Долгий фиалковый взгляд

Глава 9

— Макги, я смотрю, ты еще не наткнулся на нашего друга Лью, а?

— Откуда ты знаешь?

— Я уже говорил, что поставил бы на тебя, только он все равно бы тебя пометил. Тут уж ты ничего не поделаешь. Я кругом расспрашивал, и никто этого сосунка не видал.

Цивильный наряд Кинга состоял из просторной красной спортивной рубашки с изображением пальмового дерева и помятых слаксов цвета хаки непомерных размеров. На макушке торчала маленькая соломенная шляпа с узкими полями, из нагрудного кармана высовывались сигары.

Нам приходилось орать, чтобы слышать друг друга, а мне не хотелось орать то, что надо было сказать. И Кинг охотно вышел за мной во внезапную тишину вечера. Мы пошли, сели в «бьюик» с опущенным верхом.

— Как считаешь, примерно с полгода назад Арнстед пошел вразнос?

— Может быть, и с того времени. Не обращал внимания.

— А до того был в порядке?

— Вполне хорош. Может, не хуже Билли Кейбла, а Кейбл чертовски отличный коп, уж поверь. Но… Не знаю. Девчонки, наверное. Несколько месяцев назад Лью побил одну свою подружку. Она подала было жалобу, потом забрала обратно. Ну, еще кое-что. Наверное, мне следовало доложить по начальству. Ехал я в своей машине шесть-семь недель назад. Он направлялся в другую сторону по сто двенадцатому шоссе, один, в нашем патрульном автомобиле номер четыре, причем он весь у него был помятый, до самой крыши. У нас «форды» с двигателем «Кобра-428», с мощной подвеской, толщина сзади триста пятьдесят. Надо держаться по правилам на двадцати пяти, а он летит, будто асфальт под ним горит. Черт возьми, я повернул — и за ним. Думаю, может, кто врезался ему в крыло. Нет, ничего не стряслось. Говорю: «Какого дьявола, Лью? Ты же убьешься на такой дороге». А он велел мне проваливать. С тех пор мы на ножах. Порой и самые крутые с катушек съезжают, как только девчонка начнет им мозги пудрить.

— Кинг, ты когда-нибудь думал, что он мог к чему-нибудь пристраститься?

Он не спешил с ответом, сердито глядя на длинный столбик сигарного пепла, потом стряхнул его на асфальтовую парковочную площадку.

— Ну, вот теперь, когда ты спросил.

— А если я точно знаю?

— Тогда скажу две вещи. Скажу, что тебе нечего совать нос и разнюхивать, потому что тогда мистер Норм чуть-чуть сдвинется на сторону этого олуха. И второе: чем больше я об этом думаю, тем больше похоже. Может, «колеса»? Возьми боксеров — нынче, наверное, один из десяти попадает в главную обойму, минуя ступеньку с какими-то супертаблетками. Ничего тут хорошего нет, приятель. Скачут они, словно черти, без устали, да и мозгами получше ворочают, только могут здорово пораниться и ничего не заметить, не обратить внимания и умереть. Тратишь сил больше, чем получил, отключаешься на два-три дня, пока не придешь в норму. А совсем на них сесть — это дело другое. Я вот сейчас думаю, Лью в последнее время почти не спит и вес сбросил. Что же его толкнуло?

— Дурная компания, как говорят проповедники.

— Дружище, такая у всех у нас есть понемножку. Все это означает, что тебе лучше не пытаться его отыскать. Лучше, черт возьми, держаться от него подальше.

— А еще это означает, что он начинает делать неверные умозаключения. Поэтому набросился на Мейера. Он мог его убить.

— Эх, не вовремя я ушел!

— А почему Билли Кейбл его не остановил?

— Потому, что они с Билли не особенно хорошо ладили, а когда видишь, как парень сам себя губит, зачем его останавливать? Так или иначе, Билли в конце концов его приструнил, а не то Лью убил бы твоего друга. Потом, когда пришла твоя очередь идти к мистеру Норму, Билли улучил момент продемонстрировать тебе приятеля, чтобы мистер Норм оперативно получил четкий и красочный портрет Лью. Жалкий сукин сын.

— Кинг, а женщину, которая написала на Арнстеда жалобу, а потом забрала, зовут Бетси?

— Господи Иисусе! Да ведь ты вроде бы первый раз в городе! Бетси Капп. Миссис Бетси Капп. Разведенка, работает старшей официанткой в обеденном зале в пансионе «Лив-Оук» у миссис Теффер. Там лучшая кормежка в округе.

