Сняв с Чистого его «камуфляж», Климов примерил его ковано-тяжелые ботинки, убедился, что они ему как раз: не жмут, не давят, закинул кепку Федора на шкаф, надел на голову афганку. Посмотрел на себя в зеркало, слегка прищурил взгляд. Теперь он походил на Чистого как две капли воды, вот только усов не было.
Наблюдавший за его действиями Чистый, в одних трусах сидевший на полу, не смог сдержать ухмылку:
— Кого ты хочешь фраернуть, Бельмондо хренов? Да Медик каждый жест мой знает, как себя!
— А я с блудой! — пошутил Климов и, взяв со шкафа клинок Кента, засунул его в ножны. Разумнее, конечно, было взять финку Чистого, но встречаться один на один с Медиком он не собирался. Сейчас ему важнее было иметь при себе нож диверсанта со смещенным центром тяжести. Такой можно метать и на большое расстояние, и на короткое.
Приказав Чистому вытянуться на полу, он еще раз поразился его атлетическому сложению. Крепкие грудные мышцы, мощные плечи, прекрасные бицепсы. И ни одной татуировки. Спортсмен, а не вор в законе.
— Сколько твоих бойцов в деле? — спросил Климов, когда закатал Чистого в ковер, лежавший на полу.
— Пятьдесят два, — морщась от боли и своей беспомощности, просипел Чистый. — Остальные Медика.
«Не может быть такого, — подумал Климов. — Чем крупнее авторитет, тем больше у него обязанностей перед сильными мира сего, а те без присмотра «духовных» не оставляют. Имеют в бандах своих представителей, наемников-убийц, секретных киллеров. Чуть что не так, и «центровому» крышка».
— Кто за тобой?
Климов приставил к виску Чистого его хромированный «магнум».
— Только живо. Я спешу.
— Я же ответил: Медик.
— А может быть, есть еще один «мытый»?
Уловив издевку, Чистый хмыкнул:
— Нет.
— А кто за Медиком?
— Не знаю.
Климов ткнул ствол «магнума» в рот Чистого.
— Я тебя сейчас живьем сожгу… Полью бензинчиком и зажгу спичечку… Ну, быстро!
— Я… — из рассеченной губы Чистого потекла кровь, — не знаю.
— Ладно, — встал с колена Климов. — Разберемся.
Он приподнял софу, подсунул под нее свернутый кокон с бандитом так, что на виду торчали одни ноги, повесил куртку Федора на стул, заглянул в кухню, там было спокойно. Включил рацию, послушал. В городе искали Климова-Могильщика и Шило. Это была школьная кличка Петра. Из разговора Климов понял, что поимкой «беглецов» руководит Слакогуз по распоряжению Медика.
Закрывая за собой дверь и поворачивая в замке ключ, Климов с досадой ощутил внезапное сопротивление: замок заклинило, он не поворачивался ни вправо, ни влево.
«Черт подери», — выдернув ключ из скважины, ругнулся Климов, плотнее притворил дверь и выскользнул из дома незамеченным.
В школу он вернулся через тридцать шесть минут. По дороге Климов зашел в квартиру, где жила учительница химии. Будучи ее любимцем, Климов нередко бывал у нее дома и хорошо ориентировался «на местности». В свое время она проговорилась, что боится умереть от опухоли мозга — у нее частенько побаливала голова — и что, когда врачи предложат операцию, она с собой покончит. Выпьет яд. Мышьяк или цианид калия. Скорее — цианид, он у нее есть. Судя по убожеству обстановки и запущенности в комнате, учительница жила одна, и Климов сразу нашел яд — темный флакончик скромненько стоял рядом с пузырьком корвалола в аптечке.
Обрадованный удачей, Климов заспешил в школу. Пока добрался, промок, начался сильный дождь.
Проник в подвал тем же путем, что и раньше, подбадривая себя тем, что план должен сработать, поскольку он был до гениальности прост. Климов рассчитал химическое уравнение, надел противогаз, отмерил реактивы и приготовил отравляющий состав. Этим составом пользовались многие, особенно в дворцовых кулуарах. Формулу ядовитого состава Климов узнал на лекции по токсикологии, когда учился в Высшей школе милиции. Сказалось юношеское увлечение алхимией.
Как это ни странно, но в кабинете химии нашлась вода, целый двухведерный бак, должно быть, приготовленная для опытов, и Климов мысленно поблагодарил школьную уборщицу: воду для уроков запасала, видимо, она.
