Драконов не кормить

Глава 13

Замок Донкернас, первый месяц белого сезона

Зима всегда начиналась одинаково: эльфов и Хороших Драконов собирали во дворе замка, где Теландон произносил перед ними краткую речь. Суть её была такой: все мы славно потрудились в этот год. Знайте, что эльфы помнят о своей роли и ответственности: помогать драконам находить смысл в жизни, находить смысл в служении науке, находить смысл в улучшении мира вокруг. Зимой, как все вы знаете, не для всех находится дело, но эльфы очень просят драконов не расстраиваться, ведь весной начнётся новый год и принесёт новые возможности для всех. Еще раз позвольте заверить, что эльфы горды возможностью вести драконов путём осознанной и полезной жизни. Спасибо за внимание, желающие могут впасть в спячку.

На три зимних месяца драконов забирали из Айялы: нечего там делать, только лапы студить и сподручников морозить попусту. С теплиц Корзы снимали рамы со стёклами, а скорбно торчащие рёбра рам накрывали мешковиной. Стволы деревьев мельроки тоже обёртывали мешковиной. А потом начинал падать снег, и Айяла превращалась в бесконечное белое безмолвие, в полную чашу белого безмолвия, и только по краям, далеко-далеко от замка, виднелись края этой чаши – сутулые шапки заснеженных граничных холмов. Лишь изредка белую бесконечность прорезали бредущие гуськом точки: сподручники шли сбросить снег с мешковины, накрывающей теплицу, или вместе с Коголем брели к драконьему кладбищу, чтобы опустить прах умершего дракона в одну из выкопанных с осени ямок.

Некоторых драконов отправляли на юг, в людские земли, малоснежные и мягкие, а также в Сейдинель – домен хоть и северный, но тёплый: он далеко выдавался в море, и неподалёку от его берега проходила петля тёплого морского течения, а от ветра Сейдинель защищал горный «карман».

В Донкернасе ледяные драконы с осени готовили подполы для хранения продуктов, которые надлежало запасать в сезоне горького мёда. Зимой драконов таскали по большим поселениям – помогать в устройстве ледяных городков и горок: ажурных украшений из замёрзшей воды эльфы ни за что бы не сделали даже магически. К тому же зима – время меховых ярмарок, и очень полезно в преддверии ярмарки завести себе площадь с «драконьими горками»: в такие места народ съезжается охотнее, подле горок непременно устраивают театрализованные представления и продают «драконьи» сувениры. Одна группа эльфов возила по городам Донкернаса драконов, Уэссаххнура и Сххеакка, другая группа ездила по поселениям с драконицами – Яэлошштой и Жэхштанной.

– А ледяной дракон может замёрзнуть? – спрашивал у всех в Донкернасе Янеш Скарлай и по обыкновению радостно гыгыкал над своими шутками. – Их ведь увезли в самую зиму!

Была работа и для снящих ужас: на весь белый сезон троих драконов селили неподалёку от резиденции владыки домена, в семействе которого многие страдали зимней бессонницей. К дядьям владыки бессонница приходила от зимнего обострения суставных болей, у жены и матери никаких недугов не было, однако зимой эти эльфки спали мало и беспокойно, отчего делались ворчливы и плаксивы сверх меры. Сам владыка в белый сезон маялся изнурительными ночными кошмарами.

Обычно в его зимнюю резиденцию эльфы привозили Яшуммара, Шатэмаат и Кьярасстля – приятеля Рратана, сбежавшего от эльфов в Чекуане. Теперь его нужно было заменить или же постараться обойтись двумя драконами. И как-то между прочим в преддверии сборов Оссналор сообщил своему семейству, что Кьярасстля, потерявшего драконий облик, давно изловили в Ортагенае при попытке пробраться на корабль, идущий в Кеду, и немедленно повесили.

– Как бывает и будет со всяческой бегучей тварью, – приговаривал потом Янеш Скарлай, не иначе как пытаясь проверить, что бывает с чрезмерно разговорчивой тварью, запертой в одном замке со взвинченными драконами.

