы в рваных халатах?! - Эсандол говорил с нескрываемым презрением. Он

знал о всех незатейливых спектаклях, которые разыгрывал Усманходжа перед японским советником.

Издалека видел Кимура туркменское кочевье. Юрты с нахлобученными шапками овальных крыш. У

юрт дымились очаги. Недалеко от кочевья паслись кони, настороженно поворачивая гордые головы.

Советник Кимура, как потом рассказывал Шамсутдин, очень интересовался настроением молодежи.

Усманходжа говорил ярко, захлебываясь от удовольствия, что крепкие джигиты не уступят отцам. Ну, а

что вытворяли те на родной земле, об этом японец слышал. Вырезать звезды на груди! Выжигать! О...

Это даже Кимуре еще не удавалось.

Эсандол перебирал в памяти людей, с которыми встречался Кимура, называл места встреч и, как ни

странно, начал остывать.

- Это замечали, к сожалению, не только эмигранты. Об этом знали местные власти, знали в советском

и английском посольствах.

В течение нескольких месяцев Махмуд-бек умело дразнил ошалевшую стаю: то благословлял ее

замыслы, то вставал поперек пути, разжигая ненависть, в первую очередь к себе. Наконец своим

безрассудством она привлекла к себе всеобщее внимание. Поведением эмигрантских главарей стали

возмущаться и купцы, и государственные деятели.

- Эта страна - сосед Советов. Не забывайте, что Советы одними из первых признали ее

независимость. В дипломатических кругах столицы давно осуждали действия японского советника, и все

мы, почти все, предполагали, чем это кончится.

- Кстати, Усманходжа выдворен не один.

- Да... И Султан-бек - тоже, - вспомнил консул.

- Этот с большим скандалом.

- А что?

Оказывается, Эсандол знал еще не все.

- Бывший военный министр Синьцзяна принялся за старое. Уличили на месте...

Опять грохнули кулаки по столу.

- Отребье! Жалкий проходимец. И он еще призывал народ на святую войну. О всемилостивый аллах,

какой позор на наши головы, какой стыд!

Зашевелились в караван-сараях. Поползли старцы к мечети. Вслед за отцами и родственниками

зашагали молодые. Новость взбудоражила эмигрантов. Не все ясно представляли, кто этот самый -

Гитлер, что из себя представляет Германия. Но слабая держава не решится напасть на Советы.

Слухи обрастали подробностями. Самыми невероятными. Говорили, что Мустафа Чокаев уже

покидает Берлин. Одни горячились, брызгали слюной, размахивали руками; другие молились и

подсчитывали дни, оставшиеся до падения Советов.

Курширмат каждое утро посылал слугу к советскому посольству: узнать, не спущен ли красный флаг.

Слуга бежал, задыхаясь, с удивлением рассматривал флаг. Возвращаться не спешил, оттягивал время.

Не очень-то приятно с утра портить настроение своему господину.

Курширмат лихорадочно прикидывал количество воинов, которые смогут собраться по первому зову.

Он обманывал себя большими цифрами. Сам вначале верил в них, потом начинал злиться.

Обнищавший ферганский купец многозначительно спросил:

- Может, переехать? - и назвал населенный пункт.

Махмуд-бек не понял, в чем дело.

- На пятьсот километров ближе к границе, - наконец объяснил купец.

Они уже не могли усидеть вдалеке от границы!

К Аскарали заходили, оправдываясь, что всего лишь на минуту: давно не видели, беспокоятся о

здоровье. Радовались Махмуд-беку, покачивали головой: и вы здесь, как хорошо. Возможно, на этот раз

они не лицемерили. Теперь Махмуд-бек пригодится! Он дружит с Чокаевым, а тот - с самим Гитлером.

Муллам, купцам и бандитам очень нравился Гитлер.

- Он приедет к нам? - мигая слезящимися глазами, спрашивал наманганский купец. Тоненький свист

завершал его речь.

К «нам» - это означало туда, в Наманган. Аскарали усмехнулся:

- Разве царь приезжал?

- Я видел губернатора, - говорил, словно оправдываясь, купец. - Был однажды в Ташкенте...

Сейчас он пустится в воспоминания. Благо часто раздаются звонки. Разговоры по телефону Аскарали

затягивает: пусть поймут случайные гости, что он очень занят.

- Гитлер разрешит нам иметь своего губернатора?

- Выбрать? - спросил Аскарали.

Гости не почувствовали насмешки и подтвердили:

- Выбрать. Выбрать...

- Пока что в других странах он своих начальников назначает.

86

Гости уходили, а Махмуд-бек и Аскарали долго молчали. Нет. Они не вспоминали недавние разговоры.

Они ожидали тишины. Пусть смолкнут шаги за окном.

- Как там? - спрашивал Махмуд-бек.

Аскарали складывал бумаги.

- Плохо... Идут по Украине, Белоруссии. - Аскарали называл города, занятые немцами.

Хозяин начал греметь посудой: готовил турецкий кофе. Махмуд-бек уже не листал сборник стихов.

