Дом подруги

Глава 13

Утром мы с Мин отправились в Грейт-Своссер. Я высадила ее возле больницы, а сама заехала к мистеру Рэнсому, купила новый утюг, свечи, маленькую ручную машинку для пескоструйной очистки и почтовый ящик для Элли. После чего отправилась в магазин одежды и уже лично для себя приобрела двое джинсов, толстый шерстяной свитер синего цвета и такое же синее пальто с капюшоном и деревянными пуговицами.

Рядом притулилась лавка, где торговали антиквариатом и старинными безделушками. Как и в большинстве такого рода лавчонок, большую часть вещей просто нельзя было видеть без содрогания. Я рассеянно разглядывала выставленные в витрине ночные горшки, старинные утюги и латунные дверные молотки. Внезапно взгляд мой остановился на знакомом кувшинчике с ручкой из ветвей ивы, который я так долго и безуспешно искала вчера под лестницей. Решившись, я толкнула дверь и вошла. Хозяин лавки, щупленький старичок с трясущимися руками, грелся в кресле у очага. Я попросила разрешения посмотреть кувшинчик поближе. Это был тот самый — я тут же узнала характерную щербинку возле горлышка, которую запомнила еще накануне. Естественно, я поинтересовалась, как он к нему попал. Старичок охотно объяснил, что кувшин принес какой-то светловолосый мальчишка.

Вообще говоря, этот мальчик за последние несколько месяцев принес ему немало вещиц, добавил он. Старичок явно обрадовался возможности поговорить — думаю, к нему нечасто заглядывали покупатели. Ему бросилось в глаза, что мальчик, который принес кувшин, говорил на редкость чисто, по-городскому. Выложив на прилавок несколько монет, я купила кувшин и вышла из лавки.

Вернувшись, я отнесла кувшин назад в кладовку. Честно говоря, я еще не решила, что скажу Вильяму. Тут нужна была особая деликатность — иначе без скандала не обойтись. Мы с Мин как раз доедали грибной жульен на гренках, когда колокольчик у двери пронзительно зазвонил.

— Забавно, что в последнее время он звонит то и дело, — усмехнулась Мин. — Наверное, это первая из твоих претенденток? Сейчас я уйду. Только положу себе еще капельку этого изумительного пудинга и оставлю вас наедине.

Я открыла заднюю дверь.

— Миссис Баттер. Я прочитала ваше объявление. Меня все устраивает.

Честно говоря, увидев ее, я слегка опешила. Женщине, должно быть, уже перевалило за шестьдесят. Низенькая и щуплая, она была одета в элегантное и на вид довольно дорогое темно-синее пальто, на руках у нее красовались перчатки из тонкой кожи. Завитые и тщательно уложенные волосы вытравлены до платиново-серебристого цвета, лицо покрывал толстый слой косметики, отчего оно казалось кукольно-розовым. Глаза были густо обведены синим, а угольно-черные ресницы слиплись от туши. Мин, увидев подобную красоту, наверняка тут же указала бы ей на дверь. Я пригласила ее войти.

— Ох ты! — пробормотала она, оглядываясь. — Какой у вас дом! Он ведь очень старинный, да? Ах, как романтично! Мне это по душе — сама страсть как люблю романтику. Но, как говорят, в каждой колоде — по валету…

— Что? — удивилась я, когда мне удалось наконец вставить слово.

— Вот именно. Я хочу сказать, что в таком большом доме всегда пропасть возни с уборкой.

— Давайте я покажу вам весь дом, чтобы вы поняли, о чем идет речь, — предложила я, почувствовав, что в груди у меня робко шевельнулась надежда.

Миссис Баттер проворно обежала весь дом и сунула нос в каждую щель, так что под конец я мечтала только о том, как бы от нее избавиться. В кухню мы вернулись в гробовом молчании. Прислонившись к еще теплой плите, я ждала, мысленно готовясь услышать, что работы в доме непочатый край и что на такое она не рассчитывала. Миссис Баттер выжидательно посмотрела на меня… и вдруг начала смеяться.