После долгих споров и пререкательств третьей отправили Даарнейрию. С ней образовалась невнятная и длительная заминка, эльфы отчего-то не хотели отсылать эту драконицу из Донкернаса, но выбор был невелик: из Хороших снящих ужас драконов оставались только она и Хашэсса. Хашэсса не подходила: владыка требовал, чтобы драконы пребывали в человеческом облике, Хашэсса же в ипостаси женщины ощущала себя неловко и скрывала неуверенность за столь яростным и нелепым кокетством, что терялись даже видавшие виды сподручники. Прислать такое чудо в резиденцию владыки – значит обеспечить Донкернасу длительную головную боль с массой неприятнейших побочных эффектов. А отправлять на всю зиму двух драконов бороться с бессонницей целого семейства – неплохой способ довести драконов до магического истощения и гибели. Таких случаев немало было в первые годы после того как драконы дали Слово эльфам, и те отнюдь не хотели повторять старых ошибок.

Какой толк от мёртвых драконов?

Слышащих воду таскали по домену Йеруш Найло и Льод Нумер. Обыкновенно с ними ездили Уррайстрард или Тейраанэлиа, или Гружвэуаурд, и все они возвращались измотанными и злыми. О Йеруше рассказывали много мрачных историй, причём драконы, опасаясь шпионских ушей, нередко сами себя обрывали на полуслове, отчего истории эти казались ещё более мрачными, а потом додумывались в головах других драконов до поистине ужасных.

– Сначала он сидел, – чуть задыхаясь от возмущения, рассказывала Тейраанэлиа, – сидел, чёркал на дощечке, а потом как примется качаться туда-сюда, качается и подвывает, качается и подвывает! Как собака бешеная! А глаза такие: свёрк! свёрк! А потом как расхохочется, как побежит к своей дощечке опять! А потом как вскочит, как выхватит нож – и как бросится на меня!

Тейраанэлиа зажмуривалась сильно-сильно, потом открывала глаза и, пыхтя, демонстрировала окружившим её драконам след от глубокого пореза на пухлом плече.

– И как начнёт орать Льоду: «Водный бала-анс! Объем жи-идкосте-ей!», и прям так: «Жи-идкостей, ау-у-у!» ещё про какой-то метраволизм, а Льод на него только глаза таращит, а я так перепугалась, а он всё орал и орал!

– По-моему, это след когтя, а не кинжала, – поджимала губы эфирная драконица Ятуа, внимательно рассмотрев порез на предплечье Тейраанэлии.

Та одёргивала рукав и упирала руки в бока:

– Ты чего это хочешь сказать?

Ятуа улыбалась, едва заметно, холодно. Эта драконица вела себя и говорила так, словно её вырастила Хшссторга, – впрочем, кто уже помнит: может, так и было.

– Хочу сказать, что ты как будто подралась с белкой в лесу. Что ты с ней не поделила, вкусные орешки?

С похожих мелких перепалок начиналось множество ссор посерьёзнее. Старейшие драконы могли бы их пресекать, находись они в спальном крыле, но Оссналор по своему обыкновению ошивался где-то с эльфами, Вронаан зимой делался настолько вялым, что почти впадал в спячку, забиваясь, как поговаривали, в одну из нежилых комнат. Моран и Хшссторга гоняли отвары в «логове», как они называли свою любимую комнату с чайниками, чашечками и сладостями. Комната эта была как бы эльфской, но распивающего отвары эльфа там никто не видел последние лет сто восемьдесят. Драконицы тоже чувствовали себя вялыми в холодное время года, потому обыкновенно соизволяли оторваться от печений и горячего питья, лишь когда в комнату начинали ломиться сподручники с сердитым «Уймите своих придурков, сегодня ещё один в машинную загремел! Мы им кто, няньки?».

– Говно из жопы, – отвечала на это Моран.

А Хшссторга смотрела на эльфов глазами не ко времени разбуженной змеи, растягивала губы в мертвенно-вежливую улыбку и выпускала в воздух облачко пара вместе с вежливым: «Да. Конечно».

* * *

Всё выше и крепче вырастала незримая стена между Илидором и другими драконами.

Илидор со своими горящими глазами и летяще-танцующей походкой словно и не замечал никакой зимы, а замечал только прекрасный и огромный мир вокруг. И вид у Илидора был такой, словно этот мир ему доступен. Золотой дракон часто был задумчив, но через эту задумчивость улыбался и так смотрел в небо через длинное печальное окно, словно видел в этом небе нечто невероятно хорошее и только своё.

– Он меня раздражает, – ворчал Рратан. – Уберите его куда-нибудь и заткните там.

Золотой дракон смел не выглядеть раздражённым или хмурым, он слушал обрывочные истории о Йеруше с любопытством, а не с ужасом, он ни разу не попытался развеселить Рратана, о котором все беспокоились, и не настаивал на обществе других драконов, когда они всем видом показывали, что не желают его подпускать слишком близко.

