На плечи дервиша поверх одежды была накинута старая, потертая шкура.
«Барс...» - определил хозяин.
Он поймал себя на мысли, что слишком внимательно рассматривает бродягу. Но как не
рассматривать... Следом за «черным дервишем» двигался второй. Двигался на полшага позади, как
подобает слуге.
Хозяин заставил себя отвернуться от «святых людей» и заняться настоящими гостями.
Во дворе суматоха. Сгружали тюки, заводили лошадей и верблюдов под навес. Погонщики шумели,
размахивали руками. Наверное, хотелось отличиться перед хозяином. Усталые животные не слушали
погонщиков, сами тянулись в уютное стойло, к воде, сену, к вороху порыжевшей «колючки».
Через полчаса все стихли. В лучшей худжре разместился купец и, уже вытянув ноги, полулежал на
грязноватых подушках, пил чай.
Бродяги устроились рядом со скотом, под навесом. Только дервиш в барсовой шкуре и его спутник
рассматривали двор.
Хозяин нерешительно двинулся к «святым людям». Он шел медленно, осторожно, хлюпал по лужам.
Странная сила толкала его к «черному дервишу», который не спускал с него острых глаз. Хотелось
вернуться. Не дело хозяина возиться с нищим сбродом. О них может побеспокоиться простой работник.
Дервиш поклонился хозяину и небрежно, откуда-то из лохмотьев вытянул руку с монетой. Хозяин, не
скрывая удивления, взял золото. Хотел удостовериться, что монета не фальшивая, сжал пальцами,
118
пощупал и вдруг резко, с несвойственной для толстяка быстротой, спрятал монету в карман. На лице
появилась улыбка:
- Что угодно господину?
- Мы после большой дороги, - сказал дервиш.
- Понимаю.
- Мы остаемся у вас.
- Понимаю. - Он кивком головы предложил дервишу следовать за ним.
В караван-сарае была еще одна достойная высоких гостей худжра.
Хозяин не мог скрыть удивления и досады, когда на рассвете караван приготовился к длинному пути.
Под навесом осталось несколько тяжелых тюков.
- Это принадлежит святым людям... - небрежно, как о чем-то незначительном, сказал купец. -
Спрячьте пока.
«Черный дервиш» даже не вышел проститься с купцом.
После ухода каравана тюки были уложены в опустевшие худжры. Хозяин распорядился готовить
сытный мясной завтрак для странных гостей.
Вчера вечером он старательно рассмотрел золотую монету. Давно с ним так щедро и небрежно не
расплачивались. Человек, вытаскивающий из лохмотьев золото, достоин высокого уважения. А
лохмотья... Их можно завтра же выбросить.
Но «черный дервиш» оставался в своей неизменной шкуре. Днем он обошел город, побывал в мечети
и потом двое суток не выходил из караван-сарая.
Скучающий хозяин был бы рад поговорить со странными гостями. Но те, вероятно, были заняты
постоянными молитвами. Хозяин не мешал «святым людям», ждал момента, когда его позовут, слонялся
по двору и ворчал на ленивых работников.
На третий день «черный дервиш» пригласил хозяина в худжру. Гость сидел, поджав ноги, сидел не
шелохнувшись, только вот взгляд... Хозяин невольно потупился. Он терялся под этим взглядом.
Дервиш начал разговор издалека. Похвалил хозяина за гостеприимство, за хорошую пищу,
поинтересовался его делами.
- Какие дела... - вздохнув, развел пухлыми руками хозяин. - Что хорошего в этом городе? Нищета...
Не давали покоя тяжелые тюки, которые с трудом втащили в соседние худжры. Что собирается делать
с этим товаром дервиш? Торговать? Ждать следующего каравана? У него же нет своего коня.
Гость, конечно, и не подумал делиться планами. Он продолжал не мигая жечь хозяина сумасшедшими
глазами. Он словно пытался докопаться до нутра этого человека, так старательно сокрытого жиром. На
что годен толстяк? Чем может помочь? Умеет хотя бы молчать? Или, отупев от вечной скуки, поспешит
выложить невероятные новости первому встречному гостю?
Толстяк любит деньги. Берет торопливо, хватко. Потом, наверное, оставшись наедине, разглаживает
ассигнации, перекладывает без суеты монеты, стараясь, чтобы они случайно не звякнули.
Дервиш знает таких людей...
Но у этого человека дела, судя по всему, идут не очень хорошо. Если он даже болтун, деньги должны
заставить его молчать. Другого выхода у дервиша нет. В городе один караван-сарай, одно удобное место.
Хозяин знает всех, кто приходит в город, знает об их делах»
- Часто бывают гости? - спросил дервиш.
- Редко, добрый человек. Очень редко... - опять вздохнул хозяин. - Там, - он едва повернул голову в
сторону, - там пустыня, горы. Заскочут злые люди, пошарят в городе и скроются. А что к нам заскакивать?
Нищета...
- Полиция есть?
- Есть... - хозяин небрежно взмахнул ладошкой. - Есть двое. Во время налета сами прячутся. Что они
сделают?
- Другие гости бывают?
- Редко...
- Кроме караванов? - уточнил дервиш.
- Приходят. . - неохотно сказал хозяин.
Кажется, дервиш добрался до нужной цели. Именно об этих редких гостях ему и хотелось узнать.
- Что им здесь нужно? - спросил он.
- Дела... - неопределенно сказал хозяин.
Дервишу не понравился ответ. Ему нужны подробности. Хозяин посопел, зачем-то взглянул на второго
гостя. Тот замер, прикрыл глаза. Казалось, он даже не дышал.
Хозяин слышал об индусах, которые могут часами но двигаться. «Наверное, из таких этот истукан».
- К кому приходят гости? - продолжал дервиш.
Толстяк покосился на открытую дверь. Эти бездельники обрадовались, что хозяин зашел к гостям.
Столько работы, а они в какой-нибудь пустой худжре играют в кости.
- У нас... здесь, - вдруг отрывисто, шепотом заговорил толстяк, - здесь живет государственный
преступник.
Необычное сообщение не удивило дервиша.
- Кто? - спокойно спросил он.
119
- Чужой человек... Муфтий Садретдин-хан.
Хозяин вытер ладонью пот с лица и уставился на дервиша.
- Муфтий Садретдин-хан, - медленно, но твердо произнес гость, - великий, святой человек. Он борется
за счастье правоверных. Его оклеветали злые люди. Он большой друг вашего народа. Об этом скоро
узнают власти. - После паузы дервиш торжественно произнес: - Об этом знаешь ты. Один.
Хозяин торопливо кивнул.
- Возьмите за ваши заботы... - уже другим тоном добавил дервиш. Но сам не пошевелился. «Истукан»
мгновенно протянул руку. На этот раз было две монеты. Хозяин уже не сомневался в их настоящей цене.
- А теперь расскажите о всех гостях, которые приходили к святому человеку... - спокойно попросил
дервиш.
Муфтий редко появлялся на улочках маленького города. Он и в мечеть ходил только по большим
праздникам. Никто из местных жителей не осуждал старого человека. Все понимали, что муфтий
проводит время за молитвами в своей тесной комнатке.
Это подтверждал хозяин дома, где последние четыре года жил ссыльный эмигрант. В комнате в
западном углу висел старый флажок. Тот самый флажок, который всю жизнь скитается с ним по чужим
городам и странам. На зеленом поле флажка золотистый, правда уже поблекший, полумесяц и
многоконечная звезда.
Во время молитвы, в часы раздумий муфтий смотрел на флажок до боли в глазах. Когда глаза
начинали слезиться и флажок расплывался в тумане, он ложился и поворачивался к стене. На линялом
ковре узоры напоминали дороги, тропы, тропинки, запутанные и далекие, по которым Садретдин-хана
носило в горячие дни борьбы.
Он никогда себя не чувствовал старым, больным, слабым. Он и сейчас бы мог проделать длинный
путь. Было бы ради чего... Да и попробуй сесть на коня. Это заметит полгорода. Появится сонный
полицейский и укоризненно покачает головой.
Полицейский относится к муфтию, как к любимому ребенку. Беспокоится о здоровье и не отпускает от
дома ни на шаг.
Во время налета бандитов полицейский отсиживается у муфтия. Страж закона верит, что
государственный преступник Садретдин-хан известен и среди головорезов и может одним словом
утихомирить бандитов.
Муфтий привык к посещениям полицейского, у которого есть время послушать о трудной жизни
святого человека, о его вечной борьбе с врагами.
Муфтий не говорит вслух о планах, хотя они рождаются всякий раз после каждой встречи с
эмигрантами. К нему редко, но приезжают за советом, за помощью. Люди смотрят выжидающе на
сухонького старика, делятся бедами.
Муфтий Садретдин-хан, сжав кулачки, трясет ими в воздухе, проклинает неверных и отступников,
обещает скорую победу над врагами. Но совсем иные слухи доходят до этого городка, до караван-сарая.
Немец уже отступает под ударами Красной Армии, а муфтий предсказывает близкую гибель Советам.
Приезжали к муфтию несколько раз Салим и Шамсутдин. Рассказывали о судьбе Махмуд-бека, о его
жизни в тюрьме, о делах.
- Он подружился с вождями племен, с главарями банд, с теми, которые томятся в зиндане.
- Каков молодец! - восхищался муфтий. - Каков молодец!
- Он находит нужных людей. Засылает на землю Советов.
- Ой молодец! - потирая ладошки, восклицал муфтий.
Значит, Махмуд-бек в тюрьме не сидит сложа руки.
И не ведает ссыльный муфтий, что имя его в эмигрантских кругах по-прежнему повторяется с
большим уважением. Ссылка прибавила авторитет Садретдин-хану. О муфтии стали говорить, как о
человеке, страдающем за правое дело, за счастье мусульман. Правда, не все почитатели Садретдин-
хана решались его навестить. Иные побаивались навлечь на себя гнев местных властей.
Но прошел год, второй, и к муфтию потянулись состоятельные эмигранты. Никто за этими гостями не
следил. Вероятно, местные власти решили, что старику стукнул восьмой десяток и он наконец
угомонился. Муфтий же забыл о своем возрасте.
В канун восьмидесятилетия приехал Шамсутдин, привез недорогие подарки. Муфтий, не скрывая
чувств, рукавом халата смахнул слезы.
- Ой молодец! Из тюрьмы...
- Он неплохо живет. . - сказал Шамсутдин.
- Откуда деньги?
- Он подружился с русским агрономом, помог ему устроиться на работу. Вы знаете того русского?
- Да-да... - торопливо проговорил Садретдин-хан. - Все-таки прибрал его к рукам. - И снова муфтий
радостно потер ладошки.
- Прибрал... - ухмыльнулся Шамсутдин. - Русский всю жизнь будет помнить Махмуд-бека. Давно бы
сгнил в зиндане.
- Ой молодец!.. - в который раз воскликнул муфтий.
Махмуд-бек действовал. И, конечно, от его имени.
А он?
120
После отъезда Шамсутдина муфтий невольно задумался о своем положении. Он щедро обещает
помощь, дает советы.
- Но сколько можно обещать! - бормотал старик, уставясь на поблекший флажок.
Хозяин дома, заглянувший в этот момент в комнату муфтия, осторожно, на цыпочках ушел.
Садретдин-хан молил аллаха вернуть ему прежние связи, прежнюю власть, а то ведь в конце концов она
окончательно уйдет из рук. Кто-нибудь более смелый и сильный обвинит муфтия в старости, слабости,
бездействии, в пустых обещаниях. Это легко сделать.
Высокие покровители - турки, англичане, немцы, японцы - забыли о старике. А как нужно их доброе
отношение! И как нужны деньги!
Приезжал Аннакули Курбансаидов. Тяжело отдуваясь, громоздкий и важный, он с подчеркнутым
равнодушием осмотрел комнату. Взглянул на зеленый флажок и, кажется, усмехнулся, подлый человек.
Комната Садретдин-хана, конечно, не походила на штабной кабинет, где можно решать серьезные
вопросы, но ведь сам приехал... Никто его не звал. Муфтий не любил Аннакули. Рвется к власти... Всех
бы растолкал своими локтями...
Когда Аннакули начинает рассказывать, то багровеет и отводит глаза в сторону. Неприятно его
слушать...
А сейчас усмехается. Что на уме у подлого человека?
Все, кто приезжает к муфтию, высказывают свое огорчение по поводу несправедливостей, которыми,
увы, полон грешный мир. А вот Аннакули просто поздоровался. Даже без должного почтения.
- Что тебя привело в эту глушь? - не очень вежливо спросил муфтий.
Аннакули удобней уселся, откашлялся. Он понял, что перебрал в своем непочтении. Муфтий не
любит широко расправленных плеч, ухмылок, небрежного тона.
Скрипнула дверь, и заглянул слуга. Около минуты он смотрел на муфтия, ожидая указаний.
Садретдин-хан будто не замечал слуги. И тот скрылся. Аннакули откашлялся, согнулся, стараясь скрыть
свой рост, не возвышаться над сухоньким старичком своей фигурой, пышущей здоровьем и силой.
Муфтий заметил перемену.
- Как ты живешь, мой сын? - уже мягче спросил он.
Встретились два лиса. Один потрепанный, слабый, но закаленный в бесконечных стычках. Другой -
нагловатый, сильный, знающий себе цену, умеющий выждать свой час. Этот другой сейчас, вежливо
помахав хвостом, настороженно следил за каждым движением старика.
- Плохо живем, уважаемый муфтий. Очень плохо.
- Такова воля аллаха, - безучастно произнес Садретдин-хан и, прикрыв глаза, что-то прошептал.
- Да-да, - торопливо согласился гость.
