До особого распоряжения

- С Джанибеком? - переспросил Аскарали. Он посмотрел на Махмуд-бека, не скрывая своего

восхищения. - На него пытаемся выйти уже несколько лет. Он полный хозяин на Памире. Но где?

- Точно не знаю. Вождь дает людей. Они поведут меня.

Аскарали промолчал.

- Я скоро поднимусь... - заверил Махмуд-бек. - Очень скоро.

- Да-а... - протянул Аскарали. - Конечно, поднимешься. Но я приехал за тобой.

- Как? - выдохнул Махмуд-бек.

- Центр принял решение о твоем возвращении на Родину.

Махмуд-бек отрицательно качнул головой:

- Это же невозможно. Кроме меня, к Джанибеку никто не может пойти.

- Понимаю... Все понимаю... - Аскарали отвернулся и стал очень внимательно осматривать комнату,

словно ему здесь жить, а не сейчас, на рассвете, возвращаться в другой город, а оттуда в другую страну.

- Понимаю, - продолжал он. - Джанибек-кази опасный враг. Он, разумеется, контролирует на Памире

«окна». Кто и сколько раз будет пользоваться этими «окнами»? Пока трудно сказать.

- Это меня и заставило задержаться в тюрьме... - напомнил Махмуд-бек. - Что же? Все зря? - Голос

прозвучал обиженно.

- Ну-ну... - Аскарали обнял друга за плечи. - Господи, одни кости... И ты еще собираешься к

Джанибеку!

- Не смейся...

- Я не смеюсь. У меня просто хорошее настроение. Ты много сделал. Все! Сейчас ты болен. Пора

домой, на отдых...

- Какой отдых! Еще идет война...

Махмуд-беку не понравилось это бодрое настроение друга. Аскарали уходит от серьезного разговора.

Значит, решение принято окончательно. На него смотрят как на инвалида. Сейчас подхватят на руки и

унесут. Но Аскарали перестал улыбаться.

- Война подходит к концу, - сказал он.

141

- Знаю... Вон! - кивнул Махмуд-бек на пачку газет.

- Да... - согласился Аскарали. - Местная печать объективна. Нас радует, что правительство

доброжелательно, с искренним уважением относится к нашей стране. Но здесь еще не знают: два дня

назад 3-й Украинский фронт и части Народно-освободительной армии Югославии освободили Белград, и

в этот же день, двадцатого октября, 2-й Украинский освободил венгерский город Дебрецен. А вчера

войска Карельского фронта вышли на границу с Норвегией...

Махмуд-бек вновь взглянул на пачку газет:

- Нет. . В них этого нет.

- Видишь, как развертываются события!

- А у нас? Там? - спросил Махмуд-бек.

- Пока трудно. Много дел... Но если бы ты знал, какие дела!

Махмуд-бек даже не слышал о строительстве Фархадской ГЭС, о шахтах Ангрена... Он хорошо знал

эти места, но не мог представить себе масштабов работ, которые развернулись там в годы войны.

- Сам-то видел? - улыбнулся Махмуд-бек.

- Представляю... - коротко ответил Аскарали. - Очень хорошо представляю. Послушай...

Он начал читать стихи. Удивительные строки о мужестве людей. Давно, слишком давно не слышал

ничего подобного Махмуд-бек. Совсем из другого мира доносились строки поэтов, которых, еще

молодым, доводилось слышать Махмуд-беку Садыкову в Самарканде.

- Так живет Узбекистан! Так живет вся страна! - В голосе Аскарали зазвучали нотки гордости. Опять он

делает попытку повернуть разговор к своей теме. - Все хорошо! - продолжал Аскарали. - Я рад

поздравить тебя с новой наградой... Вернешься - получишь свои награды, отдохнешь. Поедете с

Фаридой в санаторий. Ты хотя бы раз бывал в санатории? Вот видишь... Молчишь. Ты даже не знаешь,

что это такое.

- Ты знаешь... - проворчал Махмуд-бек.

- Я...

- Помолчи о санаториях... - прервал Махмуд-бек. - Подумай лучше о том, что на Памире с огромной

шайкой остается Джанибек-кази.

- Мы займемся им... - не очень уверенно пообещал Аскарали.

Он понимал, какую огромную сложность представляет ввод нового человека в эту операцию, сколько

потребуется времени для того, чтобы добиться доверия у людей, связанных с хитрым, опасным курбаши.

До сих пор невозможно установить его точное местопребывание. Где-то на Памире...

Махмуд-бек прав, в сущности. Аскарали посмотрел на Друга.

- А ты постарел... - неожиданно сказал Махмуд-бек.

От этого сообщения Аскарали вздрогнул.

- И очень устал... - продолжал Махмуд-бек. - Очень...

- Я не сплю вторую ночь... - как бы оправдываясь, пробормотал Аскарали. - Вернусь, отдохну.

Он понял, что Махмуд-бек пошел в наступление.

- Ну, ты... - Он хлопнул друга по плечу, откровенно рассмеялся. Слабый, больной человек и так

сожалеет о старости и усталости своего товарища!

Махмуд-бек воспользовался моментом и заговорил твердо, убежденно о необходимости изменить

решение. Центр должен все взвесить еще раз. Махмуд-бек Садыков двинется на Памир, разыщет

Джанибека-кази, узнает о его планах, связях с иностранными разведками, о его возможностях.

Джанибека-кази необходимо обезвредить. С этим Центр, разумеется, согласится.

- И еще одно...

- Что? - насторожился Аскарали.

- Здесь, в стране, готовится государственный переворот.

- В крайнем случае через третьи лица нужно поставить правительство в известность. Если ты,

конечно, располагаешь достоверными данными. Вот и все... - спокойно посоветовал Аскарали.

- Нет! Не все...

Махмуд-бек коротко рассказал о новой беде, которая ждет туркестанских эмигрантов.

- Переворот хотят сделать их руками... Прибыли «гости» из соседней страны.

- Да, у них опять назревает конфликт, - согласился Аскарали. - Очередной.

- На этот раз хотят поднять туркестанцев. Причина: бесправие, отсутствие школ на родном языке, нет

представителей эмиграции в правительстве, нет для многих работы...

- Страна бедная.

- Как это объяснишь тысячам людей, нищим, лишенным всяких прав.

- Старый, испытанный метод... Чужими руками... - проговорил Аскарали.

- Чужими. Но это руки наших соотечественников, обманутых людей.

- Да... Правительство подавит мятеж. Будет большое кровопролитие. - Аскарали замолчал. Взял со

столика коробок спичек, повертел, очень внимательно рассмотрел этикетку.

Как он изменился за последнее время, у него совершенно белые виски. Поседели даже брови. Они

серебрятся при тусклом свете керосиновой лампы. И глубокие морщинки расходятся по лицу. Он

действительно постарел. А ведь уже давно имеет право на отдых. Возможно, если бы не шла война,

Аскарали отозвали бы домой...

Аскарали бережно положил коробок на место. Даже поправил, отодвинув его подальше от лампы.

142

- Что можешь сделать ты? - спросил он.

- «Гости» обязательно обратятся ко мне. Попросят у меня помощи. Если я покину страну, они придут к

другим, пообещают посты в новом правительстве, выложат деньги, привезут оружие.

- Сведения точные?

- От вождя племени. Он и пошлет их ко мне. Только ко мне!

- Но ты через несколько дней должен покинуть страну. Такова воля правительства.

- Я попытаюсь задержаться.

- Ты очень слаб...

- Я скоро встану. Очень скоро. Так можешь и доложить.

Махмуд-бек считал для себя вопрос решенным: он остается. Причины были слишком важные. И

Аскарали не может с ними не посчитаться.

- Хорошо... - выдохнул наконец Аскарали. - Попытаюсь взять всю ответственность на себя. Оставайся.

Пока. Об окончательном решении Центра я сообщу. И если...

- Ничего не будет. . - перебил Махмуд-бек. - Только ты не сгущай краски, когда будешь докладывать о

моем здоровье.

- Куда их еще сгущать!

Он снова обнял Махмуд-бека за плечи:

- Одни кости.

- Обещаю поправиться.

- Я привез деньги... Если вопрос о новых операциях будет решен, то перешлю еще.

- Деньги дадут. Они... - кивнул куда-то в сторону Махмуд-бек. - «Гости» тоже привезли. Кстати, как мои

«посланцы»?

- Группу диверсантов взяли в Туркмении. Ждали, пока раскроют все явки. Аннакули мечется. Он тоже

раскрывает одну явку за другой. Но это была глупая затея... Кто из молодых красноармейцев поверит

бреду?..

- Не глупая, если Аннакули выдает людей муфтия...

Аскарали не успел ответить. Скрипнула дверь, и вошла Фарида с чайником в руке.

- Уже скоро утро, - смущенно проговорила она. - Я принесла вот. - Она поставила чайник и пиалы на

столик. - Сейчас...

Фарида вышла.

- Может, ее взять? - спросил Аскарали.

Махмуд-бек промолчал.

Когда Фарида принесла поднос с хлебом, конфетами, изюмом, Аскарали сказал:

- Махмуд-бек задержится на несколько дней. Но есть возможность вам уехать со мной сейчас. А он...

Фарида не дослушала. Она испуганно выставила ладони и попятилась из комнаты.

- Что вы! Что вы! Пейте чай, пейте...

Махмуд-бек Садыков получил из Центра разрешение задержаться в стране. Была оговорка: по

состоянию здоровья он может выехать немедленно, в любую минуту. И еще сообщил Центр, что курбаши

Джанибек-кази находится под большим влиянием Усманходжи Пулатходжаева. Следует опасаться встреч

с этим человеком, который откровенно ненавидит Махмуд-бека Садыкова.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

В книге Ю. А. Полякова и А. И. Чугунова «Конец басмачества» (1976 г.) дана характеристика

преступной деятельности Усманходжи Пулатходжаева.

«Развитию басмачества в Восточной Бухаре способствовала предательская деятельность

уполномоченного правительства Бухарской республики Усман Ходжи Пулатходжаева. Ставший

председателем ЦИК Бухарской Народной Советской Республики, Пулатходжаев направил в Восточную

Бухару своего брата Атаходжаева, который продолжал антисоветскую деятельность своего

предшественника».

Большой интерес для меня представляет и одно из читательских писем, пришедших после выхода

первой части этого романа (1972 г.).

Автор письма, участник гражданской войны в Средней Азии, Н. Мельников лично встречался с Усман

Ходжой Пулатходжаевым (он же - Усман Ходжаев и Усманходжа Пулатходжаев).

Вот что пишет Н. Мельников:

«В 1921 году Усманходжа прибыл в Душанбе под прикрытием большого кавалерийского отряда,

которым командовал бывший турецкий офицер Алириза. С этой же оказией штаб фронта направил нам

боеприпасы, обмундирование, продовольствие и медикаменты. Усманходжа прекрасно был

информирован и знал о тяжелом критическом положении нашего отряда в 500 штыков.

За короткое время поступил ряд радиограмм от Бухарского правительства и командования, в которых

предлагалось Усманходже немедленно передать все, что было доставлено, в распоряжение начальника

гарнизона Морозенко.

Шло время, но Усман все оттягивал и вынуждал нас перейти на фуражировки, то есть прорываться с

боем в тыл врага за каким-либо зерном, брошенным в разрушенных кишлаках, чтобы потом на

143

самодельной мельнице крутить камни руками и получать хотя бы крупный размол для выпечки лепешек.

Спасая таким образом себя от голода, мы поддерживали существование и могли бороться с врагами

контрреволюции.

Но и этого оказалось недостаточно для Усманходжи. Он в ночь на 10 декабря 1921 года

провокационно заманивает к себе в крепость Морозенко, а тот «прихватывает» с собой военкома Мухина

и еще двух товарищей. Приглашение прикрывалось благовидным предлогом «на чашку чая», за которой

якобы и будут разрешены все наболевшие вопросы. Но горькой оказалась чашка чая по-турецки - это

была западня, в которую попали наши товарищи.

Так Усманходжа Пулатходжаев открыл против нас внутренний фронт.

Встретив в романе-хронике имя Усманходжи, я был удивлен... Так вот, где он воскрес...»

Усманходжа воскрес. Находясь за рубежом, продолжал активно действовать против советского

народа.

Надо было бороться и с этим врагом.

ОЧЕРЕДНОЙ ПРОВАЛ

Аннакули Курбансаидов вначале растерялся в большом восточном городе. Очень богатый город, с

яркими магазинами, шикарными отелями, шумными улицами.

Аннакули постоял возле многоэтажного отеля. Понаблюдал. Выходили люди, полные собственного

достоинства. Они как-то легко и просто садились в экипажи, автомобили, коротко приказывали...

Штатские в изящных костюмах. Офицеры подтянутые, словно подготовились к параду или королевскому

приему.

- Пошли... - напомнил провожатый.

Аннакули не двинулся с места. Он продолжал рассматривать обитателей отеля.

Господин в светлом костюме вышел твердым, каким-то подчеркнуто парадным шагом. Нетрудно в нем

угадать офицера. Наверное, сотрудник контрразведки. Живет открыто, в центре, не прячется по темным

переулкам пригорода.

Слишком пристально смотрел Аннакули на этого господина. Тот почувствовал взгляд и мельком, за

какую-то секунду, осмотрел Аннакули с ног до головы. Словно щелкнул затвор фотоаппарата, и

Курбансаидов остался в памяти, как на снимке, с недобрым, настороженным лицом, в запыленной

одежде.

«Разведчик», - окончательно решил Аннакули. И почувствовал, что по спине поползла струйка пота,

незаметная, противная, липкая.

- Пошли... - повторил проводник.