– Как глянет на тебя, – махала руками Тейраанэлиа, – как глянет! Будто сейчас схватит и утащит хохотать! Он странный, говорю вам!

Шепотки и бубнёж в спальном крыле, косые взгляды, целая прорва неловких ситуаций, когда беседы в группках драконов обрывались, стоило Илидору к ним приблизиться на расстояние нескольких шагов.

Его всё это как будто не волновало, не задевало, как будто Илидор был лишь гостем в этой обители встревоженности и насупленности. Золотой дракон, упорно не желающий печалиться, был невыносимо невыносим.

– У него такой вид, словно он несётся в жизнь, полную чудес, – закатывала глаза Ятуа. – Какой кочерги?

Куа, изрядно приободрённый всеобщей нелюбовью к Илидору, снова попытался набить тому лицо, но поведение эфирного дракона стало слишком уж предсказуемым. В первый раз в спальном крыле Илидор ушёл от атаки, не меняя выражения лица, и продолжил свой путь, не замедлив шага, только приветливо помахал Куа пальцем.

Во второй раз, на лестнице, тоже легко увернулся, бросил на ходу сквозь зубы «Уймись, надоел».

В третий раз, крадучись проследовав за Илидором к саду таксидермиста, Куа вылетел на золотого дракона прямо на глазах у сподручников. Те немедленно намяли Куа бока и потащили его к Ахниру Талаю, а тот наорал на Куа и на десять дней отправил его в большую машинную, пообещав «лично отволочь эту чешуйчатую жопу в лаборатории, если она ещё раз поднимет свою сраную лапу на другого дракона».

Эта выходка не прибавила Илидору драконьей любви, и он без удивления обнаружил, что его это не заботит. Если остальные его сторонятся, то пусть у них хотя бы будет хороший повод для этого.

Моран при всяком удобном и неудобном случае старалась отослать золотого дракона подальше от других. Даже все остальные вместе взятые, наверное, не выполнили за эту зиму столько дурацкой работы, сколько пришлось на долю Илидора.

Он помогал эльфам разбирать архивы и наводить порядок в библиотеке – там страшно мешали старички-учёные, о которых в обычное время Илидор даже не помнил, настолько редко эти бормочущие чудаки оказывались где-нибудь кроме библиотеки и архивов. Дряхлые эльфы, безобидными тенями бродящие среди полок, столов и стеллажей, постоянно утаскивали только что разложенные книги, списки и записки, раскладывали их на полу и начинали читать, роняли аккуратные стопки, натыкаясь на них сослепу или по невнимательности. А один из старичков, маг сживления, однажды схватил Илидора за крыло и, потрясая писчим пером в другой руке, взахлёб кричал:

– Я могу нарастить дракону перья, могу нарастить перья! Придите и узрите, придите и глядите!

Пока опешивший Илидор пытался объяснить, что перья дракону низачем не нужны, его окружил десяток восторженных старичков. К счастью, на шум обратил внимание один из молодых магов, Урал Маскай, и вызволил Илидора из плена экзальтированных старцев. Однако те были настолько возмущены сорвавшимся экспериментом, что золотого дракона пришлось отослать из библиотеки.

В следующие дни дракон смазал маслом, кажется, все дверные петли этого бесконечного замка, включая двери камер в драконьей лекарне. Помогал таксидермисту обработать шкуры животных ядами, от которых несло едкой гнилью. Несколько раз носил ужин Арромееварду… и однажды тот даже не попытался хлестнуть золотого дракона хвостом.

Каждый раз, направляя по коридорам летучую тележку, Илидор думал, как бы снова убедить Арромееварда поговорить о Такароне, он думал об этом и напевал что-нибудь успокаивающее, и немного сердился на упёртого старейшего, сердился на время, убегающее сквозь пальцы, на себя, не решившегося поговорить с другими старыми драконами.

Обыкновенно Арромеевард оказывался слишком занят своим мрачными мыслями или молчалив, или зол, но в один из дней всё-таки согласился поговорить с Илидором.

* * *

Зимняя сонливость, одолевающая других старейших, обходила Арромееварда стороной, коробка с играми и книгами опустела на треть – прочитал, проиграл, сожрал? В тот вечер, дождавшись, когда патриарх выложит ёмкости с едой из тележки, золотой дракон оборвал свой тихий напев, глубоко и бесшумно вдохнул и решительно заявил:

– Ты поведал мне о ходовайках. Я хотел узнать больше, но никто другой не смог рассказать о них, я спрашивал слышащих воду, и у них, кажется, просто не хватает духа говорить об этом.

