Догадка Ферма

6 Понедельник 9 ноября 1643 года

Ночью подморозило. Когда Луи проснулся, в библиотеке камин уже давно потух. Было еще темно, но он не смог снова заснуть. Накануне он вернулся, когда весь дом спал глубоким сном. Гийом Бувье оставил приоткрытыми ворота и зажег два сальных факела во дворе. Сам он и Гофреди бодрствовали на кухне, коротая время за игрой в кости и не забывая о кувшинчике с вином.

Луи присоединился к ним, когда Никола ставил карету в сарай. Дядя пошел помогать племяннику, и Луи остался наедине со старым рейтаром.

Луи был не слишком доволен собой. Он рассказал Гофреди, которому полностью доверял, о событиях во дворце Аво.

— Эта западня стара как мир, мсье, — иронически молвил бывший наемник. — Не понимаю, как вы могли попасться! Когда же вы поймете, что люди злы по своей природе? Пусть это послужит вам уроком: никогда больше не выходите из дома без оружия.

— Я иду спать, Гофреди, — сказал Луи, поднимаясь с места. — Ни слова об этом моей жене и, разумеется, никому другому. Мне надо немного подумать, осмыслить все, что я видел и узнал. Не знаю, куда отправлюсь завтра, но ты обязательно пойдешь со мной.

Луи подложил дров в камин. Накануне Гийом Бувье притащил целую охапку поленьев. Луи снял ночную рубашку и оделся, натянув несколько пар чулок, как делал Малерб в период сильных холодов. Поэт приказал вышить на каждой паре букву алфавита и в один морозный день дошел до буквы L!

Затем Луи надел длинный камзол на короткий, из толстой шерсти, и подошел к постели. Жюли спала. Он поцеловал ее в лоб и, спустившись по винтовой лестнице в старой угловой башне, оказался на кухне. В руке он держал подсвечник, на плечи накинул плащ.

Он услышал, как прозвонили к всенощной[52] в монастыре Милосердия. Мадам Бувье была уже на кухне и разводила огонь в очаге.

— Вы сегодня рано, мсье, — удивилась она.

— Никак не мог заснуть, Жаннета.

— Поедите, мсье?

— С удовольствием, вчера вечером я не ужинал.

— У нас осталась пулярка от обеда. Могу подогреть бульон, а через минуту будет готов суп, я готовлю его для мужчин, которые работают во дворе.

Поеживаясь, Луи уселся на скамью перед огнем, пока мадам Бувье хлопотала. Очаг пока не давал тепла, и он следил, как языки пламени постепенно охватывают поленья.

Несколько раз за ночь он просыпался, не в силах отрешиться от того, что произошло накануне. В одном он был уверен: Россиньоль действительно беседовал с полномочным представителем папы. До сих пор Луи не допускал мысли, что шпионом может быть глава шифровального бюро — такое предположение казалось слишком невероятным. Но теперь отвергать его никак нельзя.

Кроме того, он видел Кольбера с мадемуазель де Шемро. Кто знает, чего пыталась добиться от него эта колдунья? Получить ключ от сейфа? Он с горечью одернул себя: одной беседы на приеме явно недостаточно, чтобы подозревать клерка в предательстве. Разве сам он не зашел с Прекрасной Блудницей слишком далеко?

Но больше всего занимала его мысли Луиза Муайон. Теперь он не был уверен, что ее послал за ним Сервьен. Возможно, она сказала правду: ей захотелось поговорить с ним о живописи, а помогла она ему из чистого любопытства. Что до кинжала, привязанного к ноге, ее объяснение было не столь уж неправдоподобным. В конце концов, гугеноты и особенно гугенотки пережили столько мучений, что у них были причины соблюдать особую осторожность.

Разве Гофреди не советовал ему всегда выходить из дома вооруженным?

Мадам Бувье поставила перед ним миску с дымящимся бульоном.

Кухня была большой, и всю стену занимал огромный камин, где на нескольких крюках висели котелки с водой. Служанки, как только встанут, нальют воду в кувшины и понесут хозяевам.

Почти всю кухню занимал длинный дубовый стол длиной в два туаза и четыре скамьи. Обычно тут и питались обитатели дома, поскольку первый этаж предназначался лишь для торжественных семейных обедов или приемов.

Скамья Луи стояла у очага. Кроме миски с бульоном, мадам Бувье подала половину пулярки и два ломтя черного хлеба. Луи оторвал руками большой кусок птичьего мяса и положил на хлеб. Есть хотелось зверски.

Покончив с пуляркой, он дожевывал хлеб, обмакивая его в бульон. В этот момент вошел Гофреди.

Старый рейтар не выказал никакого удивления, застав Луи одного с кухаркой в столь ранний час, когда хозяева обычно еще спят. Он положил на стол рапиру, а также пистолет с колесиком, который торчал у него из-за пояса, и уселся напротив своего господина, оставив на месте привязанный к груди шнурком охотничий нож.

— Мсье шевалье не вооружен? — осведомился он со свирепой иронией.

— Я же дома, Гофреди, — примирительно заметил Луи.

— Именно так и позволяют себя убить, мсье, — мрачно сказал старый солдат.

Мадам Бувье поставила перед ним тарелку с супом, а вторую подала хозяину.

Появился Антуан Малле, привратник конторы, вместе с Никола и его отцом. Антуан жил с супругой на чердаке. Она заправляла всем на кухне и командовала горничными. Он занимался также очагом и дровами, помогал ему Жак Бувье, отец Никола.

Каждый из троих мужчин нес охапку дров, которые были затем сложены в поленницу на большой кухне.

Почтительно поклонившись Луи, они уселись рядом с Гофреди. Всем им также подали по тарелке с дымящимся супом.

— Я открыл ворота, мсье, — сказал Антуан Луи. — Гийом придет помочь нам. Нужно занести много дров, при таких-то холодах!

