Дoрoгoй дaльнeю

7. Секс с телевизионной львицей

Наш коррпост выезжал в ЗАО «Колосок». Напомним, здесь трудится один из претендентов на суперприз Иван Ходорков. Мы встретились с комбайнером в поле. Для интервью он выделил нам время обеденного перерыва. Оно и понятно. Идут самые горячие дни битвы за урожай. Сначала герой жатвы высказался насчет качества привезенной ему еды.

— Каша хороша. Постарались девчата, не пожалели масла. А вот виноградный сок мне не понравился. Сладкий чересчур.

— Как вы добились таких успехов?

— Так подготовился хорошо, — ответил номинант. — Движок перебрал, ремни подтянул, подшипники смазал. Вот и молочу с минимальными потерями, без остановок на ремонт. А в чем-то, может, и везет.

Сразу за той злополучной поездкой в город зарядили дожди, и почти всю неделю механизаторы отдыхали. Днями Иван делал текущий ремонт своему «железному коню», а по вечерам валялся на диване, смотрел телевизор в общей комнате, которую и гостиной незазорно назвать. Хороший дом построил когда-то колхоз, хоть в этом память добрую оставил. Хотя… колхоз ли? На самом-то деле деньги давало государство. И потом долги списывало. Но сейчас государство им помогать не имеет права. Это запрещено какой-то всемирной организацией спекулянтов. Иначе они тут, в «Колоске», будут производить очень дешевые продукты и подорвут благосостояние других стран. Впрочем, он в этом слабо разбирается. Это ему Еленка объясняла. А сейчас и младшая, Катя, упорно грызет гранит науки. Сидит в своей комнатке, читает, пишет.

В эти бездеятельные дни Иван весь занудился. Иногда заходил к нему в гости Пашка Тютюнник, но Галина, боясь, что Пашка соблазнит мужа на выпивку, тотчас находила Ивану какую-нибудь «срочную» работу. А так он обычно валялся на диване, телевизор смотрел. А то вдруг решил свежие газеты почитать, с объявлениями ознакомиться. Если язвенный Овечкин или его дублер не уступит, то надо будет подержанное авто покупать.

В «гостиной» газет не обнаружил и хотел позвать дочь, чтобы нашла и подала. Однако передумал и зашел в её комнату сам — заинтересовался, чем ребенок занимается. Давно уже не общался. Катя сидела за письменным столом. Только никакой она не ребенок. С удивлением отметил он, что вырос уже ребенок, и перед ним — девушка.

— Занимаешься?

— Ага.

— Наверно, тоже в экономисты хочешь податься, как Лена?

— Нет, папа, я — в журналисты.

Час от часу не легче. Нет, чтобы дочка о чем-нибудь доступном мечтала. Например, воспитательницей в ясли. Иван заметил на столе аккуратной стопкой сложенные газеты.

— То-то все газетки, я вижу, прибрала.

— Выписываю для себя кое-что. Дайджест называется.

— И что же ты выписываешь?

— Ну, все про нашу деревню, про наших людей. И, конечно, про тебя, папа. И про то, что тебе интересно, тоже выписываю. Про автомобили не пропускаю. Про спорт. Ты же, папа, тоже раньше спортсменом был. Я в нашем сельском музее твои фотографии видела. Ты там в футбольной команде стоишь, трусы до колен, — она засмеялась.

— Да, играл когда-то за колхоз, — не без гордости откликнулся он. — На районной спартакиаде участвовал.

— А на другом фото ты боксируешь.

«Я и сейчас боксирую», — тоскливо подумал он.

— А можно мне посмотреть твои дайжесты?

— Пожалуйста, — Катя, правда, маленько замялась, но все же передала ему тетрадь.

— Ты сама додумалась до этого? — спросил он, перелистывая страницы.

— Мне учителка посоветовала. Для улучшения грамотности. Когда читаешь, в зрительной памяти остается, а когда пишешь — еще и в осязательной. И книг я читаю много, не как другие. Всю классику проштудировала. У тебя, папа, очень много схожего с Башмачкиным. Тебе, как и ему, крупно не повезло.

— У него тоже машину сперли?

— Нет, у него шинель, но это без разницы. Приоритетом у человека может быть все, что угодно. У Башмачкина — шинель, у Павла Корчагина — узкоколейка, у Александра Матросова — победа над врагом, у Никиты Михалкова — «Оскар», а у тебя — средство передвижения. Но ты не унывай. Наш участковый уверен, что найдет твою машину… Про него у меня в дайджесте тоже есть. Да и не найдет, беда не велика. Тебе, как победителю в номинации «Дон-пятнадцать тысяч», новую вручат.