Приятно было получить от Кинга подтверждение мнения Ленни Сибелиуса о местной кухне. Мы вместе вернулись в заведение, а спустя двадцать минут я уже катил через центр города. В обеденный зал вошел чуть позже девяти. За длинным столом у дальней стены шло семейное торжество с шампанским и тостами, которые мужчины средних лет поднимали за девушку со свежим личиком и ее краснеющего будущего супруга. Еще две тихие пары сидели за столиками с кофе, десертом, свечами в подсвечниках. Трое дородных бизнесменов чертили на скатерти хитроумные и коварные планы.

Пока официантка приближалась ко мне, прижав локтем к боку меню, я уже знал — это наверняка Бетси Капп. Та самая худосочная блондинка, что красовалась на десятке полароидных снимков Лью Арнстеда, не совсем успешно пытаясь изобразить сексуальный призыв. Теперь она была в темно-синем форменном платье с небольшим накрахмаленным белым воротничком, с заинтересованным и одновременно неодобрительным выражением, намекнувшим мне, что для обеда несколько поздновато.

Но прежде, чем она успела меня завернуть, я сказал:

— По мнению моего поверенного, мистера Сибелиуса, я был бы круглым идиотом, если бы обедал в каком-то другом месте, миссис Капп.

— А! — отозвалась она, а потом: — О! — Затем оглянулась на часы в фойе. — Ну вообще-то чуть-чуть поздно, но если вы… не пожелаете чего-нибудь слишком изысканного…

— Филей, печеная картошка, салат с маслом и уксусом, кофе.

— По-моему… Садитесь где хотите, я сейчас…

Она быстро зашагала на кухню, несколько стреноженной в коленях походкой, а я выбрал столик у стенки, как можно дальше от четырех других компаний.

Миссис Капп вернулась с улыбкой:

— Слава Богу, гриль не выключили. Только печеной картошки нет. Жареную?

— Отлично.

— Стейк?

— Средне прожаренный.

— Могу принести вам из бара коктейль.

— Если найдется, джин «Плимут» со льдом. Чистый, двойной. Если нет, «Бутс».

Она приняла заказ, вернулась с выпивкой, ушла к кассе, занялась уходившим семейством, потом бизнесменами. Я наблюдал за ней. Бетси выглядела чуть моложе и симпатичнее, чем на любительских снимках, возможно благодаря оживленному лицу, быстрым движениям и хорошей осанке. Не видя фотографий, я заподозрил бы, что ошеломляющая грудь накачана искусственно, символизируя одержимость общества полногрудостью. Но теперь знал — она настоящая, поразительно, восхитительно подлинная.

Подавая салат, Бетси Капп пояснила:

— Мне приходится заменять официантку. Еще выпьете?

Потом принесла обед. Кусок мяса поистине великолепный. Когда я наполовину управился, последняя пара, расплатившись, ушла, обеденный зал оказался в моем распоряжении.

— Теперь кофе?

Я кивнул на пустой стул напротив:

— Две чашки.

Она поколебалась.

— Почему бы и нет? Спасибо. Я на ногах с половины девятого утра.

Бетси принесла кофе, села напротив, потянулась с сигаретой к зажженной свече.

— Истинное удовольствие обслуживать мистера Сибелиуса. Такой очаровательный мужчина.

И вдобавок, подумал я, раздает очень солидные чаевые каждому, кто на глаза попадется. Протянул руку, представился:

— Тревис Макги.

Она протянула в ответ ладонь с длинными пальцами и быстро выдернула:

— Я слышала, вы… у вас были какие-то неприятности.

— Еще не закончились. Жутко не повезло оказаться в неудачный момент в неудачном месте. Но по-моему, все проясняется. Я никогда не слышал о мистере Фрэнке Бейтере, пока нас не забрали за его убийство. Наверное, если б шериф до сих пор не передумал, я бы сидел за решеткой.

Кто-то заколотил в дверь фойе, потом, видно, отчаялся и ушел.

— Меня вот что интересует, — сказала она.

— Что именно?

— Мистер Сибелиус не знает моего имени. Я уверена. А вы знаете.

Я пожал плечами:

— Какие-то люди стояли на улице, разговаривали. Я поинтересовался, не поздно ли пообедать, они посоветовали зайти и спросить Бетси Капп. Когда вы шли ко мне с меню, показалось логичным назвать вас миссис Капп. Возможно, это была ошибка. Может быть, я ошибся, мисс Капп?

Она скорчила гримаску:

— Нет, миссис.

— Это ваш родной город, Бетси?