Аннакули ненавидел проводника. И очень боялся его. На коротких ночевках Аннакули не мог по-

настоящему заснуть. Вздрагивал при каждом шорохе. Проводник - на вид хилый парень - был

энергичным, совершенно неутомимым человеком. Он поторапливал Аннакули одним своим любимым

словом: «Пошли!»

В городе этот парень чувствовал себя скованно. Но, когда Аннакули решал прогуляться, парень

преображался, даже ноздри почему-то раздувались. Он будто собирался на какую-то опасную охоту.

Не поселится Аннакули в этом богатом отеле. Не выходить ему к экипажу ленивой, небрежной

походкой. Должен он возвращаться на окраину города, к злому старому человеку. Хозяин маленького

дома принял Аннакули. Рекомендация от муфтия - короткая записка рассеяла все подозрения. Руки у

старика перестали дрожать, он осмелел, даже, как показалось Аннакули, обнаглел. За первой же пиалой

чаю хозяин ехидно прошипел:

- Отошел от Советов? Я же помню тебя...

Аннакули лениво кивнул, давая понять, что не хочет вести разговор на эту тему.

- Плохо пришлось у Советов? - не унимался вредный старик.

Угощение он выставил нищенское. Аннакули с подчеркнутой брезгливостью брал какие-то липкие

конфеты, черствый хлеб. Хозяин явно решил отделаться одним чаем. Никакого сытного запаха не

доносилось из кухоньки.

Аннакули не хотел пока тратить деньги. Неизвестно, как сложится дальнейшая жизнь. Он

рассчитывал, что рекомендация муфтия не только предоставит крышу над головой, но и приличные

условия. Оказывается, в услужении у этого всесильного муфтия остался нищий, вымирающий сброд.

Аннакули с трудом сдерживал себя. И все-таки не сдержался. Небрежно кивнув на стол, усмехнулся:

- Так и живете, отец?

Удар был рассчитан точно. Старик взвился. Он хотел что-то сказать, наверное обидное, но

закашлялся. Кашель душил его. Старик даже схватился за горло.

Аннакули воспользовался этим моментом. Он вытащил деньги и небрежно швырнул на стол. Хозяин

дома давно не видел таких ассигнаций. Он с удивлением посмотрел на них. Власть и деньги были той

силой, которая могла поставить старика на место.

- Хорошо! - прошипел он. - Все сейчас сделаю. Ваш слуга пойдет со мной.

- Пусть идет. . - не скрывая радости, согласился Аннакули.

144

Хотя бы несколько минут побыть одному. Но проводник, поняв, в чем дело, отчаянно замотал головой.

Он встал из-за стола, швырнул свой халат рядом с дверью и улегся, как упрямый пес. Аннакули довольно

спокойно отнесся к этой выходке. А что поделаешь?

Старик махнул на проводника рукой, выругался и торопливо засеменил из комнаты. Он сам давно

скучал по вкусной, сытной пище. Сам еще не так давно заглядывался на витрину богатых магазинов.

Теперь, чтобы не травить душу, перестал ходить на прославленный базар, где даже от запахов и дыма

кружилась голова.

Вечером за ужином Аннакули, не откладывая, приступил к основному разговору...

Старик, не дослушав до конца, испуганно замахал руками.

- Вы что? Вы что? - визгливо кричал он. - Убить меня хотите?

- Спокойнее... Спокойнее... - уговаривал Аннакули, с тревогой поглядывая на дверь.

Когда старик тяжело дыша пришел в себя, Аннакули сказал:

- Забудем о разговоре.

- Забудем, - согласился старик и вдруг рассудительно заговорил: - Я встречал этих парней, узбеков и

таджиков, в красноармейской форме. Советую и вам на них посмотреть. Это совсем другие люди. С ними

вы не сможете даже поговорить. Они возьмут вас за руки и отведут в свою комендатуру.

Аннакули с удивлением посмотрел на старика. Не такой он простачок, каким вначале прикидывался.

- Нам хотя бы с одним познакомиться. Постепенно… ну, приблизить к себе.

- Это очень опасно, господин, - твердо сказал хозяин. - И бесполезно.

Проводник поел и опять улегся на свой халат.

- Мудрый человек... - усмехнулся старик. - Он не знает политики.

- Он умеет убивать... - зачем-то сказал Аннакули.

Вместо ответа старик предложил:

- Давайте спать.

Уже укладываясь на жесткую постель, хозяин дома закончил разговор:

- Местное население уважает красноармейцев. Эти парни хорошо относятся к простым людям. Здесь

трудно будет кого-то из парней перетащить на свою сторону.

- А если... - Аннакули посмотрел на спящего проводника. - А если...

Старик помолчал, потом спокойно произнес:

- Можно! Это можно сделать. Но тогда вы должны уйти из моего дома.

Аннакули не ответил. Он долго не мог заснуть. Что-то нужно предпринимать. Но прежде необходимо

уйти из этого дома...

Аннакули встречал на улицах города красноармейцев. По их смуглым лицам он узнавал, откуда эти

парни в полевых гимнастерках. Не было секретом, что некоторые воинские части раньше

дислоцировались на территории советских республик Средней Азии.

Однажды Аннакули столкнулся с красноармейским патрулем. Он невольно остановился. Потом

торопливо нагнулся, сделал вид, что завязывает шнурок на ботинке. Кажется, он испугался этих парней.

Да. Испугался. Надо признаться себе. Никаких, как видно, встреч у него не получится. Он не сможет не то

что заговорить с ними, даже поздороваться.

Мысль об обыкновенном убийстве теперь не давала ему покоя.

Его проводник сумеет ловко всадить нож в спину любому из красноармейцев. Это убийство,

несомненно, припишут местному населению. Потом еще одно убийство. Потом третье...

Тогда Аннакули будет что доложить капитану Дейнцу о событиях, происшедших в большом городе.

Проводник, как знает Аннакули, должен беспрекословно выполнять его приказания. Не только следить за

ним, но и работать. Пусть поработает. .

Аннакули после долгих мытарств наконец осел на квартире, хозяин которой очень ему подходил. Он

начал швыряться деньгами, обещал хозяину спокойную жизнь в соседней стране. Тот разглаживал свою

бороду, соглашался, что нужно бороться с Советами. Бороться, кто как умеет. .

- А мы еще сильны! - бодрился Аннакули.

- Сильны... - соглашался хозяин.

К главному разговору Аннакули еще не приступал... Ждал удобного момента, прощупывал

осторожными вопросами. Наконец хозяин не выдержал и угрюмо спросил:

- Зачем приехал-то?

Аннакули попытался улыбнуться. Как ни странно, прямой вопрос застал его врасплох.

- Надо... Присмотреться.

- Присмотреться... Ты что, невесту выбираешь? Шляетесь тут, болтаете о борьбе. Что вот ты можешь

сделать?.. - Хозяин распалялся. Пальцы задрожали. Он спрятал руки, сложил их на коленях.

Аннакули смотрел на диковатые, безумные глаза, окруженные морщинами, в которых застряли

соринки, пыль. Этот человек давно не мылся, он забыл о спокойном сне, о хорошей, свежей пище. Ему

надоело размачивать в безвкусном чае сухие корки. Много лет муфтий Садретдин-хан обещал райскую

жизнь. Просил потерпеть, переждать... Еще год, еще два... А вся жизнь уже позади. Теперь хочется

отдохнуть, хочется посидеть за пловом, спокойно, за разговором со своими сверстниками попить чаю... А

145

потом в тишине остаться наедине с аллахом, отблагодарить его молитвой за добрый день, попросить

еще такой же завтра.

Но вот появляется новый человек от того же муфтия. И надо вести с ним осторожные разговоры о

силе, о возможностях правоверных мусульман. Какая сила? Какие возможности? Все попрятались по

норам, высовывают морду, чтобы глотнуть немного воздуха. Даже не успевают оглянуться, какое над

ними небо, вышло ли сегодня солнце. В норах сыро, грязно, голодно.

- Зачем приехал? - наступал хозяин.

Его борода растрепалась. Неприятен этот сумасшедший тип. Но Аннакули Курбансаидов не может

больше сидеть сложа руки. Надо что-то делать и уходить отсюда куда глаза глядят.

Он так и сказал: надо что-то делать...

- А что делать-то? - крикнул хозяин дома.

Пора открываться. Не стоит откладывать окончательный разговор. Если и этот псих выгонит его из

дому, есть еще две явки.

- Что? - переспросил Аннакули и шепотом, выделяя каждый слог, ответил: - У-би-вать!

Реакция была неожиданной. Старик отодвинулся от гостя, спокойно разгладил бороду и сказал:

- Это другое дело. Это надо делать... Убивать их надо. - Он кивнул в сторону двери, будто там стояли

люди в форме Красной Армии. - Каждый убитый - большой шум в городе, в стране... - рассудительно

заключил хозяин.

Аннакули удивило, что мысль, о которой он и заикнуться боялся, копошится в этой еще не

окончательно затуманенной голове. Мало сказать копошится. Она, наверное, не дает ему покоя. Вон как

преобразился человек.

- Но мои руки, - сказал он, вытянув сухие ладони, - они ослабли... Они раньше были другими.

- Убивать будет он... - объяснил Аннакули, кивнув в сторону проводника. - Он умеет.

Проводник спал. Или притворялся, что спит. Но это теперь не имело значения. К тому же он плохо

понимает узбекский.

- А что делать мне? - спросил хозяин дома.

- Подскажите, разведайте, где, когда бывают красноармейцы... В одиночку, по два человека.

Хозяин вздохнул.

- Они служат. . В одиночку? - он усмехнулся.

- Командиры, - подсказал Аннакули. - Это еще лучше.

- Да, это лучше... - согласился хозяин.

Хозяин дома торжествовал. Он не спешил выкладывать новость.

- Сейчас, сейчас... - таинственно подмигивая, говорил он. - Сейчас, как люди, сядем и поговорим. - Он

расстелил дастархан, поставил чайник, пиалы, скромную закуску. - Ну, сынок, садись. Есть дело.

Хорошее дело...

Этот человек оказался хитрым и довольно опытным. Дело было исключительно интересным.

Два дня назад в пригороде вспыхнул пожар. Сухие мазанки горели яростно и торопливо. Огонь, будто

хотел в считанные секунды уничтожить дома. Местные пожарные ничего не могли сделать. Они

беспомощно метались вокруг огня, который набирал силу, поднимался все выше и выше к небу. На

помощь пришли красноармейцы. Они смогли остановить огонь, не дали ему сожрать другие, такие же

нищие, мазанки. К счастью, жертв почти не было. Пострадал один мальчик. Упавшая балка разбила ему

голову.

- Лежит забинтованный. А забинтовал его красноармейский врач-таджик...

- Ну... - поторапливал Аннакули.

- Таджик был сегодня у мальчика и сказал, что придет завтра, обязательно. И вечером... -

торжественно заключил хозяин.

- Да-а! - протянул Аннакули. - Вы, дорогой...

Он хотел подобрать какое-нибудь одобрительное слово, похвалить хозяина дома за мудрое решение,

за хорошо найденный случай, но тот, разгоряченный, перебил:

- Их спасают, их лечат. . А они нож... Вот так, вот так... - Он махнул рукой, словно пытался всадить нож

и делал это профессионально. Наверное, в свое время ему приходилось убивать. И никакие угрызения

совести его пока не мучали.

Молчаливый проводник поднялся со своего потрепанного халата и с нескрываемым интересом

смотрел на хозяина дома, у которого от волнения растрепалась борода.

Их арестовали в тесном переулке пригорода.

На допросе проводник держался независимо. Он ничего не знал и считал себя невиновным. Он

подчинялся этому господину.

Аннакули давал показания торопливо, словно опасался, что его не сумеют выслушать до конца. Когда

следователь вежливо спросил, не устал ли он, Аннакули Курбансаидов выдохнул:

- Нет! Нет! Спрашивайте...

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Мне не пришлось носить форму советского военнослужащего. Но я много знаю о тех, кто прошел по

трудным боевым дорогам.

146

Вот несколько строк из очерка Камиля Яшена «Генерал Сабир Рахимов»:

«Перед нашими войсками лежал крупный портовый город Данциг (Гданьск). Сюда стянулись

гитлеровские части, изгнанные из Восточной Пруссии, Прибалтики, Померании.

На подступах к городу велись сражения огромного масштаба с участием крупных наземных,

воздушных и морских сил.

По нашим наступающим войскам била береговая тяжелая артиллерия военных кораблей. Пехота и

танки гитлеровцев при поддержке авиации, береговой артиллерии и военных кораблей часто

контратаковали наши боевые порядки.

На левом крыле 65-й армии генерала Батова наступала 37-я дивизия Рахимова. Один из передовых

полков дивизии вступил в Бронтау. До Данцига оставалось три километра.

- Вышел на опушку леса, виден город. Возьму его сегодня! - передал Рахимов по радио.

В 15 часов 26 марта 1945 года на НП 37-й дивизии разорвалась мина. Погибли Рахимов и другие

офицеры... На траурном митинге прощальное слово сказал генерал Батов и дивизия поклялась

отомстить за своего командира. Начался штурм Данцига в тот же день.

В первый час штурма Данциг пал».

Много лет спустя, в мае 1965 года, генерал армии Павел Иванович Батов прислал в Ташкент вдове

героя письмо:

«...Нам посчастливилось присутствовать на торжественном спуске на воду двух кораблей - польского

и советского - на Гданьской верфи. Польскому морскому кораблю было присвоено имя «Генерал

Рахимов». Отныне польский корабль будет бороздить моря и океаны и прославлять навечно имя

советского человека - сына узбекского народа».

Я знаю, что в боях за освобождение народов Европы отличились и другие мои земляки, воины-

туркестанцы. Многие из них стали Героями Советского Союза.

Воин-освободитель! Так говорят о нашем солдате, заслужившем благоговейное уважение народов

мира.

