Догадка Ферма

2 Среда, 4 ноября, и четверг, 5 ноября 1543 года

Около пяти часов утра граф де Бриен, Ле Телье и Фронсак уселись в экипаж и двинулись в путь. До рассвета было еще далеко, а потому впереди экипажа ехали два гвардейца со смоляными факелами в руках, а кроме того, на карете зажгли масляные лампы. Лошади шли шагом, не торопясь, поскольку кучеру в темноте было трудно ими управлять.

В сухую погоду путешествие от поместья Фронсака до столицы занимало примерно шесть часов. Однако сейчас, после нескольких дней проливных дождей, дороги превратились в грязевое месиво, и на преодоление восьми лье, разделявших Мерси и Париж, должно было уйти не менее восьми, а то и девяти часов, так что в Париж путники должны были попасть самое ранее после полудня.

Луи сидел рядом с графом де Бриеном, а Ле Телье расположился напротив них. Гофреди следовал за каретой.

Старый воин был вооружен, как в день разграбления Шарма под Нанси, в те времена, когда он служил под командованием Жана де Гасьона. Их полк тогда вошел в город, после чего все местные женщины и монахини были изнасилованы, а все дети — убиты. Теперь, думал Гофреди, вспоминая захват Шарма со смесью стыда и ностальгии, Гасьон стал маршалом Франции,[8] а он сам служил доброму господину.

Старый рейтар по-прежнему переживал тяжелый спор, разгоревшийся между ним и хозяином, когда они вернулись с прогулки к реке и Ле Телье с Бриеном ушли переодеться.

Луи зашел в оружейную, где Гофреди чистил и тщательно раскладывал по местам шпаги и пистолеты. Фронсак объявил завтрашнем отъезде, после чего, усевшись на табурет, объяснил, чем ему предстоит заняться в Париже.

Такого рода расследования совсем не нравились старому солдату, о чем он не преминул заявить со всей прямотой:

— Мсье, когда я служил в Веймарской армии, мы часто устраивали засады для гонцов, перевозивших депеши. Пойманных приводили к мсье де Гасьону. Не очень-то было приятно смотреть на то, как он развязывал им язык. Информация — это нерв войны. Если вы атакуете шпионскую сеть, то помните — попав в руки врага, вы очень рискуете расстаться с жизнью.

— Этого я и опасаюсь, друг мой. Именно поэтому ты мне нужен!

Гофреди покачал головой и поморщился:

— Вы не понимаете, мсье, или не хотите понимать. Я сражался всю жизнь и многих убил. Возможно, слишком многих, но всегда с открытым забралом. Я видел моих врагов, читал их участь во взоре. Здесь же речь идет о темном мире, где вы будете двигаться на ощупь, не зная, кто ваши враги, когда они нападут на вас. Друзья ваши, несомненно, окажутся врагами, и прямо противоположное тоже не исключено. Пока вы будете заниматься этим делом, я ни на минуту не оставлю вас одного, иначе я вас потеряю, — заключил он.

Он увидел, как хозяин вздрогнул, но разубедить Луи не удалось.

— Послезавтра ты будешь сопровождать меня в Пале-Рояль. Граф де Бриен представит меня Антуану Россиньолю, главе шифровального бюро, и туда я пойду один, чтобы посмотреть на четырех подозреваемых. Ты знаешь, внешность у меня вполне заурядная, и маловероятно, чтобы эти люди запомнили меня с первого взгляда, особенно если я слегка загримируюсь. А вот тебя забыть нельзя, стоит только раз взглянуть! Поэтому ты останешься в первом дворе дворца и будешь ждать меня там. Я не хочу, чтобы тебя увидели, поскольку за этими подозреваемыми придется установить слежку. Это единственный способ обнаружить предателя. Между тем я не могу довериться никому, кроме моего друга Гастона, поэтому за одним из них пойдешь ты, за двумя другими — мы с Гастоном. Что касается четвертого, надеюсь, Гастон подберет нам в помощь надежного человека.

Гофреди отрицательно покачал головой:

— Мне это совсем не нравится, мсье! Я готов допустить, что вы ничем не рискуете в Пале-Рояле, но если человек, за которым вы станете следить, заметит вас и устроит вам ловушку, вы с ним один не справитесь!

— И не таких видали, — ответил хозяин с явно наигранной уверенностью. — Я буду очень осторожен. К тому же у меня нет выбора.

В карете завязался живой разговор. Луи расспрашивал о том, что происходило при дворе и в городе с тех пор, как он покинул Париж.

Ле Телье рассказал все, что знал о судьбе заговорщиков, которым мадам де Корнюэль, подруга маркизы де Рамбуйе, дала прозвище Важные. Луи являлся их главным противником.[9]

Конечно, это были всего лишь пустые головы, как насмешливо говорил его друг коадъютор Поль де Гонди, однако эти мятежники, порхавшие, словно бабочки вокруг герцогини де Шеврез, эти вертопрахи, которые вечно твердили таинственным тоном: «У меня чрезвычайно важное дело», едва не убили кардинала Мазарини.

Анри де Кампьон, гвардейский офицер, правая рука герцога де Бофора, готовившего покушение на министра, сбежал в Голландию. А его друг Бопюи, еще один офицер того же полка, нашел убежище в Риме.

Мари де Роан, герцогиня де Шеврез, отправилась в изгнание — в свое имение в Кузьере, и никому не было разрешено переписываться с нею. Однако Ле Телье знал, что Клод де Бурдей, старый сообщник всех предыдущих заговорщиков, сумел обмануть бдительность приставов, бдительно следивших за поместьем. Без сомнения, она ухитрялась переправлять послания друзьям. Впрочем, некоторые утверждали, будто она готовится покинуть Францию, справедливо опасаясь неизбежного ареста.

Герцогиня де Монбазон, которая лишилась любовника, герцога де Бофора, ибо Рыночный король был заключен в Венсенском замке, продалась герцогу де Гизу, вернувшемуся в Париж несколько месяцев назад, чтобы попытаться вступить в брак — третий — с одной из фрейлин регентши.

Итак, толстуха Монбазон, жена парижского губернатора, у которой грудей имелось вполовину больше, чем надо, как говорил зубоскал Тальман, которая настолько нуждалась в деньгах, что ее можно было снять на ночь, которая, будучи беременной, сделала выкидыш, проскакав на лошади несколько часов подряд, и которую именовали людоедкой, стала любовницей безумного Гиза!

Вот что осталось от этой мятежной банды Важных, потрясшей французский престол! — с насмешкой подумал Луи.

— Что до маркиза де Фонтрая, готовившего покушение на Его преосвященство, — продолжал Ле Телье, — он избежал преследований, поскольку никаких доказательств найти не удалось. Между тем кое-кто встречал его в прошлом месяце во дворце мсье де Ларошфуко на улице Сен, в обществе Клода де Бурдея, графа де Монтрезора, которого мои приставы будто бы видели у герцогини де Шеврез. Несомненно, между Фонтраем и Шеврез существуют близкие отношения, дружеские или основанные на взаимном интересе.

— Фонтрай все еще в Париже? — встревожился Луи.

— Не знаю, но думаю, что нет. Герцога Энгиенского ждут со дня на день, вместе с друзьями и офицерами. Последние Важные не станут дразнить его своим присутствием теперь, когда он стал генералом, возглавил армию и увенчан ореолом великолепных побед. И потом, монсеньор Мазарини уже твердо держит узды правления. За несколько недель ситуация полностью изменилась.

Луи расспрашивал именно потому, что задавался вопросом, не стоит ли за делом о хищении кодов маркиз де Фонтрай. Этот демон вполне способен на такое, и у него сохранились тесные связи с Испанией.

Происходивший из одной из самых древних семей в Гаскони, Луи д'Астарак, маркиз де Фонтрай, родился в 1605 году в семье сенешаля Арманьяка и Маргариты де Монтескье. Обладая необыкновенным умом и дерзостью, он мог бы претендовать на самые высокие должности в армии, если бы не был горбатым калекой.

Несмотря на свое увечье и уродство, он мог бы, по крайней мере, занять важный государственный пост, если бы Ришелье сознательно не отстранил его от всякой дипломатической и политической деятельности.

Ибо Фонтрай исповедовал чрезвычайно опасные, на взгляд министра, идеи. Преклоняясь перед древнеримскими добродетелями и проницательно замечая нищету народа, Фонтрай считал себя республиканцем и мечтал о том, чтобы во Франции было такое же правительство, как в античном Риме… и, разумеется, чтобы сам он стал первым консулом.

Итак, эти двое презирали друг друга, и недобрые чувства Фонтрая к кардиналу превратились в ненависть в тот день, когда Ришелье назвал его чудовищем.