Когда муфтий уходит от разговора, ничего путного не жди. А ему, Аннакули, нужно завтра
возвращаться вето-лицу и встречаться с капитаном Дейнцом. Немец ждет конкретных планов, настоящих
действии.
- Нужна ваша помощь, уважаемый отец...
Сейчас голос Аннакули прозвучал с надрывом. Муфтий закивал головой: понимаю, понимаю.
- Немцы предлагают мне поехать туда... - Аннакули неопределенно кивнул в сторону.
Старик встрепенулся, исчезло показное равнодушие.
- Немцы? - переспросил он. - Туда, домой?
- Нет. Не домой, уважаемый отец. К соседям.
- Что ты будешь делать в той стране?
- Там советские войска.
- Ну?
- Советские, английские.
- Ну... - нетерпеливо повторил муфтий.
- В советских служат наши... Туркмены, таджики, узбеки. Это части из Среднеазиатского военного
округа.
Такой конкретный, деловой доклад понравился муфтию. Бородка вздернулась вверх. Давно она так
лихо не взлетала. Муфтий начал понимать весь смысл поездки Аннакули в соседнюю страну. Но сможет
ли этот огромный дурак подступиться к советским солдатам? Послушают ли его юноши, выросшие
совсем в другой обстановке?
Ясно, что это капитан Дейнц решил прислать сюда Аннакули. Немец догадывается, что его агент
потолчется у ворот воинской части и ничего путного не сделает, а нужно, чтобы советские солдаты
приходили к нему, Аннакули Курбансаидову, приходили бы, как к земляку, и все рассказывали. Нужно
скомпрометировать этих солдат и затем заставить их бежать с оружием из своей армии.
Ох, как много можно сделать! Вначале найти только одного. Есть же такой боец, чьи родственники,
пускай дальние, бежали за границу. Конечно, есть...
- Что ты там будешь делать?
Аннакули пожал плечами. Муфтий фыркнул. Нет, без него, Садретдин-хана, немцу не обойтись. Он
хлопнул в ладоши, и сразу же открылась дверь, заглянул слуга.
- Ты спишь, сын мой, - укоризненно сказал муфтий, - у нас большой гость. Он устал и голоден. До сих
пор нет даже чаю.
121
- Сейчас, господин...
Пока слуга подавал чай, муфтий говорил. Горячо, торопливо, словно боялся, что родившиеся мысли
ускользнут.
- У кого-нибудь из солдат, наверное, есть родственники. Тебе помогут найти однофамильцев.
- Кто?! - чуть не вскрикнул Аннакули.
- Мои люди... - тихо произнес муфтий. - Я дам тебе адреса, сын мой.
С неожиданной для его фигуры прытью Аннакули привскочил, потянулся к руке муфтия и поцеловал.
Но пиалу с чаем все-таки задел, опрокинул и смущенно ойкнул.
- Ничего, сын мой. Не обращай внимания. Сегодня отдохнешь, а завтра с утра будем говорить.
Важное дело надо было как следует обдумать, все взвесить.
Немцы вспомнили-таки о муфтии Садретдин-хане, и они не должны в нем разочароваться...
Не успел уехать Аннакули Курбансаидов, а в Северный городок к муфтию прибыл новый гость -
Тухлы, сын Джунаид-хана. Хорошим бы воином мог стать Тухлы. Крепкие руки у молодого человека и
ненависти к врагам ислама достаточно. Ненависть откровенная, жгучая в словах, в главах, в поступках.
Этого гостя муфтий встретил с почтением. Он любили восхищался подвигами Джунаида, отца Тухлы.
За чаем, за сытным обедом муфтий расспрашивал гостя о жизни, о делах его сверстников, сетовал,
что молодежи приходится расти на чужой земле.
Вроде бы незначительные вопросы, вздохи, причитания муфтия были своеобразным вступлением к
большому разговору. Тухлы, соблюдая правила приличия, тоже хорошо играл свою роль. Ему тоже
некуда спешить. Каким бы серьезным не было дело - оно подождет.
Наконец по-прежнему сохраняя невозмутимое спокойствие, муфтий спросил:
- С чем пожаловал, сын мой?
- Меня прислал Дейнц...
Муфтий ничем не выдал своего удивления. По одной дорожке пришли Аннакули Курбансаидов и сын
басмача Джунаид-хана. От одного человека явились.
- Что хочет немец? - спросил муфтий.
- Немец хочет, чтобы мы, сильные и здоровые, не сидели сложа руки. Идет большая война, и нам
следует действовать.
- Что он предлагает, этот Дейнц?
- Создать небольшую группу... - Помолчав, Тухлы, с трудом скрывая гордость, добавил: - Во главе со
мной.
- Похвально, похвально. Ты видный джигит. - Муфтий умел вовремя сказать нужные слова.
- Группа переправится в Туркмению. Там на большой реке есть город, железнодорожная станция.
- Да-да... - Муфтий погладил бородку, закрутил слегка вверх. - Да. Это похвально...
Он хорошо знает туркменский город. Путь на Ташкент. Путь на Каспий.
- И мост, и станция? - спросил муфтий.
- Так считает Дейнц. Это будет чувствительным ударом по врагу. Прервется сообщение... Очень
важный мост.
Тухлы нахватался у немца ученых слов. Рассуждает как воин. Но зачем эти слова муфтию. Он сразу
понял цель и значение диверсии. Милый мальчик, только ты навряд ли вернешься живым. Правда,
погибнуть за дело отцов - святая обязанность.
- Когда? - спросил муфтий.
- Нужно людей подобрать.
Ясно, что без него, без муфтия, они этого не могут решить.
- Подберет Махмуд-бек. Я, к сожалению... - муфтий развел руками, окинул взглядом тесную комнату,
давая понять, что он отсюда не может выйти.
- Но этот уважаемый человек в зиндане! - воскликнул Тухлы.
- Он подберет. . - твердо произнес муфтий. - Он все сделает. Тебе надо встретиться с Шамсутдином. Я
сообщу...
Тухлы с изумлением смотрел на спокойное лицо Садретдин-хана. Вот каков этот старик! Его люди
даже в тюрьме, в цепях продолжают действовать. Ясно, почему немцы верят муфтию.
- Нам нужны люди на той стороне, на советской... - продолжал Тухлы.
Садретдин-хан знает, что Джунаид был жесток не только с врагами, но и с друзьями. За малейшее
неповиновение наказывал. Так и растерял курбаши друзей и родных.
- Люди будут, - сказал муфтий. - Они вас встретят, укроют.
- Спасибо, отец. - Тухлы поклонился и, замерев, посмотрел на муфтия.
- У тебя еще есть вопросы?
- Да... Перед уходом за границу я должен укрыться где-то с людьми. Нужно надежное место. Дейнц
дает инструктора.
Муфтий молчал. Он мучительно думал, стоит ли откровенно ввязываться в борьбу. Можно ведь
предложить Тухлы какое-нибудь становище в пустыне. Неожиданно для себя муфтий сказал:
- Приезжайте сюда. Здесь есть караван-сарай, а учиться можно в горах.
Все-таки хотелось посмотреть на молодцов, снова почувствовать запах пота, дыма, крови.
122
После этих встреч, взбудораживших спокойную жизнь муфтия Садретдин-хана, и появился в тихом
городке «черный дервиш» в барсовой шкуре.
Несколько дней дервиш пытал хозяина караван-сарая. Не слишком наблюдательный толстяк с трудом
вспоминал подробности жизни и поведения гостей. Хозяин хлопал глазами, вытирал вспотевший лоб,
потом замирал, складывая на животе пухлые ладошки.
- У него бывают другие гости, - торопливо заговорил хозяин, - останавливаются у меня, ночуют у
муфтия, на рассвете уходят.
- Кто такие? - оживился дервиш.
- Их знает мой работник... Чужестранец.
- Позовите его.
Хозяин поспешил подняться. Может, на этом закончатся эти проклятые, надоедливые беседы.
Работник хорошо знал гостей муфтия и оказался более сметливым человеком, чем его хозяин. Он дал
короткие, но точные характеристики своим землякам Салиму и Шамсутдину, с которыми виделся
несколько раз.
- Это люди Махмуд-бека - верного помощника муфтия.
- А сам Махмуд-бек?
- Томится в зиндане.
Дервиш слегка кивнул своему спутнику, и тот моментально выложил золотую монету. Работник
неуверенно взял столь щедрую награду, понимая, что гость еще что-нибудь от него потребует.
Низко поклонившись, работник вышел из худжры.
Итак, один из руководителей туркестанской эмиграции находится в ссылке, другой в тюрьме. Но они
продолжают борьбу с Советами. Значит, он, дервиш, не зря проделал нелегкий, утомительный путь...
Муфтий сразу узнал дервиша. Наверное, ради него тот притащился в Северный город в старой
барсовой шкуре, с той же сучковатой, отполированной ладонью палкой.
Дервиш, прежде чем поздороваться, вполголоса произнес знакомые слова:
- Муттахидал муслими...
Приятно слышать этот пароль: «Воссоединение мусульман».
Муфтий поднялся и, шагнув вперед, обнял неожиданного гостя:
- Проходите, сын мой, проходите...
Когда-то, при той, еще первой встрече с «барсовой шкурой», он хотел обойти этого человека. Кажется,
тогда дервиш выдавал себя за гадальщика, бренчал какими-то железками, а муфтий откровенно
ненавидел босяков, бездельников, не верил в их святость. Какая польза от святого человека в борьбе за
веру, за нацию!
Но «барсовая шкура» выложил тугой кожаный мешочек, передал привет от английских друзей, потом
выдал точную характеристику положения в странах Востока и Запада... Это было несколько лет назад.
- Как вы к нам добрались? - спросил муфтий.
- Даже трудные дороги приводят к друзьям, - торжественно произнес дервиш.
- Сейчас больше трудных дорог. . - в тон гостю ответил муфтий.
- Нам выпала такая доля.
- На то воля аллаха...
- Но мы должны выполнить его волю.
- Должны, сын мой, - согласился муфтий. - Сколько раз я решал отойти от мирских дел.
- Вы не вправе принимать такое решение.
- Не вправе, сын мой, - опустив голову, вздохнул муфтий. - Пока есть силы...
- Мы надеемся на ваши силы.
Муфтий притворно вздохнул:
- На исходе они, сын мой. Нас пытаются согнуть, заковать в цепи.
- Чем мы сможем вам помочь, уважаемый отец? - решил перейти к делу дервиш.
Муфтий не спешил начинать конкретный разговор.
- Уже ваш приход является для нас, слабых людей, большим счастьем.
- О вас помнят английские друзья… - сказал дервиш.
- Хорошо, хорошо. Это поможет нам в борьбе... - Муфтий метнул взгляд на лохмотья гостя.
Неужели дервиш явился только с приветом, без долгожданного кожаного мешочка?
Деньги очень нужны. Дерзкие планы борьбы с Советами останутся пустой болтовней. Деньги нужны.
Без них нельзя убивать, жечь, взрывать. Без денег муфтий в конце концов превратится в старика,
дающего обещания и советы. И вот сейчас может наступит тот момент, когда он выдаст последний адрес
нужного человека на той, советской стороне и немцы уже не вспомнят о слабом старике.
Немцы... У них-то как раз, если верить сообщениям, сейчас дела обстоят неважно. Отступают немцы,
бегут.
Англичане, значит, снова зашевелились. Вряд ли с одним приветом явился «барсовая шкура».
Дервиш осмотрел худжру и наконец сбросил свое потертое одеяние. Настоящий разговор впереди.
Муфтий хлопнул в ладоши. Скрипнула дверь. Такое впечатление, что слуга стоял за порогом.
Конечно, муфтий не будет держать болтуна. Да и, кроме цветистых речей и приветов, пока ничего
сказано не было.
123
- Я сейчас подам чай, господин. А плов уже начал готовить.
Муфтий одобрительно кивнул.
«Слишком смышленый человек», - подумал дервиш и попросил не закрывать дверь. Ему не
понравилось, что слуга в оборванном дервише распознал уважаемого гостя: «И плов уже начал
готовить». Теперь хорошо видно, что за порогом никого нет.
- Я приехал к вам, уважаемый муфтий, чтобы договориться о совместной борьбе за освобождение
вашего родного Туркестана от большевиков.
- Мы стараемся, но... - муфтий развел руками. - Но мы... - Он недоговорил, опустил голову, вздохнул.
Что он может сделать в ссылке, без денег, без настоящей постоянной помощи.
- Англия выполнит свой долг союзника русских, - проговорил дервиш. - Выполнит, как может. Но это не
значит, что она будет другом большевиков.
Муфтий решил не перебивать гостя. Надо прикинуться простачком, который отстал от жизни и не все
понимает в политических и военных событиях. Действительно, откуда ему знать, что происходит в мире?
Дервиш говорил кратко, но понятно о начале новой борьбы с Советами, если даже они выйдут
победителями из войны.
- А пока не теряйте связи с немцами.
Муфтий вопросительно посмотрел на гостя: откуда ему известны эти связи. Но отрицать на всякий
случай не стал. Пусть агент английской разведки узнает, что даже в ссылке муфтий Садретдин-хан
продолжает бороться.
- Мы не теряем, - сказал муфтий.
Дервиш внимательно посмотрел на Садретдин-хана, ожидая более подробных объяснений. И тогда
муфтий рассказал о готовящейся диверсии в туркменском городе, о засылке агента в соседнюю страну,
где стоят советские воинские части. Это произвело впечатление.
- Немцы хорошо помогают? - спросил гость.
- Они используют наших людей, - мрачно объяснил муфтий.
- Пусть используют, - решил дервиш, - а я вам привез деньги.
- Спасибо...