Книга лежала под руками на всякий случай: если кто зайдет. О том, как много нужно им сделать именно

сейчас, не говорили. И так ясно.

- Здесь слишком много немецких, итальянских специалистов. Инструкторов, - заметил Аскарали. - Они

потянутся к эмигрантам. Кстати, у тебя же есть знакомые немцы. Теперь они дадут о себе знать.

Вероятно, в первую очередь навестят тебя. А японские дипломаты, судя по всему, доживают здесь

последние дни. Ито тоже скоро с тобой встретится.

- Неужели и его?

- Должны попросить. Должны... - твердо сказал Аскарали.

- Как мы решим об агентах? Ито однажды интересовался моими людьми. Если зайдет разговор...

- Если зайдет разговор, - повторил Аскарали, - то передай их адреса. Передай! Пусть когда-нибудь

воспользуются.

Долго и упорно Махмуд-бек по заданию Эсандола подбирал парней - «крепких», «умных», «способных

перенести трудности унижения».

Эсандол остался доволен работой Махмуд-бека. Агенты могли скрывать свои чувства, обиду,

ненависть. Они согласились найти любую работу на советской стороне, трудиться, не обращая на себя

внимания, быть тихими, послушными. И ждать… Хотя бы всю жизнь.

Эсандол давно мечтал о своей резидентуре. Он продолжал думать о будущем Великого Турана.

С помощью Махмуд-бека были перебраны десятки эмигрантов, из которых только шестеро

подготовлены и отправлены в Узбекистан и Таджикистан.

Конечно, Эсандолу нужна более широкая сеть резидентов. Но он хорошо понимал всю сложность их

подбора и подготовки, поэтому не торопил Махмуд-бека.

Сам он по нескольку раз беседовал с эмигрантами, задавал самые неожиданные вопросы.

- Тебя могут призвать в Красную Армию. Ты еще молод.

Рослый эмигрант, сын небогатого ремесленника, коротко ответил:

- Пойду.

- А дальше?

- Буду смотреть, все запоминать. Потом сдамся в плен.

- В плен? - переспросил Эсандол.

Он был удивлен практичностью этого тихого парня.

- Да. Немцы - наши друзья, - отчеканил эмигрант.

- Ты прав. Сейчас они наши друзья...

Эсандол взглянул на Махмуд-бека и еле заметно кивнул. Он благодарил его за верных, находчивых

людей.

Вот к таким резидентам могут потянуться агенты других иностранных разведок. На это и рассчитывал

Аскарали. Находясь постоянно под наблюдением органов госбезопасности, мнимые резиденты Эсандола

станут своеобразной приманкой для японцев... Возможно, и для немцев.

- Пожалуй, мы дадим их координаты и гитлеровцам... - сказал Аскарали.

События нарастали. Сейчас нужно осторожно, внимательно обдумывать каждый вариант новой

операции. Десятки вариантов.

Когда правительство вышлет из пределов своей страны японских дипломатов, это не значит, что их

разведка прекратит свою деятельность. Останутся тихие, незаметные люди.

Активней начинают действовать гитлеровцы. Они смелеют, наглеют с каждым днем. Учреждения,

частные помещичьи усадьбы, мелкие предприятия заполняются немецкими специалистами с

безукоризненной офицерской выправкой.

- Они о себе скажут в какой-нибудь критический момент. При большой победе на одном из участков

фронта.

Аскарали конкретно не назвал на каком.

- Неужели это может случиться? - шепотом спросил Махмуд-бек.

- Нет. . - так же тихо ответил Аскарали и вдруг хлопнул ладонью по столу: - Нет! - Он вскочил, подошел

к Махмуд-беку, обнял за плечи: - Мы с тобой еще посидим в тихом саду. Там, у нас. У воды. Представь,

где-то рядом цветет джида... Представь ее серебристые листья и пьянящий запах. Голова кружится от

такого запаха. И еще: рядом готовят плов. И поют. . Ты слышишь песню?

За окном дервиш призывал проклятия на головы нечестивцев. Дервиш был голоден и ненавидел весь

свет. Он просто ругался, не имея в виду ни одно из конкретных лиц.

Аскарали провел ладонью по своим морщинам и спросил:

- Как дома?

- Все в порядке... - уже у дверей ответил Махмуд-бек.

Дома ждет Фарида. Вчера она спросила о немцах.

87

- Откуда ты узнала?

- Говорят. . - пожала плечами Фарида.

Они недавно переехали в городскую квартиру, в ту самую, где Махмуд-бек жил с муфтием Садретдин-

ханом. В этой квартире он узнал о войне, о гитлеровцах, которые двигались к Москве.

- Немцы будут в Самарканде? - спросила Фарида.

Махмуд-бек ничего не ответил. Ничего он не скажет и сегодня. Еще рано начинать этот большой

разговор.