С тех пор Фонтрай несколько раз пытался устранить Великого Сатрапа. Он мог бы даже и преуспеть, если бы не малодушие короля. Так, однажды Людовик XIII сказал ему словно бы в шутку:

— Ах, если бы кардинал вдруг покинул наш мир, мы могли бы стать счастливыми!

Фонтрай с живостью ответил:

— Вашему величеству достаточно лишь распорядиться, и найдутся люди, которые избавят вас от него в вашем же присутствии!

Король заколебался, но так и посмел пойти дальше.

Догадавшись, что монарх никогда не выступит против своего министра, Фонтрай присоединился к Сен-Мару, официальному фавориту, и Гастону Орлеанскому, брату Людовика XIII. Будучи другом обоих, он предложил им заключить пакт с Испанией. За полновесные наличные пистоли заговорщики устранили бы Ришелье, а затем и короля с целью возвести на трон принца Орлеанского, который стал бы проводить политику, угодную Эскуриалу.

Заговорщики были очень близки к тому, чтобы убить Людовика Заику, и, конечно же, Фонтрай добился бы успеха, не будь его противником хитроумный Мазарини, которому помогал Луи Фронсак.

После провала этого заговора маркиз нашел убежище в Англии и вернулся во Францию только после смерти Ришелье.

Он вновь начал готовить убийство Людовика XIII, затем, негласно возглавив Важных, попытался избавиться от Мазарини, чтобы в стране воцарился хаос. У него не было сомнений, что вследствие этих потрясений ему удастся захватить власть и установить, наконец, желанную республику — на манер парламентской революции, сотрясавшей Англию.

Но в очередной раз ему помешал Луи Фронсак, сумевший провалить и этот заговор.

Ле Телье, казалось, совершенно не тревожили последние Важные, оставшиеся на свободе. Единственным, кто еще находился в Париже, был Генрих де Гиз, но его деяния ныне только смешили двор.

Ибо Генрих Лотарингский, герцог де Гиз, внук Меченого, которому удалось пошатнуть трон Генриха III, помышлял только о женских прелестях.

Став архиепископом Реймса в двадцать один год, он соблазнил двух дочерей герцога Неверского, из которых одна была аббатисой. На второй он даже втайне женился, прежде чем влезть в заговор Людовика Бурбонского, графа Суассонского. И этот заговор был подготовлен маркизом де Фонтраем!

Бурбон по рождению и принц крови, граф Суассонский едва не стал регентом королевства. В прошлом году во главе испанской армии он сокрушил королевские войска в битве при Ла-Марфе, к югу от Седана. Выиграв битву и готовясь идти на Париж, он решил почесать окровавленную щеку и в качестве скребка использовал собственный пистолет.

Раздался выстрел, и пуля прошла через мозг![10]

Поскольку партия была проиграна, герцог де Гиз укрылся в Брюсселе, бросив супругу и архиепископство. Он воспользовался этим обстоятельством, чтобы жениться на красивой графине.

Тем не менее, в начале года архиепископ-двоеженец вернулся во Францию с целью выпросить прощение. В обмен на помилование он отказался от всех церковных бенефициев и сложил архиепископский сан. Отныне самые чистые любовные чувства связывали его с одной из королевских фрейлин, на которой он обещал жениться. Но чтобы повести избранницу к алтарю, он должен был аннулировать предыдущие брачные союзы!

Он часто навещал свою сестру, Франсуазу Лотарингскую, аббатису монастыря Сен-Пьер в Реймсе. Однажды она застала его в разгар любовной игры с хорошенькой послушницей.

— Брат мой! Вы издеваетесь! Это же невеста Иисуса Христа! — с ужасом воскликнула она.

Изнасилованная послушница, рыдая, клялась изобличить бешеного безумца.

Перед угрозой грандиозного скандала аббатиса приказала брату, указав ему на другую, чрезвычайно уродливую монашенку, которая присутствовала при этой сцене:

— Брат мой, совершите то же самое с ней, хоть она совсем некрасива. Тогда нашей сестре будет не так обидно стерпеть ваше надругательство.

Герцог де Гиз виновато ответил:

— Сестра моя, уж очень она безобразна! Но не важно, раз вы этого хотите…

Первая монашенка, поскольку обесчестили не только ее, согласилась не выдавать герцога.[11]

Ле Телье, рассказывая о гнусных поступках Гиза, которые хорошо знал, поскольку имел в подчинении полицию, смеялся до слез. Бриен же, напротив, считал поведение внука Меченого неслыханным. А Луи воспринял историю с обесчещенной монашкой как лишнее подтверждение безумия бывшего архиепископа.

Он говорил себе, что столь глупый человек не может быть опасным. Однако он ошибался.

Затем Луи задал несколько вопросов графу де Бриену. Главным образом, о гонцах и курьерах, но также о способах кодировки депеш и работе шифровального бюро.

Около десяти часов они остановились на почтовой станции, чтобы сменить лошадей и подкрепиться.

До Парижа они добрались около трех и въехали в город через ворота Тампль. Обычно лишь по утрам движение было адским, но в этот день, едва миновав сторожевой пост, карета министров застряла на улице Сент-Авуа.

Четыре королевских гвардейца тщетно попытались растащить в стороны телеги и экипажи, загромоздившие слишком узкий проход. Устав от бесконечного стояния перед оградой Тампля, Луи, в конечном счете, обратился к обоим министрам:

— Я предпочитаю расстаться с вами здесь. Мы недалеко от улицы Катр-Фис, где находится контора моего отца. Я сяду на лошадь за спиной Гофреди, который также жаждет попасть домой.

— Улица уж очень грязная, — заметил Ле Телье, выглянув из окошка кареты. — Здесь вы, по крайней мере, не рискуете запачкаться.

Действительно, грязь, в которой вязли колеса их кареты — смесь земли, нечистот и конского навоза, — налипла на оси, заставляя из последних сил напрягаться шестерых лошадей, которые хрипели и яростно ржали, как только форейторы начинали хлестать их кнутом, чтобы они шли быстрее.

— На мне дорожная одежда, и на крупе лошади навоз мне не страшен. В любом случае нам осталась какая-то сотня туазов, и сомневаюсь, что ваша карета сумеет опередить нас.

— Вы, несомненно, правы! — признал, наконец, Ле Телье. — Впрочем, если дорога не освободится, мы последуем вашему примеру и тоже сядем на лошадей, позади гвардейцев. Где ваши вещи?

— В седельных сумках моего слуги Гофреди. Мсье де Бриен, завтра утром я могу встретиться с вами в Пале-Рояле. Сразу же после восхода солнца. Вам это удобно?

— Я буду ждать вас, мсье.

Луи попрощался с ними и вышел из кареты, стараясь не запачкать дорожные сапоги грязью. Ему удалось забраться на каменную тумбу. Гофреди протянул руку, и Луи прыгнул на круп лошади.

Улица была полностью запружена телегами с провизией и строительными материалами. Всадники с большим трудом пробили себе дорогу. Им приходилось следить за прохожими, водоносами и другими бродячими торговцами, сновавшими по мостовой. Однако свирепая, покрытая шрамами физиономия Гофреди, а также тяжелая шпага, бившая его по бедру, заставляли встречных сторониться, и лошадь их, лавируя между экипажами, медленно, но верно шла вперед.

Как всегда, рейтар внушал всем почтение и зловещим выражением лица, и своей экипировкой. Сегодня он был в помятой шляпе с обвисшими до плеч полями. Из-под пунцового шерстяного плаща выглядывала буйволиная куртка, залатанная во многих местах, и кожаная перевязь, на которой висела испанская стальная рапира с медной рукоятью. К груди был привязан шнурком охотничий нож длиной в полтора фута. Наконец, из седельной кобуры, прижимавшейся к отвороту сапога, торчала ручка аркебузы с колесиком для высекания огня!

Луи, сидя за спиной старого солдата, казался столь незначительной персоной в своей полотняной коричневой одежде и фетровой шляпе, что прохожие принимали его за слугу этого грозного вояки!

По мере того как они продвигались вперед, вонь становилась все более невыносимой. Накануне прошли дожди, и конский навоз, размазанный колесами и копытами по мостовой, буквально отравлял воздух тошнотворными миазмами. Горе тому, кто попадет под струю такой грязи — одежду свою он уже не отчистит никогда.

Как всегда при въезде в Париж, Луи размышлял о том, насколько этот город похож на зловонную клоаку: улицы заполнены нечистотами, а переулки утопают в дерьме. Как и сами жители.

Наконец они въехали на улицу Катр-Фис, где находились контора и дом его отца.

Контора Пьера Фронсака, одна из самых процветающих в Париже, была некогда укрепленной фермой, которая располагалась за крепостными стенами, возведенными Филиппом-Августом. Целиком построенная из камня, она выделялась своей мощью среди прочих домов квартала — за исключением, разумеется, нового дворца Гизов, возвышающегося напротив.