- Я привез оружие... - продолжал гость.
Муфтий вздрогнул.
- Здесь я оставляю человека. Он откроет небольшую лавочку. Вместе с товарами будет хранить
оружие. Если понадобится, мы пришлем еще.
Муфтий вскинул голову, пригладил редкую бородку, завернул кончик седых волос.
- Человек будет беспрекословно вам подчиняться.
Нет. . Не кожаный мешочек был главным приношением гостя. Вот где его основной подарок. Но сейчас
Садретдин-хан все принимал как должное.
- У вас прибавится работы, - сказал гость. - Вы должны поладить с местной полицией.
- Я уже поладил... - гордо заявил муфтий.
Об этом дервиш знал.
Послышались шаркающие шаги. Слуга нес блюдо с пловом.
У хозяина караван-сарая арендовали легкую пристройку. Он согласился иметь по соседству торговое
заведение. Тем более что за это хорошо заплатили. Когда все было улажено официально с полицией,
дервиш пришел к муфтию.
- Завтра-послезавтра зайдет за мной караван, - дервиш снова обрядился в лохмотья, в барсовую
шкуру. - Кстати, как ваш помощник?
Муфтий рассказал о судьбе Махмуд-бека Садыкова.
- В тюрьме он сошелся с главарями банд, с вождями некоторых племен. Он имеет возможность
поддерживать связи с нашими эмигрантами. Он много делает для борьбы с большевиками.
- Ему надо быть на свободе... - сказал дервиш и добавил: - Деньги вам принесет мой человек. А
сейчас, отец, благословите меня. Впереди трудный путь...
Муфтий торжественно вполголоса начал читать молитву.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
С английской разведкой мне приходилось сталкиваться несколько раз. Муфтий Садретдин-хан был
знаком с англичанами давно. Он гордился дружбой с подполковником Бейли, с которым встречался еще
в эмирской Бухаре.
Бейли стремился, как и многие его коллеги, установить в 1918 году связь с контрреволюционными
организациями Туркестана.
Что собой представлял этот разведчик.
В газете «Правда» от 22 апреля 1967 года появилось краткое сообщение из Лондона:
«20 апреля в Англии скончался подполковник Бейли, имя которого тесно связано с антисоветской
деятельностью в Туркестане в годы гражданской войны».
Его сравнивали с Лауренсом Аравийским. Заброшен в Среднюю Азию в 1918 году с целью подготовки
мятежа в Ташкенте. После провала бежал в Иран. В 1946 году Бейли выпустил книгу «Миссия в
124
Ташкент», в которой откровенно описывал организацию террора против советских работников и
коммунистов, басмаческие налеты на мирное население, организацию подрывной и шпионской
деятельности в Туркестане.
Такие агенты английской разведки всеми силами поддерживали контрреволюционное
националистическое движение в Средней Азии.
Сохранились и откровенные документы, которые раскрывают настоящую деятельность англичан в
Средней Азии.
Например, генерал-майор Джорж Эртней в докладе британскому правительству писал:
«Для присоединения Русского Туркестана к владениям Его величества (наша) военная миссия в
Ташкенте проделала большую работу. Благодаря усилиям миссии обширная территория туркестанской
заводи ныне кишит всевозможными политическими партиями, группировками и организациями... Считаю
нужным отметить ценные услуги, которые нам оказывают в борьбе с коммунистической опасностью
эсеры, панисламисты и офицеры русской императорской армии... Мною и моими офицерами создана в
Ташкенте мощная организация, с руководителями которой я заключил письменный договор...
Ташкентская организация имеет филиалы во всех крупных городах Туркестана. Находящийся в моей
миссии подполковник Бейли при содействии агента Фазылджана (влиятельный маргиланский помещик)
подготовил набег вооруженного отряда Мадамин-бая на Джалалабад. Монстров (вожак русских
поселений) в свою очередь приступил к формированию крестьянских отрядов якобы для охраны от
басмачей. В принципе подготовлены две армии - мусульманская и русская, которые скоро начнут
активные действия.
Установление полного контроля над Джалалабадом и русскими поселениями, расположенными
вблизи кашгарской границы, позволит нам беспрепятственно снабжать оружием басмачей, действующих
против большевиков в Фергане...
Вооружены они в основном винтовками «Ремингтон», изготовленными в Англии. Для усиления
партизанского движения мною направлены в Фергану пять офицеров из миссии, в их числе известный
вам подполковник Бейли и капитан Гордон. Для этой же цели Ташкентская организация направила в
Фергану пятнадцать царских офицеров, в том числе полковника Зайцева и полковника Корнилова (брата
генерала Корнилова)...»
После разгрома басмачества и контрреволюционных организаций на территории советской Средней
Азии англичане продолжали поддерживать различные эмигрантские «союзы» и «общества» в
сопредельных странах Востока.
Так, руководители «Союза спасения Бухары и Туркестана», созданного туркестанскими эмигрантами в
Британской Индии, получали следующие инструкции:
«Английское правительство весьма заинтересовано в вашей организации. Поскольку среди вас идут
трения, вам необходимо найти пути к оздоровлению организации. Мое правительство готово помочь
большими средствами, но ждет момента, когда во главе организации встанет вполне авторитетное лицо,
могущее взять в руки бразды правления СБТ. Таким лицом британское правительство считает эмира
Бухарского - Алим-хана, который пользуется большим авторитетом и любовью всех слоев населения
Русского Туркестана. Имея его во главе вашей организации, мы вполне гарантированы за успех и
сплочение вокруг СБТ узбеков, таджиков, туркмен и прочих национальностей. Серьезно подумайте над
этим вопросом и примите меры к его осуществлению».
БАЗАРНАЯ ПЛОЩАДЬ
На базар обычно идут с хорошим настроением. Каждый надеется на удачу: кто на дешевую покупку,
кто на большую выручку, а кто и на легкий обман.
А с каким нетерпением ждут этого дня заключенные! Хотя бы час провести в праздничной суматохе,
на воздухе, пропитанном солнцем, пылью, аппетитным дымом от жаровен.
Здесь и цепи становятся не такими тяжелыми...
На базаре заключенные просят подаяние... Не у всех ведь есть родные и близкие, которые тоже ждут
этого дня. Звякают мелкие монеты. Равнодушные стражники по звону определяют достоинство медяков и
даже не смотрят на мелочь. Они особым нюхом чувствуют приближение родных. Этих можно отогнать
через минуту от государственных преступников, но можно и не обращать внимания на шумную встречу.
Шамсутдин, как обычно, умилостивил грозных стражников. Они уже хорошо знают этого простоватого
парня. Мелочь он не сунет. И пусть сколько угодно говорит о непонятным чужеземцем. Пусть кого угодно
подводит к Махмуд-беку. Стражники с уважением относятся к Шамсутдину. У них свое отношение к миру,
к толпе людей, каждый из которой может завтра оказаться в цепях.
В прошлый базарный день Шамсутдин привел к Махмуд-беку солидного, рослого человека. Этому
господину щеголять бы в парчовом халате, скрестив руки стоять рядом с министрами на торжественных
праздниках, а он неуклюже опустился на корточки и заглядывает в глаза заключенному.
Махмуд-бек спокойно слушает господина. И кажется, не он закован в цепи, а этот невольно
сгорбившийся господин, какой-то неловкий, растерянный.
Потом Махмуд-бек слушает парня, который говорит отрывисто, возбужденно. Ему не терпится
высказать все, с чем он пришел.
125
Махмуд-бек поднял руку. Звякнула цепь. Но не от жеста, от звука парень смолк и растерянно
оглянулся по сторонам.
С Аннакули Курбансаидовым разговор был коротким.
Махмуд-бек понимал, сколько труда стоило этому человеку прийти на свидание с ним, заключенным,
казалось совершенно поверженным руководителем эмиграции.
Аннакули, конечно, доложил Дейнцу о свидании. Он рассчитывал, что немец отнесется с иронией к
этой затее, пренебрежительно махнет рукой: обойдемся без него. Но Дейнц посоветовал как можно
быстрее увидеться с Махмуд-беком. В его словах сквозило нескрываемое уважение к заключенному.
Аннакули Курбансаидову нужен был верный человек - проводник. Но и не только проводник. Хорошо,
чтобы этот человек был бы рядом и в чужой стране. Выслушав просьбу, Махмуд-бек сказал:
- Мы найдем вам такого человека. Через неделю Шамсутдин приведет его.
Аннакули исподлобья рассматривал Махмуд-бека. Взглянет мельком и сразу же опустит голову.
Махмуд-бек неплохо выглядит. Только щеки ввалились. Шепелявит. Некоторые слова даже понять
трудно. Аннакули приходится вытягивать шею, чтобы все хорошо расслышать.
Надо запомнить каждое слово. Даже от одного слова может зависеть жизнь, судьба, будущее
Аннакули. Но он очень рассеян. Его отвлекает шум базара за спиной, и одинокая фигура женщины,
которая очень выделяется на фоне беспокойной, яркой толпы, и равнодушные стражники.
Махмуд-бек заметил состояние своего гостя.
- Аннакули... - строго сказал он.
- Да-да... - Массивная фигура вздрогнула, голова еще ближе наклонилась к Махмуд-беку.
- Вождь племени находится вместе со мной. Я верю ему. Он даст человека, который хорошо знает
дорогу через границу, знает соседнюю страну. Этот человек выполнит любой ваш приказ. Убивать он
тоже может.
Докатился Аннакули Курбансаидов. Вдвоем с головорезом будет пробираться через пустыню, спать
рядом, есть с одного достархана. А если... Если вдруг наступит такая минута и «верный человек»
выполнит волю Садретдин-хана и Махмуд-бека - спокойно, не раздумывая, всадит нож в спину?
- Аннакули! - повторяет Махмуд-бек.
- Да-да...
- Вы еще не готовы к дальней дороге, - делает вывод Махмуд-бек. - Попросите у Дейнца неделю на
отдых. С такими нервами...
- Да-да... - опять торопливо соглашается Аннакули.
- Кстати, сколько Дейнц дал денег?
Аннакули поморщился. От немцев он ожидал более щедрого вознаграждения. Его посылают в самое
пекло. Он должен лицом к лицу столкнуться с людьми в красноармейской форме. И смогут ли в трудную
минуту к нему на помощь прийти «верные люди» муфтия и Махмуд-бека? Если бы была возможность,
получив хорошие деньги, уйти дальше на восток, в чужие более тихие края. Но у них, у муфтия, Махмуд-
бека, немцев, слишком длинные, цепкие руки. Такие руки не сковывают даже цепи. А потом... Потом
рядом с ним будет «верный человек». Который, конечно, обязан следить за каждым шагом Аннакули.
Попытайся только свернуть в сторону, отойти от нужного дела.
- Деньги? - переспросил Аннакули.
- Понятно... - Кажется, Махмуд-бек улыбнулся. - Мы дадим вам еще.
Все было в бурной жизни Аннакули, но такого унижения он еще не испытывал. Человек в цепях
предлагает помощь. От человека в цепях зависит его судьба.
- Будьте осторожны. В случае... провала никто вам не поможет. . - говорит Махмуд-бек.
Аннакули покусывал губы.
- Идите. И попросите Дейнца, - напомнил Махмуд-бек, - отложить ваш отъезд хотя бы на неделю.
С сыном прославленного Джунаид-хана Махмуд-бек был вежлив, почтителен. И шел Тухлы на
опасное дело. Юноша понимал это, но пытался за напускным безразличием скрыть тревогу.
Немцы не ошиблись в выборе. Джунаид-хан воспитал сильного, умеющего владеть собой воина.
Юношу не надо спрашивать, сумеет ли он пожертвовать жизнью во имя святого дела. Ясно, что Махмуд-
беку представлялась возможность вместе с Тухлы отправить в Советский Союз самых опасных людей.
Любая разведка сможет использовать этих молодых фанатиков для выполнения самой сложной
диверсии. Надо как можно быстрее передать их в руки правосудия.
- Пять-шесть человек? - переспросил Махмуд-бек.
- Так говорит немец...
Тухлы не гнул спину, не склонялся в унизительных поклонах. Юноша уже знал себе цену. Он уважал
Махмуд-бека, как старшего, как повидавшего жизнь человека. Но сам Тухлы был из знатного рода и по
своей воле шел на опасное задание. Возможно, Махмуд-бек скоро сбросит цепи, будет на свободе, а вот
он, Тухлы, взлетит вместе с мостом над огромной рекой. Это скорее всего.
У юноши сошлись брови. На лбу легла складка. Лицо суровое, как у взрослого мужчины. В движениях
нет нетерпеливости, бессмысленного задора. Тухлы понимает, что в этом деле торопиться нельзя.
- Алим... - называет первое имя Махмуд-бек.
126
Тухлы знает Алима. Видел его, но дружеских симпатий к этому угрюмому парню не испытывает.
Поэтому Тухлы не спешит высказывать согласие. Он ждет от Махмуд-бека подробной характеристики.
- Молчаливый, исполнительный. Сильный, преданный нашему делу.
Тухлы продолжает молчать. Для него нужны более весомые факты.
- Вспомни случай, когда он двоюродного брата...
Тухлы оживился:
- Это, значит, не слухи?
- Нет, - твердо сказал Махмуд-бек. - Алим увел брата в пустыню и зарезал.
Среди эмигрантов долго ходили слухи об этом страшном случае. Брата Алима считали болезненным,
не вполне нормальным человеком. Поводом для такого вывода послужило его публичное выступление
на одной скромной эмигрантской свадьбе. Среди своих сверстников он неожиданно с нескрываемой
злостью обрушился на аксакалов, обвиняя их в том, что они повинны в нищете, во всех бедах, и заявил,
что Советы помогут им, молодым, если они вернутся на родину. Они, молодежь, никакого вреда не
принесли Советам.
