Дoрoгoй дaльнeю

17. У председателя. Финита ля…

Иван у входа обчистил об решетку сапоги — так, немного, второпях. Поднялся по лестнице, прошел через безлюдную приемную и открыл дверь в кабинет. Петрович сидел за столом у противоположной стены, перебирал какие-то бумаги, некоторые злобно мял и бросал в корзину.

— Можно? — Иван машинально снял с головы кепку.

— Входи. Где пропал? Я уже хотел трактор за вами посылать.

Петрович велел сесть поближе. Иван взбодрился. Неплохое начало. Ясно, что ни правоохранительные органы и ни силовые структуры за ним не приезжали.

— Тут такое дело, — сказал директор, в упор глядя на него. — Придется тебе в командировку ехать.

— Куда это? — удивился Иван.

— На Север. Я заручился за тебя, что ты отличный работник, механизатор широкого профиля и будешь вкалывать на полную катушку. Они хотели лично с тобой познакомиться, но не дождались. Ну, да завтра в городе, на желдор-вокзале получишь необходимые инструкции.

— А что там делать? На Севере? — все еще удивляясь, спросил Иван.

— Дорогу жизни для нефтяников тянуть.

— Чего тянуть?

— Трассу через болото, непонятливый.

Сдал в рабство, значит. Может, за карточные долги, а может, по-приятельски, когда колоду тасовал. Лучше б ты, Петрович, через свое болото трассу протянул.

— Я один, что ли, туда поеду?

— Почему один. Еще добровольцы нашлись. Дитятко и Тютюнник.

Понятно. Наверняка доложили, что тракторист Дитятко «импичмент» директору решил объявить. А уж насчет бедолаги Тютюнника полная ясность. Вечный штрафник… Но у него ведь жена вот-вот родит!

— У Тютюнника жена на сносях, — напомнил он.

— Ничего, у него мать есть. Присмотрит.

— Старухе уже за семьдесят, — не отступал Иван. — За ней самой надо присматривать.

— Ты о себе думай, — направил его директор.

— А это самое, — спросил Иван уже без тени сомнения. — С первого места я, что ли, соскочил?

Мельников молча сунул ему несколько скрепленных листков.

Иван пробежал глазами верхний лист. Здесь фигурировали фамилии глав районов и крупных хозяйств с подробным указанием их должностей. Потом, перелистнув, глянул на заднюю страницу списков, надеясь хоть там, в конце, увидеть свою фамилию. Но список заканчивался редактором Фоменковым, Николаем Абросимовичем.

— Петрович, это долго все читать. Ты сразу скажи мне, под каким нумером я иду.

— Ни под каким, — пробурчал Мельников. — Ты вообще не попал.

— А кто же в номинации ДОН тыща пятьсот победил? Овечкин, что ли?

— Какой еще Овечкин? — в голосе Петровича появилось раздражение. — Овечкин уже лет пять за океаном в хоккей играет.

Иван бросил списки на стол.

— Значит, мне «Жигули» не светят?

— Не светят, — подтвердил директор. Он поморщился и сурово прикрикнул: — И нечего было рассчитывать! Привыкли, понимаешь, к халяве. Своим трудом надо на машину заработать, а не на подачку вышесидящего дяди рассчитывать… Я внятно излагаю?

Иван пожал плечами. Он понял, что шеф, его личный секундант, уже давно выбросил белое полотенце. Видимо, не подсуетился вовремя с характеристикой. Или не посчитал нужным. Или поостерегся. Или его и спрашивать не стали.

Мельников поостыл и прибавил вполне миролюбиво:

— Сейчас у тебя такая возможность появилась. Ты не думай, что для тебя эта поездка в наказание. Туда желающих отбоя нет. Очереди выстраиваются, чтобы сесть на нефтяную иглу. Но товарищи с Севера решили только отрекомендованных брать. Я и отрекомендовал… Короче, с тебя еще и бутылка причитается.

Похоже, пошутил директор. Бутылку он себе и сам в любое время, если захочет, купит.

— Комбайн ведь там, в поле остался, — мрачно напомнил Иван. — И поле я не закончил.

— Не твоя забота. Клади ключи на стол.

— Ключей нет. Давно замок сломан. Да и зерно я ведь не получил еще. С намолоченного-то. — Мимо этого, главного вопроса, никак нельзя было пройти. Пусть хоть все сгорит синим пламенем, пусть подавятся своей машиной и премией закусят, лишь бы в достатке зерна было — жить тогда можно. Будет и мука, и скотину чем кормить; и с голоду семья, при любых обстоятельствах, не вымрет.

— В ЗИЛок сколько входит? — Директор надвинулся глыбой над столом.

— Ну, тонн шесть можно загрузить.

— Значит, шесть тонн ты уже поимел.

Так и есть, сдали местные ищейки. С потрохами сдали. Иван примолк.

— И потом это… ты же не член думского комитета по распределению льгот.

Понятно. И про другие случаи директор знает.

— И что вы за народ такой? — продолжал Петрович. — Все норовите не своим делом заняться. И в судьи лезете, и в судебные исполнители, и кем только себя не мните. Скоро прерогативы господа Бога захватите.

Иван наглухо замолк.

— Ладно, про это замнем и еще машину зерна тебе выделим, — снял директор напряжение момента. — Главное, там на трассе, меня не подведи. И за ребятами присматривай. Чтоб не сорвались. Будешь за старшего в нашем десанте. В общем, на войне как на войне. Чтоб завтра к шести утра в полной боевой готовности. Костя вас на вокзал отвезет. Я распоряжусь.

— Кружку и ложку брать?..

— Ага. Еще и наголо подстригись.

Петрович поднялся и пошел к вешалке, где висел его плащ. И самым большим раздражителем для Ивана стала непоколебимая директорская уверенность.

— А если я откажусь? — набычился он, напряг все мышцы, глянул враждебно.

Директор выдержал взгляд и нисколько не испугался.

— Тут из милиции звонили. Из городского отдела. Осведомлялись про тебя, — известил он. — Ты там в городе какого-то атамана в нокаут послал.

Ивана шатнуло.

— Да ты в обморок-то не падай, я своих не сдаю. Высказался о тебе положительно и сказал, что ты уехал. Заранее пришлось сплавить, — Петрович самодовольно ухмыльнулся. — Ты, по моей сводке, уже неделю на Севере.

— Какой же он атаман? — пролепетал Иван, защищаясь от нехорошей догадки, и нервно теребя в руках кепку. — Он такой-сякой… У него серьга в ухе была!

— В каком? В левом или правом? — спросил Петрович.

— В правом… Нет, в левом.

— Значит, сирота, — Петрович снял с вешалки куртку. — По казацким канонам. Уж я-то знаю. Помнишь моего батю, Петра Акимыча? Тоже из казаков. Только расказаченный. Умер батяня, не дождавшись восстановления в правах.

— А усы-то… усы, какие были, — бормотал Иван, припоминая. — Бесцветные, жиденькие, у иной бабы гуще.

— Это у моего бати-то? — рассердился директор, задрал гладковыбритый подбородок. — Ты че гонишь? У него были настоящие казацкие усы. И борода — лопатой.