В консульстве было спокойно. Шла размеренная, ничем и никем не потревоженная жизнь. По

коридорам не носились взбудораженные люди, в открытые чемоданы не летели помятые вещи. Сам Ито

не колотил кулаками по столу, не возмущался. Его волнение выдавал один лишь жест: консул слишком

часто поглаживал виски. У края стола, подчеркнуто щеголяя солдатской выправкой, стоял Асакура.

Сейчас он не вмешивался в разговор. Лицо было холодным, непроницаемым. Казалось, секретарь

консульства никогда в жизни не имел своего мнения, а был всего-навсего безукоризненным

переводчиком, внимательным и точным. Ито даже не поворачивал голову в его сторону. Он говорил по-

японски и смотрел на Махмуд-бека. В конце концов Махмуд-бек тоже перестал коситься на секретаря.

Перед ним был только один человек - хозяин кабинета, консул Ито.

- Я вынужден вернуться в Токио. Необдуманные действия нашего советника привели к таким

последствиям.

Махмуд-бек изобразил растерянного человека, которого бросают на произвол судьбы сильные,

большие люди.

- Но, господин Ито, что же будет?

- Германия - великая держава, - успокоил консул. - Войска Гитлера победным маршем прошли по

Европе. Они скоро вступят в Москву.

- Так зачем же?..

Ито поднял ладонь: не волнуйтесь, дослушайте.

Махмуд-бек понимал, что японский консул пригласил его для серьезного разговора, а не затем, чтобы

вежливо пожать руку на прощание.

- Этот проходимец, - Ито имеет в виду Усманходжу, - этот жулик снабжал Кимуру ложной, примитивной

информацией.

- Самое страшное в данной истории, - уточнил Махмуд-бек, - что Усманходжа сам верил подобной

информации.

- Настоящий болван, - пальцы опять скользнули по вискам.

- Племенной вождь Абид Назар осуществлял связь с туркменами в Советском Союзе. В основном -

через родственников, старых, безграмотных, недалеких.

- О, бог мой, до чего дошел советник посольства.

- Я пытался...

- Знаю, знаю, господин Махмуд-бек. Но не следует отчаиваться. Впереди у нас слишком много дел.

Ито переложил журнал на край стола, подальше, с глаз долой. Тоненький информационный вестник

сообщает о голоде и нищете в республиках советской Средней Азии.

Подобными сведениями редакция обязана советнику Кимуре.

«Большевики держат крестьян в специальных помещениях. Выпускают под охраной красноармейцев.

Эти помещения называются колхозами».

Нечего сказать - тонкая пропаганда! Здесь теперь каждый бандит знает, что такое на самом деле

колхоз.

...Разговор с дипломатом в офицерской форме был коротким: с него сорвали погоны. Он зашел

домой, простился с матерью и отцом. Говорят, Кимура даже улыбался по-прежнему. Родителям он

сказал, что едет в храм Никко.

Отец понял сына.

Кимура уже вечером, выйдя из машины, пешком пошел по великолепной дороге, которая прячется под

сводами гигантских криптомерий. Триста лет стоят деревья, застыв в причудливых позах, напоминая в

полумраке сказочных чудовищ. Эти чудовища хладнокровно провожают несчастных паломников к храму

Тосегу. Там в молитвах обращаются ко всемогущему Будде. На портале три хитрых обезьянки: одна

зажимает уши, другая прикрыла глаза, третья - рот.

Кимура всю ночь молился. На рассвете там же, в Никко, недалеко от храма, у водопадов, где

прощаются с жизнью, его нашли со вспоротым животом...

- Нас ждут дела, - повторил консул.

Итак, начинается инструктаж.

- Япония никогда не откажется от своей великой миссии. Она поможет народам Востока освободиться

от большевизма.

- Я боюсь, что эту борьбу попытаются использовать в своих целях авантюристы, подобные

Усманходже.

88

- Второй раз не ошибемся, - успокоил Ито. - Мы будем помогать умным, преданным своей родине

людям.

Махмуд-бек сделал вид, что не заметил комплимента. А консул продолжал:

- Делайте ставку на молодежь. Конечно, нужны авторитеты: бывшие главари банд, духовные лица. Но

пусть авторитеты не будут слишком деятельными. Они, к сожалению, почти все у вас бездарны.

- Они стареют, - напомнил Махмуд-бек.

- Готовьте молодежь.

- Я остаюсь один, - напомнил Махмуд-бек.

- Вы никогда не будете чувствовать одиночества, - твердо сказал консул.

Махмуд-бек вновь поднял брови.

- Да-да... Ни на один день. Мы будем рядом. Я не хочу, да, собственно, и не время подробно

останавливаться на планах борьбы. Скоро все встанет на свои места.

Какое же место определено Махмуд-беку Садыкову? Вероятно, немаловажное. Иначе бы консул не

вызвал его для последнего разговора.

- Вы знакомы с господином Ахмаджаном? - спросил Ито.

- С господином Суэто? - переспросил Махмуд-бек.

- С господином Ахмаджаном, - повторил консул, не повышая голоса, не возмущаясь. Он просто

подчеркнул, заставил гостя понять: иного имени у господина, о котором идет речь, не существует. Теперь,

с сегодняшнего дня, с этой минуты.

