Дом подруги

Глава 25

Утро того дня, когда мы ждали гостей, выдалось ясным и каким-то неестественно жарким. Миссис Баттер зловеще качала головой, предрекая грозу и прочие ужасы.

— Недаром люди говорят, жара в мае — не к добру. Вот попомните мои слова!

Я начала серьезно опасаться, что с головой у старушки не все в порядке. Все утро она трудилась как каторжная, вымыла каждый уголок, куда, по ее мнению, могли случайно забрести гости. Впрочем, мне было не до нее — я приготовила два громадных соусника: один с майонезом, другой — с голландским соусом из масла, желтков и лимонного сока. Пока Мин под моим присмотром чистила овощи для бесчисленных салатов, сама я взбила сливки и занялась меренгами. Элли, упросившая нас поручить что-нибудь и ей, тщательно почистила сельдерей и помидоры и порезала их аккуратными ломтиками. Она уже схватилась за огурцы, но Мин решительно отобрала у нее нож, сказав, что займется ими сама, иначе Элли, чего доброго, останется без пальцев. Естественно, закончилось все это именно так, как и должно было — буквально через пару минут Мин полоснула себя ножом по пальцам. Пришлось выбросить то, что она уже успела нарезать, поскольку она умудрилась залить все вокруг кровью. Остальные огурцы Элли докрошила уже без всяких происшествий.

До того времени как должны были начать съезжаться гости, оставался еще час. Выложенный на противни картофель только ждал, чтобы включили печку, а все остальное было уже готово. Вильям и Элли попеременно ходили в столовую полюбоваться накрытым столом, и при этом норовили украдкой что-нибудь стянуть. Мин переоделась во что-то ярко-желтое. Платье было просто очаровательное, жаль только, что мятых складок на нем было куда больше, чем полагалось. Она решительно отказалась позволить мне его погладить. Облачившийся в синюю рубашку и новые вельветовые брюки Роберт выглядел на удивление элегантным. Я сама как раз собиралась переодеться, когда неожиданно появилась моя мать в каком-то платье из белого пике, таком коротком, что оно, на мой взгляд, куда больше подошло бы теннисистке. Волосы ее были гладко причесаны, макияж нанесен умелой рукой — может быть, чересчур щедро, зато теперь по крайней мере не было заметно темных кругов у нее под глазами.

— Ой, неужели я пропустила завтрак?

— Опоздала на три часа, — бросила я. — Так что теперь жди обеда.

Мы вместе с Элли поднялись наверх переодеться к обеду. Она упросила меня никому не рассказывать о ее новом платье, поэтому я повесила его в свой шкаф. Она влезла в колготки, и я натянула платье ей через голову. Простой, но элегантный покрой чрезвычайно шел Элли. Заметив, что у нее на лице еще осталось несколько подсохших пятнышек, я заботливо замазала их корректирующим карандашом. Элли приплясывала на месте от нетерпения. Вырвавшись у меня из рук, она бросилась к висевшему на стене треснутому зеркалу и застыла, словно пригвожденная к месту. Можно было подумать, она увидела себя в первый раз. Мне вдруг вспомнилось, как я сама еще совсем маленькой карабкалась на стул, чтобы полюбоваться собой в зеркале, которое стояло на туалетном столике моей матери и решить наконец, хорошенькая я или нет. Мне кажется, именно тогда я начала думать, что мне там не место. Я впервые почувствовала себя личностью. Я много раз любовалась собой в зеркало, но так и не смогла решить, понравится ли другим то, что я видела в нем, или нет.

Поколебавшись немного, я надела простое темно-красное платье с короткими рукавами и низким вырезом на груди. Потом свернула волосы в тугой узел и, с трудом протиснувшись мимо Элли, подвела губы темной помадой и слегка подкрасила ресницы. Темно-алый цвет губной помады прекрасно гармонировал с моей бледной кожей и темными волосами.

Вниз мы спустились вместе. Роберт, держа в руках бокал с вином, топтался в холле. Моя мать, лихорадочно размахивая руками, что-то ему рассказывала, а он вежливо слушал. Увидев нас, он моментально забыл о ее существовании и уставился на меня с каким-то голодным выражением в глазах.

Моя мать, замолчав на полуслове, сердито обернулась. Взгляд ее перебегал от меня к Роберту и обратно, и по выражению ее лица я быстро догадалась, что случилось именно то, чего я так боялась. Она явно начала догадываться о том, куда ветер дует. Для меня всегда было загадкой, как это у нее получалось. При всей своей очевидной глупости, она имела просто поразительный нюх на такие вещи!

