Посмотрев на то, как спали младшие, Надя решила лечь рядом с ними. Грише было явно холодно — он мелко дрожал сквозь сон, тем не менее, проверяя Машу рукой, а вот девочке было совсем невесело. Маша бледнела прямо на глазах, пугая обнявшую детей девушку.
Пронзительно запищав сквозь сон, девочка открыла глаза, загнанно дыша. Она была не просто бледной, а буквально белой, сливаясь по цвету с простыней, поэтому Надя резко села, обнимая ее. Девушка еще даже не поняла, что произошло, но видела, что все очень плохо. Что же приснилось Машеньке?
Девочка смотрела вокруг с паникой в глазах, вся дрожа, от ее движения проснулся и Гриша, начав обнимать, но Маша все не успокаивалась. Она внезапно заплакала так отчаянно, безысходно… Буквально завыла, будто вмиг обретя эмоции. И тут Надя поняла. Девушка поняла, что приснилось казавшейся сейчас совсем маленькой Маше. Девочка все выла, задыхаясь, ее голос прерывался, она будто бы не могла вздохнуть, испытав что-то, чего перенести не могла. Надя принялась тормошить Машеньку, стараясь достучаться до увидевшей самый страшный из возможных снов девочки. Не смерть мамы, Нади или Гриши, сон, увиденный Машей, был намного, намного страшней.
— Тише, маленькая, тише, — уговаривала девочку Надя. — Нет войны! Нет Блокады! Нет карточек! Машенька, очнись! Очнись! — полный боли крик девушки заполнял комнату, и столько отчаяния было в нем.
В попытках достучаться до Машеньки, девушка не отреагировала на резко распахнувшуюся дверь. Обнявшись втроем, стараясь разделить ужас девочки, Самойловы плакали. Будто куда-то исчезла укрывшая эмоции подушка, они плакали от увиденного Машенькой.
Услышав этот вой, фрау Кох просто не могла сдержаться, кинувшись к детям, а герр Шлоссер и сам побледнел. Этот плач перенести было просто невозможно, поэтому он сразу же начал действовать.
— Хайнцель! — позвал заместитель ректора. — Нойманна сюда, срочно!
— Малыши мои, — фрау Кох уже плакала вместе с детьми. Схватив со стола лежавший там хлеб, женщина вложила его в руки детям, отчего вой угас, но вот с девочкой явно было плохо.
Маша не могла вдохнуть, перед ее глазами стояла картина из сна. Внезапно в рот полилась терпкая жидкость и дышать стало чуточку легче. Гриша, страшно испугавшийся за девочку, балансировал на краю сознания и только Надя держалась.
— Вызывай спасателей[1]! — влив микстуры младшим детям, герр Нойманн видел, что это не поможет.
— Настолько плохо? — поинтересовался герр Шлоссер, отдавая распоряжение хайнцелю.
— У девочки может сердце остановиться, — сообщил целитель, пытаясь сделать хоть что-нибудь. — Да и мальчик неизвестно на чем держится.
— Не отдам! — воскликнула Надя, крепче обнимая младших.
— Малыши мои, — фрау Кох видела, что с младшими детьми совсем плохо, желая согреть их.
В этот момент для женщины исчезла и школа, и окружающая действительность, она хотела лишь защитить детей, как-то очень быстро приняв их. Герр Нойманн задействовал целительский артефакт, понимая, что время уходит, но больше ничего сделать не мог. За окном нарастал стрекот спешащего вертолета.
Маша потеряла сознание, когда спасатели уже вбежали в комнату, за ней отключился и подумавший, что девочка умерла, Гриша. Надя замерла, глядя расширенными глазами на не подающих признаки жизни младших.
— Девочка увидела страшный сон, мальчик испугался за нее, — быстро доложил доктор Нойманн.
— А старшая сестра сейчас к ним присоединится, — кивнул врач экстренной службы, заметив, что дыхание младшей девочки отсутствует.
Быстро заинтубировав[2] ее, он принялся качать воздух. Пульс, слава Богу, наличествовал, поэтому, при помощи коллеги и герра Нойманна, Машу переложили на носилки, положив рядом и Гришу. Попробовав поднять Надю, в этот момент к младшим присоединившуюся, экстренник только вздохнул.
Как-то уместив двоих младших и старшую девушку в салон, врачи начали работать, а машина резко пошла на взлет, направляясь к ближайшей клинике. Электроды легли на грудь двоих из троих, потому что для Нади прибора просто не было. Но и у младших приборы показывали такое, что волосы докторов вставали дыбом.