Ну как не знать Суэто-Ахмаджана? В городе даже потешались то ли над прихотью, то ли над

серьезным поступком японского гражданина Суэто. Случилась эта история несколько лет назад. Суэто

учился в местной школе, окончил ее и неожиданно принял мусульманство. Теперь он - Ахмаджан и не

вернется в Токио, не заглянет в буддийский храм, где молились его деды и прадеды.

- Вы, вероятно, будете работать с Ахмаджаном. В свое время он сообщит, чего хотят от вас в Токио,

что там думают о судьбе вашего народа.

Очень вежливо, корректно представлен человек, который отныне будет находиться рядом.

Ито поднялся, медленно вышел из-за стола. Поднялся и Махмуд-бек.

- Материальных трудностей вы не будете испытывать. Работайте. Цель у нас одна.

Асакура старательно переводил. Даже на чужом языке японец сумел передать особую степень

почтительности: легкий шипящий звук в коротких фразах. Зубы почти сжаты. И обязательная улыбка.

- Цель одна, - произнес он, - у вас с Чокаевым, у нас с Гитлером. У всех...

Ито протянул легкую, совсем несолидную ладонь.

Махмуд-бек осторожно ее пожал.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

В 1942 году мой народ обратился к воинам-узбекам, к тем, кто сражался с гитлеровцами:

«Человек, хоть раз вкусивший сладость свободы, никогда ее не забудет. Лучше прожить день

свободным, чем сто лет рабом. Сражайтесь, не щадя жизни, за нашу Родину, за нашу свободу! Не

забывайте: за вами, как непоколебимый утес, стоим мы - узбекский народ, стар и млад, мужчины и

женщины!»

К перронам наших вокзалов подходили эшелоны с эвакуированными. Испуганные дети смотрели на

незнакомых людей.

В те дни появились знаменитые строки Гафура Гуляма:

Разве ты сирота?

Успокойся, родной!

Словно доброе солнце,

склонясь над тобой,

Материнской,

глубокой любовью полна,

Бережет твое детство

большая страна.

Здесь ты дома,

здесь я стерегу твой покой.

Спи, кусочек души моей,

Маленький мой.

С полос газет звучал призыв:

«Работать за себя и за товарища, ушедшего на фронт!»

В Узбекистане размещались предприятия, перебазированные из временно оккупированных врагом

районов. Некоторые цехи завода «Красный двигатель» были смонтированы и сданы в эксплуатацию за 3-

4 месяца. В 1942 году этот завод перевыполнял среднемесячные задания на 800 процентов.

Началось строительство первого узбекского металлургического завода. В 1943 году Узбекистан

приступил к строительству одной из крупнейших в стране гидроэлектростанций - Фархадской. На полях

шла борьба за хлопок. Молодежь решила построить на свои деньги авиаэскадрилыо и танковую колонну

89

«Комсомолец Узбекистана». Во внеурочное время был построен бронепоезд. В ЦК ЛКСМ Узбекистана

пришла телеграмма с фронта:

«Бронепоезд, построенный комсомолом Узбекистана, выдержал первое боевое крещение и с честью

выполнил задание командования. Благодарим комсомольцев Узбекистана, построивших мощную боевую

единицу».

Таков был наш тыл.

ЗОЛОТЫЕ ТОПОЛЯ

Аскарали искал возможность помочь Назиму вернуться на родину. Этот план они и обсуждали с

Махмуд-беком.

- Я вызвал Салима... Может, с ним отправить? - предложил Махмуд-бек.

- Салим, вероятно, скоро пригодится. Скоро, скоро... - проговорил Аскарали.

- Немцы?

- Они. Им давно пора заявиться к тебе.

- Возможно, поэтому и приглашает меня Эсандол!

Турецкий консул стал реже беспокоить Махмуд-бека. Теперь каждая встреча носила очень деловой

характер. Вероятно, участь японских дипломатов обеспокоила и Эсандола.

- Давай все же решим о Назиме, - напомнил Аскарали.

- Я могу положиться только на Салима.

- Хорошо, - согласился Аскарали и взглянул в серое, запыленное окно. - Сколько хороших людей

нужно спасти от этой грязи!

Там, во дворе, надрывался дервиш, предсказывая конец света.

Эсандол возвращался на родину. Его ждала другая работа. Он объяснил коротко, деловито причины

своего отъезда, но о преемнике не сказал ни слова.

Махмуд-бек сам задал вопрос:

- С кем же я буду связан?

- Здесь, в консульстве? - грубо спросил Эсандол. - Ни с кем. - Он изменил тон: - Конечно, в трудную

минуту как турецкий подданный вы имеете право явиться на территорию консульства. Вся же работа

должна осуществляться за этими стенами.

Махмуд-бек не перебивал.

- Вы будете частым гостем доктора Берка.

Махмуд-бек даже приподнялся.

- Вас удивляет? - улыбнулся Эсандол.

Искреннее замешательство эмигранта развеселило консула.

- Удивляет, - согласился Махмуд-бек.