— Ну, что вы думаете о своей очаровательной дочери? — спросила я, выталкивая вперед Элли.

— Поражен! — покачал головой Роберт. — Это что, новое платье? Оно ей очень идет… такое элегантное…

Роберт обошел вокруг Элли, и, глядя на ее лицо, сияющее, счастливое и в то же время трогательно-невинное, я вдруг почувствовала комок в горле. В этот момент я бы отдала все на свете, лишь бы она была моей дочерью. Нашей — моей и Роберта. На пороге появилась миссис Баттер — дивное видение в облаках розового газа. Но лицо у нее было смущенное.

— Кажется, вы попросили меня приглядеть за чем-то, мисс Фэйрфакс, но, будь я проклята, если я помню, за чем именно.

— Картошка в духовке, она еще не готова. — Взяв миссис Баттер под руку, я решительно увлекла ее на кухню. И тут же заметила, что все ее худенькое тело дрожит как от сильного холода. — Ну-ка давайте посмотрим, как она там. Послушайте, миссис Баттер, с вами все в порядке? — Миссис Баттер судорожно закивала в ответ, блестящий бант в ее волосах запрыгал и затрясся. — Ладно, раз уж я все равно здесь, посмотрю сама. Ага, кажется, картошка уже готова. Надо ее вынуть.

Миссис Баттер трясущимися руками принялась ее доставать и, конечно, уронила. Парочка картофелин весело запрыгала по полу. Ерунда, конечно, но она почему-то страшно расстроилась. К тому времени как мне удалось ее успокоить и уговорить выпить по бокалу шампанского, гости уже начали съезжаться.

Было уже достаточно тепло, так что входную дверь решено было оставить открытой. Вдосталь налюбовавшись переплетением веток над головой, приступили к коктейлям. Вскоре вокруг стоял ровный гул голосов. Я не входила — мне куда больше нравилось играть роль наблюдателя, подглядывая за ними из-за двери столовой, куда я забежала проверить, хорошо ли украшены салаты. Мне бросилось в глаза лицо Вивьен. Либо лишай прошел, либо она просто умело накрасилась. Она о чем-то увлеченно беседовала с Мартином Дойсом, местным доктором. Гарольд Лидделл тоже приехал. Он разговаривал с моей матушкой. Я страшно удивилась, не понимая, что у них может быть общего.

— Волшебное преображение Элинор — ваша заслуга? Из уродливой куколки вылупилась восхитительная бабочка! — произнес над моим ухом чей-то голос.

За моей спиной стоял Мартин Дойс.

— Она действительно очаровательна, не так ли?

— Прелестна! И выглядит намного счастливее, чем прежде. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Ну, скажем так — я тоже приложила к этому руку.

— Меня беспокоит Мин… она единственная из всех вас выглядит несчастной. Это же просто бросается в глаза. Конечно, я не спрашиваю, в чем тут дело. Но мне она нравится, и я искренне надеюсь, что она расскажет мне об этом сама.

Я украдкой покосилась на Мин. Неужели Мартин Дойс прав? Мин стояла, окруженная другими гостями, и оживленно жестикулировала, рассказывая им о чем-то. Честно говоря, я не заметила в ней ничего особенного. И так ему и сказала.

— Ммм… не думаю, что я ошибаюсь. — Мартин одним глотком осушил бокал. — Вивьен как всегда невозможна. Ведет себя отвратительно, но другой такой на свете нет. — Он вдруг рассмеялся. — Кто-то сегодня спросил меня, правда ли, что она мать Гарри Хинда. Боюсь, эту сплетню пустила сама Вивьен. Интересно, что за игру она затеяла на этот раз?

— Вы хотите сказать, это неправда?!

— Полный вздор! Я сам принимал Гарри Хинда. И уж если кто и знает наверняка, то это я. Интересно, зачем ей это понадобилось, вы не знаете? Решила привлечь к себе внимание?

Я покосилась на Вивьен. С выражением усталой скуки на худощавом красивом лице она молча слушала, что говорит ей высокий мужчина, судя по его выправке, отставной военный.

— Представления не имею, — отозвалась я.