— Бог свидетель, наверное, я на старости лет совсем из ума выжила! Но вот, поди ж ты, страсть, как люблю, когда мне бросают вызов! Видите ли, с тех пор как мой Стен уехал в Эбрахамс-Босом, я просто помираю со скуки. Ну, и лишние деньги, конечно, никогда не помешают. Лучше уж уставать от работы, чем от скуки, верно? Так что скажете, мисс… как вы сказали, вас зовут?

— Мисс Фэйрфакс. Но можете называть меня просто Диана.

— Спасибо, непременно, но только не на работе, хорошо? Терпеть не могу фамильярности, знаете ли. Когда один работает, а другой платит деньги, это меняет дело.

— Я поговорю с миссис Вестон и вечером позвоню вам, хорошо? — Я уже объяснила ей, что только временно занимаюсь хозяйством. К тому же сначала нужно было побеседовать с другими желающими, а уже потом решать, кого взять.

Миссис Баттер встала, собираясь уходить, и принялась натягивать перчатки, палец за пальцем. Я проводила ее до двери и занялась тестом, чтобы приготовить бисквит. Потом, сунув его в духовку, взялась гладить белье. Я как раз успела покончить с десятой рубашкой, когда колокольчик у задней двери снова задребезжал. К этому времени я уже устала до такой степени, что была рада возможности отставить утюг в сторону. Явившаяся по моему объявлению миссис Брюер, на редкость угрюмая особа, не понравилась мне с первого же взгляда. Третья, Мэтти Пим, оказалась ничуть не лучше. Начала она с того, что принялась жаловаться на слабое здоровье, а хворей у нее было столько, что я удивилась, как она вообще еще жива. К тому же, сказала она, отдуваясь, из деревни сюда путь неблизкий, так что без чашечки чаю ей не обойтись, иначе она ни на что не будет годна. Короче, я решила, что она тоже не подойдет.

За чаем, подав к столу восхитительный бисквит, я рассказала Мин и детям о миссис Баттер.

— Только есть в ней нечто странное. Не могу сказать, что именно, но это не дает мне покоя.

— Может, маленькие черные усики над верхней губой? — предположила Мин.

— Нет. Чего-то в этом роде я ожидала. Скорее, это ее ресницы… сдается мне, что они накладные. И однако она производит впечатление работящей, честной женщины. И разумной к тому же. А что еще от нее требуется, верно? Вообще-то, если честно, она мне понравилась.

— А по дому она возится тоже в накладных ресницах? — удивилась Элинор. — Что, у нее своих, что ли, нет?

— Понятия не имею. Бровей у нее точно нет, она просто нарисовала их карандашом. В точности как это делали актрисы в ее молодости. У меня сложилось впечатление, что эта особа любит порядок. И потом, она неглупая, жизнерадостная… словом, она мне понравилась.

— В точности как ты сама, Дэйзи, — с улыбкой сказала Мин. — Держу пари, вкусы у вас разные, но зато по части любви к порядку вы с ней — два сапога пара. А вот я только слоняюсь по дому, думаю о чем-то своем, а беспорядок замечу, только если что-нибудь свалится мне прямо на голову. Наверное, это говорит о моем эгоизме.

После ужина Роберт сварил кофе, а Мин и я поднялись в студию.

Мин попыталась подбросить в камин полено, но задела обожженной рукой за корзину с дровами и сморщилась от боли.

— Боже, как мне надоела эта проклятая рука! Все время за что-то цепляется! В жизни своей мне ничто так не мешало, как она! Впрочем, я, должно быть, сошла с ума — жалуюсь и ною, и это когда ты с ангельским терпением везешь на своих плечах весь дом. Прости, Дэйзи. Надеюсь, ты не будешь считать меня неблагодарной.

Поскольку она только сегодня успела поблагодарить меня уже как минимум раз двадцать, у меня не было ни малейших оснований обвинять ее в неблагодарности.

В комнату с кофейным подносом в руках вошел Роберт.

— Какая все-таки замечательная вещь камин, правда? Бедняга Джордж Прайк — кажется, мы лишили его значительной доли дохода, — произнесла Мин.

— Кстати, насчет дохода. Я тут совершенно случайно обнаружила, что Вильям тоже нашел способ, как добавить кое-что к своим карманным деньгам. Оказывается, он взялся поставлять товар в антикварную лавку.