Гийом, брат Жака, занимал вместе с женой Антуанеттой две крошечные комнатки в доме, сложенном из глины с соломой и стоявшем чуть дальше по улице.

— Сегодня утром мы обязательно посетим Тальмана, — объявил Луи, как если бы ему хотелось сменить тему.

Он задумался. Его друг Жедеон Тальман, который жил на улице Пти-Шан, был одним из директоров самого крупного протестантского банка во Франции. Жедеон был одного возраста с Луи и больше интересовался сплетнями, чем финансами. Он обожал рассказывать — не без некоторого самодовольства — о придворных скандалах и злоключениях буржуа. Будучи гугенотом, он должен был знать Луизу Муайон. Наверняка у него имелись сведения о Прекрасной Блуднице, Абеле Сервьене и графе д'Аво. У Луи накопилось столько вопросов!

Затем он отправится в Гран-Шатле. Гастон, вероятно, уже арестовал Прекрасную Блудницу с братом и начал их допрашивать. Несомненно, дело значительно прояснится.

В этот момент вошла мадам Малле с двумя горничными, Бертрандой и Марго, а также Мари Готье, служанкой Жюли.

— Мужчины, — сказала она, не слишком церемонясь, — нужно наполнить кувшины водой.

Антуан с Жаком сразу поднялись и пошли к очагу. Надев толстые кожаные перчатки, они сняли два котелка с горячей водой и начали сливать ее в фаянсовые кувшины, поданные Бертрандой и Марго.

Их нужно было шесть: один для Байоля и его сестры, один для Ришпена, два для супругов Фронсак и один для Жюли.

В это время мадам Малле наливала в глиняные кувшины воду из колодца в углу кухни, который заполнялся из цистерны, находившейся в подвале.

Когда все было готово, служанки взяли по два кувшина — с холодной и горячей водой, — а также маленькие терракотовые светильники и поднялись на верхний этаж.

Антуан и Жак в свою очередь сходили к колодцу, чтобы заполнить опустевшие котелки, и снова подвесили их на крюки. На кухне всегда следовало иметь горячую воду. Лишь после этого они доели свой суп и отправились за дровами, которые предстояло разнести по всем этажам.

Кухня частично опустела, но Луи знал, что это ненадолго. Горничные придут, чтобы поесть горячего супа, затем явится Гийом с женой Антуанеттой.

Антуанетта, Жаннета и мадам Малле начнут готовить еду для всех обитателей дома. Немного позже к ним присоединятся мадам Фронсак и Клод Ришпен с целью обсудить, что нужно закупить на рынке. По средам и субботам за провизией ходили на Центральный рынок. Сегодня пойдут сначала на рынок у кладбища Сен-Жан, а потом — на Большой мясной рынок. Один или двое мужчин будут сопровождать женщин, чтобы нести покупки и защищать от уличных воришек.

Затем появятся Жан Байоль и его сестра, а также мсье Фронсак. Наконец придут клерки, как обычно голодные. Перед ними также поставят тарелки с супом и хлебом, а потом они поднимутся наверх и примутся за труды. Они всегда начинали работу с восходом солнца, чтобы сократить расходы на освещение.

Луи ощущал блаженную истому от того, что вновь оказался в этом маленьком мирке, где провел столько лет. В какой-то момент он даже задремал, забыв о Прекрасной Блуднице и проблемах Ломени де Бриена. Ему хотелось, чтобы время остановилось.

Он налил себе и Гофреди вина. В соседнем монастыре кармелиток прозвонили к утренней мессе.

В это мгновение вошел Гийом Бувье вместе с лучником Ла Гутом.

При неожиданном появлении сержанта Гастона Луи понял, что случилось нечто серьезное. Он сразу вскочил с места:

— Что происходит, Ла Гут?

— Вам надо спешить, мсье! Только что Шарля Мансье нашли мертвым.

Луи обошел стол и схватил Ла Гута за плечо.

— Мадам Малле, мы перейдем в смежную комнату. Принесите сержанту миску бульона с хлебом, горячего вина и остатки пулярки. Гофреди, пошли с нами!

Он знал, что лучник живет скудно и всегда голоден.

Вестибюль, через который проходили на кухню, вел в длинную общую залу. Ее использовали домашние слуги или приходившие в дом люди в замызганной грязью одежде, которым мадам Малле не разрешала входить на кухню в таком виде. Там были лишь стол и скамьи. Братья Бувье, когда для них не находилось работы, приходили сюда и, опустошив изрядное количество кувшинчиков с вином, частенько засыпали на скамье.

Именно туда Луи повел Ла Гута и Гофреди. Он не хотел, чтобы кто-нибудь услышал рассказ лучника.

Мадам Малле последовала за ними. Поставив на стол бульон, вино, хлеб и птицу, она вышла из комнаты. Тогда Ла Гут заговорил:

— Вот что привело меня к вам, мсье шевалье. Час назад я собирал в большом вестибюле Шатле лучников, приходивших заступить в караул. Вы знаете, что мсье де Тийи собирался нагрянуть в игорный дом…

— Да.

— Я увидел, как вошла женщина с совершенно растерянным видом. Ее лицо показалось мне смутно знакомым, и я заговорил с ней. Она плакала. Оказалось, она только что обнаружила своего хозяина висящим в петле.

Вот тут я и понял, что видел ее в доме человека, за которым вы велели мне следить. Это была его служанка. Мы сразу поднялись к мсье комиссару, и женщина рассказала, что поднялась рано, между четырьмя и пятью, чтобы развести огонь в очаге. Она спит в мансарде. Спустившись на кухню, главную комнату в доме, она увидела хозяина висящим на балке. Она страшно испугалась и не знала, что делать. Наконец взяла фонарь и побежала в Гран-Шатле. Это не слишком далеко от улицы Жевр.

