Был молод. Верил в идеал.
Но все, по молодости, врал.
Теперь он важный и седой…
И только врет, как молодой.
Склонен к мелкому обману.
Блудодей. Трубою хвост.
Милый друг — по Мопассану,
А по-нашему — прохвост.
Купил дворец с чужими предками.
Созвал желающих — глазей!
И кормит тухлыми объедками
И разночинцев, и князей.
То в плащ, то в тогу он рядится.
То циник он, то донкихот…
Уже он в дедушки годится,
А все надежды подает.
В партийном смысле — выдвиженец,
В семейном смысле — двоеженец,
В идейном смысле — нигилист,
А в общем смысле — аферист.
Вздохни над жизнью этой серой,
Над этой женскою судьбой:
— Она могла бы стать гетерой,
А вышла честною швеей.
В желудке — язва, в горле — спазма.
В душе — пожар энтузиазма.
Несмотря на надрыв, на мечтательность
взгляда.
Невзирая на левый уклон —
Повивальная бабка второго разряда
И притом довоенных времен.
Скользнув по этим килограммам,
Одной лишь мыслью устрашись:
Не страшен брак с гиппопотамом,
А страшно, как с ним разойтись?!
В какой бы плащ он ни рядился,
С каких ни прыгал бы высот.
Он околоточным родился
И околоточным умрет.
Какой стихийный темперамент
И всеобъемлющая ширь!
В программе дня его — парламент,
А в мыслях — женский монастырь.
Дугою бровь, в глазах зарница.
Почти из мрамора чело…
Посмотришь издали — царица,
Посмотришь ближе — дактило.
Так большей частью и бывает…
Он разбудил ее! И вот.
Она бессонницей страдает,
А он снотворные сует.
Угрюм, как сыч.
Надут, как пыж.
Летами — хрыч.
Цветами — рыж.
По убеждению — безбожник.
По положенью — эмигрант.
Взаймы берет он как художник,
А отдает как дилетант.
О нем сказал его приятель.
Числом супружеств поражен:
— Вот постоянный председатель
На съезд меняющихся жен!
Обрисовать его недолго.
Он в каждом помысле таков.
Что у него — не чувство долга.
А лишь сознание долгов.
Одно лицо ей ангел дал,
Другое дал ей Мефистофель:
— Чем добродушнее овал.
Тем злонамереннее профиль.
Ему заметили давно.
Что при его душевном строе
Душой быть общества — одно,
А казначеем быть — другое.
Двадцать лет терзал печенку,
Гнал стишок на километр…
Это даже и ребенку
Очевидно, что вы мэтр!
Очень трудно человека
Отличить от псевдонима.
Но о качестве сигары
Говорят зигзаги дыма.
Иногда щепоть махорки
Притворяется гаваной.
Значит, хочется махорке
Тоже быть благоуханной.
Он свято верил в жребий свой
И, не щадя мозгов и плеши.
Об стенку бился головой,
Взыскуя истины и бреши.
То ль от ласкового слова.
От ударов ли судьбы,
А подлец поднялся снова
С четверенек на дыбы.
Полученной затрещины им мало.
Все те же песни, те же тенора.
И вновь хрипит охрипший запевала.
Которому на пенсию пора.
Ну как сказать тебе о нем.
Не вызвав сожаленья?
— Горел общественным огнем.
Но жил без отопленья.
Он не как все ее любил,
А как-то странно, наизнанку.
И каждый вечер приходил
И, грузно сев на оттоманку,
Молчал. Вздыхал. И молвив: «Н-да…» —
Хватал пальто, чтоб одеваться.
А на вопрос ее «Куда?»
Бурчал: «Не спрашивай!.. Стреляться…»
Она свой локон поседевший
Упорно красит. Пудрит нос.
И все решает наболевший
Благотворительный вопрос.
При житейском при таланте
Быстры смены бытия:
Из рахитика — романтик.
Из романтика — свинья.
Со склонностью к излишнему экстазу,
К потоку слов, к словесному греху.
Он облекал в штампованную фразу
Любой пустяк, любую чепуху.
Он мог сказать, что пакт ненападенья
Он заключил с возлюбленной своей,
Когда и сам дошел до охлажденья
И надоел, по-видимому, ей.
И называл концом капитализма
Тот день, когда неистовствуя вслух,
В большой тоске, в припадке пессимизма.
Не мог найти он франка или двух…
Толпа гудит. Толпа гогочет.
И ищет идолов опять.
Никто решительно не хочет
Министра павшего поднять.
Меж тем, не внемля укоризне.
Не лучше ль тихо расспросить.
Как он дошел до этой жизни
И захотел министром быть.
Не говори о нем — перо он продает
Не утверждай — никто не покупает.
«Пусть арфа сломана, аккорд еще рыдает…»
Пусть нет издателя, но дух он издает.
Мужчина был этот, сказать без корысти.
Достоин большой исторической кисти, —
И в смысле общественном, и поелику
Удобно сей кистью ударить по лику.
Человек он первый сорт,
На пальто атласный борт.
Белая манишка.
Вдоль по личику монокль.
Через плечико бинокль,
А в груди одышка.
Беспокойная натура.
Он стремится в высоту,
А жена рыдала, дура.
На супружеском посту…
Был он кролика безвреднее.
Верил в силу божества.
А ходил в бистро соседнее
Для обмена вещества.