Это те самые солдаты, которые делились своими пайками с жителями освобожденных городов. Это те

самые врачи и медсестры, которые оказывали помощь раненым, пострадавшим жителям тех же городов.

Солдат был счастлив протянуть чужому ребенку кусок сахару, редкую конфету... Солдат, бывший

мирный мастеровой парень, был счастлив в часы отдыха помочь в ремонте разрушенного водопровода

или просто вставить стекла в окна дома, где жила старая женщина.

Мы знаем знаменитую скульптуру в Берлине... Советский воин с опущенным мечом, с ребенком на

руках.

Мы спасали мир, спасали жизнь.

И нас невозможно было сломить...

ЧУЖИЕ ЛЮДИ

Агроном расхаживал по комнате, размахивая длинными руками. Махмуд-бек знал этого человека

вначале суровым, настороженным, потом внимательным, добрым, но всегда скупым на слова.

А тут вдруг, казалось, все, что накопилось на душе у него за это время, агроном спешил выложить

Махмуд-беку. Раскинув руки, он показывал, каким огромным, широким фронтом сейчас движется Красная

Армия.

- Даже не представляю, откуда эта сила! - Он опять взмахнул рукой, - Нет! Представляю... Все

всколыхнулось из глубин. И сила, и ненависть, и свободолюбивый дух. Не устоять никому перед таким

народом.

Махмуд-бек с опаской взглянул на дверь. Агроном, не заметив предупреждения, заговорил об

эмигранте, который в такое время не может служить родине.

- Как сорняк пожухлый. Вырвал ветер, мотает по свету, осыпает сухие ломкие листья. Соки все

выжаты...

Никогда русский не откровенничал. Он, наверное, унесет с собой в могилу здесь, на чужой земле, все

тайны запутанных, нелегких лет, мечты, надежды. Так и не узнает Махмуд-бек ничего об этом человеке,

кроме его неприкрытой тоски по родине.

- Пытался выращивать картофель... - Агроном покачал головой. - Нужно несколько поколений этой

культуры, чтобы она привыкла к земле. И не одно поколение людей, чтобы привыкли и полюбили

рассыпчатую картошку в мундире. Вы ели когда-нибудь такую картошку? К ней нужен черный пахучий

хлеб, крупная соль и сельдь с луком.

Махмуд-бек невольно улыбнулся:

- Один раз.

- Но не тянет? - серьезно спросил агроном.

- Нет. . - откровенно сознался Махмуд-бек.

- Вот видите! Как же здесь прижиться, как сделать, чтобы тебя полюбили!

Он в отчаянии махнул рукой и замолчал.

Кажется, и так слишком много слов сказано. Достаточно... Теперь не скоро наступит момент

подобного откровения. Да и наступит ли! Когда еще они встретятся - Махмуд-бек и бывший русский

офицер, агроном!

147

Махмуд-бек с нескрываемой завистью посмотрел на загорелое лицо, на крепкие руки этого стройного,

подтянутого человека.

Пауза тянулась долго... Каждый был занят мыслями о прошлом и с трудом отходил от них,

возвращаясь в этот реальный мир, который требовал решительных действий, а не рассуждений,

воспоминаний, откровений.

- Итак, Махмуд-бек... Мне, кажется, удалось выполнить вашу просьбу. Очень помог и тюремный врач.

Полиция получит указание. Вы останетесь в стране еще на два месяца. Потом, сами понимаете, дней

десять-пятнадцать можете собираться, ссылаясь на разные причины... Да, я думаю, полиция не так

внимательно будет следить за сроком. На эту бумагу лягут еще десятки новых... Закроют ее.

Махмуд-бек понимающе кивнул. Хотелось сказать какие-то добрые, благодарные слова, но вряд ли

они сейчас нужны. Агроном сам видит, что Махмуд-бек рад, очень рад этому сообщению.

- Как вам удалось?

- Удалось... - односложно ответил агроном. - Меня стали приглашать для помощи

высокопоставленные люди. Вот один из них оказался в силах дать такое указание. Я объяснил ему: вы

больны, беспомощны, живете в ожидании денег. Подтвердил доктор. И так далее. Конечно, подчеркнул,

что я вам очень обязан. Да... - Он опять махнул рукой. Снова наступила пауза. Вероятно, были и другие

новости. - Я вам говорил о человеке, о слуге, который все знает? - Не ожидая ответа, агроном

продолжал: - Так вот. . Последняя информация. Из Турции прибыл некий Усманходжа Пулатходжаев. В

Старом караван-сарае он встречается с вашими стариками. Что-то готовит. Даже власти насторожились.

Махмуд-бек встал и тоже заходил по комнате, торопливо, нервно.

- Вы что? - спросил агроном.

Махмуд-бек не расслышал.

- Вы что? Это неприятность?

- И очень большая... Очень.

- Но вы...

Агроном посмотрел на бледное лицо Махмуд-бека. На нем. сейчас выступили красноватые пятна.

- А-а... - понял Махмуд-бек. - Пройдет.

- Лучше сядьте...

- Нет! Сидеть мне больше нельзя. Нельзя...

Словно пробуя свои силы, Махмуд-бек еще несколько раз прошелся по комнате, крепче ступая

ногами.

Фарида открыла дверь, удивленно посмотрела на мужа.

- Решил пойти в чайхану, к ферганцам...

Он еще ни разу никуда не выходил.

- Скоро придет Шамсутдин, - напомнила Фарида. - Лучше с ним...

- С ним? Хорошо пойду с ним...

Оба остались довольны этим компромиссным решением.

Агроном хотел отговорить Махмуд-бека. Еще бы недельку полежать, дней десять...

Махмуд-бек продолжал возбужденно ходить по комнате, радуясь, как мальчишка, неожиданной

свободе, появившимся силам. Он и похож был на мальчишку: худой, жилистый, с тонкими, неокрепшими

руками, с острыми коленками, которые не может скрыть даже ватный халат.

Кажется, ничто не изменилось за эти тяжелые месяцы. По улочке шли люди, как всегда

сосредоточенные, занятые своими мыслями и заботами. Торопливо семенил выносливый ослик, с

трудом вытягивая шею из-под огромной поклажи. Он рад был бы побыстрее отделаться от груза, сам

спешил, но недовольный хозяин все же подгонял его. Хозяин - грузный, толстый человек - не поспевал за

осликом. Догнав его, он зло стегал по костлявому крупу.

- Гхе! - хрипло восклицал хозяин, довольный своей маленькой победой.

Ослик вырывался вперед, и хозяину снова приходилось догонять животное, воинственно щелкая

плеткой, с трудом переводя дыхание.

- И чего это он... - недовольно проворчал Шамсутдин.

Махмуд-бек тоже заинтересовался этой, казалось, обычной уличной сценкой. Старый толстяк

задыхается, а гонит, осла... Неужели проживший большую жизнь человек так и не поумнел? В который

раз уже задаешь себе этот вопрос! И все равно не находишь на него ответа.

Из последних сил лезут дряхлые, отжившие, можно сказать, свой век, люди... Лезут, чтобы показать

свою власть: щелкнуть слабого и на какой-то миг успокоиться, почувствовав превосходство. Даже если

это превосходство над безобидным животным.

Дожди прибили пыль в переулках, на улицах. Но кое-где почва размякла. Вязкая солончаковая грязь

приставала к подошвам, И даже эту незначительную тяжесть чувствовал Махмуд-бек.

На глинобитных дувалах темнели мокрые полосы, мелкие капли чудом держались на голых ветках.

Махмуд-бек, замедляя шаг, жадно вдыхал свежий воздух и наслаждался покоем небольшой улочки.

Шамсутдин в этот миг смотрел на него с тревогой: не случилось ли чего?.. Голова у Махмуд-бека порой

кружилась, и он однажды схватился за локоть Шамсутдина. Но не стал сознаваться в своей слабости,

сделал вид, что ему хотелось обратить внимание спутника на уличного торговца.

- Так и сидит. .

148

Старик дремал за нехитрым товаром, как и несколько лет назад. Он не узнал Махмуд-бека. Скользнул

мутноватыми глазами и успокоился: это не покупатели. Нечего на них тратить силы и слова.

- Сидит. . - ответил Шамсутдин. - Мало что изменилось.

Он прав... Большая, страшная война не коснулась тихих улиц и шумных базаров. Люди старели. Одни

нищали, другие богатели, третьи умирали... Рождалось, взрослело новое поколение.

Мало что изменилось. Так казалось на первый взгляд... Но где-то рядом с этим покоем шла борьба.

За улыбками и поклонами по-прежнему прятались ненависть и хитрость. И Махмуд-беку надо снова

вступать в эту борьбу. А выходил ли он из нее? Ведь даже в тесной тюремной камере он не переставал

работать.

С сегодняшнего дня он снова будет отвечать на улыбки, пожимать руки и обниматься, слегка

похлопывая ладонью по спине. И его будут также похлопывать, словно успокаивая перед

неприятностями.

Фруктовый базар был маленьким, будничным. Он не походил на те яркие торговые ряды, возле

которых сидели заключенные, ожидая подаяния.

Но этот базар тоже напоминал о недавних днях. И Махмуд-бек невольно пошел быстрее. Шамсутдин

понял его. В это тревожное, трудное время Шамсутдин научился понимать его по малейшему жесту,

одному взгляду.

В «Ферганской чайхане» тоже мало что изменилось. Хозяин бросился навстречу Махмуд-беку, обнял

его, засыпал десятком вопросов о здоровье, самочувствии, благополучии. Не ожидая ответа (и так видно,

как выглядит Махмуд-бек!), начал жаловаться на невзгоды и трудное время, на дороговизну и отсутствие

настоящих посетителей, которые не ожидают сдачи.

Хозяин усадил Махмуд-бека и Шамсутдина в угол. Пусть порядочным людям не мешают разные

бродяги и нищие.

В чайхане стихло. Редкие посетители изучающе осматривали Махмуд-бека. Некоторых эмигрантов

Махмуд-бек знал и почтительным кивком здоровался с ними. В наступившей тишине звякнула крышка

чайника. Она болталась на веревочке. Хозяин старательно обварил чайник кипятком, потом шмыгнул с

ним в каморку. Разумеется, за какой-то особой заваркой.

Он принес поднос с фруктами, поставил чайник и доверительно шепнул:

- Китайский... Из Кашгара получил.

Чай был терпким, вкусным. Его аромат, пожалуй, почувствовали посетители.

- Еще что? - спросил хозяин.

Махмуд-бек улыбнулся. Ему всегда нравился этот добрый, искренний человек. Судьба забросила его

в далекий край, но не сломала, не ожесточила. И не было более счастливых минут у чайханщика, чем те,

когда кто-нибудь заводил разговор о Фергане, восторгался тополями, урюковыми садами, торопливыми

арыками. Тогда у чайханщика появлялась печальная улыбка, он шумно вздыхал и без устали угощал

посетителя хорошим, крепким чаем.

- Еще? - переспросил Махмуд-бек. - Пока ничего. Потом.

Хозяин кивнул. Конечно, потом он выложит все новости, которые накопились за последнее время и,

наверное, очень интересуют Махмуд-бека.

Кто-то постучал крышкой чайника, подзывая хозяина к себе, требуя повторить заказ. И чайханщик

стремительно сорвался с места: посетителей надо уважать.

В короткие минуты хозяин подходил к Махмуд-беку, присаживался, брал пиалу, отпивал два-три глотка

и сообщал очередную новость. О многом Махмуд-бек уже знал.

О главном хозяин пока не говорил. А это главное должно быть. С Махмуд-беком уже искали встречи

чужие люди. Встреча должна быть «случайной». Никто не рискнет идти в частный дом к человеку,

находящемуся под надзором полиции.

Перед выходом из тюрьмы Махмуд-бек сказал вождю, что лучшим местом для такой встречи может

быть «Ферганская чайхана», куда он часто заходил и раньше. Махмуд-бек поглядывал на дверь, старюсь

в каждом новом посетителе узнать нужного человека. Чаще заходили эмигранты. Их легко отличить по

старым халатам, по дешевым заказам. Сладости, лепешку или горсть сухих фруктов они приносили с

собой, осторожно разворачивали и отводили глаза от чайханщика. Но он-то все понимал. И не осуждал

их за ту скудную трапезу, эту невероятную (до крошки!) бережливость. Его же пальцы тоже научились так

захватывать горсточку заварки, что ни одна чаинка не падала. Да и горсточки с каждым днем

становились все меньше.

Махмуд-бек пил чай медленно. Сделав два-три глотка, ставил пиалу и наслаждался этой мирной

обстановкой. В таких чайханах он бывал в начале тридцатых годов. Заколоченные балки, потертые

паласы, постоянно фыркающий самовар... Своеобразный, неповторимый уют, по которому тоскуют сотни

людей.

В тех чайханах стоял хохот над репликами аскиябазов - острословов, спорили о делах первых

колхозов, с уважением, притихнув, слушали рассказ первого тракториста...

А здесь люди вспоминают прошлое. И боятся думать о завтрашнем дне... Каким он будет?

Махмуд-бек смотрит на старого таджика, которого не знает даже по имени. Где-то видел это темное,

хмурое лицо. Или на чьих-то похоронах, или здесь, в чайхане. Старик только раз метнул недовольный

взгляд в сторону Махмуд-бека. Потом повернулся боком, уселся удобней. И конечно, больше не

посмотрит.

149

Во всех своих бедах старик, наверное, винит руководителей эмиграции, тех, кто затащил его на

чужбину и бросил на произвол судьбы. Старик отщипнул кусочек лепешки и стал медленно жевать.

Редкая бородка нервно вздрагивала.

И этого уже нищего человека хотят втянуть в новую беду, лишить свободы и даже редких, теперь

самых счастливых, минут. . А может, лишить и жизни.