И хотя сказано это было самым непринужденным тоном, Роберт и Мин испуганно уставились на меня, словно не веря собственным ушам. Пришлось рассказать им о злополучном кувшинчике с витой ручкой из ивовых листьев. Выслушав все до конца, Роберт со свистом втянул в себя воздух и отвернулся к огню. В свете пылающих дров его нахмуренное лицо стало похоже на маску горгульи.

— О боже, — простонала Мин. Казалось, она вот-вот расплачется. — Ты уверена, что это тот самый кувшин? Не может быть… Вильям! В конце концов, в школе Грейт-Своссера сколько угодно светловолосых мальчишек. Стащить из дома какую-то вещь, а потом отнести ее в лавку… это так ужасно… бесчестно! Но ведь у него достаточно карманных денег. А одежду, письменные принадлежности, книги и все такое я ему покупаю сама…

— Марихуана стоит намного дороже, чем карандаши.

— Что?!

Роберт подскочил, точно ужаленный.

— Вильям курит марихуану.

Роберт заметался из угла в угол, словно раненый зверь в клетке. Лицо его пылало гневом. Кулаки сжимались от бессильной ярости. Но я храбро продолжала:

— Все указывает на это. Вспомните только его бессмысленное хихиканье, расширенные зрачки, эти переходы от мрачности к беспричинному веселью и все остальное. Кстати, его комната просто-таки пропахла этой гадостью насквозь. К тому же я, когда убиралась там, обнаружила пачку сигаретной бумаги с оторванным клочком. В Кембридже полным-полно таких, кто курит марихуану, в том числе и среди студентов. Когда-то я сама ее пробовала…

— В жизни не слышал такой возмутительной чуши! — прорычал Роберт, заикаясь от злобы и ярости. — Вильяму всего двенадцать! Он еще ребенок! А эти перепады настроения… это хихиканье… все это трудности подросткового возраста! Как вы посмели… обвинить моего сына в том, что он наркоман… да как у вас только язык повернулся?!

— Вы можете возмущаться сколько угодно, это ваше право, — бросила я, тоже разозлившись. — Но это не совсем то, что я хотела сказать. У меня нет никаких сомнений, что другие мальчики в школе… — вы ведь сами, кажется, говорили, что все его приятели намного старше его — …курят марихуану, а Вильям просто пытается им подражать. Возможно, его заставили. Но я думаю…

— А вот я лично думаю, что вы слишком дали волю своему богатому воображению, — яростно фыркнув, перебил меня Роберт. — Вы, похоже, не только взялись вести хозяйство у меня в доме, но еще и воспитывать моих собственных детей! А дальше что? Что еще втемяшится вам в голову — что Элли торгует собой на улицах?!

— Роберт! Замолчи немедленно! И прекрати строить из себя идиота! — оборвала его Мин. — Я думаю, Дэйзи права! С Вильямом явно что-то не так. Честно говоря, я и сама давно уже заметила, что временами он ведет себя странно. Но мне казалось, он просто растет и все такое… Послушайте, давайте обсудим все спокойно, хорошо? Что толку кричать и оскорблять друг друга? Ведь этим делу не поможешь.

— Еще чего! Будь я проклят, если стану это обсуждать! Сказала тоже — успокоиться! Да я зол, как сто чертей, и не собираюсь этого скрывать! И немедленно поговорю с Вильямом!

Роберт пулей вылетел из комнаты. Дверь с грохотом ударилась о косяк.

— Ох, Дэйзи, прости! Проклятие, опять эта рука! Снова ее зацепила — наверное, уже в сотый раз. Не обращай внимания на Роберта, хорошо? Он вспыхивает, как порох, орет на всех, а потом ему самому становится стыдно. Это просто шок, вот и все.

— Ну, думаю, я тоже хороша — можно было преподнести все это более тактично, — криво усмехнулась я, вдруг расстроившись чуть ли не до слез. — Я догадывалась, что он разозлится, и от этого чувствовала себя не в своей тарелке. — О боже, пойду-ка я лучше помою посуду. А потом спать. А вы с Робертом обсудите это без меня. Теперь он, наверное, просто возненавидит меня после всего этого… Может, мне лучше уехать? Прямо завтра утром?