— Нет. Я родом из Винтер-Хейвена. В двенадцать лет меня отослали сюда, к тетке. Она умерла, когда мне стукнуло семнадцать. Вернулась домой, дела там шли просто ужасно, я снова сюда приехала, вышла замуж за парня, как и собиралась. Потом он погиб в жуткой автокатастрофе, а я получила страховку, уехала в Майами, оттуда в Атланту, только мне ни там, ни там не понравилось. Опять оказалась тут, вышла за Грега Каппа… Мы зверски скандалили, пока мне не надоело, и я развелась. Не знаю, куда он делся. И знать не хочу. Теперь совсем скоро будет четыре года, как я здесь работаю. Кажется, все время бегаю, да ведь знаете, как бывает, — трудно сидеть без дела. Работа мне как бы нравится, все ко мне хорошо относятся. Зачем это я вам рассказываю свою историю?

— Потому что мне интересно. Хорошая причина?

— Думаю, настоящая. Бог знает, почему вы заинтересовались. Вы женаты, Тревис Макги?

— Нет. И никогда не был.

— Наверное, вы по работе все время на воздухе? Кажется, в очень хорошей форме.

— Спасательные операции в Форт-Лодердейле.

— На корабле?

— Нет. Свободно работаю по контрактам. Беру что попадется. Живу один на прогулочном судне в порту.

— Ух ты, грандиозно! Что ж, я тоже живу одна, но не на судне. В маленьком коттедже, его мне оставила тетка. Пока мне не исполнился двадцать один год, им владел банк и платил за него. Грег все ко мне приставал, требовал продать. Я рада, что его не послушалась. Переехала после развода, когда у арендаторов кончился срок.

— Должно быть, к тому времени вы хорошо знали Сайприс-Сити?

— Вполне.

— Мне бы хотелось кого-нибудь расспросить про город, про здешних жителей. Про шерифа Хайзера, Фрэнка Бейтера и так далее. Только у вас наверняка полно дел.

— Потому, что сейчас субботний вечер? Ха! Единственное мое дело — подвести итог, сосчитать деньги, сдать Фрэнку, бармену, наличные и чеки.

— Так я могу обождать.

— Я правда недолго.

Она поднялась, сияя улыбкой, заимствованной из нескольких сотен фильмов, отточенной в одиночестве перед зеркалом в ванной, порожденной жаждой романа, чуда, трепетной страстной любви. Это был эпизод счастливой встречи, навеки прославленный Дорис Дэй[6] и ей подобными, нежданный подарок тридцатилетней блондинке с детскими пухлыми губами, которые никогда не станут по-взрослому жесткими. Вечное стремление, вечная надежда, вечная вера — они никогда не исчезнут.

Бетси взяла одну из двадцаток Ленни, протянула сдачу, ушла к кассе. Возникла небольшая деликатная проблема. Давать чаевые или не давать? Дашь — возникнет натянутость в отношениях, которые она, пряча нервозность, пыталась установить. Поэтому я подошел и положил на стойку у кассы пятерку.

— Приберегите для официантки, которая так поспешила уйти, Бетси.

Она хихикнула:

— Как бы другую щеку подставить, да? Элен хорошая официантка, только всегда жутко спешит домой к ребятишкам. Позабочусь, чтобы она ее получила, и присмотрю, чтобы в следующий раз вы сели за ее столик.

Мы вышли вместе. Я спросил совета, куда пойти выпить. Она сказала, что сначала должна отвести домой машину. Я поехал следом. У нее был маленький желтовато-коричневый «фольксваген» со слегка помятыми крыльями, потрепанной обивкой и легкими пятнами ржавчины. Во встречных огнях вырисовывался ее прямой силуэт. Она гнала сломя голову, беря на лету повороты. Мы промчались через старые жилые кварталы, где в сумрачном свете комнат сидели люди, наблюдая за лихорадочной имитацией веселья на маленьких домашних экранах, глядя на хозяина и хозяйку телевизионного шоу, своих старых добрых близких друзей. Давным-давно у их родителей были старые близкие друзья, которых звали Чингачгук, Натаниель Бампо и Мейбл Дунгам. Но читать гораздо труднее — приходится рисовать мысленные картинки. Легче сидеть и смотреть на картинки, придуманные другими. Приятное однообразие позволяет занять голову, которая иначе начнет размышлять и тревожиться.

«Ваша миссия, мистер Фелпс, если вы пожелаете ее принять, заключается в дискредитации сводного брата диктатора Катаянции, поисках девяти миллионов золотом и их передаче лидеру свободного демократического подполья, а также в выводе из строя Ай-си-би-эм, которую сейчас монтируют в Заикающихся Горах. Если вас или кого-то из вашего отряда мгновенного реагирования убьют или возьмут в плен…

— Постойте минуточку, черт возьми! Принять подобную идиотскую миссию? Вы что, свихнулись? Нам никогда не выбраться живыми из этой ничтожной вонючей страны!