Мужчина лет сорока пяти, не обращая ни на кого внимания, громко чавкает. Он принес кусок холодной

баранины и на виду всей чайханы наслаждается едой. Вот этот человек пойдет на все. Он умеет держать

нож в руках. И баранина ему нужна каждый день. Ему пообещают мясо и власть. Тогда он крепче сожмет

нож. Удары будут точными и сильными.

Хозяин в третий раз подносил чайник. Уже сменились посетители. Только теперь чайханщик,

задержавшись, сказал Махмуд-беку:

- О вас спрашивали.

- Кто? - спокойно поинтересовался Махмуд-бек. - Кому я еще нужен?

Хозяин не ответил на улыбку.

- Чужой... Говорил на фарси.

- Он часто сюда заходит? - спросил Махмуд-бек.

- Да... Почти через день. Уже месяц.

- Он приходит один?

- В это же время появляются, - он пожал плечами, - или мне кажется, братья Асимовы... Вы их должны

знать.

- Вместе заходят?

- Нет. . То один, то другой.

Махмуд-бек не знал Асимовых. Но решил сейчас не расспрашивать чайханщика об этих людях. Ясно,

что они следят за чужим гостем.

- А та штука, - заговорщически подмигнув в сторону каморки, прошептал чайханщик, - там лежит.

Хорошо спрятана...

Только сейчас Махмуд-бек вспомнил о браунинге.

- Пусть лежит. . - сказал он.

На другой день Шамсутдин пришел с полной информацией о братьях Асимовых.

- Шукур старше на два года. Смелый человек, бывал в драках, шрам на правом плече. Ранили ножом.

Говорят, на его совести две жизни.

Махмуд-бек вопросительно посмотрел на Шамсутдина: кто другой?

- Другого зовут Анваром. Тот страшнее.

- Почему?

- Неизвестно, что может выкинуть. Говорят, улыбался, а сам вдруг за горло схватил человека. Потом

отпустил, махнул рукой и ушел.

- Может, тот человек обидел его, Анвара?

- Говорят, не обидел. Впервые встретились. Просто не понравился. Хотел задушить и вдруг раздумал.

- Сумасшедший, что ли?

- Есть немножко. Так говорят.

- Странная пара... - хмыкнул Махмуд-бек.

- Нам только их не хватало... - вздохнул Шамсутдин.

Он виновато посмотрел на Махмуд-бека, но тот молчал.

- Хозяин, - не выдержал Шамсутдин, - я пока не узнал, чьи это люди.

- Надо узнать, Шамсутдин. И как можно быстрее. А в чайхане нам делать больше нечего... - медленно

произнес Махмуд-бек.

- Почему? Мы и раньше туда ходили.

- Я не смогу там встретиться с гостем. Нельзя, чтоб об этом знали те же братья Асимовы.

Шамсутдин сморщил лоб.

- Ешь... - весело сказал Махмуд-бек.

Они сидели за столиком, и никто не прикоснулся к шурпе.

- Остывает. . Ешь! - повторил Махмуд-бек. - Если Фарида увидит, обидится.

Шамсутдин торопливо поломал лепешку, опустил несколько кусочков в суп, поднял касу, отпил... И

восхищенно покачал головой:

- Еще теплая. И вкусно так...

Махмуд-бек тоже попробовал.

- Вкусно! - согласился он.

И оба рассмеялись.

- Хозяин, - неожиданно произнес Шамсутдин, - встречаться надо в чайхане. Это самое неопасное

место.

- Асимовы, - напомнил Махмуд-бек. - Кто-то из них обязательно будет в чайхане.

У Шамсутдина возник план, но он еще не все хорошо обдумал, поэтому промолчал. Стал

расправляться с шурпой.

- Скоро Фарида зайдет. .

150

Чужие люди - приезжие купцы, паломники, просто бродяги - бывают в «Ферганской чайхане». Таким

гостям никто не удивляется. Ну посмотрят на нового человека, позавидуют хорошей одежде или,

сожалея, вздохнут при виде лохмотьев. Одинаковы эти лохмотья, и свои, и чужие. Стоит ли приставать к

человеку, узнавать, какая нелегкая судьба носит его по чужим дорогам.

А богатый гость вообще с каждым встречным не будет говорить. Если, конечно, самому не захочется

рассказать о жизни, ценах, делах, судьбах. Есть такие... Любят, чтоб их слушали. При этом еще угощают.

Этот чужестранец был молчалив. Он равнодушно пил чай и как-то неохотно задавал редкие вопросы

чайханщику. Посетители чайханы уже обсудили и его костюм, и повадки, а затем потеряли всякий

интерес к незнакомцу.

Сам чужеземец делал вид, что не замечает особого взимания к себе двух парней. Это преследование

его не пугало. Он по-прежнему заходил в чайхану в самое необычное время. Иногда не бывал по два-три

дня. И какой-нибудь из братьев Асимовых, покрутившись, уходил ни с чем.

На этот раз чужеземец выпил чай, посидел, закрыв глаза, будто дремал. Потом лениво встал и

двинулся к выходу. Рядом с медным подносом остался небольшой сверток. Никто из посетителей не

обратил на это внимания... Есть же хозяин...

Минуты через три-четыре поднялся Анвар Асимов. Оставив деньги за чай, он взглянул на чужой

сверток и зашагал к двери.

Чужеземец вспомнил о свертке только на улице, остановился, зачем-то пошарил в карманах и

вернулся в чайхану.

Анвар не решился идти за ним: заметит. Он двинулся дальше, задерживаясь у торговцев,

внимательно разглядывал скудные горки сушеных фруктов.

А в это время хозяин, убирая поднос и пустой чайник, заметил сверток.

- Ох... - покачал головой чайханщик. - Вечно торопятся люди...

Кто-то из посетителей равнодушно сказал:

- Он ведь часто заходит.

- Да... - ответил чайханщик и бережно, на виду у всех посетителей отнес сверток в свою каморку.

Чужеземец вернулся. Хозяин в это время уже мыл посуду. Он стряхнул мокрые руки и показал на

каморку:

- Там... Возьмите вашу вещь.

Чужеземец толкнул дверцу, зашел. Дверца за ним захлопнулась.

- У нас очень мало времени... - сказал Махмуд-бек.

- Да... Поэтому мне нужно узнать только ваше мнение. Получить ваше согласие.

- Что должны сделать туркестанские эмигранты? - спросил Махмуд-бек.

- Принять участие в восстании, когда мы его поднимем.

Махмуд-бек не обратил внимания на громкое слово: «восстание».

- Оно начнется...

- Во время празднования Навруза.

- Остался месяц.

- Мы и так давно вас ждали, - напомнил чужеземец и сразу вернулся к делу: - Во главе туркестанцев

мы решили поставить уважаемого эмигранта Самата. Вам следует с ним сойтись ближе. Подготовить его.

- На роль вождя? - усмехнулся Махмуд-бек.

- Пока, - откровенно сказал чужеземец и подчеркнул: - Мы надеемся только на вас. Будем иметь дело

только с вами. Мы должны быть в курсе событий. Вот для начала: - Чужеземец вытащил из свертка пачку

денег. - До встречи... Назначьте место.

- Чайханщик скажет.

Чужеземец вышел, на ходу проверяя сверток.

Посетителям чайханы не понравилось, что этот человек так тщательно проверял свой сверток... Не

было случая, чтобы в этой чайхане пропала какая-нибудь вещь.

Махмуд-бек массировал ноги и сам невольно усмехался: какие нежности. Что значит быть на свободе.

Даже в уютной, теплой каморке чайханщика у него затекли ноги... А была ведь камера! Был каменный

мешок, где лечь можно только согнувшись.

На рассвете, когда улицы города просыпались от первых несмелых шагов прохожих, Махмуд-бек

пришел в чайхану. Хозяин ловко колол щепки. Он поднялся, вытер ладони полой халата, поздоровался с

Махмуд-беком и завел его в свою каморку. Потом вышел, осмотрелся. На улице было тихо, только рядом,

на фруктовом базаре, слышалось ржание лошадей, хриплые голоса беспокойных продавцов. Скоро эти

люди придут в чайхану, чтобы на рассвете отогнать сон, подкрепить силы первой, самой вкусной пиалой

чаю.

Хозяин устроил Махмуд-бека в каморке. Когда вскипел самовар, он принес ему чайник, разломил

свежую, еще горячую лепешку и коротко сказал:

- Отдыхайте.

151

Махмуд-бек в эти томительные часы думал о предстоящей встрече. Гость из соседней страны, увидев

его таким больным, слабым, может изменить свое решение. Им, конечно, нужны здоровые решительные

люди, которые не моргнув швырнут в огонь переворота сотни своих соотечественников.

Им, конечно, нужна верхушка, а не один Махмуд-бек, верхушка эмиграции, способная в считанные

часы вооружить людей и двинуть их на правительственные учреждения. Эта самая верхушка должна

подготовить народ, разжечь ненависть к правительству страны, приютившей эмигрантов.

Сделать это легко. У простых людей еще не счесть бед, забот. Во всех бедах надо обвинить

правительство, которое совершенно не заботится о судьбе братьев-мусульман. Убедительные,

построенные на конкретных примерах, речи проповедников сыграют свою роль. Лучше всего с такими

речами выступают духовники, бывшие кази - судьи, умеющие доказать, убедить.

Итак, к перевороту надо готовить проверенных людей. Потом уже к ним примкнут и другие...

Эту программу и свое согласие на участие в подготовке переворота Махмуд-бек должен высказать

чужеземцу.

Разговор получился короче, чем предполагал Махмуд-бек. Ему полностью доверяли. Гость был готов к

тому, что в каморке чайханщика он не увидит богатыря. Рекомендация вождя племени сыграла свою

роль. Только в случае отказа Махмуд-бека чужеземцы будут искать других руководителей эмиграции.

Пожалуй, эти другие уже были у них на примете.

Встреча состоялась. Махмуд-бек смотрел на пачку денег. . Сколько их, этих пачек, плотных,

чистеньких, любовно подготовленных, прошло через его руки. Из какого британского банка,

расположенного в соседней стране, поступили и эти крупные хрустящие ассигнации?

Для «затравки» он должен швырнуть эти деньги будущим вожакам переворота и при этом пообещать

крупные должности в новом правительстве. Надо, чтобы в этот «кабинет» вошли самые опасные для

народа люди. Махмуд-бек еще не готов к их подбору, к «формированию» правительства.

А срок отпущен незначительный. Чужеземцы, разумеется, располагают информацией о видных

деятелях туркестанской эмиграции. Ошибка Махмуд-бека в подборе «кабинета» будет сразу же

замечена.

До позднего вечера, до того момента, пока усталый чайханщик не вошел в каморку, Махмуд-бек

перебирал в памяти оставшихся духовников, курбаши, богачей.

- Все спокойно, Махмуд-бек... - сказал чайханщик.

Он еле держался на ногах, этот уже пожилой человек. Махмуд-бек протянул пять ассигнаций,

новеньких, гладеньких, еще не побывавших в руках торговцев. Чайханщик отрицательно помотал

головой:

- Так много! Я не собираюсь строить новую чайхану, Махмуд-бек...

- Купи новую посуду. И... помогай голодным. Как сможешь.

- Я это делаю, Махмуд-бек. Не часто. Но делаю... - вздохнул чайханщик.

- Знаю... - сказал Махмуд-бек.

Шамсутдин принес новость рано утром. По его сияющему лицу Махмуд-бек понял, что Шамсутдин

собирается его чем-то удивить.

- Братья Асимовы?

Шамсутдин перестал сверкать глазами и огорченно вздохнул:

- Пока нет. .

Махмуд-бек равнодушно зевнул, давая понять, что его больше ничто не интересует. Тогда Шамсутдин

заторопился:

- Оттуда же, из той страны, из того же города, прибыл Карим Мухамед Салим. Прибыл с караваном, с

людьми крупного бухарского купца. Отец успел увезти за границу и ценности, и вещи.

- Карим Мухамед? Оттуда же?

- Да... - радостно подтвердил Шамсутдин. - Откуда и эти гости...

Это не могло быть случайностью... Чужеземцы подсовывают еще одного из будущих вождей. Карим

Мухамед богат. Его отца хорошо знают старики. Карим довольно видная фигура. Подходящая для нового

правительства.

- Шамсутдин, я должен увидеть купца.

- Он остановился в караван-сарае. Это у ворот.

- Я должен увидеть его здесь, у себя. И немедленно.

Карим Мухамед Салим первый заговорил о судьбе туркестанских эмигрантов. Он не стал долго

прятаться за туманными, вежливыми фразами. Он был из тех людей, кто очень спешит, не умеет

выжидать. Поэтому и пришел сразу же, после первого приглашения.

- Как живут наши люди! - горячо говорил гость. - Как?! Я бывал во всех странах Востока. Я видел

измученные лица, слышал стоны. Здесь... - Толстые красные пальцы поползли по животу, отыскивая

сердце. Сверкнули перстни. - Здесь сжимается.

Роль человека, страдающего за народ, Карим Мухамед играл очень плохо. У него было сытое,

ухоженное лицо. Оделся гость слишком пышно, решив ослепить Махмуд-бека не только умными речами,

но и богатством.

- Да-да... Вы правы, уважаемый. Как я рад, что в трудную минуту вы оказались рядом.

152

Карим Мухамед любил лесть. Откровенную и слащавую лесть. Это сразу понял Махмуд-бек. Он

складывал высокопарные фразы, подготавливая гостя к серьезному разговору.

Карим Мухамед с нескрываемым удовольствием выслушивал похвалы в свой адрес. Иногда (как

свидетельство почтенной скромности!) поднимал ладонь: что вы, хватит, достоин ли я!

- Вы достойны высокого положения в этом неспокойном мире. Ваше искреннее отношение к судьбам

земляков, бедным людям, большое желание помочь им заставляют всех нас...

