Дождись лета и посмотри, что будет

6. Москва

Москва нас встретила дождем и движением. Я ее представлял как дремлющий Кремль, а не как бурлящий механизм. В ней не показалось никакой торжественности.

Поселились мы у старого отцовского приятеля. Звали его Толик Карьера. Он был депутатом Московской городской Думы, с шофером и флажком в машине. Отец не мог сначала поверить, думал, что его разыгрывают, но вроде нет. Подошел, спросил, а что, с судимостями берут в депутаты? А не было никаких судимостей, ты меня с кем-то спутал.

Толик дал нам комнату, сказал, что можем оставаться, сколько хотим, хоть навсегда. Там было всего четыре комнаты. В одной жили помощники Толика по политической борьбе, во второй тетя Марина, в третьей мы, в четвертой сам Толик. Он напивался каждый вечер, собирал всех и излагал актуальную повестку, затем его уволакивали и клали на диван. Наутро все было четко и строго, никаких следов.

Вечерние спектакли Толика напоминали приходы Эдуарда Петровича. Регулярностью и неожиданностью. Мы сидели и слушали. Час, два. Он рассказывал про политические разборки, кто кого заказывает, кто как захватывает ресурсы. Начинал он всегда одинаково. Только не как Эдуард Петрович, «тук-тук, можно к вам», а с фразы «где я находил живое, там я находил и волю к власти». Она служила для Толика заводным ключом, он ее произносил и закручивался в словах как в вихре. Когда он говорил, был похож на шамана с закатившимися глазами, через которого вещают духи. Смыслы и истории. И так пока не уткнется головой в стол или в ковер.

Тетя Марина — самый загадочный персонаж квартиры. Они с Толиком иногда закрывались на кухне, и сквозь двери и даже стены доходил вопль тети Марины. Она орала на Толика, он покорно слушал и что-то нашептывал.

Толик пообещал сделать отцу новые документы, с новым именем, чтобы не возникало лишних проблем. Только это займет немного времени. Неделю-две. Но вообще сколько можно играть, надо двигаться дальше, в политику, сейчас самое время. Скоро выборы,

людям нужны подписи. Типа каждый кандидат должен представить для регистрации кучу подписей, никто не хочет париться, ходить, собирать по квартирам. Надо просто взять базу жителей и за них расписаться разными почерками и ручками. Но так просто это не сделать, подписей нужен миллион, а времени нет. Поэтому давай — это Толик сказал мне — езжай по общагам, организуй студентов, пусть по ночам пишут. А люди деньги платят.

Когда он назвал сумму, мы с отцом переглянулись. Работы ведь не так много, надо лишь правильно все устроить.

Следующие дней десять прошли в дурмане и постоянных перемещениях. Мы носились по общагам, организовывали бригадиров, а уже бригадиры собирали у себя пишущих студентов. Работа так себе, но совершенно безопасная. Вскоре у кандидатов оказались необходимые подписи, а у нас — деньги.

Толик сказал, что может устроить меня учиться, куда захочу, в любой универ. Отец очень обрадовался, надо браться за что-то перспективное, осваивать компьютеры, лет через десять все игры там будут, а обычные казино опустеют. Если даже не в универ, то все равно надо оставаться в Москве, нигде больше нет таких возможностей. Здесь деньги проступают из воздуха как влага, можно ходить с плотной корзинкой и собирать.

Вскоре подоспел новый паспорт отца. По внешности он тоже слегка изменился — отрастил нелепые усы и смешно постригся. Стал похож на персонажа советских фильмов, строителя сибирской магистрали. Такого можно встретить в поезде и, не сомневаясь, спросить, на стройку ли едет. Да, на стройку. Впереди много работы, прорабы, подъемные краны, обеденные перерывы.

Мы прошлись по хорошим казино. Отец так и обозначал их — «хорошие». Где можно спокойно считать и уносить малозаметные суммы. Никаких особых отличий от провинции, кроме разве что роскоши. А по игре — все то же самое, сиди и считай.

Рано или поздно это должно было случиться. Мы играли как обычно, за разными столами, только иногда пересекаясь и подбрасывая друг другу информацию. Ко мне подошел крепкий человек в строгом костюме и сообщил, что казино просит меня удалиться. На вопрос почему, он ответил, что это частное заведение и причины можно не объяснять. В тот день я выиграл совсем немного, недоуменно встал из-за стола и вышел. Подождал отца на улице. Он сказал, что по Москве уже давно начали выявлять счетчиков и, возможно, не были уверены, что я считаю, но подстраховались. Вряд ли они сразу перешлют мои данные по всем казино. Но если такое повторится раз пять-десять, могут и внести в общие списки. А что повторится? Слишком явно считал карты, видимо. Надо аккуратнее.

На следующее утро. Весь город лежал в тихом тумане. То ли это опустилось с неба, то ли поднялось с земли — от заводов и фабрик. Во сне было так же — никаких сюжетов, только перетекание по распыленному пространству. Открыл глаза — ничего не изменилось. В воздухе то же, что было во сне. И в окне.

Решил никуда не ходить. Голова не болела, но почему-то заставляла думать о себе как о болезненной. Будто боль где-то рядом. Сидишь, прислушиваешься к телу, ничего не болит. Но боль застыла рядом как пыль и при малейшем движении накроет. Поэтому лучше не двигаться.

На кухне суетилась тетя Марина. Сказала, что я слишком бледный, это, наверное, от «погоды». Нужно заняться медитацией, сейчас есть продвинутые методики.