Он да и нет. Он плюс и минус.
Планета он и метеор.
То верит в слово, то в дубину-с.
То Августин, то Флоридор.
В нем все двоится… Мир и личность.
И день и ночь. И свет и тьма.
Его кредит, его наличность
И даже логика сама.
И оттого и происходит.
Что он на месте не стоит:
«Идет налево — песнь заводит.
Направо — сказку говорит».
Если голубь до рассвета
Ночь в конюшне и проспал,
То наутро голубь этот
Все же лошадью не стал.
Хорошо про птичек сказано.
Что не сеют и не жнут,
А сардинку, где указано,
Обязательно найдут…
Только ты, балда упрямая.
Как до рыбки дорвался.
Так сардинка это самая
Уж и кончилася вся.
По теории Эйнштейна,
Дух которого зловещ.
Даже степень превосходства —
Относительная вещь…
Взбудоражен, вечно встрепан.
Среди всех шатаясь толп,
В личной жизни остолоп он,
А в общественной он столп.
В какой бы плащ он ни рядился,
С каких ни прыгал бы высот.
Он частным приставом родился
И частным приставом умрет.
Чтоб жизнь унылую осмыслить,
Не уставал он утверждать.
Что он живет, чтоб только мыслить,
А поразмыслив, чтоб страдать.
Но по привычке сибарита
Сидел, взирая на закат,
Хоть у разбитого корыта.
Но облачившися в халат.
Дороден. Тучен. Весь в проборе.
С шнурком в пенсне. С винцом в груди.
С веселой искоркой во взоре
И с длинным прошлым позади.
Как человек и как издатель.
Как меценат и как артист,
Он не фитюлька, не мечтатель.
Не Дон Кихот, а реалист.
Он видит смысл в любой задаче
И любит жизнь с ее игрой,
С ее огнем, а наипаче —
С ее зернистою икрой.
Она привязывалась вдруг.
Она любила так безмерно.
Что каждый месяц новый друг
Сменял другого суеверно.
И, словно дав любви обет.
Как в некой сказке или были.
Она вязала им жилет
А те в жилете уходили!
Вы прекрасны, точно роза…
Но по множеству примет.
Роза вянет от мороза.
Вы ж от зноя… ваших лет.
Пишу тебе четыре слова:
— Не отбивайся, я готова…
Если будешь в потолок
Ты плевать и тешиться.
Как же будешь, ангелок.
Ты на люстре вешаться?
Когда моя фигура
Исчезнет под мостом,
Пролей тогда, о Нюра,
Слезу на сей альбом!
Ходят волны в синем море,
Цветут в поле васильки…
Ах, какое это горе.
Когда люди — дураки!..
Птичка прыгает на ветке.
Вышла дева помечтать…
А на этой пятилетке
Можно голову сломать!
Жизнь не храм, а мастерская,
А рябина не левкой…
В этом логика большая.
Хотя связи никакой.
Льются воды с крутосклонов,
А с небес глядит луна…
Все сто сорок миллионов
Обожают Сталина!
Над прудом склонилась ива.
Не желает чижик петь…
За идею коллектива
Надо лечь и умереть!
Расцвела на клумбе роза,
Я на розочку гляжу…
Как дошла я до колхоза,
Никому не расскажу.
Ели, пили, говорили…
Даже в оперу ходили…
А теперь, и неспроста.
Будет опера не та!
Если вы на беспрерывный
Мой плюете комплимент,
Значит, вы консервативный
И противный элемент.
Я пошла гулять на Ист,
А дошла до Веста.
Мой миленок коммунист —
Завсегда без места.
Што ты, што ты, што ты,
Я приехала без квоты!
Мне на Бруклинском мосту
Было неудобно…
Все ж миленка красоту —
Не забыть до гроба.
Для потребностей натуры
Не жалей культуры!
Господа профессора.
Айда в штукатуры!
Все на свете пустяки,
А пальтишко драно…
Все на свете дураки,
Кроме Микояна.
На поляночке трава,
А на небе туча.
Мадам Крупская — вдова.
Но зато живуча.
Легко кашу заварить.
Расхлебать — тяжеле.
Сталин может говорить
Ровно две недели…
Сердце горестно точится.
Дрожь во всей коленке…
Чтой-то мне не хочется
Становиться к стенке.
Красный ситчик — красота,
Да товар не ходок.
Моя милка — сирота,
А я — самородок!..
По мужской своей привычке
Говорит мне мой злодей.
Будто женщины что птички,
В смысле логики вещей!..
Не жалея перепонки,
Я кричу ему в ответ:
— Вы мне больше не миленки,
Я вам больше не предмет!..
От такого неведенья
Обалдел он моего:
— У меня есть точки зренья,
А у вас нет ничего.
Тут уж я без проволочки
И сказала дураку:
— Мне плевать на ваши точки! —
А сама в истерику.
Стал батистовым платочком
Мои слезы утирать:
— Не желаю разным точкам
Свой предмет предпочитать!
Он сказал мне — Не казните.
Дайте вымолвить — пардон!
Я ж сказала — Как хотите.
Но без прения сторон!
Мир сияет, как полтинник,
Веселится, старый хрыч…
Оттого, что именинник
Алексей Максимович.
Каждый муж на свой фасон
В жизни хороводит.
Мой-то, скажем, франкмасон,
А без франка ходит.