Карим Мухамед насторожился. Он пытался сделать вид, что ничего не понимает, что этот вежливый

разговор ни к чему не обязывает, но сам от волнения даже приподнялся.

- До вас донеслись стоны соотечественников. Сколько можно терпеть! Мы должны побеспокоиться об

их судьбе. Сам аллах послал в трудную минуту такого человека, как вы, почтенного, уважаемого,

молодого и сильного...

Гость уже не прерывал Махмуд-бека, не выставлял ладонь. Да, он молод и силен. Он богат. И если

Махмуд-бек что-нибудь смыслит в жизни, то должен именно на такого человека возлагать все надежды.

Куда ему, больному, слабому, справиться с великим почетным делом.

- Наши соотечественники, - продолжал Махмуд-бек, - заслуживают свободной, счастливой жизни.

Карим Мухамед шумно вздохнул:

- Вы правы, уважаемый, именно заслуживают.

...Ясно. И этот претендует на роль вождя. Ему что-то обещали чужеземцы. Ведь прозвучала фраза:

«Если нет. .»

Карим Мухамед, как и Самат, тоже опасная фигура.

Махмуд-бек впервые появился в гостях. Он посетил бывшего кази Самата. Конечно, об этом визите

скоро узнают все эмигранты. Узнают и будут гадать: почему именно к кази зашел Махмуд-бек?

Старого человека уважают в эмигрантских кругах, с ним многие советуются. Но, как известно, кази не

очень жаловал одного из своих соперников - муфтия Садретдин-хана. Он и боялся его, и просто избегал.

Кази не делал даже слабой попытки прорваться к власти. На вид это был мягкий, добрый человек, с

детской застенчивой улыбкой. Кто ближе знал Самата, чувствовал, какая злость накопилась с годами у

тихого кази. Годы проходят, а он в стороне от больших, важных дел. Когда-то в двадцатые годы кази

Самат был в свите Иргаша - «командующего армией» в Фергане. И тогда, говорят, он ходил с мягкой

улыбкой, уговаривал обиженных, оправдывал поступки Иргаша - жестокие, кровавые, которым не было

числа.

О давних походах Самат вспоминал редко. Но если говорил об Иргаше, то резко менялся. Исчезала

мягкая улыбка. Он откровенно сожалел, что «командующий ферганской армией» не смог довести

«святое дело» до конца.

- По-другому жили бы мы. Разве сейчас жизнь...

Вокруг кази Самата образовалось свое «избранное общество». Эти люди тосковали о прошлом,

мечтая вернуть его. Но мечтали как-то несмело, не веря в возможность больших событий, способных

изменить их жизнь.

Заходили к Самату и люди попроще. Им тоже хотелось знать о завтрашнем дне. В беседах с ними

кази Самат проклинал вождей, в том числе Иргаша, которые якобы повинны в бедах простых людей. Так

он сумел расположить к себе и бедных эмигрантов, бывших баев, и духовников.

Кази не удивлялся приходу самых разных гостей, но Махмуд-бека Садыкова он не ожидал... После

обычных вопросов о здоровье, Махмуд-бек дал сразу понять, что все обвинения с него сняты и

правительство страны разрешило ему побыть в городе еще несколько месяцев.

- Как можно в таком состоянии пускаться в дальний путь... - вздохнул Махмуд-бек.

Это сообщение успокоило старика. Однако настороженность не проходила.

- Я в трудном положении, уважаемый отец, - начал Махмуд-бек, - мне очень нужна ваша помощь и

совет.

Откровение человека, попавшего в беду. Вырвавшись из тюрьмы, лишившись наставника Садретдин-

хана, этот человек не знает, куда броситься, где услышать добрые слова, почувствовать поддержку.

Кази приосанился, удобней уселся. Он любил эти минуты, когда люди, отчаявшись, очутившись в

безвыходном положении, приходили к нему за помощью. На этот раз явился Махмуд-бек - ученик его

злейшего врага. Да простит аллах погрешения Садретдин-хана. Отошел тот в другой мир, можно бы и

забыть все неприятности, связанные с ним. Кази Самат должен быть выше своего врага.

- Я всегда рад вам помочь, - склонив голову, с улыбкой ответил кази. - Но, увы, судьба не давала

возможности нам встречаться. - Он все-таки напомнил о прошлом. - Судьба не давала возможности, -

продолжал кази, - и воспользоваться вашей помощью, молодого, образованного человека.

- К сожалению, молодость... - печально улыбнувшись, развел руками Махмуд-бек, давая понять, как

он выглядит, в каком плачевном положении оказался.

- Да-а... - протянул кази. - Горькая наша доля...

Все ж где-то в душе старик наслаждался видом поверженного врага. Он видел молодого помощника

муфтия больным, несчастным.

- Мы должны сами распорядиться своей судьбой, - неожиданно твердо произнес Махмуд-бек. Он

словно устал от причитаний и вздохов, от жалоб и пустых рассуждений. Вот и сорвался, сжав кулаки. -

Мы имеем такую возможность... Глупо от нее сейчас отказываться.

153

Старик с удивлением посмотрел на Махмуд-бека. Нет. . Этот сумасшедший Садретдин-хан умел

подбирать людей. Такие люди до последнего вздоха способны бороться, никогда не уйдут на покой.

Махмуд-бек продолжал горячо говорить о той помощи, какую решила оказать соседняя страна

эмигрантам из Средней Азии.

Кази был поражен.

- Люди оттуда уже прибыли... - сказал Махмуд-бек. - Я хотел, чтобы вы с ними встретились...

Кази задумчиво покачивался. Он был не из тех, кто сломя голову бросается в рискованные авантюры.

Но ему предлагали встать во главе бесправных туркестанцев. А кому еще предлагать роль вождя? Разве

он не пользуется доверием и уважением эмигрантов?

- Из той страны прибыл Карим Мухамед Салим... - словно между прочим напомнил Махмуд-бек.

Кази почувствовал соперника.

- Такие, - не скрывая злости, произнес он, - такие всегда идут на готовенькое. Мы здесь...

- Да-да... - поддержал Махмуд-бек. - Но пока с ним придется считаться, он знаком с теми... гостями.

Тут что-то...

- Они хотят поставить своего человека? - в упор спросил старик.

- Возможно... - согласился Махмуд-бек. - Но все зависит от нас. Это наше дело.

- Наше, наше, - лихорадочно заговорил кази. - Только наше...

- При встрече с Каримом Мухамедом пока... - многозначительно намекнул Махмуд-бек.

- Пусть так будет. .

- О правительстве я прошу подумать вас.

Кази снова приподнялся.

- Ну, почему же... - сказал старик. - Мы должны вместе.

- Как сумею. Я отстал от наших дел. И не так еще крепок...

- Мы сделаем, сделаем... - торопливо заговорил старик.

Союз был заключен. Кази Самат распорядился подавать обед. Он не хотел так быстро отпускать

Махмуд-бека, теперь самого дорогого гостя.

Через два дня Шамсутдин сообщил Махмуд-беку сведения о братьях Асимовых. На этот раз сведения

были самыми полными. Асимовы служили Усманходже Пулатходжаеву.

- Усманходжа пока живет в Старом караван-сарае... - добавил Шамсутдин. - Никуда не выходит. .

Шамсутдин понимал, насколько важные сведения ему удалось добыть.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Еще были живы люди, которые кичились своей дружбой, своими связями с бывшими руководителями

басмаческого движения. Они вспоминали о «подвигах» Ибрагим-бека, Курширмата, Иргаша, Фузаила

Максума и других...

Вожаки эмиграции тосковали о прошлом, сожалея, что сейчас нельзя создать настоящие армии,

которые двинулись бы на Советы.

В те двадцатые годы белогвардейские генералы и атаманы, представители иностранных держав

искали связей с руководителями басмачества, оказывали им щедрую помощь.

В начале 1921 года в белогвардейских кругах Синьцзяна разрабатывался план вторжения на

территорию советской республики. Атаман Дутов заранее послал «командующему армией в Фергане»

Иргашу откровенное письмо:

«Еще летом 1918 года прибыл ко мне в Оренбург человек с поручением от Вас - связаться и

действовать вместе. Я послал с ним Вам письмо, подарки: серебряную шашку и бархатный халат в знак

нашей дружбы и боевой работы вместе. Но, очевидно, человек этот до Вас не дошел. Ваше предложение

- работать вместе - мною было доложено Войсковому правительству Оренбургского казачьего войска, и

оно постановлением своим зачислило Вас в оренбургские казаки и пожаловало Вас чином есаула. В

1919 году летом ко мне прибыл Ваш человек и передал Ваш поклон. Я, пользуясь тем, что из Омска от

адмирала Колчака едет миссия в Хиву и Бухару, послал с нею Вам вновь письмо, халат с есаульскими

эполетами, погоны и серебряное оружие и мою фотографию, но эта миссия, по слухам, до Вас не

доехала. В третий раз пытаюсь связаться с Вами. Ныне я нахожусь на границе Китая у Джаркента в г.

Суйдуне. Со мной отряды - всего до 6000 человек. Теперь я жду только случая ударить на Джаркент. Для

этого нужна связь с Вами и общность действий. Буду ждать Вашего любезного ответа».

Разрабатывая план вооруженного вторжения на нашу землю, атаман Дутов не знал, что банды

Иргаша уже разгромлены.

А сам Дутов в феврале 1921 года, перед началом задуманной операции, был убит чекистами в своей

штаб-квартире в Суйдуне.

Вскоре обезглавленная дутовская «армия» была тоже разгромлена частями Красной Армии.

СОРВАННАЯ АВАНТЮРА

154

Жизнь многому научила кази Самата. В том числе и осторожности... Он подавил желание сразу же,

немедленно собрать нужных людей, решил осмотреться. Хотя какая-то сила толкала его на рискованные

поступки.

Всю ночь после встречи с Махмуд-беком кази не спал. Он ворочался, вздрагивал, поднимал голову,

прислушивался. В коротких, беспокойных снах раздавались выстрелы, мчались лихие всадники Иргаша.

Стояла тихая ночь. Изредка доносился хрипловатый лай. Кази знает этих ленивых собак. И лают-то

они просто от тоски. Они не способны сейчас ввязаться в драку. Могут только напугать неосторожного

прохожего.

Непонятная сила толкала кази, заставляла действовать. Кази был похож на слепца, которому надоело

ощупывать стены, стучать палкой по дороге, и он пошел, пренебрегая осторожностью, словно

разыскивая с тупым упрямством место, где можно сломать шею.

Он с трудом дождался утра. Пришло время принимать решение и действовать. Он оделся и

торопливо двинулся в дальнюю дорогу. Выйдя из города, облегченно вздохнул. Кази уходил от соблазна.

Он стоял на пригорке, опираясь на сучковатую палку, и рассматривал тихий город.

Кази почувствовал себя жалким, бессильным, усталым стариком. Какой из него правитель! Разве он

сможет встать во главе восстания, руководить страной? Поздно... Рука, сжимавшая палку, заметно

дрожала.

Передохнув, кази медленно пошел по обочине. Он еще твердо не решил, где переждет смутное

время. Надо подальше отойти от города. А на пути есть поселения эмигрантов. Многие там его знают,

хорошо встретят, дадут возможность провести в тишине несколько дней.

Из головы не выходило одно имя... Карим Мухамед... Карим Мухамед... Как проворно эти молодчики

выползают на свет божий. Только еще запахло хорошим пловом, а они уже держат свои пятерни

наготове... Подавайте! Цепкие пальцы вежливо захватят хороший кусок с аппетитной костью и положат

перед собой на край дастархана.

Карим Мухамед... Он не боится потерять молодую голову и состояние. А чем рискует кази? Его голова

уже с трудом держит чалму, руки трясутся, кроме этого дешевого халата, нет за душой ничего.

Кази пошел медленнее... Несколько раз он задерживался, обернувшись с тоской смотрел на

расплывчатые очертания города.

Молодой возчик, сжалившись над степенном стариком, предложил подвезти его. Появление арбы

кази счел волей аллаха. Надо ехать... Надо! Пусть Карим Мухамед ломает шею. А он подождет.

К вечеру кази Самат окончательно смирился с этой мыслью. Зачем ему ввязываться в крупные,

опасные дела...

Поздно...

Махмуд-бек узнал об исчезновении кази Самата на другой день.

Кази Самат был в настоящее время самым подходящим человеком. К нему тянулись нити от опасных

врагов, его уважала верхушка эмиграции. Его провал будет провалом всех, кто еще не успокоился, кто

может принести много бед простым людям. Избавившись от своих вожаков, люди спокойно вздохнут. Не

все еще понимали, сколько несчастья уже принесли и принесут им руководители эмиграции. Они в

любую минуту способны продать своих соотечественников, втянуть в очередную авантюру.

Сколько будет отсиживаться в Старом караван-сарае Усманходжа Пулатходжаев? До каких пор братья

Асимовы будут ползать по переулкам, выслеживая гостей из чужой страны? В конце концов Усманходжа

найдет возможность и предложит свои услуги организаторам переворота. А контролировать действия

Пулатходжаева трудно, почти невозможно.

Конечно, Самат еще не принял твердого решения. Он сейчас мается где-нибудь в эмигрантском

селении, рассеянно слушает жалобы земляков на жизнь, дает никому не нужные советы. А в душе все-

таки копошится еще мысль: я мог оказать им настоящую помощь, я мог стать правителем.

Не может так быстро, за одну ночь, отказаться от престола, даже отъявленный трус.

Махмуд-бек знал курбаши Кадыра, склочного, обиженного судьбой человека. Всю жизнь Кадыр был на

третьих ролях. Его малочисленная шайка отличалась особой жестокостью. Однако это не принесло ему

ожидаемого почета даже в среде руководителей эмиграции.