— Сообщи в клинику, у нас Такоцубо[3]! — крикнул пилоту работавший врач экстренной медицины. Такого он не видел еще никогда.
— А у мальчишки что? — поинтересовался его коллега, в кардиологии настолько хорошо не разбиравшийся.
— Тоже ничего хорошего, — вздохнул экстренник. — Но хоть не умирает, и то спасибо.
— Госпиталь готов принять, — сообщил голос пилота в трансляции, вертолет заложил резкий, почти боевой вираж, направляясь к военному госпиталю, находившемуся неподалеку.
Очнувшаяся Надя смотрела в потолок вертолета. Никаких мыслей у нее не было. Даже представить, что едва найденные младшие погибли, она не могла. По щекам девушки текли слезы, что было замечено работавшими медиками. Не только замечено, но и правильно интерпретировано.
— Они живы, — произнес мужчина в куртке врачей-спасателей. — И ты не умирай, пожалуйста.
— Живы… — прошептала Надя.
Пошедший на посадку вертолет был принят незамедлительно. Его уже ждали три каталки, врачи, реанимация и интенсивная терапия. Доктора были готовы спасти детские жизни, поэтому всех троих переложили мгновенно, бегом увозя в отделение.
— Никогда такого не видел, — признался врач экстренной медицины. — Что же ей такое приснилось?
— Что-то очень страшное, наверное, — пожал плечами его коллега, сворачивая кабели. — Только я не хочу знать, что именно.
— Согласен, — получил он кивок в ответ. — Знать, какой сон может почти убить ребенка, и я не хочу.
— Надо в школу сообщить…
Автомобиль с плачущей фрау Кох внутри быстро ехал по шоссе к больнице, куда увезли детей. Герр Кох понимал правоту школьной администрации — детей требовалось в первую очередь отогреть, раз у них настолько тяжелые сны. Поэтому ехал он сейчас на пределе разрешенного скоростного режима.
Пока родители добирались, врачи работали. Причины Такоцубо у юной еще девчонки установить можно было и потом, а сейчас и ее, и мальчика ее нужно было стабилизировать. Вот именно это сделать никак не получалось. Дети просто не стабилизировались, несмотря ни на какие ухищрения.
— Рядом их положите, — посоветовал убеленный сединами хирург, в жизни что только не видевший.
— Давайте попробуем, — согласился реаниматолог, сдвигая кровати и укладывая руку мальчика на девочкину.
— Ничего ж себе! — воскликнул кардиолог, наблюдая за приходящими в норму параметрами. — Это как так?
— Видимо, не все так просто… — хирург вздохнул. — Работайте.
Уже пришедшая в себя Надя сидела в коридоре, глядя перед собой залитыми слезами глазами, когда в госпиталь вбежали родители. Совершенно не отреагировавшая на них девушка безучастно сидела, пока до нее не добежала мама.
— Марта! Марта! Как ты? — вглядываясь в глаза своего ребенка, поинтересовалась женщина.
— Что мне сделается… — ответила Надя по-русски. — Вот Машенька чуть не умерла…
— Что случилось, доченька? Что она увидела? — усевшись рядом с девушкой, фрау Кох обняла ее.
— Понимаешь, мама… и папа… Это трудно так просто рассказать, — Марта, ощущавшая себя Надей, вытерла глаза, а двое взрослых людей смотрели на то, как в глазах дочери появляется что-то страшное, в современном мире просто невозможное. — Там… там был голод, страшный голод и… хлеб распределялся по карточкам, — она запиналась, сглатывая комок, то и дело возникавший в горле. — Без карточек хлеб не получишь. Часто брали на всю семью и не на один день, понимаешь? Ну и карточки выдавались на месяц… Так их и носили…
— Я читал, — кивнул герр Кох. — Скажи, она карточки?
— Без карточек — смерть, — произнесла девушка, обняв себя руками. Ей опять было холодно, просто очень, и это поняла мама, покрепче обнимая дочь. — Маше приснилось, что наши карточки у нее в магазине украли.
— Господи! — воскликнула женщина, принявшись целовать Надю, будто желая своими поцелуями отогнать страшное воспоминание.
— Нам всем снятся эти сны, мама… — прошептала девушка.
— Герр Кох, фрау Кох? — поинтересовался приблизившийся к семье врач.
— Да? — женщина подалась навстречу врачу.
— Жизнь ваших младших детей вне опасности, — произнес глава отделения интенсивной терапии. — Им нужно будет полежать у нас некоторое время, а затем мы выпишем их домой, но первое время нужно будет избегать любых стрессов.