Видимо, она почувствовала, что за ней наблюдают, потому что повернула голову в нашу сторону. Серебряная шапочка ее коротко стриженных волос среди прямых, длинных «каре», которыми щеголяли почти все дамы за сорок, сразу бросалась в глаза. Она направилась к нам, высокомерно не заметив, что ее собеседник так и остался стоять с открытым ртом.

— Привет, Делия. Привет, Мартин.

— Здравствуй, Вив.

Она небрежно клюнула его в щеку. В этом была некая интимность, подсказавшая мне, что эти двое прежде, несомненно, были любовниками.

— Не называй меня так. Ты же знаешь, как я ненавижу это имя.

— Нет, я помню, — мягко проговорил он.

— Лоренс такой зануда. Не выношу его! Мартин, прикури мне сигарету.

— Он как раз смотрит на нас. Держу пари, ты его здорово обидела. — Мартин протянул ей зажженную сигарету. — Послушай, Вив, ты не заслуживаешь иметь друзей. И боюсь, очень скоро их у тебя не останется. Ладно, я с ним поговорю.

Вивьен пожала плечами и принялась критически разглядывать украшавшую потолок зелень.

— Чувствуется, что вы приложили к этому руку, Делия. Прекрасный вечер. Совсем не похоже на Мин. Сдается мне, она сделала глупость, когда попыталась возобновить вашу дружбу, не так ли? Не очень-то удачная мысль, по-моему.

В какой-то степени мы обе сделали глупость, подумала я. Но обсуждать это с Вивьен у меня не было ни малейшего желания. Вдруг мне вспомнилась старая поговорка о том, что лучшая защита — это нападение, и я ринулась в атаку.

— Почему вы позволили Мин думать, что Гарри Хинд — ваш сын?

— Меня это забавляло. — На губах Вивьен появилась загадочная улыбка. — А если честно, мне просто нужен был предлог дать Роберту денег на школу для Вильяма. Из них он больше всех похож на меня. Поэтому на него мне денег не жалко.

— Но почему вы тогда просто не могли предложить Роберту деньги?

— О, как же вы любите всюду совать свой нос! Не хотелось, и все! Если хотите знать, Роберт для меня — сплошное разочарование. Он никогда особенно меня не любил. А после того как женился, я вообще его не узнаю. Стал похож на удалившегося от дел государственного деятеля — этакий спесивый, надутый индюк. А мне нравится чувствовать свою власть. Ну, а теперь, — она заговорщически понизила голос, — когда у вас с ним роман, наверное, он подумывает о том, чтобы… как это сейчас говорят… дать деру?

— Вивьен, как вам не стыдно! Прекратите говорить пошлости! — разъярилась вдруг я.

— Кстати, а кто эта женщина? Вон та, одетая, как подросток, хотя на вид она старше самого Мафусаила? Типичная старая проститутка! Хотя она уже успела так наклюкаться, что ее заберет первая же патрульная машина, если ей вздумается в таком виде выползти на панель.

— Это моя мать.

Брови Вивьен взлетели вверх, и ее сходство с Робертом снова бросилось мне в глаза.

— Правда?! Какой ужас! Боже мой, Диана, я искренне вам сочувствую!

— Спасибо.

Как раз в этот момент моя матушка проделала хорошо знакомый мне трюк. Не знаю, как это у нее получалось… легкое, почти незаметное движение плеч, и ее загоревшая до черноты пышная грудь заволновалась, словно море в грозу, бурно вздымаясь под завороженным взглядом ее собеседника. Вивьен негодующе фыркнула. Головы все повернулись в нашу сторону.

— Сил нет смотреть на подобное зрелище! — громогласно возмутилась Вивьен. — Подумать только — вы и она! Невероятно!

— Диана! — Сияя улыбкой, ко мне с распростертыми объятиями устремился Питер. — Как чудесно снова увидеть тебя, любовь моя! — громко воскликнул он. А уже на ухо тихонько добавил: — Господи, как это было ужасно! Ты просто вообразить себе не можешь, какое облегчение вновь оказаться рядом с нормальными, разумными людьми! Представляешь, Джорджио стянул у Джерри Добни кое-какие безделушки! Тот поднял страшный шум, и теперь его ищет полиция. Дорогая, нам пришлось бежать!

— О Питер, что ты говоришь?! Эээ… кстати, познакомься, это Вивьен Вестон, матушка Роберта. Вивьен, это Питер Голденбой.