— О нет! Дэйзи, даже не думай об этом! Я тебе не позволю.

Мин помогла мне вымыть посуду — насколько это было в ее силах. Я была рада — мне не хотелось оставаться одной. А потом мы с Хэм отправились к себе, а Мин вернулась в студию — дожидаться Роберта. Странно, хотя я чувствовала себя так, словно меня пару раз подряд пропустили через мясорубку, но сон бежал от меня. Мысли роились у меня в голове, словно вспугнутые пчелы. Лежа в постели, я вновь и вновь мысленно возвращалась к тому, что случилось.

Правильно ли я поступила? Может, лучше было бы промолчать и не совать свой нос в чужие дела? Рано или поздно они бы и сами догадались… да, но, возможно, тогда для Вильяма все было бы уже кончено. Одному Богу известно, на что он решился бы потом, перетаскав из дома все, что можно. Наверное, благоразумнее было бы рассказать обо всем Мин, предоставив ей самой сообщить об этом мужу. Да, наверное, так было бы лучше.

«Как он смеет срывать на мне свой дурной нрав, — возмущалась я про себя. — И это когда я все утро гладила его чертовы рубашки! Я едва не сорвалась с постели, чтобы не швырнуть в него утюгом. Нет, лучше порвать их в клочья. Или нет — можно подыскать более интересный вариант. Более поэтичный, скажем так. Например: Роберт обожает Грея… я ненавижу Роберта… Нет, так не пойдет. Пора остановиться». К часу ночи я измучилась окончательно.

Проснулась я, когда солнце уже заливало лучами комнату. Вздрогнув, я бросила взгляд на часы. Четверть девятого! Вылетев из комнаты, я, как была, в халате, кубарем скатилась вниз по лестнице. Мин уже была на кухне — пыталась одной рукой поставить на огонь чайник. Стол был заставлен грязными тарелками. Я заметила пустую коробку из-под хлопьев.

— Боюсь, я проспала, — виновато потупилась я. — Господи помилуй! Совсем забыла — через полчаса явится миссис Баттер! Бегу одеваться. Держу пари, все, кто до девяти утра бродят по дому в халате и шлепанцах, для нее дети сатаны.

Я спустилась вниз, полностью одетая, как раз в тот момент, когда миссис Баттер позвонила в дверь. На ней был чистейший передник. А высветленные кудряшки она повязала шарфом, специально в тон кримпленовым брюкам, решила я про себя.

Я рассчитывала первые несколько дней приглядывать за миссис Баттер — показывать ей, что и как, — но минут через пять поняла, что это излишне. Миссис Баттер лучше меня знала, что делать. Она накинулась на работу с таким энтузиазмом и рвением, что любой армейский сержант зарыдал бы от умиления. В результате я оставила ее драить полы, а сама с легким сердцем взялась за утюг.

В одиннадцать я приготовила чай и познакомила Мин и миссис Баттер друг с другом. Острый глаз миссис Баттер приметил все: и порванные джинсы Мин, и прохудившиеся рукава свитера.

— Ну, по одежке встречают, по уму провожают, — мудро заметила миссис Баттер. — Ничего страшного. Конечно, не совсем то, к чему я привыкла. Ну, да не беда. На другой траве, как говорится, телок только жирует. Вот вам списочек того, что мне потребуется.

Она торжественно вручила мне целый список, где значилась куча вещей: метилированный спирт, проволочная мочалка для чистки кастрюль, чистящий порошок и бура.

— А дети у вас есть, миссис Баттер? — вежливо поинтересовалась Мин.

Я заметила, что ей стоило немалого труда принять невозмутимый вид.

— Только один, мэм. Роланд… но я зову его Роли. Маленькие детки — маленькие бедки, подросли детки — подросли и бедки. Одна головная боль с этим парнем. Но… молчу. Плоха та птица, что пачкает собственное гнездо, знаете ли.

Она покосилась на Мин, и та, чтобы скрыть смешок, сделала вид, что закашлялась. Решив вмешаться, я похлопала Мин по спине, и та наконец немного успокоилась.