Дай-ка песенку затянем,
А слеза пускай бежит…
Бить лежачего не станем.
Раз лежачий — пусть лежит.
В небе — звезды, в поле — мята,
В женском сердце — ерунда.
«Хороши наши ребята.
Только славушка худа!»
Чай пила, когда не помню.
Ела щи, не знаю где…
Мы живем, не забывайте,
В артистической среде.
Под мостом струится Сена,
Светит в небе Водолей…
А признаться откровенно —
Что нам Сена? Что мы ей?
Наш подросточек упрямый
Уж на что интеллигент,
А плюет на папу с мамой
За их бешеный акцент.
Справа жены, слева детки —
Очень грустный переплет.
А душа, как чижик в клетке.
Все мелодии поет…
Если знать тебе охота
Твою горькую судьбу.
Не читай мне «Дон-Кихота»,
А читай «Мою борьбу».
Ты не верь в мечты и планы
И в склоненье слова «честь»,
А ты верь в аэропланы.
Если только они есть.
Ноет кость от ревматизма,
В грустных мыслях ерунда…
А в душе от романтизма
Не осталось ни следа.
Говорил Макиавелли,
Все старался учесть,
Что семь пятниц на неделе —
Это минимум и есть.
Черт до слез теперь хохочет.
Видя пошлый этот свет:
— Сталин делает что хочет,
А блюдет нейтралитет.
Дело требует сноровки,
А сноровка — Божий дар.
…В общем, плачет по веревке
Наш народный комиссар.
Одержимая их банда
Свирепеет день от дня.
…По-немецки — пропаганда,
А по-нашему — брехня.
— Как хотите, воля ваша, —
Молвит щука осетру.
— Не завидую, мамаша,
Я Адольфу Гитлеру.
На горе стоит аптека.
Но не в том, конечно, суть…
А такого человека
Только в прорубь и толкнуть!
Не откладывайте на завтра то, что вы можете заложить сегодня.
От труда на бирже до биржи труда — один шаг.
— Зачем тебе шляпка, когда сама Истина и та голой ходит?
— Веществ много, а обменять их не на что!..
Обидно, когда горький хлеб изгнания и тот дорожает.
Эмигрантская эпитафия:
«Не дождавшись братства народов, умер под забором».
Не до аперитиву, быть бы живу!..
Если бы мыльные пузыри лопались, как банки, то мыла не хватило бы.
Банк — теория относительности.
Тюрьма — теория вероятности.
Бухгалтерия двойная, а камера одиночная.
Расходы сокращаются, и мы сокращаемся вместе с ними.
От судьбы и от трубы не уйдешь!
Восстановление России начнется с перекраски вывесок и переименования улиц.
Сначала народ безмолвствует, потом становится под знамена, потом в очередь, потом — опять под знамена и потом снова безмолвствует.
Исторический роман — это четыреста страниц убористого шрифта и клевета на мертвых.
Достаточно и трех пальм, чтобы почувствовать себя в оазисе, и достаточно одного дурака, чтобы почувствовать себя в пустыне.
Всякое воровство требует ловкости, и только литературное — наглости.
Угрызению совести научиться немыслимо.
Ничто так не помогает повторять географию, как извержения вулканов и землетрясения.
Лучше быть относительно правдивым, чем приблизительно честным.
Разрешение публиковать мемуары только после смерти автора основано на том, что покойники со своими знакомыми все равно не раскланиваются.
Ничто так не помогает дружбе, как близорукость, и ничто так не вредит любви, как дальнозоркость.
Ничто так не будит мысль, как похоронное объявление.
Бессмертный дух Козьмы Пруткова!
Ты ль, с бородавкой на щеке.
Внушаешь им любое слово
И в каждой явствуешь строке?!
Не ты ль замыслил, по порядку,
И слух, и зренье усладить?
Не ты ль Пробирную Палатку
В Париже вздумал возродить.
Чтоб все ушибы и увечья
В карикатуре показать.
Открыть фонтаны красноречья
И необъятное объять?..
Не ты ли в бархатные кресла,
Как в лоно горестных долин.
Сажаешь старческие чресла,
А сверху сыплешь нафталин.
Не ты ли, ради козней адских.
Соединил, сопряг в одно
Сиих действительных и статских
И недействительных давно?
И вот они с дыханьем злобным
Уже двенадцать лет подряд
Каким-то голосом загробным
В своем кликушестве утробном
Шипят и шамкают: «Назад!»
И ты нашел мужей серьезных.
Перипатетиков, скопцов,
И пару кляч туберкулезных,
И невоздержанных юнцов,
И, до забав отменно падок.
Взболтал, взъерошил, разъярил.
Поверг в истерику, в припадок
И лбы им здорово набил!..
Но в исступлении великом
И в одержимости своей
Они кружатся в танце диком,
В шаманской пляске дервишей.
И в парике былой завивки
Ты смотришь вниз чрез облака
И мыслишь: «Да!.. Вот это сливки,
Вот это пенки с молока!..»
Вставайте с петухами, ложитесь с курами, но остальной промежуток времени проводите с людьми.
В обществе друзей предавайтесь веселью откровенно и неумеренно.
В обществе врагов веселитесь тихо и про себя.
Будьте милосердны не только к домашним животным, но и к животным вообще.
Любите ближнего как угодно, только не утомительно.