Выходивший на улицу фасад был частью старой крепостной стены, полностью закрывавшей внутренний двор, куда можно было попасть через единственные ворота. Во двор выходили лишь редкие и очень узкие оконца бывшего укрепления — все с крепкими железными решетками или с дубовыми ставнями.

Жилое помещение состояло из трех этажей. В дом попадали через старший вестибюль, откуда вверх вела прямая крутая лестница. Слева от вестибюля располагались большая кухня, службы, хранилище для овощей, помещение для стирки, а также громадная общая зала. С другой стороны лестницы находились каретный сарай, конюшня и сеновал.

На втором этаже была анфилада из несколько комнат. Слева от лестницы — библиотека, зала для приемов, которую использовали также для торжественных обедов, и собственно нотариальная контора. Последняя представляла собой длинную галерею без окон, с полками на стенах, где лежали сумки и пыльные досье. Здесь от рассвета до заката трудились несколько писцов. Жан Байоль, старший клерк, присматривал за этим маленьким мирком и руководил всеми работами.

Справа от лестницы находились большой кабинет Пьера Фронсака, комната для архивов и небольшой чулан без окон, служивший кабинетом для Луи, когда тот еще был нотариусом.

По бокам дома возвышались две угловые башенки с винтовыми лестницами, которые, проходя через кабинет мсье Фронсака с одной стороны и библиотеку с другой, поднимались на третий этаж и спускались на первый, причем лестница мсье Фронсака выходила во двор, а библиотечная — на кухню.

Пьер Фронсак сидел в своем кабинете вместе с Жаном Байолем, маленьким человечком с гладким лицом, тусклыми волосами, невыразительным лицом и в скромной одежде. Хотя старший клерк отличался большими познаниями, проницательностью, умением держать язык за зубами и редкой работоспособностью, внешне он производил впечатление личности бесцветной и малозначительной. Оба изучали документы, касавшиеся особо сложного дела о наследстве.

— Что это за шум во дворе, мсье Байоль? — спросил нотариус, услышав стук конских копыт и звяканье железа.

Байоль подошел к крошечному окну, в сущности, бойнице, и посмотрел вниз. Внезапно лицо его осветилось, хотя ответил он нотариусу совершенно равнодушным тоном:

— Ваш сын, мсье! И мсье Гофреди, который только что спешился. Он экипирован так, словно собрался на войну с варварами! Это его оружие звякает.

— Мой сын!

Нотариус встал, словно ужаленный, и устремился к окну, бесцеремонно отстранив беднягу Байоля. Во дворе он увидел Гофреди, прижавшего к груди одного из братьев Бувье, тогда как Луи целовался со вторым.

Гийом и Жак Бувье были старыми солдатами. На службе у нотариуса Фронсака в их обязанности входило очищать двор от навоза, который оставляли лошади посетителей, и защищать дом вместе с его обитателями в случае нападения. Хотя оба брата достигли уже преклонных лет и изрядно отяжелели, силу они сохранили могучую и отличались редкой свирепостью в бою.

Пьер Фронсак, обрадованный неожиданным приездом сына и одновременно встревоженный его появлением вместе с Гофреди, но без супруги и даже без кареты, тут же направился к винтовой лесенке в углу, чтобы спуститься во двор.

Но в тот момент, когда он открывал дверь, ведущую в башенку, перед ним предстал сын, искрящийся радостью и запыхавшийся от того, что взлетел вверх, перескакивая через четыре ступеньки.

— Луи!

— Отец!

Они крепко обнялись, с любовью глядя друг на друга.

— Что-то случилось, сынок? — спросил Пьер Фронсак, который отличался склонностью видеть все в мрачном свете.

— Ничего серьезного, отец, уверяю тебя. Я только что прибыл в Париж в карете мсье Ле Телье, который заехал за мной в Мерси. Улица Тампль была слишком загромождена, поэтому я прыгнул на лошадь за спину Гофреди. Мне придется провести в Париже несколько недель, возможно, даже два-три месяца.

Он повернулся к старшему клерку со словами:

— Жан, как мне приятно видеть вас!

— Мне тоже, мсье шевалье, — ответил Байоль своим обычным бесцветным голосом. И тут же обратился к нотариусу: — Мсье Фронсак, я могу взять с собой досье, над которым мы работаем, и подготовить записку по этому делу о наследстве, если вы не против.

— Берите, Байоль, у меня нет никакого настроения заниматься этим сейчас, и я вам полностью доверяю.

Старший клерк бесшумно вышел.

— Ле Телье заехал за тобой в Мерси? — с тревогой спросил, Пьер Фронсак. — Что это значит?

— Ничего серьезного, говорю тебе, я должен еще раз помочь монсеньору Мазарини, — со вздохом произнес Луи, но горящий взор выдал его истинные чувства.

— А Жюли?

— Вскоре последует за мной. Мой отъезд был стремительным, поскольку завтра мне нужно быть в Пале-Рояле вместе с Гофреди. Не могли бы братья Бувье отправиться за ней? Я не хочу, чтобы она путешествовала без охраны.

— Разумеется! Они будут в восторге от этой поездки. Вооружатся до зубов и вообразят, будто снова выступили в поход! Надеюсь, вы остановитесь у нас?

— Не знаю. Я подумал, что могу снова занять мою старую квартиру на улице Блан-Манто, которая сейчас, полагаю, пустует. Но Жюли возьмет с собой горничную, так что там нам будет тесно вместе с Гофреди и Никола.

— Вы устроитесь в библиотеке. Я прикажу достать кровать из чулана. В твоем бывшем кабинете положат соломенный матрас для Гофреди с Никола. А горничная Жюли разделит кровать с нашими двумя служанками, на чердаке. Они немного потеснятся, но зато спать так им будет теплее!

Конечно, дом был велик, но в нем обитало столько людей! На третьем этаже нотариус с супругой занимали спальню, прихожую и небольшую гостиную, где иногда ночевал Дени, брат Луи, пансионер Клермонского коллежа. Две другие большие комнаты, справа от лестницы, служили пристанищем управляющему Ришпену и Жану Байолю. С ним жила его сестра, старая дева, которая следила за бельем во всем доме.

Поэтому привратник и сторож, равно как и горничные, теснились на чердаке, в холодных клетушках без окон.

— Думаю, Жюли удовлетворится таким решением, — сказал Луи. — В любом случае мы вряд ли задержимся дольше чем на месяц или два.

— Я завтра же пошлю братьев Бувье в Мерси. До воскресенья они вернутся вместе с Жюли и Никола. Тем временем я займусь вашим обустройством вместе с Ришпеном.

— А я пойду поздороваться с матушкой.

— Она в спальне вместе с сестрой Байоля. Они отбирают простыни на штопку.

На следующее утро шел слабый дождь, и Луи был этим крайне расстроен. Во-первых, потому что братья Бувье собирались выехать в Мерси, а дождливая погода могла превратить обычное путешествие в восемь лье в устрашающее предприятие. Во-вторых, потому что он взял с собой в Париж очень мало одежды.

В его дорожной сумке был лишь один атласный камзол со сборчатым поясом и штаны из того же материала, которые обошлись ему в пятьдесят ливров. Он только что надел их, и уличная грязь могла безнадежно испортить его единственный костюм.

Спал он в библиотеке, где управляющий Клод Ришпен установил кровать с занавесками. Днем сюда должны были принести другие предметы меблировки, чтобы сделать пребывание супругов более удобным.

Распорядившись насчет горячей воды, Луи подровнял бородку и усы при свечах, затем спустился на кухню, где ему подали на завтрак миску тыквенного супа, варенье и хлеб из Гонеса.[12] Матушка его уже находилась на кухне и вместе с мадам Малле и Ришпеном составляла список того, что следовало купить на малом рынке Тампля.

Луи доедал суп, когда вошел Гофреди.

— Карета готова, мсье, — сказал он и тут же ушел.

Было пять часов утра.

Луи поднялся, попрощался с матерью, мадам Малле и Ришпеном, а затем вышел вслед за Гофреди.

Карета с зажженными масляными лампами ожидала во дворе под присмотром Жака Бувье, который уже открыл ворота. Гофреди поднялся на облучок, а Луи удобно устроился внутри, на одном из сидений, обитых красной кожей. Подмораживало, но он завернулся в свой толстый плащ, и ему не было холодно.

Накануне он попросил горничную матери завить ему волосы. Сейчас Луи надел отцовскую элегантную бобровую шапку, к которой сестра Байоля прицепила кокетливое перо цапли. Кроме того, он сменил черные банты на многоцветные, взятые у матери, и натянул атласные перчатки с бахромой под цвет камзола.