— Мин, как тебе не стыдно! Я уверена, она догадалась, что ты над ней смеешься, — возмутилась я, когда за миссис Баттер закрылась дверь.

— Прости, пожалуйста, — с раскаянием проговорила Мин. И тут же снова расхохоталась. — Я не хотела ее обидеть, но она такая смешная. И тут она еще сказала, что ее сына зовут Роланд. Представляешь — Роланд Баттер! Ролл-эн-баттер [10], подумать только!

Пока миссис Баттер, словно смерч, носилась по библиотеке, переворачивая все вверх дном, я вытащила машинку для пескоструйной очистки, которую мне всучил мистер Рэнсом, и воткнула вилку в розетку. Кухонный стол был сплошь заляпан краской и чернилами, оставшимися, вероятно, еще с тех времен, когда дети были совсем маленькими. Поверхность его напоминала старческое лицо, изрезанное морщинами, только каждая трещинка была забита черт знает чем: жевательной резинкой, грязью, пылью, крошками пищи, которые скапливались там много лет. Взяв в руки машинку, я принялась за дело. Стол был довольно большой, но через три четверти часа его было просто не узнать.

— Ну, моя дорогая, вы сделали великое дело! — одобрительно закивала миссис Баттер. — Осталось только протереть как следует, и порядок.

Мин спустилась попрощаться с миссис Баттер, а заодно поблагодарить ее за все. Благодаря ее трудам вскоре выяснилось, что мне практически нечего делать — только приготовить чай, а потом ужин. Утром по почте прислали какие-то книги, но я слишком устала, так что решила, что они подождут до завтра. Свистнув Хэм, я отправилась прогуляться.

Ночью поднялся небольшой ветерок и слегка потеплело, так что инея на деревьях уже не было, однако черные силуэты исполинских дубов и тисов на фоне ослепительно белого снега и бледно-голубого, словно заледеневшего неба глядели потрясающе.

Обогнув дом, я спустилась вниз по склону холма, пролезла через прореху в изгороди и оказалась в лесу. Внезапно деревья раздвинулись, и я оказалась на берегу темного озера. Гладкая поверхность его отливала металлическим блеском, словно ртуть. Для меня это было полной неожиданностью — о существовании озера, насколько я помню, не упоминала ни одна живая душа. Несколько уток озабоченно сновали в камышах туда-сюда, разбивая клювами хрупкую корочку льда и что-то вылавливая в тине. Хэм, увидев их, коротко, равнодушно гавкнула. Потом, убедившись, что уткам нет до нее никакого дела, забегала вдоль берега в поисках подходящей палки. Почти посреди озера я заметила крохотный островок, вдоль берега которого величественно скользил по воде лебедь.

Это было так красиво, что у меня защемило сердце. Тут я снова вспомнила о Роберте и бессильно выругалась. С каким бы удовольствием я вернулась сюда летом, когда все тут будет покрыто буйной зеленью, а холодное зимнее небо согреется и станет ярко-голубым! Я вновь погрузилась в уныние. Конечно, уверяла я себя, не для того судьбе было угодно после стольких лет свести нас с Мин, чтобы вновь разрушить нашу дружбу. Ах, если бы только не Роберт, угрожающей тенью маячивший где-то на горизонте!

На берегу стоял лодочный сарай. Я направилась к нему, решив взглянуть на него поближе и наслаждаясь видом темной воды, загадочно поблескивающей в двух шагах от моих ног. Хэм, подобрав где-то палку, поскакала следом. Дверь, немного разбухшая, поддалась не сразу, но я поднатужилась — и она распахнулась. Наверху, над водой, была всего одна комната, заваленная пожелтевшими от времени газетами и пожухлыми листьями, вся в клочьях паутины, но довольно сухая. Три окна прелестной ромбовидной формы выходили на озеро. А внизу покачивались на воде две лодки.

Я подошла к окну и бросила взгляд на островок. Лебедь вдруг забил лапками по воде, взмахнул крыльями и поднялся в воздух. И тут мне в голову внезапно пришла одна идея — настолько великолепная, что я, забыв обо всем, ринулась домой, спеша поделиться ею с Мин. Влетев в дом, я сбросила пальто и вихрем помчалась на кухню. За столом, уткнувшись в газету, сидел Роберт.