Как-то Курширмат перебил путаную речь Кадыра небрежным взмахом руки и презрительно

сморщился.

- И воевать не могли, и... - Курширмат недоговорил.

Все знали: Кадыр, потрепанный, без гроша в кармане, явился в чужую страну. Его сопровождали три

басмача, самых преданных, самых жестоких. И сейчас они жили с ним рядом.

Но за последние годы Кадыр собрал хорошую шайку из таких же обделенных судьбой бандитов.

Кроме оружия, у них ничего не было. Это оружие хранилось до поры до времени в примитивных

тайниках, в облезлых старых сундуках, под выцветшими паласами. Кадыр терпеливо ждал хозяина,

который бы поверил в его силу и храбрость.

Курбаши Кадыр не любил Махмуд-бека, процветающего помощника Садретдин-хана. Это в

присутствии Махмуд-бека одноглазый бандит пренебрежительно прервал Кадыра, как мальчишку,

опозорил перед аксакалами.

155

Но сейчас Кадыр, увидев больного Махмуд-бека, человека, нуждающегося в его помощи, стал

снисходительным и, как показалось Махмуд-беку, добрым.

Да... Кадыр уважает кази Самата, считает мудрого старика достойным человеком.

- Поставили бы вы кази Самата во главе туркестанцев? - спросил Махмуд-бек.

Кадыр перестал дышать... В комнате стало тихо. Слышно было, как потрескивает фитиль лампы.

Кадыр почему-то посмотрел именно на лампу, на желтоватый, неяркий свет за чистым стеклом. У него

была лампа похуже, в мутных подтеках, в извилистых трещинах.

У Махмуд-бека, наверное, есть деньги и связи с влиятельными иностранцами. Иначе этот больной,

усталый человек не стал бы связываться с кази Саматом, с ним, курбаши Кадыром, которых в свое

время удостаивал лишь легким, небрежным кивком.

Махмуд-беку нужны люди. Очень нужны. Он и не скрывает причины неожиданной встречи.

- Самат самый уважаемый аксакал! - твердо сказал Кадыр.

- Я тоже так думаю, - согласился Махмуд-бек.

Он налил пиалу чаю и протянул курбаши.

С трудом подавляя радость и чувство ликования, очень редкое в его жизни, Кадыр с достоинством

принял пиалу. Он был равным в серьезной беседе. Его как равного пригласили к Махмуд-беку. При этом

было сказало: Махмуд-бек болен. Значит, в другом случае пришел бы сам.

- Я тоже... - повторил хозяин дома и вдруг раздраженно заговорил: - Но кази Самат труслив. Очень

труслив. В трудную для нас минуту он вильнул хвостом и моментально исчез в какой-то вонючей норе.

Он не выглянет из нее до тех пор, пока там не подохнет.

Рука с пиалой застыла в воздухе. Курбаши не успел сделать даже одного глотка. Махмуд-бек говорил

резко, не скрывая своего возмущения поступком кази Самата:

- Да, мудр, но труслив. Но кому нужна его мудрость?! Его голова еле держится на дряхлой, сухой шее.

А он ее бережет. . Сунул в грязную нору. Неужели перевелись достойные аксакалы!

Махмуд-бек встал из-за дастархана, заходил по комнате, возбужденно размахивая правой рукой.

Когда-то, в двадцатых годах, курбаши Кадыр встречался с русским белогвардейским офицером. Тот

вот так ругал его за непростительную ошибку в бою. Офицер немного знал узбекский язык. По крайней

мере, ругался он по-узбекски.

«У них научился Махмуд-бек, у европейцев...» - подумал Кадыр с уважением. Значит, он по-прежнему

с ними связан.

- Аксакалы есть... - сказал курбаши. - Да и кази Самат не сможет спрятаться от большого дела. Он

ведь человек мудрый. Что вы ему предлагали?

Махмуд-бек сам толкал Кадыра на откровенный разговор.

- Он должен быть одним из руководителей восстания.

- Но здесь же... войска, - осторожно напомнил Кадыр.

- Ему предлагали сильные люди, - объявил Махмуд-бек, - встать во главе туркестанцев.

- Немцы? - спросил Кадыр. - Но они...

- Нет, другие. Англичане. Они это делают не сами. Через... - Махмуд-бек кивнул в сторону. - Через этих

соседей...

Кадыр, конечно, слышал о пограничных конфликтах двух соседних стран. Слышал он и о тактике

англичан.

- Это точно? - спросил курбаши.

- Люди с той стороны здесь. Оружие переправлено.

- У нас есть оружие...

- Мало... И оно старое.

- Да, старое... - угрюмо согласился Кадыр и повторил: - Кази Самат мудр все-таки... Он не испугался.

Он просто не верит англичанам.

- Он испугался. Сбежал... - настаивал Махмуд-бек. - У нас есть возможность. Или...

- Что?

- Или они обойдутся без нас.

- Им нужны люди... - твердо сказал Кадыр.

Курбаши Кадыр давно поставил пиалу. Он невидяще посмотрел на остывший чай. Зачем-то

переставил пиалу подальше от себя.

- Какие еще... могут быть люди? Кази Самат - самый уважаемый. Мы... - Но все это прозвучало

неуверенно.

Махмуд-бек остановился перед гостем. Курбаши хотел тоже подняться. Неудобно так сидеть и

слушать, задрав голову перед Махмуд-беком, в словах которого появились торжествующие нотки.

- Какие люди? - переспросил хозяин дома. - Те гости привезли с собой Карима Мухамеда, богатого

молодого человека. Это раз...

Курбаши насторожился.

- Здесь. Уже много дней не выползает из Старого караван-сарая Усманходжа Пулатходжаев. Его люди

следят за гостями. Ждут удобного момента, чтобы встретиться с ними.

Кадыр машинально взял пиалу и жадно выпил холодный чай.

156

Карим Мухамед стал чаще приезжать к Махмуд-беку. Хозяин встречал его с уважением. Время

вежливых разговоров закончилось. Они приступили к работе. Самый важный рубеж пройден. Махмуд-бек

сказал Кариму о главе будущего правительства.

- Кази Самат пользуется доверием эмигрантов. Но он стар. Очень стар. Рядом с ним нужно держать

молодого, здорового, образованного человека. Вам следует быть почтительным с аксакалом,

советоваться с ним по каждому вопросу. Ну, а решать... - Махмуд-бек замолчал.

Карим ответил понимающей улыбкой и благодарным поклоном. В эту минуту и установилось доброе

взаимопонимание.

Махмуд-бек, как понял Карим, действовал от имени соседней страны. Между этими странами должен

возникнуть конфликт. В конфликте примут участие туркестанцы. Вот тогда Карим вместе с Саматом и

Кадыром окажется у власти. Но Самат - стар. А Кадыр - очень глуп.

Карим Мухамед жаждал настоящих действий, ждал того времени, когда можно будет проявить свои

возможности и силу. Это время наступает.

Махмуд-бек устроил встречу трех видных «деятелей» эмиграции. На эту встречу Карим Мухамед

приехал первым. Только через час с лишним появился старый кази. Здороваясь с хозяином, он метнул

взгляд, недобрый и настороженный, на Карима Мухамеда.

Кази не понравился цветущий вид этого джигита. В присутствии таких молодчиков невольно

начинаешь задумываться над своим незавидным завтрашним днем.

Карим Мухамед почтительно склонил голову, двинулся к старику. Поздоровавшись, он довольно

торжественно произнес:

- Всю мою жизнь, силы, богатство я отдаю в ваши руки, отец.

- Да-да... - растерянно согласился кази. Он не ожидал этой торжественности. - Очень похвально,

Карим... Я рад видеть тебя в здравии. - Кази кривил душой. «Хочет поплясать на моих старых костях, -

подумал он, - но посмотрим. Выжмем из тебя силы и деньги... Посмотрим...»

Старик по-отечески обнял Карима и похлопал ладошкой по широкой спине. Можно считать, что

встреча состоялась.

Через несколько минут вошел курбаши Кадыр. Он сопровождал кази до какого-то соседнего переулка.

Переждал, убедился, что все спокойно, потом уже двинулся к дому Махмуд-бека.

О курбаши, когда они еще были одни, Махмуд-бек сказал Кариму Мухамеду:

- Не очень верен. Если ему пообещать больше прав и денег, то будет служить...

Понимающая улыбка Карима завершила разговор.

Теперь состоялась и эта встреча. Курбаши и купец внимательно осмотрели друг друга. Подумав, они

обнялись. Не очень уверенно, но обнялись, как люди, связанные общим делом.

Кази Самат давал короткие характеристики «самым преданным людям» эмиграции.

Многих из них Махмуд-бек знал. Но он не представлял, как живут и чем занимаются сейчас святые

отцы, благодетели, уважаемые почтенные старцы и храбрые воины.

Никто из этих людей никогда не задумывался над судьбой народа, над судьбой людей, которые и на

чужбине продолжали им служить. Подлость и жестокость, считал кази Самат, качества богатых,

властных, смелых, а главное, верных сынов Туркестана.

В который раз главари эмиграции решают судьбу простых людей, оправдывая свои поступки громкими

обещаниями «посвятить жизнь и силы служению народу».

Ради каких авантюрных планов неведомых хозяев должны отдавать свои жизни и силы туркестанцы?

В какой водоворот нового восстания их вовлекают чужестранцы?

На клочок бумаги со списком туркестанских лидеров гость взглянул с откровенным пренебрежением.

- Мы учтем ваши предложения... - мягко сказал он. - Потом...

Гость не хотел обещать туркестанцам, которые должны примкнуть к восстанию, что им будут даны

какие-то особые привилегии.

Махмуд-бек с ужасом представлял, как чужеземец потянет за собой тысячи людей. Во главе

эмигрантов встанут Самат, а возможно, Усманходжа Пулатходжаев. Встанут озлобленные курбаши. Все

те, кто рвется к власти.

- Что должны делать они? - Махмуд-бек кивнул на список.

- Им есть чем заняться. Подготовка к восстанию. И - восстание. Мы не имеем возможности проверить

ход подготовки. Вся ответственность ложится на ваших лидеров. В том числе и провал.

- А ваша помощь? - напомнил Махмуд-бек.

- В случае провала - ее не будет, - твердо произнес гость.

Махмуд-бек нахмурился, опустил голову. Гость решил смягчить свою резкость:

- Поймите, все мы идем на большой риск. Вашим эмигрантам нечего терять. Мы даем им последний

шанс вырваться из цепей рабства, из нищеты.

- Никаких цепей нет, - прервал Махмуд-бек. - А нищета... Вы правы. Но я думаю и о другом. Могут

полететь головы и невинных людей.

- Да. Но когда к власти придут ваши лидеры... - напомнил гость.

157

Махмуд-бек знал, что и эти «лидеры» палец о палец не ударят для народа. Молчание Махмуд-бека

гость расценил по-своему:

- Вот видите. Впереди у людей есть надежда.

Надежда!

Махмуд-бек сделает все возможное, чтобы сорвать эти планы, сохранить тысячи жизней.

Гость вытащил часы, открыл массивную серебряную крышку с легким звоном, взглянул на циферблат.

С таким же звоном крышка опустилась.

- Ну вот. . - улыбнулся гость. - Время нас торопит. - Он посмотрел на клочок бумаги. - Пусть эти

лидеры подпишутся под воззванием к нашему правительству. Это будет их первым делом. Второе.

Оружие уже переправлено. За два дня до восстания ваш курбаши Кадыр поможет его получить.

Восстание начнется через восемь дней. В праздник Навруз...

- Кази Самат, курбаши Кадыр и Карим Мухамед об этом сроке будут знать, - пообещал Махмуд-бек.

- Вы доверяете последнему? - спросил гость. При этом он отвел глаза в сторону.

- Мне кажется, он преданный человек... - сказал Махмуд-бек. - Да и подготовлен к большому делу.

Гость лучше Махмуд-бека знал своего подопечного.

- Но...

- Что вас смущает? - насторожился гость.

- Очень горяч. Как бы не выскочил вперед.

- Да-а, - протянул гость, - это в нем есть. Надо сдерживать. Может все испортить.

- Я скажу уважаемому Самату об этой черте нашего молодого друга.

Гость согласился:

- Пожалуй, скажите. И курбаши Кадыру скажите. Если не будет слаженных действий, то провал

неминуем.

Наконец он взял клочок бумаги, очень внимательно пробежал список лидеров эмиграции. Потом

посмотрел на обратную, чистую сторону бумаги и предложил:

- Пишите здесь. Воззвание к нашему правительству.

Гость не оставлял следов.

- Слушаю... - Махмуд-бек вытащил карандаш, положил бумагу на дощечку, по которой не раз уже

стучал нож, готовя лук и морковь для плова.

Гость и Махмуд-бек сидели в тесной каморке чайханы. Видимо, в последний раз.

- «Братья мусульмане! Спасите от рабства...»

Махмуд-бек поднял голову.

- Здесь нужно о цепях... - твердо сказал гость. - Это документ. .

Когда «документ» высокого стиля, который, по мнению гостя, должен растрогать любого, был готов,

Махмуд-бек спросил:

- Вам известно, что один из крупных эмигрантов ищет с вами встречи?

- Догадываюсь... Кто этот человек?

Махмуд-бек отозвался об Усманходже Пулатходжаеве неплохо. Похвалил за сильную волю, за

преданность нации. Гостя интересовало другое: с кем сотрудничает и кому служит Пулатходжаев.

- Он имеет поддержку в турецких кругах. Цель - помочь Турции подчинить всех эмигрантов и,

конечно...

Гость понял намек. Речь шла и о стране, в которой нашли приют туркестанцы.

- Мы можем оградить вас от этой встречи, - предложил Махмуд-бек. - Это сделает курбаши Кадыр.

