XXI. В помрачении рассудка барон начал все безудержнее пить, а когда пришел в себя, обнаружил перед замурованной дверью темницы свежие цветы и зажженные свечи. Заметил также погруженную в молитву небольшую толпу женщин, которые тут же разбежались, устрашившись его гнева. Это привело его в еще большее бешенство.
И взревел он громовым голосом: Кто ты такая, чтобы противиться моей воле?
Отвечала она ему: Во мне Бог.
Барона обуяла ярость, какой он доселе никогда не испытывал. Не изведал он ее ни тогда, когда из утробы матери продирался на свет, ни тогда, когда истреблял войска нечестивых. Такое могло проистекать либо только от Бога, либо от Дьявола. Одним ударом ноги он сокрушил недавно сложенную стену и оказался пред лицом существа, которое не покорилось его воле. Ослепленный гневом, он набросился на дочь и, осыпая проклятиями, пронзил ее кинжалом. Но и этого ему было мало, а посему он поднял тело и пригвоздил, распятое, к бревенчатому потолку, вопя при этом: Коли в тебе Бог, то и умри, как Бог.
Даже и после смерти он не оставил ее в покое и перед положением в гроб приказал отстричь ей бороду, но та чудодейственным образом отрастала.
А позже, всю оставшуюся свою грешную жизнь, барон вымарывал эту бороду с образов святой, ибо мир будто поделился надвое: одни их создавали, а другие уничтожали. Но память о святой сохранилась и многими надеждами наполнила сердца, слава о ней пронеслась по разным землям и чужим странам. Там святая получила множество имен, ибо каждая земля порождает иные имена.