Я словно приросла к порогу, но он уже заметил меня и встал.

— Прошу. — Он махнул рукой в сторону стула. — Я нарочно вернулся домой пораньше, чтобы поговорить с вами, пока детей еще нет.

По лицу его скользнула улыбка, брови взлетели вверх, и на лице появилось нарочито испуганное выражение.

— Обещаю, что не стану кричать на вас. Но мне действительно нужно поговорить с вами, Диана.

Он выжидательно смотрел на меня. Я села, постаравшись сделать это с самым непринужденным видом, на который только была способна. Должно быть, вид у меня был довольно-таки забавный, потому что Роберт вдруг рассмеялся.

— Вы сейчас похожи на испуганного зверька, готового защищаться. Очевидно, я кажусь вам настоящим чудовищем. Простите меня за вчерашнее. Что мне сделать, чтобы вы забыли о том, сколько грубостей я вам наговорил? Я вел себя как полный идиот и заслуживаю хорошей трепки.

— Интересное начало, — улыбнулась я. — Что ж, я вас слушаю.

— Конечно, я понимаю, этого недостаточно. Тем более после того, как вы столько сделали для нас — возились по дому, стирали, убирали, готовили всякие вкусные вещи, чтобы выручить Мин. Благодаря вам, Диана, наша жизнь стала совсем другой. А я… я обидел вас… наговорил вам грубостей. Да и до этого тоже… Если бы вы только знали, как мне стыдно смотреть вам в глаза! Скажите, есть ли хоть крохотная вероятность, что когда-нибудь вы сможете простить меня?

— Конечно. Могу даже устроить вам трепку, если от этого вам станет легче.

Роберт явно протягивал мне оливковую ветвь. Сказать по правде, я вдруг так обрадовалась, что на мгновение мне даже стало стыдно.

— Вчера я разозлился как черт — понимаете, мне была невыносима сама мысль о том, что Вильям нас обманывает. Это ужасно — знать, что твой собственный сын лжет, глядя тебе в глаза, таскает из дома вещи… словно мы враги ему…

— Понимаю. Любой отец на вашем месте чувствовал бы то же самое. Вы тут ни при чем, все это нормально. Мне просто не стоило так переживать. Видите ли, это моя ахиллесова пята — я слишком многое принимаю всерьез.

Роберт удивленно поднял брови:

— Вот уж никогда бы не сказал. На меня вы произвели впечатление человека, всегда уверенного в своей правоте. Мне бы и в голову не пришло, что вы переживаете. Тогда я вдвойне виноват.

Я с улыбкой покачала головой.

— Конечно, вы оказались правы насчет наркотиков, — тяжело вздохнув, продолжал Роберт. — Сначала Вильям все отрицал… потом сознался. Эх, бедняга! Видите ли, его дразнили… считали, что он задирает нос потому, что живет в большом доме. Старшие мальчики вечно гоняли его с поручениями, как собачку. Вот Вильям и старался стать таким, как они. Возможно, потому, что боялся. Честно говоря, я в растерянности…

Роберт с расстроенным видом тяжело опустился в кресло и подпер голову ладонью.

— И вы считаете, что это подходящая школа для Вильяма?!

— Я считаю, что это неподходящая школа для кого бы то ни было. Там правят бал зависть и желание унизить другого. Те, кто хочет выжить, должны быть как все. Им, как и их родителям, приходится глумиться над тем, что всегда было предметом уважения и восхищения, над величайшими человеческими ценностями… музыкой, литературой, историей. И все лишь для того, чтобы скрыть от других собственное невежество. Если бы вы знали, как мне порой тяжело!

Роберт скрипнул зубами и невидящим взглядом уставился в потолок. «Господи, да ведь он же Гамлет, — пронеслось у меня в голове. — Умный, тонкий, чувствительный — и при этом такой же нерешительный, как бедный принц Датский».

— Если я оставлю преподавание и стану управлять поместьем, Вильям сможет пойти в нормальную школу. Да, видимо, ничего не поделаешь. Я просто не имею морального права жертвовать сыном ради своего счастья.

— Думаю, наверняка есть и другой выход… только пока не знаю, какой.