Парни сидели в стороне... До этой неожиданной горячей речи они переговаривались тихо, вполголоса,
стараясь не обращать на себя внимания, не мешать взрослым вести пристойную, серьезную беседу. Но к
взволнованному голосу все прислушались.
Многие опустили головы, почувствовав скрытое возмущение стариков. Была попытка остановить
разгорячившегося парня.
- Пусть слышат! - поняв, в чем дело, крикнул юноша. - Что? Мы тоже должны подыхать на чужой
земле! Вот! - Он демонстративно поднял руку, показывая торчащую из халата вату и многочисленные
заплаты.
Старики сдержанно молчали. И без того унылая, скромная свадьба окончательно была испорчена.
Кто-то кивнул музыкантам. Раздалась глухая дробь дойры, как-то нерешительно, жалобно вступил
сурнай... Под эту музыку и была решена участь молодого бунтаря. Старики едва заметными кивками
сошлись на одном: убрать юношу.
Спасая «честь» отца, своей семьи, родных, Алим увел двоюродного брата в пустыню...
Алим подходил для опасной операции. На него можно было положиться. Второй парень из
предложенных Махмуд-беком ничем себя не проявил. Но он знал, какое огромное наследство осталось
на советской стороне, а здесь, в чужом краю, он нищенствовал, как тысячи других. Как-то он, сказал
Тухлы:
- Лучше смерть, чем такая жизнь.
- Любую жизнь надо дорого продать... - ответил Тухлы.
- Я бы продал... - выдохнул парень.
Тухлы положил руку ему на плечо:
- Потерпи, подожди... Этот момент придет.
И вот, кажется, момент пришел.
- Он согласится... - сделал твердый вывод Тухлы.
О третьем и четвертом тоже мнения не разошлись. Настоящие джигиты. Из богатых семей. Рвутся в
борьбу. Много сил, смелости, жестокости. Родители благословят своих сыновей на святое дело.
Услышав имя пятого парня, Махмуд-бек задумался.
- Его не интересует судьба родины, - сказал он.
- Но Пулат отчаянный человек.
- Мне кажется, он пытается выдать себя за отчаянного, дружит с вами. Ему просто некуда себя деть...
- Вот и будет ему дело... - упрямо заявил Тухлы.
Эту кандидатуру Тухлы предложил сам. И ему хотелось во что бы то ни стало отстоять Пулата.
Осторожно, стараясь не обидеть Махмуд-бека, но с откровенным упрямством Тухлы дал характеристику
«отчаянному парню». Брови опять плотно сошлись, вытянулись в одну линию, складка на лбу уже
походила на рубец шрама.
- Хорошо, - пошел на уступку Махмуд-бек. - Ты, пожалуй, прав. Можно взять и Пулата.
Тухлы не выдал радости от этой своей маленькой победы. Он просто, с достоинством кивнул.
- Об этих людях и доложишь Дейнцу.
Тухлы вновь кивнул.
- Когда отправитесь?
- Дейнц торопит. . - пожал плечами Тухлы. - А там нас уже ждет уважаемый муфтий.
- Иди, - сказал Махмуд-бек. - Надеюсь и верю тебе. Всех людей Шамсутдин подготовит через неделю.
Тухлы поклонился Махмуд-беку. Но не спешил уходить. Задержался на секунду, две, три. Успел
рассмотреть цепи... Спокойное лицо Махмуд-бека... И подумал о своей судьбе.
Рядом шумел базар, торопились люди, надрывались торговцы. Обмануть, урвать лишний грош.
Порадоваться куску свежего хлеба. Жалкие люди... Жалкая, нищая жизнь. Никогда Тухлы, сын Джунаид-
хана, не согласится так существовать хотя бы один день.
А женщина стоит в стороне. Она выбрала, как ей кажется, очень удобное место. Она, пожалуй, никому
не мешает. Базар с каждой минутой разрастается. Ему становится тесно. Он постепенно растекается по
соседним переулкам. Подступает к месту, где сидят государственные преступники. Кто сюда придет по
127
своей воле, кроме родных и близких этих несчастных?.. Как торговать и покупать рядом с ними? Надо все
время делать вид, что не замечаешь изможденных людей, не слышишь звона цепей. А если зашевелится
в душе жалость, придется дать монету или хотя бы горсть сухих фруктов, кусок лепешки, яблоко, да еще
ухитриться сунуть его той стороной, где нет червоточины.
Не очень удобное место.
Женщину все чаще задевают торопливые прохожие, но она не чувствует чужих локтей, тяжеловатых
хурджунов, корзин...
Женщина выжидающе подалась вперед... Когда же наступит ее минута? Кивни Шамсутдин, дай знать,
и она, забыв все приличия, побежит, расталкивая этих сосредоточенных, шумных, веселых, сердитых,
богатых и нищих... Расталкивая всю пеструю, разношерстную толпу, весь гудящий мир.
Махмуд-бек старается успокоить Фариду:
- Все будет в порядке...
Эта фраза стала традиционной. За последние месяцы Фарида привыкла к ней и перестала верить.
Она с трудом сдерживает слезы. О чем ему сказать? О последнем письме важному сановнику?
Министру? Но Фарида об этом уже рассказывала. Откинув покрывало с лица, она все же торопливо
сообщает о своем последнем послании.
Повзрослела Фарида... Как у много повидавшей женщины, легли морщинки под глазами.
- Вы меня не слушаете? - обиженно спрашивает Фарида.
- Слушаю, милая, слушаю... - улыбается Махмуд-бек.
Она любит эту улыбку... Так может улыбаться только смелый, решительный человек. Фарида
рассказывает о последнем прошении, которое она подала государственному чиновнику. Она боится
потерять веру в эти бумаги, хотя уже догадывается, как медленно ползут прошения. И доползут ли до
главного человека, который может решить судьбу мужа. И найдется ли у этого человека время, чтобы
дочитать бумагу до конца.
Писцы, конечно, мудрят. Очень много слов в каждом прошении. Фарида всегда удивляется длинным
строчкам. Можно короче и яснее сказать о Махмуд-беке. Но писцы получают деньги за работу. Чем
больше работы, тем она дороже.
Махмуд-бек уже несколько раз просил жену не тратить зря деньги. Он не верит бумагам, не верит
жалобам, способным тронуть каменные сердца.
- Брось, Фарида. Брось ходить к этим жуликам... - весело уговаривает Махмуд-бек. Он не
притворяется. У него действительно веселое настроение. Фарида видит но глазам. Махмуд-бек искренне
смеется. Даже люди оглядываются на этого странного заключенного: «Не сошел ли с ума!» - Твои
прошения никто но читает.
- Прочтут, - уверенно говорит Фарида.
Махмуд-бек качает головой и только вздыхает.
- Ну да ладно, может, и прочтут. . - соглашается он. Не надо портить ей настроение. - Может, найдется
такой. Прочтет.
О многом не знает Фарида. Махмуд-бек не имеет права уйти из тюрьмы... Если бы она знала,
например, кто вон тот гордый старик. Он сложил руки на груди, будто совершенно не чувствует цепей, не
обращает на них внимания. Старик, прищурившись от света, с презрением рассматривает поток людей.
Он не просит подаяние. Ему приносят мясо и хлеб. Приносят в камеру эти же стражники, которые сейчас
его охраняют. Принесут за хорошую плату.
Жилистый, черный от ветров пустыни и солнца, он и сейчас стоит во главе большого племени.
Приказано старика держать в зиндане. На базар его вывели стражники на свой страх и риск. Слишком
хорошо заплачено им за эту прогулку. К старику приехали люди из его племени, такие же гордые и
своенравные, как их вождь. Они знают десятки скрытых тропинок и больших дорог, по которым в
соседние страны уходят лихие джигиты и никому не известные чужеземцы. Уходят под покровом ночи. О
их делах никому не известно, кроме этого старика, который сидит почти рядом с Махмуд-беком.
Никакие угрозы и пытки не сломят вождя племени. Ничего от него не добьются самые жестокие
служители тюрьмы. И об этом они хорошо знают.
Да и у кого поднимется рука на человека, чье племя хозяйничает в отдаленных районах страны. У
кого? Люди из племени умеют мстить. У всех есть семьи, друзья, родные...
Махмуд-бек пользуется уважением у старика. Придет день, когда вождь многое расскажет Махмуд-
беку. Надо ждать. Надо упорно ждать. Махмуд-беку нужны дороги, по которым уходят в Страну Советов
чужеземцы, нужны проводники из племени жилистого, неприступного старика.
А как объяснить все это Фариде?
Махмуд-бека давно бы выкупили или украли... Но он еще нужен в тюрьме.
- Скоро... - шепчет Махмуд-бек.
Он проводит ладонью по пальцам Фариды. Пальцы заметно дрожат. Потом берет руку Фариды и,
наклонившись, целует.
Стражники многое повидали в своей жизни, но сейчас удивленно переглянулись. Такого чуда никогда
не видывал и этот шумный, пестрый базар.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
128
На чужбине я встречался и с тысячами обманутых людей, и с так называемой верхушкой эмиграции.
Эти последние были повинны во многом: они предали родину и народ, они уничтожали, сжигали,
убивали...
Уйдя от правосудия, бывшие курбаши, муллы, баи еще строили планы нападения на Страну Советов.
Я знал многих курбаши, которые спали неспокойно, с маузером под подушкой, боялись своих
подчиненных. Курбаши понимали, что никакое «войско» на угрозах и обмане долго не удержишь.
Басмачество - контрреволюционное движение в Средней Азии - проявилось в форме открытого
бандитизма. Басмач (по-тюркски - басмак) - это притеснитель, грабитель, насильник.
Как оно родилось? Кто его поддерживал?
Старый чекист, участник гражданской войны в Средней Азии Сергей Васильевич Калмыков оставил
после себя книгу «Коран и маузер».
Как очевидец, он рассказал о рождении первой банды в Ферганской долине. Начало
контрреволюционному движению положила так называемая Кокандская автономия, просуществовавшая
с 9 декабря 1917 года по 20 февраля 1918 года.
В январе 1918 года крупный бай Хамдам Ходжи Каландар и создал первую банду. Во главе ее он
поставил вора и убийцу Назара.
Это было время, когда в Ферганской долине свирепствовала «крестьянская армия» кулака
Монстрова, когда белогвардейские офицеры и английские разведчики становились советниками
новоявленных «полководцев», снабжали их деньгами, оружием, обмундированием.
Разве можно назвать движение народным, если у истоков его стояли воры и убийцы?
Я знаю, что многих курбаши отдавали правосудию их же «воины».
Связанный долгие годы с крупными деятелями эмиграции, я очень часто чувствовал на себе взгляды
простых людей, полные нескрываемой ненависти. И в меня летели увесистые камни...
ТЮРЕМНЫЕ СТЕНЫ
Доктор, сдвинув наручник, отыскал пульс. Стараясь не смотреть на Махмуд-бека, сосредоточенно
считал удары. Сердце билось ровно. Оно было спокойным. Казалось, человек подчинил эти удары своей
воле.
В присутствии доктора в камере становилось тихо. Все побаивались этого доброго человека, потому
что появление его обычно было связано с несчастьем. Когда, осмотрев неподвижное тело, он
поднимался и странно шевелил пальцами, все знали: еще один покинул этот суетный, грешный мир.
Не глядя ни на кого, доктор выходил из камеры.
Доктора побаивались. И даже при острой боли, недомогании люди молчали, сжав зубы, повернувшись
к каменной стене. Суеверный страх не покидал их и тогда, когда доктор приходил только к Махмуд-беку.
Но с Махмуд-беком пока ничего не случалось.
- Хорошо вы держитесь... - сказал доктор.
Махмуд-бек невольно улыбнулся, пожал плечами: приходится.
Согнутым указательным пальцем доктор постучал по груди. Неизвестно почему, но глуховатый стук
ему тоже понравился.
- Хорошо...
В камере по-прежнему тихо. И доктор не решается начать разговор.
- Что там? - напоминает Махмуд-бек.
Там - другой мир. Огромный, беспокойный.
- М-м... - неопределенно промычал доктор.
Он сам ждет удобного момента, чтобы передать последние новости.
В углу завозился сумасшедший. Что-то пробормотал, хихикнул... Все повернулись к нему.
- По-прежнему? - спросил доктор о сумасшедшем.
- Да...
- Не разрешают перевести... - как бы оправдываясь, говорит доктор. - Тихое помешательство
считается не страшным. Понимаю, что он пугает людей, создает невыносимую обстановку. Это нравится
стражникам. - Доктор положил руку на худое, костлявое плечо, сжал его: - Держитесь...
- Держусь... - в тон ему ответил Махмуд-бек.
- А там много дел... - кивнул в сторону зарешеченного оконца доктор. - Немец отступает. Бежит. .
При каждом сообщении Махмуд-бек остается невозмутимым. Непонятно, радуется он или нет. Доктор
привык к такой реакции.
- Вы знали Мустафу Чокаева? - неожиданно спросил он.
- Лично не знал. Он старше меня. Но, конечно, много слышал. Он возглавлял Туркестанский комитет.
В Париже...
- В Париже немцы его арестовали, как английского агента.
Махмуд-бек знал об этом. Он кивнул.
- Мустафа Чокаев, уже находясь в тюрьме, вынашивал одну идею, которую и предложил Гитлеру, -
создание Туркестанского легиона.
129
Махмуд-бек кивнул головой: тоже известно. И это его не удивило. Шарахаются лидеры туркестанской
эмиграции от одного хозяина к другому, лишь бы спасти шкуру.