В погоне за главным не пропустите второстепеннного!
Не учите всех уму-разуму, помните, что и сумасшедший своим умом живет.
Выходя из себя, не забудьте вернуться!
Не клянитесь письменно в вечной любви! Клянитесь устно…
Из чаши наслаждений пейте глотками, а вообще никакой другой посуды не употребляйте.
Не кладите зубы на полку, откладывайте их про черный день.
Старайтесь научиться только легкомыслию, благоразумию вы все равно не научитесь.
Старайтесь казаться моложе, чем вы есть, но не моложе, чем о вас думают.
Перенесите мужественно зубную боль ближнего своего.
Улыбайтесь на всякий случай, случай всегда найдется…
Протягивая руку помощи, не сжимайте ее в кулак.
Не имейте вида собственного памятника, воздвигнутого усердием почитателей!
Ежедневное творчество — это не только бессознательный процесс, но и гонорар тоже.
Из столкновения мнений, может быть, и рождается Истина, но зато с какой же шишкой на лбу!..
Для того чтобы стать плодовитым писателем, необходимы два условия: не страдать — ни боязнью пространства, ни водобоязнью.
При желании и пафос можно капитализировать.
С фонтаном не спорят, его можно либо заткнуть, либо привыкнуть.
Ненавистью к большевизму можно было бы питаться бесконечно долго, если бы питание это не приобрело характера общедоступной столовки.
Когда посмотришь, кто и как ест с тобой рядом, аппетит пропадает.
После пяти рюмок коньяку француз переходит на минеральную воду, а русский — на «ты».
Ничто не требует столь повышенной осторожности, как помощь ближнему.
Ибо душить человека в объятиях надо тоже умеючи.
Скажи мне, с кем ты раззнакомился, и я скажу, кто ты таков.
Самые жуткие люди — это те, которые говорят на одной ноте, не повышая и не понижая голоса.
Неразговорчивый собеседник может довести до отчаянья. словоохотливый — до преступления.
Надгробную речь лучше всего начинать словами: «Слезы мешают мне говорить…»
Потому что известное выражение «Я не оратор» было бы куда уместнее в устах самого покойника.
В эмиграции нет даже воображаемой оси, а она все-таки вертится.
Безграмотность уже тем хороша, что она хоть не декламирует.
Про человека, бросившегося под поезд, можно с уверенностью сказать, что если ему и наскучила железная дорога, то не только она одна.
Если бы все «мысли вслух» высказывались про себя, то грохот автобусов был бы еще несноснее…
Люди делятся на квадратных и овальных.
С квадратными — надежнее, с овальными — уютнее.
С каждой осенью Цех молодых поэтов становится старше.
В этом польза осени.
Невозвращенцами называются люди, которые так наездились, что уж и вернуться не на что.
Осень — это такое время года, когда даже веснушки проходят, а франко-советские переговоры все продолжаются.
Летом — репарации, осенью — платежи.
Бедный Макар до того приспособился, что сам, подлец, на шишках валяется.
Кто летом поет, тот осенью свистит.
Отчего родители не понимают детей?
Не оттого ли, что дети разучились говорить по-русски. а родители не научились говорить по-французски?..
Из двух идущих на пари рискуют оба: один — что он проиграет, другой — что ему не заплатят.
Только человеку, лишенному воображения, и можно давать взаймы.
Ибо он, по крайней мере, не представляет себе, что не отдать — это тоже выход.
Авелю только сочувствуют, а про Каина даже поэмы пишут.
Не преувеличивай заслуг покойника, ты его не воскресишь.
И наипаче не преувеличивай заслуг юбиляра, ты его угробишь.
Оказывается, что слово «трест» происходит от глагола «трещать».
У фальшивомонетчиков есть одна хорошая черта:
— Они не ищут популярности.
Жуликов много, дураков мало, потому такая и идет борьба за существование…
Когда говорят, что на бедного Макара все шишки валятся, то забывают, что при умении можно и шишками спекулировать…
Все возможно…
Возможно и то, что грядущим поколениям даже и наша судьба покажется заманчивой.
Ибо окажется, что мы присутствовали всего-навсего при конце капитализма, а их под конец социализма угораздило попасть.
Отделаться от ближнего своего можно только двумя способами:
— Либо отказать ему в помощи, либо помочь.
Отказывать легче всего по телефону.
Помогать — тоже…
Циник — это тот, который дает, но морщится.
Скептик — это тот, кто не морщится, но дает.
И только стоик и не дает, и не морщится.
Если бы мы знали все, что о нас будут говорить, когда нас не будет, нас бы уже давно не было…
Если долго поступать по-свински, то в конце концов можно устроиться по-человечески.
Рассчитывать на чудо — это значит погибнуть, но преждевременно.
Сочувствие — это равнодушие в превосходной степени.
Восьмичасовой рабочий день — это уже не столько идеал для тех, кто работает, сколько для тех, кто не работает.
Только тогда и имеет смысл делать долги, если делать их в государственном масштабе.
В противном случае их надо платить.
Человек со вкусом может с годами и притупить свой вкус.
Поэтому удержаться на высоте может только человек, лишенный вкуса.
Неповторима не только первая молодость, но — увы! — и вторая.
Чуткие натуры всем сострадают, но всех переживают…
Трын-трава и зимой растет.
Когда на перемене обстановки настаивает врач — это еще полбеды.
