О своем былом ни слова
Ненависть мешая с кровью
Наносишь врагу удар
Все получит победивший
Проигравший станет лишним
Так было и есть всегда
Бои без правил — ни жалости, ни игры
Бои без правил — разбитые в кровь миры
Убей свой страх, дерись как лев
Храни в себе голодный гнев
Пока ты жив — никто не справится с тобой!
За шагом шаг, все ближе край
Смотри вперед, не отступай!
Бросайся в бой и побеждай любой ценой!
Ария. Бои без правил
Молодой человек в прокурорской форме упал на спину, задыхаясь, и похоже думал не о том, чтобы сорвать с пояса пистолет, а просто схватился в последние секунды своей жизни за горло. Это ожидаемо показало низкую подготовку юноши… Хотя, возможно, выстрелить бы он и не смог, на многом оружии в режимных учреждениях есть электронные системы идентификации, чтобы никто, кроме владельца, не смог им воспользоваться. Неработающая начинка не смогла бы разблокировать механизм пистолета. Ну да и чёрт с ним.
Охранник был выведен из строя мной так же легко, что заставляло напрягаться в ожидании подвоха. Просто псионический удар по мозгу и всё. Броня, которую не пробьёшь дубинкой, предназначенной для вколачивания дисциплины в узников тюремных робах, стала гробом для мертвеца. Откровенно говоря, ожидал, что будет сложнее. Что охранник окажется «изменённым», как те двое бойцов, которых мы с абордажниками с Зоркого встретили на Кломари. Но ни запредельной физической силой с живучестью, ни защитой от энергии имматериума, противник не смог похвастаться. И это было чертовски странно. «Турист» не хотел держать таких рядом с собой, чтобы уродцы не бросали тень на его авторитет среди нового подвида фанатиков? Мне просто повезло? Последнее — очень навряд ли.
— Впечатляюще, как в… — ждать, что мне скажет противник поднимаясь из-за стола, я не стал. Пусть в голодрамах герои со злодеями ведут долгие пафосные диалоги во время боя. В реальности так не бывает. Можешь ударить врага — ударь. Можешь убить — убей. Время разговоров может быть до боя, когда ты тянешь время, чтобы подготовиться, или ожидаешь подкрепления. Можно сказать пару слов после боя трупу, когда враг уже мертв и не выкинет сюрпризов. Если поступаешь иначе, то быстро перейдёшь из категории живых в категорию мёртвых и лично выяснишь, что бывает с душами по ту сторону кромки.
Я на тот свет не торопился, а потому напитал псионикой своё тело, как когда-то проснувшись в бетонной коробке камеры, будучи ребёнком, и разорвал кандалы, как давным-давно порвал ремни, державшие моё тело на койке. После чего со всей дури ударил ногой по столу, чтобы использовать его как снаряд и сбить противника с ног, а в следующею секунду прыгнул вперёд сам. И отлетел в противоположную сторону, приложившись спиной и затылком о стену.
Мой противник ударом кулака сверху припечатал стол к полу и долбанул меня псионикой. Только располагающая улыбка на хищный оскал сменилась. Может, данный мясной костюмчик и не был заточен под прямой бой, как предыдущий на Земле с клыками, рогами и прочим, но слабым, беззащитным вместилищем точно не был.
Человеческий боевой псионик — опасный противник. Нам всегда доставались лучшие снаряжения и доспехи. Но главным оружием всегда были люди. Мы сильны, даже способны чисто на своих физических данных поспорить с врагом в доспехе с могучими сервоприводами. Мы быстры, не каждый враг даже просто способен уследить за нашими движениями. В том числе и из-за этого мы нередко предпочитаем ближний бой. Псионический щит может защитить от большинства видов лёгкого оружия, а быстро развернуть что-то на станине в нашу сторону — тяжело, ведь мы не стоим на месте, к тому же закрываемся телами врагов, которых режем в ближнем бою. Не у всякого врага хватит духу стрелять в своих товарищей в надежде зацепить вёрткого противника. Но сейчас передо мной был не обычный враг, а некто, не уступающий мне способностями, скорее наоборот. Из всех положительных сторон можно было выделить только то, что он не в броне, как и я сам. Иначе, утратив эффект неожиданности, уже можно было бы начать самовыпил, чтобы не стать рабом и марионеткой. Но шансы на победу всё же есть.