— Прелестное имя, дорогая, — проворковал Питер, целуя Вивьен пальчики. — В точности как у кинозвезды. И так вам идет! — Питер повернулся ко мне. — Знаешь, что этот идиот стащил? Какие-то побрякушки вроде запонок… портсигар, еще что-то. И вдобавок набросок Гойи!

— Господи помилуй, Питер! — в ужасе зашептала я. — Так дальше продолжаться не может! Этот негодяй испортит тебе жизнь. Не можешь же ты теперь вечно скрываться!

— Теперь он для меня ничто. Сказать по правде, во всех других отношениях, кроме постели, от него всегда было больше беспокойства, чем пользы. И кстати, я не верю ни единому его слову насчет Корреджо.

Джорджио, войдя в дом вслед за Питером, прислонился к одной из колонн, оглядывая холодным, оценивающим взглядом всю компанию.

— Знаешь, оказывается, у него совершенно бешеный темперамент. Он поклялся, что прибьет меня, если мне вздумается его бросить! А ты ведь знаешь, как я ненавижу насилие! Я тут подумал… если мы вернемся назад в Лондон, может быть, там мне удастся от него ускользнуть. Незаметно затеряться в толпе, ну, ты понимаешь? В конце концов, у меня куча друзей, о которых он не знает. Я мог бы пока пожить у них. А как только он подыщет на мое место кого-то другого, естественно, с деньгами, кто согласится его содержать, — я спасен!

— Ох, Питер, все это так ужасно, просто передать тебе не могу! Бедный ты мой, бедный! Обещай, что в следующий раз будешь осторожнее, хорошо? Пусть это будет тебе уроком.

— Милая девочка, ты так тревожишься обо мне! — прошептал он, порывисто сжав мне руку. — Ну, а как насчет тебя, любовь моя? — Поинтересовался он, заметив направляющегося к нам Роберта. — Ты обещаешь, что в следующий раз тоже будешь осмотрительнее.

— Кажется, пришло время перекусить, — перебила его я, заметив, что миссис Баттер, держа перед собой блюдо с картофелем, нервной рысцой устремилась к столовой. — Роберт, приглашай всех к столу.

Следующие полчаса потребовали от меня напряжения всех сил, а поэтому пролетели незаметно. Уже почти покончив с лососем, изо всех сил стараясь перепилить твердый, как камень, хребет, я вдруг почувствовала, как по моей шее скользнули чьи-то губы.

— Привет, Чарльз, — не оглядываясь, бросила я.

— Как ты догадалась, что это я?

— Ну, знаешь ли, это было не трудно! В конце концов, большинство гостей я почти не знаю, так что вряд ли кому-то из них пришло бы в голову меня целовать. Особенно в шею. Отсюда вывод.

— Как приятно, что хотя бы в этом меня невозможно перепутать с другими! Позволь, я тебе помогу.

— Думаю, я заслужила небольшой отдых, — пробормотала я, благоговейно любуясь, как он ловко разделывает сочную розовую лососину.

Я уже повернулась, чтобы выйти, но тут рука Чарльза ухватила меня за запястье. Потом он слегка прикрыл дверь, так чтобы нас не было видно, и порывисто прижал меня к себе.

— Чарльз, что ты делаешь?! В конце концов, это званый вечер в приличном обществе, а не задний ряд какого-то дешевого кинотеатра!

— Кажется, ты забыла все, чему я тебя научил. Ну что ж, с удовольствием напомню тебе.

Его губы смяли мой рот. Я попыталась выкрутиться из его рук.

Это было не так-то просто — в особенности из-за того, что меня по-прежнему тянуло к нему. Но при мысли о том, чтобы пополнить собой нескончаемый список брошенных им любовниц, все внутри у меня взбунтовалось. Я совершенно не собиралась стать очередной его жертвой — даже если бы точно знала, что это излечит меня от любви к Роберту.

— Прекрати брыкаться.

Чарльз попытался было снова меня поцеловать, но я отвернулась.

— Не будь дурой, Диана! Клянусь, так оно и есть. Богом клянусь, я старался выкинуть тебя из головы… но когда в тот день встретил тебя у Лидделла, то понял, что все напрасно. Будь все проклято, Диана, ну, как ты не понимаешь?! Я влюбился в тебя как последний идиот!

В этот момент, держа в руках бутылку шампанского, в дверях появился Роберт. Можно было не сомневаться, что он слышал последние слова Чарльза. Остолбенев от изумления, он молча разглядывал нас, растерянно моргая глазами.