- Только без шума... - поморщился гость.

Они замолчали. Наступали минуты прощания. Именно в эти минуты гость должен сказать самое

важное.

- Кадыр может получить оружие, - начал он, - в Северном городе. Там есть караван-сарай. Его будет

ждать...

Махмуд-бек знал об этом адресе. Даже после смерти муфтия английский посланец продолжал жить в

маленьком городке.

- Ровно через неделю... - заключил гость и снова вытащил часы.

Кадыр через два дня с небольшой группой верных людей двинулся в Северный город.

А еще через день об этом узнал Карим Мухамед. Не соблюдая предосторожностей, он, взбешенный,

ворвался к Махмуд-беку.

- Как же так? Вы же... - начал он сбивчиво, заикаясь.

Махмуд-бек молчал.

- Вы же обещали, что Кадыр будет верно служить мне. Он даже не посоветовался.

- Нечестный человек... - вздохнул Махмуд-бек. - Может все на свете продать.

- Почему же вы ему доверили?

Багровый, он стоял в борцовской позе, готовый немедленно обхватить сухощавого, болезненного

Махмуд-бека и швырнуть на пол. На ком еще срывать зло? В самом начале большого дела его стали

обходить, обманывать. На шее Карима вздулись вены, подрагивали губы...

- Сядь! - резко крикнул Махмуд-бек. - Сядь и успокойся.

158

Повелительный тон подействовал на Карима. Он как-то сник и медленно опустился на ковер. Махмуд-

бек подошел к двери, приоткрыл ее и позвал Шамсутдина.

- Принеси чай!

Махмуд-бек был спокоен. Он так и предполагал, что курбаши в последнюю минуту выкинет какую-

нибудь штучку.

- Как вы договаривались? - спросил Махмуд-бек.

- Он выполняет приказы... только мои. Я даю деньги...

- Сколько дали?

- Дал... - уклончиво ответил Карим. Не хотелось выглядеть дураком в глазах Махмуд-бека.

- А кази Самат?

- Он и другие аксакалы встречаются с эмигрантами.

- Зашевелились... - с недоброжелательной усмешкой сказал Махмуд-бек.

- Значит. . - догадался Карим.

- Да... - подтвердил Махмуд-бек. - Со мной тоже не советовались. Я на них, правда, не очень

надеялся.

- Зачем же доверили?

Карим снова стал багроветь. Хотел даже подняться с ковра. Махмуд-бек успел махнуть рукой: сиди. В

это время вошел Шамсутдин с чайником и подносом, на котором глухо позвякивали тарелочки со

сладостями.

Небольшая пауза охладила Карима. Когда Шамсутдин вышел, Махмуд-бек переспросил:

- Зачем доверил? А кого еще можно взять? Кто из эмигрантов имеет авторитет и людей? Эти еще

ничего. Есть хуже, более подлые люди. Один Пулатходжаев...

При упоминании нового имени Карим замер.

- Пулатходжаев? - Вероятно, он слышал об этом человеке.

Махмуд-бек говорил о Пулатходжаеве как о ненадежном, подлом человеке. В характеристике Махмуд-

бека было мало конкретных фактов. Слишком откровенной была личная неприязнь. Это мог понять

Карим Мухамед.

- И Пулатходжаев здесь? - слишком поспешно спросил Карим.

- Здесь... Прячется в Старом караван-сарае. Долго охотился за нашими гостями.

- Так вот что у вас происходит. . - изображая равнодушие, сказал Карим Мухамед.

Он старался выглядеть спокойным. Маленькими глотками, словно боясь обжечься, пил остывший чай,

а в голове зрели планы. Новые отчаянные планы. Как азартный игрок, Карим Мухамед зарвался. Он

сейчас был способен на последнюю, самую отчаянную ставку. Конечно, между Пулатходжаевым и

Махмуд-беком своя, личная вражда. Но Пулатходжаев рвется к власти. Значит, у него есть люди...

- Если я найду людей? - в упор спросил Карим, считая, что Махмуд-бек тоже оскорблен поступком

кази Самата и курбаши Кадыра. Зачем он их будет теперь поддерживать? - Где оружие? - спросил Карим.

- В Северном городе. В караван-сарае. Пароль: «Воссоединение мусульман».

Карим сам налил еще пиалу чаю, выпил. Потом достал из-под халата завернутую в поясной платок

пачку денег.

- Вы больны, достопочтенный Махмуд-бек. Вам надо уехать отсюда. Вам нужно отдохнуть.

Махмуд-бек, помолчав, слегка кивнул:

- Пожалуй, вы правы, Карим... Желаю вам успеха...

Он чувствовал, что Фарида не спит. Старается дышать ровно, спокойно. Но не спит. Да и Махмуд-бек

в эту ночь не сможет заснуть. Он перебирает в памяти дела и встречи последних дней. Нужно было бы

увидеться с русским агрономом, попрощаться, сказать много добрых слов.

Махмуд-бек успокаивал себя; что он когда-нибудь пришлет записку, письмо, посыльного и скажет эти

добрые слова. Но, вероятно, человеку нужно другое: обыкновенное рукопожатие. Или, может быть,

совет: как выбраться из той дикой круговерти, в которую судьба занесла офицера царской армии,

честного человека.

Пока такого совета Махмуд-бек дать не сможет. Даже если они и увидятся. В узкое окошко

пробивается мутноватый свет луны. Наверное, по небу ползут легкие облака. Дует теплый, влажный

ветер.

Скоро весна... Настоящая весна, с цветами и солнцем.

Через четыре дня даже в бедных семьях будет выставлено угощение. Все лучшее, все последнее.

Соседи соберут деньги и обязательно сделают большой плов. Пусть он будет с редкими кусочками мяса,

но даже запах плова в тесных кварталах напомнит о празднике.

Поздно вечером ушел доктор. Махмуд-бек обратился к нему с последней просьбой: сообщить кому-

нибудь из правительственных чиновников, желающих выслужиться, О возможной стычке двух банд в

Северном городе.

- Туда переправлено много оружия... - сказал Махмуд-бек. - Ваши соседи создают банды.

- Господи, опять переворот. Опять тюрьму набьют людьми.

- Это действительно опасные люди. Из-за них могут пострадать невиновные. Тысячи невиновных...

- Кто стоит во главе?

- Кази Самат и Усманходжа Пулатходжаев.

159

Доктор молча кивнул: понятно. Потом спросил:

- А вы уезжаете?

- Завтра, дорогой друг, завтра на рассвете.

- Давайте я вас посмотрю.

- Я выдержу дорогу, - улыбнулся Махмуд-бек.

- Не сомневаюсь, - ответил доктор.

О делах они больше не говорили. Махмуд-бек только попросил в случае большой беды помочь вождю

племени. Доктор неопределенно пожал плечами:

- Мне кажется, что он решит свою судьбу сам. И очень скоро.

Они простились во дворе, Махмуд-бек и тюремный врач.

- Не нахожу слов благодарности... - сказал Махмуд-бек. Сказал и смутился...

- Их не нужно, слов... - доктор положил руку на плечо, еще сухое, костлявое, сжал.

- Эти тысячи людей, невиновных, - спросил он, - вы из-за них оставались? Боялись, что их втянут в

большую беду?

- Да, мой друг. . Из-за них.

- Вот что я хотел знать. И благодарить нужно вас. За этих людей, за их жизнь...

Доктор опустил голову. Он, как и Махмуд-бек, не любил высоких слов.

...Не может заснуть Махмуд-бек. Не спит Фарида, боится пошевелиться. Он протянул руку, погладил

ее по голове. Фарида рывком прижалась к нему. Махмуд-бек ощутил на щеке ее слезы.

- Что ты? Что ты? - тревожно спросил он.

- Не знаю. Но мне хорошо. Наконец мы уезжаем из этого города. Наконец-то...

Она еще не знает о новой дороге, о новых встречах. Махмуд-бек неумело, ладонью пытался стереть

ее слезы.

- Не надо. Перестань.

- Сейчас... - шептала она. - Мы едем в Самарканд?

- Еще нет, Фарида. Но ты успокойся. Скоро, очень скоро мы приедем в Самарканд.

- Я устала. Я всего боюсь. Каждого шороха...

Во дворе кто-то начал стучать.

- Это Шамсутдин... - Махмуд-бек попытался свести к шутке серьезный разговор, которого он боялся.

- Я устала, вы поймите... - продолжала плакать Фарида. - Очень устала.

Махмуд-бек успокаивал, говорил добрые слова. Он очень обрадовался стуку. Шамсутдин напомнил,

что пришло время вставать и собираться в дальнюю дорогу.

У «Ферганской чайханы» они остановились. Хозяин вынес узелок.

- Свежие лепешки... - И заговорщически подмигнул: в узле должен быть браунинг.

Редкие утренние посетители вышли проводить Махмуд-бека.

- Жаль, что вы уезжаете... - сказал незнакомый старик.

Махмуд-бек посмотрел на глубокие морщины, на слезящиеся глаза. Может быть, старик его с кем-

нибудь путает?

- Жаль... Вы были добры к людям.

Может, когда-нибудь Махмуд-бек оказал ему помощь, этому старику. Дал деньги или угостил... Он не

мог вспомнить.

У чайханы стояла небольшая толпа. Люди в старых халатах, в стоптанных сапогах. Бедные, нищие

люди... Одно знал Махмуд-бек: эти люди могут спокойно жить. Никто не сможет их втянуть в новую

страшную авантюру.

Махмуд-бек обнял старика:

- Спасибо, отец. Я вас долго буду помнить.

- Счастливого пути тебе, сынок...

Толпа молчала.

Махмуд-бек забрался в повозку. Шамсутдин стегнул ленивую лошадь. Зацокали копыта по пустынной

улице. Рядом с повозкой шел чайханщик.

Вдруг Махмуд-бек почувствовал чей-то взгляд, внимательный, настороженный взгляд. За толпой,

прислонившись спиной к стене чайханы, стоял один из братьев Асимовых. Тот самый, старший, Шукур.

Лошадь неторопливо свернула на большую дорогу.

- Возвращайся... - сказал чайханщику Махмуд-бек. - Еще раз спасибо за все...

Чайханщик вытер рукавом халата лицо.

Махмуд-бек попросил Шамсутдина остановить павозку. Посмотрев на растерянное, беспомощное

лицо чайханщика, Махмуд-бек решился сказать и ему о том главном, чем жил эти дни.

- Об одном прошу, не верь кази Самату, не верь Пулатходжаеву, курбаши Кадыру. Не верь... Это

опасные люди. И пусть об этом узнают другие.

- Узнают. . - ответил чайханщик. - Я сделаю все, чтобы нас больше не обманули. Счастливо тебе.

Чайханщик резко повернулся и пошел назад. Повозка двинулась. Вновь зацокали копыта. Было очень

рано. Фарида поправила теплый платок.

Махмуд-бек смотрел на город, который еще спал. На город, где прошло несколько лет, тяжелых,

напряженных. На сколько лет он постарел? Трудно, невозможно подсчитать...

160

Уже за городом, у какого-то рва, Махмуд-бек вытащил из узелка браунинг и передал Шамсутдину.

Остановив повозку, Шамсутдин завернул его в тряпку и швырнул в ров.

Впереди была новая страна... Были новые, совсем непредвиденные встречи.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Я знал, что борьба с басмачеством велась не только в открытом бою. В отряды басмачей попадали

люди часто не по своей воле. Враги Советской власти использовали для этого все: угрозу, шантаж,

обман. Нужно было рассказывать обманутым о новой жизни, которую несет Советская власть. Это

важное, хотя и очень опасное, дело выполняли смелые, самоотверженные люди. Они уходили в стан

врага, встречались с вожаками мелких отрядов. Просто и доходчиво говорили о бессмысленности

схваток, в которых гибли люди, мирные жители.

Соглашение о переходе на сторону Красной Армии подписал 7 марта 1920 года Мадамин-бек. Его

отряды влились в состав Тюркской конной бригады. Сам Мадамин-бек дал обещание советским органам

склонить ферганских басмачей на сторону новой власти. Он выехал на переговоры с Курширматом в

Учкурган.

В качестве парламентера от командования Ферганского фронта с Мадамин-беком отправился

командир Сергей Сухов.

Как и было обговорено раньше, Курширмат принял посланцев советского командования.

Начались переговоры... Но долго играть роль «доброго хозяина» Курширмат не мог. По его знаку один

из нукеров убил Мадамин-бека. Не прошло и минуты, как голова Мадамин-бека лежала у ног

Курширмата.

Сергей Сухов отбивался от басмачей сначала рукояткой нагана, потом начал их расстреливать в упор.

А когда он, приставив наган к виску, нажал курок, последовал лишь щелчок. Патронов уже не было.

По приказу Курширмата избитого командира привязали к хвосту полудикой лошади. Два бандита

стали бить лошадь, она помчалась, волоча по камням тело командира.

...В июле 1920 года Курширмат создал так называемую мусульманскую армию, насчитывавшую 6000

сабель. Он мечтал объединиться с войсками эмира Бухары.

На борьбу с Курширматом двинулись не только части Красной Армии, но и добровольческие отряды

из местных жителей. Одним из отрядов руководил Юлдаш Ахунбабаев, впоследствии Председатель

Президиума Верховного Совета Узбекской ССР.

Рядовые басмачи разглядели настоящее лицо Курширмата и ему подобных курбаши. Начался

массовый переход на сторону Советской власти.

Только с 1 июня 1922 года по 1 января 1923 года добровольно перешли, передав все имевшееся у них

оружие и боеприпасы в Ферганской области, 88 курбаши и 1495 рядовых, а в Самаркандской области -

21 курбаши и 549 рядовых.

Срывалась «священная война», о которой мечтали баи и духовники, белогвардейские офицеры и

посланцы иностранных держав.