Беда — когда на этом же настаивает судебный пристав.
Если бы все уезжали на отдых одновременно, отдохнуть нельзя было бы!
Несколько искренних любителей природы могут общими усилиями любой пейзаж испортить.
Сидеть на берегу тихого озера и кидать камушки в воду, хотя это и успокаивает, может надоесть.
Если бы под рукой были не камушки, а добрые знакомые, это и не надоело бы, и успокоило бы…
Не преувеличивай значения дружбы — это уменьшает число друзей.
Если ты хочешь вечной любви, не доводи ее до апогея.
Честность с собой — это понятие абсолютное.
Честность с другими — понятие относительное.
Пытай дружбу каленым железом, но не испытывай ее благородным металлом.
Законченных идиотов хоть показывать можно… но что делать с незаконченными?!
И у круглого дурака может быть голова остроконечная.
После капитализма будет социализм, это ясно…
Но где выход из социализма?
Если ты уже вынул человека из петли, то не толкай его в прорубь.
Ничто так не зажигает толпу, как зажигательные бомбы.
Республика — это очень часто монархия с пересадками.
Не так опасно знамя, как его древко.
При неустойчивом режиме и артиллерия имеет совещательный голос.
Со словом надо обращаться бережно, а с необдуманным — в особенности.
Если тебе случится выйти из себя — молчи.
Выскажешься, когда вернешься!
Если вам окончательно нечего делать, отчего вам не сделаться душой общества?!
Лучше заложить оружие, чем сложить оружие.
Застенчивого человека везде затолкают — и в метро, и в Царствии Небесном.
Лучше родиться на всем готовом, чем в одной сорочке.
Почему все читают похоронные объявления и никто не читает лирических стихов?!
Легче верить в хронику происшествий, нежели в братство народов.
Ничто так не мешает хождению в народ, как трамвай.
Так принято: прежде чем отправиться в Вечность, человек заходит в тупик.
Не желай смерти врагу своему.
А просто попроси, чтоб его взяли живым на небо.
Пример оптического обмана:
— Обмануть оптика.
Только в ресторане и можно найти общий язык, и то под хреном.
Распивочно и навынос — это значит до того пить, пока тебя не вынесут.
Аппетит приходит во время недоедания.
Если б Венера Милосская ела пирожки с капустой, она бы не стояла в Лувре!
Когда женщина падает в обморок, она знает, что она делает.
Толстяку не важно завоевать весь мир, ему важно потерять несколько кило.
Если б стрелку весов можно было бы перевести так же легко, как стрелку часов!
Противники большевизма не с тем не согласны, что Ленин умер, а с тем, чтоб его идеи жили.
Аристократическое происхождение — понятие условное.
Это только у слонов вся белая кость торчит наружу.
Из голосов, вопиющих в пустыне, можно тоже хор составить.
Чтоб верить в свою звезду, не надо быть астрономом.
Можешь быть мистиком, но не говори, что пощечина — это удар судьбы.
«Нехорошо человеку быть одному…»
— Особенно в одиночной камере и пожизненно.
Альтруист хватается за соломинку, эгоист — за жену.
Когда у человека впереди одно только братство народов, значит, все остальное у него уже позади.
Оптимисты уверуют, что недалеко то время, когда все гильотины будут переделаны на швейные машины Зингера.
А пессимисты уверяют, что недалеки те времена, когда все швейные машинка Зингера будут переделаны на гильотины.
От взаимного равнодушия погибнет не только мир, но и эмиграция тоже.
Шоколадные автоматы все равно что эмигрантские меценаты:
— Сколько ни дергай, не действуют!
Смысл долголетия в том и заключается, чтобы пережить своих кредиторов.
Вообще, если так будет продолжаться, то борьба за существование станет исключительно идейной…
Не посматривай на часы, когда тебе говорят о Вечности.
Напрасно ты думаешь, что камень, поставленный на могиле философа. — это и есть философский камень.
Не думай дурно о всех ближних сразу, думай по очереди.
Пессимизм — это обстоятельство времени, оптимизм — образа действия.
Когда про человека говорят, что он поседел на своем посту, то этим хотят сказать, что не место красит человека, а время…
О братстве народов не надо орать во все горло, а лучше говорить шепотом.
Потому что для народов это безразлично, а для горла вредно.
Когда человек начинает очень хмуриться, значит либо он действительно знаменит, либо действительно болен.
Верх неудобства — это когда в душе еще романтизм, а в ноге уже ревматизм.
Ничто так не укрепляет памяти, как чтение метрики.
Приличный человек если и совершит свинство, то молча.
Зато убежденная свинья без подходящей литературной цитаты никак уж не обойдется.
Если ты бываешь в доме раз в семь лет, то спрашивай предварительно, не переменилась ли хозяйка дома.
Потому что за семь лет жены меняются до неузнаваемости…
У прожигателей жизни нет времени подумать о безработных, зато у безработных найдется время подумать о прожигателях жизни…
Начинается с голодного марша, кончится похоронным.
Не зарывай таланты в землю — зарывай поклонников!
Иди в ногу с веком, но не утомляйся.
Самое прекрасное в человеке — это противоречие: голосует за социалистов, а верит в текущий счет.
Монархия бывает вначале, республика — в конце, и только анархия — всегда в антракте.
Лучше страдать от бессонницы, чем видеть во сне Клару Цеткин.