— Господи помилуй! — Он запнулся, и лицо его разом помертвело. Потом по нему пробежала судорога. — Дэйзи…

Говорить он не мог — только смотрел на меня жалким взглядом побитой собаки, не понимающей, за что ее наказали. Я затрясла головой. Чарльз пришел в себя первым. И резко отодвинулся.

— Что ж… вот, значит, как. — Голос его был ледяным, но я чувствовала, чего это ему стоило.

— Вот это да! — резко хохотнул он. — Теперь мне понятно… Бедная Мин! — Вы оба идиоты! — фыркнул Чарльз. И выскочил из комнаты.

— Ой, будет ли нам позволено отведать один из этих восхитительных пудингов? — Какая-то толстуха, жадно облизывая губы, просунула голову в дверь, пожирая глазами накрытый стол.

— Конечно, — вернувшись к столу, я принялась резать миндальный торт. — Что вам положить?

— Всего понемножку, пожалуйста.

Вслед за ней ко мне толпой повалили остальные, держа в руках тарелки и требуя, чтобы им тоже отрезали кусочек торта. Я украдкой выпила бокал шампанского и сразу же почувствовала себя лучше. Впрочем, после выпивки все, кажется, тоже подобрели. Я поднялась в студию и обнаружила на диване Вивьен в компании на редкость привлекательного темноволосого молодого человека. Они о чем-то разговаривали. Я заметила, что у юноши удивленный вид. Моя матушка, научившаяся чуть-чуть болтать по-итальянски, пока полгода жила в Тоскане с разорившимся скульптором, разговаривала с Джорджио, который пытался украдкой засунуть руку ей под платье. Я выразительно округлила глаза.

— А где Роберт? — шепнула Мин, подходя ко мне. — Мне казалось, он обещал подбросить миссис Баттер домой. Она, похоже, в полной прострации. Может, чересчур много выпила, как ты думаешь?

— Возможно. Впрочем, тут все, по-моему, немного перебрали.

— А почему ты такая грустная? Вообще говоря, если честно, мне тоже как-то не по себе. Странно… ведь вечер удался на славу. Как жаль…

— Милая, по-моему, ты чересчур много выпила. Ты хорошо себя чувствуешь?

— О, я тебя умоляю, только не занудствуй! Конечно, я чувствую себя хорошо!

Она резко повернулась и отошла, оставив меня удивленной и обиженной. Тут я заметила Роберта — он разливал по бокалам «сотерн».

— Вы отвезете миссис Баттер домой? Мин сказала, она выпила лишнего. А вино я разолью сама, — предложила я.

— А вы дождетесь меня?

— Понятия не имею. Не думаю, что нам стоит…

— Дорогая, не надо грустить. Я скоро вернусь. Нам обязательно надо поговорить.

Заметив, что дождь усиливается, я поднялась наверх прикрыть окно в своей комнате, чтобы не натекло на пол. Штора уже успела намокнуть, и под ней на полу растеклась огромная лужа.

— Спать еще рано, девочка, — бросила я Хэм, которая, увидев, что я ухожу, помчалась за мной. — Пойдем-ка лучше на кухню — посмотрим, не осталось ли для тебя кусочка говядины.

Я уже миновала зеленую комнату, где спала моя мать, когда моих ушей коснулся чей-то стон. Тяжелый вздох вырвался из моей груди — стало быть, ее все-таки стошнило! Ничего другого я и не ожидала. Я решительно забарабанила в дверь и, не дождавшись ответа, толкнула ее и вошла. Моя мать лежала на диване, задрав ноги чуть ли не выше головы, а обнаженный Джорджио, с ног до головы покрытый курчавой черной шерстью, вытворял с ней нечто такое, чему, на мой взгляд, и названия нет. Я бесшумно прикрыла дверь и сбежала вниз.

На меня навалилась беспросветная тоска. Было такое чувство, что в своей погоне за счастьем я потерпела фиаско. Я спустилась на кухню и принялась мыть посуду.

— А, вот ты где! Снова играешь в Золушку? — весело бросил заглянувший на кухню Питер. — Чудесный вечер! Какое счастье, что твоя матушка положила глаз на Джорджио. Если бы ты видела, как они смотрят друг на друга! Знаешь, кажется, у меня наконец появилась надежда.