— Мистер Фелпс!

— Амбар за это не взялся. Париж не взялся. И я не возьмусь. Ищите другого. Пошлите хоть Корицу. Возвращайтесь через неделю, босс, с чем-нибудь поумнее».

И гаснут экраны от покрытых нефтью берегов Мэна до покрытых нефтью берегов Южной Калифорнии. Капитан «Железнобокого старика»[7] возвращается на куриную ферму. Маршал Диллон[8] простреливает себе ногу, пытаясь выбраться из тяжелой переделки в Тумстоне. Топор падает с дерева и разрубает пополам Дэниела Буна.[9] В американских гостиных воцаряется тишина. Люди изумленно смотрят друг на друга, очнувшись от многолетних сладких, долгих, ленивых механических фантазий.

— Куда уходят все эти герои, Энди?

— Может быть, детка, туда же, куда ушли все остальные, давным-давно. Как бы никуда. Тарзан и сэр Галахад,[10] Робин Гуд и Бен Кейси,[11] капитан Ахав,[12] Кролик Питер. Уходят и присоединяются к ним.

— Но что же нам делать, Энди? Что делать?

— Может… немножко поговорим? Подумаем о всяких вещах.

— О чем поговорим? О чем подумаем? Мне страшно, Энди.

Впрочем, на самом деле никаких проблем не возникает, ибо после того, как экраны погаснут и смолкнут, все записывающие устройства в мозгах зрителей автоматически вырубаются через пять секунд.

Мелкие умственные забавы нередко меня отвлекают. Бетси затормозила так резко и неожиданно, что я чуть не взлетел на покатую крышу похожего на жучка «фольксвагена». Бетси свернула налево на узкую подъездную дорожку между высокими стенами густой живой изгороди. Я двигался следом, а она въехала в крошечный гараж, выключила фары, вылезла, усмехнулась, прищурилась в свете моих фар, провела по шее ребром ладони. Тогда и я выключил свет, вышел. Апрельские насекомые жужжали в кустах под затуманенным полумесяцем.

— Чересчур много мяса жарилось, — сказала она. — У нас есть вытяжки, вентиляторы, но как выйду оттуда, прихожу домой вся пропахшая жиром. Запах въедается в волосы и в одежду. Я от него быстро избавлюсь, Тревис. Заходи, полюбуйся моим гнездышком.

Гнездышком следовало восхититься, хотя мебели, ламп и предметов искусства, купленных в универмаге, хватило бы на два коттеджа подобных размеров. Один неосторожный шаг, и я чуть не шарахнул ногой столик с псевдомексиканской керамикой по девятнадцать долларов девяносто пять центов за штуку. Пришлось восхищаться котом, что было гораздо легче. Крупный кастрированный самец, отчасти дворовый, отчасти персидский, с серо-черными пятнами, мудрый, осторожный и толерантный. Он вполне деликатно напомнил, что хотел бы услышать жужжание электрической открывалки для кошачьих консервов. Бетси открыла банку с неким жутким на вид содержимым, выложила в миску, поставила в отведенный коту угол. Он медленно подошел, заурчал, как электромотор, затем погрузился в серьезный церемониальный процесс питания.

— Он умеет говорить свое имя, — сообщила Бетси. — Рауль! Рауль!

Кот поднял на нее глаза, облизнулся, проговорил: «Р-р-аум!» — и снова склонился к своему месиву.

— Взгляни на его дворик, — предложила она. — Личная прогулочная площадка Рауля.

Мы вышли через другую дверь с кухни на огороженный, поросший травой прямоугольник приблизительно в двадцать на тридцать футов. Выходя, Бетси включила наружное освещение. Вспыхнул янтарный свет. Увитая виноградной лозой ограда высотой футов в восемь полностью скрывала участок от посторонних глаз. Земля была частично выстлана каменными плитами, тут же разместились клумбы, виноград, в центре — электрический фонтанчик, который Бетси тоже включила. Кое-какая мебель красного дерева и матрас для загара.

У меня возникло ощущение, что я тут уже бывал, но потом припомнил, что именно это место служило фоном на полароидных снимках.

— Мы оба с Раулем любим этот уголок, — сказала она. — Соседские собаки рыщут целыми стаями, и он знает, что здесь его не достанут. А я могу растянуться и жариться на солнышке до полного умопомрачения. На самом деле это как бы бессмысленно, я никак не могу получить настоящий загар. Кожа не принимает. Розовеет, потом становится желтоватой, потом снова белеет. Но мне просто нравится чувствовать солнечное тепло.

