Дoрoгoй дaльнeю

19. Мечты сбываются

Прошло пять лет. «Колосок» влачил жалкое существование, и все больше сельчан устремлялись на Север, в Муромцево и в другие места, желая подсесть на нефтяную иглу. Но не у всех получилось. Некоторых не приняли; другие устроились и весьма неплохо, но пустились во все тяжкие и потом возвращались до дому до хаты — без копейки, упитые и ухлестанные. И в целом по деревне стало заметно разделение на устроившихся и не устроенных, на успешных и неуспешных, на голытьбу и с достатком. Распадались семьи. Прибавилось число безмужних матерей.

Иван, всегда помнил, что у него семья, и голову не потерял. Ну, был случай, один раз получку в карты проиграл, да и, чего греха таить, надолго задружил с буфетчицей Людой, работавшей в столовой при месторождении. Она и сейчас с нетерпением дожидается его приезда. Но это для земляков — тайна великая есть. А вот друга, свата Пашку Тютюнника незавидная участь постигла. Он держался, пока рядом был Иван. Потом попал в другую вахту, расслабился и… полетели клочки по закоулочкам. Теперь он постоянно дома и, когда Иван приезжает с вахты, заходит и просит дать какую-нибуть работенку. И еще таких, как он, с десяток по деревне бродят. Но их редко где принимают. А если и принимают и дают работу, то в дом не пускают: перекусить и выпить выносят в сарай. Пожалуй, один Иван, сохранил прежние привычки и поддерживает отношения с голытьбой. Он даже собственноручно копал могилу для Генриха Карлыча. И в школу ходил, кинул клич, чтобы сбросились на мраморный памятник бывшему директору. А пока заказал деревянный крест сельскому краснодеревщику Салькову, а также насел на художника Сашку Кураева и заставил его написать табличку. Правда, Сашка был поддатый и перепутал имя с отчеством. Теперь на временном кресте значится: КАРЛ ГЕНРИХОВИЧ. Женни, вдова, только головой покачала, узрев крест с табличкой, и совсем тихо сказала, что ее муж вообще-то был не верующий.

Скотину Ходорковы перестали держать, так только — курочек, да и в огороде сажали самую малость. «Что я не смогу себе купить свежей свинины или, там, баранины на шашлык? — объяснял Иван свое поведение. — Да и меня подолгу дома не бывает. Пущай Галина отдыхает!» Тем паче, что насчет овощей проблема вообще была снята. За селом расставили свои теплицы предприимчивые китайцы, у которых все получалось — при любых погодных условиях. Они завалили окрестные села и поселки дешевыми огурцами и помидорами. И вот, что удивительно, еще и прибыль сумели поиметь. Правда, злые языки поговаривали, что овощи они выращивают на собственном дерьме. Но это вряд ли правда. Где они его, дерьма, столько наберут? Сами ведь мелкие, худощавые, кушают мало. Но работают, да, много.

И, конечно же, Иван уже через пару лет осуществил свою давнюю мечту: приобрел приличную машину, «Тойоту Камри» — ту самую марку, которую выставлял, как суперприз, бизнесмен Прохарев. Умный, видать, мужик. Понял, что нефть и газ со временем, так или иначе, кончатся и решил на землю глаз напучить. Поэтому и влез в сельские будни. А может, так высокое начальство — губернатор и его свита — велели. Но все равно, значит, умный: с политиками не спорит.

Машину Иван приобрел, конечно, не новую. На новье — кишка была тонка. Однако и эта, приобретенная с рук, тачка была хороша. Когда пригнал её, красавицу цвета спелой ржи, — все домочадцы высыпали. Пополневшая Галина, повзрослевший Иван Иваныч, ростом почти догнавший батьку, Катюха-Анжелка. Дочь даже захлопала в ладоши и первой поздравила отца с покупкой:

— Ну, вот, папа, чего ты и добивался. Колежский агрессор Башмачкин кутается в рваную шинель и нервно курит в сторонке.

Когда отец вытащил из салона новый, вполне себе навороченный компьютер, а из багажника достал спутниковую тарелку, её восторгу вообще пределов не было.

Иван тоже остался доволен. Слава богу, удержалась Катя дома, ни в Манхеттен, ни в какие другие заморские дали не уехала. Правда, едва ей исполнилось восемнадцать, как она переселилась в районный центр и вскоре ошеломила родителем известием, что выходит замуж за Николая Абросимовича Фоменкова — того самого редактора, который описывал трудовые подвиги комбайнера Ходоркова. Николай Абросимович оказался скромным, худощавым парнем лет под тридцать. Поначалу родители серчали: жених на двенадцать лет дочери старше. Но потом привыкли. Тем более, что положительных качеств у Николая Абросимовича было хоть отбавляй: мужик не пил, не курил, все свободное время проводил с молодой женой. Научил ее грамотно писать и, не без его помощи, она поступила заочно в педагогический университет.

Иван частенько ездил в райцентр — то по своим делам, то «по заказу» односельчан, и почти каждый раз заходил к дочери. По дороге его настроение портилось. Он морщился, кривился, проезжая мимо обезлюдивших деревенек, разрушенных коровников, заросших бурьяном полей.

Гостя угощали чаем; Катя накрыв стол, уходила в спальню. Иван беседовал с зятем. И спрашивал у него, всегда трезвого:

— Николай, что у нас творится?

— Переходной период.

— И что же нам делать?

— Вашему поколению, пожалуй, делать что-то поздно, — обстоятельно отвечал Николай Абросимович. — Да и нас, потерянных, уже не переделаешь. Остается, только одно. Народить новое, крепкое поколение, воспитать по китайской кальке и пожинать плоды.

Он не сидел на месте; прохаживался по комнате, заглядывал в спальню, словно успевал за короткое время соскучится по своей ненаглядной Кате. А та обычно сидела за компьютером, набирая по мужниным заметкам новую статью в газету.

Иван его передвижения понимал по-своему.

— Ты, Коля, не торопись. Вот щас уеду, тогда и занимайтесь исполнением своей стратегической задачи.

А Александр Исаевич Борздун в деревню так и не наведался. Он полмесяца пролежал в областной больнице — со сломанной челюстью, и потом ему срочно потребовалось ехать на следующие атаманские сборы, на этот раз в столицу. И вопрос там поставили серьезный: «Как нам обустроить Россию».