- Почему?

- Он какой-то сонный, ленивый.

- Молодец Берк, - похвалил Эсандол. - Хорошую репутацию создал себе. Но, учтите, это только вид.

Он дремлет, когда нет настоящего дела, а идут пустые разговоры. Потом, ему нравится играть роль

послушного мужа.

- Да... Инга очень деятельна.

- Кстати, сейчас Берк действительно будет послушным мужем. У Инги большие связи среди немецких

специалистов. - Подумав, Эсандол добавил: - И среди итальянских. - Он улыбнулся: - Вам придется быть

тоже послушным... гостем у этой очаровательной тевтонки.

- Хорошо.

- Поймите меня правильно. Это моя просьба и наш приказ. - И с деланной растроганностью сказал: -

Что ж, друг и брат, дорогой Махмуд-бек, а сейчас - давайте прощаться.

Радость Инги Берк была неподдельна. Большие зеленые глаза расцвели. Хозяйка взмахнула руками:

она не находила слов.

- Господин Махмуд-бек, разве так можно поступать! Вы совсем забыли нас!

Инга, вероятно, ни у кого не училась тонкостям восточной лести. Этой наукой она овладела в

совершенстве без посторонней помощи, самостоятельно.

Доктор Берк лениво кивнул:

- Мы давно вас ждем, Махмуд-бек.

- Не хотелось беспокоить, - оправдывался гость. - У всех заботы, дела.

- Дела у нас общие. - Берк с удовольствием затянулся. В кальяне забулькала вода.

- Да, общие, - рассеянно согласился Махмуд-бек.

- У вас, как видно, настроение неважное, - заметил Берк.

- Неважное.

- Почему? - поинтересовался Берк. Он медленно повернул голову к жене. И тогда властная женщина

неожиданно изменилась. Теперь она уже не командовала.

90

- Я... мне нужно пойти распорядиться... Вы очень, очень кстати, господин Махмуд-бек. У нас сегодня

будут интересные люди. Простите меня, я ненадолго... - и скользнула к дверям.

Доктор тоже переменился. Хотя он по-прежнему, лениво развалившись, сидел в своем потертом

кресле, но сегодня говорил много и внушительно.

- Вы должны, господин Махмуд-бек, познакомиться с нашими друзьями. - Он взглянул на часы: -

Осталось пятнадцать минут. Это - очень аккуратные люди, а пока поговорим о вашем настроении. -

Доктор Берк был в курсе эмигрантских дел. - Растерянность и грызня недопустимы в такое время, -

сказал он. - Вы должны держаться вот так. - Он медленно сжал кулак. Странно, пальцы до этого казались

неуклюжими, рыхлыми и вдруг напряглись, хрустнули суставы. - Вы должны быть готовы к выступлению.

Что получается на деле? - Он презрительно скривил губы.

- Мы многое потеряли.

- Да-да... Этот авантюрист Усманходжа подвел вас под удар. Но нельзя опускать руки. Дорогой мой

Махмуд-бек, - бодро, по-отечески заговорил Берк, - выше голову! Впереди - настоящая борьба. Это

должно окрылить политика и воина.

Махмуд-бек невольно улыбнулся.

- Вот так, мой друг, только так! - продолжал подбадривать Берк, окутываясь дымом.

- Хорошо. Но надеюсь, мы не останемся без помощи.

- Вы догадливы, Махмуд-бек. За этим я вас и пригласил. Через семь минут здесь появятся майор

Штерн и капитан Дейнц. Вы, мой земляк, руководитель большой армии туркестанцев, должны знать, с

кем будете иметь дело. Майор Штерн - великолепный знаток Востока. Почти двадцать лег просидел в

Калькутте. Хорошо знаком с другими, сопредельными странами. Сейчас служит в местной армии как

военный специалист. Капитану Дейнцу около тридцати пяти лет. Тоже военный специалист. Имеет боевой

опыт, сражался во Франции. - Берк поднял голову и прислушался. - Учитесь, Махмуд-бек,

безукоризненной точности.

Послышались голоса. Хозяйка рассыпалась в любезностях и опять сетовала, что дорогие земляки ее

совсем забыли.

Майор Штерн, худощавый человек, взглянул на Махмуд-бека только один раз. Капитан Дейнц

рассматривал эмигранта до неприличия долго, в упор.

За восточным обедом говорили о Европе, которая несет освобождение «порабощенным» народам.

Захмелевший капитан подчеркивал: Европа - край, объединенный Гитлером.

Майор Штерн пил умеренно, не одобрял громкие тосты, но вида не показывал. Он был внимателен к

каждому слову.

В присутствии гостей доктор Берк опять изменился. Говорил мало, слушал, полузакрыв глаза.

Казалось, вот-вот, и он, устав от беседы, откровенно зевнет. Инга вынуждена была напоминать мужу о

его обязанностях хозяина. Берк спохватывался и приподнимал бутылку «Наполеона».

- Франция, - распинался Дейнц, - что бы она делала без нас!