- Чем это кончилось? - спросил Махмуд-бек.
- Легион стали создавать... Но для Чокаева все кончилось плохо. Он умер.
Махмуд-бек вопросительно посмотрел на доктора:
- Просто умер?
- Пожалуй, не просто. Он заболел: тиф. В госпитале находился в одной палате со своим другом Вали
Каюм-ханом...
- И этот друг в один прекрасный день…
- Вы знаете?
- Догадываюсь... Как?
- Говорят, отравил.
- Похоже на них...
- Вали Каюм-хан стал президентом Туркестанского национального комитета. Комитет создан
Гиммлером.
- Откуда эти сведения? - спросил Махмуд-бек.
- Из официальной печати. Я думал, вам будет интересно знать.
- Да, дорогой доктор, это интересно...
- Ну и вот. . - Доктор снова сжал плечо Махмуд-бека. - А теперь мне надо идти…
- Спасибо вам...
Доктор промолчал.
- Надо... - повторил он, но сам не поднимался с места. - Один вопрос?
- Пожалуйста, дорогой доктор.
- Я догадываюсь о ваших возможностях. Почему вы их не используете? - Доктор многозначительно
осмотрел камеру.
Да... Такие возможности у Махмуд-бека давно были - оказаться на свободе.
- Доктор, - сказал он, - когда вы придете ко мне в гости, за хорошим чаем мы обязательно поговорим...
- Да-да... - рассеянно согласился доктор.
- Не обижайтесь, - попросил Махмуд-бек.
Доктор улыбнулся. Они даже не слышали, как истерически, надрываясь, начал хохотать
сумасшедший. Заключенные испуганно косились в сторону больного.
Доктор взглянул на вождя. Тот сидел, не обращая внимания на дикий хохот, на присутствие доктора.
Он считал доктора представителем тюремной администрации, которую искренне ненавидел.
Только дня через три после визита доктора вождь спросил Махмуд-бека:
- Ты веришь ему? - Он имел в виду доктора.
- Верю... - ответил Махмуд-бек.
Вождь замолчал. Подумав, он задал новый вопрос:
- У тебя нет друзей?
- Есть... - сказал Махмуд-бек. - И много...
Вождь провел ладонью по плотному камню, из которого были выложены тюремные стены.
- Они слабые, твои друзья? - опять спросил, вождь.
- Сильные. Но они далеко... Им пока трудно до меня добраться. Но они доберутся. Я знаю. И жду... -
коротко ответил Махмуд-бек.
Вождь внимательно посмотрел на Махмуд-бека. Да, такой человек умеет ждать. И он дождется. А вот
ему нельзя даже мечтать о свободе. Враги оказались хитрее. Вождь может презреть тюремные стены и
через несколько часов уже мчаться по степи, но в это время с его сыном будет покончено.
Когда вождь молчит, медленно покачиваясь, он думает о сыне. Только о нем.
Махмуд-бек умеет начинать разговор издалека, не спеша подходить к главной теме. Он знает, что,
когда вождь вспоминает сына, он становится добрее, менее осторожным.
- Мои друзья могут и вам помочь... - неожиданно говорит Махмуд-бек.
Вождь сделал вид, что не расслышал. Он продолжал раскачиваться, продолжал думать. Махмуд-бек
тоже умолк.
Слышно, как один из заключенных рассказывает о своей жизни. Ничего радостного в ней нет. Отца
убили, сестер угнали в чужую страну. И конечно, он мстил, как мстят люди степей и гор, не разбираясь ни
в чем, жестоко и слепо. Под руку мог попасть совершенно невинный человек. Наверное, и попал не один.
- Чем помочь? - наконец спросил вождь.
- Мои друзья могут узнать о вашем сыне... Где он...
- Могут?
- Да... Но только узнать.
- Мне больше ничего не надо.
Вождь снова провел рукой по твердым, влажным камням.
- Что нужно от меня? - спросил он.
- Пока ничего... - улыбнулся Махмуд-бек. - Расскажите о своем сыне...
130
Вождь племени доволен. Такая просьба означает, что можно вспоминать вслух! И с тобой рядом
человек будет тоже тосковать, радоваться, мечтать о свободе. И совсем не чувствовать, что здесь, за
спиной, крепкие, мрачные стены.
Сверток с трудом протащили через заржавленные прутья решетки. Пятна от ржавчины остались едва
различимыми полосками на грязноватой тряпке. Агроном присел на корточки и первый вопрос задал о
здоровье Махмуд-бека.
- Ничего... Все нормально… - по-русски ответил Махмуд-бек.
В камере сгущались сумерки, но агроном все же заметил бледность Махмуд-бека. Тот редко бывает
на солнце, на воздухе. Агроному стало неловко за свои загорелые руки, которые он скрестил перед
самой решеткой. Наверное, от них пахло землей, арычной илистой водой. Но руки некуда было деть...
- Нормально... - повторил Махмуд-бек.
Ясно по тону, по затянувшейся паузе, что Махмуд-беку нужно что-то сказать, очень важное. Агроном
наклонился к решетке, почти лбом касаясь прутьев.
- Я вас слушаю, Махмуд-бек... - доверительно сказал он.
За спиной агронома безучастно ходил стражник.
Агроном повернулся... Стражник понял и отошел на несколько шагов в сторону. Сегодня ему хорошо
заплатили. И к тому же из начальства в тюрьме в это время уже никого не было.
Махмуд-бек все понял. Благодарно кивнул.
- У меня действительно есть к вам большая просьба.
- Слушаю, Махмуд-бек.
И опять пауза. Чувствуется, что на этот раз просьба будет необычной.
- Я хочу знать, куда спрятали сына вождя... - наконец произнес Махмуд-бек.
Агроном покосился в угол камеры, где, словно в молитвенном обряде, замер величественный старик.
Власти не только держали его в цепях. Любимый сын вождя был надежно спрятан. Если племя
попытается освободить своего предводителя, то молодой человек будет немедленно уничтожен. И вождь
понимал, что это не только угроза. Он и сам не бросал слов на ветер, жестоко расправляясь с
противниками.
- Я попытаюсь... - сказал агроном.
- Попытайтесь... - Махмуд-бек, считая разговор законченным, улыбнулся. - А теперь расскажите, что
творится на белом свете.
Одно интересовало Махмуд-бека: дела на фронте. Когда-то сообщения агронома были лаконичными
и невеселыми, но в последнее время все чаще и чаще звучали слова:
- Советские войска вступили в Софию. Третий Украинский. Освобожден Таллин. Подписано
соглашение о перемирии с Финляндией...
- Та-ак... - протянул Махмуд-бек и невольно провел ладонью по лбу. Звякнула цепь. На запястье, под
наручников, обнажился красноватый след.
Агроном взглянул опять на свои крепкие, загорелые руки.
Скатерть была старенькой, вся в масленых, расплывшихся пятнах. О нее уже не раз после сытного
обеда вытирали жирные пальцы. Скатерть-дастархан верно послужила в богатом доме. Теперь ее
отдали без всякой жалости. Из тюрьмы никакие вещи не возвращаются. Русский агроном знал об этом и,
вероятно, попросил кого-то из служащих министра завернуть угощение именно в такой дастархан.
А угощение было богатым... Свежее мясо, печенка с кольцами лука, острой приправой, пахучими
травами. Свежие лепешки. Кружочки казы, из которых проглядывали пятнышки сала с еле заметными
точками тмина.
Махмуд-бек молча расстелил скатерть перед стариком. Разгладил помятые уголки.
Старик не двигаясь смотрел в сторону оконца с крепкой решеткой. Небо постепенно темнело. Таяли
приятные осенние сумерки. Замигала единственная звездочка, которая настойчиво хотела пробиться
сквозь металлические прутья.
- Пожалуйста... - Махмуд-бек протянул руку, указывая на дастархан. - Угощайтесь, уважаемый...
Старик молчал. И по-прежнему не поворачивал головы, продолжая рассматривать темнеющее небо
за решеткой. Он вообще был загадочно молчалив. Может, потому многие заключенные относились к
нему с почтением и нескрываемым страхом.
- Зачем тебе нужен этот неверный?
Сам вождь племени помогал за хорошие деньги многим «неверным». Но об этом Махмуд-бек не мог
говорить вслух, не имел права сердить его.
- Он - царский офицер... - сказал Махмуд-бек.
- Офицер... - недоверчиво проворчал старик.
- Он мне нужен... - продолжал Махмуд-бек, не обращая внимания на плохое настроение вождя.
Старик хмыкнул и наконец повернулся к Махмуд-беку, скользнул взглядом по дастархану.
- Угощайтесь, - повторил Махмуд-бек.
Первым взять кусок лепешки Махмуд-бек не мог. Надо ждать, когда старший протянет руку к
дастархану.
- Зачем... неверный? - спросил старик.
131
Голос прозвучал теплее.
- Он работает на полях министра. Хороший агроном.
Махмуд-бек, стараясь не уязвить самолюбие старика, как бы между прочим объяснил, что значит
профессия агронома.
- Слышал, - прервал вождь.
Непонятно, слышал ли старик о профессии агронома или о том, у кого работает русский. Но таких
людей переспрашивать нельзя. Все равно сделает вид, что не расслышал вопроса.
- Офицер нужен мне... - вернулся к разговору Махмуд-бек и после секундной паузы добавил: - Вам
тоже.
Старик даже не взглянул на Махмуд-бека. Даже не повел бровью. Он давно ничему не удивлялся.
Судьба бросала его по степям, заводила в мрачные горы. Вождь не вздрагивал при звуках
беспорядочной стрельбы, не вскакивал лихо на коня, хотя умел это делать не хуже любого джигита.
Даже в самой тревожной обстановке старик сохранял степенность. И все его подчиненные хорошо знали,
сколько планов в такие моменты рождается в мудрой его голове. Старику нужно время, чтобы выбрать
один, самый верный и нужный. К коню он тоже подходил спокойно. Шальная пуля уже просвистит рядом,
а он погладит коня по крутой, напряженной шее, успокоит, потом медленно, как-то царственно
поднимется в седло, будто впереди у него не бой, не дерзкая схватка с врагом, а торжественный выезд
на праздник.
Вождь спокойно принял удар судьбы, когда его обвинили в государственной измене. Особой вины он
за собой не чувствовал. Человек, привыкший к свободе, плохо знал законы даже родной страны. Он не
нарушал их преднамеренно, а жил, действовал, как ему хотелось, как нужно было племени. В тюрьме
старик почти не думал о своем будущем. Его волновала только судьба сына, единственного наследника.
Он понял, о чем говорит Махмуд-бек. Конечно, о сыне. Старик взял кусок мяса, медленно, осторожно,
чтобы с него не упали красноватые от перца тонкие кружочки лука. Он ел, по-прежнему рассматривая
маленький квадратик темного неба.
События нельзя торопить... Все придет в свое время.
Махмуд-бек выбрал кусок помягче, понежнее. Зубы окрепли. Но он еще боялся, что вдруг один из них
вновь пошатнется и нестерпимой болью заноет десна...
Эта боль не забывается...
Один из слуг министра не просто ходил, а странно, словно прижимаясь к стенам, скользил вдоль них.
И будто на какую-то долю минуты задерживался у каждой двери. Этого короткого времени ему было
достаточно, чтобы услышать, догадаться о разговоре или о событиях, происходящих в соседней комнате.
С агрономом слуга встречался редко, но он чувствовал неприязнь русского к себе. Задерживаясь в
поклоне, он старался не смотреть на агронома, потому что тоже не любил русского и прятал глаза, чтобы
не выдать своего настроения.
Агроном редко заходил в дом министра. Да в этом и не было особой необходимости... Дела шли
хорошо. Министр - человек, не отличавшийся особой щедростью, - изредка делал неплохие подарки
русскому. И тот, чье место было в самой тесной, душной яме зиндана, ходил с гордо поднятой головой.
Вот это-то и бесило мелкого, подлого человечка, знавшего много тайн.
Именно на нем агроном остановил свой выбор - на человеке, которого считал врагом. Пусть вражда
беспричинная, непонятная, но ее не скроешь от посторонних глаз. И добрые люди уже предупреждали
русского: остерегайтесь слугу. Русский небрежно махал рукой: у меня слишком много работы.
Вдруг русский агроном предлагает взять его сына к себе на работу, обучить хорошему делу. Слуга
впервые посмотрел на русского открыто. Глаза не бегали. В них были испуг, удивление,
настороженность.
- Чем я обязан... - помедлив, слуга все же произнес это слово, - господину?
Русский прямо не ответил.
- Ваш сын будет иметь хорошую профессию. Я старею. Мне бы хотелось подготовить умного
специалиста.
- У вас есть такой... помощник.
- Пусть будет еще один. Работы для всех хватит.
Слуга уже имел возможность убедиться, что люди, знающие секреты земли, не пропадают даже в
тюрьме.
- Чем я обязан? - все-таки еще раз спросил он. - У меня мало денег.
Русский посмотрел в настороженные глаза и спокойно произнес:
- Деньги мне не нужны. Вы будете служить мне. Ради сына служить.
- Я вас понимаю, господин... - склонил голову слуга.
В доме министра бывали крупные государственные деятели. И о чем только здесь не говорили!..
На улице уже разгуливал холодный, пронизывающий ветер. Он врывался во двор, крутил злые
песчинки, швырял их через решетку в темные камеры.
Заключенные жались друг к другу, кутались в рванье. Только те, кто имел богатых друзей и
родственников, могли накинуть пусть не новый, но крепкий стеганый халат или укрыться одеялом.
132
При сильных порывах ветра в камере становилось холоднее, а назойливые песчинки попадали за
ворот. Интересно, как их заносит из пустыни.