— Можешь не волноваться на этот счет — они уже в постели. Я нечаянно наткнулась на них, но они, к счастью, даже ничего не заметили. Слишком были увлечены, познавая друг друга плотски.

— О боже, какая радость! Стоит только обратиться к Господу за утешением, как он в милости своей помогает тебе!

Питер пару лет назад принял крещение и стал католиком, но, честно говоря, я всегда сомневалась, что он искренне верит во всю эту галиматью. И уж конечно, до этого дня я ни разу не слышала, чтобы он с такой серьезностью рассуждал о подобных вещах.

— А что ты сделал с теми безделушками, которые стащил Джорджио?

— Встретил возле вашего дома одного славного молодого человека на велосипеде, дал ему пятьдесят фунтов и попросил отвезти все Джерри. И пообещал еще пятьдесят, если он привезет мне расписку Джерри, подтверждающую, что тот получил все сполна.

— А это не рискованно?

— Господи, да от всей этой истории у меня просто мурашки по спине бегут! Даже передать тебе не могу, что я почувствовал, когда мимо нас на полной скорости пронеслись две полицейские машины с мигалками! Нет, конечно, я догадывался, что от Джорджио вполне можно ожидать что-то в этом роде, у него вечно сносило крышу.

— Но как же тебе удалось заставить его отдать их?

— Ловкость рук, моя дорогая. Предложил заскочить в один паб — дескать, нужно же привести себя в порядок, тем более что мы едем на званый обед. И пока Джорджио флиртовал с девушкой за стойкой, я незаметно выскользнул наружу, перерыл его чемодан и нашел сверток, завернутый в одну из его грязных рубашек.

— Стало быть, Джорджио понятия не имеет, что ты отослал их назад?!

— Нет. И лучше бы он ничего не знал, пока мы не доберемся до Лондона.

— В таком случае вам нужно убраться отсюда поскорее.

Питер помог мне приготовить кофе, и мы отнесли его наверх в двух больших кофейниках. Потом он отправился на поиски Джорджио и моей матушки.

— Мы устали, — заявил Вильям, ввалившись на кухню. — Если кому-нибудь придет в голову нас искать, мы будем в лодочном сарае.

Элли, сунув под мышку его альбом и принадлежности для рисования, последовала за братом.

— Все наперебой восхищались моим платьем, — улучив момент, шепнула она мне на ухо. — Ой, я такая счастливая! Господи, совсем забыла рассказать — утром позвонила Полли Саксби и пригласила меня завтра к себе!

— Замечательно! — кивнула я. — Не забудь мне написать и рассказать, как все было. Ты же помнишь, я завтра утром возвращаюсь домой.

— Я знаю. Если бы не это, я была бы совсем счастлива. Но вы ведь скоро снова приедете, да?

— Надеюсь.

Я отчетливо слышала доносившийся из студии голос Мин. Похоже, она была сильно навеселе. Сверху, держа саквояж моей матушки, спустился Питер. За ним с усталым и томным видом следовал Джорджио. Через пару минут к ним присоединилась моя мать.

— Диана, вот ты где! Я возвращаюсь в Лондон. Конечно, тут просто очаровательно, но когда-то ведь надо же выспаться, верно? Какое у тебя мрачное лицо! Нельзя же так, дорогая моя! От твоего вида даже молоко и то скиснет!

Я накинула плащ, влезла в резиновые сапоги, кликнула Хэм и вышла помахать Питеру на прощание. Гром уже громыхал не переставая. Низко нависшие над землей тучи отливали нездоровой желтизной, а дождик успел превратиться в настоящий ливень. Мать уселась впереди рядом с Джорджио. Питер, забравшись на заднее сиденье, махал мне рукой и посылал воздушные поцелуи, пока машина не скрылась за сплошной серой завесой дождя. Не успели они уехать, как перед домом, взвизгнув тормозами, остановилась полицейская машина. Интересно, как им удалось разъехаться в воротах, подумала я. Я незаметно завернула за угол дома и направилась к озеру. Мне хотелось попрощаться с садом.

В серовато-синих сумерках гладь озера отливала металлическим блеском, словно шагреневая кожа. Заметив в окне два детских лица, я помахала им рукой. Вскоре волосы у меня промокли, но я решила, что это не страшно. Лебеди величаво покачивались вдалеке, там, где высокие камыши качали своими темными головками, похожими на острия копий.