Юность довольствуется парадоксами, зрелость — пословицами, старость — афоризмами.
Ничего так не возбуждает страсти, как золото. И ничего так не успокаивает, как свинец.
Когда по лицу друга твоего пробегает тень, это значит, что он хочет отказать тебе.
Когда по лицу друга твоего пробегает сияние, это значит, что он понял, что ты не собираешься просить его.
История цивилизации показывает, что отношения между людьми зависят не только от путей сообщения, но и от количества пересадок.
Единственное неудобство тайных обществ — это то, что они явные.
Нет ничего более утомительного, чем любовь к ближнему в международном масштабе.
От молний есть громоотводы, от газов — противогазы, от холеры — сыворотки.
Но что придумано человечеством от недержания речи?!
Самая легкая должность — это переоценщика ценностей.
Причин войны не бывает, бывают только последствия.
В состоянии добродушия составляй список врагов своих; в состоянии равнодушия составляй списки друзей.
При свободе печати можно писать о чем угодно, только не о графоманах, с которыми ты знаком лично.
В каждом булыжнике дремлют искры, надо только уметь их высечь.
Потенциальная подлость, как и скрытая теплота, проявляется тогда, когда температура доходит до точки кипения.
Последнее слово принадлежит не оратору, а боксеру.
Смеется тот, кто смеется без последствий.
Только такая трибуна, с которой сбросили оратора, и может называться свободной трибуной.
В результате обмена мнений выясняется не истина, а число пострадавших.
«Товарищи, бросьте курить, ничего не слышно!»
Только находясь в большой толпе и понимаешь, что такое безлюдье.
Прежде чем хлопнуть дверью, убедись в том, что она хлопает!
Не ищи чертей в тихом омуте, они уже выехали!
«Мочите, проклятые струны!» можно сказать только басом. Если это сказать тенором, никто не поверит.
Человек, которому нечего сказать, может говорить безостановочно.
Из двух зол принято выбирать меньшее, а уничтожать предпочтительно — большее.
В разговоре человека со своей совестью инициатива разговора принадлежит совести.
Стрельба есть передача мыслей на расстоянии…
Для противников, находящихся в двух разных лагерях, труднее сговориться именно тогда, когда один противник находится в вооруженном лагере, а другой противник находится в концентрационном лагере.
Свинья ничего не понимает не только в одних апельсинах, а в государственном праве тоже.
Люби человечество сколько тебе угодно, но не требуй взаимности.
Если считать на пятилетки, то, действительно, не заметишь, как время летит!..
В конце концов, вся переоценка ценностей только к тому и сводится, что к переименованию улиц.
Государственный деятель должен постоянно сниматься, иначе его забудут.
Во времена Биконсфильда были бакены.
Во времена Бисмарка были усы.
Теперь пошли просто усики…
Легкость в мыслях и камни в почках — вещи несовместимые.
Когда говорят о логике вещей, то имеют в виду только новые вещи, а не поношенные.
Как бы твое положение ни было худо, утешайся тем, что международное положение еще хуже.
И в маленьком корабле может быть большая течь.
Для того чтобы стать настоящей душой общества, надо не щадить — ни души, ни общества.
Никто и никому в мире так не обязан, как обезьяны Дарвину.
В неравном браке одна половина дражайшая, а другая — дрожащая.
Чем ночь темней, тем доллар ниже…
В игре на бирже есть три этапа: сначала — страх, потом — крах, потом — тупик.
Лучше заработать честным трудом много, чем честным трудом мало.
Ничто так не старит женщину, как возраст.
Ничто так не омолаживает, как расплата в старости за грехи в молодости.
В жару человечеству хочется, главным образом, прохладительных напитков, а не государственных переворотов.
Труднее всего уцелеть не в начале бескровной революции, а в конце.
На журавлей в небе работают утки на земле.
Ничто так не мешает видеть, как точка зрения.
Верх невезения — пережить Октябрьскую революцию и умереть от солнечного удара.
Если бы у негров была пятилетка — на тропике Рака была бы тундра.
Когда братская могила роется в длину, она называется каналом.
Дожди исчезнут, термометры останутся.
Если бы Диоген вовремя женился, он бы не дошел до бочки.
Мудрец верит в свет разума, дурак — в бенгальский огонь.
Народное творчество выражается не только в пословицах. но также и в виселицах.
Человек вышел из обезьяны, но отчаиваться по этому поводу не следует: он уже возвращается назад.
Все вырождается… Когда-то народ требовал: «Хлеба и зрелищ!» Теперь он удовлетворяется хлебными карточками и контрамарками.
Ни одно движение не обходится без жертв, даже уличное.
Самый лучший двигатель — это самолюбие…
Ни одной лошадиной силы, а какая мощь!
Прошлое принадлежит археологам, настоящее — спекулянтам, будущее — химикам.
Программа-максимум — сохраниться, программа-минимум — уцелеть.
Объявить себя гением лучше всего по радио.
Путь к забвению лежит через Триумфальные ворота.
Молодость стремится вдаль, зрелость — вширь, старость — вглубь.
О царских долгах еще Гамлет высказался:
— Понять — простить!
Из любых деревень можно колхозы сделать, а особенно из потемкинских.
И у людоедов можно карьеру сделать, но не в качестве старожила.
Ничто так не приближает к смерти, как долголетие.