— Дон-полторы тысячи, — поправил он, перелистывая страницы. — Ну, и где тут про меня?

— Легко найти, — пояснила она. — Я красным обвела.

Иван сразу наткнулся, где обведено красным. Почерк у дочери был разборчивый, все буковки на загляденье, с ровным наклоном. Читать было легко, и Иван углубился в чтение.

— Че-то я не понял, — сказал Иван, прочитав текст. — Тут про какую-то Джоли.

— Ой, папа, это для тебя не интересно, — Катя взяла тетрадку и быстро нашла нужную запись, где расписывалось, как он дает интервью журналистам. Однако недоумение с лица Ивана не сходило. Даже стало еще большим.

— Опять не врубился, — сказал он. — Вроде ни с кем я в поле не беседовал.

— Да? — Катя тоже удивилась, но меньше, чем он, и мигом нашла объяснение. — Наверно, по грязи к вам не доехали. Вот и пообщались чисто виртуально.

— Хм, и ведь почти всё в точку, — поразился Иван.

— Так профессионалы! Это сам Николай Абросимович Фоменков о тебе написал. Он как бы создает действительность, параллельную настоящей. Он перед нами, юными корреспондами, выступал. Я, говорит, уборочную страду стараюсь, как шоу, подавать. Только так, говорит, можно и привлечь к этой теме общественное внимание.

— А куда ты собираешься поступать? — спросил Иван.

— В университет. В тот же, где наша Лена учится. И от тебя, папа, очень многое зависит. Я уже просила купить мне персональный комп. Без него теперь — ну, никуда! Там текстовый редактор есть, ошибки исправляет. Нашим в школе почти всем купили. И Марине, и Свете, и Вике, и Сереже…

Иван промолчал; кажется, Катя взялась перечислять детей колхозного руководства. Ещё полистал тетрадь. И опять наткнулся про Джоли.

— Тут про нее больше, чем про меня.

— Так читатель интересуется.

— И чтой-то за читатель, интересно, такой любопытствующий? — не без усмешки спросил Иван.

Дочь промолчала. Губки свои припухлые поджала. Большие серые глаза ресницами прикрыла.

— Понятно, — сказал он. — Сдается мне, ты не только в журналистки метишь.

Она опять не ответила. А Иван, уже повернулся к выходу, но вдруг застыл в проеме дверей. На днях, в такой же смурый вечер, он сидел дома один, все куда-то разбежались. Скрипнула дверь в прихожей, кто-то вошел. Он не отреагировал, подумал — свои. Но вошедший будто замер и не подавал признаков жизни. Иван понял, что чужой, и вышел в прихожую. У дверей стоял мальчишка. Он поздоровался ломким баском и спросил, дома ли Анжелка. Иван не понял, о ком он спрашивает, зевнул и сказал: «Ты ошибся адресом, парень». Парнишка недоуменно пожал плечами и вышел. Иван не признал его. Наверно, из новых, недавно поселившихся, из «дачников». Их много появилось. Места хорошие, воздух свежий, лес и озеро рядом. Сейчас, припомнив этот странный визит, подумал: нет, не ошибся парень с адресом!

— А что ж ты, дочь, имени своему изменила? Тебя же Катей родная сестра нарекла.

Дочь смутилась.

— Но, папа, я ж не сама. Я не виновата, что они меня в школе Анжелкой называют.

— Нашла, кому подражать, — не принимая объяснения, пробурчал он.

— И ты туда же! — строптиво сказала дочь. — Что ты-то имеешь против Анджелины Джоли? Почему вы все против нее ополчились? Она благотворительностью занимается! Брошенных детей из бедных стран усыновляет! Миллион долларов пожертвовала! Чем не пример для других?

— Тише, тише. Миллионами-то разбрасываться.

— А что — тише? Я, может, тоже хочу жить на Манхеттене и с Дени Мур делиться секретами.

— А это что за птица такая?

— Ох, отсталый ты, папочка, — остыв, почти ласково сказала дочь. — Знаешь, что сказал Николай Абросимович? Кто владеет информацией, тот владеет миром. Вот поэтому я и прошу купить мне комп, а также модем и спутниковую тарелку…

— Ну-ну! — только сказал Иван и вышел.

Обескураженный разговором с дочерью, присел на диван и меланхолично уставился на экран включенного телевизора. Чтобы приобрести этот плоский ящик они сдали годовалую свинью — живым весом. Правда, сосед Геша, знавший ту свинью лично, сказал, что приемщик изрядно их, сдатчиков, надул. Ну, да что всё перетирать. Факт, что сейчас телик исправно хрюкал. И работал на том канале, который обычно смотрела дочь. Молодой парень, журналист, брал интервью у веселой, светловолосой девушки. Лицо и открытые плечи девушки были загорелые до шоколадного цвета, и такой же шоколадной, на радость миллионам телезрителей, была почти открытая грудь.