— Спасибо вам, Диана. Спасибо за ваше великодушие. Вчера, после разговора с Вильямом, я долго не мог уснуть. Лежал… думал… снова и снова прокручивал в уме наш разговор. Злился, упрекал себя… и вдруг вместо Вильяма я подумал о вас. И только тут у меня впервые открылись глаза. Внезапно я понял, скольким я вам обязан. Вы открыли нам глаза на то, чего мы просто не замечали. Я ваш вечный должник, Диана. И тогда я дал слово, что найду вас и буду умолять вас простить меня. Но вы оказались еще более великодушны, чем я надеялся. Теперь, если я случайно забудусь, напомните мне этот наш разговор. А еще лучше — просто дайте мне пинка.

— Простите, Роберт. Ничего не выйдет. Видите ли, я страшная трусиха, поэтому бью только тех, кто слабее меня.

От души расхохотавшись, Роберт крепко сжал мою руку. Это был чисто дружеский жест, без малейшего намека на флирт, но когда я отняла свою руку, то еще долго чувствовала тепло и крепкое пожатие его пальцев.

— Ах да, совсем забыл, — с улыбкой спохватился он. — Вам приглашение — на бал в Сент-Лоренс. В следующую субботу. Мы с Мин тоже приглашены. Скажите, вы согласны?

— Что ж, считайте, что я согласна. А теперь… как насчет чая?

— Я сейчас приготовлю. Вообще говоря, это, пожалуй, единственное, что я умею делать — на кухне, разумеется.

Пока Роберт заваривал чай, а я нарезала хлеб для тостов, мы успели обсудить миссис Баттер. Мое описание рассмешило Роберта. Он даже сказал, что с нетерпением будет ждать возможности увидеть наше новое приобретение. Потом, сославшись на необходимость проверить тетради, Роберт поднялся к себе. А я пока разделала курицу, почистила картошку, собираясь ее поджарить, и начала готовить соус из сельдерея с яблоками. Мин и дети явились практически одновременно, и мы принялись обсуждать предстоящий бал.

— Почему бы нам не позвать заодно и Чарльза? — предложила Мин.

— Чарльз, если ты помнишь, — ответила я, — к этому времени уже уедет в Южную Африку. Так что придется мне, видно, искать для этого кого-то другого.

— Можешь потанцевать с Робертом, — великодушно предложила Мин, — только с Чарльзом было бы сексуальнее. Ой, представляю себе, как будет шокирована бедная мисс Мингот! Глупышка сохнет по Роберту бог знает сколько лет. Держу пари, она просто взбесится от ревности! Сколько раз я уже просила его нагрубить ей — может, хоть тогда она обидится и найдет себе кого-то другого.

— Это вы о чем? — поинтересовался, входя, Роберт. — Кажется, я слышал свое имя? Между прочим, а где тосты? Неужели ничего не осталось?

— Я как раз рассказывала Дэйзи о мисс Мингот. Бедняга краснеет как помидор всякий раз, как видит тебя. А когда ты в прошлый раз подал ей чашку чаю, я уж перепугалась, как бы эта дурочка не хлопнулась в обморок.

— Между прочим, я тут ни при чем. Я никогда не давал ей ни малейшего повода, — заикаясь, принялся оправдываться Роберт. — По-моему, ты все это просто выдумала.

Мин изнемогала от смеха.

— Мисс Мингот просто несчастная, одинокая женщина, и мы должны быть особенно внимательны к ней, — пробормотал Роберт.

После ужина Роберт вновь отправился проверять тетради. А мы с Мин, оставшись вдвоем, долго еще говорили обо всем — о Вильяме, о ее покойной матери. Потом разговор как-то незаметно перешел на другое. Мы принялись обсуждать свою жизнь, гадая, какой бы она была, сложись все по-другому, и что бы мы изменили в ней, будь на то наша воля. Мне внезапно пришло в голову, как иной раз все может измениться за какие-то полчаса. После того разговора на кухне я поймала себя на том, что ненависть к Роберту, душившая меня, вдруг исчезла. Забыв о том, что еще утром с радостью придушила бы его собственными руками, теперь я с искренним интересом слушала, чего бы он хотел добиться, если бы все было в его власти.