Старейший оскалил зубы, и по камере дохнуло запахом земли, мокрой от весеннего дождя. Он разгадал хитрость Илидора, разумеется, Арромеевард прожил столько веков, что мог бы разгадывать хитрости целых армий Илидоров даже во сне, но теперь у старейшего была возможность сделать вид, будто он лишь уступает желанию золотого дракона послушать историю. Просто уступает, потому что Арромеевард – очень благожелательный патриарх, разве кто-то может утверждать обратное? Не обращайте внимания на эти цепи и прокалённую в огне землю.

– Ходовайки, – глухо проговорил он. – Да. Это был настоящий кошмар. Такие мелкие машинки, знаешь, как блоха, примерно по грудь гному или по пояс человеку. Да, мелкие, как блохи, да такие же доставучие – скажи, золотой дракончик, мог ли додуматься до подобного чудовища кто-то кроме гнома, хоть в подземьях, хоть в солнечном мире?

Взгляд Арромееварда затуманился, глаза стали похожи на предгрозовые тучи.

– Ходовайка – это раскладной шар на ножках, с хвостами на морде. Эта тварь умела искать воду, а потому гасила нашу магию. Тв-варь! О, гномы просто обделались от счастья, когда поняли, что магию драконов гасят машины со сходным воздействиями. Со сходным или противоположными, да. Надеюсь, гномы обосрались от счастья так сильно, что их города до сих пор не отмыты. Ведь мы могли справиться с гномами без особенного труда – пусть их было гораздо, гораздо больше, они оказались упорны и свирепы, однако мы всё равно были сильнее. А вот гномские машины… о-ох, заразная зараза, с ними нам ничего, ничего не удавалось поделать, ты понимаешь? Это доводило до исступления. Ходоваек придумали нарочно для борьбы с нами, со слышащими воду. Напускали целые стаи этих мерзот в наши пещеры, в наши укрепления, в наши жилища, да! Мы не успевали оглянуться, как оказывалось, что вокруг катаются и пляшут целые скопища этих мелких вредителей! Катаются, скрипят, воняют отработанной лавой, паршивят собою наши дома и пещеры! Да меня и сейчас мутит, как вспомню… К-как они носились кругами!

Драконы содрогнулись: Арромеевард от воспоминаний, а Илидору достаточно было одной лишь мысли о всепроникающих машинах.

– Носились по нашим пещерам и укреплениям, такие мелкие, как блохи, не попадёшь в эту дрянь лапой, сколько ни пытайся, и рядом с ней в тебе исчезает чувство воды, и ты остаёшься словно… Забывшим что-то важное. Оглушённым. Освежёванным, разложенным, как коврик, перед гномьим войском, долби его кочергой! Не можешь не то что выпарить воду из гнома, а учуять целое озеро, хоть бы оно было у тебя под носом!

Илидор уже едва мог усидеть на месте, ему хотелось бегать по камере, кричать «Подожди-подожди-подожди!» и задавать вопросы один за другим. Он слышал, что живые машины гномов гасили магию драконов, но он не соврал Арромееварду: старики, пережившие войну, никогда не рассказывали об этом толком, и ни у кого не хватало духу допытываться у стариков о деталях. Только Моран несколько раз на памяти Илидора вскользь и с большим удовлетворением упоминала, что гномы не придумали машин, которые могли бы гасить магию эфирных драконов, поскольку так и не сумели понять, что же она такое.

Немудрено, ведь даже сами эфирные драконы этого толком не понимали. Они обычно могли рождать в горле молнии («Ахасс!»). Некоторые этого не умели, зато были способны менять свойства материи («Цхе-Тах»), причём самым странным образом, разным у каждого дракона, и действие это поддавалось прогнозированию столь плохо, что сами драконы пользовались этой способностью неохотно. Эфирные альбиносы не обладали никакой магией или имели какие-нибудь безумные свойства: к примеру, Эрдан при сильной простуде кашлял мятными леденцами.

У эфирных драконов всё происходит не как у нормальных, в тяжёлый год даже Илидор может вылупиться из яйца.

Появись он на свет в любом другом семействе – все бы вскоре сообразили, что Илидор – не просто зверушка странной окраски («Но только не в клеточку!»), а дракон иной породы. Это стало бы ясно в тот самый день, когда проявилась его способность чуять под землёй камни и руды, способность, которой не обладали никакие другие драконы. Но в эфирном семействе чего только не бывает.