Огороженный стеной садик трудно было узнать. Джордж Прайк наконец закончил возиться с перголой, и сейчас все вертикальные стойки уже стояли. Я вздохнула, подумав, как здорово было бы увидеть ее во всем блеске, увитую розами и душистым горошком. Вдоль дорожек и в междурядье мы посыпали все новым гравием, и я представила, как тут будет красиво, когда зацветет лаванда и в воздухе будет стоять аромат мяты.

Вернувшись в оранжерею, я подтащила поближе к печке ветхий стул Джорджа и села. Вдруг из глаз моих ручьем хлынули слезы. Не знаю, долго ли я плакала… наверное, долго. Перестала я, только когда почувствовала, что совсем обессилела. Похоже, это постепенно входит у меня в привычку, уныло подумала я.

Вытерев щеки, я встала, решив проверить рассаду. На первый взгляд все было в порядке, только земля немного подсохла. Решив, что неплохо бы ее полить, я взялась за лейку, и тут у меня за спиной хлопнула дверь. Я застыла, не в силах заставить себя обернуться. Через минуту чьи-то руки обхватили меня за талию. Он притянул меня к себе, и я молча уткнулась носом в щеку Роберта.

— Мне пора ехать, — шепнул он. — Я пообещал Френсис Бенсон приехать в Хэмпсток к обеду. Мои вещи уже в машине.

Я только молча кивнула головой. Говорить не было сил.

— Оттуда я двинусь прямо в Кембридж. Когда ты вернешься, я уже буду ждать тебя. Сходим куда-нибудь выпить по рюмочке, хорошо? — В голосе Роберта была такая нежность, что у меня внутри все перевернулось. — Может быть, даже пообедаем. Наверняка ты устанешь после дороги. А потом займемся любовью…

— Что?! Ты сошел с ума!

— Возможно, — с каким-то даже вызовом в голосе продолжал Роберт, словно стараясь убедить самого себя. — Ну и пусть! Неужели нельзя хоть раз в жизни сделать что-то просто потому, что хочется? Последовать велению сердца? Похоже, все вокруг живут, как им нравится. А я слишком труслив… или ленив для того, чтобы поступать так же.

— Да при чем тут трусость, господи! Надо же отличать трусость от простой порядочности! Нельзя причинять людям боль — вот это и есть порядочность! И называй это как угодно — Божьими заповедями или добропорядочным поведением, суть все равно не изменится. И неужели удовлетворить свои сексуальные потребности важнее, чем жить с чистой совестью?!

— Ну, я бы не сказал, что речь тут идет исключительно об удовлетворении похоти, — обиделся Роберт. — Знаешь… я даже сам этого не ожидал, но сейчас мне все в тебе нравится. Не знаю, как это случилось… во всяком случае, я этого не хотел. Я твердил себе, что нарвался на одинокую, весьма честолюбивую и преуспевающую женщину, властную, готовую по головам идти к своей цели. Говорил, что у меня и без тебя есть все, о чем только может мечтать мужчина. И желать большего — значит гневить судьбу. Да что там — я намеренно старался думать о тебе как можно хуже… Словом, я сделал все, чтобы не позволить себе полюбить тебя.

Я поневоле улыбнулась.

— Помню. Ты все время злилась. И вид у тебя был страшно недовольный.

— Это во мне говорила гордость. Знаешь, я привык думать о себе как о человеке неординарном, не похожем на других, — ну, как же иначе, ведь я так гордился своей безупречностью, своей праведностью… я, как Господь Бог, был неподвластен искушению. Но вот я увидел тебя — и храм гордыни, который я выстроил в душе, впервые дал трещину. Пока речь шла лишь о желании, я еще мог бороться с собой. Но потом… потом мое чувство стало глубже… сильнее. Помнишь бал в Сент-Лоренсе, когда мы танцевали? Тогда я впервые признался себе, что дело тут не в обычной похоти. Признался, что для меня ты не просто красивая женщина. Но было уже поздно. Глаза у меня открылись. И когда я встретил тебя на тропинке, когда наши губы встретились, я уже знал, что люблю тебя. Жизнь моя стала адом: я прятался ото всех… словно раненый зверь, который хочет только одного — спокойно умереть. Но даже тогда я обманывал себя и других, убеждая всех, что это из-за смерти Джеральда. Но думал я не о Джеральде, а о тебе, Диана! Твое лицо, твое тело все время стояли у меня перед глазами, в ушах звучал твой голос. Куда бы я ни посмотрел, я всюду видел тебя. Если бы ты знала, сколько долгих, бессонных ночей я провел, грезя о тебе! Ты была со мной повсюду — в школе, в машине, в библиотеке…

Он крепче прижал меня к себе, и я почувствовала, что мое сопротивление понемногу слабеет. Закрыв глаза, я молча слушала, как он говорил… говорил именно то, что я так жаждала услышать.