С этой жизнеутверждающей мыслью я снова ринулся вперёд. Но тут же пришлось сместиться в бок, чтобы пропустить мимо новый псионический удар. На пути мне попался труп сопляка, и я повторил свой трюк со столом. Понятно, что тело не собьет врага с ног, но хоть заставит потратить лишнее мгновение, за которое я стану на шаг ближе. Так и произошло с той разницей, что противник не припечатал его к полу или отбил в сторону, а вновь ударил энергией, стремясь снести и тушки, и меня. Я ушёл в перекат вперёд, пропуская тело и удар над собой. Силушки вражина не пожалел, и звук смявшегося металла за спиной стал музыкой для моих ушей. Клинкетные двери выглядят определённо круто, но имеют ту же болезнь, что и такие клапана. Жутко клинят от деформации, которую только что кое-кто, кажется, устроил. А значит, нам пока никто не помешает.
Выйдя из кувырка, я нанес удар шоковой дубинкой, окутанной псионическим полем, которую враг заблокировал рукой, а потом, выпрямляясь, добавил «туристу» коленом в пах. Противник слегка поморщился, хотя был окутан защитным полем энергии, как и все встречавшиеся мне прежде «черти». Но теперь мы хотя бы, наконец, сошлись накоротке. Я начал наносить удар за ударом. Дубинкой, рукой, ногами. На пределе скорости. Лишь бы не дать врагу лишнего мгновения для новых псионических ударов. Нет сомнений, что эта тварь сможет задавить меня энергией имматериума. Он в нем рождён, а я лишь тяну силы из его дома. Но здесь материальная вселенная, потому стоит навязывать ту форму борьбы, где у меня может быть преимущество. К тому же его сосуд не затачивался под прямую схватку, что тоже играло мне на руку.
Через несколько секунд чертова дубинка переломилась у самой рукояти, целиком псионика не смогла защитить этот кусок мусора. Хотелось материться в голосину на тех, кто закупил дешёвку, хотя я и понимал, что в оружие тюремной охраны никто и никогда не вложит прочности клинка одарённого. Но продолжать пришлось уже без оружия, используя кулаки.
Тем временем стали понятны сильные и слабые стороны врага в рукопашной. Он был чудовищно силён, обладал чуть большей скоростью, чем я. Но не был толком обучен. В лучшем случае — бокс, и не более того. Глухой блок сменился кучей ударов. Мельница, так свойственная новичкам. Это позволяло мне пока что оставаться живым и здоровым. И бить, перемещаться, уворачиваться, снова бить и молиться, чтобы я смог продержаться достаточно долго.
Главное — не давать врагу ни секунды передышки. Он должен быть сосредоточен на своей псионической скорлупе. Чтобы любое её ослабление вело к пробитию барьера. Это не дает ему атаковать, не даёт разорвать дистанцию. А потому плевать на усталость мышц. Плевать на сбитые, даже под слоем уже моей псионической энергии, костяшки кулаков. Плевать на всё. Иногда в жизни остаётся только держать дыхалку и бить.
Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Всё слилось в череду блоков и ударов. Нырок вниз под кулак, несущийся к моей голове, распрямиться, делая апперкот. Сместить голову вбок от кросса и ударить встречным в переносицу. Новый удар в коленную чашечку врага и мягкий блок. Один раз уже пришлось блокировать удар противника жёстко, и на этом всё едва не закончилось. Слишком велика разница физических сил, меня почти откинуло в сторону, рука болезненно заныла. Разрыв дистанции смерти подобен, снова приблизиться к себе враг не даст. А значит, больше никаких ошибок. Главное — держать его под ударами. Столько, сколько потребуется, и не секундой меньше. Слава мирозданию, что я тренировался в камере и пришёл в норму!
Бой всё длился, а я впал в своеобразный боевой транс, в котором нет места лишним мыслям. Есть только противник и препятствия в комнате, которые могут помешать бить его без передышки. Но вдруг на периферии чувств появился звук, которого раньше не было. Скрип сминаемого металла. Оставалось только надеяться, что дверь вскрывают нападающие. Если местные обитатели наконец нашли способ добраться до своего хозяина, то мне конец.
Желание посмотреть на дверь было нестерпимым и едва не стоило мне жизни. Я поднырнул под очередной размашистый удар и сместился в бок так, чтобы проход попал хотя бы в поле периферийного зрения, заодно пробивая в корпус. Но это было тактической ошибкой, и следующий удар пришлось принять на жёсткий блок. Я почувствовал, как кость предплечья хрустнула, ломаясь. А потом-таки я получил псионический выброс в грудь, потому что не смог своевременно нанести свой собственный удар кулаком.