– Ардинг уничтожили снящие ужас, – снова заговорил Арромеевард, и золотой дракон понял, что очень долго старейший молчал, углубившись в свои мысли. – Они уничтожили Ардинг так жестоко, как могли, и так, как мы просили сделать это.

Арромеевард осклабился, Илидора обдало запахом воды, поросшей кувшинками, и золотой дракон отшатнулся, стукнувшись затылком о стену. Старейший так раздухарился, что магия вырывается из него сама собою, несмотря на все цепи.

– Гномы выше всего ценят доблесть, храбрость и своё боевое безумие, – злорадно говорил дракон и скалил сточенные зубы, – а мы сумели лишить целый город храбрости и доблести! Ха! Да-а, мы просили об этом снящих ужас, мы просили погрузить Ардинг в сон, а потом наслать на город кошмары. Целые дни они держали город в отупении, а потом ударили по нему жутью, врезали по тупым гномским головам самыми страшными их кошмарами, закрутили их колесом, вырастили до размера горной гряды, раздавили ими мерзких коротышек. Многие гномы в те дни погибли от разрыва сердца, многие сошли с ума. Это было лучшее творение снящих ужас драконов, самое мощное, самое поразительное, к которому они долго готовились и которое блестяще претворили в жизнь. Ведь тогда их семейство было таким большим… таким большим, что им удалось уничтожить целый гномский город, пусть и невелик был Ардинг, нет, невелик, но как живуч, грозен, неуёмен и ужасен!

По спине Илидора ползла капля пота. Он таращился на Арромееварда во все глаза, и они не сияли и не были похожи на горсти мелких монеток, а походили на притрушенные пылью слитки серебра.

– Несколько снящих ужас полностью истощили свою магию тогда, истощили и погибли. А позднее гномы-воины из Масдулага, узнав о произошедшем в Ардинге, объявили настоящую охоту на снящих ужас. Да. Мы не хотели для них такой судьбы. Мы просто были в отчаянии и просили помощи у сородичей, которые подходили для этой задачи лучше нас. В конце концов, разве сами мы мало помогали снящим ужас в то время, когда жили в глубинах Такарона? Надо думать, мы были полезными для них чаще, чем они для нас! Что же, со времён войны наш род в долгу перед снящими ужас, и сложно измерить, сколь этот долг велик. До сих пор в каждую вторую свою кладку мы берём одно яйцо снящих ужас драконов и высиживаем его вместе со своими.

Илидор нетерпеливо поёрзал, крылья его плаща подрагивали, словно от ветерка или зябкости. Золотой дракон и сам прекрасно знал про яйца и кладки.

– Разве такую судьбу мы бы выбрали для своих родов? – в уголках глаз Арромееварда заблестела влага, в воздухе пахнуло грозой. – Для своих родов или любых других, для снящих ужас, на которых так рьяно охотились, или для всех тех драконов, которых изничтожили полностью: огненных, хранящих свет, шепчущих, пыльных, многих других. Где они все теперь? Только в нашей памяти. Могли мы противопоставить машинам хоть что-то?

Илидор молчал. Насколько он знал, ответ был: нет, но золотой дракон был крайне молод и знал очень немного.

– Что ты хочешь услышать ещё, драконыш? – повысил голос Арромеевард. – Ты плохо влияешь на моё настроение. Я больше не хочу говорить с тобой.

Едва не взвыв от досады, Илидор заставил себя уважительно склонить голову, подняться и молча уйти, хотя чувствовал он себя как умирающий от жажды путник, у которого изо рта выдернули флягу с водой.

«В другой раз, в другой раз, в другой раз», – твердил он себе, понимая, что другого раза может не быть. Но лучшее, что сейчас можно сделать, – смиренно растаять вдали: тупым упорством из Арромееварда ничего не вытряхнуть.

Лопатки щекотал тяжёлый взгляд старейшего дракона и подозрительные взгляды стражих эльфов. Всё это было сущей ерундой по сравнению с чесоткой любопытства, которая овладела золотым драконом. Да, любопытством и ещё – жгучим ужасом, которое Илидор испытал, когда Арромеевард рассказывал про ходоваек. Гномы должны быть настоящими чудовищами, очень опасными и очень злыми, если они создают такие жуткие машины!

Куда более страшные, чем всё, что приготовлено для Непослушных Драконов в замке Донкернас. Эльфские машины – неживые. А если бы нечто разумное, металлически клацая, каталось под ногами Илидора, он бы, пожалуй, просто рехнулся!