Я восторженно помычал, и Бетси повела меня назад в гостиную.

— Садись вот в это кресло, милый. Если положить ноги повыше, просто сказочно удобно, правда. Тебе бразильская музыка нравится? Я помешана на самбе. Смотри, сколько у меня кассет.

— Мне нравится.

— Хорошо! — Выбирая кассеты, она сообщала: — Один джентльмен, мой друг, устроил мне просто прекрасную скидку на стереоплейер. Он сам делает записи, выпускает в эфир, переписывает и привозит мне, когда бывает в городе. Тревис, хочешь выпить, пока будешь меня ждать? У меня есть практически все. Джин, водка, ром, скотч и так далее. На самом деле я не пью джин, поэтому ничего в нем не понимаю. Кто-то оставил почти полную бутылку, называется джин «Бенгал». Хороший?

— Превосходный.

— Я тоже думала, что должен быть очень хороший. Все собираюсь спросить Фрэнка, бармена, да забываю. Могу смешать так же, как ты пил у нас в пансионе. Люблю прийти домой, налить себе высокий-превысокий бокал скотча с водой, добавить побольше льда, надолго залечь в горячую-прегорячую пенную ванну и потихоньку его потягивать. Тогда у него фантастически изумительный вкус. Я тоже собираюсь выпить, но не беспокойся, милый, не стану слишком долго лежать в ванне. Быстренько приму душ. Могу смешать, как ты…

— Отлично, Бетси.

Она поставила кассету, отрегулировала громкость. Вернулась, улыбаясь, принесла джин со льдом для меня в огромном хрустальном зеленоватом стакане, изукрашенном гроздьями и листьями винограда, поставила его на пробковую подставку на столике возле кресла. На подставке была нарисована маленькая яркая рыбка. На уголке розовой бумажной салфетки по диагонали написано красным «Бетси». Рядом со стаканом появилась маленькая синяя фарфоровая лодочка, полная соленых орешков разных сортов.

— Вот! — подытожила она под музыку и ушла избавляться от профессионального запаха подгоревшего мяса, оставив меня в сказочно удобном кресле с выпивкой, которая угомонила бы мускусного быка.

Я полулежал средь застывшего леса безделушек, слушая на довольно хорошем стерео, как Мария Толедо нашептывает мне португальские любовные слова.

Перед маньяком-душителем встало бы дьявольски мало тактических проблем. Она поверила на слово, что Ленни Сибелиус мой адвокат. Поверила на слово, что меня наполовину арестовали не столько по вине, сколько по невезению. Руководствуется инстинктом, верит незнакомцам. Но любой душитель может выглядеть точно так же, как я. Гость подкрадется на цыпочках, стиснет намыленную шею, и в оставшиеся секунды ей вспомнится совсем другой киносценарий. Сама смерть будет нереальной, ибо повторит эпизод из фильма Альфреда Хичкока.

Через пятнадцать минут Бетси появилась в дверях и воскликнула:

— Посмотри на меня! Ты только посмотри на меня!

На ней был длинный, до пола, махровый купальный халат с крупным, смелым рисунком в красных, оранжевых, розовых и лимонных тонах, выполненным рукой безумца. Одной рукой она придерживала его у горла, другой на талии. Мокрые волосы облепили изящный череп.

— Я так дико глупа в обращении со всякой техникой.

— В чем дело?

— Вышла из-под душа, наклонилась переключить, чтобы вода потекла из крана, собралась на минуточку заткнуть слив, как бы сполоснуть ванну, и нечаянно снова открыла проклятый душ. Не хотела мочить волосы. Они очень густые и очень тонкие, сушить их приходится как бы целую вечность. Ужасно жалко, милый. Но я действительно не могу в таком виде выйти. Ты жутко сердишься? Мы ведь и здесь могли бы поговорить, правда? Да на самом деле не так уж много приличных мест открыто в такое позднее время. Сколько сейчас? Господи, уже больше половины двенадцатого! Я и понятия не имела.

— Я собирался предложить перенести на другой раз. Может быть, это не совсем верное выражение.

— Ты выпил? Боже, почти не притронулся. Правда не возражаешь, если мы просто останемся? Мне хоть не придется серьезно раздумывать, что надеть. Я сейчас, милый, минуточку.

Она улетучилась. Музыка смолкла. Я подошел, перевернул кассету, наполовину убавил звук и стал пробираться обратно к своему кожаному убежищу.