Слив приготовленный в колбе состав в мерный стакан, он вырвал из классного журнала мелко исписанный и разграфленный плотный лист, напоминающий по плотности ватман, ему как раз такой и нужен, сложил его вчетверо, погрузил в ядовитую смесь. Пока лист намокал, Климов включил электроглянцеватель, найденный им в кабинете, где находился фотокружок, развернул целлофановый пакет, прихваченный из дома учительницы, нагрел на спиртовке металлическую спицу, валявшуюся в ящике стола, и, захватив пинцетом мокрый лист, просушил его на глянцевателе. Еще чуть влажный, лист был снова сложен вчетверо, по старым сгибам, всунут в целлофановый пакет и запечатан: нагревшаяся спица хорошо заплавила открытый край.
Выключив глянцеватель, Климов выплеснул из колбы остатки в раковину, сполоснул ее водой; чтоб не повредить пакет, спрятал его в нагрудном кармане «камуфляжа», вышел из кабинета и стянул с себя противогаз, в нем было слишком душно.
Пройдя по вестибюлю, он зашел в учительскую, обшарил все ящики, шкафы, тумбочки, даже заглянул за старый кожаный диван, но все же не нашел того, что искал. Постоял, подумал… Поднялся на второй этаж и за кулисами актового зала, отодвинув дощатую трибуну с гербом Советского Союза, обнаружил ящик драмкружка. Климов потер ладони: все было на месте! Парики, грим, художественная гуашь, немного загустевший биоклей, а главное — трое усов: рыжие, отвислые — для роли деда Щукаря, которого когда-то играл Климов, закрученные вверх — гусарско-казачьи и тоненькие, «в ниточку» — для роли Хлестакова. Правда, черный волос «ниточки» изрядно поредел и растрепался, но это уже мелочи.
Запершись в учительской, Климов спокойно поработал над своим лицом и с легкой душой вышел в вестибюль. Его план должен сработать.
Пусть он безумен, но безумие — нормальное явление во время экстремальных ситуаций, катастроф и государственных переворотов. Ну, пусть не государственных, всего лишь местных, городских, но все-таки переворотов.
Покидая школу и выходя на улицу, снова под дождь и ветер, Климов убедил себя, что сработать может лишь простой и четкий план. Чем проще, тем лучше. Так дилетанты в шахматы обыгрывают мастеров. Да и вообще, чтобы иметь успех у зрителя, надо играть. Играть в полную силу. И он не только сыграет, но и выиграет. Он одним выстрелом убьет двух зайцев: лишит банду руководства и освободит заложников: Федора, учительницу, соседей, Юлю… ее отца.
Вспомнив об Иване Максимовиче, Климов решил, что непременно зайдет к нему, посмотрит схему горных разработок, штреков, лифтовых колодцев.
В свой план Климов верил, но нужно было учесть все.
А холод, дождь, посты, засады, радиопереговоры, схватки, рискованные действия, смертельная опасность давно стали для него той средой обитания, в которой он чувствовал себя как рыба в воде.
Совершенно спокойно Климов миновал два бандитских поста, на виду у них включая рацию и ускоряя шаг, подошел к площади, отметил, что «москвич» стоит теперь возле кафе, а черный «рафик» у аптеки. Поправив в кобуре «магнум», который был взведен, он машинально посмотрел на небо, на вершину Ключевой, где по приезде он заметил флюгер. Несмотря на дождь, он был виден. Вертелся, как заводной: над городом несся ветер со скоростью курьерского поезда, которому зажгли зеленый свет.
Водитель «рафика» — верткий сутулый крепыш — выскочил из кабины и с тревогой на лице побежал навстречу Климову.
— Там, это, Медик ждет, базар на стену мажет.
Климов кивнул и, не задерживая шаг, включил рацию.
— Я Чистый, что за кипиш?
Стараясь идти быстро, чтобы водитель остался позади, Климов услышал голос Медика, буркнул: «Сейчас» — и сел в кабину. На водительском месте лежала зеленая каска, обтянутая сеткой, над лобовым стеклом, в специальных пазах-зажимах, находился пистолет-автомат «скорпион», чешского производства. В бардачке лежали «Макаров» и три гранаты.