Мсье те Тийи отменил облаву в игорном доме и сразу отправился туда, где повесился тот человек. Мне он велел предупредить вас и попросить приехать как можно скорее.

— Едем, — просто сказал Луи. — Гофреди, ты отправишься с нами. Скажи Никола, чтобы приготовил карету.

Ла Гут успел выхлебать бульон и покончить с курицей, а хлеб он взял с собой, чтобы съесть по дороге.

Улица Тампль была уже сильно забита, и Никола пришлось направить карету по улице Сен-Мартен через улицу Нёв-Сен-Мерри, которую называли также Сен-Медрик. Невзирая на новые заторы перед Большим мясным рынком, они, в конце концов, добрались до моста Нотр-Дам.

Лавки уже начинали открываться, и карета двигалась очень медленно, поскольку всю проезжую часть занимало стадо овец — их гнали на убой на Большой мясной рынок. Ла Гут, ехавший верхом, указал дом Шарля Мансье. Перед дверью стоял маленький черный экипаж. Такими пользовались комиссары в Шатле.

Гофреди и Луи вышли из кареты. Было условлено, что Никола подождет их на улице Жюиври, в таверне «Сосновая шишка»,[53] недалеко от книжной лавки «Под изображением святого Петра». Расположенная напротив приходской церкви Сент-Мадлен таверна, которую некогда посещали Франсуа Вийон и Рабле, примыкала к конюшне — там Никола мог оставить карету.

Дом Шарля Мансье оказался невелик, на каждом этаже имелась только одна комната. Дверь была не заперта, и Ла Гут двинулся внутрь, оставив свою лошадь под присмотром кучера Гастона. Луи последовал за Ла Гутом.

Они вошли в большую кухню, занимавшую весь первый этаж. Два лучника рылись в сундуках и шкафах. Старая женщина рыдала, сидя на табурете.

Но первое, что бросилось в глаза Луи, было тело на крюке, вбитом в одну из балок потолка. Красный распухший язык вывалился изо рта. Голова Мансье была как-то странно вывернута. Он походил на тех толстых серых крыс, которых привешивали к вывеске лавок, торгующих мышеловками.

На полу валялся опрокинутый табурет. Должно быть, Мансье встал на него, чтобы вдеть голову в петлю, а затем оттолкнулся. На других балках висели медные тазы, окорок и даже высушенные цветы. Вместе они составляли удивительный ансамбль.

Луи решил осмотреть труп. Мансье был в кружевной рубашке и камзоле черного бархата с разрезами на рукавах, которые Луи видел на нем в Пале-Рояле. Вонь от испражнений казалась невыносимой.

— А, вот и вы! — воскликнул Гастон, спускаясь по лестнице, которая, несомненно, вела в спальню на верхнем этаже. — Как видишь, я попросил ничего не трогать, но дело ясное — самоубийство! Можно теперь снять труп? Вид у него не слишком приятный, да и запах тоже. Кишечник был опорожнен.

— Подожди минутку, — сказал Фронсак, изучая комнату.

Гастон велел зажечь все свечи. Из мебели здесь были круглый стол, покрытый плотной скатертью, кресло и три стула, а также посудный шкаф, где лежали фаянсовые тарелки.

— Сколько комнат наверху? — спросил Луи служанку.

— Только спальня хозяина, — ответила она. — Мой соломенный матрас на чердаке. Есть также винный погреб. Лестница вон там. — Она указала пальцем на отверстие в углу.

— Я уже осмотрел верхний этаж и винный погреб, — заверил Гастон. — Сейчас покажу тебе все, что нашел.

Луи знал, что комиссару можно доверять. Гастон ничего не упустит. Однако он не обратил внимания на одно важное обстоятельство.

— Ла Гут, вы мне сказали вчера вечером, что видели мсье Мансье в домашнем халате.

— Да, мсье.

— А сейчас он в камзоле.

— В самом деле.

— В котором часу вы его видели?

— Колокола Нотр-Дам прозвонили четыре.

— Мадам, ваш хозяин выходил вчера из дому после четырех?

— Да, мсье. Чуть позже семи какой-то мальчишка принес записку. Мы ужинали за этим столом. Он прочел и сказал, что ему нужно уйти — его ждут в «Сосновой шишке». В восемь он еще не вернулся, и я пошла спать.

— Такое часто случалось?

— Чтобы он выходил? Да, бывало. Он же хозяин!

— А когда он вернулся?

— Не знаю, мсье. Я спустилась сегодня утром, и он был здесь. Повешенный за шею.

Она разрыдалась.

Луи с Гастоном поднялись наверх. Спальня занимала весь этаж. Она была красиво обставлена. Кровать с балдахином стояла в углу, между ней и стеной оставлен небольшой альков. На одной из стен висел выцветший фландрский гобелен: можно было различить только очертания лошадей. Напротив — камин с поперечной перекладиной для крюков, медные подставки для дров, два котелка и даже вертел. Перед очагом лежали глиняные кувшины и таз. На маленьком столике — ночной горшок.

Два обтянутых тканью стула и сосновый стол занимали остальную часть комнаты. На столе — чернильницы и перья, а также два медных канделябра, в которых Гастон зажег свечи. Дополняли меблировку шкаф и резной буковый сундук. Луи открыл шкаф. В нем находились многочисленные полотняные и шелковые рубашки, камзолы из саржи и дамаста, несколько пар туфель с пряжками и домашние тапки. Все вещи — чистые и аккуратно разложены по своим местам.

Обстановка свидетельствовала о достатке, соответствующем уровню зажиточного буржуа.

В сундуке лежали бумаги и папки. Луи открыл первую из них.

Это был договор по продаже десяти должностей чиновников-мерильщиков и контролеров древесного угля.

Он просмотрел другие бумаги. Вновь договора, все небольшой ценности, но одобренные Финансовым советом.