На следующее утро он отправился на зимнюю охоту с Тарисом Шабером и Альмой Охто. Эльфы использовали драконов для поиска добычи: лисы и зайцы не боялись огромных летающих штук, видимо, принимая их за откормленных птиц, так что охота с драконами обычно была весьма успешна.

Илидор, хотя недолюбливал Альму и Тариса, испытывал тихую благодарность за вылазку в зимний лес. Это была его первая охота, и он откровенно не понял, почему другие драконы её терпеть не могут, разве что подолгу летать в холодном воздухе оказалось тяжело. Но он вдоволь носился по небу, о чём остаётся только мечтать, когда большую часть зимы проводишь в замке, и сожрал вместе с косточками одного освежёванного зайца.

Потом Альма и Тарис велели дракону и сподручникам погулять где-нибудь подальше от охотничьего домика, и дракон в человеческом обличье вволю извалялся в цапающем щёки снегу, побил снежками все деревья в округе, отчего у него онемели пальцы, слепил огромного снеговика, долго бегал кругами, крича «У-у-у!» и наблюдая, как ветерок разносит пар его дыхания.

Придурочным сподручникам, как и другим драконам до Илидора, кажется, было совсем не весело на охоте в зимнем лесу. Двое эльфов сильно простудились и потом много дней оглашали замок надсадным кашлем и чихом с подвываниями, а Илидор только и мечтал, что о новой охоте или каком-нибудь другом хорошем поводе размять крылья.

* * *

Казалось, не будет конца выходкам Йеруша Найло и их обсуждению. Рассказы про этого эльфа становились всё безумнее, пока не начали отдавать явственным идиотизмом.

Говорили, что Найло топил слышащего воду дракона в Катарке, самой большой реке Уррека и Чекуана, уверяя, что всего лишь отслеживал реакцию речного потока.

В Варкензее Йеруш подливал рвотное в кружки посетителей харчевни, чтобы испытать на них очистительные свойства розовой воды, обнаруженной недалеко от стеклянных шахт в том же Варкензее.

Ещё говорили, что во время пребывания в южном Урреке, где зимы мягкие и малоснежные, Найло велел сподручникам привязать к дереву в лесу одного из ледяных подростков, Щоззаданкха. А к другому дереву он велел привязать себя, Йеруша Найло, и уйти на полсуток, оставив обоих связанными, без воды, еды и тепла. Найло утверждал, что таким образом сравнивал степень водопотери у эльфов и драконов сходной конституции, а некоторые драконы в замке Донкернас шёпотом уверяли, что если бы сподручники не вернулись потом в этот лес, то потерю ледяного подростка Щоззаданкха все бы сочли невысокой платой за избавление от воинствующего идиотизма, воплощённого в Йеруше Найло.

Илидор не то чтобы не верил в эти россказни – ему не слишком трудно было представить Йеруша совершающим что угодно из перечисленного, Илидор лишь сомневался, что выходки Найло не преувеличены драконами. Однако в любом случае местные эльфы творили вещи и похуже – не с такой частотой и настырностью, конечно, и…

И никому из местных эльфов в голову бы не пришло привязать к дереву себя.

Илидор не мог объяснить своих ощущений словами, но ему казалось, что это очень важно, даже не так – что это одно из определяющих свойств Йеруша Найло, которое не то чтобы делает его выходки более милыми, но заставляет смотреть на них другими глазами. Ради того, чтобы докопаться до истины, он готов привязать к дереву в зимнем лесу не только другого, но и себя.

Между прочим, когда Найло возвращал в воду в Донкернас, ему не обязательно было лезть под землю самому, но он полез. И чуть не погиб. И не ожидал, что его за эту доблесть забросают почестями. Ему просто было интересно, что получится, и он не желал упустить случая своими глазами увидеть нечто необычное или вляпаться в него.

Едва ли кто-нибудь понимал это стремление так хорошо, как Илидор.

По мнению золотого дракона, все нынешние эскапады Йеруша, о которых было столько разговоров, выглядели любопытно – такие мысли, вероятно, означали, что золотой дракон безвозвратно спятил от скуки в замке.

А потом Льод Нумер увёз Илидора и слышащего воду Гружвэуаурда в самый большой домен Эльфиладона, Зармидас, что находится севернее Донкернаса, и до середины зимы драконы в компании Льода и кучи сподручников лазили по заснеженным горам в поисках высоких озёр.