Тетя Марина привела меня в комнату и посадила на диван. Сказала, что нужно положить руки на колени и расслабиться, а спину выпрямить. Она положила ладонь на мою голову и спросила, чувствую ли что-нибудь. Ничего, все как раньше, как во сне или в туманном дне. Только тонкий звон от посуды в серванте. Наверное, это тоже от погоды, посуда дрожит и производит этот звук. Мягкий и непрекращающийся. Как общий фон.

Из звона проявился шелест, распустился как цветок. Звон был ровным стеблем, а шелест — лепестками. Я начал считать карты.

Пусть и лепестки. Они идут в своем ритме, и их тоже можно считать, прикидывать, нагревается или остывает комната. Или даже не только комната. Это формирование погоды. Здесь все и происходит. Захотел спросить тетю Марину, колдунья ли она. Хотя можно не спрашивать, понятно, что да. Лучше задать более подходящие вопросы. Например, о книгах. Как так вышло? А иначе и быть не могло.

Когда произошло первое узнавание? Да вскоре после той свадьбы. Мы вернулись домой, я не мог отойти от впечатления, раскрыл одну из книг и увидел царевну. Я мог увидеть ее нарисованной на обоях или в каком-нибудь фильме. Возможно ли, что она на самом деле была ничуть не похожа?

Никто не знает, что такое схожесть, сказала тетя Марина. То, что сейчас за окном, и то, что сейчас внутри, — это все похоже или нет? Или одно и то же? Не надо задерживаться на этих вопросах, лучше пойти дальше. Алик и Митя. Здесь вопросов быть не должно. Это реально они. Алхимические ключи, с которыми непонятно что делать. Их нужно собирать, видимо. Найдутся двери, к которым они подходят, как в компьютерных играх. А сейчас нет смысла об этом думать.

Из большой комнаты донеслось: «Где я находил живое, там я находил и волю к власти». Так быстро наступил вечер. Толик начал свое представление. Мы перешли в комнату, сели слушать.

— Ты думаешь, политическая борьба — о распределении ресурсов? Толик уже покачивался и крутил глазами. Реальный шаман.

— Нет, это о согласии с жизненностью.

Он проговорил множество слов как заведенный механизм. О гордости, радости и здоровье. Где мораль, где радость, где тяжесть? Через политическую борьбу проявляется особая жизненность.

А дальше Толик начал рассказывать про области. Главы областных администраций. Кто и где. Каждая область как простор, и за этим простором надо смотреть. Смотрящие контролируют движение воздуха.

Сейчас поставили Васю Винограда, и хорошо. Он придержит область и поделится, с кем надо. Вася Виноград. Сколько хорошего сделал. Всем. Нам, вам. Помню, сколько лет назад… Свадьба его сына была. Мы все съехались. Сколько уважаемых людей. Сидим с Васей и остальными. Тут дверь распахивается, входит невеста. Я аж задергался, какая сладкая девчушка, говорю Васе, где вы такую отыскали. Прикиньте, там весь зал сидел и слюни со стола вытирал, такая красоточка. Есть такие бабы, от них сок исходит и разливается, смотришь и не можешь ни о чем другом думать. Я тогда Васе сказал, что и завидую, и не завидую, с такими бабами жди проблем. Точно, так и вышло.

Что вышло? Кажется, это я спросил.

Ну как что? Нарисовался какой-то штрих, она с ним укатила. Вася все связи поднял, искал их, сын его лютовал, с братвой по городам катался.

Это же про меня. Я не мог понять, произносится ли это сейчас, было ли произнесено раньше, или сам договариваю это вслух. Это я приехал и ее забрал, мы скрывались, нас искали, как в том фокусе со специальной колодой.

А они будто растворились. И менты, и братки искали. И что за штрих, никто не понимал, как так четко к замужней телке подкатил и увез. И она не стреманулась, знала, что если найдут, кишки выпустят и съесть заставят. Не, покатила на легкости, на бабской надежде, невесть куда. Жалко даже ее, по глупости ведь. Все равно найдут и накажут. Дело времени. После такого лучше самим закопаться или внешность навсегда сменить, иначе никак. Да даже если внешность сменишь, все равно не поможет. Ведь целиком раствориться нельзя, какие-то следы да останутся, а со следами и все остальное. Ты не можешь исчезнуть — в этом проблема существования. Спрятаться полностью нельзя, все равно останется нечто, наблюдающее за тобой. Бытийность рядом. Она будет смотреть и тебя выдавать. Отражение в зеркале. Сидишь, скрываешься, как будто умнее остальных, а нет, все как в картах, все твои действия на самом деле понятны и просты.

Человек прячется от наблюдающего за ним мира. Мечется, ищет место, откуда его не будет видно. Где бы он ни спрятался, на него смотрят. Кто смотрит? Неважно. Кто бы ни смотрел, это оказывается обнаружением. Даже если не смотрит, но осознает. Такие спектакли занимают много часов. В конце концов кажется, что актер нашел место, где его не видно. Но все зрители смотрят только на него и осмысляют его уверенность. Никто не смотрит. А весь зрительный зал не в счет. Несколько часов наблюдали, как человек пытался укрыться на малом клочке пространства. Такой спектакль.

Эдуард Петрович улыбнулся, встал, посмотрел по сторонам. Завтра меня выписывают. Завтра вечером он не придет и не расскажет про спектакли. Или придет и расскажет, но уже кому-то другому, а я буду дома. Можно пойти попрощаться с любимыми местами, с лесом, рекой, секси-медсестрой, колдуном, рабочими железной дороги, связными, предсказателями. Дома меня ждет новая жизнь. Как много я узнал за последнее время.