Верить в прогресс, конечно, можно, но очень настаивать не нужно.
В семье народов — не без уродов.
Удушливым бывает не только газ, но и оратор.
До торжества великих идей доживут не пацифисты, но старожилы.
Лучше иметь длинную жизнь и короткий некролог, чем длинный некролог и короткую жизнь.
Жить надо не оглядываясь, но… озираясь.
Чем у человека задерживающих центров меньше, тем его периферия больше.
Чтоб выиграть в лотерее, надо иметь не только удачу, но лотерейный билет тоже.
Богатые люди ставят на лошадь, а бедные — на конину.
В молодости человек поет, в зрелости — напевает, в старости — скрипит.
Чтобы погрузить человека в полную тьму, достаточно и одной светлой личности.
Со дня Октябрьского переворота прошло шестнадцать лет.
Это значит, что до нового переворота осталось на шестнадцать лет меньше.
Если иметь много вождей народа, можно возненавидеть радио.
Если управлять государством может кухарка, то маляр тем более.
В Германии четыре миллиона безработных; зато все они — арийцы.
Лучше вовремя отступить, чем не вовремя оступиться.
Важны не планы, а аэропланы.
Министр Геббельс исключил Генриха Гейне из энциклопедического словаря.
Одному дана власть над словом. Другому — над словарем.
Быть целомудренным в словах и быть целомудренным на словах — вещи разные.
Если чужая душа — потемки, то кулак тем более.
Оскорбить действием может всякий, оскорбить в трех действиях — только драматург.
Чтоб устоять перед соблазном, необходимо одно из двух: либо присутствие духа, либо отсутствие вкуса.
От принятого решения тем приятнее отказаться, чем оно тверже.
Смягчающим вину обстоятельством может быть только легкомыслие, но ни в коем случае не глубокомыслие.
Если в тебя вселился бес, потеснись и дай ему место.
Сначала будет тебе тесно, а потом станет тесно бесу.
Очарование начинается с главного, разочарование — с пустяков.
Раскаяться никогда не поздно, а согрешить — можно и опоздать.
Лучше остановиться на многоточии, чем постепенно дойти до точки.
В братской могиле все люди — братья.
Во время гражданской войны история сводится к нулю, а география — к подворотне.
И тайным голосованием можно обнаружить явную глупость.
Когда правительство объявляет себя хозяином положения, то ни хозяйству, ни положению завидовать не следует.
Бросить в женщину камнем можно только в одном случае:
— Когда это камень чистой воды.
Логика вещей требует заключения.
Особенно когда речь идет о заключении в тюрьме и о вещах украденных.
«В начале бе слово».
За исключением последнего слова подсудимого.
Которое было в конце.
Преступник, убежденный в безнаказанности, в конце концов, страдает за свои убеждения.
Если тебе предложат на выбор братство народов или дешевизну продуктов, соглашайся на дешевизну продуктов.
У электрического общества есть тоже идея-фикс: кто не платит, тому не светят.
И ощипанная курица принадлежит к царству пернатых.
Ложь — искусство, сплетня — ремесло.
Ничто так не возбуждает подозрительности, как молитвенное выражение глаз.
Обилие светлых личностей объясняется исключительно недостатком очевидцев.
Когда хотят дать взятку, то лучше всего объясняться знаками и лучше всего — денежными.
Подходящая надпись для крематория:
— «Мой костер в тумане светит…»
Проще всего — это биография алкоголика:
— Всю жизнь распивочно, а потом навынос.
Не так опасна преждевременная старость, как запоздалая молодость.
Барахтаться — это и значит жить полной жизнью!
В двух случаях директора банка одинаково трудно видеть:
— Когда банк платит и когда банк не платит.
Лучше остаться человеком, чем выйти в люди.
Когда люди не сходятся в главном, они расходятся из-за пустяков.
Предложить вместо любви дружбу все равно что заменить кудри париком.
Тюрьма имеет то преимущество, что никто не спрашивает: куда вы едете?
Сплетничают те, у кого нет личной жизни, и по адресу тех, у кого есть личная жизнь.
И деревянные мозги могут обладать железной логикой.
Если бы не было книгопечатания, не было бы и клеветы в печати.
Чтобы выжить из ума, необязательно быть старожилом.
Отсутствие фантазии:
— Родиться Гольденбергом и назваться Леви.
Девушка, прозевавшая несколько партий, считается беспартийной.
Нехорошо, когда вино ударяет в голову вместе с бутылкой.
Нет большего прожигателя жизни, чем заведующий крематорием.
Когда все население готовит на примусах, то жизнь проходит в сплошном угаре.
Пакты начинаются с рукопожатия, факты — с мордобития.
Самый сокращенный путеводитель по Европе — это постановление о высылке.
И из вегетарианца можно котлету сделать.
Чтобы сделаться вождем народа, надо обладать всеми чувствами, кроме чувства юмора.
Для памятников нужны герои, для отвинчивания памятников нужна толпа.
Лучшее средство утопить утопающего — это бросить ему якорь в голову.
Находиться все время на краю пропасти — это еще не значит иметь постоянный адрес.
Для того и дается последнее слово подсудимым, чтобы расправиться со свидетелями.
Одна точка зрения может закрыть весь горизонт.
От твердого решения тем легче отказаться, чем оно тверже.
Цитаты не только выражают чужую мысль, но и прикрывают наготу собственной.