Вождь слушает стоны ветра, вспоминает степные просторы, непогоду, которая никогда не была
помехой для его всадников. Мчались в песчаном вихре кони. И непонятно, кто переворачивал пустыню:
ураган или грозная лавина всадников.
Сын всегда был рядом с отцом. А сейчас они в цепях. И разделяют их сотни километров.
Махмуд-бек узнал от русского агронома о маленькой тюрьме в далеком городке. Туда может
ворваться отряд всадников...
Нужно решать...
Старик все эти дни молчит. Махмуд-бек садится рядом. Набрасывает халат и тоже молчит. Как-то он
сказал старику, что скоро выйдет из тюрьмы. Очень скоро. Махмуд-бек не стал предлагать свои услуги
там, на свободе. Пусть сам решает. .
В камере стонут, ворчат, тяжело вздыхают. Позвякивают цепи.
- Махмуд-бек... - вождь редко называл его по имени.
Махмуд-бек, повинуясь властному голосу, торопливо подвинулся к старику.
- Махмуд-бек, ты скоро уйдешь... туда... - продолжал старик. - Мне, наверное, не выбраться, но сын
уже вырос... Я рад... - говорил старик. - У тебя свои дела. Но тебе всегда будет нужна помощь.
Махмуд-бек благодарно кивал. Как долго, нестерпимо долго он ждал этого разговора!
- Люди помогут тебе пройти в горы. Ты можешь увидеть сам Живого Бога. Стоит только тебе назвать
мое имя, прийти с моим человеком.
Махмуд-бек слышал о силе, о влиянии вождя. Но оказывается, старик еще более могуществен.
- Мои люди знают дорогу к Джанибеку-кази.
Надо было сдержаться, не показать вида, не вздрогнуть при этом имени. Сильный, еще крепкий
курбаши Джанибек-кази давно вышел из подчинения руководителей туркестанской эмиграции. Он
скрылся в горах Памира и действует самостоятельно. У него свои связи с иностранными разведками.
Еще никто не мог пройти к Джанибеку-кази, узнать место его становища, его связи и планы.
- Джанибек тебе поможет, Махмуд-бек. Служить не будет, но поможет, - уверенно говорил старик.
Он называл соседние страны, города, поселки, дороги пустынь и гор. Старик все дарит Махмуд-беку -
человеку, которого он полюбил, которому поверил, который сделал для него невозможное.
- Когда ты уйдешь, Махмуд-бек? - спросил старик.
- Скоро, отец... Я думаю, что очень скоро.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Я уже упоминал имя Мустафы Чокаева.
Я читал его письма и статьи, получал от него руководящие указания.
Что это была за фигура?
Дед Мустафы Чокаева служил делопроизводителем у кокандского хана, отец был судьей. Мустафа
поступил на юридический факультет в Петербурге, учился на одном курсе с А. Керенским. Вступил в
партию социал-демократов.
На родину Мустафа Чокаев прибыл уполномоченным Временного правительства в Туркестанском
крае.
Но здесь он повел активную работу за создание автономной мусульманской республики. «Кокандская
автономия», как известно, просуществовала три месяца.
Чокаев бежал в Турцию, потом в Париж.
Когда фашисты вошли во французскую столицу, они арестовали Чокаева как агента «Интеллидженс
сервис». Более года лидер туркестанской эмиграции находился: в заключении. Здесь и родилась мысль
о создании мусульманских легионов. Мысль была изложена в послании к Гитлеру.
Мустафа Чокаев стал служить новым хозяевам.
Но у него уже появился соперник, Вали Каюм-хан, который шел к власти решительно, упрямо. Выбрав
удобный момент, он отравил Чокаева.
Вали Каюм-хан родился в Ташкенте, в семье торговца. С группой узбекских и таджикских юношей он
был направлен Бухарской Народной Советской республикой на учебу в Берлин.
Получив сельскохозяйственное образование, Вали Каюм-хан остался в Германии. Когда к власти
пришел Гитлер, Каюм-хан окончил шпионскую школу, женился на сотруднице гестапо немке Рут.
После войны Вали Каюм-хан некоторое время находился у американцев в плену. Когда он был
освобожден (его долго в заключении не держали), то выступил перед туркестанскими эмигрантами с
программной речью: буду бороться за освобождение Туркестана!
Вали Каюм-хан жил по соседству с немецким профессором фон Менде, бывшим советником по
восточным делам МИД Германии. Фон Менде свел Вали Каюм-хана с английской разведкой.
Большой помощи от англичан Вали Каюм-хан не получил. Те пока не очень доверяли Туркестанскому
Комитету.
Президент вынужден был пожаловаться новым хозяевам:
- Мои научные сотрудники не имеют возможности даже пойти в кино.
Англичане выдали деньги: по... 20 марок на человека.
133
Вали Каюм-хан начал собирать деньги с эмигрантов на «святое национальное дело». На эти деньги
он с женой разъезжал по лучшим курортам Европы: побывал в Португалии, Испании, Италии,
Швейцарии.
Вскоре развил бурную деятельность против нашей страны и Баймирза Хаит. С ним мне доводилось
встречаться уже лично.
ОСЕННИЕ ДОЖДИ
Муфтий жил одним днем. Одним днем, проведенным в горах.
Рыжела трава на крутых склонах, упругие, крепкие корни арчи цеплялись за мертвые камни,
вздрагивая под порывами ветра.
Давно собирался дождь. Из-за гор наползали тучи. Но ветер рвал их, разгонял лохматые пряди, и
снова пробивалось солнце.
Но вот простучали первые капли дождя, потом все чаще и чаще.
Муфтий не обращал внимания на дождь.
Присев на холодный камень, он откровенно наслаждался картиной боевой учебы.
Немецкий инструктор сбросил азиатский халат, рубашку. На теле несколько ножевых ранений. Муфтий
знает толк в ранах. Этот человек не бывал в настоящем бою. Его дело - вот так ловко, одним ударом
выбивать нож из рук врага, ребром ладони бить наотмашь, сваливая человека, резко заламывать руки.
Парни не морщились от боли.
«Настоящие джигиты», - подумал муфтий. Ему нравилось, что инструктор разжигает злость у парней.
Они начинают в ярости покусывать губы и сжимать кулаки.
Инструктору нужно было довести их до такого состояния. Только после этого он «свел» двух парней.
Одного из них, Алима, муфтий хорошо знал. Истинный головорез... Двоюродного брата зарезал.
Алим выдвинул вперед руки и, подражая инструктору, стал медленно двигаться вперед. Пулат, его
«противник», держался спокойнее, увереннее. Он был шире в плечах, крепче. Он ждал удобного
момента, чтобы одним ударом сбить Алима с ног. Алим хитрил, увертывался и вдруг неожиданно ребром
ладони наотмашь резанул «врага» по горлу. Пулат покачнулся, помотал головой и нанес ответный, не
менее сильный удар в живот. Алим, широко открыв рот, жадно глотал воздух. Он застыл на месте, руки
стали медленно опускаться. Парень воспользовался этим, ударил еще раз.
- А-а-а! - прохрипел Алим и неожиданно рванулся на противника.
Он сумел схватить Пулата за плечи и зубами вцепиться в горло. Немец не двигался с места. Он
только поднял брови. На какой-то миг оторвал взгляд от этой дикой схватки и посмотрел на муфтия. Их
глаза встретились.
Этого мига было достаточно, чтобы инструктор и Садретдин-хан поняли: да, нужна злость. Нужно,
чтобы при запахе крови парни пьянели, забывали обо всем на свете. Сейчас, даже на занятиях, нет
условного врага.
Ничего, пусть грызутся. Там, на другой стороне, им придется быть вместе. Ничего, пусть останутся
шрамы.
Муфтий слегка кивнул. Именно так надо готовить людей к опасным делам.
Парни упали. Они катались по земле. Острые камни рвали одежду. Но джигиты не замечали камней...
Слышалось тяжелое дыхание. Алим не разжимал зубов. Из раны уже текла кровь. Здоровый детина
ослабевал на глазах.
Остальные участники группы осторожно отступили назад. Немец не двигался. Муфтий понимал, что
не имеет права вмешиваться в дела инструктора. Он тайком выбрался из города, чтобы посмотреть на
джигитов, благословить их на святой подвиг.
А немец, еще раз мельком взглянув на муфтия, продолжал упиваться бешеной схваткой своих
подопечных.
Тогда муфтий поднялся. Он больше не мог смотреть, как два родных по духу человека сцепились в
смертельной схватке.
Инструктор резкой командой остановил учебу. Джигиты, тяжело дыша, поднялись, молча постояли, не
пытаясь даже стереть с лица кровь и пот.
Немец выжидающие посмотрел на муфтия.
Садретдин-хан обратился к джигитам с короткой речью, торопливо благословил их и, кивком головы
простившись с инструктором, повернулся и засеменил из ущелья. Там у дороги его ждал слуга.
Пусть торжественного благословения не получилось, но муфтий увидел настоящих воинов. Он
надолго запомнит схватку. Что-то неприятное все-таки было в ней. Однако Садретдин-хан подавил в себе
это чувство. Он понимал немца: сейчас нужны именно такие люди, сильные, жестокие, коварные, не
признающие никаких законов в драке, способные убить родного брата, перегрызть горло товарищу. На
них, только на них вся надежда...
Группа благополучно перешла границу. Несколько дней она спокойно жила в одном из аулов. Тухлы
один поехал в город Мары. Он побывал на базаре, походил по улицам. И никто на него не обратил
внимания, никто не проверил документы. В голову пришла дерзкая мысль: двинуться дальше по
железной дороге. Но Тухлы вовремя опомнился. Его ведь учили быть осторожным.
134
Тем не менее Тухлы упивался своей дерзостью. Он с вызовом взглянул на патруль. Один из
красноармейцев внимательно осмотрел крепкую ладную фигуру парня. Тухлы показалось, что сердце
оборвалось. Он уговаривал себя шагать уверенней... В случае чего... Он представил, как от грохота
взорвавшейся лимонки вздрогнет спокойный город и все полетит к черту: и этот красноармеец, и его
товарищ, и сержант. И конечно, он сам...
Рука невольно потянулась к карману.
Но красноармейцы прошли мимо, даже не оглянулись.
Наверное, вот такие же солдаты охраняют мост. Хотя нет. Капитан Дейнц говорил, что в охране служат
пожилые люди.
Тухлы решительно зашагал по улице. Вспомнились советы своих наставников. Надо быстрее уходить
из города. Мальчишеская выходка... Невероятная глупость. А если бы патруль решил проверить
документы у здорового парня, которому следовало служить в армии, а не разгуливать в тылу?
Когда Тухлы добрался до аула, он почувствовал страшную слабость. На лбу выступила испарина.
Хозяин дома покачал головой. Он понял. Это не болезнь, это сдали нервы.
- Зря это ты... - проворчал хозяин.
Древняя кибитка старика стояла на краю пустыни. Глинобитный дом был окружен ветхим загоном для
овец. Сейчас в загоне лениво бродили три овцы. Они только напоминали о былом богатстве.
Старик не раздумывая зарезал одну овцу. Ночью его гости уходили дальше. Надо на дорогу пожарить
мяса, как следует накормить парней. Он не знал, куда и зачем двигается группа, но догадывался, что на
опасное дело. Внимательно рассматривая этих хмурых людей, старик заставлял себя верить в хороший
исход дела, на которое они шли. Он знал, как трудно сейчас быть незаметным даже в пустыне! Он знает
место следующей стоянки... Там их встретит тоже человек Садретдин-хана. А если за этой «цепочкой»
следят?.. Если чекисты хотят узнать всех людей Садретдина и поэтому пока не трогают группу с
тяжелыми вещмешками?
Эти мысли не давали покоя. Старик часто поглаживал жиденькую бородку, пытался скрыть дрожь в
пальцах. Чего ему бояться?.. Он уже стар. Он доживает последние дни. Вот эти мальчишки, которые
тащатся с динамитом через пески... Это да! Это находка для чекистов. Но даже эти трезвые рассуждения
не могли успокоить старика. Ночью, когда он проводил группу и вернулся назад, потом долго не мог
заснуть.
Ему не понравилось настроение парней. Кажется, не верят друг другу. Слишком озлоблены.
Скрывают, правда, эту злость. Но его, старого человека, не проведешь... Такое же настроение было и в
банде, перед самым ее разгромом. Басмачи тогда словно чувствовали близкий конец. У него, тогда еще
крепкого, молодого, из хурджуна ночью вытащили сверток с золотыми монетами. Он нашел вора и
зарезал на месте. Какой шум поднялся!
Чем-то похожи парни на тех его сверстников, злых, настороженных, ненасытных... Они так же жадно
грызли мясо, словно чувствовали, что завтра уже может ничего не быть.
А группа еще неделю плутала по ночам, пробиралась через пески. Наконец она устроилась в такой же
нищей кибитке, в каких приходилось проводить последние дни.
Хозяин оказался трусливым человеком. И Тухлы принял решение перед уходом его зарезать. Он
поделился своими планами с Алимом.
- Задержишься на несколько минут и...
- Зачем? - лениво позевывая, равнодушно спросил Алим. Он лежал на спине, пытаясь заснуть.
- Не успеем отойти, бросится в аул, будет звонить...
- Не будет. . - зевал Алим. - Зачем?
- Будет! - твердо повторил Тухлы. - Будет, чтобы спасти свою шкуру.
- A-а... - протянул Алим и согласился: - Ладно.
Потом, о чем-то вспомнив, приподнялся, оперся на локоть и удивленно спросил:
- Как же обратно пойдем? Где остановимся?
- Другой дорогой. Быстрее пойдем. Здесь не остановимся.