— Тогда, на тропинке, когда мы встретились, я как раз думал о тебе. Мин предупредила, что ты возвращаешься. Признаюсь, я испугался… мне стало страшно, смогу ли я и дальше скрывать от тебя свои чувства. Я поклялся, что постараюсь держаться подальше от тебя, стану проводить как можно больше времени в саду… или в библиотеке. И тут я поднял голову и увидел тебя. И то, что я прочел в твоих глазах, подсказало мне ответ. Это был конец. Теперь я уже и сам не понимал, во что мне верить. Только одно я знаю точно — без тебя я пропаду.

— Не надо! Так только хуже. Если ты знаешь, как я… — взмолилась я.

— Ну же! Скажи это! Скажи, что любишь меня! А я… я буду счастлив бросить к твоим ногам все, что у меня есть.

Его руки по-прежнему обнимали меня. Заставив себя открыть глаза, я посмотрела ему в лицо, которое было совсем рядом с моим.

— Но, дорогой, ты ведь когда-то уже обещал то же самое Мин!

— О, замолчи! Не говори мне о ней!

Мы поцеловались так страстно, словно само это имя — Мин! — жгло нам губы.

Громкий треск заставил нас отпрыгнуть друг от друга. Целая стопка лотков с семенами, которые рядами стояли на скамейке, вдруг с грохотом посыпалась на землю. И мы увидели Элли.

— Я не хотела подслушивать, — забормотала она, вставая на четвереньки. Лицо ее было пунцовым от смущения. — Подслушивать некрасиво. Я просто пришла полить семена. Потом я увидела Дэйзи и спряталась под скамейку — решила ее попугать. И вдруг услышала, как она плачет. Я не знала, что делать… вылезать мне не хотелось. И тут вошел ты, и… и все стало еще хуже. — Из глаз Элли ручьем хлынули слезы. — Значит, ты хочешь бросить маму и нас с Вильямом и уехать с ней, да? Ну, тогда я прямо сейчас пойду к маме и все ей расскажу! Потому что мне противно, что она ничего не знает… не знает, что ты… что вы, подлые убийцы, задумали с нами сделать!

— Элли! Дорогая! Нет, мы совсем не хотели… — Я бросилась к ней, протянула руку, чтобы ее остановить, но Элли вздрогнула, как от удара.

— Не смейте со мной говорить! Эх вы! А я-то думала, мы друзья! Будьте вы прокляты!

Захлебываясь слезами, она выскочила из теплицы под дождь, и я услышала, как дверь с грохотом ударилась об косяк. Мы с Робертом молча посмотрели друг на друга. В его глазах стояли слезы.

— Видишь, дорогой, — прошептала я. — Это невозможно.

— Она еще маленькая. Она ничего не понимает. Со временем это пройдет.

Я знала, что он сам не верит в то, что говорит, и ничего не ответила. Да и что было говорить? Что проку от любви, если не можешь открыть душу любимому?

— Уезжай. Ты ведь хотел съездить к матери Джеральда… она тебя ждет. А я сама поговорю с Мин. Не надо, чтобы она видела тебя таким, как сейчас… растерянным… колеблющимся. Когда ты завтра вернешься, меня уже не будет. И это придаст тебе сил. Со временем мы с этим справимся, вот увидишь. Ты помиришься с Мин… поймешь, что любишь ее. Она простит тебя раньше, чем меня. Меня она не простит никогда. Господи, как глупо все вышло! И нет путей назад! Я сама отрезала их… Кроме вас с Мин у меня никого нет в целом свете. Теперь не станет и вас. Ну что ж… зато вы будете счастливы.

Одиночество вдруг нахлынуло на меня с такой силой, что я вся похолодела. По спине у меня пробежала дрожь.

— Дорогая моя. — Роберт снова обнял меня. — Не смотри на меня так! Господи, что я натворил?!

Эти слова были словно звук захлопнувшейся перед носом двери. Выходит, он тоже ушел… теперь я осталась совсем одна…