Значит, Мансье участвовал в коммерческих сделках. Для этого требовалось состояние.

— Я был удивлен так же, как ты, когда обнаружил эти бумаги, — сказал Гастон, стоявший у него за спиной. — Договора не слишком крупные, речь идет о продаже незначительных должностей — винных глашатаев, мерильщиков леса, — однако в целом они должны были принести ему кругленькую сумму.

— Тем не менее, для участия в таких делах нужны значительные накопления, — сказал Луи. — Откупщик должен оплатить наличными, в луидорах и экю, выставленные на продажу должности. Откуда у Мансье деньги?

— Взгляни на дно сундука, — иронически предложил Гастон.

Приподняв папки, Луи обнаружил большую железную шкатулку. Он вынул ее и открыл.

Шкатулка была заполнена золотыми луидорами.

В конторе Луи привык иметь дело с крупными суммами денег. Он прикинул, что здесь около двадцати тысяч ливров.

Закрыв шкатулку, он положил ее обратно в сундук, а затем подошел к окну. Уже рассвело, и было видно, как под мостом яростно перекатываются волны. Из-за дождей Сена сильно поднялась. Лопасти мельниц, установленных под арками, крутились с большой скоростью.

Почему Мансье не выбросили в реку из окна? — спросил он себя.

— Мне надо тебе кое-что показать, Гастон, — сказал он, наконец. — Спустимся вниз.

Они вернулись к трупу. Луи еще раз осмотрел его. Лучники, Гастон и Гофреди молча наблюдали за ним.

— Вы не знаете, живет ли на этой улице врач? — спросил Луи старуху.

Все с изумлением переглянулись. Мансье не производил впечатление человека, которому нужен врач. Ответил Луи один из лучников:

— Я живу недалеко, на Гревской площади, и там есть врач.

— Вы не сходите за ним?

Лучник тут же вышел.

— Что ты задумал, Луи? — спросил Гастон.

— На ногах у Мансье сапоги. Его комнатные туфли в спальне. Человек он был очень аккуратный — вспомни, как уложены вещи в шкафу! Обрати внимание, что сапоги заляпаны грязью и навозом. Взгляни на каблуки: здесь слой очень толстый, сильно воняет.

Все кивнули, не скрывая некоторого удивления. Луи продолжил, обратившись к старой женщине:

— Мадам, ваш хозяин всегда ходил по дому в сапогах?

— Никогда, мсье! Он снимал их при входе, и я приносила ему комнатные туфли.

— Так я и думал. А теперь восстановим сцену: Мансье встает на табурет, привязывает к крюку веревку и засовывает голову в петлю, затем отталкивает ногой табурет. Согласны?

Все кивнули.

— Посмотрите на табурет, — вновь заговорил Луи. — Ни малейших следов грязи. Ничего! Мансье не стоял на нем. Значит, стулья? Тоже чистые. Вывод: он не сам повесился, ему помогли это сделать. Теперь подойдите сюда.

Он подозвал их к сосновому столу, стоявшему недалеко от табурета.

— А теперь посмотрите на пол, здесь следы грязи. Очевидно, тот же самый навоз, что и на сапогах, но он тянется двумя полосами, как если бы тащили тело в грязных сапогах. А сейчас подойдите сюда.

Он приподнял скатерть. На столешнице были хорошо видны навозные следы.

— Вот что произошло, — продолжал Луи. — Мансье убили, затем поставили стол под крюк. Сняли скатерть, подняли на стол тело и повесили. После чего вернули стол на место и опрокинули табурет, чтобы смерть выглядела самоубийством.

Все изумленно переглядывались. То, что рассказал Луи, казалось теперь очевидным. Гастон поскреб голову:

— Слишком сложно. Зачем имитировать самоубийство?

— В этом-то вся проблема. — Луи подошел к окну и показал на реку. — Они могли бросить тело в Сену. Однако они так не сделали. Почему?

Выдержав красноречивую паузу, он заговорил вновь:

— Убийство Мансье должно было выглядеть самоубийством, поскольку у него будто бы имелись причины покончить с собой.

— Например, если он думал, что его подозревают в шпионаже, — продолжил Гастон, начиная понимать.

— Вот именно. Убийцы хотели, чтобы мы поверили: Мансье был виновен и, поняв, что его подозревают, испугался наказания. Потому и повесился — чтобы избежать тюрьмы, пыток и эшафота.

— Но ведь его не подозревали! — живо возразил Ла Гут.

— Какое это имеет значение? Самоубийство выглядело бы как признание, — отрезал Луи, разводя руками. — Разумеется, это послание адресовано мне. Иными словами, убийцы знали, что я решил проверить служащих шифровального бюро. Смерть Мансье должна была убедить меня прекратить расследование. Раз виновный мертв, к чему продолжать?

— Но в чем же подозревали моего хозяина? — спросила старуха.

— Ни в чем, мадам, — сказал Гастон с непроницаемым лицом. — Он был честный человек. Я найду его убийц, и они понесут наказание.

Луи собирался что-то добавить, но тут вернулся лучник в сопровождении согбенного седовласого старца, на носу которого сидели очки.

Старик оглядел комнату и направился к повешенному.

— Вот врач, о котором я говорил, — объявил лучник. — Мсье де л'Этуаль.

— Благодарю вас, что вы так быстро пришли, мсье, — сказал Луи. — Это мсье де Тийи, полицейский комиссар округа Сен-Жермен-л'Оксеруа. Нам нужно выслушать ваше заключение относительно этого человека.

Он показал на повешенного.

Врач с усмешкой покачал головой:

— Полагаю, он в моей помощи уже не нуждается.

Все засмеялись, и напряжение слегка ослабело. Луи обратился к Ла Гуту:

— Вы не могли бы снять мсье Мансье и уложить его на стол?

Двое лучников принялись за дело, и вскоре окоченевшее тело оказалось на столе.