- А-а... - опять лениво протянул Алим. - Тогда сделаю.
Хозяин с трудом скрывал свою растерянность и испуг. Он суетился, старался как следует накормить
непрошеных гостей. Парни жадно поели и улеглись спать.
Хозяин очень обрадовался, когда узнал, что ночью гости уйдут. Он зарезал несколько кур, сварил
хороший суп, принес свежего, еще теплого хлеба.
Днем начал моросить дождь. Именно такая погода, наверное, устраивала парней.
- Хорошо... - потер ладони Тухлы.
После вкусного сытного обеда он приказал:
- Спать... Как следует выспаться.
Но отдыха не получилось... Алим поднялся раньше всех. Осмотрев спящих парней, взял нож и
потянулся к халату Пулата. Он знал, что в этом халате зашиты деньги. Чтобы подрезать нитки, вытащить
плотный сверточек, не потребовалось много времени. Но в эти минуты, словно предчувствуя недоброе,
все спали чутко.
Пулат, слегка приоткрыв глаза, следил за ловкими движениями Алима. Когда тот спрятал сверточек
под кошму и спокойно улегся, Пулат вытащил нож и рывком бросился на своего теперь злейшего врага.
135
Шрам от острых зубов Алима покраснел. Казалось, он вот-вот прорвется и снова, как тогда в ущелье,
хлынет кровь.
Тухлы вскочил.
- С ума посходили... - шептал он. - Нас же возьмут.
- Пусть возьмут! - не унимался Пулат.
Алим воспользовался минутным замешательством. Вместе с Тухлы они скрутили Пулату руки.
Скомкав поясной платок, заткнули рот.
Тухлы и Алим, переглянувшись, поняли друг друга. Решение было принято без слов: надо убрать и
этого. Потом, перед уходом.
К вечеру дождь пошел сильнее. Он хлестал по крыше, по маленьким мутноватым окошкам.
Хозяин кормил гостей и с ужасом поглядывал на связанного парня. Что же они с ним будут делать?
Неужели оставят. Парень рычал, стонал... Но никто из его спутников не обращал на это внимания.
- Будем выходить... - наконец объявил Тухлы. - Пойдете сначала вы... - обратился он к двум парням. -
Мы с Алимом выйдем за вами.
Когда двое, сгибаясь под тяжестью вещмешков, вышли в дождь и двинулись по указанной тропке,
Алим позвал хозяина из кибитки.
Тухлы не услышал даже крика, только стук падающего тела. Глухой какой-то стук...
Алим вошел с ножом в руках. Он даже не вытер его.
- Иди! - прошептал он. - Иди, Тухлы. Я сейчас…
На Тухлы он не смотрел. Ноздри раздувались, губа подергивалась.
Тухлы взял мешок и вышел за дверь. Ему казалось, что слышал удары ножа, прерывистое, тяжелое
дыхание Алима. Сколько он так простоял?.. Потом не выдержал, вернулся...
Алим бил по связанному телу спокойно, методично. Он еще не лишил жизни своего врага. Он еще не
добрался до сердца.
Тухлы передернуло... Забил озноб.
- Кончай! Пошли! - хрипло проговорил Тухлы и торопливо вышел из дому. Он подставил лицо под
холодный дождь, прижался к стене. И, когда чьи-то крепкие пальцы сжали его руки, он даже не
шевельнулся. Тухлы тошнило... «Все!» - успел подумать он.
В дом проскочили несколько человек
«Всех взяли... Это точно...» - И Тухлы сполз вниз. Он не мог стоять. И очень хотел пить. Он ловил
дождевые капли, жадно глотал их.
Никогда, даже в пустыне, ему не хотелось так пить...
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
После Великого Октября на территории советской Средней Азии, а затем и за ее пределами стали
создаваться различные контрреволюционные организации. Многие из них бесславно завершили свое
существование сразу же после создания. Наиболее сильной была «Иттихад ва таракки».
В Туркестане эта пантюркистская организация была создана весной 1918 года по инициативе
прибывшего из Турции представителя Хайдаре Шауки. В 1926 году она получила название «Милли
истиклял» («Национальная независимость»).
Прием в эту организацию проходил так. Будущего члена вызывали на собеседование, где он давал
обязательство: «Отныне я вступаю в члены «Милли истиклял» и даю клятву беспрекословно выполнять
все поручения организации и хранить ее тайны».
В этой процедуре принимали участие три человека: один нес наружную охрану, второй заводил
вступающего в помещение, а третий - член руководства организации - стоял за ширмой, произносил
слова клятвы, которые повторял принимаемый. Впоследствии с завербованным держал связь тот, кто его
рекомендовал.
Муфтий Садретдин-хан до конца оставался верен «Милли истиклял» и с надеждой присматривался к
«Союзу спасения Бухары и Туркестана». Эта организация пыталась развить бурную деятельность на
территории некоторых восточных стран, создавая филиалы и в Европе.
ХМУРЫЙ ВЕЧЕР
Муфтий еще не знал о провале группы Тухлы, но предчувствовал беду. Он продолжал смотреть на
выцветший флажок и ворошил прошлое. Свое прошлое. Искал в нем удачи, вспоминал провалы.
Провалы...
Муфтий Садретдин-хан знает главную причину всех бед. Грызлись, делили власть, рвались к ней,
забыв обо всем на свете. Власть - это деньги. А деньги - это все!
Он ходил в драном халате, питался черствыми лепешками.
Плодились общества, организации, банды...
Как хотелось объединить эти силы в одну - огромную, мощную. Ударить бы настоящим кулаком... А
они, руководители организаций, махали ладонями с растопыренными пальцами.
Муфтий Садретдин-хан большие надежды возлагал на работу «Союза спасения Бухары и
Туркестана». Там собрались солидные люди, они могли многое сделать.
136
...Давно пора отшуметь осенним ливням. Но снова зарядил унылый, беспросветный дождь.
Муфтий ненавидел такую погоду. Сидеть одному, в полной неизвестности и слушать шум дождя...
Два месяца назад ему сообщили, что освобожден из тюрьмы его помощник Махмуд-бек Садыков.
Муфтий понимает, как трудно вырваться из столицы. Конечно, Махмуд-бек еще находится под надзором
полиции. Правительство определило срок пребывания Махмуд-бека Садыкова в стране - три месяца.
Срок истекает.
Муфтий прислушивался к чужим шагам, к каждому шороху. Редок гость в такое время года. Очень
плохие дороги. Только неотложные дела могут заставить человека бросить дом, пуститься в путь.
Изредка к муфтию заходит индус, хозяин небольшой лавочки. Он приносит свежие известия, незаметно
оставляет деньги, продукты. Заходит полицейский, пьет чай и молчит. Раньше муфтий рассказывал ему о
прошлом, о чужих городах. Теперь надоело. Да и полицейский ни о чем не просит.
Страшны одиночество и неизвестность.
Но в один из таких ненавистных вечеров и появился гость...
Хмурый старик в поношенном халате топтался на пороге, неумело кланялся. И было в этих поклонах
что-то неестественное. Никогда муфтий не верил таким людям. Старик назвал свое имя и напомнил
муфтию, где они раньше встречались.
- Да-да... - торопливо согласился муфтий и пригласил гостя сесть.
Старик снял мокрый халат, разбитые сапоги, аккуратно все сложил у порога и шагнул к муфтию:
- Да-да... - машинально повторил Садретдин-хан. - Помню.
Он не помнил старика. Муфтий не слишком внимательно рассматривал лица простых эмигрантов.
Серая масса, которую надо подталкивать к цели, которой надо обещать и пока ограничиваться жалкими
подачками. Все они с такими же усталыми, хмурыми или озабоченными лицами. В таких же рваных
халатах и стоптанных сапогах. Муфтий называл таких людей одним словом - босяки.
В дверях показался настороженный слуга.
- У нас гость, - сказал муфтий. - Подай чай.
Муфтий был сыт. Затевать угощение ради незнакомого человека пока не стоило. Нужно узнать, с чем
пожаловал этот человек.
В глубине души Садретдин-хан был рад сейчас приходу любого эмигранта. Он устал от одиночества.
Пусть горькие жалобы у бедного гостя, но есть же и новости...
Старик погладил бородку. Пальцы у него дрожали.
- Устали с дороги? - участливо спросил Садретдин-хан.
- Устал... - сказал гость.
- Сейчас будет чай.
Пока слуга подавал чайник и пиалы, гость рассказывал о жизни эмигрантов в столице. Старик ничего
нового не сообщил: нищета, смерть, пустые разговоры о будущем. И все-таки, казалось муфтию, что
гость чем-то взволнован и с трудом скрывает это. Взглянув на дверь, старик прервал рассказ об
эмигрантах и неожиданно попросил:
- Уважаемый муфтий, нужно, чтобы ваш слуга сходил в караван-сарай за моим хурджуном. Я
побоялся сразу прийти...
Муфтий приподнялся:
- Что там? В хурджуне?
- Не знаю. Вам прислали.
- Кто? - допытывался муфтий.
- Не знаю...
Муфтий привык к тайной пересылке писем, денег, вещей, оружия. К нему являлись самые непонятные
люди, в самых необычных одеяниях.
- Иди! - коротко приказал Садретдин-хан своему слуге.
Тому явно не хотелось выходить под проливной дождь. Он растерянно потолкался у двери, ожидая,
что муфтий передумает. Почему, например, самому оборванцу завтра не принести свой хурджун.
Муфтий метнул злой взгляд, и слуга поторопился уйти.
Гость пододвинул чайник к себе, стал разливать в пиалы горячий, хорошо заваренный напиток.
Это не удивило муфтия. Он привык, чтобы к нему относились с почтением всегда и везде. Гость
посмотрел на выцветший флажок. Муфтий перехватил его взгляд и тоже повернул голову к святому углу.
- Наше знамя... - твердо сказал он. - Несмотря ни на что, оно поднимется над землей.
Гость не ответил. Он молча протянул пиалу хозяину дома.
- Мы донесем это знамя, - торжественно продолжал муфтий, - до родины...
Он отпил несколько глотков, поставил пиалу и внимательно посмотрел на гостя.
Странный человек. Совершенно не реагирует на слова хозяина. По-прежнему напряжен и чем-то
взволнован. Может, ему надлежит быть таким? Его дело донести хурджун. И все... Отогреется и уйдет по
ночной дороге из этого городка.
- Когда? - вдруг спросил старик.
- Что? - не понял муфтий.
- Когда мы донесем это знамя до родины?
- Если не мы, то наши дети... - ответил муфтий и, спокойно допив чай, вернул пиалу своему гостю.
Старик не спеша вновь наполнил ее чаем и передал муфтию.
137
- Наши дети не донесут знамя...
Муфтий вздрогнул от этого злого шепота. Он вдруг почувствовал странную слабость. Неприятный
комок пополз к горлу.
- Нет детей!.. - повысил голос гость. - Нет! Нет! - Теперь он уже кричал.
- Нет моего Пулата. Ты помнишь его, проклятый старик. Убийца! Он не вернется с той стороны.
- Какого Пулата? - не к месту спросил муфтий. Его сейчас никто не интересовал. Ему становилось все
труднее дышать.
- Он был сильный, здоровый, широкоплечий... Ты послал. Его увел Тухлы. Шакал и сын шакала.
Почему вы впутываете бедных людей в свои грязные дела? Почему? - Старик вскочил. Бросился к
зеленому флажку, сорвал его, швырнул под ноги и стал топтать.
«Пулат. . Это тот, которого повалил Алим... Тот. .» А муфтий не хотел ни о ком думать. Но перед
глазами пронеслась схватка: два парня, катавшихся по камням. Немец...
Разве об этом надо думать. Ему плохо. Он с трудом хватает воздух...
- Ты сейчас сдохнешь, проклятая собака... - опять шепотом заговорил старик. - Я дождусь твоей
смерти. Если не сдохнешь, я задушу тебя.
Старик выставил вперед крепкие ладони. Теперь пальцы не дрожали. Они дрожали, когда старик
разливал чай. Взглянув на пиалу, муфтий все понял...
Старик продолжал угрожающе шептать что-то, но муфтий, медленно склонившись, упал на бок. Он
лежал маленький, щуплый, жалкий.
Никакого хурджуна в караван-сарае не было. Ни о каком госте в старом халате хозяин не знал. Как
пошли дожди, в караван-сарай еще никто не заглядывал.
Предчувствуя недоброе, слуга бежал к дому, шлепая по лужам, с трудом вытаскивая ноги из липкой
грязи. Тяжело дыша, он вбежал в комнату, подошел к муфтию, слегка дотронулся до него. Потом
попятился к двери и вновь выскочил под дождь.
Полицейский, выслушав слугу, осмотрел комнату, поднял опрокинутую пиалу. Где он будет искать
этого старика в такую непогоду? Где? Да и дождь давно смыл его следы.
- Муфтий Садретдин-хан умер... - внимательно глядя на слугу, медленно произнес полицейский. -
Умер. Он был очень стар и болен. Ты понял меня?
Слуга торопливо кивнул.
- Так будет лучше для тебя, - добавил полицейский. - И никто к вам сегодня не проходил. Ты понял
меня?
- Понял... - прошептал слуга и добавил: - Так будет лучше.
Капитан Дейнц не успел доложить Расмусу о смерти святого отца. Два дня Дейнц обдумывал
предстоящий разговор с шефом, подбирал более емкие фразы, искал ответы на предполагаемые упреки.
Очередные диверсии, организованные с помощью муфтия Садретдин-хана, сорвались. Это не могло
быть случайностью...
Как и Расмус, Дейнц давно почувствовал, что рядом с ними действует другая, неведомая им сила. Но
ни разу немецкие разведчики об этом не говорили вслух.