Эта очевидное фатовство было, конечно же, данью уважения графу де Бриену, с которым он собирался встретиться, однако, прежде всего ему хотелось показаться шифровальщикам Антуана Россиньоля в непривычном для себя виде, поскольку позднее ему предстояло следить за ними.

Небольшую карету Пьера Фронсака везла упряжка из двух лошадей, что позволяло легко передвигаться по узким улицам, но, как обычно в этот утренний час, целая армия мулов перекрыла все пути. Это магистраты отправлялись во Дворец правосудия, на остров Сите.

Проехав по улице де Ломбар, экипаж Фронсака совсем сбавил ход: хотя мулы исчезли, свернув к острову, дорогу загромоздили кареты и портшезы, направлявшиеся к Лувру или в Пале-Кардиналь. В этом старом квартале и без того узкие улицы стали почти непроходимыми из-за столиков продавцов, которые выдвигались на мостовую гораздо дальше, чем им было разрешено.

Луи сохранял бдительность. Как только лошади начинали спотыкаться, он оборачивался и грозил кулаком мальчишкам или наглым лакеям, которые забирались на задок кареты между большими колесами, чтобы проехаться, не пачкаясь и сберегая силы.

Гофреди же целиком сосредоточился на том, чтобы не задеть водоносов, торговцев пирогами и вафельными трубочками, крючников с заплечными корзинами или уксусниц, толкающих тачку, — словом, всех торопыг, которые сновали в опасной близости от карет и лошадей. Малейший инцидент мог привести к пробке, а порой даже и стычке!

Наконец они въехали на улицу Сент-Оноре, значительно более широкую, чем все те, которые им удалось благополучно миновать, и вскоре оказались перед Пале-Кардиналь или, скорее, Пале-Роялем, как окрестила дворец регентша, после того как поселилась в нем вместе со своим сыном.

Строительство Пале-Кардиналь было начато Ришелье с целью собрать в одном месте собственный дворец, а также дворец короля, королевы и основных министерских служб. Однако Людовик XIII не пожелал перебираться туда, поэтому Ришелье, в конечном счете, ограничился созданием удобных апартаментов для себя и своих приближенных.

После смерти короля регентша, наконец, решилась покинуть мрачную зловещую крепость Лувр и переехала в этот светлый дворец с его великолепным садом. И поскольку она по-прежнему ненавидела бывшего министра, который однажды посмел подвергнуть ее личному обыску, то сменила название на Пале-Рояль.

Этот дворец совершенно не походил на тот, который мы видим в наши дни. Чтобы построить себе особняк, Ришелье купил прилегающие дома. Некоторые из них снесли и на их месте возвели новые, другие же сохранили из соображений экономии и кое-как включили в новый ансамбль. Вследствие этого никакой гармонии достичь не удалось, и на свет появился настоящий лабиринт из разнообразных жилых зданий и внутренних двориков.

В украшениях также не наблюдалось единства. Некоторые дворы были окружены аркадами, тогда как другие представляли собой колодцы света в окружении серых фасадов. Ансамбль выглядел еще более нелепым из-за того, что новые здания были сравнительно невысокими, дабы не вызывать зависти у вельмож, согласно распоряжению Ришелье!

Несмотря на эти изъяны и хаотичный вид, дворец обладал многочисленными достоинствами. Он был просторным и включал светлые галереи для приемов, два театра, парадные гостиные, служебные кабинеты и, наконец, удобные апартаменты.

Тут имелось все, что необходимо для нормальной жизни дворца: кухни, кордегардии, конюшни и множество комнатушек и каморок — без окон и под лестницей — для офицеров и обслуги.

Залы, галереи, служебные кабинеты и жилые помещения располагались вокруг дворов — их насчитывалось восемь, — главными из которых были два: первый перед фасадом, выходившим на улицу Сент-Оноре, его именовали передним, и большой внутренний, названный вторым.

Справа от переднего двора возвышался театр, сейчас заброшенный, где по случаю свадьбы герцога Энгиенского поставили трагедию «Мирам». На другой стороне теснились строения, среди которых самым значительным была большая галерея. В глубине двора, напротив выхода на улицу Сент-Оноре, находились апартаменты короля. Их пересекал широкий коридор, идущий во второй двор, который был отделен от садов балконом на аркадах, закрытых решетками.

Справа от этого двора начиналась галерея, к которой примыкали обширные жилые помещения. Именно здесь поселилась Анна Австрийская; здесь же заседал и Высокий Совет.

По другую сторону двора тянулась Галерея знаменитостей с портретами, лично отобранными Ришелье, который сам заказал их художникам Вуэ и Шампаню. Эта галерея была построена в бывшем дворце Анжан, названным также дворцом Ришелье, поскольку именно в нем жил кардинал. Старинные здания соседствовали тут с новыми — сохранился даже древний донжон!

Именно в этой части дворца находились самые важные государственные учреждения, такие как министерство графа де Бриена, Служба депеш и шифровальное бюро.

Что касается Мазарини, он выбрал себе дворец,[13] стоящий на улице, которая начиналась у самого края сада. Правда, чтобы отправиться на совет, ему нужно было пересечь открытый для публики сад. Поскольку министра в народе не любили и его появление вызывало насмешки и чуть ли не угрозы со стороны гуляк, регентша предложила ему поселиться рядом с собственными апартаментами. Новое жилище кардинала сообщалось с покоями королевы посредством потайной лестницы, что не замедлило вызвать сплетни.

Луи вышел из кареты перед кордегардией, находившейся на эспланаде между входом во дворец и улицей Сен-Тома-дю-Лувр.

Действительно, его карета не могла въехать на передний двор, уже заполненный другими экипажами, мулами и лошадьми. Гофреди придется подождать его снаружи.

Луи объяснил офицеру швейцарской гвардии, в красном плаще с расшитыми отворотами и в голубых штанах до колен, что прибыл по приглашению графа де Бриена. Офицер кивнул, разрешив карете и кучеру остаться у входа.

Было по-прежнему темно, несмотря на слабый свет от восковых факелов, прикрепленных к пилястрам. Закутавшись в тяжелый шерстяной плащ с капюшоном и держа шляпу под полой из-за накрапывающего дождя, Луи вошел во двор и с трудом протиснулся между экипажами, лампы которых, к счастью, были большей частью зажжены. Он оказался в темной толпе магистратов, офицеров, клерков и прелатов, которые поголовно носили черное одеяние, словно бы их к этому принудили. Единственными цветными пятнами оказались плащи дворян.

Среди этой сутолоки и в этой темноте он быстро понял, что переоценил свои возможности и вряд ли сумеет отыскать кабинет графа де Бриена самостоятельно.

Перед дверьми в королевские апартаменты он заметил несущих караульную службу мушкетеров и драгун. В поисках знакомого лица он вдруг углядел при свете факела белокурого гиганта, с рукой на перевязи, который смутно кого-то ему напоминал. В конце концов, он опознал в колоссе Исаака де Порто, или сьера дю Валлона, которого его друг Шарль де Батц, сеньор д'Артаньян, называл Портосом.

Тут же на память ему пришли события трехмесячной давности, и он вновь увидел, с какой яростью этот громила добивает ударом шпаги еще живых разбойников из банды, атаковавшей Мазарини на Луврском мосту.

Луи предпочел бы обратиться к кому-нибудь другому, но выбора у него не было. Подойдя к гиганту, он спросил:

— Мсье дю Валлон, вы меня узнаете?

Мушкетер оглядел наглеца в капюшоне пренебрежительно и вместе с тем враждебно.

— Кто вы такой, мсье? — проворчал он.

— Друг сеньора де Батца. Меня зовут Луи Фронсак, я кавалер ордена Святого Михаила,[14] и мы с вами уже встречались, мсье.

Силач тупо сощурил свои маленькие глазки. Он долго смотрел на эту жалкую тлю: хрупкий человечишка без шпаги и шляпы, в угольно-черном плаще из шершавой шерсти с простонародным капюшоном. Кавалер ордена Святого Михаила? Скорее сумасшедший!

— Я не люблю, когда надо мной насмехаются, негодный! — прорычал разгневанный колосс, выпрямившись во весь рост.

Луи глубоко вздохнул, чтобы справиться с одолевавшим его страхом, а затем произнес, стараясь придать своему голосу твердость:

— У меня были фальшивые усы в тот вечер, когда банда Эшафота атаковала монсеньора Мазарини. Если мне не изменяет память, вы как будто оказались в числе тех, кто приветствовал меня овацией. Напомню также, что я сражался при Рокруа вместе с мсье д'Энгиеном и вполне доказал, что можно быть храбрецом, не имея шпаги.