Я признал ее, сунувшую голову под струю воды и разыгравшую спектакль, не слишком изобретательной. А если бы я предложил все-таки идти, она не сумела бы выйти из своей услужливой роли и объявить, что нам лучше остаться. История с душем сомнительна. Но ошибка, пусть даже сознательная, совершилась на подсознательном и неподконтрольном уровне. Все это неотъемлемые атрибуты случайной счастливой встречи. В запертом на ключ дневнике — она, безусловно, обязана его вести — будет записано: «На самом деле между нами, наверное, никогда ничего не было бы, не сделай я такую глупость — намочила голову. А может, в любом случае было бы, только не так скоро, не в первый вечер нашего знакомства. Между мной и Тревисом что-то неизбежно должно было произойти, и, по-моему, я это чувствовала с самой первой минуты».

Бетси вернулась почти через минуточку с половиной. Ее мокрая голова была обмотана аккуратно подоткнутым полотенцем кораллового цвета. Вместо предвкушаемого коротенького платьица, обнажавшего ноги, на ней был замшевый комбинезон цвета слоновой кости, аляповато украшенный широкими золотыми «молниями», золотыми висячими замочками на четырех карманах, золотой цепью на талии, а также потайной «молнией» от гортани до лобка. Она прошлась пару раз по комнате, расправляя, оглаживая костюм, и я обнаружил, что реагирую на наряд, признавая его при ее фигуре более соблазнительным, чем ожидавшийся.

Бетси забрала мой стакан, долила, приготовила для себя еще одну большую порцию скотча, села в ярде от моего кожаного кресла на голубой пухлый диван, высоко вскинула длинные ноги и заговорила:

— Наверное, я жутко некомпанейская личность, Тревис, но меня страшно радует, что никуда не надо идти. Наверное, именно из-за моего гнездышка я и не уезжаю из этого города. Когда сижу в нем, я на самом деле не в Сайприс-Сити, а, по-моему, где угодно. Потому что в любом другом месте свила бы такое же гнездышко и меня окружали бы все мои вещи. Я как бы… живу в своем внутреннем мире. Действительно не обращаю особого внимания на то, что происходит… вокруг. Поэтому не знаю, сумею ли рассказать об интересующих тебя вещах.

Я ошеломил ее сообщением, что считаю шерифа Нормана Хайзера странным типом. И она мне поведала трагическую историю его жизни. Всем понятно, почему он такой отчужденный, холодный и педантичный. Но по-настоящему честный и справедливый. Очень. Говорят, серьезно интересуется современными полицейскими фокусами и новинками. Вся его жизнь в работе. Говорят, он на ней и останется, денег ведь платят так мало, правда, что никто больше и не пытается избираться на это место. Он все деньги вкладывает в департамент, на зарплату помощникам, на патрульные автомашины, радио и все такое прочее.

— Ну, кое-каких Бейтеров я знаю, ведь их тут на юге округа целая куча, милый. Со мной в младших классах учился один дурной мальчишка Бейтер. Он давно убит во Вьетнаме. Звали его Форни. Не знаю, в каком он был родстве с Фрэнком Бейтером, только они, по-моему, одного поля ягоды. У Форни был выбор — либо отправиться в окружную тюрьму, либо записаться в добровольцы. Я сказала бы, мертвый Фрэнк Бейтер для всех небольшая потеря, и, по-моему, почти каждый со мной согласится.

Я чувствовал легкое опьянение от «Бенгала». Она не скажет ничего полезного, если не найти и не распахнуть нужную дверцу. Я рассматривал ее расплывающийся силуэт через зеленое стекло стакана.

— Спорим, угадаю твои мысли? — предложила Бетси.

— Наверное, я задумался о Великом Шерифе, трагической фигуре, чуде трудолюбия и общественной пользы. Почему же он держит животное в своем штате?

— Ты о чем это?

— О жестоком садисте, дегенерате и жеребце Лью Арнстеде.

Рука ее метнулась к горлу, стиснула, глаза расширились.

— Лью? Но он просто…

— Просто любезный служитель закона, который без всякой причины уложил моего доброго старого друга в больницу и убил бы собственными руками, не останови его Билли Кейбл.

— Это не похоже…

— Его уволили, предъявили обвинение, и, надеюсь, Хайзер позаботится, чтобы надолго подальше запрятали. Мне бы очень хотелось добраться до него первым, приблизительно на минуту.

— Но он…

— В конце концов, не такой плохой мальчик? Брось, Бетси! Я кое-что разузнал… пока его разыскивал. Он обслуживает львиную долю женского населения округа Сайприс. Развлекается с ними, потом избивает, а потом потешает дружков голыми задницами на полароидных снимках.