— Теперь, мсье де л'Этуаль, пожалуйста, осмотрите труп и скажите, отчего умер этот человек? Крюк и веревка не должны влиять на ваше заключение.

Врач подошел к столу и начал внимательно осматривать тело, шею и голову. Через несколько минут он объявил:

— Трудно дать однозначный ответ. Априори нет другой видимой причины смерти, кроме удушения.

Луи поморщился, всем своим видом выражая недовольство.

— Однако, — добавил врач, — на затылке имеется небольшая вмятина, словно от удара. Вполне возможно, что этого человека сначала оглушили, а затем повесили.

«Сосновая шишка» занимала узкий дом, чьи стены были укреплены брусьями. Он стоял как раз напротив церкви Сент-Мадлен. Две ступеньки спускались от дверей в общую залу, сразу за которой начиналась кухня. Комната, вытянутая в длину, была не очень большой, в глубине виднелась довольно крутая лестница, ведущая на второй этаж. Каменный пол был засыпан сосновой стружкой.

В таверне царила почти полная темнота. Матовые квадратики единственного окна совсем не пропускали свет, и сальные свечи на столах с трудом позволяли разглядеть содержимое тарелки. Луи, Гофреди и Гастон стали осматриваться в тщетных поисках Никола. Первым увидел его Гофреди: Никола сидел за столом, который занимали чиновники Дворца правосудия, все в черных одеяниях.

Один из магистратов узнал Гастона и подвинулся, давая им место.

Перед очагом в углу поваренок следил за вертелами, на которых были нанизаны куропатки и голуби. Жир поджариваемой дичи, стекая на раскаленные угли, приятно потрескивал. Луи внезапно ощутил голод. А Никола взял только миску горячего бульона, чтобы согреться. Луи сказал ему, что они все пообедают здесь, поскольку Гастон хочет задать несколько вопросов хозяину заведения.

Женщина лет тридцати с некрасивым лицом и толстым носом, в полотняном, заляпанном жиром фартуке, подошла к ним и спросила, что они хотят на обед. Гастон, который, подобно Луи, почувствовал аппетит от запаха жаркого, заказал фрикасе из голубей. Гофреди последовал его примеру, но Луи с Никола предпочли круглый пирог с начинкой из щуки, выловленной в Сене. К этим блюдам подали вино из Бона, к несчастью, кислое.

Пирог выглядел столь хрустящим и соблазнительным, что Гастон отчасти пожалел о своем выборе. Насытившись, они вытерли тарелки кусочком хлеба, а пальцы об одежду.

Гастон подозвал служанку.

— Желаете ли варенье? — спросила она, подперев бока руками, с доброй улыбкой, которая сделала ее почти красивой.

Гастон кивнул, а когда она двинулась на кухню, удержал за руку. Неверно истолковав этот жест, она смерила его гневным взглядом и резко вырвала руку.

— Вы знаете мсье Мансье, довольно элегантного человека, который живет на мосту Нотр-Дам? — все же спросил Гастон.

— Не знаю! — сердито ответила она. — К хозяину обратитесь.

Гастон вздохнул:

— Я полицейский комиссар на постоянной службе в Сен-Жермен-л'Оксеруа.

Она сразу перепугалась, и Луи поспешил успокоить ее:

— Мсье Мансье живет на мосту, — объяснил он. — У него скошенный подбородок, лоб с залысинами, завитые шатеновые волосы, желтоватые глаза. Он носит обычно рубашки с кружевными манжетами и воротником под черным камзолом с разрезами на рукавах.

— Я его и в самом деле знаю, — смягчившись, проговорила она. — Иногда он заходит ужинать. Очень любезный человек. Что вам от него нужно?

— Нам от него уже ничего не нужно, мадемуазель, — сказал Гастон, понизив голос, ибо соседи начали проявлять интерес к их разговору. — Вы не могли бы присесть на минутку?

Она подчинилась, но села на самый край скамьи, напротив Луи.

— Мсье Мансье был убит сегодня ночью, — объявил тот. Во взгляде ее отразился ужас, и она подавила крик, закрыв рот рукой.

— Он заходил сюда вчера вечером, — сказал Луи. — Вы его видели?

— Да, — выдавила она. — Он был с друзьями.

— Сколько было друзей?

— Двое.

— Вы можете их описать? — спросил Гастон.

В течение нескольких секунд она собиралась с мыслями, затем отрицательно покачала головой.

— Они были в широких плащах и не снимали шляп. Кажется, они потушили свечу на своем столе. Мне очень жаль, но я не разглядела их лиц. Мсье Мансье заказал вина, но они ничего не ели, просто разговаривали. Мсье Мансье был изрядно навеселе, когда они все вместе вышли. Наверное, они просидели целый час, может быть, больше.

— Ни одного лица не видели? Ничего не заметили? Усы, борода?

— Не помню. Возможно, у одного из них была короткая квадратная бородка. Но я не уверена. Знаете, за исключением постоянных клиентов, которых я хорошо знаю, все прочие посетители для меня на одно лицо. Особенно вечером, когда окна совсем не дают света.

Луи взглянул на соседа и убедился, что его черты действительно почти неразличимы. Служанка права. Вечером, если особо не приглядываться, когда посетители не снимают шляп и плащей, все похожи друг на друга.

Женщина встала и отправилась на кухню, вернувшись затем с вареньем для Гастона. Луи расплатился, сунув ей в руку несколько солей.

Когда Гастон завершил свое пиршество, Луи предложил другу отвезти его в Шатле. По дороге в карете они смогут спокойно поговорить, а лучники позаботятся о его экипаже.

Гастон согласился. Но по пути они сделали остановку у дома Мансье — забрали шкатулку и договора: комиссар решил хранить их в своем кабинете.

По его приказу лучники не впускали в дом никого, за исключением священника, который только что пришел. Служанка обряжала покойника для похорон. Гастон забрал то, что хотел, и они сразу уехали.