Порто помотал головой, словно пытаясь пробудить с трудом оживающие воспоминания. Через мгновение он пробормотал, явно чувствуя себя не в своей тарелке:

— Это и в самом деле вы? Друг де Батца? Тот, кого он нам представил как человека, превосходящего храбростью его самого?

— Да, это я, — скромно подтвердил Фронсак.

Гигант поморщился, ощущая неловкость:

— Мне… мне очень стыдно, мсье, но здесь так темно, ничего не видно… Чем я могу вам помочь?

— Не нужно извинений, мсье дю Валлон, на вашем месте я поступил бы точно так же. Я пришел сюда по делу, мне нужно встретиться с графом де Бриеном. Но я не знаю, как отыскать его в этом огромном дворце.

Исаак де Порто почесал ухо, отведя в сторону прядь сальных волос.

— Я тоже не знаю, шевалье, однако мой друг Совбёф, который часто несет здесь караульную службу, конечно же, покажет нам дорогу. Пойдемте к нему.

Звеня шпорами на сапогах, он направился к королевскому гвардейцу, который стоял в нескольких шагах, поглаживая закрученные кверху усы одной рукой и положив другую на эфес шпаги.

— Совбёф, мой друг, — Портос указал на Фронсака, — хочет увидеться с мсье де Бриеном. Ты мог бы нас проводить?

— Конечно, приятель, я хотя бы ноги разомну! Гвардеец отдал указания своим товарищам, потом знаком велел Портосу и Фронсаку следовать за ним. Через плохо освещенный коридор они вошли в апартаменты короля, пересекли их и оказались во втором внутреннем дворе.

Потом они двинулись мимо аркад фасада, держась левой стороны, по направлению к особняку Ришелье, затем — в проход, идущий вдоль темного свода, одолели еще один коридор и, наконец, поднялись по красивой лестнице с перилами. Здесь Луи откинул свой капюшон и надел шляпу с плюмажем.

— Вон там Галерея знаменитостей, — пояснил их проводник, показывая на проход слева от лестницы. — Министерские службы мсье де Бриена наверху, там же находится и военное министерство.

Поднявшись на один лестничный пролет, они пересекли целую анфиладу комнат, где уже сидело в ожидании множество людей, и вновь оказались в галерее, более широкой, с окнами в сад.

Эта галерея вела к кабинетам и бюро, где работали писцы, клерки, служащие и секретари. Освещалась она лампами-подсвечниками, охраняли ее французские гвардейцы. Именно здесь располагались министерские службы государственных секретарей, в том числе Служба депеш и шифровальное бюро.

На каменных или деревянных скамьях сидели слуги и ливрейные лакеи, несомненно, ожидавшие распоряжений или вызова в тот или иной кабинет.

Совбёф подошел к одному из сержантов французской гвардии в кирасе и вступил с ним в беседу.

— Секретарь графа предупредил нас, — заявил сержант, выслушав Совбёфа. — Вас ждут, мсье.

Он постучал в дверь, и один из лакеев открыл ее. Вновь переговоры, теперь уже короткие, и наконец, служитель впустил Луи. Перед тем как войти в маленький кабинет, Фронсак поблагодарил своих проводников.

В кабинете при свете двойного подсвечника работал секретарь, в очках, с квадратным воротничком.

— Вы маркиз де Вивон? — спросил он, поднявшись с места.

— Да.

— Государственный секретарь ждет вас.

Секретарь направился к средней двери и тихо постучал. Ему ответили, и он вместе с Луи вошел в кабинет министра.

Это была просторная комната, великолепно освещенная благодаря большой люстре из прозрачного кристалла. В огромном камине черного мрамора потрескивал веселый огонь. Камин был обрамлен гипсовым фризом. В углу стояла обитая ковром банкетка, на которой лежали сумки с документами. Рядом возвышался массивный шкаф с изящными дверцами, чуть поодаль ждали посетителей несколько кресел и табуретов. На левой стене висел портрет королевы.

Министр, облаченный в шелковый камзол, жестом приветствовал Луи и предложил сесть в одно из обитых бархатом кресел, стоявших перед рабочим столом красного дерева. Стену за его спиной расписывал, вероятно, Филипп де Шампань или кто-то из его учеников, Луи узнал Минерву в полном вооружении, Аполлона в окружении муз и сидящее на троне Великодушие, наблюдавшее за людьми.

Секретарь безмолвно удалился.

— Я не задержу вас надолго, мсье Фронсак, — объявил Ломени де Бриен. Весьма элегантный способ намекнуть посетителю, что мсье де Бриен не сможет уделить ему много времени. — Но перед вашей встречей с Россиньолем я хотел бы чуть подробнее объяснить, почему Франции угрожает настоящая катастрофа, если враги будут знать содержание наших депеш.

Вы хорошо знаете, какие стороны противоборствуют в этой войне, шевалье. Для простоты можно сказать, что имеются два союза. В нашем лагере находится Швеция, с которой нас связывает прочный договор, заключенный два года назад. К нам также примыкают Соединенные провинции, равно как несколько городов, герцогств или государств империи, таких как Саксония.

Против нас эрцгерцог Австрийский, нынешний император, а также его кузен Филипп IV Испанский. Оба они Габсбурги. Вокруг них кружат несколько государств и княжеств, которые либо поддерживают их, либо занимают позицию благожелательного нейтралитета. В отдалении от воюющих, соблюдая видимость нейтралитета, располагается Святой престол, клонящийся все же в сторону империи.

К переговорам, которые открываются в Мюнстере и Оснабрюке, стороны выработали твердые позиции. Мы требуем оставить за нами Эльзас,[15] три епископства — Мец, Туль и Верден, и, разумеется, Лотарингию,[16] которую мы отобрали у герцога Карла IV, слишком часто нас предававшего. Мы хотим также сохранить свое влияние в захваченных нами Каталонии и Россиньоле, но при этом соглашаемся уступить часть Люксембурга и Франш-Конте. Равным образом мы должны сохранить Пиньероль, Казаль и окончательно оградить Савойю от любых поползновений со стороны Испании. Сверх того, мы требуем свободу для немецких городов и княжеств, которые нас поддерживают, и настаиваем на свободе вероисповедания для всей Европы.

Этот последний пункт является ключевым для предотвращения новых войн. Германия почти сто лет живет на условиях Аугсбургского мира,[17] однако этот договор должен быть пересмотрен, поскольку протестанты становятся все более и более многочисленными. Мы защищаем свободу исповедовать протестантизм в католических государствах и стоим за отмену принципа cujus region, ejus religio, который вынуждает подданных принимать религию своего правителя.

Одним из самых спорных моментов остается независимость Соединенных провинций. Насколько мы уверены в наших шведских союзниках, настолько же хрупок союз с голландцами. Договор 1635 года с Соединенными провинциями предусматривал разделение Нидерландов на две страны после ухода испанцев. Мы могли бы уступить Каталонию Испании в обмен на часть Нидерландов. Но это означает, что должен быть общий мирный договор между нами, Соединенными провинциями и Испанией. И в этом состоит большая трудность, ибо в Нидерландах существуют три партии. Одна хочет продолжать войну с Испанией и сохранить союз с нами. Это партия Вильгельма Оранского. Вторая желает мира с Испанией, но и сохранения нашего союза. Наконец, третья жаждет мира любой ценой, даже ценой разрыва с нами. Сторонники этой третьей партии заправляют в провинции Голландия и обладают наибольшим влиянием. И мы знаем, что в данный момент они ведут тайные переговоры о сепаратном мире с Испанией.

Какова же позиция империи? Ее представители согласились бы уступить нам несколько пограничных городов в обмен на признание нами выборных прав Баварии и восстановление в своих правах герцога Лотарингского. Они пошли бы даже на то, чтобы отдать нам Эльзас, три епископства и Пиньероль в обмен на окончательный договор о мире.

Это значительные уступки, но для нас недостаточные, ибо мы никогда не уступим в вопросе о Лотарингии. Однако мы узнали, захватив нескольких курьеров герцога Савойского, что ситуация в Австрии настолько скверная, что она готова предложить нам все, что мы хотим.

Мы только что расшифровали послание эрцгерцога Австрийского Фердинанда III его кузену Филиппу IV, в котором он требует заключить мир с Францией любой ценой!

Итак, монсеньор Мазарини желает сохранить твердость. Тем не менее, нам придется пойти на уступки и сообщить о них своим полномочным представителям. Поэтому было бы настоящей драмой, если бы враги выведали наши секреты, как это удалось нам. Курьеры добираются от Парижа до Мюнстера за двенадцать дней. В течение этих двенадцати дней депеши могут быть перехвачены. Только шифровка позволяет сохранить в секрете инструкции нашим послам, д'Аво и Сервьену. Вы с ними знакомы?