— Весело живете, Ксю, — парень на экране старался казаться строгим.

— Человек широк в своих интересах, — девушка беспрерывно улыбалась. — Особенно русский человек, долго тосковавший по свободе.

— А вы не думали себя «обузить»?

— Зачем?

— Но ведь в сумасшедшем ритме потребления, в котором вы живете, вам недосуг подумать о своем, скажу высоким слогом, предназначении.

— Вы не в ту степь, дорогой Фрай. Я, как состоятельная и состоявшаяся чумичка, имею куда больше возможностей размышлять над гамлетовскими вопросами. Я — личность. И этим все сказано. На порядок свободней, чем иной человек, задавленный необходимостью думать о хлебе насущном изо дня в день.

«Иной человек — это она обо мне», — догадался Иван.

— И со смыслом жизни, как я догадываюсь, вы тоже определились? — продолжал допытываться журналист.

— Да, я вижу его достаточно ясно.

— И в чем же он?

— Не буду себя напрягать. Скажу словами известного демократа. Он еще двести лет назад сформулировал: каждый чумак должен развить в себе всё человеческое и насладиться им. И лучше не придумаешь, Фрай!

Иван, пытаясь понять, внимательно прислушивался к разговору двух молодых людей, носящих такие странные имена. Но его сильно отвлекала открытая грудь этой Ксю. И лишь, когда передача кончилась, стал читать тетрадь с записями дочери. Улегся поудобней на диване, раз зевнул, два… его глаза неудержимо смежились. И тут, черт побери, ему приснилось, что он занимается любовью с этой шоколадной блондинкой, которая так ясно видит смысл жизни. «Я вижу, я вижу, я вижу», — многократно выдыхала она в такт их совместных фрикций.

«Тьфу ты, напасть!» — придя в себя, Иван виноватым взглядом отыскал жену. Один раз он уже изменил ей наяву, на свадьбе у племянника. По пьяной лавочке позарился на одну развеселую вдовушку. Галина тогда устала и ушла раньше. Он воспользовался этим и всю ночь казаковал. А сейчас уже и в дреме сподобился…

Галина гладила бельё и, разумеется, ничего не заподозрила. «Рабыня Изаура, — ласково подумал он и попрекнул себя. — Все при деле, а я тут…» Даже совестно стало. Отложил дочкину тетрадь, поднялся с дивана, накинул старую куртку и пошел в сарай. Тут Ванятка черпал подборной лопатой жижу и кидал в амбразуру. Что-то рано взрослым стал сын. Эдакий мужичок с ноготок.

— Дай-ка лопату, — потребовал Иван. — Иди, с ребятами побегай.

— Да ладно, управлюсь и пойду.

— А я на что?

— Отдыхай, батянька. Ты на уборочной уработался, похудел вон.

«Беспокоится обо мне», — с теплым чувством подумал Иван.

— Ты шибко обо мне не волнуйся, — с оптимизмом сказал. — Меня еще оглоблей не зашибешь.

И тут же вспомнил, что сам кой-кого зашиб. Без всякой оглобли. Кулаком… Вместе с сыном похозяйничали и вернулись в дом.

— Эй, Вани! — встретила их Галина. — Сейчас фильм начнется. Про Штирлица. Смотреть будете?

И вправду, в который уже раз стали показывать «Семнадцать мгновений весны». Приближался День чекистов или как там их сейчас называют. Но этот фильм не только для чекистов; он остается лучшим фильмом всех времен и народов. Даже Ванятка не отказался посмотреть. Удивительный фильм! Не зря же про Штирлица столько анекдотов. Вот один из самых последних, который Ходорков слышал от Пашки Тютюнника:

«Пшел нах!» — рявкнул группенфюрер Мюллер.

«Тс-с, будьте бдительны: говорите по-немецки» — переходя на шепот, предупредил его Штирлиц, он же полковник Тихонов.

— Все, что ли? — спросил Иван. — Ну и к чему ты это рассказал?

— Ну, и тупой ты, Ваня, — разъяснил Пашка. — К тому, что Мюллер тоже был наш человек.

Так, может, не анекдот вовсе? Может, нашлись новые данные, которые говорят за то, что и группенфюрер Мюллер работал на нас. Иначе, почему мы — такие дремучие, лапотные, завистливые — в той войне победили?..