В карете Луи объяснил своему другу и Гофреди:

— Возможно, убийца — один из трех шифровальщиков или даже двое из них. Мансье знал тех, кто пригласил его в «Сосновую шишку», или хотя бы одного из них, иначе не пошел бы на эту встречу.

— Зачем они убили его именно таким образом? Неужели лишь для того, чтобы мы подумали, будто он и есть шпион?

— Но ты же не можешь отрицать, что его смерть связана с нашим расследованием.

— А если шпион на самом деле Мансье? Наниматель обнаружил, что за ним следят, и решил убить его, чтобы он не проговорился.

— Тогда наниматель швырнул бы тело в реку. Он не стал бы устраивать эту инсценировку. Кроме того, это означало бы, что наниматель выследил Ла Гута, который шел за Мансье. Ты считаешь это возможным?

— Нет, — признал Гастон. — Ла Гут очень ловок.

— Убежден, что целью убийцы было уверить нас, будто наш шпион — именно Мансье. Тогда бы я прекратил расследование. Итак, убийца — тот, кто заметил слежку. Иными словами, это либо Гарнье, либо Шантлу, либо Абер.

— Либо один из тех, кому известна твоя роль, — дополнил список Гастон. — Россиньоль или даже — а почему нет? — этот субъект Кольбер.

Луи ответил не сразу. Он уже думал об этом.

— Может быть, — сказал он, наконец. — В таком случае «Азар» никак не связан с нашим расследованием. Но тогда почему эти Шемро захватили тебя и попытались проделать то же самое со мной?

Гастон на мгновение задумался.

— Быть может, у них на совести что-то другое. Мы разберемся. И очень скоро. Я сейчас же отправляюсь в «Азар» с моими лучниками. Арестую мадемуазель де Шемро. Допросив ее, я буду знать больше. Ты пойдешь со мной?

— Нет, я должен повидаться с Россиньолем, чтобы известить о смерти родственника. Заодно расспрошу о деятельности Мансье в качестве откупщика и о его состоянии. Кроме того, хочу повидаться с шифровальщиками. Посмотреть, как они отреагируют на смерть своего коллеги.

Гастон вышел из кареты в Шатле, а Луи с Гофреди продолжили свой путь в Пале-Рояль.

Луи отправился в кабинет Россиньоля один. Гофреди и Никола остались возле кареты. Глава шифровального бюро, похоже, удивился его приходу.

После обмена вежливыми приветствиями Фронсак по приглашению Россиньоля сел на стул.

— Мсье Россиньоль, — начал Луи, — должен сообщить вам очень печальную новость.

Глава шифровального бюро, слегка побледнев, спросил:

— Это связано с мсье Мансье?

— Да, откуда вы знаете?

— Он не пришел сегодня утром. Такого с ним никогда не случалось, и, признаюсь, я встревожен.

— Он умер. Покончил с собой.

— Это… это невозможно!

— Почему?

— Мсье Мансье не из тех людей, которые совершают самоубийство. — Россиньоль покачал головой. — Конечно, вы его не знали, но это был человек очень ловкий, а также очень упорный. Разумеется, красотой он не блистал, но ему все удавалось.

— Я знаю только, что он тратил много денег на одежду. И владел домом, который стоит не меньше ста тысяч ливров. И мы нашли у него крупную сумму наличными. Возможно, двадцать тысяч ливров, в луидорах. Какое у него было жалованье здесь?

— Как трое других служащих, он получал в год четыре тысячи ливров.

— Деньги неплохие, но их мало для покупки дома на мосту Нотр-Дам.

— Верно. Я не говорил вам, поскольку считал, что это не имеет отношения к вашему расследованию, но Мансье принимал участие в покупке договоров на торгах.

— Давно ли?

— Как я вам уже говорил, он был банковским клерком, прежде чем стал работать здесь. Несколько раз он разрешал друзьям воспользоваться своим именем, а потом сам начал покупать небольшие договора. Он был ловок и вместе с тем осмотрителен, ему удавалось получать хорошие комиссионные в Финансовом совете. Мало-помалу он скопил изрядную сумму.

Бывший нотариус Луи Фронсак прекрасно разбирался в этих делах. Государство наполняло казну посредством прямых и косвенных налогов. Из прямых налогов древнейшей была талья, подушная подать, собираемая со всех, кто обязан был выплачивать ее сообразно величине своего состояния. Изначально она являлась феодальной повинностью, и взимали ее сами сеньоры. В силу этого факта знать от уплаты тальи освобождалась.

Среди косвенных налогов самым важным был габель, пошлина на соль. Но существовали также городские ввозные сборы и всякого рода отчисления с продаж — такие, как наценка оптовикам, куртажный или комиссионный процент, выплаты за обмер или привилегию торговать мясом и спиртными напитками.

Слабым местом этой налоговой системы был сбор, который могла осуществить только сильная администрация. Чтобы упростить дело и сократить персонал, монархия ввела обычай передавать право взимания податей казначеям или финансовым контролерам. Эти должностные лица уплачивали предполагаемую сумму сбора, а затем сами взыскивали налоги, кладя разницу себе в карман.

Подобная практика мало-помалу распространилась на все налоги, и Финансовый совет регулярно доверял частным лицам — или объединениям частных лиц — свои фискальные обязательства, которые продавались на торгах. Обладателей этих прав называли «откупщиками».

Откупщики должны были передавать в казну, иногда путем нескольких взносов, общий объем налоговых поступлений. Затем они взимали подати, получая обычно значительную прибыль. Такие сборы именовались «обеспеченными», и большинство косвенных налогов, подобных габелю, включались в большие аренды, которые находились в ведении генеральных арендаторов. Они создавали за свой счет собственную администрацию и, естественно, частные полицейские силы, чтобы взыскивать налоги со строптивых плательщиков.