— Мне кажется, я не встречался с графом д'Аво, — ответил Луи, — но припоминаю, мсье Сервьен был военным министром.

— Действительно, пятнадцать лет назад. Они очень разные люди. Полагаю, именно по этой причине королева выбрала их. Мсье де Мем, граф д'Аво происходит из семьи государственных советников и председателей парламента. Он человек очень богатый и вместе с тем весьма ловкий. Вы знаете, что он сменил Клода Бутийе на посту суперинтенданта финансов, и эту должность он делит в мсье Ле Байелем. Это блестящий дипломат и тонкий переговорщик, одновременно он склонен к роскоши и расточительству.

Мсье Сервьен — полная его противоположность. Скромный и экономный, хотя он тоже весьма богат. Ему присуща редкая проницательность. Он был послом в Пьемонте, но главное, поддерживал отношения с английскими секретными службами, когда служил интендантом юстиции в Гиэни. Он хорошо знает мир шпионажа и скрытый лик дипломатии. Кроме того, он пользуется полным доверием королевы и Его преосвященства.

Оба находились в Мюнстере несколько недель, чтобы подготовить конференцию, которая откроется в декабре, и только что вернулись. Я должен заверить их, что в нашей корреспонденции не будет никаких утечек.

— Понимаю. Стало быть, мне нужно решить эту проблему к декабрю…

— Именно так. Даже раньше, если возможно…

В это мгновение главная дверь рабочего кабинета открылась, и вошел Ле Телье.

— А! Здравствуйте, мсье Фронсак! — весело сказал он. — Могу я на минутку прервать вас?

Луи поклонился.

— Граф, у меня для вас дурная новость. Монсеньор Чиджи только что прибыл в резиденцию нунция.

— Фабио Чиджи? Но он должен быть в Мюнстере? — воскликнул Бриен, не скрывая изумления.

— Очевидно, он решил сделать небольшой крюк с заездом в Париж.

Ле Телье повернулся к Луи.

— Фабио Чиджи — доверенное лицо папы Урбана Восьмого, который выбрал его в качестве посредника на Мюнстерской конференции. Он родом из Сиены, епископ Нардо, бывший нунций Кёльна. Но главное, нам известно, что он руководит секретными службами Святого престола. Раз он приехал в Париж, значит, на то есть причина, которую нам необходимо знать.

— Вы полагаете, его приезд может иметь отношение к нашему делу? — спросил Луи.

— Тут никогда не бывает совпадений, — мрачно произнес Бриен.

Ле Телье, кивнув, уточнил:

— Это тем более неприятно, что Фабио Чиджи склоняется скорее на сторону Испании.

— Что еще нам известно? — осведомился Луи.

— Немногое, разве что он сделал остановку в Авиньоне, чтобы встретиться с вице-легатом.

— В Авиньоне? — громко переспросил Бриен. — Это странно! Зачем ему понадобилась подобная встреча?

На мгновение разговор прервался. Ломени де Бриен пытался найти объяснение приезду римского посредника. Ле Телье молчал, а Луи ждал.

— Мсье Фронсак, — внезапно произнес Ле Телье, — не могли бы вы объяснить нам, как намерены, действовать?

— Я уже размышлял над этим, мсье. Предполагаю с помощью нескольких верных друзей установить слежку за вашими четырьмя шифровальщиками. Следовательно, мне нужно увидеть их, чтобы знать в лицо, но так, чтобы они не запомнили меня, поскольку я тоже буду следить за ними. Самое лучшее, чтобы меня наскоро представили им в плохо освещенной комнате, не особенно вдаваясь в причины моего появления.

— Россиньоль может устроить это, — сказал Бриен, разводя руками в знак полного согласия.

— Мне также понадобится полицейский для поддержки. Единственный человек, которому я доверяю, это мой друг Гастон де Тийи, комиссар Сен-Жермен-л'Оксеруа. Я хотел бы, чтобы он помогал мне, возможно, при участии нескольких лучников, которые ему полностью преданы.

— Я немедленно предупрежу Дрё д'Обрэ, — принял решение Ле Телье. — Что-нибудь еще?

— Нет, мсье. Мне остается только встретиться с Россиньолем. Необходимо, чтобы он как можно подробнее объяснил, какие коды использует, я же задам ему несколько вопросов. Но прежде мне хотелось бы увидеть тот сейф, в котором вы храните депеши. Каким образом вы обнаружили, что он был вскрыт?

— Простое умозаключение, — осторожно ответил граф де Бриен. — Я положил туда еще не шифрованные или не отправленные депеши, а также недавно полученные. Уже несколько месяцев у меня есть ощущение, что в шифровальном бюро происходят утечки. Поэтому я дважды подкладывал важные шифрованные депеши, не отправляя их, поскольку они были фальшивыми. Между тем одна из них пропала и оказалась в Мадриде. Об этом сообщил мне один из агентов.

— А коды, реестры, как вы говорите… они тоже в сейфе?

— Да.

— Это и в самом деле чрезвычайно серьезно, — признал Луи. — Похоже, шпионам известно все о наших действиях. У кого имеются ключи от сейфа?

— У мсье Россиньоля, у меня самого, мсье Кольбера, мсье Ле Телье и, разумеется, монсеньора Мазарини. Полагаю, это все.

Он бросил вопрошающий взор на Ле Телье.

— Именно так, — подтвердил военный министр, — но может также существовать фальшивый ключ. Кроме того, сейф мог быть вскрыт ловким мастером замков. Впрочем, мы тщательно осмотрели сейф и ничего не обнаружили. Как бы там ни было, ни одного из тех, кто сейчас имеет ключ, заподозрить никак нельзя.

— Кто такой мсье Кольбер?

— Молодой человек, который у меня на службе уже несколько лет, — пояснил Ле Телье. — Он был банковским клерком в Лионе, потом работал в нотариальной конторе, а затем стал комиссаром по военным делам и старшим клерком при Сюлле де Нуайе. Именно в это время я с ним познакомился и забрал к себе. О моих делах ему известно все. Он неутомимый труженик, человек поразительной честности и очень строгих правил.

— Возможно, он мне понадобится, — предположил Луи. — Мне нужен доверенный человек в ваших службах, который хорошо знает тайные пружины министерства и имеет отношение к составлению депеш.

Ле Телье на мгновение задумался, потом вопросительно поднял брови, поглядев на Бриена. Тот неторопливо кивнул, а затем позвонил в колокольчик, лежавший у него на столе. Вошел секретарь, который встретил Луи и проводил в кабинет.

— Сходите за мсье Кольбером, — распорядился Бриен и продолжил, обращаясь к Фронсаку: — Мы отправимся затем к мсье Россиньолю, который работает этажом ниже. Его кабинет рядом с шифровальным бюро. А сейф — он тут.

Бриен поднялся, сделал несколько шагов к большому шкафу в правом углу комнаты и открыл его. Внутренняя поверхность была из железа.

— Как мы вам сказали, есть только четыре ключа, но дверь моего кабинета охраняется днем и ночью французскими гвардейцами. Войти может лишь известный им человек.

— Оставляю вас работать, — решил Ле Телье. — Мсье Фронсак, вы уверены, что больше вам ничего не нужно?

Луи на мгновение задумался, а затем сказал:

— Мне помог бы подписанный вами пропуск, позволяющий свободно передвигаться по дворцу и требовать помощи от гвардейцев.

— Вы правы. Я займусь этим и приложу его к посланию для Дрё д'Обрэ. Господа…

Поклонившись им, военный министр вышел.

Кабинет Кольбера, должно быть, находился поблизости, ибо в это мгновение вернулся секретарь в сопровождении насупленного молодого человека. Густые брови на одутловатом лице придавали ему сонное выражение.

Вновь пришедший посмотрел на Луи без всякой любезности, не выказав ни удивления, ни интереса.

— А, Кольбер! Это мсье Фронсак, шевалье из Мерси. Все, что будет сказано здесь, должно остаться между нами.

Клерк едва кивнул, настолько сие казалось ему очевидным. Он даже позволил себе пренебрежительно выпятить губы, как если бы все, чем ему приходилось заниматься, было секретным по своей природе. Бриен продолжал:

— В моем министерстве обнаружены утечки. Это касается отправленных или полученных депеш. Возможно, хотя и не доказано, что источник утечки — в шифровальное бюро. Мсье Фронсак произведет расследование, и, несомненно, ему понадобится ваша помощь.

Кольбер не обнаружил никаких эмоций. Луи казалось, будто он видит перед собой ядовитую змею.

— Какого рода помощь вы желаете получить, мсье? — спросил клерк.

— Пока не знаю, мсье, — ответил Луи. — Сначала мне нужно ознакомиться с работой шифровального бюро.