Оставшиеся враги бежали за рубежи родины, жили в ожидании новых событий, авантюр, которые, как

правило, заканчивались крахом.

СТЕПНЫЕ КОСТРЫ

Такие хутора можно было встретить в Хорезме. Только там обязательно над глинобитным,

приземистым «дворцом», с многочисленными хозяйственными постройками, поднималась огромная

пирамида карагача.

Кони сами чувствовали приближение жилища. Они безошибочно двигались в сторону, откуда вскоре

ветер доносил запахи скошенной, подсохшей травы и дыма.

На рассвете догорали костры. Два костра, как и обещал вождь... Здесь ждали Махмуд-бека.

Дом стоял на краю степи, прижавшись к земле, будто защищаясь от степных бурь, внезапных

песчаных вихрей. Сейчас дом, раскрыв все двери, спокойно грелся на весеннем, добром солнце.

Хозяин безучастно ожидал у ворот путников. Он не будет их расспрашивать о дороге и делах, которые

сорвали этих незнакомых ему людей с родного места. Долг хозяина встретить путников, дать им приют,

напоить водой.

Степняки в быту неприхотливы... В мрачноватых комнатах с земляным полом не увидишь текинских

ковров. Богатство человека определяется количеством овец. И хозяину всегда приятно, если гости

смотрят на загон, где топчется беспокойное стадо.

В доме есть молоко, каймак, сыр. Конечно, есть и хлеб. Это был тот самый дом, где должен

остановиться Махмуд-бек Садыков.

Хозяин щедро выделил гостям две комнаты и двинулся к очагу, чтобы приготовить обильное

угощение.

Махмуд-бек не стал расспрашивать старика, когда сюда приедут люди, которых он должен увидеть.

Возможно, через час, возможно, дней через десять.

В степи новости распространяются быстро. Но решение степняк принимает медленно. Да и куда

спешить... Время ползет по степи, не оставляя особого следа.

161

Где-то здесь пролегла государственная граница. Но кто точно знает, на какой стороне границы стоит

хотя бы этот дом, с просторным загоном для скота?

В больших городах, в богатых кабинетах люди решают вопросы переворотов, пограничных

конфликтов, захвата чужих земель. А здесь широкий, вольный простор. Спокойно живет старый скотовод.

Он знает лишь родных, людей своего племени, вождя... И всем в округе известно, что этот старик из

гордого, сильного племени.

Махмуд-бек с Фаридой поселились, пожалуй, в самой просторной из комнат. Земляной пол был

покрыт большим плотным паласом с выцветшим узором.

Мастера поработали над этим паласом на славу. Он еще долго будет служить людям... А что касается

красоты... Зачем она в степи, где человек поднимается засветло и ложится в темноте. При огоньке

коптилки не заметишь тонкого узора.

Фарида поправила коптилку на пыльной полочке в нише стены, слегка дотронулась до посуды. Только

провела пальцем: тоже пыль. Потом вопросительно посмотрела на мужа.

- Ненадолго, родная... Отдохнем. Здесь тишина.

Фарида понимала, что остановились они не для отдыха.

Вошел Шамсутдин. Он нес две касы с кислым молоком. На каждой касе лежало по большой круглой

лепешке. Шамсутдин растерянно огляделся: ни стола, ни хан-тахты, даже самой примитивной. Одни

полки в нишах.

- Сейчас, - спохватилась Фарида. - Подождите.

Она достала из узла скатерть, расстелила на паласе, расправила края, разгладив их ладонью. -

Давайте...

Она сама поставила касы на дастархан. Сделала это с какой-то веселой легкостью, давая Махмуд-

беку понять, что все в порядке, что и в этой комнате жить не страшно. Фарида развернула холодное

мясо, казы, сладости - все те припасы, которые остались после дальней дороги.

От этой повседневной, будничной картины Махмуд-беку стало легко. Он не выдержал и весело потер

ладони, как это делает мужчина, стосковавшийся по хорошей, вкусной еде.

Молоко было густым, вкусным, больше походило на каймак.

- Такого в городе не найдешь... - со знанием дела сказал Махмуд-бек.

- Да... - коротко согласилась Фарида.

- Заживем с тобой здесь, как на курорте.

Фарида подняла, голову:

- А что такое курорт?

- Ну... - замялся Махмуд-бек. - Ну, как тебе объяснить... - Он рассмеялся... В степи, где непонятно

даже, в какой ты находишься стране, рассказать о том, что такое курорт, было очень сложно. Да он и сам

толком о нем не знал.

Сын вождя приехал на двенадцатый день. За это время Махмуд-бек основательно отдохнул. Лицо

загорело, посвежело. Он смог ответить на крепкое рукопожатие.

Они вошли в комнату. Хозяин накрыл дастархан, молча сел в центре, подождал, когда усядутся гости

и стал читать строки корана. Это была память, молитва об умершем - о вожде, славном, большом

человеке. О человеке, который сам распорядился своей жизнью.

Старик поднял ладони к лицу... Подняли ладони, ожидая последних слов молитвы, Махмуд-бек и сын

вождя.

- А-аминь... - заключил старик.

Он задержался ради приличия на две-три минуты, лениво пожевал кусочек лепешки, еще раз поднял

ладони, пошевелил губами, словно про себя повторил строку, и легко, как-то пружинисто, встал. Махмуд-

бек и сын вождя остались одни.

Нужно было начинать нелегкий разговор. Махмуд-бек представлял себе сына вождя совсем другим -

резким, вспыльчивым, нетерпеливо сжимавшим кулаки, готовым немедленно учинить расправу над

врагами отца, подняться против правительства страны. А этот высокий юноша был спокоен. Сложив

руки, он ждал, когда заговорит гость, старший по возрасту человек.

- Отец решил все сам... - сказал Махмуд-бек. - Он долго думал над твоей судьбой, над судьбой

племени.

Соглашаясь, сын вождя слегка кивнул. Наверное, его били. След от плетки, правда, был едва

заметен. Но сейчас он проступил красным рубцом. Это единственное, что выдало волнение юноши.

- Отец сожалел, - продолжал Махмуд-бек, - сожалел о стычках с правительственными войсками.

- Это была провокация... - коротко сказал юноша.

Махмуд-бек знал о том, что вождь отдавал сына в хорошие учебные заведения столицы. Однако он

все-таки не ожидал услышать таких здравых суждений.

- Спровоцировал один из чиновников, - продолжал молодой вождь. - А чиновник этот - не страна и

даже не правительство. Это был корыстный человек. Он во всем виноват. И он будет наказан по законам

нашего племени.

Махмуд-бек старался не высказывать удивления. Он давно откровенно не говорил с таким умным,

спокойным собеседником.

162

- Между племенами распри с давних времен. Иногда они возникали из-за чепухи. Даже древние

старики не знают причин. Отец не любил вмешиваться в чужие дела. И в наши дела никто не

вмешивался.

- Я об этом догадывался... - сказал Махмуд-бек.

- Вы многое знаете, господин. Чиновник наложил на нас дань. Будто от имени правительства. А когда

мы отказались платить, - мы никогда не платили! - он обвинил отца в нападении на войска.

- Такой случай был... - вспомнил Махмуд-бек.

- Был, - кивнул молодой вождь. - Это сделало племя, с которым мы враждуем. А обвинили нас! Разве

не провокация?

- Провокация... - согласился Махмуд-бек.

- Он разжигает междоусобицы... - продолжал молодой вождь. - Но я не буду мстить этому племени,

неграмотным, обманутым людям, не буду, конечно, мстить правительству. Виноват один чиновник -

провокатор и предатель.

- Предатель?

- Да... - твердо сказал молодой вождь. - Он хотел, чтобы мы помогли соседям в государственном

перевороте. Эти люди, с той стороны, пришли к отцу.

- Я с ними встречался...

- Я знаю, господин. Они мечтали втянуть в переворот и ваших эмигрантов.

- По-моему, сорвалось?

- Сорвалось... В Северном городе схватились две шайки эмигрантов. Они почти перебили друг друга.

Оставшиеся в живых будут осуждены. Но тысячи простых людей обретут покой...

Иногда в разговоре звучали высокопарные фразы. Это, наверное, шло от преподавателей, у которых

учился юноша.

Природа наделила этого юношу тактом, способностью трезво, без горячки, оценивать обстановку и

принимать твердые решения.

- Но все-таки ваше племя связано с антигосударственными организациями, с чужеземцами...

- Вы имеете в виду проводников? - спросил молодой вождь.

- Да...

- Ходили. Мы давали людей. Отец завещал, чтобы больше этого не делать. Я теперь и сам понимаю,

что нам нет смысла связываться с разведками чужих стран.

Махмуд-бек улыбнулся:

- Но мне ваш отец обещал помочь.

- Мы поможем... - сказал молодой вождь. - Я не знаю причин, которые побудили вас идти в горы, но

верю вам. Вы не принесете беды людям.

- Обещаю.

- Я верю... - повторил молодой вождь.

Он сидел так же гордо, величественно, как его отец. Юноша не позировал и не подражал никому. Он

очень был похож на отца. И отличался от него тем, что не только научился читать и писать, а и

разбираться в сложной обстановке своей страны и соседних государств.

Три дня прожил молодой вождь в доме одинокого чабана. И каждый день он беседовал с Махмуд-

беком. Разговоры касались не только взаимоотношений племен и положения в стране.

Но ни разу, ни одним словом молодой вождь не обмолвился о смерти отца. Он говорил об отце, как о

живом человеке, с которым совсем недавно виделся, советовался по всем вопросам жизни своего

племени.

Махмуд-бек все-таки спросил о последнем дне старого вождя.

- Когда меня выкрали, - опустив голову, глухо сказал юноша, - отцу передали это сообщение вместе с

ножом. Он сам... Быстро, не раздумывая. Он давно так решил. Он даже предупредил тюремного доктора.

Он ему поверил. Наверное, из-за вас...

Воспользовавшись откровением молодого вождя, Махмуд-бек спросил о событиях, которые

разыгрались в Северном городе.

- Я знаю только о стычке двух банд. Но мы скоро узнаем подробнее. Если это вам нужно.

- Нужно.

- Хорошо. Я пошлю человека... - пообещал молодой вождь.

Курбаши Кадыр первым прибыл в Северный город. Индус, хозяин мелочной лавчонки, прижившийся в

тихом месте, с почтением встретил долгожданного гостя. Караван с оружием пришел несколько дней

назад. Тяжелые, громоздкие тюки и ящики были аккуратно сложены в пустых худжрах.

Хозяин караван-сарая испуганно разглядывал новый товар. Даже он, недалекий человек, понял, какая

опасность нависла над его тихой, спокойной жизнью. Молчаливый индус превратил его в обыкновенного

покорного слугу. Индус слишком хорошо платил. И теперь было не ясно, кто хозяин в караван-сарае.

Сгрузив опасный товар, караван сразу же, без обычного в таких случаях отдыха, ушел в сторону

границы.

И вскоре появилась шумная банда курбаши Кадыра. Проходя мимо хозяина караван-сарая, курбаши

слегка, но с нескрываемым презрением ткнул камчой в огромный живот.

163

- Убери бурдюк. А то случайно выпустим жир...

Хозяин удалился в свою худжру и стал молить аллаха о возвращении спокойной, пусть бедной, жизни.

Между молитвой он находил возможность послать очередное проклятие покойному муфтию Садретдин-

хану, с которого начались все несчастья в благопристойном городе. Тень Садретдин-хана по ночам в

караван-сарае не давала покоя мирным мусульманам.

Люди курбаши Кадыра вскрывали ящики, восхищаясь, подкидывали новенькие винтовки, ловко

щелкали затворами. Когда хозяин караван-сарая вновь показался во дворе, один из бандитов

демонстративно прицелился в толстяка и громко скомандовал:

- Руки!

Хозяин потянул толстые ладони вверх, а бандиты, довольные шуткой, расхохотались. Одно

успокаивало хозяина, что шайка долго не задержится в караван-сарае и в крайнем случае завтра уйдет.

Но банда не успела уйти...

На рассвете ворвалась во двор другая шайка таких же головорезов. Они в упор расстреливали людей

курбаши Кадыра, которые испуганно выбегали из худжр. Кое-кто успел прийти в себя, схватиться за

оружие. Началась беспорядочная перестрелка.

Стремительность, внезапность налета помогли банде Карима Мухамеда одержать победу. Курбаши

Кадыр был убит в перестрелке. Оставшиеся в живых басмачи жались к глинобитным стенам, ожидая

своей участи.

Рядом с Каримом Мухамедом стоял Шукур Асимов. Они с усмешкой рассматривали пленных.

- Ну что с вами делать? - спросил Карим Мухамед и уже серьезно задал вопрос: - Кто согласен

служить великому делу?

Не все поняли, что это за «великое дело», которому надо служить. Поняли одно - можно спасти жизнь.

- Согласны! - раздались нестройные голоса. - Согласны!

- Дадите клятву… На коране... - решил Карим Мухамед. Но клятву дать они не успели. На караван-

сарай надвигались плотные ряды всадников. Шукур Асимов выхватил маузер. Но Карим Мухамед

остановил горячего помощника одним движением руки:

- Не надо. Разве не видишь!

Сопротивляться правительственным войскам было бесполезно. Шукур Асимов попятился назад. Он

медленно двигался к стене и вдруг исчез в каком-то проеме.

Среди арестованных бандитов Шукура не оказалось. Карим Мухамед позавидовал хитрому, ловкому

помощнику. Потом с горечью плюнул:

- Сволочь! Бросил! А Пулатходжаев заверял, что грудью прикроет. .

Со злости он первым назвал на допросе имена Усманходжи Пулатходжаева и кази Самата - самых

опасных людей, которые толкнули его на государственное преступление.