Но всех этих отчислений не хватало королевской власти, которая влезала в непомерные расходы, особенно во время войны. Поэтому Финансовый совет использовал дополнительные ресурсы: заключал всякого рода мелкие договора по продаже новых должностей, удваивал уже существующие должности, вводил новые экстраординарные обложения.

В отношении аренд применялся тот же принцип, но на более гибкой основе. Королевский совет принимал решение ввести новый налог, отдаваемый в откуп, о котором объявляли публично и устраивали торги. Подобно арендаторам, эти откупщики имели право прибегать к административным мерам, чтобы реализовать свой договор, или даже завести собственные полицейские подразделения.

Откупщик или группа откупщиков, принимавшие обязательство обеспечить сбор, должны были внести первый платеж наличными и покрыть остаток путем нескольких взносов. Разумеется, исполнение обязательств приносило значительную прибыль, если договор был должным образом утвержден парламентом соответствующей провинции.

Откупщики могли легко разбогатеть, однако деятельность эта была связана с риском. Во-первых, следовало внести первоначальную сумму в золотых и серебряных монетах, а не банковскими векселями. Между тем наличных денег не хватало, и в обращении с ними возникали трудности. Кражи были довольно частым явлением. Серебряный экю номиналом в три ливра весил семь граммов: откупщик, подписавший обязательство на сто тысяч ливров, должен был раздобыть, привезти и передать в казну более двухсот килограммов серебра!

С другой стороны, откупщикам не всегда удавалось собрать предусмотренную сумму. В этом случае они разорялись. Наконец, они сталкивались с яростным сопротивлением плательщиков и, хуже того, с подозрительностью короля, который облагал их доходы особым налогом, если считал, что они обогащаются, слишком, быстро!

— В последнее время, — вновь заговорил Россиньоль, — Шарль совершил очень выгодную сделку, выкупив часть договора на взыскание новой пошлины с владельцев постоялых дворов и таверн Парижа. До этого он успешно осуществил продажу десяти должностей мерильщиков и контролеров древесного угля.

Луи промолчал, услышав ожидаемое им объяснение. Возможно ли, что смерть Мансье связана просто с разногласиями между партнерами по договору? Что ж, вполне вероятно. Откупщики порой сильно рисковали, пытаясь собрать налоги с плательщиков, которые наотрез отказывались вносить новые подати, изобретенные суперинтендантом финансов. Но когда такое происходило, их осыпали оскорблениями, в худшем случае избивали, убийства же были редкостью. В любом случае ни один строптивый плательщик не стал бы затруднять себя имитацией самоубийства.

Итак, Луи решил пока придерживаться версии, что смерть Мансье связана с его работой в шифровальном бюро. Тем не менее, он выдвинул еще одно предположение:

— Быть может, он потерял деньги или не сумел заплатить в срок и решил покончить с собой, чтобы избежать бесчестья и тюрьмы?

— Это невозможно! Несколько дней назад Шарль сказал мне, что последний откуп принес ему значительную прибыль и он подыскивает теперь партнеров для будущего договора. Речь шла о продаже должностей по сбору габеля. Он объявил мне, что уже есть люди, готовые купить эти должности, но общая сумма платежей в казну превышает его возможности. Он был осмотрителен, как я говорил вам, и брал только те откупы, которые мог легко реализовать.

— Признаю себя побежденным, — сказал Луи. — И потому скажу вам правду. Мсье Мансье был убит и лишь после этого повешен неизвестными, которые хотели инсценировать самоубийство.

— Вы хотите сказать, что смерть его была насильственной? — с ужасом воскликнул Россиньоль.

— Вот именно. Причем убийц было двое. Но я не сумел установить их личность.

— Когда это случилось?

— Вчера вечером. Тело нашли сегодня утром.

И Луи изложил события, которые последовали за приглашением двух незнакомцев, заманивших Мансье в «Сосновую шишку».

— Какого рода отношения были у вас с ним? — осведомился Луи, завершив свой рассказ.

— Он — дальний родственник моей сестры, точнее говоря, старшей дочери моего отца. Но я очень любил Мансье и уважал. Он пользовался полным моим доверием.

— Могу ли я спросить, какое у вас жалованье, мсье Россиньоль?

— Как глава шифровального бюро и секретарь министра, я получаю около десяти тысяч ливров в год, но есть также дополнительные денежные вознаграждения. Меня это вполне устраивает. Шарль несколько раз предлагал мне стать его партнером, но я отказался. Я слишком занят своей работой.

— Еще один вопрос. Реестры находятся не только здесь, но и у тех, кто получает депеши: послов, полномочных представителей.

— Это так.

— Утечка могла исходить от них.

— Это следует проверить, — осторожно ответил Россиньоль. — Но в большинстве своем они состоят на службе так давно! И все чрезвычайно осмотрительны. Я не склонен их подозревать.

— Господа Сервьен и д'Аво также получат в свое распоряжение реестры?

— Конечно. Впрочем, мсье д'Аво уже пользовался ими, в бытность свою послом.

— Вы знаете монсеньора Фабио Чиджи?

— Я познакомился с ним вчера, на приеме у мсье д'Аво, он знаток в области криптографии, мы обменялись с ним некоторыми соображениями на сей предмет, — улыбнулся Россиньоль.

— Вы знакомы также и с мсье Кольбером?

— Это неизбежно, он очень близок к мсье Ле Телье.

— Он женат?

— Еще нет.

— Я видел его в обществе мадемуазель де Шемро. Между тем мне сообщили, что она в скором времени выйдет замуж за мсье де Ла Базиньера, Главного казначея.

— Я об этом ничего не знаю, — смущенно произнес Россиньоль.

Луи на мгновение задумался. Ему хотелось как можно точнее сформулировать следующий вопрос.

— Вам известно в точности, сколько было украдено шифрованных депеш с полным переводом?