«Под сиденьем тоже кое-что имеется», — подумал Климов и начальнически-коротко ткнул пальцем впереди себя.
Водитель поджал губы, по-видимому, ждал от Климова каких-то слов, нажал на газ, переключил скорость, и на тыльной стороне его правой ладони Климов прочел синюшную татуировку: «Я прав».
— Чифаря и Музгу ждать не будем?
— Нет.
— Тогда поехали.
На повороте «рафик» занесло, и они юзом въехали во двор шахтоуправления. Остановились возле двойной стеклянной двери, чьи ручки представляли собой большие металлические лепестки.
Охранники на входе расступились, пропустили Климова, кивнули на его кивок ответно.
«Третий этаж. Четвертый кабинет налево», — приказал он сам себе и деловым шагом прошел к лифту. Пересекая вестибюль, поразился его великолепию. Пол выложен большими плитами из бело-голубого мрамора, стеклянные двойные стены были обращены на север и на юг, а разноцветная керамика на декоративных перегородках, деливших вестибюль на несколько отсеков, могла украсить любой выставочный зал. Трудно было представить, что двумя этажами выше сидит тот, кто волен уничтожить в этом городе любого, и не одного, а всех.
Войдя в кабинку лифта, Климов проверил, хорошо ли держатся усы, расстегнул кобуру, надвинул на глаза кепку-афганку и похлопал себя по карману, где лежала граната.
«Если что, живым не дамся», — эту фразу он сам себе сказал на третьем этаже, а вышел на последнем, четвертом. В левом и правом концах коридора, там, где были запасные выходы и лестничные спуски, стояло по охраннику. Стерегли выход на крышу. Напротив лифта стена была стеклянной. Двойное, в палец толщиной, рифленое стекло плечом не выбить.
Чтоб осмотреться и наметить путь отхода, Климову достаточно было секунды.
Сделав вид, что перепутал этажи, Климов нажал кнопку, но, махнув рукой, мол, долго ждать, быстро прошел по коридору, включил рацию, приложил к уху и с выражением суровой озабоченности на лице поправил нож на поясе «спецназовца».
— Давно стоим?
— Два часа.
— А там, — он показал на потолок, — кто из парней на стреме?
— Сармак и Чалый.
«Спецназовец» со вздернутой, почти заячьей губой и мелкими кудряшечками на висках отвечал четко и быстро, без тени замешательства или тревоги.
«Значит, я верно угадал, — подумал Климов. — Это парни Чистого».
— Сменишься, зайдешь. Вы с Чифарем мне пригодитесь.
— Жмуриков мылить?
— Узнаешь.
Сказав, что он сейчас будет у Медика, Климов сбежал по лестнице, выключил рацию и сделал мрачный вывод: переговоры террористов с эмвэдэ и контрразведкой ничего пока не дали. Заложников стали расстреливать. Скорее всего, по одному… устрашают правительство.
Климов вспомнил Федора и пожалел, что не рискнул бежать с ним вместе. Теперь казнил себя за собственную трусость.
Кабинет директора шахтоуправления находился за темно-вишневой с черными прожилками дверью, перед которой стояли двое «спецназовцев».
По тому, как они приветственно кивнули Климову, он понял, что и это «его парни».
— Музгу и Чифаря увидите, пусть не уходят.
— Ясно.
«Ничего вам, чугунки, не ясно», — подумал, проходя мимо них, Климов и, даже не глянув на троих амбалов, куривших в приемной, резко поправил кепку-афганку.
— Медик здесь? — спросил он воздух впереди себя и дернул дверь.
Войдя в кабинет, невольно сощурился: яркие, сияющие хрусталем и позолотой люстры ослепляли.
Прямо напротив двери за большим столом сидел Сережа-Медик.
Он с кем-то говорил по рации, и Климов услышал лишь последнюю фразу:
— Да, Зиновий. В час по жмурику. Климов невольно глянул на часы и, предупреждая все возможные вопросы, ускоряя шаг и напуская на себя озлобленность, вытащил из нагрудного кармана письмо в целлофане.
— Могильщик подбросил. Тебе.
— Что это? — занятый какой-то своей мыслью, спросил Медик и отключил рацию.
— Письмо.
— Давай, — протянул руку Медик и, хмыкнув при виде четвертушки бумаги в пакете, кинул письмо рядом с собой, на стол.