- Коньяк, - сказал майор Штерн.

Дейнц тупо посмотрел на строгое лицо старшего товарища; не зная, как оценить реплику: упрек или

шутка?

- А мы заставим их делать оружие, танки, - заявил капитан.

Прощаясь, майор Штерн сообщил Махмуд-беку свой адрес и попросил зайти. Но только ночью.

- Я служу в армии. Понимаете?

- Понимаю.

Майор Штерн улыбнулся, впервые за весь вечер.

- Мой дом на центральной улице.

В последнее время Махмуд-бек чувствовал на себе чьи-то настороженные взгляды. Казалось, за ним,

не отставая ни на шаг, следили, шли на цыпочках, прижимаясь к стенам. Он стал брать с собой браунинг.

За несколько лет, которые Махмуд-бек провел среди врагов, ему ни разу не приходилось

воспользоваться оружием. Да это и бесполезно. Не успеешь его вытащить, как свора фанатиков

растерзает тебя, разорвет. Здесь война была совсем другой. Оружием служили слова и поступки.

Неосторожные поступки и слова могли оказаться роковыми.

...Махмуд-бек нырнул в тень и встал около ворот. Доски обиты металлическими полосами. Крепкие,

добротные ворота. Зажиточно живут в этом доме. Во дворе завозились собаки, лениво гавкнули. Махмуд-

бек замер. Шаги все ближе. Вкрадчивые, осторожные.

Человек прошел мимо, остановился, метнулся в один из переулков.

Махмуд-бек узнал его. Это был лакей Саида Мубошира.

Майор Штерн умел обходиться без отдыха. Выглядел он свежо, бодро, готов был взяться за любое

трудное дело.

- Мы очень многое о вас знаем, господин Махмуд-бек. Поэтому я предлагаю вам руку помощи.

- Я благодарен... - начал Махмуд-бек.

- Это наш долг, - бесцеремонно перебил Штерн. - Фюрер обещал вашим руководителям помощь. Я

только выполняю волю фюрера.

Махмуд-бек уже приготовился выслушать очередную речь о борьбе с большевизмом, о задачах

великой Германии, но майор не любил высокопарных речей.

91

- Перейдем к делу.

- Я вас слушаю, господин майор.

- Меня интересует наличие людей, способных взяться за оружие.

- У нас было много неприятностей.

- Знаю. Я не требую назвать точные цифры сейчас, немедленно. Вы доложите их при следующей

встрече.

- Хорошо, господин майор. Это можно сделать.

- Итак, количество людей, количество отрядов, вооружение, имена командиров... Курбаши.

- Хорошо.

В комнате ничто не напоминало о том, что хозяин долгие годы жил в Индии. Европейцы, побывавшие

в экзотической стране, любят украшать свои жилища шкурами бенгальских тигров, поржавевшим

орудием из арсеналов магараджей, буддийскими статуэтками. Комната была обставлена недорогой

мебелью; единственный ковер, книги - все свидетельствовало о том, что человек живет здесь временно.

Штерн перехватил взгляд Махмуд-бека:

- Я вас ничем не угощаю... Впрочем, если хотите - виски, коньяк, «золотая» водка? Но я видел, вы у

Берка не пили.

- Спасибо, я не пью.

- Кстати, и моя жизнь сложилась так, что я тоже не привык к спиртным напиткам. Держу для гостей.

Небольшое отступление перед серьезным разговором.

- Наше командование намеревается нанести решающий удар по Красной Армии. Русские его не

выдержат. Уже сейчас регулярные войска в основном разбиты. Бои идут главным образом с

партизанами. Я советую рассказать об этом вашим землякам.

- Они ждут подобных вестей.

- Можете порадовать. Мы вооружим вас новейшим оружием, вплоть до танкеток.

- Спасибо, господин майор.

- Высадку десанта и переход границы назначим в соответствии с общим планом наступления

немецких войск.

- Хорошо.

- Я прошу уточнить количество ваших солдат и немедленно приступить к формированию отрядов.

Встречаться нам придется очень редко.

- Это к лучшему, господин майор, - сказал Махмуд-бек. - Сегодня я заметил, что за мной следят.

- Да? - насторожился Штерн.

- Эмигранты.

- A-а... - облегченно вздохнул немец. - Что им надо?

- Здесь у меня есть враг. Правительственный чиновник Саид Мубошир. Следит его человек.

Махмуд-бек в ту ночь еще не думал, что сказал лишнее.

Курширмат пошевелил губами. Он не был готов к конкретному вопросу.

- Пять тысяч... - выдохнул курбаши.

Такая цифра насторожила даже Махмуд-бека. К ней могли подозрительно отнестись и немцы.

Деловые люди, они могут устроить проверку. Пока в этом смысле все было спокойно. Майор Штерн

полностью доверяет Махмуд-беку и не станет инспектировать войска ислама.

- Речь идет, в основном, о молодых джигитах, - мягко объяснил Махмуд-бек. - Способных прыгнуть с

парашютом, овладеть новым оружием.

Курширмат опять задумался.