Кольбер сохранял бесстрастие, словно был высечен из скалы. Через несколько секунд он сообщил бесцветным голосом:

— Я работаю здесь с пяти утра до восьми вечера. Вы сможете найти меня, когда захотите.

Он поклонился, и граф де Бриен отпустил его со словами:

— Спасибо, мсье Кольбер. Пока это все.

Кольбер вновь поклонился, на сей раз не так глубоко, и бесшумно удалился. Луи следил за ним глазами. Клерк скользил по полу, словно уж.

— Не слишком эмоциональный человек, правда? — поморщился Ломени де Бриен, когда Кольбер ушел.

— В самом деле.

— Он мне совсем не нравится, но не заблуждайтесь на его счет: это поразительный труженик, необыкновенно скрупулезный и компетентный. Единственный его недостаток в том, что он любит только работу. Ест он мало, не пьет, никуда не ходит. У него одна страсть — служить государству, и он периодически умоляет мсье Ле Телье доверить ему самые сложные дела, чтобы было чем занять мозг. В любое время его можно застать здесь, погруженного в бумаги. Наши кабинеты находятся рядом. Представьте себе, он обожает ужей. По его словам, фамилия Кольбер происходит от Coluber, латинского названия этой змеи. Сам он так же холоден, суров и необщителен, как сия рептилия. Но может быть и ядовитым, как гадюка.

Бриен фаталистически пожал плечами и объявил:

— Теперь, если хотите, мы можем встретиться с мсье Россиньолем.

Они вышли через центральную дверь. Бриен не обратил ни малейшего внимания на французских гвардейцев, которые вытянулись, едва завидев его, и направился к лестнице с левой стороны. Это была совсем небольшая винтовая лестница, какие делали в прошлом веке и которая, несомненно, была ровесницей старого дворца Анжан. Она вывела их в довольно широкий и очень плохо освещенный коридор. Караульную службу здесь также несли французские гвардейцы. Луи заметил, что солдаты, которыми командовал младший лейтенант, выглядели особо бдительными.

— Кольбер здесь старший клерк, — объяснил министр. — Мсье Россиньоль имеет статус секретаря. Что касается четырех его шифровальщиков, они не простые письмоводители, а служащие с довольно высоким жалованьем.

Солдаты и офицер последовательно отдали честь министру, который направился к двери. Он открыл ее без стука.

Небольшая комната была хорошо освещена подсвечниками и несколькими морскими фонарями, а также потрескивавшим в камине веселым огнем. Луи сразу заметил, что все стены полностью закрыты книгами, кроме стены напротив, украшенной натюрмортом, явно привезенным из Голландии. Посреди комнаты возвышался письменный стол, за которым сидел человек лет сорока с заметным брюшком.

Антуан Россиньоль — это мог быть только он — поднял глаза, затем стремительно вскочил при виде своего министра.

У главы шифровального бюро было рыхлое лицо, высокий и широкий лоб, проницательный взгляд. Тонкие усики в одну линию словно бы перечеркивали его физиономию.

— Мсье министр, — почтительно склонился он.

— Мсье Россиньоль, это шевалье Фронсак. Королева и монсеньор Мазарини выбрали его, чтобы разрешить известную вам проблему. Ничего от него не скрывайте и окажите любую необходимую ему помощь.

Министр вышел. Россиньоль жестом предложил Луи сесть в кресло напротив. Округлый телом и лицом, он слишком много улыбался, словно желая скрыть потаенные мысли.

— С чего начать, мсье Фронсак?

Луи с улыбкой развел руками:

— С самого начала?

— Прекрасная мысль! Что вам известно о шифровке и расшифровке, мсье Фронсак?

— Не очень многое, мсье. Я знаю только, что Юлий Цезарь писал секретные послания Цицерону, заменяя каждую букву другой, стоящей в алфавите тремя рядами ниже.

— Именно так. Этот метод по-прежнему в ходу, хотя расшифровать его очень просто. Задолго до Цезаря спартанцы придумали гораздо более совершенный инструмент — скитал. Это была деревянная палка с насечками, на которую ленту пергамента наматывали таким образом, чтобы слои плотно примыкали друг к другу. Текст записывали поверху, и слова одной фразы занимали место на разных витках. Затем ленту снимали и отправляли по назначению. Прочесть это послание можно было, только используя цилиндр такого же диаметра.

— Хитроумно!

— Не правда ли? Эти два метода дают вам представление об основных принципах шифровки: в первом случае одну букву заменяют другой; во втором случае буквы остаются на своем месте, но их положение в тексте меняется. В обоих случаях используется ключ. Для Юлия Цезаря ключом была перестановка, для греков — кусок дерева. Но можно обойтись без ключа, применив незнакомый язык, который сам по себе является кодом.[18] Кстати, Юлий Цезарь подумывал об этом: он заменял также греческие буквы латинскими, и наоборот.

— Мне рассказывали, что вы сумели расшифровать одно гугенотское послание в 1626 году и благодаря вам принц де Конде захватил город. Как вы это сделали?

— Это было легко! Арабы показали мне путь! Они первыми заметили, что некоторые буквы используются чаще, чем другие. Если какая-нибудь буква постоянно встречается в шифрованном послании и если вы знаете язык, на котором составлено послание, расшифровать его просто. Все это детальным образом описано в «Субх аль-аша», настоящей энциклопедии шифровального дела. Здесь у меня есть один экземпляр.

Он показал пальцем на библиотеку.

— Чтобы разрешить эту проблему, Леон Батиста Альберти в 1467 году предложил несколько раз менять таблицу шифровки в одном послании, для чего создал шифровальный диск. Сейчас я вам покажу один такой.

Открыв ящик своего письменного стола, он вынул деревянный диск и протянул его Луи.

— Как видите, большой диск неподвижен, второй же двигается. Каждый разделен на двадцать четыре сектора, что соответствует двадцати четырем буквам латинского алфавита без h, к, у, j, u, w, но с добавлением цифр 1, 2, 3 и 4. Нужно договориться со своим корреспондентом о букве-индикаторе во внутреннем круге, затем можно начинать шифровку с буквы на слово, позицию буквы-индикатора меняют, поворачивая диск. Разумеется, корреспондент должен знать о подобной замене. Эта система предполагает смену ключа кодирования. Одна и та же буква кодируется в послании разным образом, поэтому ее нельзя выявить.

Луи повернул диск, пробуя разные комбинации. Через некоторое время Россиньоль заговорил вновь:

— Чуть позже бенедиктинец Жан Тритем придумал таблицу алфавитов и назвал ее Tabula Recta. Используя этот способ, он шифровал первую букву посредством первого алфавита, вторую посредством второго и так далее. Эта хитроумная система крайне усложняет расшифровку путем определения наиболее часто встречающихся букв.

Расшифровка тайного послания может оказаться драматичным для того, кто его отправил, и страшный опыт Марии Стюарт служит тому примером. Находясь в заточении, она общалась со своими сторонниками посредством шифра, который считала неуязвимым, ибо использовала не только замену букв, но также кодировку некоторых слов. Так, предлог and был представлен цифрой 2, for — цифрой 3, другие слова — всего тридцать шесть — каббалистическими знаками. Однако послания эти были перехвачены благодаря двойному агенту и прочитаны необыкновенным человеком по имени Томас Филипс, мастером расшифровки, возглавлявшим шпионскую сеть королевы Елизаветы. Несомненно, он получил некоторые элементы кода, что облегчило его задачу.

В одном из последних своих посланий Мария Стюарт предложила убить королеву. Томас Филипс, выдав себя за одного из участников заговора, в ответном письме попросил назвать имена тех, кто осуществит ее план. Глупая королева Шотландии так и сделала. Ее расшифрованные депеши стали доказательством обвинения: Марию Стюарт приговорили к смерти, а ее сообщников живьем рвали на куски щипцами и затем четвертовали.

Наступило тяжелое молчание, продолжавшееся несколько секунд. Луи понимал, что глава шифровального бюро рассказал ему эту историю не просто так, но желая показать, какие важные последствия имеет расшифровка послания противником.

Наконец Антуан Россиньоль поднялся, чтобы взять из библиотеки еще одну книгу. Он выбрал маленький томик в переплете из красной шагреневой кожи, нашел нужную страницу и показал ее Луи. Книга называлась «Трактат о шифрах, или Способы тайного письма», а на открытой странице был представлен странный рисунок.

— Книгу эту написал наш соотечественник Блез де Виженер, — вновь заговорил Россиньоль. — Он излагает здесь различные системы шифровки. Например, эта картинка со звездами является тайным посланием. Посмотрите: звезды занимают место, которое в точности соответствует месту буквы в послании. Чтобы прочитать его, используют ленту с буквами, не обязательно расположенными в строгом порядке, которую помещают внизу картинки. Тогда каждой звезде соответствует буква на ленте.