Затем придавил его рацией, достал из кармана «камуфляжа» сигареты «Филипп Моррис», повертел в руках спичечный коробок с этикеткой, на которой большая красная капля падала на четкий лозунг: «КРОВЬ ВОЗВРАЩАЕТ ЖИЗНЬ!», посмотрел куда-то за ухо Климова, прикурил, дунул на пламя, сбил его, подержал в пальцах полуобгоревшую спичку и, помедлив, сунул ее под крышку коробка.
— Где Чифарь и Музга? — сосредоточенно потирая пальцами левую бровь, затянулся сигаретой Медик и передвинул рацию немного вправо. Пакет потянулся следом, заскользил по гладкой полированной поверхности стола.
— Увязались за легавым.
— Справятся?
— Догонят.
— Я спрашиваю, да ты сядь, — текущий сизый дым на миг закрыл лицо нахмуренного Медика, — им помощь не нужна? Куда он мотанул?
Климов не ответил. Перед ним стоял выбор: на какой стул сесть? Три стула вдоль стола, три стула вдоль глухой стены, два стула — рядом с Медиком и восемь стульев — вдоль такой же широкой, стеклянной, как и в вестибюле, двойной стены, заменяющей окно в роскошном кабинете. Эта стена-окно выходила не во двор, а панорамно открывала взору Ключеводск: навесы автотранспортного предприятия, базарчик, поликлинику, хозяйственный и книжный магазины… Климов сел на стул около стеклянной стены, напротив света. Все меньше шансов, что его узнают.
— Твой зухер мотанул за город. Но Чифарь его смарает. Без булды.
— А он мне с биркой на левой ноге не нужен. Я живого его жду. Ты понял?
При каждом блаженно-замедленном выдохе Медик махал перед собой ладонью, и разгоняемый дым слоисто обтекал его лицо. Глаза с бесовской зеленцой и темные, с ранней проседью, волнистые жесткие волосы напоминали Климову какого-то актера, но какого, он сказать сейчас не мог. Безукоризненно правильный нос красиво сочетался с моложавыми губами.
«А в психбольнице, в халате, он совершенно был другим: тупым, отвратным, злобным».
— Ладно, — сказал Климов. — Чифарь знает, не запорет.
Медик кивнул, затянулся, нажал кнопку на столе.
Дверь распахнулась. Вошли двое, подошли к столу. Оба «спецназ». В черных беретах, в черных костюмах, в черных ботинках. Классные бронежилеты, автоматы, кортики на поясах. Один сразу же стал рядом с Медиком, другой подпер спиной высокий сейф, возле которого стояла кадка с пальмой, направил автомат на Климова.
«Какое счастье, что здесь нет Слакогуза, — ощутив под сердцем холодок, подумал Климов и поднялся, разминая плечи. — Он бы меня сразу раскусил. Хитрая тварь».
— Давай, читай, — сказал Климов, подходя ближе к Медику, — что там в писульке ментовской? Может, что дельное.
Медик докурил сигарету, вздохнул, небрежно взял пакет и передал стоящему с ним рядом парню.
— Огласи.
— Может, ты сам? — стараясь не смотреть на Медика, взялся за спинку стула Климов.
Но услышал лишь краткое:
— Нештяк.
Равнодушие в глазах Сережи навело Климова на мысль, что судьба благоволит тем, кто ненавидит тайну мира, кто презирает жизнь и продал душу дьяволу.
Стоявший рядом с Медиком рослый бугай зубами надорвал пакет, вынул лист бумаги, развернул и — близоруко! — вперился в него глазами.
— Муть какая-то, — заметил он негромко и поднес письмо ближе к лицу.
— Читай, читай, — приказал Медик, но близорукий вдруг смертельно побледнел, широко раскрыл рот и, покачнувшись, рухнул на пол. Виском он зацепил угол стола, а локтем сбил на ковер рацию.
— Он что, наркоша у тебя? — озлобленно взъярился Климов и, не давая Медику ответить, стукнул кулаком по спинке стула. — Набрал чердачников чумарных! Говорил тебе: моих бери! Музгу того же! Ну, чего стоишь? — накинулся он тут же на охранника, застывшего у сейфа. — Поднимай шланбоя, дай воды…
— А у…
— Тогда я сам! — выкрикнул Климов и побежал к двери, приказывая на ходу: — Лепилу вызывай, врача, тащи медичку!..
Убить двух зайцев одним выстрелом не удалось.