Став огромными и слепыми, глаза Бетси смотрели на меня, сквозь меня, выше меня, длинная шея напряглась, горло заходило ходуном, то и дело сглатывая слюну. Кассета кончилась. Автоматической перемотки не было, пленка продолжала крутиться, издавая гудение и скребущие звуки. Любимое гнездышко, сплошные подделки и безделушки. Одна талантливая леди определила поэзию как воображаемый садик с живой жабой. И я должен был впустить живую жабу в садик Бетси.

Она коротко, глухо, жалобно вскрикнула, вскочила и побежала в убежище. Каким-то чудом, пролетая в ванную, ничего не разбила. Хлопнула дверь. Я услышал отдаленные звуки, похожие на писк котенка. Встал, вытащил кассету, поставил новую.

Симпатичный ты парень, Макги. У всех одиноких, заброшенных и тоскующих на белом свете есть некий набор иллюзий, которые их поддерживают, выстраивая теплое убежище в пустыне сердца. Когда ты разрушаешь его, они видят себя такими, какие есть на самом деле, и добра это им не приносит. Эта женщина — легкая добыча для постельных игр с любым заезжим мужчиной, который пожелает подыграть ее фантазиям, сыграв роль сентиментального романтика, приправленную щепоткой драматической мыльной оперы.

Поэтому, пытаясь раскопать в сотворенных тобою руинах нечто, быть может, полезное, имей хоть каплю милосердия, постарайся навести прежний порядок в искусственном садике. Если выпадет шанс.

Первый шаг. Подойди к двери ванной. Стукни.

— Бетси! Бетси, дорогая! Как ты там?

Неразборчивый жалобный ответ. Вроде бы выйдет через минуту. Просит налить выпить.

Налей две порции. С виду точно такие, как прежде. Только ей настоящую, а себе водопроводную воду.

Наконец вышла с припухшим лицом, сгорбившись, убитая горем, бормоча: «Извини, жутко стыдно».

Подойди к дивану. Сядь рядом. Возьми ее за руку. Она попыталась ее выдернуть, потом оставила. Встретилась взглядом со мной, отвела глаза.

— Бетси, можно сделать несколько очень личных замечаний?

Пожала плечами, кивнула.

— По-моему, ты — прекрасная, щедрая, добросердечная женщина. Иногда люди используют эти качества с выгодой для себя. Но тебе в самом деле не следует о себе плохо думать. Если… женщина никогда не рискует своими чувствами, то никогда не страдает. Только ведь и живой ее не назовешь, правда?

— Я… не знаю. Мне хочется умереть.

— Когда я разевал мой чересчур большой рот, милая, то и понятия не имел, что тебя что-то связывает с Лью Арнстедом.

— Мне и нечего было с ним связываться. Да, он… попал в беду и чувствовал себя совсем растерянным, несчастным.

— Может, расскажешь? Возможно, поможет.

— Не хочу.

— Думаю, лучше бы рассказать.

— Ну… начиналось все… Ну, прошло много времени, прежде чем он мне доверился и признался… У него всегда были девушки, до службы в армии, во время службы, после возвращения. И тут он влюбился в Клару Уиллуби. По-настоящему. Я ему говорю, может, проблема возникла от чувства вины перед ней из-за всех прочих девушек, может быть, из-за этого он считает себя изменником, или что-нибудь в этом роде. Только после решения пожениться и все такое у него с ней просто ничего не вышло. Он ужасно хотел ее, а потом просто… ничего не смог.

Углубляясь в рассказ, она оживилась, начала переживать. Лью расстался с Уиллуби. Пробовал вернуться к прежним подружкам, но оставался импотентом. И как-то вечером, уже сменившись со службы, напился в пансионе чересчур сильно, чтобы садиться за руль. Холодной ночью Бетси везла его в своем маленьком автомобильчике. Он все плакал и плакал, сказал, что задумал покончить с собой. Отключился, она с ним не справилась — тяжело и оставила спать в машине в гараже. Утром он ушел. Вернулся выяснить, чего наговорил. Потом стал забегать, просто поболтать. Наконец признался, в чем дело. Было это в октябре прошлого года.

— А у меня… тоже что-то вроде проблемы, — продолжала она. — Ослабленная щитовидная железа, из-за этого низкое кровяное давление, и поэтому я себя чувствую как бы вялой и угнетенной. Обычно принимала гормональный препарат, но иногда после него слишком нервничала, руки потели и леденели. И года два назад доктор Гриннер мне выписал долгосрочный рецепт на какой-то стимулятор. С тех пор каждое утро принимаю таблетку. Я заметила, если вдруг перепутаю, позабуду, что выпила, и приму две, чувствую… ну… жуткий прилив сексуальности. Что ж, скажу прямо. Так или иначе… рассказала про это Лью, он пришел как-то днем в воскресенье, я дала ему пару, и ему через час показалось, что он сможет. И… понимаешь… я ему хотела помочь. Лью был в жуткой депрессии. Ну, лекарство подействовало. Он был счастлив, смеялся и все такое. И очень благодарил меня. Мы стали заниматься любовью, а потом влюбились друг в друга.