Но, летя к стене с несколькими переломанными рёбрами, я был готов орать не от боли, а от восторга. В выгнутую, к чертовой матери, телекинезом дверь, входил Федя, сходу разряжая в спину «туриста» свой монструозный обрез, в каждый ствол которого мог влезть большой палец бронеперчатки. Оружие, с отдачей которого с трудом справляется псионик в бронескостюме — очень серьёзная штука. Поворачивающегося к новым гостям врага бросило на землю, хотя и не убило из-за вновь набравшего силу защитного поля. Но Фёдор, с залетевшим сразу за ним итальянцем, поспешили исправить это недоразумение. Клювец и меч обрушились на поднимающегося противника и буквально разорвали его. Спецсредства — это вам не дубинка тюремщика.
— Deux volt, тварь! — гаркнул католик, отпинывая продырявленную голову от тела на всякий случай. — Влад, ты живой?
— Не дождётесь! — хмыкнул я и тут же скривился, грудь немилосердно болела. — Помогите встать.
— Серый, Ком! К командиру! — отдал приказ наш медведь. В принципе, всё правильно. Они с доморощенным инквизитором — самые мощные боевые единицы, не им раненых таскать.
— Где мы хоть? — осведомился я, дыша сквозь зубы от переломов. Хотя болели не только они, всё тело выло из-за запредельной физической нагрузки. Хотелось глотать ртом воздух, но долбанные ребра этому активно мешали.
— Не поверишь, Новый Лондон. Личный остров некоего мистера Карпентера. Наверху, кстати, представительное собрание больших шишек было, — ответил итальянец, пока меня тащили по коридору.
— Парни, направо. Надо ещё одного горемыку вытащить, — проговорил я, стараясь резво перебирать ногами. Медик только что вколол мне обезболивающее, непередаваемые, в цензурной форме, ощущения стали отступать. — Всё хоть зачистили?
— Почти, на нижних уровнях добивают, — хмыкнул Федя. — Что за пленник-то такой важный, что тебя тащить надо?
Я улыбнулся. Приятно, когда подчинённые выполняют приказы без возражений. Не надо мне тут всего этого из серии: «Тебя эвакуировать срочно надо!». Но на вопрос придётся отвечать: не те тут люди, на которых можно просто гаркнуть командирским голосом.
— Ребёнок-псионик. Связался со мной, когда я в камере был. Похоже, растили специальный сосуд для нашего «туриста». Что за шишки наверху были-то?
— В основном, говорящие головы англосаксов из телика, из серьёзных — замначальника контрразведки и лидер большинства в сенате. Всего двадцать человек, — ответил итальянец.
— Вряд ли накрыли всех обработанных, но и то хлеб. Улететь, кстати, сможем?
— Должны. Спустились на шаттлах-невидимках, и сразу вырубили связь. Главное — свалить быстро, пока никто интересоваться не начал, что это тут с коммуникациями.
За не хитрыми разговорами мы дошли до места назначения, время от времени перешагивая трупы охранников и персонала. Везде, где попахивало гостями из имматериума, пленных брать было запрещено просто на всякий случай. Здесь «туристом» пованивало. Инструкция соблюдалась… Хотя, строго говоря, именно её я сейчас и собирался нарушить. По-хорошему, подготовленный сосуд стоило уничтожить. Как и сам комплекс, который сейчас наверняка минировался нашими сапёрами. И у меня нет особых сомнений, что архангелы ещё поднимут вопрос сосуда. Технику безопасности мы продумывали вместе, в том числе и данный пункт, а я иду на риск.
Переступив порог, мы оказались в лаборатории. На полу были трупы в белых халатах, а у дальней стены стоял цилиндр, заполненный прозрачной жидкостью. Внутри находился младенец на вид полугодовалого возраста, опутанный паутиной датчиков, с капельницей, воткнутой в сосуд, и в дыхательной маске. Сейчас мой коллега вновь был без сознания. Рядом стояло два штурмовых десантника из «жнецов» со шлемами, раскрашенными белёсой краской под черепа и похоже спорили, прежде чем поприветствовать нас. Может быть даже о том, стоит ли пальнуть в обитателя «аквариума».
— Парни, берём все записи и ребенка. Пора сваливать из этой дыры.