— Мы… Мы можем их увидеть? — тихо спросила фрау Кох.
Внимательно посмотрев в глаза женщине, врач, тем не менее, разрешил. Дети спали под препаратами, будить их нужно было очень осторожно. Развитие синдрома у девочки удалось остановить, аритмию у мальчика погасить, но именно такая реакция на обычный, как считали врачи, сон, говорила о том, что не все так просто с сердцем у этих двоих детей. Значит, их надо было обследовать.
Пройдя вслед за врачом по больничному коридору, семья Кох медленно вошла в палату. На кроватях друг рядом с другом лежали мальчик и девочка. Руки их соприкасались. Несмотря на то, что изо рта девочки выходила какая-то трубка, выглядели оба очень милыми и какими-то умиротворенными по мнению фрау Кох. Ее старшая дочь медленно подошла к кроватям и, усевшись прямо на пол, просто обняла ноги обоих, насколько хватило рук.
— Сильно привязаны ваши дети друг к другу… — проговорил врач. — Младшие друг без друга вообще жить отказывались. Старшая, похоже, желает остаться здесь.
— Они очень привязаны, — всхлипнула фрау Кох, все понявшая по позе дочери.
Вспоминая рассказ Марты о болезни Маши, женщина медленно приблизилась к кроватям. Ласково глядя на настрадавшихся детей, она очень нежно погладила уже своих младших. Приняв их существование еще во время рассказов дочери, женщина смотрела на бледных мальчика и девочку, отметив, что данный им хлеб они не выпустили из руки и в беспамятстве.
В этот миг глаза Машеньки открылись. В них таял ужас и остатки паники. Девочка смотрела в глаза женщине, видя в них что-то очень для себя важное. В следующих миг она закашлялась, но врачи оттерли женщину от детей, вынимая трубку и приводя с порядок внезапно задышавшего самостоятельно ребенка.
— Надя… — прошептала девочка. — А кто это?
— Это наша мама… — ответила ей Надя. — Отныне и навсегда это наша мама.
— Мама… — проговорил моментально открывший глаза Гриша. Он нащупал руку девочки, сразу же успокоившись. — Мама… Настоящая? Как мама Зина?
— Самая настоящая, — улыбнулась фрау Кох, снова приблизившись к кровати, чтобы осторожно погладить детей. — Вы здесь полежите немного, а потом мы поедем домой.
— Домой… — повторила за новой мамой Маша. — А Надя?
— Надя тут, — показала фрау Кох. — Мы теперь семья. Все вместе, да?
— Да, — кивнула девочка и тут вспомнила. В глазах ее опять появились нотки паники, но женщина даже сказать ничего не успела.
— Нет больше карточек, — твердо произнес Гриша. — А даже если бы были, мы рабочие, у нас есть столовая, да и ребята на заводе не оставили бы умирать.
— Это был просто сон, Машенька, — фрау Кох гладила свою младшую дочь. — Просто сон, ничего этого нет. Не умирай, пожалуйста, ты нам очень нужна.
Когда-то очень давно, еще до Ленинграда, Маша Ефремова отдала бы все, что угодно ради того, чтобы услышать эти слова. Сейчас же она принимала тот факт, что опять есть мама и папа. Слыша русскую речь, девочка не ассоциировала фрау Кох со своей биологической из прошлой жизни матерью, а только с мамой Зиной. Поэтому Машины губы дрогнули в попытке улыбнуться.
— Вы полежите тут недельку, — подошел герр Кох, перед которым, казалось раскрыла ставни совсем другая эпоха. — Потом мы с мамой заберем вас домой. И Наденька тоже посидит дома, подождут экзамены годик. Ты согласна, дочь?
— Я на все согласна, — вздохнула Надя. — На все-все, лишь бы мои младшие жили. Кто знает, что было бы со мной, не будь их.
— Что было бы с нами, не будь тебя… — эхом откликнулся Гриша.
Оставив детей в больнице, семья Кох отправилась утрясать вопросы с чиновниками, делать документы и вносить туда новые старые имена детей. Даже Марте приписали второе имя — Надежда. Их дочь была надеждой и волшебным чудом двоих детей, а они стали ее семьей. Разрушать такую семью было неправильно, поэтому с помощью школы все дела и бумаги были сделаны за очень короткое время.
[1] В Швейцарии и Германии «скорая помощь» зовется «службой спасения»
[2] Переведя на искусственную вентиляцию легких
[3] Так называемый «синдром разбитого сердца», опасный для жизни в принципе, но не оставляющий последствий при адекватном лечении.