Расмус разрабатывал новые планы, готовился к очередной операции, которая восстановила бы его
авторитет в глазах Берлина.
Какой будет эта операция? Дейнц так и не узнал...
Приехал работник германского консульства, снял шляпу и печальным, нетвердым голосом сообщил:
- Сегодня утром господин Расмус ушел из жизни.
Капитан Дейнц непонимающе смотрел на работника консульства. А тот протянул пакет:
- Это вам.
В пакете была шифровка: Расмуса вызывали в Берлин. И короткая вместо завещания строка,
обращенная к Дейнцу: «Надо ехать».
- Пожалуйста, - строго сказал работник консульства, - не сделайте такую глупость. Вечером мы
должны вылететь.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Сохранились некоторые документы, характеризующие деятельность СБТ.
В заявлении инициативной группы, адресованном английскому погранкомиссару в Британской Индии,
говорится:
«Эмигранты потеряли миллионы рублей и понесли большие людские жертвы. В настоящее время
эмиграция нуждается в предводителе, который бы смог объединить разрозненные силы и повел бы их на
спасение своей родины... Таким объединяющим всех предводителем и явится наша организация СБТ.
Мы, уполномоченные инициативной группы, просим Вас не отказать в Вашем покровительстве, а также
закрепить за нами находящиеся в банке средства. Во главе организации будут стоять весьма надежные
люди, которым поручено расходовать эти средства исключительно на нужды организации и спасения
родины».
Одна из листовок, выпускаемых СБТ, давала довольно любопытное объяснение по поводу
национальной борьбы:
138
«Мы находимся между двумя кяфирами (неверными) - англичанами и большевиками, по отношению к
которым шариат предписывает священную войну. Но надо помнить, что англичане не являются нашими
врагами, к. не разрушают нашей религии».
Однако в этих листовках, разумеется, не сказано ни слова, как бандиты расстреливали из английских
винтовок беззащитных жителей, как главари банд разгуливали в английском обмундировании.
Руководители националистических организаций продавали родную землю иноземным господам,
готовы были, как говорилось в другом документе, «установить тесную связь с какими бы то ни было
врагами большевистского правительства».
«С какими бы то ни было!..»
Националисты не очень были разборчивы в выборе хозяев. С раскрытыми объятиями они готовы
были встретить любых интервентов.
ВЫНУЖДЕННАЯ ЗАДЕРЖКА
При каждом стуке в калитку Фарида вздрагивала. Новый гость. А кто-то из них, из гостей, обязательно
принесет новую беду. Это предчувствие не давало покоя молодой женщине. Если бы она могла оградить
мужа от посетителей!
Почти месяц Махмуд-бек не выходил из дома. И гости были редкими. Побаивались еще люди
наведываться к «государственному преступнику». Пробирались незаметно, вдоль заборов, вечерами.
Задерживались допоздна.
А утром появлялся доктор, ругал Махмуд-бека и Фариду. Почему не сменили повязки на руках и ногах.
Почему Махмуд-бек вовремя не выпил лекарство. Фарида коротко оправдывалась:
- Были мужчины в комнате.
- Мужчины... - ворчал доктор, сдвигая лохматые брови.
Он вовсе не сердитый человек. Очень добрый. Сколько раз Махмуд-бек предлагал деньги, пытался
насильно сунуть их в карман пиджака. Доктор хмурился, ворчал, что из-за денег он бы не пошел на
другой конец города. Махмуд-бек смущенно улыбался. Он сейчас очень похож на больного ребенка.
Худой, с желтоватой кожей, сидел, прислонившись к подушкам.
Фарида любила поправлять эти подушки, ловко и быстро взбивать, подкладывать под локоть, за
спину, под голову. Вскоре она стала это делать и в присутствии доктора.
Ее щеки ярко пылали.
- Настоящий король! - улыбнулся доктор.
Эта шутка впервые за все тяжелые месяцы развеселила Фариду. Она с благодарностью взглянула на
доктора. И он неожиданно увидел в глазах женщины необычную радость.
Конечно, все позади... Заживет кожа, исчезнут следы от наручников, окрепнут десны, ноги.
Главное - кости целы.
Фразу о костях доктор любил повторять часто.
Осматривая Махмуд-бека, доктор обычно многозначительно покачивал головой. В эти минуты ему
очень хотелось сказать какие-нибудь высокие слова о мужестве и воле.
Высоких слов доктор не произнес, но он вновь задал вопрос, который давно не давал ему покоя:
- У вас большие связи, Махмуд-бек. У ваших друзей есть деньги. И я знаю... Знаю точно, что вы могли
выйти из тюрьмы раньше. Почему вы оставались?
Махмуд-бек улыбнулся:
- Надо было...
Доктор пожал плечами и тоже улыбнулся, хотя и на этот раз ничего не понял.
Была еще одна причина, которая задерживала Махмуд-бека Садыкова в этой стране. Вечерами
Фарида плакала, уговаривала немедленно уехать отсюда, от бед, старых и новых.
- Каких новых? - спрашивал Махмуд-бек. Он гладил ее по голове, успокаивал, как ребенка.
- Будут новые беды! - упрямо твердила Фарида. - Будут! Здесь нам нельзя жить.
Конечно, нельзя… Осталось несколько дней, в дом явится полиция, напомнит о законах, о решении
правительства: туркестанский эмигрант Махмуд-бек Садыков должен покинуть пределы страны.
Фарида умоляет. Она больше не в силах прислушиваться к каждому стуку калитки, замерев, не дыша,
смотреть на каждого гостя. Фарида боится серьезных людей, боится и веселых. Напускным может быть
это веселье. Кто искренне радуется в такое сложное время.
Махмуд-бек доволен, что жена стала многое понимать, что рядом с ним оказался настоящий друг. . А
скоро она будет и хорошей помощницей.
- Пойми, Фарида, нам нужно еще немного побыть здесь.
Она поднимает глаза и внимательно смотрит на мужа. Боже, сколько морщин! Будто долгие годы она
не видела этого человека. И наконец он вернулся больной и так рано постаревший.
- Нам нужно... - повторяет Махмуд-бек.
«Нам». Это слово ей нравится. Оно успокаивает ее. Фарида вновь кладет голову на колени мужа.
Имеет ли право так поступать азиатская женщина? Фарида не знает. И не хочет знать.
- Мы должны помочь людям... - говорит Махмуд-бек. - Им грозит беда. Смерть.
Фарида вздрагивает.
- Надо! Очень надо! - повторяет он.
139
Больше Махмуд-бек не сказал ни слова. Фарида должна понять сама, насколько серьезна причина,
задерживающая его в стране.
С доктором тоже был трудный разговор. Махмуд-бек, не вдаваясь в подробности, попросил его
оказать помощь...
- Месяца на два, на три...
Доктор вздохнул. Вытащил из кармана четки, стал нервно перебирать. В тишине изредка раздавалось
приглушенное щелканье. Доктор редко доставал четки. Это был сдержанный, спокойный человек,
привычный к ежедневным людским бедам.
- Махмуд-бек, дорогой... - тихо заговорил доктор. - Вы очень больны. Вам нужен отдых, длительный.
Хорошее лечение. Браться за любое, даже пустяковое дело вам нельзя. Послушайте: уезжайте.
Наверное, у вас есть друзья в соседних странах. Уезжайте, например, в Бомбей, к морю... - Резким
движением доктор спрятал четки в карман. - Вот что я хотел вам сказать... - заключил он.
Махмуд-бек думал о своем. Кажется, он и не слышал разумного совета. Доктор обиженно сопит,
опустив голову.
- Спасибо. И не надо сердиться... - весело говорит Махмуд-бек. - Вы правы. Я на всю жизнь запомню
вашу доброту и внимание. Но...
Доктор тревожно посмотрел на своего пациента: что еще он придумал.
- Но мне нужна ваша помощь. Может быть, в последний раз.
Доктор не задает вопросов. Ждет.
- Мне необходимо задержаться самое малое на три месяца...
- Господи... - шепчет доктор. - Вы сошли с ума!
Просто так человек не будет оставаться в стране. Значит, новые дела, новое беспокойство. Доктор
вскакивает. Рука опять рывком вытаскивает четки. Они вырываются и падают на пол. Доктор поднимает
их, начинает перебирать перламутровые шарики.
- Господи! Да вы по комнате можете пройти только пять шагов. Вам немедленно нужно уехать отсюда!
Махмуд-бек словно не слышит.
Доктор устало садится, кладет на колени руки:
- Я не смогу этого сделать...
- Подумайте, мой дорогой, мой близкий друг.
Слабая улыбка появляется на лице доктора.
- А вы, мой самый хитрый... - Не закончив фразу, он машет рукой с четками. Перламутровые шарики
щелкают.
- Спасибо, - проговорил Махмуд-бек. - А теперь расскажите, как себя чувствует вождь? Он что-нибудь
передавал для меня?
Доктор неохотно отвечает:
- Его племя приняло несколько чужих людей. Из соседней страны. Эти люди ищут встречи с
туркестанскими эмигрантами.
- Спасибо, доктор, - серьезно говорит Махмуд-бек. - Кажется, мы сможем спасти сотни жизней...
Еще в тюрьме от вождя племени Махмуд-бек узнал о скором прибытии «чужих людей».
Вождь пока не принял окончательного решения: как встретить гостей из соседней страны. Частые
пограничные конфликты, явный раздор между правительствами - все это заставляло глубоко задуматься.
Нужно ли мстить своему правительству и помогать его врагам? Или лучше отойти от назревающего
взрыва?
- Каким может быть взрыв? - спросил Махмуд-бек.
- Государственный переворот. . - ответил старик.
Эту фразу он слышал от чиновников, которые искали веские доказательства, обвиняя вождя племени
в измене. Тогда он попросил объяснить смысл обвинения. Чиновник подробно объяснил, в чем состоит
государственный переворот. Вождь отрицательно покачал головой и коротко сказал:
- Я этого не делал...
Фраза о перевороте запомнилась старику. И он произнес ее особенно торжественно.
Махмуд-бек пожал плечами: зачем ввязываться племени в такое опасное дело.
- Наш долг принять гостей... - сказал вождь. - Но помогать им мы не будем. Они сами найдут нужных
людей.
- Каких? - Махмуд-бек сделал вид, что он совершенно спокоен.
- Тысячи эмигрантов! Можно воспользоваться этой силой.
Ответ потряс Махмуд-бека. Он боялся выдать свое волнение.
- Почему эмигрантов?
- Они всегда и везде бесправны. Наши гости будут доказывать, как хорошо могут жить эмигранты,
если сами придут к власти.
- Но...
Старик не дослушал Махмуд-бека. Эта опасная затея «чужих людей» его мало интересовала. Племя
не будет участвовать в перевороте. Он решил твердо, окончательно.
- Наши гости раньше встречались с вождями эмиграции. Кажется, они договорились.
Конечно, подобные переговоры велись в строгой тайне, Махмуд-бек не мог о них знать.
140
Кто-то снова лезет в руководители туркестанской эмиграции. Не просто лезет, а хочет втянуть в
страшную авантюру сотни людей. Чем все кончится? Смертью, разорением, репрессиями.
В заключение вождь сообщил:
- Этих гостей посылают кяфиры...
Махмуд-бек вопросительно посмотрел на старика.
- Англичане... - пояснил вождь. Откинув голову, он закрыл глаза и осторожно прислонился к стене.
Аскарали приехал ночью. Он осторожно постучал в калитку. Фарида, вздрагивая и прижимая ладонь к
сердцу, пошла открывать.
Что еще? Кто? Она боялась: вдруг ворвутся люди, которые заламывают руки, связывают, не говоря ни
слова.
Махмуд-бек поднялся, нашел на ощупь спички, зажег лампу. Он долго не мигая смотрел на человека,
который вошел в комнату. И, только прикрыв ладонью свет, узнал Аскарали. Перед ним стоял старый,
надежный друг. Друг, который все эти месяцы был всегда рядом, хотя и находился за десятки, порой
сотни километров.
- Ну... - как-то очень просто, будто они виделись только вчера, по-русски сказал Аскарали. - Ну, как ты
живешь?
Махмуд-бек вздрогнул от интонации знакомого голоса, от русской речи. Все это было из далекой,
совсем другой жизни, без холодных стен, позвякивающих цепей, гортанных криков уверенных
стражников, отчаянного рычания сумасшедших.
- Ну, покажись, покажись! - продолжал Аскарали.
Махмуд-бек поднялся. Он хотел твердо шагнуть навстречу, как в былые времена. Аскарали поспешил
подойти первым, обнял, усадил друга на постель.
- Не храбрись, - засмеялся он, - я же все знаю.
- Разумеется, знаешь.
Фарида постояла, убедилась, что посетитель добрый человек, и, тихо прикрыв за собой дверь,
вышла.
- Как? - коротко спросил Аскарали, кивнув в сторону двери.
Махмуд-бек понял, что он спрашивает о жене.
- Замечательно!
- Ну вот и хорошо!
Аскарали улыбнулся:
- Об этом тоже знаю. Пытались отговорить ее от всяких прошений. Невозможно.
- Невозможно... Я тоже пытался.
- Кстати... - Аскарали смущенно помялся, ему не хотелось переходить к делам. Но время... - Что это за
непонятное решение еще задержаться в тюрьме? У нас же была возможность...
- Шамсутдин передавал: «Богатый купец скоро приедет. .»
- Скоро, это значит, через неделю, - объяснил Аскарали. - А ты...
- Самое важное, что у вождя племени, с которым меня свела судьба, много связей. Он дает
проводников, знает дороги... У него связь с Джанибеком-кази.