- Две тысячи всадников... Полторы тысячи джигитов для десанта.

- Где и когда я могу встретиться с сотниками? - спросил Махмуд-бек.

Это было необходимо. Вдруг немцы решили бы увидеть джигитов своими глазами.

Курширмат, уже не задумываясь, стал называть торговые ряды, мастерские, где работали и жили его

верные люди.

Потом подсчитали, сколько всадников могут собрать другие курбаши. Были группы по десять -

двадцать человек. Их объединяли в отряды по сто - двести джигитов.

В этот же день Махмуд-бек прошелся по кривым улочкам, где в темных конурках тосковали мелкие

торговцы. На первый взгляд то был нищий сброд, доживающий свои годы на чужой земле.

Сорокалетний мужчина смотрел немигающими глазами на улочку. Он был в старом халате. Широкие

плечи опустились от безделья и невзгод. Перед ним стояла чашка с насваем - жевательным табаком,

рядом лежали кулечки из старой бумаги. В кучке насвая торчала почерневшая ложка.

В лавчонку еще одному человеку уже не забраться. Возможно, у торговца есть и другой товар, за

продажу которого не поздоровится, узнай о том полиция. Пусть несколько граммов, два-три сероватых

комочка анаши... На торговле одним лишь насваем быстро ноги протянешь.

Многие в последнее время пристрастились к наркотикам. Даже в мечети появлялись с мутными

глазами.

Торговец насваем горячо приветствовал почетного гостя и сразу прикрыл свою лавчонку старой

берданой. Он был рад поговорить с человеком, от которого зависит скорое возвращение на родину и (да

поможет аллах!) счастливая жизнь в своем богатом доме. Сейчас, как многие эмигранты, торговец

92

насваем жил в сырой комнатке с земляным полом. Цветного паласа с лихвой хватало, чтобы покрыть

бугристый пол. Хозяин говорил невнятно, мешала щепотка насвая, которую он положил под язык.

Наконец, приподняв край паласа, торговец смачно сплюнул на пол и стал жаловаться на скудные

доходы. Рядом с ним был зажат в уголке дешевый кальян, сделанный из тыквы-горлянки.

Эмигрант угощал Махмуд-бека чаем и задавал десятки наивных вопросов. Скрывая раздражение,

Махмуд-бек втолковывал далекому от политики человеку, что теперь англичане - союзники русских и вся

надежда на немцев.

- Хорошо, - согласился хозяин, - а Германия поможет вернуть наши дома, землю, скот?

- Скот давно подох! - грубо сказал Махмуд-бек.

- А землю?

- Конечно!

- Я согласен, - выпятив грудь, быстро произнес торговец, - хоть сейчас.

- Оружие...

Хозяин сорвался с места и вскоре вернулся в комнату с тяжелым длинным свертком. Он размотал

промасленные тряпки, осторожно, словно бинт, прикрывающий рану, и Махмуд-бек увидел тщательно

смазанную винтовку и саблю, которая легко вытаскивалась из ножен.

Сосед торговца насваем был более зажиточным - хозяин мастерской. В глубине двора несколько

женщин вышивали тюбетейки.

- Когда я беру новую тюбетейку, то, стыдно признаться мужчине, плачу, - хозяин вздохнул. Глаза у него

были сухие, злые, жадные.

Махмуд-бек вспомнил Мавляна, который едва ли не спал в интернате в помятой, потрепанной

тюбетейке.

- Родина... - сказал Махмуд-бек.

- Да, Махмуд-бек, родина. Говорят, Гитлер взял Москву?

- Говорят.

- Сколько же мы будем сидеть?

- И здесь немцы решили помочь нам. Дают оружие.

- Оружие? - усмехнулся хозяин мастерской. - Пройдемте, дорогой Махмуд-бек.

В узкой клетушке опять промасленные тряпки и запах металла.

- Три винтовки. Сам возьму, сын возьмет и батрак. Смотрите...

В ящике - так же тщательно смазанные обоймы с патронами, ребристые лимонки.

Узкий переулок, приютивший десятки эмигрантов, на вид был неприметным - пыльным и тихим. Но

почти за каждой калиткой, за глинобитными заборами жила и росла злоба. Ночами, когда выли и

грызлись собаки, когда изредка раздавались монотонные удары колотушки сторожа, эти люди молились

и бережно смазывали оружие. Пусть этих людей не десятки тысяч, как утверждает Курширмат, но они

еще есть. Дай им волю, они станут опасными врагами.

Итак, вздумай немцы провести инспекцию, им можно показать дома, населенные воинами.

Пожалуйста!

Но майор Штерн хмуро отмахнулся от такого предложения:

- Какой смотр! Мы не имеем права шагнуть в сторону от центральной улицы. Обстановочка... Но

ничего, скоро все изменится.

Сведения о численности басмаческих шаек удивили и обрадовали гитлеровца.

- Это настоящая армия! Но как отнесутся ваши руководители к немецким инструкторам?

- Благосклонно, господин майор.