Но главное, Блез де Виженер предложил шифр, который нельзя раскрыть. Чтобы применить такой способ, достаточно двадцать шесть раз вписать в квадрат алфавит, в каждом из которых заменяется одна или несколько букв. Для шифровки договариваются о ключе из одного слова или фразы. Каждой букве текста, подлежащего кодированию, подбирают букву из ключа. Эта буква будет располагаться в первой колонке, а буква зашифрованного текста — на пересечении линии с колонкой. Таким образом, одна и та же буква в послании кодируется разным способом. Эта система проста для понимания и почти не поддается расшифровке, если ключ является достаточно длинным. Недостаток ее в том, что она трудна для использования и потому применяется редко. Мне самому, однако, часто удавалось расшифровать ее, ибо слабое звено — именно в длине ключа. Стоит только раскрыть его, и прочесть послание не составит особого труда.

Со своей стороны, я использую кодировку посредством замены не букв, а слов. Это я и называю реестром. В подобной системе нет ключа.

Реестры представляют собой обширные словари, включающие слова, выражения, слоги, буквы или даже цифры, которым подбирают соответствующее число. Элементы таблиц соответствий столь многочисленны, что их невозможно выучить наизусть. Расшифровка возможна лишь при наличии кода, поскольку никакая логическая операция не позволяет угадать слова, содержащиеся в коде, и их цифровое соответствие.

Очевидный и неизбежный порок этой системы состоит в том, что для нее необходима печатная книга, более или менее объемистая, которая может быть потеряна, украдена или скопирована. Преимущество же в том, что это простой, быстрый и почти исключающий ошибки способ.

Реестры делятся на две категории: упорядоченные и бессвязные. Если в таблице соответствий оба списка составлены в строгом алфавитном или числовом порядке, реестр именуется упорядоченным. Вот вам образец, который мы применяли в течение нескольких месяцев.

Россиньоль вновь подошел к письменному столу, вывел пером несколько строк и протянул Луи листок бумаги, на котором было написано:

— Итак, цифры 1013,1012,1014 означают: laisser la Lorraine,[19] — объяснил Россиньоль. — В подобном случае одна таблица используется как для шифровки, так и для расшифровки. Можно также усложнить задачу врага, применив реестр слов, не имеющих никакой связи между собой. Тогда нужны две таблицы: одна для шифровки, другая для расшифровки. Вот образец, который я применяю для шифровки.

Он вновь написал несколько строк и отдал листок Луи.

Фронсак стал изучать три строчки, покачивая головой.

— Это как если бы вы использовали иностранный язык, — заметил он. — Ваша кодировка в каком-то смысле подобна словарю…

— Именно так.

— Но если противник завладел вашим словарем, вы пропали!

— Верно, — помрачнел Россиньоль. — Полагаю, вам известно, что сейф, где хранятся реестры, возможно, был вскрыт…

— Мне об этом сказали. Но, как заверил меня граф де Бриен, реестры не похитили.

— К счастью!

— Но их могли полностью скопировать?

— Маловероятно, что полностью. Это слишком долгая работа, реестры весьма обширны. Однако малую часть… да, это возможно.

— Когда реестры вынимают из сейфа и кладут обратно?

— Утром, в сопровождении офицера, я подхожу к сейфу графа де Бриена и вынимаю мои коды — их два, — а также подлежащие шифровке депеши. Все это передается шифровальщикам, которых вы сейчас увидите. — Он указал на дверь посредине. — Они могут уйти только через мой кабинет. Если им нужно выйти, их сопровождает гвардеец. Во время работы они следят друг за другом, и ни один не сумел бы тайно скопировать коды или депеши.

Время от времени я получаю письмо для шифровки, принесенное либо офицером, либо самим министром. Я отдаю его кому-нибудь из служащих, а тот возвращает мне готовую работу. Затем я вызываю офицера, который уносит послание тому, кто его передал. Потом кодированные письма отправляют с курьерами или гонцами, но это уже меня не касается. Вечером я лично кладу в сейф не полностью зашифрованные депеши, равно как и реестры.

Луи задумался, потом спросил:

— Вы уверены, что никто из шифровальщиков не может скопировать депешу и унести ее с собой?

— Уверен? Нет! Однако листы бумаги им выдают по счету, и они должны сдавать черновики. Но нельзя проверить, не принес ли кто-нибудь из них листок, на котором мог бы сделать пометы без ведома других. Это трудно, но исключать такую вероятность нельзя. Наш шпион может также выучить наизусть текст или элементы реестра.

— Почему их четверо? У вас много депеш для шифровки?

— Прежде всего, они следят друг за другом! Сверх того, они занимаются не только шифровкой, но и расшифровкой. У нас много закодированных вражеских депеш, захваченных либо у курьеров, либо и чаще всего на поле боя. И их нужно прочитать. Порой это очень просто, порой невозможно. Постоянно имеется около дюжины таких посланий, которыми служащие занимаются по очереди. Расшифровка — трудное искусство, требующее определенной стратегии и огромного терпения. Нужно избрать направление атаки, затем перебрать множество комбинаций. Работа медленная и утомительная.

Луи кивнул. Пока у него не было вопросов.

— Мне нужно посмотреть на ваших служащих, но желательно, чтобы они не запомнили меня.

— Это легко, — улыбнулся Россиньоль. — Они работают в довольно темной комнате, и перед каждым стоит лишь один фонарь. Им не удастся опознать вас, если вы останетесь в тени дверного проема. Вы желаете увидеть их прямо сейчас?

— Хотелось бы. Граф де Бриен сказал, что у меня совсем мало времени.

— Перед тем, как мы пойдем к ним, позвольте быстро представить их, — сказал Россиньоль. — В этой комнате вы увидите два ряда столов. (Слова свои он сопровождал жестами, показывая расположение воображаемых столов.) За первым слева сидит Шарль Мансье. Это дальний родственник моей сестры, точнее говоря, старшей дочери моего отца. Он не моложе меня, и мы с ним сходимся в манере расшифровки писем. До того как я предложил ему работать здесь, он был банковским клерком. Единственный его недостаток — безумная страсть к элегантности, не подобающая его рангу, однако человек он весьма серьезный и самых строгих правил. Рядом с ним сидит Гийом Шантлу, намного его моложе. Этот очень набожный молодой человек из семейства мсье Сюлле де Нуайе. Последний и устроил его к нам на службу несколько месяцев назад, когда занимал пост суперинтенданта. Узнать его легко, потому что лицо у него изъедено оспой. Он носит жиденькие усики.

За вторым столом слева, стоящим сразу за первым, вы увидите Симона Гарнье, которому еще не исполнилось двадцати лет. Это гугенот из семьи художников, очень талантливый в сфере расшифровки. Он обладает неким даром раскрывать ключи. Несомненно, это как-то связано с искусством. Он поступил к нам по рекомендации мсье Сервьена, который хорошо знает его сестру, и работает в моем бюро всего несколько недель.

Россиньоль повернулся и показал рукой на висевшую на стене картину:

— Видите это полотно? Произведение его сестры Луизы. Подарила мне в знак благодарности.

Луи внимательно взглянул на холст. С первого взгляда ему показалось, что это фламандская или голландская работа, но теперь, присмотревшись, он заметил, что композиция свободнее и краски сдержаннее, чем в натюрмортах голландских мастеров. Кроме того, предметов изображено значительно меньше: два персика и абрикос справа от плетеной корзинки с веточками тутового дерева и малинового куста. Очень строгая и одновременно очень элегантная работа, в которой ощущалась личность художника. Луи подумал, что женщина, нарисовавшая такую картину, должна обладать логическим умом и чувством гармонии. Ему захотелось познакомиться с ней.

— Наконец, — продолжал Россиньоль, — у нас есть Клод Абер, чрезвычайно рассеянный человек, который все забывает: шляпу, папки, ключи от дома. Тогда он начинает их искать, нервничает, кричит, по очереди обвиняет товарищей: это они все у него берут, все куда-то теряют! Порой он спрашивает о перчатках, которые даже не успел снять. Он настолько тощий и костистый, что, наверное, и поесть-то толком забывает. По правде говоря, он интересуется только математикой и часами изучает сложнейшие ученые труды.

Россиньоль засмеялся и встал с места.

— Вы знаете, что ему случалось садиться на лошадь задом наперед?

Луи улыбнулся, а Россиньоль, уменьшив свет в двух масляных лампах, стоявших на его письменном столе, направился к правой двери и открыл ее. За ней была вторая, такая же толстая, которую он тоже открыл. Луи последовал за ним. Он сдвинул шляпу пониже на лоб, чтобы лицо его затенялось полями.