— Он все продолжал принимать твои таблетки?

— Ох, нет. Ему больше не требовалось, после того первого раза. На самом деле проблема была в его сознании. Ну, знаешь, вина и страх.

— А потом вы расстались? Почему?

Она прищурилась:

— Мы чуть-чуть поскандалили, вообще-то не серьезно. И он меня шлепнул чересчур сильно. А потом продолжал шлепать и колотить, пока я не потеряла сознание. Очнулась вон там, на белом коврике, а он уже исчез. Весь рот разбит, лицо жуткое. На следующее утро все болело, я едва выбралась из постели. Четыре дня не работала. Заявила, но потом забрала свою жалобу. Сказала, что со стремянки свалилась, когда картину вешала. Неделю пришлось ходить в черных очках, пока не прошли синяки под глазами.

— Как он вел себя в тот момент?

— Вроде не злился до сумасшествия, ничего такого. Я умоляла, кричала, пыталась увернуться, а он как бы не слышал. Выглядел очень… спокойным. Мне иногда это снится во сне.

— Больше ты с ним никогда не встречалась?

— На улице и в обеденном зале. Но не так, как раньше. Не так. Не могу! Если бы он пришел умолять, я не позволила бы к себе прикоснуться. Написала ему, чтоб никогда больше не приходил.

— А твои фото в его коллекции есть?

— Нет, конечно! — Она выдала слишком много негодования. Кинула искоса быстрый взгляд для проверки, поверил ли я.

— Он мог снять тебя хитростью.

— Ну… однажды в воскресенье мы выпили много «Кровавой Мэри», как бы взбесились и одурели, а у него был с собой аппарат, он принес его из машины. Им в полиции пользуются при расследовании несчастных случаев… Вроде бы помню, как он меня фотографировал там, за домом, в садике Рауля. Только те фотографии я порвала. — Она нахмурилась, призадумалась. — По крайней мере, думаю, что порвала. Он много щелкал. Только я, безусловно, не допустила бы, чтобы Лью или любой другой ушел с такими снимками в кармане, правда?

— Разумеется!

Бетси была благодарна мне за возмущенное восклицание. Опустошила высокий стакан на несколько дюймов, досадливо улыбнулась:

— Зачем кому-то могли понадобиться мои фотографии в голом виде, это опять же другая история. Дело в том, что сложение у меня необыкновенное, сверху практически чересчур, а кругом кожа да кости. Размеры тридцать девять — двадцать четыре — тридцать два. Ну, видишь, какой я бываю дурочкой, милый?

— По-моему, тебе попался сумасшедший, Бетси.

Бессмысленно было объяснять, что она уже натворила дурацких глупостей, излечив временную импотенцию Арнстеда сильнодействующим стимулятором и толкнув его на кривую дорожку, где он сел на крючок, или, точнее, привык к лекарству. Классическая картина поведения потребителя амфетамина: переменчивое настроение, веселость и депрессия, мало сна, потеря веса, повышенная сексуальность, стремление к активному исполнению своих обязанностей, неосмотрительный риск, растущая склонность к насилию и жестокости.

— Лью не похож на сумасшедшего.

— Мир был бы гораздо безопасней, если б их было видно с первого взгляда, Бетси.

— Его могут… посадить?

— Лучше за это, чем за какое-нибудь убийство.

— Ты его ищешь?

— Да. Разговаривал с его матерью. Он не был дома с полудня четверга. Есть какие-нибудь идеи?

— Думаю, он с какой-нибудь женщиной.

— С кем он крутит в последнее время, не знаешь?

Она повернулась, схватила меня за руку:

— О Боже, Тревис! Он ведь сейчас может быть где-нибудь здесь! Кто знает, что у него на уме? Вдруг обвиняет меня во всех своих неприятностях. Вдруг ждет… когда ты уйдешь… Прошу тебя, не оставляй меня! Пожалуйста!

Я попался в ловушку. Такой же реально-нереальный прием, как эпизод с мокрыми волосами. Умышленный и неумышленный, искренний и неискренний на определенном, недосягаемом для нее самой уровне чувств и разума. Мы попались в ловушку в ее воображаемом садике. Я заверял, что с ней все будет в полном порядке, нет никаких причин для волнения, но в ее трагическом взоре стояли слезы, и она все твердила, что я не должен ее оставлять.