- Тогда каждый курбаши - я имею в виду крупного, - каждый курбаши будет иметь советника, хорошего

военного специалиста.

- У нас уже сейчас насчитывается более тридцати отрядов, - напомнил Махмуд-бек.

- Если нужно, немецкие агрономы и врачи, проживающие здесь, возьмутся за оружие. Военными

специалистами армия свободного Туркестана будет обеспечена.

Такие высокопарные слова майор Штерн произносил редко. Он даже сам почувствовал неловкость и

поспешил вернуться к деловым вопросам.

Как-то Махмуд-бек на приеме в японском консульстве смотрел буйный ковбойский фильм. События

сменялись одно за другим. Мчались кони, петляло в воздухе лассо, широкополые шляпы слетали с голов

от метких пуль. Этот фильм невольно вспомнился в тихую ночь, когда майор Штерн раскрыл

ошеломленному гостю обширную программу борьбы. Ограничиться тридцатью отрядами нельзя. Глупо

такими силами начинать боевые действия против глубокого тыла врага. Нужно учитывать возросшую

степень сознательности населения, его патриотизм.

Махмуд-бек старался не показывать удивления. Совсем недавно майор Штерн говорил о разбитой

Красной Армии, о разрухе в тылу. Когда же дело дошло до непосредственных действий, он трезво и

серьезно оценивает обстановку.

- Следовательно, необходимо расширить фронт. . Третий фронт.

Вероятно, этот термин был рожден раньше. Но майор Штерн сделал вид, что ему пришло это в голову

лишь сейчас.

- Именно - третий фронт. .

93

- На севере нас поддержат туркменские джигиты курбаши Хайльфа Кизил Аяк Абдидин Максума. Там

же ждет сигнала киргизский курбаши Камичин-бек, - сказал Махмуд-бек.

- Отлично. Вам нужно иметь связных, способных покрыть это расстояние не менее чем за сутки.

- Связные будут, - заверил Махмуд-бек.

- За это время, - продолжал майор Штерн, - наши самолеты доставят к границе легкие танкетки,

орудия и пулеметы. На место прибудут инструкторы. О готовности отрядов я вас прошу доложить через

пятнадцать дней.

- Хорошо, господин майор.

- Вам предстоит сделать следующее: необходимо послать несколько агентов в Индию. Нас интересует

положение англичан. Агентов будет инструктировать капитан Дейнц.

- Хорошо.

- И еще одна просьба, - вежливо заключил майор. - Вам известно, что в одной восточной стране стоят

советские гарнизоны?

- Известно.

- Кто служит в армии?

- Есть и узбеки.

- Вы великолепно осведомлены, господин Махмуд-бек! Вот там-то и должен находиться ваш человек.

- Мы думали об этом.

- Можете предложить кандидатуру?

- Аннакулы Курбансаидов. Туркмен. Сорок два года. Бывший советский работник. Бежал от суда.

Знает русский язык, - сообщил Махмуд-бек.

- Я с ним должен встретиться. Но больше с вашими людьми и с вами не стану встречаться. Не стоит

рисковать. Навещайте дом Берка.

- Хорошо, господин майор.

В эту ночь они решили послать агента к советской границе. Махмуд-бек предложил преданного,

опытного человека Салима, который уже успешно выполнял серьезные задания. Майор, оказывается,

слышал об этом человеке от своих японских друзей.

Аннакулы Курбансаидов появился у муфтия Садретдин-хана несколько лет назад, еще в святом

городе. Тогда муфтий не собирался трогаться в далекий Кашгар и деятельно руководил эмигрантами.

Аннакулы очень быстро, через полгода после бегства из Советской Туркмении, спустил свои деньги. Он

радовался встрече с муфтием, заискивающе смотрел в глаза святому человеку. Сейчас Курбансаидов

влачил жалкое существование, ходил по гостям, чтобы подкрепиться куском лепешки.

Для встречи с майором Штерном Курбансаидов приоделся, подтянулся, почувствовав себя нужным

человеком. Он понравился немецкому разведчику. Майор Штерн пообещал ему высокий пост после

победы над большевиками и вручил пачку долларов. Добрая половина ассигнаций была отпечатана в

Берлине. Отвыкший от денег, погрязший в долгах и нищете, «служитель ислама» все ассигнации счел

настоящими. Он поклялся выполнить свой долг и отправился в опасную последнюю дорогу.

В Индию уходили три агента.

Капитан Дейнц придирчиво расспрашивал их о жизни, экзаменовал. Эмигранты не очень хорошо

разбирались в хитросплетениях политики европейцев на Востоке, но Махмуд-беку сравнительно легко

удалось вбить в затуманенные головы несколько истин: англичане заодно с русскими. Они - враги.

Самые верные друзья - немцы. Верным друзьям нужно знать положение англичан в Индии, количество

войск.

В выполнении задания должны помочь люди Махмуд-бека, находящиеся в Калькутте. Махмуд-бек дал

адреса дервишей и пароль.

Разговор происходил в присутствии капитана Дейнца и произвел на гитлеровца большое впечатление.