Нет ничего труднее, как выйти в люди и остаться человеком.
Жизнь начинается криком и кончается стоном.
Предков вешают на стене, а современников — где попало.
«Книги имеют свою судьбу».
Это значит, что книги, взятые для прочтения, обратно не возвращаются.
Легче быть рабом идеи, чем господином слова.
И переименование улиц есть переоценка ценностей.
Причины приводят к вождям, вожди — к последствиям.
Реки впадают в море, люди — в отчаянье.
Словом можно обидеть, словарем — ушибить.
Чтобы жить припеваючи, не надо быть тенором.
Пока дурак не докажет противного, он считается круглым.
Вождь выходит из народа, но обратно не возвращается.
Все в мире относительно:
Обеспечьте собаке собачью жизнь, она счастлива будет!
Трудно жить полной жизнью на пустой желудок.
Человек, который в такой степени вышел из себя, что обратно уже не вернулся, называется невозвращенцем.
С юридическим лицом на «ты» не выпьешь.
Идеальный случай — когда автор хладнокровен, сюжет полнокровен, а критик малокровен.
Неизмеримо хуже, когда происходит наоборот: автор поражает полнокровием, сюжет — малокровием, а критик — хладнокровием.
С великих людей снимают маску после смерти, потому что ее не удалось сорвать с них при жизни.
Человек, который приходит без приглашения, либо фаталист, либо свинья.
Женщина бальзаковского возраста — это такая женщина, которая еще помнит Бальзака.
В советской России вся жизнь проходит в сплошном угаре, потому что все сплошь готовят на примусах.
Чтобы дожить до торжества идей, надо за них умереть.
Верх невезения:
— Сидеть на иголках и кашлять.
После обильной выпивки французы переходят на соду, а русские — на «ты».
Для того чтобы выжить, надо пережить.
А для того чтобы пережить, надо пожить.
А для того чтобы пожить, надо выжить.
Многолюб, которого не накрыли, называется однолюбом.
Когда женщине сорок с хвостиком, то она и вертит хвостиком.
В эмиграции сначала так:
— Имею двести тысяч, ищу компаньона.
А потом так:
— Разыскиваю компаньона и мои двести тысяч…
Легче осмыслить чужую смерть, чем понять чужую жизнь.
Можно и не имея голоса жить припеваючи…
Сила воли необходима в двух случаях: во-первых, чтоб принять решение, во-вторых, чтоб его не выполнить.
Лучше быть рабом привычек, чем пленником иллюзий.
Когда душа ближе всего к земле?
— Когда она уходит в пятки.
Про каждого человека можно написать роман, но не каждый человек заслуживает некролога.
Когда люди живут долго вместе, они становятся похожи друг на друга и мало — на самих себя.
Если бы у Гитлера было чувство юмора, он бы уже давно повесился.
Чтобы прослыть глубокомысленным, надо долго хмуриться.
Человека, который ясно видит, что он ошибся, называют ясновидцем.
Убийственна не бездарность, а спрос на нее.
Счастливым называется такой брак, в котором одна половина храпит, а другая не слышит.
Верх карьеризма, это — мечта мухи, чтоб из нее слона сделали.
Признание приходит поздно, склероз — рано.
У отзывчивых людей один недостаток: их никогда нет дома.
Испорченные дети говорят, что любят папу с мамой, а честные — трубочки с кремом.
Лучше иметь связи в сферах, чем в стратосферах.
Худший вид остряка — это остряк-самоучка.
Стоик верен своей жене, циник — чужой, эпикуреец — обеим.
Верх невезения:
— Быть спущенным с лестницы и не успеть хлопнуть дверью.
Человек с навязчивой идеей — это такой идейный человек, от которого не отвяжешься.
Тронная речь Сталина:
— Пошли вон, дураки!..
Верх противоречия: очутиться в пиковом положении и чувствовать себя козырем.
Философия брака: кратчайшее расстояние между точками есть развод.
Двойная бухгалтерия — это смотреть на звезды, а считать доллары.
Чтоб прослыть ясновидцем, предсказывай будущее на сто лет вперед.
Чтоб прослыть глупцом, предсказывай его на завтра.
Нарисовать новую карту Европы может только маляр.
Если иметь подходящий народ, можно сделаться вождем народа.
Пока истина не стала прописной, за нее страдают, а когда она прописная, ею жонглируют.
Легче угробить живого, чем воскресить мертвого.
Никто так не ценит свободы печати, как графоман.
Когда оптимиста вынимают из петли, он даже не удивляется.
Покойник и похоронное объявление, это — факт и реклама.
Когда вождю ставят памятник про жизни, то для того, чтоб поторопить его.
Трудно уцелеть не столько в начале революции, сколько в конце эмиграции.
Человек, которому некуда бежать, называется беженцем.
Верх жестокости: поймать человека, страдающего тиком, и запретить ему моргать.
Арийский параграф: прежде чем отправиться к праотцам, убедись, что они не евреи.
Верх популярности — это когда весь мир ненавидит одного человека.
В Германии есть два лагеря: один вооруженный. Другой концентрационный.
Вожди подобны бомбам: они падают сверху.
Примечание к Майн Риду:
Если Гитлер — охотник за черепами, то Муссолини — всадник без головы.
Итальянская версия:
— Договор с Германией — это самоубийство с целью грабежа.