— Нет, однако, не больше дюжины, я в этом уверен.

— А также, вероятно, некоторые элементы реестров…

— Да.

— Обладая этими данными, талантливый человек вроде Томаса Филипса или, почему бы и нет, вас смог бы восстановить реестры полностью?

На сей раз паузу сделал заметно растерянный Россиньоль.

— Не думаю, — сказал он, наконец. — Но исключить этого также не могу. Шифр Марии Стюарт был гораздо проще моего.

— Конечно, но, полагаю, шифровальщики часто используют ваши реестры, и, если у них хорошая память, они могут запомнить кодировку некоторых слов. Если наши противники завладели частью реестров, они способны, двигаясь на ощупь, разобраться с другими депешами, где используется уже знакомый им отчасти шифр. Мы оказываемся тогда в положении, сходном с заменой букв, когда достаточно определить, какие из них чаще всего встречаются.

— К несчастью, вы правы. Чтобы избежать этого, следовало бы менять реестры при каждой шифровке.

Луи подумал несколько секунд. Можно ли прибегнуть к такому способу? Он обещал себе поразмыслить позже над этим.

— Благодарю вас за откровенность, мсье. Мой друг Гастон де Тийи, полицейский комиссар Сен-Жермен-л'Оксеруа, забрал деньги вашего племянника, а также его договора. Они находятся в Гран-Шатле. Вы его единственный родственник?

— Да. Я займусь похоронами и улажу все его дела. У нас с ним общий нотариус.

Луи кивнул:

— Теперь я хотел бы сообщить вашим служащим о смерти их коллеги. Чтобы посмотреть, как они отреагируют.

— Вы думаете, кто-то из них связан с этим преступлением? — с тревогой спросил Россиньоль.

— Об этом пока рано говорить.

Россиньоль встал и направился к двери, ведущей в рабочую комнату шифровальщиков.

— Они будут страшно огорчены этой ужасной новостью. Шарля очень ценили. Могу я сказать им, кто вы?

— Да, можете.

Россиньоль открыл первую дверь, затем вторую. Луи последовал за ним. Он решил сказать служащим правду — объяснить, что смерть их коллеги была имитацией самоубийства. Если один из шифровальщиков имеет к этому отношение, он поймет, что его хитрость не удалась, и, несомненно, попытается предпринять что-нибудь другое.

— Господа, — объявил Россиньоль, — позвольте мне представить вам мсье Фронсака, который только что сообщил мне о страшном происшествии.

Три лица поднялись, внимательные взгляды устремились на Луи.

Тот выступил вперед. Шляпы на нем не было. Он больше не хотел скрывать свою внешность.

— Господа, — начал он, — сегодня утром полицейский комиссар вызвал меня в жилище мсье Мансье. Было, похоже, что ваш коллега покончил с собой.

Явно изумленный Симон Гарнье замер с открытым ртом.

Шантлу вытаращил глаза, и Луи заметил, как он с силой сжал перо, которое держал в правой руке, отчего ручка сломалась. Лицо Клода Абера, казалось, стало еще бледнее, чем при первом знакомстве с ним.

— Но это не было самоубийством, господа, — продолжал Луи. — Мансье повесили — повесили два человека, желавшие скрыть свое преступление. Я вышел на след убийц, и они от меня не уйдут. Если вы вспомните какую-нибудь деталь, которая может способствовать расследованию, сообщите мсье Россиньолю или же зайдите в Гран-Шатле. Дело ведет полицейский комиссар Гастон де Тийи. Впрочем, он, наверное, вызовет вас на допрос.

Фронсак умолк, ожидая вопросов, но таковых не последовало. Симон Гарнье с искаженным лицом не сводил с него глаз — похоже, именно молодой гугенот был потрясен больше всех. Шантлу отбросил сломанное перо и положил ладони на стол. Клод Абер опустил глаза.

Луи поклонился им и знаком показал Антуану Россиньолю, что закончил.

Час спустя он вновь встретился с Гастоном в Гран-Шатле. Его друг вернулся из «Азара» в самом отвратительном настроении.

— Дом Шемро опустел, — проворчал он. — Там остались только привратник и двое слуг. Мадемуазель Прекрасная Блудница будто бы покинула Париж, чтобы отдохнуть за городом вместе с братом. Привратник не знает, куда они отправились! Поэтому я отослал своих людей в Гран-Шатле, а сам в сопровождении Ла Гута решил заглянуть на постоялый двор «Голландия». У меня предчувствие, что это место играет важную роль в нашей шпионской сети. И знаешь, кого я там увидел за столом, в компании двух голландцев? Нашу подругу Луизу Муайон и молодого человека, очень на нее похожего. Вероятно, это второй брат. Она меня узнала и не смогла скрыть сначала изумления, потом недовольства. Я поклонился ей издали, но подходить не стал.

— Что она там делала? — пробормотал Луи. — В обществе двух голландцев? Ты уверен?

— Этих людей легко опознать по острым бородкам, большим плоским шляпам, длинным фаянсовым трубкам и кружкам теплого пива. Как бы там ни было, ее тоже придется допросить. Возможно, ты прав и брат ее как-то замешан в этом деле.

— А как же Прекрасная Блудница? Что еще можно предпринять?

— Ничего! На нынешнем этапе расследования я не могу просить у генерального прокурора ордера на арест. Подождем, пока она вернется в Париж.

Луи вернулся в контору ближе к вечеру. Жюли пришла чуть позже и застала супруга за чтением письма, только что доставленного курьером. Она провела день у мадам де Рамбуйе, которая завтра ожидала их обоих у себя. Маркиза не хотела устраивать большой прием — она позвала только близких друзей, чтобы отпраздновать освобождение Шарля де Монтозье из плена.

Озабоченный Луи протянул ей послание.

Оно было подписано Туссеном Розом и содержало лишь несколько слов: